Страница:
– А мне его жалко, – добавила Мариэль. – Наверное, он болен. Но он очень милый.
– Вы слышали весь наш разговор? – спросил Лабастьер. – Боюсь, и тут нас ожидает какая-то тайна…
В этот миг из дома высунулась голова Дент-Пиррона:
– Никаких тайн, – заявила она. Вслед за головой протиснулся и ее хозяин: – Если вам показались подозрительными мои слова про воздушные пузыри, то я немедленно развею ваши подозрения.
С верхнего этажа слетели двое самцов маака и, приняв поводы сороконогов из рук Ракши и Лаана, повели животных прочь.
– Так вот, достопочтенные, – продолжил махаон. – Вы, я думаю, не оставили без внимания мои несуразные размеры? – произнеся это, он нелепо растопырил руки и повернулся вокруг себя. – Вы, наверное, решили, что я болен?
Лабастьер заподозрил было, что толстяк «случайно» уловил не только последнюю фразу его разговора с друзьями, а подслушивал и всю их беседу, но тут же эту мысль отбросил.
– Вовсе нет, – продолжал Дент-Пиррон. – Я просто люблю есть. Сам не знаю, почему. Люблю до непристойности. Я ем буквально каждый день и ничего не могу с собой поделать. Но ведь в этом же нет преступления? – посмотрел он на короля с надеждой.
– Нет, – успокоил его тот. – Хотя это и странно. Так при чем же тут «пузыри»?
– Сейчас, сейчас, вы все поймете. И вот однажды я обнаружил, что вешу уже так много, что больше не могу летать. Я собрал в кулак всю свою волю и прекратил есть. И примерно через полгода снова начал летать. Но что это были за полгода! – толстяк страдальчески возвел глаза к небу. – Я испытывал муки. Я потерял сон! Мое настроение было отвратительным, и я начал изводить соплеменников строгими распоряжениями! Да я и чувствовал себя при этом отвратительно. Тогда я плюнул на все и снова стал есть столько, сколько мне нравится. И снова потерял способность летать. Это продолжается уже несколько лет.
И вот тогда один из моих, э-э-э…, подчиненных придумал штуковину, которая бы очень мне помогла, если бы только я не посчитал невозможным ею воспользоваться. Он выдул из флуона большой пузырь, а затем наполнил его газом, который выкачал из наловленных им для этой цели шар-птиц. Он даже сумел не причинить бедняжкам никакого вреда и отпустил их на волю. В результате он получил пузырь, который так и тянет вверх любой груз. Сам по себе этот пузырь поднять меня не смог бы, но когда я немного помогал себе крыльями… Я снова летал!
Две ночи я забавлялся этим давно забытым ощущением… – Дент-Пиррон виновато заморгал. – Да, признаюсь, я не смог удержаться от того, чтобы не попробовать… Но потом выяснилось, что кое-какие негодяи подглядывали за мной. Устроили, понимаете ли, себе развлечение… И тогда я взял себя в руки и… и спрятал этот пузырь туда же, где держу музыкальные инструменты. Казните меня, мой король. Я виноват и вину свою признаю полностью.
– Да, это занятная история, – признал Лабастьер, представив толстяка болтающимся в небе на флуоновом пузыре и пряча улыбку. – Но, думаю, большой вины за вами нет…
– Да? Я очень рад, – торопливо согласился толстяк. – А как насчет водопровода?
– А это еще что такое? – нахмурился король. – Впрочем, я, кажется, понял, что тут у вас творится. Выкладывайте уж сразу все, что вы тут напридумали…
В разговор вмешалась Мариэль:
– Кстати, что это за симпатичные любопытные лица постоянно выглядывают из ваших окон? Наверное, это ваши домашние?
– Совершенно верно, милая девушка, – обрадовался смене темы городской владыка.
– Так что же вы их нам не представите?
– Я попросил их не мешать нашему разговору.
– Это не совсем прилично, – заметил Лабастьер. – Давайте-ка познакомимся с ними. А обо всех ваших преступных изобретениях мы поговорим позже.
– Все мои домашние – маака, – продолжал без умолку болтать Дент-Пиррон, ведя гостей наверх по винтовой лестнице. Лицо его стало печальным. – Моя любимая женушка Дипт-Рууйни скончалась при родах, а жениться во второй раз я не пожелал. В нашей семье осталась самка-маака, так что я не обделен теплом, а Рууйни мне все равно никто не заменит, да и продолжать свой род с кем-то другим я не стал бы… И ничего. В нашей семье множество детей – маака. Кстати, и есть-то без всякой меры я начал именно тогда. Я и раньше, возможно, любил покушать несколько больше других, а тут уж и вовсе потерял голову. Тосковал и ел. Ел и тосковал…
Они добрались до второго этажа и прошли через потолочное отверстие. С напольных ковриков поднялись и поклонились гостям трое маака – супружеская пара и юный самец, очевидно их младший, еще живущий с родителями, сын. Цвета их одежды были те же, что и у Дент-Пиррона – серебро и золото. По-видимому это были фамильные цвета.
Не успели гости и хозяева обменяться приветствиями и представиться, как Дент-Пиррон вскричал:
– Кстати! А не пора ли нам перекусить?!
– Нашим гостям, пожалуй, пора, – отозвалась самка, назвавшаяся Айнией. – Они потратили в дороге много сил. А вот нам это необязательно. Особенно тебе, дорогой. И, думаю, надо распорядиться о том, чтобы кто-то позаботился о поврежденном крыле, – указала она на Лаана.
В тот момент, когда самка произнесла слово «дорогой», Лабастьер бросил взгляд на самца маака, и по умиротворенному выражению его лица убедился, что в этой, хоть и неполной, семье царят мир и согласие.
– Айния, – укоризненно покачал головой Дент-Пиррон. – Неужели ты думаешь, я не заметил, что наш многоуважаемый гость нуждается в лечении? Но есть тут один щекотливый момент… С одной стороны, крыло можно починить традиционным способом, но тогда оно не будет складываться полностью, будет доставлять неудобство на земле, да и в полете будет недостаточно гибким… С другой стороны, есть у меня один умелец… Э-э… Если возьмется он, крыло будет, как новое… Но… Боюсь, его методы несколько не соответствуют… Инструменты и приспособления, которыми он пользуется…
– Непозволительно сложны, – догадался Лабастьер.
– Вот именно, вот именно, – подтвердил махаон и удрученно потупился.
– А долго он будет возится, этот ваш умелец? – поинтересовался Лаан.
