Страница:
– Это неприлично… К тому же, я не мог бросить пост. А главное – она зашла в кусты, что в двух шагах от палатки, даже не покидая периметр. Вот и все. А ведь она всегда прекрасно ориентировалась в ночном лесу. Дома она прилетала ко мне на свидания в лес чуть ли не каждую ночь.
– О-о, – застонал Лаан. – Но это был другой, знакомый лес! Так почему же вы…
– Хватит пререкаться, – перебил его Лабастьер. – У нас нет на это времени. Надо искать девушку, а не виноватых.
Согласно кивнув, Лаан первым сделал шаг из шатра и обнажил шпагу. Ночь была светлой: Дент и Дипт сияли так ярко, что ночное зрение было просто ни к чему, а как раз возле костров тьма была густой и непроглядной.
– Мариэль! – крикнул Лаан.
Никто не отозвался. Но тишина почему-то казалась искусственной… Словно там, в чаще, НЕЧТО готовилось к прыжку. Лабастьер и Ракши тоже выбрались из палатки.
– Давайте-ка для начала крикнем вместе, – предложил король.
Они набрали в легкие побольше воздуха и гаркнули хором:
– Ма-ри-эль!!!
И в тот же миг лес внезапно наполнился буквально гулом враждебных звуков – какими-то выкриками, свистом, треском ломающихся веток и шелестом крыльев… Десятка два доселе невидимых бабочек сорвались с крон травянистых деревьев, где, оказывается, они таились, и тенями промчались над головами путников – справа налево. А еще через мгновение сверху упала тонкая флуоновая сеть.
– Руби! – закричал король и попытался достать кинжал… Но не тут-то было. Сеть была смазана каким-то клейким веществом, которое, соприкосаясь с поверхностью крыльев, мгновенно затвердевало. Таким образом Лабастьер, Лаан и Ракши оказались как бы спеленутыми единым коконом и любое их движение только усиливало хватку.
Но они не сразу сообразили это и сперва пытались освободиться. Лабастьер что было сил дернулся еще раз, но результатом этого стало лишь то, что все трое со сдавленными стонами рухнули на землю. Клей, к тому же, прилипал не только к крыльям, но и к волосам. Это делало невозможным повернуть голову, а любое движение, натягивающее сеть, отдавалось болью в корнях волос.
– Ну вот и славно, – услышал король над собой низкий, хрипловатый, но явно принадлежащий самке, голос. Он лежал сейчас лицом вниз и увидеть говорящую не имел возможности. – Тащим их в город.
– Город? – простонал Лаан. – Вы слышали, мой король? Она сказала именно это преступное слово…
Все тот же голос отозвался надтреснутым саркастическим смешком:
– Говорите, «преступное»? Как вам угодно. Однако судить будем вас мы, а не наоборот. Ну, давайте, – вновь обратилась говорящая к своим сообщникам, – берем и понесли.
По-видимому, не менее десятка рук ухватилось за флуоновые нити, и пленники застонали от боли, чувствуя в то же время, что их кокон поднимается ввысь. Лабастьер испытывал при этом отвратительное чувство беспомощностьи. Ведь вскоре они оказались на огромной высоте, неспособные при этом воспользоваться своими крыльями. Стоило их похитителям разжать пальцы, и они бы расшиблись насмерть.
– А где же, все-таки, Мариэль? – услышал Лабастьер сдавленный шепот Ракши.
– Если она схвачена, мы ей не поможем, – отозвался Лаан. – А вдруг ей удалось бежать?
– Тс-с, молчите, – выдавил из себя Лабастьер. Ведь их пленители могли их подслушивать.
Полет был долог и мучителен. Время от времени кто-то из пленников, не выдержав боли, издавал стон. Но из осторожности они не обменялись больше ни единым словом.
Лабастьер потерял счет времени. Ощущение бессилия вскоре притупилось, но боль в корнях волос и в основании крыльев становилась все мучительнее. По-видимому, чтобы хоть как-то отвлечься от нее, Лаан что-то тихонько бормотал про себя. Прислушавшись, Лабастьер разобрал слова песенки, которую самки напевают своим несмышленым гусеничкам, укладывая их спать:
– Давайте сюда, на другой берег.
Они пошли на снижение, перелетев неширокую речку или ручей. Недалеко уже виднелись темные силуэты строений. Но до берега они еще чуть-чуть не дотянули, когда прозвучала новая команда:
– В воду их.
Приземление сопровождалось болезненным шлепком и фонтаном брызг, но принесло нахлебавшимся мути пленникам моментальное и неожиданное облегчение: вещество, покрывавшее сеть, потеряло свою клейкость, и они, фыркая и отплевываясь, вскочили на ноги, чувствуя себя свободными.
Но не успели они и глазом моргнуть, как их обезоружили и связали руки.
Только теперь Лабастьер смог разглядеть своих похитителей и их атаманшу. Это была немолодая самка махаон с грубыми волевыми чертами лица, одетая как самец.
– Вы соображаете, что вы творите?! – гаркнул король, выходя на сушу. – Я – Лабастьер Шестой, законный правитель Безмятежной, и ваша выходка может стоить вам жизни!
– Вы слышите? Он грозит нам расправой, в то время, как именно его жизнь находится в наших руках, а вовсе не наоборот, – усмехнулась самка. – Я так и знала, что наш монарх – напыщенный дурак, неспособный даже трезво оценивать обстановку.
Окружавшие их бабочки загоготали, а самка продолжала:
– Мы прекрасно осведомлены, кто ты, и как раз за тобой-то мы и охотились. Потому что ты – единственный представитель династии смешенцев; к счастью, ты еще не успел продолжить свой преступный род. И мы прервем его. Мы будем судить тебя, а затем – казним.
– Это становится доброй традицией, Ваше Величество, – заметил Лаан. – Где бы мы с вами не появились, вас всюду пытаются прикончить.
– И это, наверное, неспроста, – отреагировала самка. – Если подданные повсеместно покушаются на короля, значит, они не довольны его правлением.
– Да каким правлением?! – взвился Лаан. – В том-то все и дело, что никакого правления еще не было! Когда погиб Лабастьер Пятый, его сын, вот он, перед вами, был слишком юн, чтобы взять бразды в свои руки. И в колонии наступил хаос, беззаконие, и злоумышленники, подобные вам, восторжествовали!..
