Деверо Джуд. Ласковый обманщик

   — Абсолютно. — Он продолжал выжидающе смотреть на нее, но она в подтверждение своих слов улыбнулась и сжала его руку.
   — Майк, это произошло много-много лет назад. Я уже пережила смерть матери, и в общем-то не имеет большого значения, как именно она погибла. Смерть есть смерть, наступила ли она от несчастного случая или это было убийство. Теперь я просто хочу побыть одна. Может, схожу в церковь…
   Она еще раз улыбнулась и повернулась, чтобы уйти.
   Майк поймал ее за руку и повернул к себе лицом. Надо признаться, она была неплохой актрисой, и если бы он не знал, что ей только что пришлось услышать, то никогда бы не сказал, что она страдает. Но Майк теперь видел ее насквозь. Она хотела остаться одна именно потому, что страдала. Большая часть ее жизни прошла в печали и отчаянии, которые она привыкла таить в себе, ни с кем не делясь.
   — Ты пойдешь со мной.
   — Нет, я… — Саманта пыталась освободиться, но он держал ее крепко.
   Мимо проезжало такси. Громко свистнув, Майк остановил его, открыл дверцу и запихнул в машину Саманту. Она попыталась с ним заговорить, но он велел ей молчать. Потом, когда они уже подъезжали к дому, взял Саманту за подбородок и повернул лицом к свету. Ее, кожа была бледной и скользкой на ощупь, дыхание — неровным.
   Такси остановилось, Майк заплатил, выскочил, вытащил Саманту, подхватил ее на руки, взбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и влетел в дом.
   Они еле успели добежать до туалета, как Саманту начало рвать. Он поддерживал ее своими большими руками за лоб и за талию, пока ее буквально выворачивало наизнанку. Когда желудок стал совсем пустым, но она все еще сгибалась над унитазом, содрогаясь в конвульсивных спазмах, Майк подошел к раковине, намочил холодной водой полотенце, прижал к ее лбу, затем спустил воду в унитазе и накрыл его крышкой.
   Ему пришлось помочь Саманте подняться с пола, чтобы она присела.
   — Мне стало лучше, — шептала она. — Со мной все хорошо.
   — Какого черта все хорошо! — Он быстро вышел, принес апельсиновый сок и заставил ее выпить. — И это тоже. — Он протянул ей мятные таблетки, а когда она протестующе завертела головой, сжал ее подбородок и засунул таблетки в рот.
   Потом снова намочил полотенце, выжал и положил ей на лоб. Лоб был горячий. Что нужно делать в такой ситуации, думал Майк. Что нужно делать, чтобы пережить такой страшный удар, какой получила сейчас Саманта? Он пытался, представить, что испытывал бы он, если бы узнал, что грязный негодяй пытал и убил его мать — только потому, что решил, будто ей известно о каких-то деньгах.
   — Когда ты была ребенком, — начал Майк, осторожно обтирая ее пылающее лицо холодным полотенцем, — и ты болела, кто за тобой ухаживал?
   — Мама, — прошептала Саманта.
   — А после? — Он опустил полотенце в ожидании ответа, но она молча отвела взгляд. Потом сделала попытку подняться.
   — Я пойду. Я хотела бы теперь прилечь.
   — Лечь в постель? Одной?
   — Майк, пожалуйста. Я правда не хочу…
   Он уже собрался возмутиться. Неужели она подумала, что он способен требовать от нее секса в такой момент? Но тут же вспомнил ее рассказ, как она спешила домой к мужу, узнав, что отец умирает, — ей хотелось, чтобы он ее обнял. Майк начал ласково гладить ее по щеке. Бедная девочка. Муж подвел ее тогда, его не оказалось рядом; а еще раньше, когда умерла ее мать, точно так же подвел ее отец, в котором она так нуждалась. Пожалуй, настало время, чтобы мужчина не подводил ее.