– Если возьмется прямо сейчас, к началу сегодняшнего бала вы уже могли бы летать, – с воодушевлением заверил Дент-Пиррон, но тут же стушевался и, осторожно глянув на короля, добавил. – Только уважение к вашему другу заставило меня сделать это предложение. Не сомневайтесь, упомянутые инструменты и приспособления я держу все в той же кладовке…
– Вместе с музыкальными инструментами, воздушным пузырем, – продолжил за него Лабастьер, – и этим, как его…
– Водопроводом? – поспешил на помощь махаон.
– Вот-вот.
– Нет, мой король, водопровод, к несчастью, в кладовую не спрячешь, это довольно громоздкий предмет…
– Мой господин, – вмешался Лаан, обращаясь к королю, – мне бы хотелось починить крыло так быстро и качественно, как он обещает.
– Действуйте, – махнул рукой Лабастьер. – Хотел бы я побывать в этой вашей кладовке. Я даже настаиваю на этом.
– Я и сам мечтаю о том же! – вскричал Дент-Пиррон. – Тяжким бременем на моей душе лежит то, что мне приходится хранить взаперти очень удобные и полезные вещи. Но я не уверен в их законности. И я очень хотел бы, чтобы вы лично указали, какие из них следует уничтожить, а какие – разрешить. И присаживайтесь, наконец. В мою кладовую отправимся сразу после трапезы. Айния! Ну где же угощения?!
– Успокойся, милый, – кивнула маака. – Уже несут.
– А ты, мальчик мой, – обратился Пиррон к юному самцу, – будь добр, отведи нашего раненого гостя к мастеру Луару, и пусть тот немедленно возьмется за починку лечение.
– Так инструменты-то у вас в кладовке, – заранее догадываясь, что примерно услышит в ответ, вкрадчиво напомнил Лабастьер.
– У Луара есть свой ключ, – как ни в чем не бывало сообщил Пиррон, принимаясь за принесенные лакомства.
Лабастьер усмехнулся и покачал головой. Похоже, преступные механизмы, хранящиеся в кладовке махаона, не так уж недоступны жителям его селения, как он хотел изобразить сначала. Но разговор этот король решил отложить до момента посещения этой самой кладовой и не портить сейчас настроения гостеприимным хозяевам.
Лаан с юным маака удалились, остальные же приступили к трапезе.
…Итак, вы ищете невесту, – сказал со-муж Дент-Пиррона маака Барми. Взгляд его бежевых глаз был мягок, но проницателен. – Что ж, вполне возможно, что вы найдете ее именно у нас. В наших краях множество молодых и привлекательных самок, есть среди них и дочери именитых семейств.
– Я был бы счастлив такому исходу, – подтвердил Лабастьер и, скорее из вежливости, нежели от жажды, пригубил напиток бескрылых из глиняной пиалы.
– А кем, если не секрет, приходится вам ваша милая спутница? – улыбнувшись Мариэль, спросила Айния.
– И этот молчаливый юноша, которого вы назвали «Ракши», – добавил Барми, переведя на того свой взгляд.
– Мариэль и Ракши – жених и невеста, – пояснил Лабастьер, – и они – наши друзья по несчастью. Они ищут диагональ. Так что не только я буду с надеждой знакомиться с вашими молодыми соотечественниками.
– Сколь трагичны порою, но сколь прекрасны и справедливы наши обычаи, – заметила Айния.
– А что, в том селении, откуда вы пришли, ни вам, ни вашим спутникам никто не приглянулся? – отвлекся от поглощения пищи Дент-Пиррон и с каким-то опасливым любопытством посмотрел на Лабастьера.
– Любезный мой вассал, – прищурился король, – я уже по достоинству оценил ваш осторожный нрав и хитрый ум. Я уверен, что этот вопрос вы задали неспроста.
– Ну-у… – смутился Пиррон. – Ладно, скажу начистоту. Не нравятся мне наши соседи. Не понимаю я их. Они не проявляют открытой враждебности, но и от контактов вежливо уклоняются. А были случаи, что наши бабочки, отправившись туда, исчезали навсегда.
– Этого больше не будет, – заверил Лабастьер. – Вы действительно не догадывались о причинах вашей с соседями взаимной неприязни?
Выражения лиц хозяев убедили Лабастьера в их искренности, и он продолжил:
– Они находились во власти, я надеюсь, последнего, тщательно скрываемого и охраняемого ими т’анга.
В зале повисла тишина, словно король сказал что-то неприличное. Да собственно, так оно и было. Ненависть к этим тварям прошлого прививается бабочкам буквально с первого дня жизни рассказами о подвигах Лабастьера Второго и бойцов отрядов т’анг-расчистки.
– Вот как, – нарушив молчание, тихо произнес Барми. – Вот как. Многое становится ясным. И вы, я надеюсь, навели там порядок?
– Полный, – подтвердил король.
– Неужели и вправду там был этот… это… неприятное существо? – Дент-Пиррон искательно глянул на Ракши и Мариэль. Те только подтверждающе кивнули ему.
– Вы убили его? – уточнил самец маака.
– Да, – Лабастьеру не доставило удовольствие это признание. Но что сделано, то сделано.
Барми поднялся и церемонно поклонился.
– Вы достойны славы своих предков, – сказал он торжественно.
– А теперь вы будете наводить порядок у нас? – жалобно спросил Дент-Пиррон.
– Успокойтесь, – усмехнулся Лабастьер. – Я понимаю вас и в чем-то даже уважаю ваше стремление сделать жизнь интереснее и комфортабельнее. Но в вашем поведении есть, все же, нечто общее с поведением ваших соседей: и вы, как и они, не желаете довольствоваться простыми радостями, данными нам природой. А потому я все-таки буду строг.
7
То, что Дент-Пиррон называл «кладовкой», на деле полностью занимало весь цокольный этаж его дома. Спустились они сюда вдвоем – только хозяин и король. Весь потолок тут был покрыт каким-то люминесцентным составом, и светло было, как днем на открытом воздухе.
– Да-а… – протянул Лабастьер при виде открывшегося ему зрелища. Ничего подобного лицезреть ему еще не приходилось. Весь пол внушительного помещения был заставлен самыми разнообразными предметами, один вид которых недвусмысленно свидетельствовал об их преступной сложности…
Дент-Пиррон, ведя гостя меж этих предметов, называя их и рассказывая об их предназначении, сперва краснел и бледнел от смущения, но затем, увлекшись, принялся говорить с воодушевлением:
– … А вот – точильная машина! Жмете ногой вот сюда, круглое точило вертится, вы подставляете лезвие, вж-жик и готово! Пользуясь ею, вы в течение дня можете наточить все ножи и сабли, имеющиеся в селении. А вот это – как будто бы просто палка. Но она начинена специальным взрывающимся порошком. Поднимаешься в небо, поджигаешь вот тут, крепко держишь палку, а крылья устанавливаешь неподвижно, как для планирования, и р-раз!… За несколько минут вы пролетаете столько, сколько не пролетели бы и за несколько часов! Эта штуковина называется «прыжок бескрылых». А это… Загляните сюда, мой король, вот в это отверстие. Видите это огромное бревно? А это, между прочим, всего лишь мой палец! Отчетливо видно каждую полоску на коже! Приспособление, названное мною, да простит меня Ваше Величество, «королевским оком», увеличивает зрительный образ примерно в пятьдесят раз! Смотрите, смотрите, сейчас вы видите краешек моего крыла. А вы, наверное, и не ведали, что материал крыла устроен так мудрено! Это крайне поучительное зрелище. А вот эту штуковину я назвал…
– Кто и в связи с чем изготовил все это? – оторвавшись от глазка «королевского ока», мрачно спросил Лабастьер Шестой.