– Постой, Лаан, – прервал его Лабастьер. – Прежде всего, я хочу знать, в чем меня обвиняют. И что это за словечко тут прозвучало – «смешенец»? Нетрудно сообразить, что оно явно имеет бранный оттенок… Тем неприятнее, когда тебя поносят, а ты даже не понимаешь смысла сказанного…
– И что это за праведный суд такой, который состоится в укромном месте?! – вмешался Ракши.
«Атаманша», хмыкнув, покачала головой:
– Нет. Напрасно вы пытаетесь уличить нас в коварстве. Суд состоится не здесь, а в городе. Каждый желающий сможет присутствовать на нем. И суд этот будет более праведным, чем королевский. Мы остановились тут только для того, чтобы снять с вас путы. Чтобы король, каков бы он ни был, вошел в город так, как ему подобает: на собственных ногах и с поднятой головой.
– И на том спасибо, – бросил Лаан. Самка же продолжала:
– Но это его не спасет. Потому что народ не желает терпеть смешенца, который принуждает маака и махаонов жить общими семьями. Вот вам, кстати, и ответ на ваш вопрос, что означает это слово.
– А чем вам такой порядок не нравится? – искренне поразился Лабастьер. – Так жили наши деды и прадеды…
– Чем?! – вскричала самка. – Да тем, что это противоестественно! Это противоречит самой нашей природе! Маака и махаоны не могут иметь общего потомства! Мы – разные существа. Как ракочерви и сонные пауки, как сороконоги и сухопутные скаты! Так почему мы должны жить вместе? Почему мы должны спать в одной постели?!
– Понятно… Вы ненавидите маака, – догадался Лабастьер.
Отряд похитителей вновь разразился хохотом.
– Я так и думала, что вы не сумеете этого понять, – презрительно бросила «атаманша». – Взгляните: в моем отряде – поровну маака и махаонов. Но все мы, каждый из нас – противник ваших «семейных квадратов». Маака и махаоны равны именно в своем праве жить раздельно и быть только собой.
– Традиция семейных квадратов позволяет нам уживаться в мире, – высказал Ракши прописную истину.
– Мы в нашем городе живем в мире и без этого постыдного принудительного и аморального закона, который выдумал Лабастьер Второй, и который вы теперь пытаетесь выдать за традицию, якобы сложившуюся естественным путем… «Жить в мире», – передразнила она. – Это каким же презрением к своим подданным нужно обладать, чтобы рассудить таким образом!.. Что мы будем жить в мире, только если загнать нас в общее ложе! Да! Конечно! Так нами управлять значительно проще! Но только это – политика. А когда во имя политики попираются естественные законы бытия – это уже ПРЕСТУПЛЕНИЕ! Так?! – с горящими глазами обернулась она к своему отряду. Бабочки согласно загудели. – Впрочем, – продолжала она, – что это за дискуссию мы тут развели? Будет суд, и будут разговоры. А сейчас – пора двигаться дальше.
– Подождите еще чуть-чуть, – остановил ее Лабастьер. – Я никогда не задумывался о том, что семейные квадраты кого-то могут не устраивать и даже оскорблять. Я привык считать этот порядок чем-то само-собой разумеющимся. Но по-видимому, названная вами проблема действительно существует. Почему бы нам сперва не обсудить ее? Почему вы не обратились ко мне раньше? Может быть, мы сумели бы найти решение вместе и без кровопролития? Я, например, склонен признать, что вы – настоящий оратор и настоящий лидер. Я даже склонен восхищаться вами: самому мне всегда недоставало названных качеств, столь необходимых королю. И наконец, я хочу хотя бы иметь представление, кто вы, и почему именно вы встали во главе этих несчастных. Как вас звать, в конце концов?
– Оттягиваешь время? – тихо спросил Лабастьера Лаан.
– Мне действительно любопытно, – откликнулся тот, посмотрев на друга укоризненно.
– Очень вовремя, – с горькой иронией заметил Лаан.
– Вот-вот, – вмешалась «атаманша». – Ваше неуважение к своим подданным выражается даже в мелочах. Вы разговариваете между собой так, словно другие неспособны вас понять… Обсуждать нам нечего. Пословица гласит верно: «Гнилые корни следует отсекать». Что касается меня… Я удовлетворю ваше любопытство. Меня зовут Наан, и мой отец, Дент-Таллур носил оранжевый берет.
– Наан?! – совсем не ко времени рассмеялся Лабастьер. – Ваш благородный отец назвал вас в честь моей прабабушки, которая, как гласит легенда, стала одной из двух самок первого на Безмятежной семейного квадрата… Какая ирония… А почему вы сказали «Наан», а не «Дипт-Наан»? Ваш возраст…
– Потому что я не замужем, – отрезала самка. – Я не пожелала делить ложе с маака, и мой жених, такой же, как выяснилось, бесстыдный самец, что и ваш прадед, составил партию с другой самкой.
– Ага! Выходит, не все считают так же, как вы?! – воскликнул Лабастьер, пропустив мимо ушей оскорбительный выпад в адрес своего великого предка.
– Это было давно, – помотала головой самка. – С тех пор, как правительницей города стала я, закон семейных квадратов у нас не действует. И мы не собираемся возвращаться к старому… А втянуть меня в бессмысленную дискуссию у вас не получится.
– Я давненько заметил, – встрял Лаан, – что когда самка долго живет без самца, она становится буйной и сварливой…
– Ну все! Хватит! – рявкнула Наан, побелев от гнева. – Вы ведете себя так, словно не верите в то, что жить вам осталось, от силы, несколько часов!.. Довольно болтовни. Пора двигаться. – Самка повернулась к пленникам спиной и пошагала в сторону селения, называемого ею «город». Она пошла пешком потому, что королю и его спутникам лететь не позволяли намоченные крылья. Подручные Наан принялись грубо, толчками и зуботычинами, подгонять их.
Но не успели они сделать и нескольких шагов, как ситуация вновь кардинально переменилась…
9
…В небе еле слышно зашелестели крылья. Лабастьер оглянулся и в свете лун увидел, что со стороны реки к отряду строптивой Наан приближается не менее полусотни бабочек.
Окружив своих пленников, отряд ощетинился клинками. Подоспевшие бабочки, в свою очередь, образовали в воздухе кольцо, а затем резко опустились вниз – так, что похитители короля оказались внутри.
Но опустились при этом не все: небольшая часть из подлетевших осталась в небе, чтобы пресекать попытки окруженных покинуть позицию по воздуху.
Бабочки, пришедшие на помощь королю, были незнакомы ему, и вооружены они были незнакомым, странным оружием.
