Страница:
— Теперь все в твоих руках, Ияр, — буднично проговорил Кай-Хан, прижимаясь к столбу с другой стороны. — Твоя честь, моя жизнь. Возьми меня за шею, боевой товарищ. Лучше за шею, а не за голову, а то черепушка у меня крепкая слишком. Не для твоих ручонок. Черепушки крошить — это мужское развлечение.
Каи-Хан неторопливо поднял огромные ручищи и сцепил пальцы на затылке Ияра. Сотник заверещал от боли, когда нечеловеческая сила притиснула его лоб к сухому дереву. Он даже не пытался душить своего мучителя, понимая, что это безнадежно. Пронзительно крича, он уперся ладонями в столб, напряг все силы, дернул головой. И повернул ее, но ничего на этом не выгадал. Пальцы Каи-Хана вмиг переместились на правый висок и ухо Ияра, левая височная кость и скула сотника захрустели, придавленные к бревну.
- Бедный ублюдок, — прошептал Лун, глядя в выпученные от боли глаза.
Бен-Саиф с недоумением покосился на помощника. Странно, подумал он, ведь Лун не из породы жалостливых. Или он все-таки чувствительнее, чем хочет показаться?
— Разве ты чего-то другого ожидал? — спросил агадейский сотник.
Лун пожал плечами.
— Нет, но к чему это…
— Зверство? — договорил за него Бен-Саиф. — Обычай, дружище. Между прочим, они им дорожат.
Из-под жутких струпьев на изуродованной голове Ияра сочилась кровь, рот был распялен в непрерывном крике. Каи-Хан оглушительно хохотал, то расслабляя, то снова напрягая чудовищные мышцы. Он мог покончить с Ияром в любой момент, но не видел причин для спешки.
— Ну, скорей же, гад! — едва слышно процедил Лун сквозь зубы.
В душе Бен-Саифа внезапно разлилась темная, мутная тоска. Она давила на сердце, туманила разум.
— Помоги ему, — буркнул он.
— Что? — Изумленный Лун повернулся к нему. — Как?
— Сделай что-нибудь. — Бен-Саиф зябко поежился под палящим солнцем. И вдруг рявкнул на Луна, чего прежде не делал никогда: — Ну, что ты стоишь, идолище? Помоги ему!
— И-и-ы-ы-ы… — верещал Ияр, начисто утратив человеческий облик.
Лун уже не смотрел на него. Бен-Саиф проследил за его взглядом. Попугай! О, милость Нергала! Нет! Слишком рискованно!
Он схватил Луна за локоть, но тот раздраженно стряхнул его руку. Он разозлился! Да еще как! Изумлению сотника не было предела — он никогда не видел Луна в таком гневе. Бен-Саиф оцепенело стоял, больше не пытаясь помешать товарищу. А тот смотрел на Ияра. В черные зрачки, которые от боли и ужаса расширились так, что почти исчезли белки. В душу, раздираемую отчаянием.
И за несколько мгновений до тошнотворного хруста, до ликующего вопля Каи-Хана, до дружного вздоха потрясенной толпы Бен-Саиф увидел, как на лицо обреченного (не лицо, а маску самой Смерти), наползла гримаса тупого удивления. Медленно раскрылся рот, вывалился белый распухший язык. Ияр два-три раза бестолково взмахнул руками, хлопнул себя ладонями по бедрам.
Отпустив мертвеца, Каи-Хан с хохотом протянул к небу ладони, выпачканные кровью и мозгом. Зеленый попугай взлетел со своей клетки и уселся на верхушку столба.
— Неужели тут мало других птиц? — с упреком спросил Бен-Саиф Луна. Тот промолчал.
— Иштар! — воззвал к небесам торжествующий Каи-Хан. — Ты видела? Я раздавил эту вошь в твою честь! Принес ее тебе в жертву! Знаю, богиня, тебе понравилось! Я чувствовал! Чувствовал, как ты вливала в меня силу!
— Каи, захлопни пасть, — произнес Хакампа, глядя на него со столба круглым черным глазом.
— Чего? — оторопело переспросил Каи-Хан, а в толпе раздались смешки.
— Захлопни пасть, сучьи потр-роха.
У Бен-Саифа побежали мурашки по спине. Лун напрягся. Каи-Хан глядел вверх с открытым ртом и не верил собственным ушам. В толпе очень многие следовали его примеру. Попугай как ни в чем не бывало оправлял черным клювом перья.