   — Сэм, я тебя не брошу одну. Может, твой отец нарочно предоставил тебя самой себе, чтобы ты быстрее стала взрослой, но я тебя не брошу. — Майк взял ее на руки и, укачивая, как ребенка, вынес из ванной.
   — Поставь меня, — сопротивляясь, потребовала Саманта.
   — Я не позволю тебе остаться наедине с собой. — Остановившись на мгновение в коридоре, он заглянул ей в глаза. — Можешь считать меня диктатором, тираном… кем угодно, но сегодня ты не останешься одна. На сей раз ты не будешь переживать смерть близкого человека в одиночестве. — Она снова попыталась отпихнуть его, но он прижал ее к себе еще крепче. — У тебя силенок не хватит оказывать мне сопротивление.
   Он зашагал не в свою спальню, как она ожидала, а к двери, выходящей в сад. По пути захватил плед с дивана. В саду опустился в кресло, держа Саманту у себя на коленях и прижав ее голову к своему плечу.
   — Расскажи мне о своей маме… — попросил он.
   Уткнувшись в его теплое, мускулистое плечо, она покачала головой. Сейчас ей больше всего не хотелось вспоминать о своей матери, думать о том, как ее прижимают к раскаленному радиатору, а она умоляет не трогать ее девочку.
   — Какой был ее любимый цвет?
   Он подождал ответа, но, когда понял, что она отвечать не будет, продолжал:
   — Любимый цвет моей мамы — синий. Она считает что это цвет спокойствия, а имея столько детей, ей больше всего в жизни хочется мира и спокойствия.
   Саманта сидела тихо, пока он закутывал ее в плед. Светило солнце, в воздухе струилось ласковое, душистое тепло, но ее тело было как ледышка. Осторожно отведя с виска ее влажные волосы, Майк еще крепче обнял Саманту, пытаясь согреть. Сам не зная почему, он решил во что бы то ни стало заставить ее заговорить.
   — Мама тебе пела? — Саманта не отвечала. — Я тебе никогда не говорил, что моя прабабка была известной оперной певицей? Ее звали Ля Рейна. Никогда не слышала такого имени?
   Она покачала головой.
   — Мой отец сохранил несколько пластинок, которые она записала. Очень приличный голос, даже я так считаю. Меня, правда, поражает, что всем остальным членам нашей семьи медведь на ухо наступил. Как это несправедливо, правда?
   Саманта все еще не произнесла ни слова. Он гладил ей спину и все так же крепко прижимал ее к себе. И она вдруг подумала о том, о чем старалась никогда не думать: что после смерти матери никто ее не держал на руках. Отец тогда три года безвылазно провел в затемненной комнате. Чаще всего он не затруднял себя даже тем, чтобы побриться или переодеть пижаму, а ел ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Саманта тогда делала все, чтобы как-то поддержать его, но самым главным для нее было не показать отцу собственные страдания. Она не могла допустить, чтобы он увидел ее печаль, увидел, как она одинока, как ей не хватает его, как она скучает по маме…
   — Желтый, — наконец прошептала Саманта. — Мама любила желтый цвет.
 
   Проходили часы, а Майк все сидел, обняв Саманту, и слушал, как она рассказывает ему о своей матери, о том, что мать значила для нее. Вспоминая слова Саманты о том, что она и ее отец после смерти Эллисон Эллиот стали похожи на часы, у которых кончился завод, он почувствовал в ее рассказе какие-то новые нотки: она стала винить себя в смерти мамы. Он теперь понимал, что на уровне подсознания Саманта искренне считала, что вина за смерть мамы лежит на ней. Более того, она думала, что и отец винит ее в этом. Почему же еще Дейв ее изолировал, не хотел взглянуть на своего единственного ребенка, не общался с ней, не заботился?.. «Чертов эгоист!» — выругался про себя Майк. Он лишь лелеял собственную печаль и не задумывался о том, что переживает его дочь.
   Майк вспомнил своего брата: Кейн безумно тосковал после смерти жены, он был совершенно выбит из колеи, но продолжал делать все, что в его силах, ради мальчиков, которые просыпались среди ночи, плакали и звали маму.