– Честно говоря, эту коллекцию начал собирать еще мой дед. Это было его прихотью. Он считал, что изготовление подобных штуковин развивает ум и ловкость; он считал, что все это – не более, чем игрушки, и пользоваться ими по назначению не разрешал. В отличие от деда, мой отец не поощрял изобретательство. Но коллекцию сохранил. А я… В юности я любил торчать здесь. Но когда я сам стал править селением, я в полной мере ощутил ответственность и решил продолжить дело отца. И я стал бороться с изобретательством. Тогда я объявил, что всякий желающий может пополнить эту коллекцию и не будет при этом наказан; если же кто-то скроет какой-нибудь механизм, он будет наказан обязательно. И выяснилось, что чуть ли не каждая вторая семья втайне хранит какое-нибудь сомнительное приспособление. Они боялись наказания и тащили все это сюда. Это просто зараза какая-то, – сокрушенно вздохнув, развел руками Дент-Пиррон. – Прямо-таки и не знаю, как с ней бороться… А порой мне кажется, что бороться и не надо. Возможно, придет время… И все это пригодится…
Лабастьер покачал головой:
– Боюсь, подвергнув сомнению заветы Лабастьера Мудрого, вы, милейший, пошли по скользкому пути.
– Знаю, – окончательно поскучнел Дент-Пиррон. – Но… Взгляните, например, сюда. Это – каллиграфическая машина. Как пригодилась бы она вам при дворе! – Дент-Пиррон воодушевился. – Смотрите! Сюда я вставляю флуоновый лист, жму на клавиши…
Махаон с таким проворством и точностью принялся колотить по кнопкам с начертанными на них знаками алфавита, что у Лабастьера от удивления глаза полезли на лоб.
– Текст набран, – продолжал пояснять свои действия Пиррон. – Теперь жмем вот на этот рычаг… Готово! – воскликнул он и подал королю квадратный листок. Изумительно четким правильным почерком на флуоне было выдавлено:
– Вряд ли это поможет вам, – хмуро разглядывая флуон, отозвался Лабастьер.
Пиррон поперхнулся.
– Ну, может быть, все-таки… – промямлил он, откашлявшись. Вялыми движениями он зачем-то вставил в щель машины новый кусок флуона, нажал на рычаг и, пряча глаза, подал королю очередной экземпляр текста.
Хватит! – рявкнул Лабастьер. – И вообще, с меня довольно. Не надо больше демонстраций. Объясните-ка лучше, зачем вам все это надо?! К примеру, эта ваша «каллиграфическая машина». К чему она?! Вы говорите, она пригодилась бы при дворе… Но у меня есть прекрасные каллиграфы, и они вполне меня устраивают! К тому же, они счастливы своим искусством, и единственное, что может сделать эта машина – лишить их счастья! «Прыжок бескрылых»? Но у нас-то есть крылья! А это ваше «королевское око»?! Что в нем королевского?! Зачем мне видеть то, чего природа видеть не позволяет?.. К сожалению, при всей моей симпатии к вам, Пиррон, я вынужден констатировать: ваша деятельность и в самом деле преступна.
Тяжело вздохнув, махаон понуро уселся прямо на ящик каллиграфической машины. Бедняга даже как будто бы стал поменьше в габаритах.
– Мне трудно объяснить вам это, мой король, – тихо сказал он. – Но я не могу все это просто взять и разломать. И не могу наказывать тех, кто это делает. Я пробовал… Я был тогда совсем молод. Моя Рууйни была беременна, а я как раз в тот момент вел непримиримую борьбу с изобретателями. И был в их числе один… Он был моим лекарем… Он сделал вот это… – Пиррон указал рукой в угол. Там, отгороженный от прочего зеленой траурной полосой начертанной на белом ракушечном полу, стоял неказистый агрегат, состоящий из цилиндрических емкостей и изогнутых трубок. – Рууйни никак не могла разродится от бремени, – Продолжал Дент-Пиррон, – и лекарь вынужден был вскрыть лезвием ее лоно… Это редкая операция, и самка при этом выживает не всегда, иногда случается заражение… Гусеничка была мертва. Но Рууйни могла бы жить дальше, и лекарь сказал, что для полной безопасности следует лишь смазать рану жидкостью, которую он получает из напитка бескрылых с помощью вот этой машины… А я не позволил ему этого и машину отобрал…
Пиррон смолк.
– Она умерла, – закончил за него король.
– Да, – махаон поднял на короля покрасневшие припухшие глаза. – Да, – повторил он и попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо его исказилось жалкой гримасой. – Но больше в моем селение при таких обстоятельствах не умерла ни одна самка! – почти выкрикнул он. – А у всех тех, кто сделал эти предметы, – обвел он рукой помещение, – есть свои ключи…
– Идемте, Пиррон, – тронул король плечо вассала. – Сейчас мне трудно решить что-либо. Но позже, хорошенько все обдумав, я приму решение, и постараюсь, чтобы оно было максимально справедливым. А сегодня – бал! Забудем же о печалях. Мне жаль, что я потревожил вашу память. Давайте веселиться…
Ден-Пиррон сполз а крышки каллиграфической машины на пол и стоял теперь лицом к лицу с королем.
– Я и вправду очень ждал вас… – произнося эти слова, он сделал такое движение, словно снимал рукой что-то прилипшее к лицу. – Вы говорили о реестре дозволенных приспособлений Лабастьера Мудрого… Если бы я от вашего имени послал за ним кого-нибудь в столицу…
Король покачал головой:
– Не стоит, Пиррон. Я помню его почти наизусть. Можно сказать уверенно, что, за малым исключением, ничего из того, что у вас тут хранится, в реестре нет. Слишком уж тут все сложное. Там… Ножницы, щипцы, телега… Еще с десяток наименований. Остальное – запрещено.
Дент-Пиррон потряс головой и суетливо поправил свой полосатый комбинезон.