— Хакампа ты у меня довыдрючиваешься, — посулил, наконец, Каи-Хан.
— В последний р-раз повторяю, шакалья сыть, закр-рой пасть! С души вор-ротит от твоего бахвальства.
Толпа зачарованно ахнула. Бен-Саиф еле заметно передернул плечами.
— Иштар? — робко вымолвил соправитель Апа.
— Иштар, Иштар, — брезгливо подтвердил попугай и вдруг заорал: — На колени, мр-р-разь! С р-разбегу — лбом об столб! Ну! Я твой командир! Я пр-риказываю!
Каи-Хан затравленно посмотрел на своих хохочущих воинов, на Бен-Саифа, на Луна. И вдруг с диким ревом прыгнул что было сил, взмахнул руками, чтобы схватить, смять, раздавить наглого попугая. Не тут-то было! Хакампа взлетел на высоту несколько человеческих ростов, с поразительной меткостью капнул пометом хозяину в глаз и, описывая круги над запрокинутой бородатой физиономией, стал крыть его изощренной бранью.
— Это Ияр? — осенило Каи-Хана. — Лук! — завопил он. — Лук сюда, живо!
Услышав эти слова, попугай изо всех сил замахал крыльями, спеша набрать безопасную высоту. Под зубовный скрежет Каи-Хана люди проводили его взорами, а затем соправитель Апа повернул голову к агадейцам, и в его глазах полыхнула звериная злоба.
— Это ваши фокусы?
У Бен-Саифа задрожали икры, в жилах заледенела кровь. Лун смотрел на разъяренного апийца с равнодушием каменного надгробия.
— Это мои фокусы. — Он пожал плечами. — Вообще-то, я хотел сделать тебе приятное. Раз уж Ияр тебе больше не нужен… А то грустно было смотреть, как ты учишь Хакампу ораторскому искусству. Столько труда, столько драгоценного времени… А толку? С гулькин нос. Зато теперь он хоть ругается осмысленно.
Толпа заколыхалась в новом приступе хохота. На щеках Каи-Хана вспухли большие, как сосновые шишки, желваки.
— Ох, не надо было лезть в мои дела… агадеец.
Лун развел руками, мол, что сделано, то сделано. — Надеюсь, из-за такого пустяка ты не обвинишь меня в измене?
В голубых небесах над лагерем апийской армии отводил душу окрыленный сотник Ияр.
Глава 9
Каи-Хан неторопливо поднял огромные ручищи и сцепил пальцы на затылке Ияра. Сотник заверещал от боли, когда нечеловеческая сила притиснула его лоб к сухому дереву. Он даже не пытался душить своего мучителя, понимая, что это безнадежно. Пронзительно крича, он уперся ладонями в столб, напряг все силы, дернул головой. И повернул ее, но ничего на этом не выгадал. Пальцы Каи-Хана вмиг переместились на правый висок и ухо Ияра, левая височная кость и скула сотника захрустели, придавленные к бревну.
- Бедный ублюдок, — прошептал Лун, глядя в выпученные от боли глаза.
Бен-Саиф с недоумением покосился на помощника. Странно, подумал он, ведь Лун не из породы жалостливых. Или он все-таки чувствительнее, чем хочет показаться?
— Разве ты чего-то другого ожидал? — спросил агадейский сотник.
Лун пожал плечами.
— Нет, но к чему это…
— Зверство? — договорил за него Бен-Саиф. — Обычай, дружище. Между прочим, они им дорожат.
Из-под жутких струпьев на изуродованной голове Ияра сочилась кровь, рот был распялен в непрерывном крике. Каи-Хан оглушительно хохотал, то расслабляя, то снова напрягая чудовищные мышцы. Он мог покончить с Ияром в любой момент, но не видел причин для спешки.
— Ну, скорей же, гад! — едва слышно процедил Лун сквозь зубы.
В душе Бен-Саифа внезапно разлилась темная, мутная тоска. Она давила на сердце, туманила разум.
— Помоги ему, — буркнул он.
— Что? — Изумленный Лун повернулся к нему. — Как?
— Сделай что-нибудь. — Бен-Саиф зябко поежился под палящим солнцем. И вдруг рявкнул на Луна, чего прежде не делал никогда: — Ну, что ты стоишь, идолище? Помоги ему!