   А Саманта не плакала, ни тогда, ни сейчас. Она была бледна, ее бил озноб, от слабости она даже не могла шевелить руками, но глаза ее были сухи. Возложив на себя запрет плакать, она так наказала себя за смерть матери и за страдания отца.
   — А маленькая я была просто ужас какой-то! — говорила между тем Саманта. — Эгоистка, требовательная, и хотела, чтобы все всегда было по-моему. Один раз мама купила мне пару замечательных вельветовых ботиночек, а я была такая противная, что не хотела их даже примерить. Я хотела красные кожаные…
   — И что сделала твоя мама?
   — Она сказала, что не поедет обратно в такую даль, чтобы купить мне другие ботиночки. Сказала, что не собирается вырастить какую-то примадонну и что мне нужно брать, что дают.
   — Ну и получила ты свои красные ботиночки? — мягко спросил Майк, которому вовсе не нравилась вся эта история. Это уже была третья история из серии, где она выступала в роли ребенка-дьявола, а не обычного немного избалованного дитяти.
   — Да, конечно. На следующий день я сказала матери, какие замечательные у нее волосы и какие голубые глаза. И как я рада, что она не выглядит такой старой, как мамы моих подруг, которые все без исключения толстые и страшные. Она улыбнулась и спросила, что я имею в виду. Ну а я ответила, что все вспоминаю одно платье на витрине магазина «Стивард», которое бы так хорошо на ней сидело.
   — И она тебя вновь отвезла в город?
   — Она заявила, что такая тонкая лесть и такая выдумка ради того, чтобы добиться желаемого — достойны вознаграждения. Однако предупредила меня, что если в витрине магазина не окажется такого платья, то я пожалею о затеянном.
   — Надеюсь, платье оказалось не выдумкой?
   — Я прямо вспотела, пока мы ехали в город. Вдруг на витрине магазина окажутся лишь мужские вещи! Но «Стивард» не подвел меня. Мама купила платье, а я получила свои ботиночки. — Саманта немного помолчала. — Ее похоронили в этом платье…
   Майк продолжал обнимать ее, гладить по голове, выслушивать одну историю за другой, но с каждым новым самообвинением Саманты он сжимал губы все жестче. Блэр предложила ей подлечиться. Лечиться от чего? Как? Чтобы какой-то врач твердил и твердил ей, что она не причастна к смерти своей матери, к депрессии отца?! Нужно было нечто гораздо большее, чем какие-то слова, чтобы Саманта поверила, что в случившемся нет ее вины.
   Среди всего остального у нее промелькнул рассказ и о том, как ее отец привел для знакомства Ричарда Симса. Майку стоило задать лишь несколько вопросов, чтобы убедиться: она вышла замуж за Ричарда в основном потому, что этого желал ее отец. А почему бы и нет? Она ведь посвятила отцу свою жизнь, от двенадцати до двадцати трех лет, чтобы как-то компенсировать ту боль, которую, как она считала, принесла ему. Так почему бы не выйти замуж, если это доставит ему радость.
   Адвокат ее отца сказал, что Саманта забросила личную жизнь и все время отдавала своему отцу, пытаясь вывести его из состояния депрессии. И настолько замкнулась в себе, что адвокат решил, будто она стала жертвой сексуального нападения отца. Однако ему не хотелось быть замешанным в этом деле, так что он даже и не стремился докопаться до истины.
   Да, подумал Майк, с тех пор, как она потеряла мать, — а та была ее лучшим другом, — с тех самых пор, с двенадцати лет, ей не к кому было обратиться в горе и печали. Однако она делала все, чтобы быть хорошей девочкой, чтобы вернуть себе отцовскую любовь. Поэтому было вполне объяснимо, что она вышла замуж за того, за кого хотел ее отец. Может, она считала, что тогда он ее вновь полюбит…
   И когда ее семейная жизнь не состоялась, ей опять-таки не к кому было обратиться. Не могла же она позвонить отцу и сказать, что муж, которого он ей выбрал, использует ее как вьючное животное. А ведь это Дейв Эллиот, как выяснил Майк, вложил необходимые деньги, чтобы Ричард стал компаньоном в той компании, где он работал. С самого детства Сэм росла изолированной от мира. Она так и не научилась заводить себе знакомства, у нее не было друзей, которым она могла бы излить душу.