Все описанное произошло в считанные мгновения, так, что никто не успел проронить и слова. И без того озадаченный Лабастьер с еще большим удивлением обнаружил, что среди бабочек, оставшихся в небе, есть самки. Одна фигура показалась ему знакомой… Мариэль?!
– Это бабочки Пиррона! – придя в себя первым, радостно сообщил свою догадку Лаан.
Откликнуться Лабастьер не успел. Сделав короткий шаг вперед, один из бойцов, окруживших отряд Наан, весомо произнес:
– Именем закона я требую немедленной выдачи нам короля и его спутников.
Лаан узнал его. Это был со-муж Дент-Пиррона, маака Барми.
– Как бы не так, – бросила Наан, и ее воины откликнулись одобрительным, но опасливым гулом.
– Предупреждаю, – продолжил Барми, – наше оружие убивает мгновенно и на расстоянии.
– А негодяй Пиррон уверял, что его любимая племянница только чертежи рисует, – пробормотал Лаан, явно воодушевляясь.
Пауза чуть затянулась. А затем непокорная Наан, явно храбрясь, вскричала:
– Бред! Нам ли бояться этих трусов?! Атакуем их!
Количество вновь прибывших ненамного превышало численность отряда Наан, и в честном поединке, принимая во внимание недюжинные способности отважной Наан воодушевлять своих бойцов, исход боя был бы предрешен. Но оружие, в существование которого она не поверила или сделала вид, что не верит, все-таки действительно имелось.
Отряд Наан кинулся в атаку, причём, используя крылья, его бойцы приняли горизонтальное положение, благодаря чему стали менее уязвимы для колющего оружия…
В тот же миг незнакомый голос самки сверху выкрикнул:
– Король! Ракши! Ложитесь!
Названные, а вместе с ними и Лаан, рухнули на землю, еще не понимая, зачем это нужно… И тут же раздался грохот, подобный тому, который произвел давешний фейерверк в «Веселом саду». Но коренная разница этих звуков состояла в том, что нынешний сопровождался не благоуханием, а отвратительной едкой вонью, что служил он не красоте, а смерти и сопровождался не восторженными вздохами, а криками боли.
За несколько секунд отряд Наан, обстрелянный снизу арбалетными стрелами и забросанный ручными гранатами сверху, был частично разбит и полностью деморализован. С десяток окровавленных мертвых тел лежало на земле, остальные бунтовщики, перепуганные, побросав свои клинки, стояли, демонстративно разведя руки в стороны: они сдавались.
Лабастьер и его спутники поднялись на ноги.
– Где Наан? – спросил король, но за звоном в ушах и сам не услышал собственного голоса и повторил громче: – Где атаманша?!
Отозвался Лаан:
– Убита, – кивнул он в сторону. Лабастьер посмотрел в указанном направлении. И сразу же отвернулся. Изуродованное тело бесстрашной самки представляло собой жалкое зрелище…
Тем временем бабочки Пиррона под предводительством Барми связывали пленников, собирали их оружие, возились с телами погибших.
Лабастьер почувствовал, что кто-то позади него перерезает путы на его руках. Флуон лопнул, и король обернулся. Это была Мариэль. Они порывисто обнялись.
– Вы спасли нас от смерти, – произнес король с благодарностью. – Вы вернулись к Пиррону и привели сюда его отряд… Как вы сумели добраться сюда в столь короткий срок? – он отпустил ее и отстранился в некотором смущении.
– Вместе с остальными я воспользовалась приспособлением, которое они называют «прыжком бескрылых»…
– Ясно, – кивнул Лабастьер. – Пиррон рассказывал мне об этой штуковине… Итак, – обернулся он к Лаану, – как это ни прискорбно, но правительница этого селения убита. Не думаю, что его жители в связи с этим будут очень уж рады нашему визиту. Тем паче, что все они, насколько я понял, отменные строптивцы, предпочитающие жить по своему, а не по королевскому, закону и даже называют свое селение запрещенным словом «город».
– А я и не позволю вам нанести этот опасный визит, мой король, – безапелляционно заявил Лаан.
– Вот как? – поднял брови Лабастьер. – А как же тогда я сумею установить там порядок?
– Вам все еще мало? Вновь только чудо спасло вас от гибели. А впереди еще полсотни селений. Если вы будете продолжать «наводить порядок» в них, вы неминуемо оставите королевство без наследника. Так что настоятельно советую вам, мой друг, заняться этим только после рождения сына и в сопровождении хорошо вооруженного отряда. Такого, как, например, этот. А сейчас, Ваше Величество, – сменил Лаан тон с приятельского на официальный, видя, что король хмурится, – лишь только наши крылья высохнут, мы подобру-поздорову отправимся домой.
– Не слишком ли много ты на себя берешь, брат-махаон? – мрачно осведомился король. – Близость смерти, конечно же, всех сближает и уравнивает, независимо от рангов… Но опасность уже позади. Так вот: я не собираюсь возвращаться домой, не найдя невесты.
– А, по-моему, вы уже нашли ее…
– Я не понимаю тебя, друг мой, – отозвался король, несколько опешив.
– Она перед вами, – заявил Лаан, указывая на Мариэль. (Его руки уже были свободны.)
– Наглец! – гневно вскричал Лабастьер. – Мариэль – невеста Ракши, и честь никогда не позволила бы мне…
– Уймитесь, Ваше Величество, – перебил его Лаан, – взгляните-ка лучше сами на этого юношу.
Лабастьер обернулся и увидел, что лицо стоявшего в двух шагах от него связанного Ракши осыпает поцелуями синеглазая Тилия – оружейница, племянница Дент-Пиррона. И тот явно не собирался ей сопротивляться.
– Ракши, вы что, действительно любите эту девушку? – ошарашенно спросил король.
Тилия отпрянула и, наклонившись так, что лица ее Лабастьер теперь видеть не мог, принялась распутывать Ракши руки.
– Моя жизнь принадлежит Мариэль, – произнес Ракши твердо.
– О! Какие же вы все идиоты! – вскричал Лаан. – Мариэль, милая, вы единственная среди них здравомыслящая бабочка! Так помогите мне хотя бы вы! Повторите то, в чем признались мне вечером, когда эти надутые, как шар-птицы, самцы летали за хворостом.
– Я же просила вас молчать, – начала Мариэль укоризненно, – и вы поклялись мне…
– Повторите, – властно потребовал Лабастьер, чувствуя, как кровь бьется у него в висках.