– Что ж, – сказал он и, наперекор ситуации, сумел, наконец, улыбнуться по-настоящему. – Будем веселиться.
Приятной неожиданностью для гостей селения стало то, что здесь имелось даже особое местечко для проведения всеобщих праздников. Эту аккуратную площадку, устланную специально посаженным тут лиловым мхом и разделенную на секторы газончиками ровно подстриженного кустарника, местные жители называли «Веселым садом».
Вечерело. Темень еще не окутала селение полностью, лишь чуть потускнели краски, Дипт, Дент, и первые звезды уже проявились в небе. То ли от того, что день репетиций пошел трубачам на пользу, то ли потому, что к деревянным духовым прибавились струнные и ударные, музыка, струящаяся в воздухе Веселого сада, была довольно стройна, красива и немного печальна.
Когда Дент-Пиррон привел сюда Лабастьера, Ракши и Мариэль, оказалось, что Лаан уже тут.
– Это не лекарь, а волшебник! – закричал тот, помахивая крылом. – Как новенькое! Я уже и летать пробовал! Внимание… – он взвился в поднебесье, сделал несколько грациозных петель и спланировал обратно к друзьям. Сельчане, наблюдавшие эту картину, разразились рукоплесканиями.
– Как-то глупо получилось, – смутился Лаан. – Они же не знают, что крыло у меня было повреждено, и думают, что это я демонстрирую им свое умение летать… Как новорожденная бабочка. Как будто они сами так не умеют…
– Успокойтесь, мой друг, – замахал на него Пиррон, – все и всё прекрасно понимают! Известие о том, что королевский фаворит прибыл от наших негостеприимных соседей с рваным крылом, моментально облетело селение. А уж то, что король позволил чинить его мастеру Луару его нетрадиционными методами – настоящее для всех событие!
Лаан с гордостью показал то место, где еще недавно в его крыле зияла безобразная дыра. Теперь она была затянута каким-то полупрозрачным голубоватым, матово поблескивающим материалом.
– Луар – просто кудесник! – повторил Лаан. – И еще он дал мне емкость с клеем и пакетик чешуек. Через пару дней, когда я смажу это место и посыплю по нему чешуйками, вообще ничего не будет заметно! – похваставшись таким образом, Лаан виновато глянул на короля. – Я весьма ценю ваш поступок, мой господин…
– О чем ты? – удивился Лабастьер. – И давай без церемоний…
Лаан, посмотрев по сторонам, наклонился к самому уху короля:
– Нет уж, когда вокруг подданные, лучше с церемониями… Нельзя ронять престиж престола. А говорю я про то, что позволив мне воспользоваться услугами названного лекаря, вы, друг мой, маака, по всей видимости, несколько усложнили себе жизнь. Как тут порядок наводить, как запрещать изобретения, когда мы сами ими пользуемся?!
– Ничего, как-нибудь… – с деланной беззаботностью ответил Лабастьер, оглядываясь по сторонам.
Желающих пообщаться с королем и его спутниками становилось все больше. В полном соответствии с той задачей, которая стояла перед данным мероприятием, самки маака прогуливались по Веселом саду в одиночку, стайками или в обществе родителей, молодые же махаоны были представлены почти исключительно парами. Среди самок маака Лабастьер даже успел приметить несколько очень миленьких особей, с которыми не мешало познакомиться поближе.
Ракши и Мариэль, в свою очередь, терялись еще меньше. Они уже стояли в окружении нескольких бабочек, и Мариэль что-то оживленно рассказывала им. Ракши, как всегда, молчал, но время от времени хозяйским жестом поглаживал Мариэль по спине.
Внезапно Лабастьер ощутил укол ревности. Но чувство это было настолько несуразным и необоснованным, что он тут же загнал его в самый далекий и темный угол своей души, найдя отличный для этого способ:
– Не пора ли мне начать завязывать знакомства с вашими бабочками? – спросил он Дент-Пиррона.
– То есть, вы уже готовы, – блеснул глазками махаон. – Отлично! Тогда – несколько минут терпения. Сперва – небольшой сюрприз. Кто знает, вдруг вы все это запретите… Так что, у нас последняя возможность…
– Что за загадки вы там бормочите?
– Ничего, ничего. Все в порядке, мой государь… Саддин! – окликнул он молодого худощавого махаона с каким-то неказистым раструбом в неказистых руках. – Начали! Объявляй!
Тот приставил раструб ко рту, и Лабастьер понял, что это приспособление многократно усиливает громкость голоса.
– Внимание, внимание! – громовым раскатом пронеслось над Веселым садом. – Именем правителя Пиррона прошу всех в течение нескольких минут не подниматься в воздух. Прошу так же всех, кто уже находится над землей, немедленно опуститься.
Выждав, когда это распоряжение выполнят, Саддин продолжил, обращаясь неизвестно к кому:
– Поджигатели! Приготовились… – произнеся эти загадочные слова, он посмотрел на Лабастьера, широко ему улыбнулся и тут же заорал, обращаясь уже явно ко всем: – Да здравствует наш король!!!
И тут началось… Сперва послышалось легкое шипение, и со всех сторон одновременно потянуло легким дымком. А затем грянул такой оглушительный грохот, что Лабастьер от неожиданности даже присел. Звук был столь мощным, что казалось, он осязаем. А одновременно с громом в вечереющее небо из центра Веселого сада взметнулся мощный огненный ствол. Весь он состоял из разноцветных прожилок, и примерно на максимальной высоте полета бабочки, он расслоился и распался на тысячу разноцветных падающих звезд.
– Измена! – услышал Лабастьер. Подскочивший к нему Ракши, держа в руках оголенную шпагу, орал ему прямо в ухо.
– Успокойтесь! – так же в ухо, наклонившись, крикнул ему в ответ король. – Это просто для красоты! И ведь действительно красиво!
Они огляделись. Разноцветные звезды плавно оседали на землю. Их отблески и тени ползли по саду, по лицам оцепеневших бабочек и делали мир нереальным… И в этот миг весь периметр Веселого сада занялся густыми фонтанами стерильно белых искр. Эти фонтаны иссякли так же внезапно, как и появились, а вместо них вокруг сада, все ускоряясь и ускоряясь, хороводом помчались языки сочного желтого пламени.
– Вы слышали весь наш разговор? – спросил Лабастьер. – Боюсь, и тут нас ожидает какая-то тайна…
В этот миг из дома высунулась голова Дент-Пиррона:
– Никаких тайн, – заявила она. Вслед за головой протиснулся и ее хозяин: – Если вам показались подозрительными мои слова про воздушные пузыри, то я немедленно развею ваши подозрения.
С верхнего этажа слетели двое самцов маака и, приняв поводы сороконогов из рук Ракши и Лаана, повели животных прочь.