— И-и-ы-ы-ы… — верещал Ияр, начисто утратив человеческий облик.
Лун уже не смотрел на него. Бен-Саиф проследил за его взглядом. Попугай! О, милость Нергала! Нет! Слишком рискованно!
Он схватил Луна за локоть, но тот раздраженно стряхнул его руку. Он разозлился! Да еще как! Изумлению сотника не было предела — он никогда не видел Луна в таком гневе. Бен-Саиф оцепенело стоял, больше не пытаясь помешать товарищу. А тот смотрел на Ияра. В черные зрачки, которые от боли и ужаса расширились так, что почти исчезли белки. В душу, раздираемую отчаянием.
И за несколько мгновений до тошнотворного хруста, до ликующего вопля Каи-Хана, до дружного вздоха потрясенной толпы Бен-Саиф увидел, как на лицо обреченного (не лицо, а маску самой Смерти), наползла гримаса тупого удивления. Медленно раскрылся рот, вывалился белый распухший язык. Ияр два-три раза бестолково взмахнул руками, хлопнул себя ладонями по бедрам.
Отпустив мертвеца, Каи-Хан с хохотом протянул к небу ладони, выпачканные кровью и мозгом. Зеленый попугай взлетел со своей клетки и уселся на верхушку столба.
— Неужели тут мало других птиц? — с упреком спросил Бен-Саиф Луна. Тот промолчал.
— Иштар! — воззвал к небесам торжествующий Каи-Хан. — Ты видела? Я раздавил эту вошь в твою честь! Принес ее тебе в жертву! Знаю, богиня, тебе понравилось! Я чувствовал! Чувствовал, как ты вливала в меня силу!
— Каи, захлопни пасть, — произнес Хакампа, глядя на него со столба круглым черным глазом.
— Чего? — оторопело переспросил Каи-Хан, а в толпе раздались смешки.
— Захлопни пасть, сучьи потр-роха.
У Бен-Саифа побежали мурашки по спине. Лун напрягся. Каи-Хан глядел вверх с открытым ртом и не верил собственным ушам. В толпе очень многие следовали его примеру. Попугай как ни в чем не бывало оправлял черным клювом перья.
— Хакампа ты у меня довыдрючиваешься, — посулил, наконец, Каи-Хан.
— В последний р-раз повторяю, шакалья сыть, закр-рой пасть! С души вор-ротит от твоего бахвальства.
Толпа зачарованно ахнула. Бен-Саиф еле заметно передернул плечами.
— Иштар? — робко вымолвил соправитель Апа.
— Иштар, Иштар, — брезгливо подтвердил попугай и вдруг заорал: — На колени, мр-р-разь! С р-разбегу — лбом об столб! Ну! Я твой командир! Я пр-риказываю!
Каи-Хан затравленно посмотрел на своих хохочущих воинов, на Бен-Саифа, на Луна. И вдруг с диким ревом прыгнул что было сил, взмахнул руками, чтобы схватить, смять, раздавить наглого попугая. Не тут-то было! Хакампа взлетел на высоту несколько человеческих ростов, с поразительной меткостью капнул пометом хозяину в глаз и, описывая круги над запрокинутой бородатой физиономией, стал крыть его изощренной бранью.
— Это Ияр? — осенило Каи-Хана. — Лук! — завопил он. — Лук сюда, живо!
Услышав эти слова, попугай изо всех сил замахал крыльями, спеша набрать безопасную высоту. Под зубовный скрежет Каи-Хана люди проводили его взорами, а затем соправитель Апа повернул голову к агадейцам, и в его глазах полыхнула звериная злоба.
— Это ваши фокусы?
У Бен-Саифа задрожали икры, в жилах заледенела кровь. Лун смотрел на разъяренного апийца с равнодушием каменного надгробия.
— Это мои фокусы. — Он пожал плечами. — Вообще-то, я хотел сделать тебе приятное. Раз уж Ияр тебе больше не нужен… А то грустно было смотреть, как ты учишь Хакампу ораторскому искусству. Столько труда, столько драгоценного времени… А толку? С гулькин нос. Зато теперь он хоть ругается осмысленно.
Толпа заколыхалась в новом приступе хохота. На щеках Каи-Хана вспухли большие, как сосновые шишки, желваки.
— Ох, не надо было лезть в мои дела… агадеец.