Решительно посмотрев ему в лицо, девушка сказала:
– Я призналась Лаану в том, что люблю вас. Но…
– Никаких «но»! – замахал на нее руками Лаан. – А теперь вспоминайте, мой король, что вы мне говорили прошлой ночью, когда выпили зелья Пиррона! Вы, мой друг, сказали, что, кроме Мариэль, вам не мила ни одна самка на свете, и в связи с этим вы и вовсе намерены навек остаться холостяком. Припомнили?!
По тому, каким сконфуженным стало выражение лица Лабастьера, было абсолютно ясно, что он вспомнил эти свои слова.
– Так-то! – вскричал Лаан и обернулся к Ракши: – Все, друг-маака! Забирайте свою Тилию и женитесь на ней.
Синеглазка, закончив распутывать Ракши руки, выпрямилась, и стало видно, что лицо ее сияет озорной радостью.
– Но я поклялся Мариэль… – начал Ракши, однако Лаан перебил его:
– Да не нуждается она в вашей верности! Она любит короля! А клятва… Я, например, только что нарушил сразу две клятвы – Мариэль и королю; но если кто-нибудь посмеет сказать, что у меня нет чести, я немедленно буду драться с ним… Далась вам эта клятва, дружище?!
Ракши и Тилия, Мариэль и Лабастьер обескураженно переглядывались.
– Он прав, – выдавил наконец Лабастьер.
– Он прав, – эхом, еле слышно, отозвался Ракши, глядя на Мариэль, и во взгляде его читалась мольба о прощении. – Я и сейчас готов отдать за тебя жизнь… – его голос становился тверже. – Да. Но Тилия… Один взгляд, одно слово… Я и сам не знаю, почему это случилось… А когда мы клялись друг другу, мы ведь еще ничего не понимали…
– Он прав! – недослушав экс-жениха, звонко воскликнула Мариэль и кинулась на шею… Лаану. А еще через мгновение его уже зацеловывали обе самки.
Лабастьер и Ракши глянули друг на друга и, внезапно расхохотавшись, обменялись рукопожатием. Все еще смеясь, Лабастьер огляделся по сторонам.
Оставшиеся в живых бойцы правительницы Наан сидели на земле – связанные, с намоченными крыльями. Рядом стояли бабочки Пиррона. И все – и друзья, и враги, затаив дыхание, с любопытством прислушивались к разговору монарха и его сотоварищей.
– Вот так представление мы устроили! – покачал головой Лабастьер. – Скажем прямо, мы выбрали не самые подходящие время и место для решения своих сердечных проблем…
– Я вообще не понимаю, зачем надо было сюда тащиться, – с напускным недоумением заявил Лаан, которого самки, наконец, оставили в покое. – Я ведь, Ваше Величество, сразу, еще на хуторе у Мариэль, сказал, что вашей женой должна быть именно она.
– Ладно, ладно, – усмехнулся король. – Только не рассчитывай, что я теперь буду день и ночь благодарить тебя. Ты ведь уже заработал свой выигрыш, заполучив ее в диагональ.
Тем временем Тилия в радостном порыве прижалась лицом к плечу Ракши, а Мариэль взяла Лабастьера за руку и заглянула ему в лицо. Ее взгляд был полон удивления и радости:
– Ваше Величество, неужели я действительно стану королевой? А я-то думала, что мне всю жизнь придется прятать свою любовь и довольствоваться тем, что вы где-то рядом…
– А я, – посерьезнел Лабастьер, – я спрятал свое чувство так глубоко, что лишь сейчас, под натиском этого плута, – кивнул он на Лаана, – впервые признался в нем сам себе…
Заря поднималась над лесом на противоположном берегу речки. Первые ее лучи, пробиваясь сквозь листья и становясь от этого лиловыми, тронули и согрели тех самых бабочек, которые сперва убивали друг друга, а затем с не меньшим увлечением наблюдали за мелодраматическим развитием в отношениях короля и его друзей…
Лаан, покопавшись в сваленном в кучу оружии, нашел кинжал короля, свою саблю и шпагу Ракши. Раздав оружие, он встряхнул крыльями, проверяя насколько они высохли:
– Ха! А чешуйки-то держатся! – сообщил он. – Как родные. Минут через двадцать уже можно будет лететь. Как там наши сороконоги? Небось, бедняги, отчаянно перепугались и уже не надеются, что мы вернемся.
Но судьбы подданных беспокоили Лабастьера значительно больше.
– Мне жаль, что это утро, утро великой радости, кому-то принесло смерть, – покачал он головой. – Сколь бы преступна не была предводительница этих несчастных, отдадим ей должное: она была отважной и по-своему честной самкой. Надо освободить их, – кивнул он в сторону пленников.
– Когда полетим, тогда и развяжем им ноги, – ворчливо возразил Лаан. – И запомните! – обратился он к пленникам, грозно сведя брови. – Его Величество еще вернется! Сразу, как только эта достойнейшая самка, – указал он на Мариэль, – родит ему наследника. А она сделает это, и очень скоро, помяните мое слово. Так что, злодеи, навести у себя порядок, советую вам самим, загодя.
– И похороните погибших со всеми подобающими героям почестями, – добавил Лабастьер. – Такова воля вашего короля.
«Прыжки бескрылых» у бойцов отряда Пиррона закончились, еще когда они мчались спасать короля и его друзей, так что сейчас все летели самым тривиальным образом.
Добравшись до места, где были вынужденно брошены сороконоги, Лабастьер обнаружил, что зря за них беспокоился Лаан. Оказалось, к ним еще на тот путь был приставлен самец маака из селения Пиррона, и животные выглядели сытыми и вполне довольными.
– Это место теперь твое, Мариэль, – великодушно заявил Лаан, указывая на седло Умника позади короля.
– Но к Ракши, я думаю, сядет Тилия, – возразила та, – как же тогда вы? Лучше будет, если…
– Лучше будет, если ты раз и навсегда перестанешь мне перечить, – прервал ее Лаан. – Не забывай, я уже почти что со-муж короля, и строптивости в нашей семье я не потерплю!
При этом он так подмигнул ей, что Лабастьер, соскочив с сороконога на землю, хотел немедленно как следует отдубасить его. Но тот взмолился:
– О-о, – застонал Лаан. – Но это был другой, знакомый лес! Так почему же вы…
– Хватит пререкаться, – перебил его Лабастьер. – У нас нет на это времени. Надо искать девушку, а не виноватых.
Согласно кивнув, Лаан первым сделал шаг из шатра и обнажил шпагу. Ночь была светлой: Дент и Дипт сияли так ярко, что ночное зрение было просто ни к чему, а как раз возле костров тьма была густой и непроглядной.
– Мариэль! – крикнул Лаан.