   Вспоминая о первом месяце, который Саманта провела в его доме, он теперь окончательно понял, почему она находилась в состоянии депрессии, почему старалась запереться в своей комнате и не выходить из нее. Ей хотелось замкнуться в комнате отца, думал Майк. Ей нужен был отец, пока он был живой, но когда он умер… Почему она все еще продолжала искать его во всем?..
   Его все больше мучил вопрос, чем же ей помочь. Что сделать, чтобы доказать, что она не виновата ни в смерти матери, ни в добровольном затворничестве отца? Майк слышал, что депрессивное состояние — это не что иное, как гнев, направленный внутрь себя. Что же ему предпринять, чтобы направить этот гнев вовне? Он даже хотел, чтобы она начала бить посуду, ругать отца за то, что тот ее бросил, проклинать мужа за то, что испортил ей жизнь. Он мечтал, чтобы она просто заревела.
   Майк решительно встал и понес Саманту в дом. Она подумала, что он собирается отнести ее в кровать, и надеялась, что так оно и будет, потому что силы покинули ее. Но вместо этого он направился к выходу на улицу.
   — Куда же мы идем? — устало спросила Саманта.
   — Я везу тебя к твоей бабушке. Мне кажется, пора положить конец всей этой головоломке. Наступило время ответов.

Глава 29

   Уже настало утро, когда Майк возвратился в комнату Макси в доме для престарелых. Накануне вечером, когда он привез Саманту, он потребовал, чтобы Макси рассказала ей всю правду. Заявил, что жизнь слишком коротка, в ней и без того много белых пятен, так что не стоит продолжать делать вид, будто они не знают, кто они есть на самом деле. Возможно, он был зол и сказал то, что не следовало бы говорить, но Саманте нужна была ее бабушка, пока та еще была жива, а Макси нужна была ее внучка.
   После этих слов он их оставил наедине, и они проговорили почти всю ночь, а Майк, почти не сомкнув глаз, лежал на жесткой койке в маленькой каморке, которая гордо именовалась «гостевая». Несколько раз в течение ночи он заглядывал к ним — они все разговаривали…
   — Как она? — спросил Майк входя. Ему негде было побриться, и, поскольку он спал одетый, одежда на нем помялась и имела несвежий вид. Улыбаясь, он взглянул на Саманту, которая спала, прижавшись к руке Макси. Она свернулась клубочком, рот у нее был приоткрыт, дыхание неровное, как у человека, перенесшего тяжелую душевную травму.
   Майк шагнул к кровати:
   — Давайте я теперь ее возьму. Она тяжелая, и ваша рука, должно быть, уже затекла.
   Макси так на него посмотрела, что он даже отшатнулся. Потом состроил гримасу:
   — Ну, видать, своя ноша не в тягость.
   Макси смутилась.
   — Да, не в тягость. Как бы я хотела так ее держать, когда она еще была маленькой… Как бы мне хотелось быть там, после…
   — После смерти ее матери?
   Макси отвела взгляд. Она знала, что вина за смерть невестки лежит на ней. Если бы она не вышла за Кэла замуж, семья Эллиотов не оказалась бы замешанной в дела Дока и Однорукого.
   — Саманте сделали укол снотворного, — после паузы проговорила Макси. — Врач не хотел, но старики настояли.
   Макси улыбнулась и бросила на Майка благодарный взгляд.
   — С тех пор как вы привезли книги, игры и всякое прочее в этот приют, не говоря уже о том, как вы преобразили мою комнату здесь, мне кажется, что наши старички для вас готовы сделать все что угодно. Вы для них стали какими-то полусвятыми, полуджиннами.