– Так вот, достопочтенные, – продолжил махаон. – Вы, я думаю, не оставили без внимания мои несуразные размеры? – произнеся это, он нелепо растопырил руки и повернулся вокруг себя. – Вы, наверное, решили, что я болен?
Лабастьер заподозрил было, что толстяк «случайно» уловил не только последнюю фразу его разговора с друзьями, а подслушивал и всю их беседу, но тут же эту мысль отбросил.
– Вовсе нет, – продолжал Дент-Пиррон. – Я просто люблю есть. Сам не знаю, почему. Люблю до непристойности. Я ем буквально каждый день и ничего не могу с собой поделать. Но ведь в этом же нет преступления? – посмотрел он на короля с надеждой.
– Нет, – успокоил его тот. – Хотя это и странно. Так при чем же тут «пузыри»?
– Сейчас, сейчас, вы все поймете. И вот однажды я обнаружил, что вешу уже так много, что больше не могу летать. Я собрал в кулак всю свою волю и прекратил есть. И примерно через полгода снова начал летать. Но что это были за полгода! – толстяк страдальчески возвел глаза к небу. – Я испытывал муки. Я потерял сон! Мое настроение было отвратительным, и я начал изводить соплеменников строгими распоряжениями! Да я и чувствовал себя при этом отвратительно. Тогда я плюнул на все и снова стал есть столько, сколько мне нравится. И снова потерял способность летать. Это продолжается уже несколько лет.
И вот тогда один из моих, э-э-э…, подчиненных придумал штуковину, которая бы очень мне помогла, если бы только я не посчитал невозможным ею воспользоваться. Он выдул из флуона большой пузырь, а затем наполнил его газом, который выкачал из наловленных им для этой цели шар-птиц. Он даже сумел не причинить бедняжкам никакого вреда и отпустил их на волю. В результате он получил пузырь, который так и тянет вверх любой груз. Сам по себе этот пузырь поднять меня не смог бы, но когда я немного помогал себе крыльями… Я снова летал!
Две ночи я забавлялся этим давно забытым ощущением… – Дент-Пиррон виновато заморгал. – Да, признаюсь, я не смог удержаться от того, чтобы не попробовать… Но потом выяснилось, что кое-какие негодяи подглядывали за мной. Устроили, понимаете ли, себе развлечение… И тогда я взял себя в руки и… и спрятал этот пузырь туда же, где держу музыкальные инструменты. Казните меня, мой король. Я виноват и вину свою признаю полностью.
– Да, это занятная история, – признал Лабастьер, представив толстяка болтающимся в небе на флуоновом пузыре и пряча улыбку. – Но, думаю, большой вины за вами нет…
– Да? Я очень рад, – торопливо согласился толстяк. – А как насчет водопровода?
– А это еще что такое? – нахмурился король. – Впрочем, я, кажется, понял, что тут у вас творится. Выкладывайте уж сразу все, что вы тут напридумали…
В разговор вмешалась Мариэль:
– Кстати, что это за симпатичные любопытные лица постоянно выглядывают из ваших окон? Наверное, это ваши домашние?
– Совершенно верно, милая девушка, – обрадовался смене темы городской владыка.
– Так что же вы их нам не представите?
– Я попросил их не мешать нашему разговору.
– Это не совсем прилично, – заметил Лабастьер. – Давайте-ка познакомимся с ними. А обо всех ваших преступных изобретениях мы поговорим позже.
– Все мои домашние – маака, – продолжал без умолку болтать Дент-Пиррон, ведя гостей наверх по винтовой лестнице. Лицо его стало печальным. – Моя любимая женушка Дипт-Рууйни скончалась при родах, а жениться во второй раз я не пожелал. В нашей семье осталась самка-маака, так что я не обделен теплом, а Рууйни мне все равно никто не заменит, да и продолжать свой род с кем-то другим я не стал бы… И ничего. В нашей семье множество детей – маака. Кстати, и есть-то без всякой меры я начал именно тогда. Я и раньше, возможно, любил покушать несколько больше других, а тут уж и вовсе потерял голову. Тосковал и ел. Ел и тосковал…
Они добрались до второго этажа и прошли через потолочное отверстие. С напольных ковриков поднялись и поклонились гостям трое маака – супружеская пара и юный самец, очевидно их младший, еще живущий с родителями, сын. Цвета их одежды были те же, что и у Дент-Пиррона – серебро и золото. По-видимому это были фамильные цвета.
Не успели гости и хозяева обменяться приветствиями и представиться, как Дент-Пиррон вскричал:
– Кстати! А не пора ли нам перекусить?!
– Нашим гостям, пожалуй, пора, – отозвалась самка, назвавшаяся Айнией. – Они потратили в дороге много сил. А вот нам это необязательно. Особенно тебе, дорогой. И, думаю, надо распорядиться о том, чтобы кто-то позаботился о поврежденном крыле, – указала она на Лаана.
В тот момент, когда самка произнесла слово «дорогой», Лабастьер бросил взгляд на самца маака, и по умиротворенному выражению его лица убедился, что в этой, хоть и неполной, семье царят мир и согласие.
– Айния, – укоризненно покачал головой Дент-Пиррон. – Неужели ты думаешь, я не заметил, что наш многоуважаемый гость нуждается в лечении? Но есть тут один щекотливый момент… С одной стороны, крыло можно починить традиционным способом, но тогда оно не будет складываться полностью, будет доставлять неудобство на земле, да и в полете будет недостаточно гибким… С другой стороны, есть у меня один умелец… Э-э… Если возьмется он, крыло будет, как новое… Но… Боюсь, его методы несколько не соответствуют… Инструменты и приспособления, которыми он пользуется…
– Непозволительно сложны, – догадался Лабастьер.
– Вот именно, вот именно, – подтвердил махаон и удрученно потупился.
– А долго он будет возится, этот ваш умелец? – поинтересовался Лаан.
– Если возьмется прямо сейчас, к началу сегодняшнего бала вы уже могли бы летать, – с воодушевлением заверил Дент-Пиррон, но тут же стушевался и, осторожно глянув на короля, добавил. – Только уважение к вашему другу заставило меня сделать это предложение. Не сомневайтесь, упомянутые инструменты и приспособления я держу все в той же кладовке…
– Вместе с музыкальными инструментами, воздушным пузырем, – продолжил за него Лабастьер, – и этим, как его…
– Водопроводом? – поспешил на помощь махаон.
– Вот-вот.
– Нет, мой король, водопровод, к несчастью, в кладовую не спрячешь, это довольно громоздкий предмет…
– Мой господин, – вмешался Лаан, обращаясь к королю, – мне бы хотелось починить крыло так быстро и качественно, как он обещает.