Никто не отозвался. Но тишина почему-то казалась искусственной… Словно там, в чаще, НЕЧТО готовилось к прыжку. Лабастьер и Ракши тоже выбрались из палатки.
– Давайте-ка для начала крикнем вместе, – предложил король.
Они набрали в легкие побольше воздуха и гаркнули хором:
– Ма-ри-эль!!!
И в тот же миг лес внезапно наполнился буквально гулом враждебных звуков – какими-то выкриками, свистом, треском ломающихся веток и шелестом крыльев… Десятка два доселе невидимых бабочек сорвались с крон травянистых деревьев, где, оказывается, они таились, и тенями промчались над головами путников – справа налево. А еще через мгновение сверху упала тонкая флуоновая сеть.
– Руби! – закричал король и попытался достать кинжал… Но не тут-то было. Сеть была смазана каким-то клейким веществом, которое, соприкосаясь с поверхностью крыльев, мгновенно затвердевало. Таким образом Лабастьер, Лаан и Ракши оказались как бы спеленутыми единым коконом и любое их движение только усиливало хватку.
Но они не сразу сообразили это и сперва пытались освободиться. Лабастьер что было сил дернулся еще раз, но результатом этого стало лишь то, что все трое со сдавленными стонами рухнули на землю. Клей, к тому же, прилипал не только к крыльям, но и к волосам. Это делало невозможным повернуть голову, а любое движение, натягивающее сеть, отдавалось болью в корнях волос.
– Ну вот и славно, – услышал король над собой низкий, хрипловатый, но явно принадлежащий самке, голос. Он лежал сейчас лицом вниз и увидеть говорящую не имел возможности. – Тащим их в город.
– Город? – простонал Лаан. – Вы слышали, мой король? Она сказала именно это преступное слово…
Все тот же голос отозвался надтреснутым саркастическим смешком:
– Говорите, «преступное»? Как вам угодно. Однако судить будем вас мы, а не наоборот. Ну, давайте, – вновь обратилась говорящая к своим сообщникам, – берем и понесли.
По-видимому, не менее десятка рук ухватилось за флуоновые нити, и пленники застонали от боли, чувствуя в то же время, что их кокон поднимается ввысь. Лабастьер испытывал при этом отвратительное чувство беспомощностьи. Ведь вскоре они оказались на огромной высоте, неспособные при этом воспользоваться своими крыльями. Стоило их похитителям разжать пальцы, и они бы расшиблись насмерть.
– А где же, все-таки, Мариэль? – услышал Лабастьер сдавленный шепот Ракши.
– Если она схвачена, мы ей не поможем, – отозвался Лаан. – А вдруг ей удалось бежать?
– Тс-с, молчите, – выдавил из себя Лабастьер. Ведь их пленители могли их подслушивать.
Полет был долог и мучителен. Время от времени кто-то из пленников, не выдержав боли, издавал стон. Но из осторожности они не обменялись больше ни единым словом.
Лабастьер потерял счет времени. Ощущение бессилия вскоре притупилось, но боль в корнях волос и в основании крыльев становилась все мучительнее. По-видимому, чтобы хоть как-то отвлечься от нее, Лаан что-то тихонько бормотал про себя. Прислушавшись, Лабастьер разобрал слова песенки, которую самки напевают своим несмышленым гусеничкам, укладывая их спать:
Несмотря на боль и безнадежность ситуации, Лабастьер не удержался от усмешки: обещанный день явно наступил… Король был не одинок: откуда-то сбоку раздался смешок Ракши, больше, правда, похожий на стон. А Лаан продолжал бубнить:
– Терпи, терпи, мохнатый,
Терпи, терпи, малыш,
Наступит день, когда ты
Над миром полетишь.
Лао-лэй, лао-лэй,
Лао-лэй, ла, лао-лэй…
Словно заклинание, он повторял это снова и снова. Казалось, прошла целая вечность, пока голос предводительницы их пленителей не прервал его бормотание, распорядившись:
– Красивый и свободный
Ты крыльями взмахнешь,
И голосочком звонким
Мне песенку споешь.
Лао-лэй, лао-лэй,
Лао-лэй, ла, лао-лэй…
Терпи, терпи, мохнатый,
Терпи, терпи, малыш…
– Давайте сюда, на другой берег.
Они пошли на снижение, перелетев неширокую речку или ручей. Недалеко уже виднелись темные силуэты строений. Но до берега они еще чуть-чуть не дотянули, когда прозвучала новая команда:
– В воду их.
Приземление сопровождалось болезненным шлепком и фонтаном брызг, но принесло нахлебавшимся мути пленникам моментальное и неожиданное облегчение: вещество, покрывавшее сеть, потеряло свою клейкость, и они, фыркая и отплевываясь, вскочили на ноги, чувствуя себя свободными.
Но не успели они и глазом моргнуть, как их обезоружили и связали руки.
Только теперь Лабастьер смог разглядеть своих похитителей и их атаманшу. Это была немолодая самка махаон с грубыми волевыми чертами лица, одетая как самец.
– Вы соображаете, что вы творите?! – гаркнул король, выходя на сушу. – Я – Лабастьер Шестой, законный правитель Безмятежной, и ваша выходка может стоить вам жизни!
– Вы слышите? Он грозит нам расправой, в то время, как именно его жизнь находится в наших руках, а вовсе не наоборот, – усмехнулась самка. – Я так и знала, что наш монарх – напыщенный дурак, неспособный даже трезво оценивать обстановку.
Окружавшие их бабочки загоготали, а самка продолжала:
– Мы прекрасно осведомлены, кто ты, и как раз за тобой-то мы и охотились. Потому что ты – единственный представитель династии смешенцев; к счастью, ты еще не успел продолжить свой преступный род. И мы прервем его. Мы будем судить тебя, а затем – казним.
– Это становится доброй традицией, Ваше Величество, – заметил Лаан. – Где бы мы с вами не появились, вас всюду пытаются прикончить.
– И это, наверное, неспроста, – отреагировала самка. – Если подданные повсеместно покушаются на короля, значит, они не довольны его правлением.
– Да каким правлением?! – взвился Лаан. – В том-то все и дело, что никакого правления еще не было! Когда погиб Лабастьер Пятый, его сын, вот он, перед вами, был слишком юн, чтобы взять бразды в свои руки. И в колонии наступил хаос, беззаконие, и злоумышленники, подобные вам, восторжествовали!..