Лун развел руками, мол, что сделано, то сделано. — Надеюсь, из-за такого пустяка ты не обвинишь меня в измене?
В голубых небесах над лагерем апийской армии отводил душу окрыленный сотник Ияр.
Глава 9
Над крутыми каменистыми склонами ущелья, над неглубокой речушкой, веселящей взор тысячами солнечных отблесков, поднимался густой сизый дым. Бревенчатый мост, высушенный многодневной жарой, пылал, как скирда соломы. Вдоль изломанных берегов, насколько охватывал глаз, горбились холмы, густо заросшие колючим кустарником и совершенно непроходимые для конницы, и Нулан твердо знал, что на сотни полетов стрелы от горящего моста нет другой переправы. Банда мародеров, дезертировавших из двух армий, могла больше не опасаться преследования.
Повозки скучились на узкой немощеной дороге, на них и вокруг, прямо на земле, сидели и томились от безделья полсотни воинов из доброй полудюжины стран.
— Ну что, двинулись? — спросил атамана Нулан, бывший сотник апийской армии.
— Может, лучше все-таки ночью? — еще раз спросил темнокожий десятник Ямба.
Он ратовал за ночной поход, раз уж атаману и Нулану приспичило тащиться с награбленными нехремскими сокровищами в Даис. Времена нынче лихие, на дороге, как пить дать, полно конных патрулей, а банда по рукам и ногам связана обозом.
С другой стороны, деваться больше некуда, это он понимал прекрасно. В голой степи они лакомая добыча для любай мало-мальски уважающей себя дружины. Крепостей поблизости нет, значит, в случае чего не отсидишься. Закрепиться в ближайшей деревне? Тоже не вариант. Зато Нулан уверяет, что у его агадейских друзей, Бен-Саифа и Луна, большие надежды на скорые перемены в Даисе. Он-де знает, с кем там можно поговорить, чтобы отряд дисциплинированных и храбрых рубак зачислили в городскую стражу. А значит, их поселят в чистых и удобных казармах, обмундируют, экипируют, будут регулярно кормить и даже платить жалованье. Конечно, им придется расхаживать среди ночи по городским улицам, держать в страхе мелкое отребье, а в случае вражеского нашествия как-то выкручиваться, чтобы не послали в бой. Кое-кто из парней спрашивал атамана, а не проще ли поделить добычу и разойтись по домам, но Лжеконан возразил, что доля каждому причитается огромная, на коне не увезешь, а прятать золото и серебро в этих холмах, чтобы потом возвращаться, рискованно. Страна чужая, опять же, война, каждый встречный — враг, на нервом же постоялом дворе одинокому золотоноше непременно перережут глотку. Или его сцапают на дороге нехремские солдаты, а как они поступают с дезертирами и мародерами? Сносят башку или хребет ломают. Нет, надо, конечно, идти в Даис, устроиться по-людски и найти ростовщика не из болтливых, чтобы распоряжался добычей. Пускай деньги делают деньги.
— Ночью порядочные люди спят, — ответил Ямбе атаман. — По дорогам бродят только бандиты и конные патрули. Соображать надо.
— Вижу всадника! — закричал дозорный слева от дороги, с иззубренной вершины скального останца.
Лжеконан вскочил в седло, и скакун галопом вынес его на гребень холма. Верховой когирец был в нескольких полетах стрелы и держал путь к переправе. К горящему мосту.
Киммериец выругался. Он видит дым! Он сразу поймет, когда обнаружит обоз и воинов, кто спалил мост!
Синеглазый атаман поворотил коня и поспешил обратно к телегам.
— К нам гость. Нулан, у кого из твоих парней кони самые быстрые? Как только он поднимется на холм, пусть скачут навстречу. Догнать во что бы то ни стало! И живым взять, живым! Это гонец, послушаем, что споет.
Несколько человек из конной сотни Нулана поднялись к самому гребню и застыли, сутулясь над холками скакунов. Едва над гребнем появились длинные яркие перья и островерхий шлем, они дали коням шпоры и ринулись навстречу когирцу. Он не успел даже схватиться за меч; на него вихрем налетел передний всадник, повалил вместе с конем и сам не удержался в седле, но его товарищи довершили успешно начатое дело. Вскоре пленника, туго связанного арканом, подтащили к Лжеконану и Нулану. Подошли Байрам, Родж и Ямба и тоже опустились подле когирца на корточки.