– Действуйте, – махнул рукой Лабастьер. – Хотел бы я побывать в этой вашей кладовке. Я даже настаиваю на этом.
– Я и сам мечтаю о том же! – вскричал Дент-Пиррон. – Тяжким бременем на моей душе лежит то, что мне приходится хранить взаперти очень удобные и полезные вещи. Но я не уверен в их законности. И я очень хотел бы, чтобы вы лично указали, какие из них следует уничтожить, а какие – разрешить. И присаживайтесь, наконец. В мою кладовую отправимся сразу после трапезы. Айния! Ну где же угощения?!
– Успокойся, милый, – кивнула маака. – Уже несут.
– А ты, мальчик мой, – обратился Пиррон к юному самцу, – будь добр, отведи нашего раненого гостя к мастеру Луару, и пусть тот немедленно возьмется за починку лечение.
– Так инструменты-то у вас в кладовке, – заранее догадываясь, что примерно услышит в ответ, вкрадчиво напомнил Лабастьер.
– У Луара есть свой ключ, – как ни в чем не бывало сообщил Пиррон, принимаясь за принесенные лакомства.
Лабастьер усмехнулся и покачал головой. Похоже, преступные механизмы, хранящиеся в кладовке махаона, не так уж недоступны жителям его селения, как он хотел изобразить сначала. Но разговор этот король решил отложить до момента посещения этой самой кладовой и не портить сейчас настроения гостеприимным хозяевам.
Лаан с юным маака удалились, остальные же приступили к трапезе.
…Итак, вы ищете невесту, – сказал со-муж Дент-Пиррона маака Барми. Взгляд его бежевых глаз был мягок, но проницателен. – Что ж, вполне возможно, что вы найдете ее именно у нас. В наших краях множество молодых и привлекательных самок, есть среди них и дочери именитых семейств.
– Я был бы счастлив такому исходу, – подтвердил Лабастьер и, скорее из вежливости, нежели от жажды, пригубил напиток бескрылых из глиняной пиалы.
– А кем, если не секрет, приходится вам ваша милая спутница? – улыбнувшись Мариэль, спросила Айния.
– И этот молчаливый юноша, которого вы назвали «Ракши», – добавил Барми, переведя на того свой взгляд.
– Мариэль и Ракши – жених и невеста, – пояснил Лабастьер, – и они – наши друзья по несчастью. Они ищут диагональ. Так что не только я буду с надеждой знакомиться с вашими молодыми соотечественниками.
– Сколь трагичны порою, но сколь прекрасны и справедливы наши обычаи, – заметила Айния.
– А что, в том селении, откуда вы пришли, ни вам, ни вашим спутникам никто не приглянулся? – отвлекся от поглощения пищи Дент-Пиррон и с каким-то опасливым любопытством посмотрел на Лабастьера.
– Любезный мой вассал, – прищурился король, – я уже по достоинству оценил ваш осторожный нрав и хитрый ум. Я уверен, что этот вопрос вы задали неспроста.
– Ну-у… – смутился Пиррон. – Ладно, скажу начистоту. Не нравятся мне наши соседи. Не понимаю я их. Они не проявляют открытой враждебности, но и от контактов вежливо уклоняются. А были случаи, что наши бабочки, отправившись туда, исчезали навсегда.
– Этого больше не будет, – заверил Лабастьер. – Вы действительно не догадывались о причинах вашей с соседями взаимной неприязни?
Выражения лиц хозяев убедили Лабастьера в их искренности, и он продолжил:
– Они находились во власти, я надеюсь, последнего, тщательно скрываемого и охраняемого ими т’анга.
В зале повисла тишина, словно король сказал что-то неприличное. Да собственно, так оно и было. Ненависть к этим тварям прошлого прививается бабочкам буквально с первого дня жизни рассказами о подвигах Лабастьера Второго и бойцов отрядов т’анг-расчистки.
– Вот как, – нарушив молчание, тихо произнес Барми. – Вот как. Многое становится ясным. И вы, я надеюсь, навели там порядок?
– Полный, – подтвердил король.
– Неужели и вправду там был этот… это… неприятное существо? – Дент-Пиррон искательно глянул на Ракши и Мариэль. Те только подтверждающе кивнули ему.
– Вы убили его? – уточнил самец маака.
– Да, – Лабастьеру не доставило удовольствие это признание. Но что сделано, то сделано.
Барми поднялся и церемонно поклонился.
– Вы достойны славы своих предков, – сказал он торжественно.
– А теперь вы будете наводить порядок у нас? – жалобно спросил Дент-Пиррон.
– Успокойтесь, – усмехнулся Лабастьер. – Я понимаю вас и в чем-то даже уважаю ваше стремление сделать жизнь интереснее и комфортабельнее. Но в вашем поведении есть, все же, нечто общее с поведением ваших соседей: и вы, как и они, не желаете довольствоваться простыми радостями, данными нам природой. А потому я все-таки буду строг.
7
Упоенно журчит ручей, ручей,
И бежит, не жалея сил.
«Кто хозяин твой?» – сам не знаю, зачем,
У него я, присев, спросил.
Он ответил мне: «Я ничей, ничей…»
И глотком себя угостил.«Книга стабильности» махаон, т. XVI, песнь II; дворцовая библиотека короля Безмятежной (доступ ограничен).
То, что Дент-Пиррон называл «кладовкой», на деле полностью занимало весь цокольный этаж его дома. Спустились они сюда вдвоем – только хозяин и король. Весь потолок тут был покрыт каким-то люминесцентным составом, и светло было, как днем на открытом воздухе.
– Да-а… – протянул Лабастьер при виде открывшегося ему зрелища. Ничего подобного лицезреть ему еще не приходилось. Весь пол внушительного помещения был заставлен самыми разнообразными предметами, один вид которых недвусмысленно свидетельствовал об их преступной сложности…
Дент-Пиррон, ведя гостя меж этих предметов, называя их и рассказывая об их предназначении, сперва краснел и бледнел от смущения, но затем, увлекшись, принялся говорить с воодушевлением:
– … А вот – точильная машина! Жмете ногой вот сюда, круглое точило вертится, вы подставляете лезвие, вж-жик и готово! Пользуясь ею, вы в течение дня можете наточить все ножи и сабли, имеющиеся в селении. А вот это – как будто бы просто палка. Но она начинена специальным взрывающимся порошком. Поднимаешься в небо, поджигаешь вот тут, крепко держишь палку, а крылья устанавливаешь неподвижно, как для планирования, и р-раз!… За несколько минут вы пролетаете столько, сколько не пролетели бы и за несколько часов! Эта штуковина называется «прыжок бескрылых». А это… Загляните сюда, мой король, вот в это отверстие. Видите это огромное бревно? А это, между прочим, всего лишь мой палец! Отчетливо видно каждую полоску на коже! Приспособление, названное мною, да простит меня Ваше Величество, «королевским оком», увеличивает зрительный образ примерно в пятьдесят раз! Смотрите, смотрите, сейчас вы видите краешек моего крыла. А вы, наверное, и не ведали, что материал крыла устроен так мудрено! Это крайне поучительное зрелище. А вот эту штуковину я назвал…
– Кто и в связи с чем изготовил все это? – оторвавшись от глазка «королевского ока», мрачно спросил Лабастьер Шестой.