– Постой, Лаан, – прервал его Лабастьер. – Прежде всего, я хочу знать, в чем меня обвиняют. И что это за словечко тут прозвучало – «смешенец»? Нетрудно сообразить, что оно явно имеет бранный оттенок… Тем неприятнее, когда тебя поносят, а ты даже не понимаешь смысла сказанного…
– И что это за праведный суд такой, который состоится в укромном месте?! – вмешался Ракши.
«Атаманша», хмыкнув, покачала головой:
– Нет. Напрасно вы пытаетесь уличить нас в коварстве. Суд состоится не здесь, а в городе. Каждый желающий сможет присутствовать на нем. И суд этот будет более праведным, чем королевский. Мы остановились тут только для того, чтобы снять с вас путы. Чтобы король, каков бы он ни был, вошел в город так, как ему подобает: на собственных ногах и с поднятой головой.
– И на том спасибо, – бросил Лаан. Самка же продолжала:
– Но это его не спасет. Потому что народ не желает терпеть смешенца, который принуждает маака и махаонов жить общими семьями. Вот вам, кстати, и ответ на ваш вопрос, что означает это слово.
– А чем вам такой порядок не нравится? – искренне поразился Лабастьер. – Так жили наши деды и прадеды…
– Чем?! – вскричала самка. – Да тем, что это противоестественно! Это противоречит самой нашей природе! Маака и махаоны не могут иметь общего потомства! Мы – разные существа. Как ракочерви и сонные пауки, как сороконоги и сухопутные скаты! Так почему мы должны жить вместе? Почему мы должны спать в одной постели?!
– Понятно… Вы ненавидите маака, – догадался Лабастьер.
Отряд похитителей вновь разразился хохотом.
– Я так и думала, что вы не сумеете этого понять, – презрительно бросила «атаманша». – Взгляните: в моем отряде – поровну маака и махаонов. Но все мы, каждый из нас – противник ваших «семейных квадратов». Маака и махаоны равны именно в своем праве жить раздельно и быть только собой.
– Традиция семейных квадратов позволяет нам уживаться в мире, – высказал Ракши прописную истину.
– Мы в нашем городе живем в мире и без этого постыдного принудительного и аморального закона, который выдумал Лабастьер Второй, и который вы теперь пытаетесь выдать за традицию, якобы сложившуюся естественным путем… «Жить в мире», – передразнила она. – Это каким же презрением к своим подданным нужно обладать, чтобы рассудить таким образом!.. Что мы будем жить в мире, только если загнать нас в общее ложе! Да! Конечно! Так нами управлять значительно проще! Но только это – политика. А когда во имя политики попираются естественные законы бытия – это уже ПРЕСТУПЛЕНИЕ! Так?! – с горящими глазами обернулась она к своему отряду. Бабочки согласно загудели. – Впрочем, – продолжала она, – что это за дискуссию мы тут развели? Будет суд, и будут разговоры. А сейчас – пора двигаться дальше.
– Подождите еще чуть-чуть, – остановил ее Лабастьер. – Я никогда не задумывался о том, что семейные квадраты кого-то могут не устраивать и даже оскорблять. Я привык считать этот порядок чем-то само-собой разумеющимся. Но по-видимому, названная вами проблема действительно существует. Почему бы нам сперва не обсудить ее? Почему вы не обратились ко мне раньше? Может быть, мы сумели бы найти решение вместе и без кровопролития? Я, например, склонен признать, что вы – настоящий оратор и настоящий лидер. Я даже склонен восхищаться вами: самому мне всегда недоставало названных качеств, столь необходимых королю. И наконец, я хочу хотя бы иметь представление, кто вы, и почему именно вы встали во главе этих несчастных. Как вас звать, в конце концов?
– Оттягиваешь время? – тихо спросил Лабастьера Лаан.
– Мне действительно любопытно, – откликнулся тот, посмотрев на друга укоризненно.
– Очень вовремя, – с горькой иронией заметил Лаан.
– Вот-вот, – вмешалась «атаманша». – Ваше неуважение к своим подданным выражается даже в мелочах. Вы разговариваете между собой так, словно другие неспособны вас понять… Обсуждать нам нечего. Пословица гласит верно: «Гнилые корни следует отсекать». Что касается меня… Я удовлетворю ваше любопытство. Меня зовут Наан, и мой отец, Дент-Таллур носил оранжевый берет.
– Наан?! – совсем не ко времени рассмеялся Лабастьер. – Ваш благородный отец назвал вас в честь моей прабабушки, которая, как гласит легенда, стала одной из двух самок первого на Безмятежной семейного квадрата… Какая ирония… А почему вы сказали «Наан», а не «Дипт-Наан»? Ваш возраст…
– Потому что я не замужем, – отрезала самка. – Я не пожелала делить ложе с маака, и мой жених, такой же, как выяснилось, бесстыдный самец, что и ваш прадед, составил партию с другой самкой.
– Ага! Выходит, не все считают так же, как вы?! – воскликнул Лабастьер, пропустив мимо ушей оскорбительный выпад в адрес своего великого предка.
– Это было давно, – помотала головой самка. – С тех пор, как правительницей города стала я, закон семейных квадратов у нас не действует. И мы не собираемся возвращаться к старому… А втянуть меня в бессмысленную дискуссию у вас не получится.
– Я давненько заметил, – встрял Лаан, – что когда самка долго живет без самца, она становится буйной и сварливой…
– Ну все! Хватит! – рявкнула Наан, побелев от гнева. – Вы ведете себя так, словно не верите в то, что жить вам осталось, от силы, несколько часов!.. Довольно болтовни. Пора двигаться. – Самка повернулась к пленникам спиной и пошагала в сторону селения, называемого ею «город». Она пошла пешком потому, что королю и его спутникам лететь не позволяли намоченные крылья. Подручные Наан принялись грубо, толчками и зуботычинами, подгонять их.
Но не успели они сделать и нескольких шагов, как ситуация вновь кардинально переменилась…
9
Тихо с ветки на ветку две капли ползут,
Им хотелось бы вместе быть.
Только, слившись, от тяжести вниз упадут,
Не успев от любви остыть.
И, тотчас войдя в беспощадный грунт,
Сгинут. Им – не любить, не жить.«Книга стабильности» махаон, т. IV, песнь XXIV; дворцовая библиотека короля Безмятежной (доступ ограничен).
…В небе еле слышно зашелестели крылья. Лабастьер оглянулся и в свете лун увидел, что со стороны реки к отряду строптивой Наан приближается не менее полусотни бабочек.
Окружив своих пленников, отряд ощетинился клинками. Подоспевшие бабочки, в свою очередь, образовали в воздухе кольцо, а затем резко опустились вниз – так, что похитители короля оказались внутри.