   — Пусть вам Сэм мозги не запудривает. Я здесь ни при чем. До моей встречи с ней я жил типичной жизнью холостяка. Дни проводил в раздумьях, как приумножить и так уже достаточные мои капиталы, а ночи мне скрашивала одна красотка за другой, и все они были для меня одинаково безразличны.
   Макси осторожно погладила щеку Саманты. За сегодняшнюю ночь она постарела еще сильнее. Разумеется, то, что она узнала о смерти Эллисон, не могло не сказаться.
   — А теперь твоя жизнь переменилась?
   Майкл подошел поближе, чтобы поправить упавшие на лоб волосы Саманты.
   — Совершенно. Понимаете, теперь… У меня появился смысл…
   Глаза Макси загорелись.
   — Это хорошо, особенно если это касается моей внучки.
   — Теперь мне есть ради чего жить. Может, это звучит странно, но мне кажется, я ждал Сэм всю свою жизнь. И знаете, что особенно удивительно? Похоже, ее отец знал об этом.
   — Дэвид, — мечтательно произнесла Макси. — Мой красавец…
   На какое-то время она ушла в свои мысли, глаза ее наполнились слезами. Она думала о том, что произошло за эти годы: разбитая жизнь ее внучки, смерть сына… Тогда, в 1975-м, если бы только она была там, смерть настигла бы ее, а не мать этой девочки…
   Майк взял Макси за руку, которой она прижимала к себе Саманту, в крепко сжал ее.
   — Дейв не хотел, чтобы я познакомился с его дочерью. В свое время мне показалось странным, что он так торопил меня с отъездом, пока не приехала его дочь, — особенно после того, как я жил в комнате его маленькой девочки, а не в гостевой.
   Тут Майк умолк, так как наконец понял, что означала эта комната для Дэвида: время, навечно остановившееся на том холодном февральском утре, когда его жена была столь страшно убита. Остановившееся для него, а следовательно, и для его маленькой дочери.
   — Дейв выбрал для Саманты мужа, — проговорил Майк, глядя Макси в глаза.
   Прошло какое-то время, прежде чем она поняла, что он хочет сказать.
   — Потом он выбрал для нее тебя. — Это не был вопрос, это было утверждение.
   — Да. Дейв все повторял, что хочет компенсировать ей то плохое, что он ей сделал. Стыдно признаться, но я одно время думал, что он приставал к ней. Теперь я понимаю, что он имел в виду выбранного для нее мужа. Потому-то Саманта при первой нашей встрече и отнеслась ко мне так неприязненно: ведь меня тоже как бы навязал ей етец. А его первый выбор был крайне неудачным.
   Макси усмехнулась:
   — Однако его вторая попытка оказалась куда удачней, не так ли?
   Майк не улыбнулся в ответ.
   — Он чуть было не сделал роковую ошибку. Весь первый месяц в моем доме Саманта провела в одиночестве в своей комнате. И я это допустил. Я даже не представляю, что бы могло произойти, если бы не моя подруга Дафния, которая заметила, что Саманта… — Майк тяжело вздохнул, — думаю, она была на грани психического срыва.
   Макси ободряюще сжала его сильную, молодую руку.
   — Но ты ведь компенсировал ей упущенное время. — Ее голос повеселел. — Теперь, когда ты герой, спасший юную принцессу, как ты себя ощущаешь? Думаешь, совершил бескорыстный подвиг?
   Майк так громко рассмеялся, что Саманта дернулась во сне.
   — Поначалу так оно и было. Я считал себя мучеником. Как же так: я, такой благородный, спасаю ее от самой себя, а эта неблагодарная даже отказывается со мной переспать в виде вознаграждения за труды.
   — Но ты решил эту загвоздку? — засмеялась Макси.