— Кто таков? — бодро осведомился Лжеконан, дружелюбно улыбаясь пленнику.
На него с ужасом глядели большие, близко посаженные глаза. Пленник был молод (лет двадцать пять) и довольно красив, но мягкая линия рта и скошенный подбородок выдавали в нем слабака, который пуще смерти боится боли. Чтобы убедиться в этом, Лжеконан легонько ткнул его стилетом под колено. Пленник вскрикнул, его губы затряслись.
— Кажется, я вам задал вопрос, благородный рыцарь.
— Мое имя Саромо, я внук и единственный наследник графа Парро, владетеля замка Парро и прилегающих к нему земель. — Было видно, как молодой человек собирает остатки мужества. — Мне кажется, благородный рыцарь, я ответил исчерпывающе. Надеюсь, вы не сочтете за бестактность, если я, в свою очередь, поинтересуюсь вашим…
Лжеконан взмахом руки велел ему умолкнуть.
— Я Конан, командир отряда наемников на службе у Токтыгая. Это мои люди. — Он мотнул головой в сторону обоза. — Токтыгай, кажется, на победу больше не надеется, он мне поручил спасти войсковую казну, отвезти ее в Даис и сдать этому, как его… — Он поморщился, напрягая память, и вопросительно посмотрел на Роджа.
— Гегридо, герцогу Эдийскому, — подсказал рыжий бритунец.
— Ну да, Гегридо. С рук на руки. С нами едет барон Ангдольфо, ваш соотечественник. Вы с ним знакомы?
Пленник посмотрел в ту сторону, куда показывал палец Лжеконана, увидел барона и обменялся с ним кивками. Затем многозначительно опустил взгляд на волосяной аркан, который обвивал его тело. Лжеконан притворился, будто не распознал намека.
— На рассвете за нами возьми да увяжись триста апийских сабель, мы едва успели перескочить через мост и поджечь его. Они где-то там, в кустах. — Киммериец указал подбородком на другой берег. — Вы, наверное, хотели перебраться через реку?
Саромо стрельнул в дальние кусты испуганным взглядом и кивнул.
— Почту за долг посоветовать: не делайте этого, граф. Поезжайте другим путем.
- Эти воины — апийцы, да? — Саромо глядел на степняков, сидевших у телеги с похабными рисунками на борту.
— Эти? Вы поразительно наблюдательны, мой друг. Они из рода заклятых врагов Каи-Хана, лучшие бойцы в моем отряде. Но у этих молодцов есть маленький недостаток: едва завидев их, любой нехремец хватается за меч. При первой же возможности я их переодену в гирканцев или афгулов. Вот что меня беспокоит, граф: когда я вас увидел вон с того холма, вы так мчались, будто за вами гналась толпа оголодавших людоедов. Вы держите путь в Нехрем, это ясно. Неужели в славном Когире какая-то беда? Умоляю, дружище, скорее развейте мои опасения. А то с этим обозом уже столько приключений было, в печенках сидят.
— Вы правы, Конан. — Саромо тяжко вздохнул. — В Даисе великое несчастье.
Лжеконан схватился за голову, воздел очи горе и вскричал:
— О, небо! Когда же все это кончится?! Надоело! Хочу покоя! Мирной жизни! Хочу пасти коз и выращивать брюкву! — Без тени насмешки он посмотрел на Саромо и спросил: — Что стряслось?
— Мы потеряли губернатора, — печально ответил Саромо.
— Губернатора? — изумленно переспросил Лжеконан. — Этого, как бишь его…?
— Гегридо, — опять подсказал Родж.
— Гегридо? Он что, преставился?
— В страшных мучениях, — подтвердил Саромо. — И, при загадочных обстоятельствах.
— Да обречет его Нергал на вечные желудочные колики! — взревел Лжеконан. — Что же он, паршивец, меня не дождался? Прежде чем откинуть копыта, он должен был избавить меня от этих телег, да сгноит Кром их скрипучие колеса! Куда теперь везти треклятые деньги? Кому? Кто сейчас правит в Даисе? — гневно сверкая глазами, он ждал ответа от Саромо.