Но опустились при этом не все: небольшая часть из подлетевших осталась в небе, чтобы пресекать попытки окруженных покинуть позицию по воздуху.
Бабочки, пришедшие на помощь королю, были незнакомы ему, и вооружены они были незнакомым, странным оружием.
Все описанное произошло в считанные мгновения, так, что никто не успел проронить и слова. И без того озадаченный Лабастьер с еще большим удивлением обнаружил, что среди бабочек, оставшихся в небе, есть самки. Одна фигура показалась ему знакомой… Мариэль?!
– Это бабочки Пиррона! – придя в себя первым, радостно сообщил свою догадку Лаан.
Откликнуться Лабастьер не успел. Сделав короткий шаг вперед, один из бойцов, окруживших отряд Наан, весомо произнес:
– Именем закона я требую немедленной выдачи нам короля и его спутников.
Лаан узнал его. Это был со-муж Дент-Пиррона, маака Барми.
– Как бы не так, – бросила Наан, и ее воины откликнулись одобрительным, но опасливым гулом.
– Предупреждаю, – продолжил Барми, – наше оружие убивает мгновенно и на расстоянии.
– А негодяй Пиррон уверял, что его любимая племянница только чертежи рисует, – пробормотал Лаан, явно воодушевляясь.
Пауза чуть затянулась. А затем непокорная Наан, явно храбрясь, вскричала:
– Бред! Нам ли бояться этих трусов?! Атакуем их!
Количество вновь прибывших ненамного превышало численность отряда Наан, и в честном поединке, принимая во внимание недюжинные способности отважной Наан воодушевлять своих бойцов, исход боя был бы предрешен. Но оружие, в существование которого она не поверила или сделала вид, что не верит, все-таки действительно имелось.
Отряд Наан кинулся в атаку, причём, используя крылья, его бойцы приняли горизонтальное положение, благодаря чему стали менее уязвимы для колющего оружия…
В тот же миг незнакомый голос самки сверху выкрикнул:
– Король! Ракши! Ложитесь!
Названные, а вместе с ними и Лаан, рухнули на землю, еще не понимая, зачем это нужно… И тут же раздался грохот, подобный тому, который произвел давешний фейерверк в «Веселом саду». Но коренная разница этих звуков состояла в том, что нынешний сопровождался не благоуханием, а отвратительной едкой вонью, что служил он не красоте, а смерти и сопровождался не восторженными вздохами, а криками боли.
За несколько секунд отряд Наан, обстрелянный снизу арбалетными стрелами и забросанный ручными гранатами сверху, был частично разбит и полностью деморализован. С десяток окровавленных мертвых тел лежало на земле, остальные бунтовщики, перепуганные, побросав свои клинки, стояли, демонстративно разведя руки в стороны: они сдавались.
Лабастьер и его спутники поднялись на ноги.
– Где Наан? – спросил король, но за звоном в ушах и сам не услышал собственного голоса и повторил громче: – Где атаманша?!
Отозвался Лаан:
– Убита, – кивнул он в сторону. Лабастьер посмотрел в указанном направлении. И сразу же отвернулся. Изуродованное тело бесстрашной самки представляло собой жалкое зрелище…
Тем временем бабочки Пиррона под предводительством Барми связывали пленников, собирали их оружие, возились с телами погибших.
Лабастьер почувствовал, что кто-то позади него перерезает путы на его руках. Флуон лопнул, и король обернулся. Это была Мариэль. Они порывисто обнялись.
– Вы спасли нас от смерти, – произнес король с благодарностью. – Вы вернулись к Пиррону и привели сюда его отряд… Как вы сумели добраться сюда в столь короткий срок? – он отпустил ее и отстранился в некотором смущении.
– Вместе с остальными я воспользовалась приспособлением, которое они называют «прыжком бескрылых»…
– Ясно, – кивнул Лабастьер. – Пиррон рассказывал мне об этой штуковине… Итак, – обернулся он к Лаану, – как это ни прискорбно, но правительница этого селения убита. Не думаю, что его жители в связи с этим будут очень уж рады нашему визиту. Тем паче, что все они, насколько я понял, отменные строптивцы, предпочитающие жить по своему, а не по королевскому, закону и даже называют свое селение запрещенным словом «город».
– А я и не позволю вам нанести этот опасный визит, мой король, – безапелляционно заявил Лаан.
– Вот как? – поднял брови Лабастьер. – А как же тогда я сумею установить там порядок?
– Вам все еще мало? Вновь только чудо спасло вас от гибели. А впереди еще полсотни селений. Если вы будете продолжать «наводить порядок» в них, вы неминуемо оставите королевство без наследника. Так что настоятельно советую вам, мой друг, заняться этим только после рождения сына и в сопровождении хорошо вооруженного отряда. Такого, как, например, этот. А сейчас, Ваше Величество, – сменил Лаан тон с приятельского на официальный, видя, что король хмурится, – лишь только наши крылья высохнут, мы подобру-поздорову отправимся домой.
– Не слишком ли много ты на себя берешь, брат-махаон? – мрачно осведомился король. – Близость смерти, конечно же, всех сближает и уравнивает, независимо от рангов… Но опасность уже позади. Так вот: я не собираюсь возвращаться домой, не найдя невесты.
– А, по-моему, вы уже нашли ее…
– Я не понимаю тебя, друг мой, – отозвался король, несколько опешив.
– Она перед вами, – заявил Лаан, указывая на Мариэль. (Его руки уже были свободны.)
– Наглец! – гневно вскричал Лабастьер. – Мариэль – невеста Ракши, и честь никогда не позволила бы мне…
– Уймитесь, Ваше Величество, – перебил его Лаан, – взгляните-ка лучше сами на этого юношу.
Лабастьер обернулся и увидел, что лицо стоявшего в двух шагах от него связанного Ракши осыпает поцелуями синеглазая Тилия – оружейница, племянница Дент-Пиррона. И тот явно не собирался ей сопротивляться.
– Ракши, вы что, действительно любите эту девушку? – ошарашенно спросил король.
Тилия отпрянула и, наклонившись так, что лица ее Лабастьер теперь видеть не мог, принялась распутывать Ракши руки.
– Моя жизнь принадлежит Мариэль, – произнес Ракши твердо.
– О! Какие же вы все идиоты! – вскричал Лаан. – Мариэль, милая, вы единственная среди них здравомыслящая бабочка! Так помогите мне хотя бы вы! Повторите то, в чем признались мне вечером, когда эти надутые, как шар-птицы, самцы летали за хворостом.