– Честно говоря, эту коллекцию начал собирать еще мой дед. Это было его прихотью. Он считал, что изготовление подобных штуковин развивает ум и ловкость; он считал, что все это – не более, чем игрушки, и пользоваться ими по назначению не разрешал. В отличие от деда, мой отец не поощрял изобретательство. Но коллекцию сохранил. А я… В юности я любил торчать здесь. Но когда я сам стал править селением, я в полной мере ощутил ответственность и решил продолжить дело отца. И я стал бороться с изобретательством. Тогда я объявил, что всякий желающий может пополнить эту коллекцию и не будет при этом наказан; если же кто-то скроет какой-нибудь механизм, он будет наказан обязательно. И выяснилось, что чуть ли не каждая вторая семья втайне хранит какое-нибудь сомнительное приспособление. Они боялись наказания и тащили все это сюда. Это просто зараза какая-то, – сокрушенно вздохнув, развел руками Дент-Пиррон. – Прямо-таки и не знаю, как с ней бороться… А порой мне кажется, что бороться и не надо. Возможно, придет время… И все это пригодится…
Лабастьер покачал головой:
– Боюсь, подвергнув сомнению заветы Лабастьера Мудрого, вы, милейший, пошли по скользкому пути.
– Знаю, – окончательно поскучнел Дент-Пиррон. – Но… Взгляните, например, сюда. Это – каллиграфическая машина. Как пригодилась бы она вам при дворе! – Дент-Пиррон воодушевился. – Смотрите! Сюда я вставляю флуоновый лист, жму на клавиши…
Махаон с таким проворством и точностью принялся колотить по кнопкам с начертанными на них знаками алфавита, что у Лабастьера от удивления глаза полезли на лоб.
– Текст набран, – продолжал пояснять свои действия Пиррон. – Теперь жмем вот на этот рычаг… Готово! – воскликнул он и подал королю квадратный листок. Изумительно четким правильным почерком на флуоне было выдавлено:
«ВЕРНОПОДДАННЫЙ ПИРРОН, НОСИТЕЛЬ ЖЕЛТОГО БЕРЕТА, КОЛЕНОПРЕКЛОНЕННО НАДЕЕТСЯ НА МИЛОСТЬ, ДОБРОСЕРДИЕ И СПРАВЕДЛИВОСТЬ МОЛОДОГО КОРОЛЯ».– Повторно текст набирать уже не надо, – добавил Дент-Пиррон. – Вставляем следующий листок, жмем на рычаг, р-раз! Пожалуйста! – Он протянул королю точно так же квадрат с точно такой же надписью. – Я могу сделать сто таких, тысячу, сколько угодно…
– Вряд ли это поможет вам, – хмуро разглядывая флуон, отозвался Лабастьер.
Пиррон поперхнулся.
– Ну, может быть, все-таки… – промямлил он, откашлявшись. Вялыми движениями он зачем-то вставил в щель машины новый кусок флуона, нажал на рычаг и, пряча глаза, подал королю очередной экземпляр текста.
Хватит! – рявкнул Лабастьер. – И вообще, с меня довольно. Не надо больше демонстраций. Объясните-ка лучше, зачем вам все это надо?! К примеру, эта ваша «каллиграфическая машина». К чему она?! Вы говорите, она пригодилась бы при дворе… Но у меня есть прекрасные каллиграфы, и они вполне меня устраивают! К тому же, они счастливы своим искусством, и единственное, что может сделать эта машина – лишить их счастья! «Прыжок бескрылых»? Но у нас-то есть крылья! А это ваше «королевское око»?! Что в нем королевского?! Зачем мне видеть то, чего природа видеть не позволяет?.. К сожалению, при всей моей симпатии к вам, Пиррон, я вынужден констатировать: ваша деятельность и в самом деле преступна.
Тяжело вздохнув, махаон понуро уселся прямо на ящик каллиграфической машины. Бедняга даже как будто бы стал поменьше в габаритах.
– Мне трудно объяснить вам это, мой король, – тихо сказал он. – Но я не могу все это просто взять и разломать. И не могу наказывать тех, кто это делает. Я пробовал… Я был тогда совсем молод. Моя Рууйни была беременна, а я как раз в тот момент вел непримиримую борьбу с изобретателями. И был в их числе один… Он был моим лекарем… Он сделал вот это… – Пиррон указал рукой в угол. Там, отгороженный от прочего зеленой траурной полосой начертанной на белом ракушечном полу, стоял неказистый агрегат, состоящий из цилиндрических емкостей и изогнутых трубок. – Рууйни никак не могла разродится от бремени, – Продолжал Дент-Пиррон, – и лекарь вынужден был вскрыть лезвием ее лоно… Это редкая операция, и самка при этом выживает не всегда, иногда случается заражение… Гусеничка была мертва. Но Рууйни могла бы жить дальше, и лекарь сказал, что для полной безопасности следует лишь смазать рану жидкостью, которую он получает из напитка бескрылых с помощью вот этой машины… А я не позволил ему этого и машину отобрал…
Пиррон смолк.
– Она умерла, – закончил за него король.
– Да, – махаон поднял на короля покрасневшие припухшие глаза. – Да, – повторил он и попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо его исказилось жалкой гримасой. – Но больше в моем селение при таких обстоятельствах не умерла ни одна самка! – почти выкрикнул он. – А у всех тех, кто сделал эти предметы, – обвел он рукой помещение, – есть свои ключи…
– Идемте, Пиррон, – тронул король плечо вассала. – Сейчас мне трудно решить что-либо. Но позже, хорошенько все обдумав, я приму решение, и постараюсь, чтобы оно было максимально справедливым. А сегодня – бал! Забудем же о печалях. Мне жаль, что я потревожил вашу память. Давайте веселиться…
Ден-Пиррон сполз а крышки каллиграфической машины на пол и стоял теперь лицом к лицу с королем.