   — Она решила. Она решила все проблемы. Благодаря ей я понял, насколько был одиноким все эти последние годы, насколько все мне надоело. Сэм смотрит на жизнь так, будто все для нее впервые и все так интересно. Наверное, только те, кто по-настоящему пережил что-то в жизни, не воспринимают как должное приятные мелочи, которые нас окружают.
   Майк погладил Саманту по щеке.
   — Вы бы только видели ее на пикнике с моими родственниками! Она так гармонично влилась в мою семью, будто жила в ней с самого детства. Как ее дети заобожали! А ведь они не переносят плохих взрослых, у детей на них нюх.
   Отойдя от кровати, Майк начал рассматривать висящий на стене идиллический викторианский пейзаж, написанный маслом. Однако Макси чувствовала, что думает он о другом. — Она вам что-нибудь рассказывала о пикнике?
   — Кое-что. Кажется, она замечательно провела время. — Даже если бы Саманта описала весь тот день по минутам, Макси не сказала бы об этом, так как было очевидно, что Майк сам хотел что-то рассказать.
   — Я так рассердился на мою маму за все это мероприятие. Я-то в отличие от Сэм знал, что ее проверяют. Она не рассказывала, что у меня есть близнец?
   — Нет.
   Переведя взгляд с картины на Макси, Майк криво усмехнулся:
   — Она не упомянула об этом, так как это не имеет для нее значения… Все, что считают важным другие люди во мне — что, можно сказать, отличает и выделяет меня, — похоже, ничего не значит для Сэм. Ей безразличны мои деньги, безразлично то, что у меня есть брат-близнец. Иметь такого брата вообще-то неплохо, но иногда у тебя возникает такое чувство, что ты не единственный и не неповторимый, что ты в отличие от других лишь часть целого. Одной из причин, почему я сбежал в Нью-Йорк, было то, что в маленьком городишке, откуда я родом, даже мои родственники постоянно спрашивали меня, я это или мой брат!
   Майк прервал рассказ и провел рукой по полировке столика из вишневого дерева.
   — В нашей семье есть такая примета. Дурацкая и глупая. Не знаю, откуда она взялась. «Следует жениться на той, которая различит братьев-близнецов».
   Макси поглядела на Майка, ожидая продолжения. Но он молчал. Она попыталась осмыслить услышанное.
   — Значит, вся твоя семья прибыла сюда, чтобы посмотреть, отличит ли Саманта тебя от брата? В этом и заключалась проверка?
   — Вкратце — да. Пять лет назад мой близнец Кейн позвонил маме из Парижа и сказал, что безумно влюбился в красавицу француженку и собирается на ней жениться. Мама поздравила его и повесила трубку. А затем велела мне сесть на сверхзвуковой «Конкорд», отправиться в Париж и встретиться с этой девушкой. Она не уточнила, для чего, но в этом не было необходимости, я и так знал.
   — Чтобы увидеть, отличит ли парижанка тебя от брата?
   — Да.
   — Ну, и отличила? — поинтересовалась Макси.
   — Нет. Кейн не знал, что я прилечу. Я отправился к нему на квартиру, а эта оказался дом ее родителей. Я постучал — никто не открывал; я обошел дом кругом и оказался во дворике. Там я ее и увидел. Действительно, красавица, Кейн был прав. Едва она меня увидела, тотчас вскочила с кресла, подбежала, бросилась в объятия и просто фантастически поцеловала. К моменту, когда появился Кейн, она уже почти содрала с меня рубашку.
   — Твой брат разозлился, увидев тебя с его девушкой в таком щекотливом положении?
   — Нет. У нас это не принято. Он понял, что произошло, но даже не взглянул на меня, потому что знал, что она не способна отличить нас и никогда не сможет. Каждый раз, когда я был рядом, она спрашивала, кто я — Кейн или Майк.
   — Что с ней произошло? Ты говоришь о ней в прошедшем времени.
   — Она погибла в катастрофе. Кейн чувствовал себя опустошенным. Он ее обожал, но…
   — Но что?
   — Мои родственники так ее и не видели, и было такое чувство, что она погибла потому, что не подходила Кейну, не была, как бы… его духовной парой.
   — А что произошло на этом пикнике?
   Майк ухмыльнулся.
   — Сэм тотчас почувствовала, что Кейн — это не я. Брат даже не мог в это поверить. Он ее проверял весь день. Подходил в ней сзади и клал руку на плечо, но Сэм даже не нужно было видеть его руки — она чувствовала, кто он, и тотчас говорила что-то вроде: «Что тебе нужно, Кейн?» Причем достаточно резким тоном.
   При этом Майк расплылся в довольной улыбке.
   — Мне кажется, она его недолюбливает.
   — А что он думает о ней?
   Майк ненадолго задумался. Вспомнил, как его брат смотрел на Сэм, которая возилась с его детьми, вспомнил, как он глядел на нее во время пикника.
   — Если я завтра помру, думаю, что мой брат попросит ее руки. На коленях будет умолять ее выйти за него замуж.
   Майк засунул руки в карманы.
   — Благодаря Кейну я понял, как я счастлив, скольким обязан Саманте. Если б она не ворвалась в мою жизнь, я бы, наверное, женился на ком-то вроде моей последней подруги и прозябал бы остаток своих дней без особой радости и без особого горя, так… серединка на половинку… Но все время чувствовал бы себя неуютно, жизнь была бы какой-то неполной.
   Макси взяла его за руку.
   — Господь услышал мои молитвы и послал тебя. Если бы мне сказали, что исполнят одно-единственное мое желание перед тем, как мне покинуть этот мир, я бы попросила, чтобы моя внучка была в таких любящих и заботливых руках.
   — Вам нечего беспокоиться. Я ее люблю больше, чем это укладывается в голове. Я даже не могу припомнить, что у меня была за жизнь до тою, как я ее повстречал. Пытаюсь, но не могу вспомнить, что же я все это время делал, как я жил. — Майк улыбнулся. — Может, просто ждал, пока она придет ко мне. Может, как я уже говорил, это судьба. И Дэвид Эллиот был тем, кто вручил мне мое счастье.
   Он обвел рукой комнату — антикварная мебель, кар» тины на стенах, ковер на полу…
   — Все это — ее идея. Знаете, она каждые десять минут говорит мне: «Большое тебе спасибо», — и каждый раз после этих слов я чувствую себя виноватым. Ведь все, что я сделал, так это истратил какую-то сумму денег, что для меня совсем безболезненно, а она отдает всю себя. Она так много дает мне, вам, моему брату и его сорванцам-детям… Даже когда она, казалось, ненавидела меня, она так беспокоилась обо мне, когда я разбил голову.
   — Ну и что же ты собираешься с ней теперь делать?
   — Первое — чтобы она забеременела.
   Макси от чистого сердца рассмеялась, да так, что введенный зонд запрыгал, будто он тоже хохотал.
   — Ты безнравственный молодой человек!
   — Что-то вроде бабушки Саманты? — тихо произнес Майк. — Или как Майкл Рэнсом?
   — И как давно ты об этом узнал?
   — С тех пор как впервые раздел Саманту, а это, нужно сказать, было не так давно. У нее такое же родимое пятно, как было у дяди Майкла. — Майк пристально глядел на Макси. — Вы ей уже рассказали?
   — Да, рассказала. Я рассказала все, что ей нужно знать. А теперь хотелось бы, чтобы ты забрал ее отсюда. Отвези ее в этот ваш маленький городок в штате Колорадо и смотри за ней. Оберегай ее.
   — Теперь-то мы увязли в этом деле по самую шею. Слишком много людей думают, что мы уже почти раскрутили цепочку, которая ведет к деньгам Однорукого, и проявляют к Саманте нездоровый интерес. Мать Саманты не была в безопасности в штате Кентукки, и Сэм не будет в безопасности в Колорадо.
   — И что ты будешь делать? — в голосе Макси прозвучал страх.