– Я же просила вас молчать, – начала Мариэль укоризненно, – и вы поклялись мне…
– Повторите, – властно потребовал Лабастьер, чувствуя, как кровь бьется у него в висках.
Решительно посмотрев ему в лицо, девушка сказала:
– Я призналась Лаану в том, что люблю вас. Но…
– Никаких «но»! – замахал на нее руками Лаан. – А теперь вспоминайте, мой король, что вы мне говорили прошлой ночью, когда выпили зелья Пиррона! Вы, мой друг, сказали, что, кроме Мариэль, вам не мила ни одна самка на свете, и в связи с этим вы и вовсе намерены навек остаться холостяком. Припомнили?!
По тому, каким сконфуженным стало выражение лица Лабастьера, было абсолютно ясно, что он вспомнил эти свои слова.
– Так-то! – вскричал Лаан и обернулся к Ракши: – Все, друг-маака! Забирайте свою Тилию и женитесь на ней.
Синеглазка, закончив распутывать Ракши руки, выпрямилась, и стало видно, что лицо ее сияет озорной радостью.
– Но я поклялся Мариэль… – начал Ракши, однако Лаан перебил его:
– Да не нуждается она в вашей верности! Она любит короля! А клятва… Я, например, только что нарушил сразу две клятвы – Мариэль и королю; но если кто-нибудь посмеет сказать, что у меня нет чести, я немедленно буду драться с ним… Далась вам эта клятва, дружище?!
Ракши и Тилия, Мариэль и Лабастьер обескураженно переглядывались.
– Он прав, – выдавил наконец Лабастьер.
– Он прав, – эхом, еле слышно, отозвался Ракши, глядя на Мариэль, и во взгляде его читалась мольба о прощении. – Я и сейчас готов отдать за тебя жизнь… – его голос становился тверже. – Да. Но Тилия… Один взгляд, одно слово… Я и сам не знаю, почему это случилось… А когда мы клялись друг другу, мы ведь еще ничего не понимали…
– Он прав! – недослушав экс-жениха, звонко воскликнула Мариэль и кинулась на шею… Лаану. А еще через мгновение его уже зацеловывали обе самки.
Лабастьер и Ракши глянули друг на друга и, внезапно расхохотавшись, обменялись рукопожатием. Все еще смеясь, Лабастьер огляделся по сторонам.
Оставшиеся в живых бойцы правительницы Наан сидели на земле – связанные, с намоченными крыльями. Рядом стояли бабочки Пиррона. И все – и друзья, и враги, затаив дыхание, с любопытством прислушивались к разговору монарха и его сотоварищей.
– Вот так представление мы устроили! – покачал головой Лабастьер. – Скажем прямо, мы выбрали не самые подходящие время и место для решения своих сердечных проблем…
– Я вообще не понимаю, зачем надо было сюда тащиться, – с напускным недоумением заявил Лаан, которого самки, наконец, оставили в покое. – Я ведь, Ваше Величество, сразу, еще на хуторе у Мариэль, сказал, что вашей женой должна быть именно она.
– Ладно, ладно, – усмехнулся король. – Только не рассчитывай, что я теперь буду день и ночь благодарить тебя. Ты ведь уже заработал свой выигрыш, заполучив ее в диагональ.
Тем временем Тилия в радостном порыве прижалась лицом к плечу Ракши, а Мариэль взяла Лабастьера за руку и заглянула ему в лицо. Ее взгляд был полон удивления и радости:
– Ваше Величество, неужели я действительно стану королевой? А я-то думала, что мне всю жизнь придется прятать свою любовь и довольствоваться тем, что вы где-то рядом…
– А я, – посерьезнел Лабастьер, – я спрятал свое чувство так глубоко, что лишь сейчас, под натиском этого плута, – кивнул он на Лаана, – впервые признался в нем сам себе…
Заря поднималась над лесом на противоположном берегу речки. Первые ее лучи, пробиваясь сквозь листья и становясь от этого лиловыми, тронули и согрели тех самых бабочек, которые сперва убивали друг друга, а затем с не меньшим увлечением наблюдали за мелодраматическим развитием в отношениях короля и его друзей…
Лаан, покопавшись в сваленном в кучу оружии, нашел кинжал короля, свою саблю и шпагу Ракши. Раздав оружие, он встряхнул крыльями, проверяя насколько они высохли:
– Ха! А чешуйки-то держатся! – сообщил он. – Как родные. Минут через двадцать уже можно будет лететь. Как там наши сороконоги? Небось, бедняги, отчаянно перепугались и уже не надеются, что мы вернемся.
Но судьбы подданных беспокоили Лабастьера значительно больше.
– Мне жаль, что это утро, утро великой радости, кому-то принесло смерть, – покачал он головой. – Сколь бы преступна не была предводительница этих несчастных, отдадим ей должное: она была отважной и по-своему честной самкой. Надо освободить их, – кивнул он в сторону пленников.
– Когда полетим, тогда и развяжем им ноги, – ворчливо возразил Лаан. – И запомните! – обратился он к пленникам, грозно сведя брови. – Его Величество еще вернется! Сразу, как только эта достойнейшая самка, – указал он на Мариэль, – родит ему наследника. А она сделает это, и очень скоро, помяните мое слово. Так что, злодеи, навести у себя порядок, советую вам самим, загодя.
– И похороните погибших со всеми подобающими героям почестями, – добавил Лабастьер. – Такова воля вашего короля.
* * *
Обратный путь.«Прыжки бескрылых» у бойцов отряда Пиррона закончились, еще когда они мчались спасать короля и его друзей, так что сейчас все летели самым тривиальным образом.
Добравшись до места, где были вынужденно брошены сороконоги, Лабастьер обнаружил, что зря за них беспокоился Лаан. Оказалось, к ним еще на тот путь был приставлен самец маака из селения Пиррона, и животные выглядели сытыми и вполне довольными.
– Это место теперь твое, Мариэль, – великодушно заявил Лаан, указывая на седло Умника позади короля.
– Но к Ракши, я думаю, сядет Тилия, – возразила та, – как же тогда вы? Лучше будет, если…
– Лучше будет, если ты раз и навсегда перестанешь мне перечить, – прервал ее Лаан. – Не забывай, я уже почти что со-муж короля, и строптивости в нашей семье я не потерплю!
При этом он так подмигнул ей, что Лабастьер, соскочив с сороконога на землю, хотел немедленно как следует отдубасить его. Но тот взмолился: