Боумен Салли. Все возможно (Дестини - 4)

   Ему вдруг стало ужасно жаль себя, он чуть не заплакал от обиды. К счастью, в это время в комнату вошла Стефани, с ног до головы закутанная в соболиную шубу.
   - Ну как, хорошо? - робко спросила она. - Ты не представляешь, до чего она мягкая.
   - Иди сюда, - сказал Льюис.
   Стефани медленно приблизилась к нему и остановилась в нескольких шагах. Взгляд у нее был рассеянный и какой-то застывший. Она высунула кончик языка и быстро облизала губы. Льюису хорошо было знакомо это выражение.
   - Прости меня, Льюис, - сказала она. - Я была такой глупой... Не сердись на меня, ладно?
   Она подняла руки и медленно распахнула полы шубы. Льюис увидел, что под шубой на ней ничего нет. На фоне меха кожа ее казалась ослепительно белой.
   - Иди сюда, - повторил он.
   Стефани подошла еще ближе. Льюис заметил, что соски у нее отвердели и набухли; она вся дрожала. Он наклонился и начал медленно перебирать лежавшие на кровати драгоценности.
   - Подожди, - сказал он, - сейчас ты будешь еще красивей.
   Голос у него был хриплый, руки тряслись, но не от страсти - страсти он как раз не испытывал, - а скорей от злости и страха. Он поднял серебряный пояс и обвил его вокруг талии Стефани. Потом надел ей на руки браслеты, по нескольку штук на каждую, и взялся за кольца и перстни. Почти все они оказались ей малы, и это разозлило его еще сильней. Он начал раздраженно нанизывать их на бусы и вешать ей на шею. Стефани следила за ним, не произнося ни слова. Затем он вытащил у нее из ушей дешевые серьги, в которых она пришла на бал, и вдел вместо них пару длинных изумрудных сережек. Он не помнил, чтобы он дарил Элен такие серьги, скорей всего это был подарок от другого... Оглянувшись, он увидел, что на кровати лежит еще несколько браслетов. Два он надел Стефани на щиколотки, а остальные подвесил к поясу и нанизал поверх бус.
   - Боже мой, - выдохнула Стефани.
   - Молчи, это еще не все.
   Теперь оставалось надеть последнее - пару бриллиантовых клипсов с огромными, не меньше пятнадцати карат каждый, камнями. Эти клипсы он ей тоже не дарил, это он помнил совершенно точно. Приглядевшись, он заметил на футляре фирменный знак де Шавиньи. "Стерва, - подумал он, - подлая стерва".
   - Подожди, осталось самое главное, - сказал он. Он опустился на колени и уткнулся лицом в кустик обесцвеченных перекисью волос. Ему никогда не нравилось, что она обесцвечивает волосы, но сейчас он этого даже не заметил. Он осторожно раздвинул языком мягкие складки кожи и сжал губами мгновенно отвердевший клитор.
   Стефани застонала. Льюис слегка отстранился. На фоне молочно-белых бедер ее влажная плоть была похожа на кровавую разверстую рану. Он взял клипсы и дрожащими руками закрепил их между тугими завитками волос. Потом, откинул голову, полюбовался на свою работу и вздохнул, глубоко и протяжно. Бриллианты сияли, словно две волшебных звезды, два ярких глаза, распахнутых над алым, влажным ртом.
   Он почувствовал, что в нем просыпается желание. Наклонившись, он прижался губами к гладкой полированной поверхности камней, лизнул их холодные, твердые грани, а затем снова коснулся языком ее тела, показавшегося ему восхитительно теплым и живым после леденящей твердости бриллиантов.
   - Льюис, ох, Льюис...
   Она изогнулась и нетерпеливо потерлась об него животом. Потом вдруг замерла и слегка отодвинулась. Льюис поднял голову. Бриллианты плясали у него перед глазами. Стефани поежилась.
   - Льюис, пожалуйста, сними их. Мне больно...
   - Нет, тебе не больно. Ты любишь бриллианты. Ты любишь меха. Ты любишь роскошь. Ты в восторге от моей идеи. Она возбуждает тебя.
   Он встал и легонько толкнул ее в грудь.
   - Ложись.
   Стефани взглянула на него в упор и снова облизала губы. Потом опустила руку и кончиком пальца с ярко наманикюренным ногтем осторожно потрогала бриллианты. Передвинув палец чуть в сторону, она провела им между набухшими складками кожи, затем вытащили его и прижала к губам Льюиса.
   - Да, Льюис, - проговорила она с улыбкой, - я без ума от твоей идеи.
   Не сводя с него пристального взгляда, она медленно откинулась назад, аккуратно расправила полы шубы и, продолжая улыбаться, широко раздвинула ноги. Откуда-то снизу, из зала, донеслись негромкие звуки танго.
   Льюис остановился в изголовье кровати и посмотрел на Стефани. Белизна ее кожи оттенялась блестящим темным мехом, груди соблазнительно торчали из-под вороха бус и ожерелий. Она положила руки на бедра, и Льюис замер, пораженный чувственностью этого зрелища, сочетанием черного меха, белой кожи, алых ногтей и ослепительных бриллиантов, казавшихся еще ярче на фоне обесцвеченных волос.
   - Ты моя, слышишь? - выкрикнул он. - Ты моя, и ничья больше! Ты принадлежишь только мне. Я купил тебя. Скажи мне, что это так, скажи мне правду, раз и навсегда!
   Он бормотал что-то бессвязное, сам не понимая того, что говорит, не узнавая собственного голоса. Стефани закусила губу. Льюис заметил в ее глазах страх, смешанный с желанием, и раздраженно отвернулся. Он не хотел смотреть на нее. Все в ней было не так: волосы, глаза, губы - все было неправильное, ненастоящее.
   Он неловко шагнул к кровати и упал на Стефани.
   Протянув руку вниз, он нащупал бриллианты. Он гладил их, сжимал, судорожно мял податливое женское тело, но все было напрасно - он ничего не чувствовал. Стефани расстегнула ему брюки и принялась осторожно ласкать. Он подался вперед, нашарил ее грудь и сжал ее губами. Потом привстал и еще раз посмотрел на бриллианты, горевшие по обеим сторонам багровой, воспаленной раны. Он отчаянно старался вернуть угасшее желание, но, поняв, что это бесполезно, обессиленно повалился на Стефани и зарыдал. Она обняла его и прижала к себе.
   - Не расстраивайся, Льюис, все это ерунда, ты слишком много выпил... Она замолчала, подыскивая слова, которые могли бы его утешить. - А может быть, дело в этой комнате. Она напоминает тебе об Элен... - Она подумала и печально добавила: - И потом... сегодня у меня другое платье... В следующий раз я обязательно оденусь как надо.
   Льюис посмотрел на нее. Слезы у него мгновенно высохли. Он злобно усмехнулся.
   - Значит, ты считаешь, что дело в этой комнате? Могу тебя уверить, что ты ошибаешься: я не заходил сюда уже года два, если не больше.
   Глаза у Стефани округлились от удивления. Она опустила руки и слегка отстранилась от него.
   - Разве ты спишь не здесь? - растерянно спросила она.
   - Разумеется, нет. У меня есть своя спальня.
   - Значит, вы с Элен...
   - Господи, а о чем я, по-твоему, толкую? Мы не спали вместе уже больше двух лет.
   Льюис встал и начал раздраженно застегивать брюки. Потом поправил рубашку, надел галстук и покосился на Стефани. Она по-прежнему лежала на кровати и внимательно смотрела на него.
   - Но почему? - спросила она после паузы. - Тебе с ней было плохо?
   - Да, представь себе, мне с ней было плохо. Вообще-то тебя это не касается, но, раз уж ты спросила, я скажу: это был сущий ад. Вначале у нас еще что-то получалось, но с каждым разом становилось все хуже и хуже, и под конец я уже просто не мог этого выносить. Он подошел к столу и плеснул себе виски. Рука у него дрожала.
   - Ну ладно, хватит, переодевайся. Нам пора идти.
   - Хорошо, Льюис, - послушно ответила она и начала медленно снимать с себя украшения. Скинув с плеч шубу, она аккуратно уложила ее на кровать, потом отправилась в соседнюю комнату и через пять минут появилась оттуда в своем прежнем платье со шлейфом. Подойдя к зеркалу, она старательно напудрилась, намазала губы ярко-розовой помадой и пригладила волосы одной из серебряных щеток, лежавших на туалетном столике. Затем подошла к мрачно сгорбившемуся на стуле Льюису и посмотрела на него сверху вниз. Ее лицо поразило Льюиса. Если бы речь шла не о Стефани, он сказал бы, что оно выражает презрение.
   - Ты должен был сразу рассказать мне обо всем, - проговорила она. Если бы я узнала раньше... - Она замолчала, негодующе поджав губы. - Ты просто не подходишь ей, Льюис. Я уверена, что дело именно в этом. Бедная Элен! Представляю, как она мучилась все это время. Уж я-то знаю, каково это - спать с мужчиной, который тебе противен, я много раз это испытывала. Мужчинам проще, они не чувствуют никакой разницы, а если и чувствуют, то не придают этому значения. Бедная, бедная Элен! Теперь я понимаю, почему у нее временами бывает такое печальное лицо, особенно когда она думает, что на нее никто не смотрит.
   Льюис ухватился за спинку стула и попытался встать.
   - Что ты болтаешь? - заорал он. - Черт побери, что ты болтаешь?
   Голос его прозвучал хрипло и сдавленно, будто чужой. Льюису показалось, что он идет из соседней комнаты. Стефани смотрела на него, не произнося ни слова. Но он и не ждал от нее слов, он уже и так все понял.
   Он был нужен ей только как связующее звено с Элен; поняв, что между ним и Элен ничего нет, она потеряла к нему всякий интерес. Он увидел, что в ее глазах мелькнула жалость, и с трудом удержался, чтобы снова не заорать.
   - Я ухожу. - Стефани повернулась и направилась к двери.
   Льюис схватил ее за руку.
   - Подожди, я пойду с тобой. Я довезу тебя до дома...
   - Не надо, Льюис. Ты пьян, тебе нельзя садиться за руль. И вообще... не приходи ко мне больше - ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. А если ты все-таки придешь, я тебя не впущу.
   В ушах у Льюиса зашумело. Ему почудилось, что по комнате вдруг пронесся ветер, наполнив ее странным гулом. Он нагнулся вперед, покачнулся и тяжело рухнул на пол. Стефани обернулась, быстро взглянула на него и вышла, плотно закрыв за собой дверь.
   - Элен, - тихо позвал Льюис.
   Ему никто не ответил. Он закрыл глаза, опустил голову на руки, свернулся калачиком и замер.
   Когда спустя пять минут Элен вошла в спальню, он лежал в той же позе. Поднимаясь по лестнице, Элен едва не столкнулась со Стефани, но прошла мимо, не заметив ее. Она торопилась побыстрей войти в комнату, закрыть за собой дверь, оставив за спиной шум и суету бального зала, и снять телефонную трубку. Снизу, как сквозь сон, долетали первые такты вальса. Элен почти не слышала их. В голове, заглушая все звуки, звучало имя Эдуарда. Она задрожала, представив, что через несколько минут будет разговаривать с ним. На ощупь, словно слепая, она двинулась к телефону.
   И вдруг остановилась, заметив брошенную на кровати шубу. Она подошла ближе и увидела сдвинутые в стороны подушки, скомканное покрывало и посреди всего этого - груду сверкающих драгоценностей.
   Откуда-то сбоку послышался стон. Она оглянулась и увидела Льюиса. Он был без сознания.
   ...На следующий день, выждав некоторое время, она заглянула к нему в спальню. Вчера он каким-то чудом сумел дотащиться до кровати и проспал как убитый все утро. В комнате царил полнейший беспорядок, повсюду стояли раскрытые чемоданы, в которые Льюис лихорадочно запихивал свою одежду.
   Элен присела на стул. Льюис, не обращая на нее внимания, продолжал упаковываться.
   - Значит, это была Стефани Сандрелли? - помолчав, проговорила Элен усталым, бесцветным голосом.
   Льюис поднял голову.
   - Да, если тебя это так интересует, это была Стефани Сандрелли, ответил он, с яростью заталкивая в чемодан рубашку.
   - Разве обязательно было приводить ее в мою спальню и показывать мои вещи?
   Льюис посмотрел на нее. Лицо у него было бледное и напряженное. Он пожал плечами.
   - Может быть, и необязательно, но я ее привел. И давай не будем устраивать сцен.
   Она встала.
   - Ты уезжаешь?
   - Да. Меня, видишь ли, с детства учили уступать женщинам. Полагаю, что в данном случае я обязан взять вину на себя.
   - Хорошо. Но предупреждаю тебя: мириться я больше не намерена. Мы расстаемся навсегда.
   Голос у нее был ровный и холодный. Льюис с силой захлопнул чемодан.
   - "Расстаемся навсегда". Боже, какая банальная фраза! Скажи уж лучше: "Расстаемся, как в море корабли". По-моему, это звучит гораздо эффектней.
   - Тебе видней. Это ведь ты у нас великий специалист по банальностям. Твои сценарии ими так и пестрят.
   Удар достиг цели. Льюис застыл как вкопанный. Элен тоже слегка растерялась - такая жестокость была ей несвойственна. Она покраснела и отвернулась.
   - Видишь, - сказала она, - до чего мы дошли? Мы уже не можем разговаривать нормально. Мы относимся друг к другу как враги.
   Льюис не ответил. С аккуратно застегнул чемоданы и вынес их в коридор. Потом еще раз обошел комнату, проверяя, все ли он взял. Элен сидела неподвижно с растерянным и жалким лицом. Льюис зашел в ванную, достал коробку с таблетками и проглотил четыре штуки. Глаза у него были красные и заплывшие. Он подошел к зеркалу, пригладил волосы и с ненавистью посмотрел на свое отражение.
   Затем вернулся в спальню, надел светло-зеленый клетчатый костюм, который они с Элен купили когда-то в Лондоне, на Сэвил-роуд.
   Он попытался вспомнить эту поездку, попытался сосредоточиться на прошлом. Он знал, что только оно может удержать его от тех слов, которые вертелись у него на языке. Он чувствовал, что сознание его раздваивается: ему ужасно хотелось рассказать ей о своем недавнем открытии, но он боялся, что это причинит ему новые мучения. Наконец он понял, что больше не в силах бороться с собой. Он откашлялся и проговорил небрежным тоном:
   - Между прочим, я видел недавно по телевизору отца Кэт.
   Она вздрогнула, словно от удара, и вскинула на него глаза, полные боли и недоумения.
   - Он беседовал с каким-то журналистом. Речь шла о слиянии двух фирм или о присоединении, я не очень-то вслушивался...
   - Отец Кэт мертв! - Элен вскочила на ноги. - Зачем ты это делаешь, Льюис! Неужели ты не понимаешь, что это жестоко?
   - Жестоко? Ну почему же? - Льюис сам удивился, как спокойно и рассудительно звучит его голос. - Это было бы жестоко, если бы он действительно умер. Но я собственными глазами видел его по телевизору, а до этого читал статью в "Уолл-стрит джорнал", посвященную его финансовой деятельности.
   - Да ты сошел с ума! - задыхаясь, выкрикнула Элен. - Ты совсем спятил от своих таблеток, ты не помнишь того, что происходило вчера...
   - Я прекрасно все помню. Я был слишком потрясен, чтобы забыть о таком событии. Кроме того, они с Кэт поразительно похожи, те же волосы, глаза, улыбка... Странно, что я не догадался об этом раньше, я ведь много раз видел в газетах его фотографии, они появляются чуть ли не каждую неделю. Еще бы - фирма де Шавиньи процветает, доходы растут, мсье де Шавиньи становится знаменитым. Но я понял, кто он такой, только когда увидел его по телевизору. На экране он выглядит совсем иначе.
   Он замолчал. Ему показалось, что Элен сейчас упадет в обморок, лицо у нее было страшно бледное, она едва держалась на ногах.
   - Уходи, Льюис, - тихо сказала она. - Уходи, я не хочу тебя больше видеть.
   Льюис направился к двери, но на полдороге остановился и взглянул на нее.
   - Если бы ты не лгала мне, Элен, - проговорил он каким-то почти виноватым тоном, - если бы ты с самого начала сказала мне правду, все, может быть, было бы по-другому. Мне не пришлось бы тебя подозревать и до всего додумываться самому. Если бы ты рассказала мне все сразу, я, наверное, сумел бы тебя простить. - Он помолчал. - Почему ты не рассказала мне, Элен? Почему? Ведь это было так просто. Тебе вовсе незачем было лгать...
   - Я не лгала, я рассказала тебе то, что было на самом деле. - Она резко повернулась к нему. - У тебя слишком богатое воображение, Льюис, ты сам веришь своим нелепым выдумкам.
   - Возможно. - Он пристально посмотрел на нее. - А ты не думаешь, что с тобой происходит то же самое?
   ...Вечером после отъезда Льюиса Элен поднялась к Кэт. Они немного почитали перед сном, потом Кэт рассказала ей, как она провела день. Элен боялась, что девочка начнет расспрашивать ее о Льюисе. Все видели, как он уехал: и Мадлен, и Касси, и слуги, и все испытывали какую-то мучительную неловкость. К счастью, Кэт ни о чем не спросила - она привыкла, что Льюис постоянно куда-то уезжает. Элен решила не торопить события и ничего не рассказывать ей до тех пор, пока она сама не спросит. Неизвестно, как девочка отнесется к этой новости, с одной стороны, они с Льюисом действительно очень мало общались, но кто знает, вдруг после его отъезда она начнет по нему скучать.
   Элен задумалась, глядя на подвижное личико дочери, на непослушные пряди волос, рассыпавшиеся по плечам. Она видела, что, несмотря на любовь, которая их по-прежнему связывала, Кэт все больше и больше отдалялась от нее. Теперь она была уже не беззащитной крошкой, которую Элен привыкла оберегать от горестей и бед, а вполне самостоятельным, хотя и не до конца сформировавшимся существом, со своими мыслями, воспоминаниями и со своими тайнами, которые она научилась хорошо скрывать. Если раньше все ее чувства были написаны на лице, то теперь Элен оставалось только гадать о тех обидах, которые она таила в своей душе. С каждым днем она все больше замыкалась в себе, и Элен видела в этом несомненное влияние Льюиса.
   Она понимала, что их отдаление неизбежно, но не могла не испытывать боли. Она снова украдкой посмотрела на Кэт, скользнула взглядом по ее лбу, по щекам, по волосам... Она боялась разглядывать ее открыто, хотя именно за этим она сюда и пришла и именно об этом мечтала с тех пор, как уехал Льюис.
   Волосы у Кэт были темные, но ведь и Вайолет была брюнеткой, да и многочисленные родственники Билли тоже обладали густыми черными шевелюрами. К тому же у Кэт волосы слегка вились, а у Эдуарда были совершенно прямые. Брови Кэт действительно чем-то напоминали брови Эдуарда, да и глаза были очень похожи, но только не сейчас, а когда Кэт сонно щурила их, стараясь не заснуть.
   - О чем ты думаешь, мамочка? - спросила она, наклоняясь к Элен.
   - О тебе. О том, на кого ты похожа. Кэт недоуменно нахмурилась.
   - Я похожа на саму себя, - ответила она после паузы.
   Ее слова неожиданно обрадовали Элен. Она сразу почувствовала себя спокойней. Она улыбнулась и нежно поцеловала Кэт.
   - Ты права, малышка. Тебе не нужно быть ни на кого похожей. Я люблю тебя такой, какая ты есть. А теперь закрой глаза и постарайся побыстрей заснуть...
   Но спокойствие ее длилось недолго. Через несколько дней прежние сомнения вернулись снова. Она упорно старалась отогнать их, выискивая в Кэт черточки, которые хоть чем-то напоминали бы Билли: характерные жесты, движения, особую, только ей свойственную манеру смеяться, поворачивать голову. Она тщательно, по крохам, собирала эти свидетельства собственной правоты, пока не убедилась, что обвинения Льюиса уже не властны над ней, что в них нет ни малейшего смысла. Да, разумеется, то, что он сказал, не могло быть правдой, Билли не умер, он продолжал жить в Кэт.
   Большую часть времени она теперь проводила дома, находя в этом своеобразное удовольствие. Она отказывалась от приглашений и по целым дням не выходила на улицу. Вечером, когда все ложились спать, она устраивалась где-нибудь в уголке и принималась вспоминать прошлое: трейлерный парк, мать, Неда Калверта. Она пыталась воскресить в памяти те давние дни, напоенные неповторимым ароматом Юга, восстановить каждую деталь, каждое слово, казавшееся тогда неважным, а сейчас приобретающее особое значение.
   И чем дольше она об этом думала, тем ясней ей становилось, что дело, которое она хотела совершить, не имеет ничего общего с местью. Слово "месть" казалось ей смешным и высокопарным, взятым из дешевой мелодрамы. То, что она задумала, было гораздо серьезней. Она собиралась восстановить справедливость, защитить права тех, кто уже не мог постоять за себя, права своей матери и Билли.
   Эти мысли не покидали ее даже ночью. Засыпая, она снова видела перед собой мать и Билли, снова слышала их голоса, ощущала их присутствие и мучительно не хотела просыпаться. Она молила их не уходить, побыть с ней еще немного, но наступало утро, и она опять оставалась одна.
   Незаметно промелькнул День благодарения, приближалось Рождество - Элен ничего не замечала. Настоящее перестало для нее существовать, она думала и жила только прошлым.
   Будущее ее тоже не интересовало, оно было слишком далеким и призрачным, чтобы о нем беспокоиться. Она помнила, что через несколько месяцев ей предстояло сниматься у Грегори Герца, и это было ее единственным ориентиром. Временами ей казалось, что поездка в Оранджберг подведет черту под всей ее жизнью и что после возвращения она должна будет все начать заново.
   Об Эдуарде она старалась не думать. В тот раз, когда она обнаружила у себя в спальне Льюиса, она так и не позвонила ему, а потом это и вовсе стало невозможным: обвинение, которое Льюис бросил ей перед отъездом, воздвигло между ней и Эдуардом непреодолимую стену.
   Внешне она совершенно не изменилась, по крайней мере ей казалось, что это так, хотя Мадлен и Касси не разделяли ее убеждения. Оставаясь вдвоем, они частенько рассуждали, какой у нее усталый и измученный вид, как сильно она похудела за последнее время, и гадали, чем могут быть вызваны эти удручающие перемены.
   Мадлен предположила, что Элен переживает из-за разрыва с Льюисом, но Касси с негодованием отвергла ее предположение:
   - Вот еще, станет она переживать из-за такой ерунды. Будь я на ее месте, я давным-давно дала бы ему отставку. Нет, тут что-то другое. Если бы она еще не была такой скрытной. Я ведь вижу, как она мучается, а поделиться с нами все равно не хочет.
   Мадлен промолчала. Она была искренне привязана к Элен и от всего сердца надеялась, что ее печаль объясняется не чем иным, как романтической любовной историей.
   Она долго обдумывала эту догадку и в конце концов решила проверить ее на Касси. Однажды, когда они сидели в гостиной, Мадлен глубоко вздохнула и, сосчитав в уме до десяти, проговорила:
   - Мне кажется, я знаю, в чем дело. Элен влюблена. Касси как ни в чем не бывало продолжала вязать.
   Спицы у нее в руках так и мелькали. Прошло несколько минут. Наконец она подняла голову и посмотрела на Мадлен:
   - И в кого же она, по-твоему, влюблена? Я что-то не вижу поблизости подходящей кандидатуры.
   Мадлен перевела дыхание и разгладила юбку на коленях.
   - Ну, - неуверенно начала она, - может быть, это кто-то из прежних знакомых, кто-то, с кем она больше не встречается.
   Касси скептически поджала губы.
   - Господи, ну что ты несешь? Подумай сама, как она может любить человека, с которым больше не встречается?
   Мадлен вздохнула. Иногда ей казалось, что Касси начисто лишена воображения.
   - А что в этом такого? - возразила она. - Настоящая любовь неподвластна времени. Или, может быть, вы считаете, что все должны жить по пословице "С глаз долой - из сердца вон"?
   Касси насмешливо фыркнула.
   - Вот именно, - сказала она, - очень мудрая пословица. Не всем же быть такими взбалмошными, как ты. Это у вас, французов, только одна любовь на уме. А по мне, так без нее гораздо спокойней. К тому же какая бы она там ни была неземная, а рано или поздно все равно кончается.
   Этого Мадлен уже не могла стерпеть.
   - Ну нет, - возмутилась она, - с этим я не согласна.
   - Согласна или не согласна, а я говорю то, что есть.
   - Неужели вы никогда ни в кого не влюблялись, Касси?
   - А как же, конечно, влюблялась, лет в шестнадцать или семнадцать, уже точно и не помню. - Касси снова взялась за вязанье. Спицы в ее руках замелькали еще быстрей. - С кем же этой напасти не приключалось. Это ведь как ветрянка или корь: поболеешь, поболеешь, а потом - раз, и все как рукой снимет. - Она опустила вязанье на колени и с затаенной улыбкой посмотрела на Мадлен. - Если бы ты знала, что это был за парень! Красавец, глаз не отвести. Я таких больше не встречала. Сейчас нет-нет да и вспомнишь какое-нибудь его словечко, и сразу на душе теплей становится.
   И она снова принялась вязать, всем своим видом показывая Мадлен, что разговор окончен.
   * * *
   Наконец подошло Рождество. Льюис прислал из Сан-Франциско поздравительную открытку и надолго замолчал. В последних числах декабря позвонил Джеймс Гулд и сообщил, что майор Калверт просрочил выплату по закладным. Ему было отправлено предупреждение, после чего он все-таки внес требуемую сумму, опоздав больше чем на неделю.
   - Похоже, дело близится к концу, - сухо проговорил Гулд. - Мы переходим к последнему этапу операции. Вы готовы?
   - Да, - ответила Элен и, помолчав, добавила: - У меня к вам просьба, Джеймс. Как только его объявят банкротом, пришлите мне официальное уведомление. Я хочу все проделать сама.
   На другом конце провода наступило молчание.
   - Вообще-то, у нас это не принято...
   - Я знаю.
   Гулд тяжело вздохнул:
   - Хорошо, я позвоню вам сразу же, как только Калверта вызовут в суд. Но имейте в виду, это может случиться в любой момент.
   Предупреждение Гулда было излишним. Элен и сама видела, что конец близок. Она ждала этого момента пять лет и теперь с нетерпением предвкушала, когда же наступит развязка и она снова сможет почувствовать ту жгучую, непримиримую ненависть, которую испытала пять лет назад, сидя в гостиной у Касси и глядя на рассыпавшиеся по полу долларовые банкноты.
   Гулд позвонил в конце января, в тот самый день, когда она узнала, что за роль в "Эллис" ее выдвинули на премию Американской киноакадемии.