– Я и вправду очень ждал вас… – произнося эти слова, он сделал такое движение, словно снимал рукой что-то прилипшее к лицу. – Вы говорили о реестре дозволенных приспособлений Лабастьера Мудрого… Если бы я от вашего имени послал за ним кого-нибудь в столицу…
Король покачал головой:
– Не стоит, Пиррон. Я помню его почти наизусть. Можно сказать уверенно, что, за малым исключением, ничего из того, что у вас тут хранится, в реестре нет. Слишком уж тут все сложное. Там… Ножницы, щипцы, телега… Еще с десяток наименований. Остальное – запрещено.
Дент-Пиррон потряс головой и суетливо поправил свой полосатый комбинезон.
– Что ж, – сказал он и, наперекор ситуации, сумел, наконец, улыбнуться по-настоящему. – Будем веселиться.
Приятной неожиданностью для гостей селения стало то, что здесь имелось даже особое местечко для проведения всеобщих праздников. Эту аккуратную площадку, устланную специально посаженным тут лиловым мхом и разделенную на секторы газончиками ровно подстриженного кустарника, местные жители называли «Веселым садом».
Вечерело. Темень еще не окутала селение полностью, лишь чуть потускнели краски, Дипт, Дент, и первые звезды уже проявились в небе. То ли от того, что день репетиций пошел трубачам на пользу, то ли потому, что к деревянным духовым прибавились струнные и ударные, музыка, струящаяся в воздухе Веселого сада, была довольно стройна, красива и немного печальна.
Когда Дент-Пиррон привел сюда Лабастьера, Ракши и Мариэль, оказалось, что Лаан уже тут.
– Это не лекарь, а волшебник! – закричал тот, помахивая крылом. – Как новенькое! Я уже и летать пробовал! Внимание… – он взвился в поднебесье, сделал несколько грациозных петель и спланировал обратно к друзьям. Сельчане, наблюдавшие эту картину, разразились рукоплесканиями.
– Как-то глупо получилось, – смутился Лаан. – Они же не знают, что крыло у меня было повреждено, и думают, что это я демонстрирую им свое умение летать… Как новорожденная бабочка. Как будто они сами так не умеют…
– Успокойтесь, мой друг, – замахал на него Пиррон, – все и всё прекрасно понимают! Известие о том, что королевский фаворит прибыл от наших негостеприимных соседей с рваным крылом, моментально облетело селение. А уж то, что король позволил чинить его мастеру Луару его нетрадиционными методами – настоящее для всех событие!
Лаан с гордостью показал то место, где еще недавно в его крыле зияла безобразная дыра. Теперь она была затянута каким-то полупрозрачным голубоватым, матово поблескивающим материалом.
– Луар – просто кудесник! – повторил Лаан. – И еще он дал мне емкость с клеем и пакетик чешуек. Через пару дней, когда я смажу это место и посыплю по нему чешуйками, вообще ничего не будет заметно! – похваставшись таким образом, Лаан виновато глянул на короля. – Я весьма ценю ваш поступок, мой господин…
– О чем ты? – удивился Лабастьер. – И давай без церемоний…
Лаан, посмотрев по сторонам, наклонился к самому уху короля:
– Нет уж, когда вокруг подданные, лучше с церемониями… Нельзя ронять престиж престола. А говорю я про то, что позволив мне воспользоваться услугами названного лекаря, вы, друг мой, маака, по всей видимости, несколько усложнили себе жизнь. Как тут порядок наводить, как запрещать изобретения, когда мы сами ими пользуемся?!
– Ничего, как-нибудь… – с деланной беззаботностью ответил Лабастьер, оглядываясь по сторонам.
Желающих пообщаться с королем и его спутниками становилось все больше. В полном соответствии с той задачей, которая стояла перед данным мероприятием, самки маака прогуливались по Веселом саду в одиночку, стайками или в обществе родителей, молодые же махаоны были представлены почти исключительно парами. Среди самок маака Лабастьер даже успел приметить несколько очень миленьких особей, с которыми не мешало познакомиться поближе.
Ракши и Мариэль, в свою очередь, терялись еще меньше. Они уже стояли в окружении нескольких бабочек, и Мариэль что-то оживленно рассказывала им. Ракши, как всегда, молчал, но время от времени хозяйским жестом поглаживал Мариэль по спине.
Внезапно Лабастьер ощутил укол ревности. Но чувство это было настолько несуразным и необоснованным, что он тут же загнал его в самый далекий и темный угол своей души, найдя отличный для этого способ:
– Не пора ли мне начать завязывать знакомства с вашими бабочками? – спросил он Дент-Пиррона.
– То есть, вы уже готовы, – блеснул глазками махаон. – Отлично! Тогда – несколько минут терпения. Сперва – небольшой сюрприз. Кто знает, вдруг вы все это запретите… Так что, у нас последняя возможность…
– Что за загадки вы там бормочите?
– Ничего, ничего. Все в порядке, мой государь… Саддин! – окликнул он молодого худощавого махаона с каким-то неказистым раструбом в неказистых руках. – Начали! Объявляй!
Тот приставил раструб ко рту, и Лабастьер понял, что это приспособление многократно усиливает громкость голоса.
– Внимание, внимание! – громовым раскатом пронеслось над Веселым садом. – Именем правителя Пиррона прошу всех в течение нескольких минут не подниматься в воздух. Прошу так же всех, кто уже находится над землей, немедленно опуститься.
Выждав, когда это распоряжение выполнят, Саддин продолжил, обращаясь неизвестно к кому:
– Поджигатели! Приготовились… – произнеся эти загадочные слова, он посмотрел на Лабастьера, широко ему улыбнулся и тут же заорал, обращаясь уже явно ко всем: – Да здравствует наш король!!!
И тут началось… Сперва послышалось легкое шипение, и со всех сторон одновременно потянуло легким дымком. А затем грянул такой оглушительный грохот, что Лабастьер от неожиданности даже присел. Звук был столь мощным, что казалось, он осязаем. А одновременно с громом в вечереющее небо из центра Веселого сада взметнулся мощный огненный ствол. Весь он состоял из разноцветных прожилок, и примерно на максимальной высоте полета бабочки, он расслоился и распался на тысячу разноцветных падающих звезд.
– Измена! – услышал Лабастьер. Подскочивший к нему Ракши, держа в руках оголенную шпагу, орал ему прямо в ухо.
– Успокойтесь! – так же в ухо, наклонившись, крикнул ему в ответ король. – Это просто для красоты! И ведь действительно красиво!
Они огляделись. Разноцветные звезды плавно оседали на землю. Их отблески и тени ползли по саду, по лицам оцепеневших бабочек и делали мир нереальным… И в этот миг весь периметр Веселого сада занялся густыми фонтанами стерильно белых искр. Эти фонтаны иссякли так же внезапно, как и появились, а вместо них вокруг сада, все ускоряясь и ускоряясь, хороводом помчались языки сочного желтого пламени.