— Дама Когира, — ответил пленник, напуганный вспыльчивостью собеседника. — Зивилла, племянница покойного. По закону она может унаследовать должность губернатора, если большинство в совете нотаблей не выскажется против. Но обстоятельства кончины правителя весьма туманны, и вдобавок он скончался в день возвращения госпожи Зивиллы из апийского плена…
— Вы хотите сказать, — перебил Лжеконан, — что когирский трон сейчас пустует? Что совет нотаблей не отдает власть госпоже Зивилле? Что, по его мнению, это она спровадила дядюшку на серые равнины?
Саромо потупился, затем неохотно произнес:
— Вообще-то, госпожа Зивилла не изволила собрать нотаблей на заседание. Ее несчастный дядя скончался, едва отужинав в ее обществе, а рано утром на площадях Даиса герольды объявили о ее вступлении на престол Когира. Представляете? Она теперь не губернатор и не градоначальница, она королева! Когир больше не провинция Нехрема, а самостоятельное государство. Совет нотаблей распущен. Мыслимое ли дело? Нарушена клятва вассала, Нехрем, полуразоренный войной, предан и брошен на произвол судьбы! И все это буквально в одночасье! Дальше — больше: несколько благородных вельмож, в том числе мой любимый дед, спешат во дворец заявить протест… и не возвращаются! А вскоре после этого герольды объявляют об аресте и заточении в темницу «группы заговорщиков»! Их судьбу разделяют лучшие воины дворцовой и городской стражи, а из черни, из отъявленных негодяев набирается личная гвардия новоиспеченной королевы! Как вам это нравится, господа?
— Как нам это нравится? — Лжеконан с ухмылкой посмотрел на сотника. — Нулан, как нам это нравится?
Сотник благодушно кивнул.
— Все, как я и обещал. Бен-Саиф человек серьезный, слов на ветер не бросает.
Саромо переводил непонимающий взгляд с киммерийца на степняка и обратно.
— Бен-Саиф? Кто такой?
— Один прорицатель, спустившийся с гор. — Лжеконан усмехнулся. — А вы, надо полагать, взяли на себя неприятную и опасную задачу сообщить Токтыгаю об измене вчерашних союзников?
Саромо пожал плечами.
— Вы почти угадали. Нотабли все-таки встретились. Негласно. В замке по соседству с нашими землями. По праву единственного наследника я участвовал в заседании совета вместо дедушки. Мы приняли решение рассказать обо всем Токтыгаю и отстранить, если получится, госпожу Зивиллу от власти. Если же это не удастся, мы объединим свои дружины в одну армию, изолируем столицу и будем держать осаду до подхода войск Токтыгая. Меня, как самого молодого из участников заседания, попросили незамедлительно отправиться в Самрак на самом быстром скакуне из моей конюшни, без вооруженной охраны, чтобы не привлекать внимания патрулей на дорогах. Из-за сожженного моста мне теперь придется делать огромный крюк, и я вас убедительно прошу не задерживать меня, если вы небезразличны к судьбе нашего государства.
— Ну, уж нет. — Лжеконан усмехнулся и помотал головой. — Этак Когир снова останется без хозяина, и я до скончания века не избавлюсь от проклятого обоза. Знаете, мой друг, у меня такое чувство, что судьба вашего драгоценного государства в полном порядке. Госпожа Зивилла превосходно справится с ролью королевы. У нее есть хватка, вам не кажется? Так что едва ли стоит расстраивать Токтыгая из-за сущих пустяков. Нет, благородный рыцарь. Мы лучше порадуем ее величество Зивиллу. Привезем ей голову изменника и доносчика. И если она действительно, как вы изволили выразиться, набирает личную гвардию из отъявленных негодяев, то нас она непременно возьмет к себе под крылышко. Мы, граф, самые что ни на есть отъявленные негодяи. Которые очень давно не потрошили и не поджаривали таких патриотичных, родовитых, добропорядочных господ, как вы. В этой голой степи туговато с развлечениями, знаете ли. Увы, граф Саромо. Обижайтесь, не обижайтесь, но отпустить вас живым я не возьмусь. Меня просто-напросто не поймут. — Рослый киммериец встал и, глядя в круглые от ужаса глаза, расхохотался. — Мужайтесь, мой друг. Вас ждет суровое испытание.
— Только она и вернулась, — пояснил бывший монах-эрешит своему спутнику и командиру. — Еще я отправлял шмеля, стрекозу и двух слепней. Честно говоря, о слепнях я был лучшего мнения.
Бен-Саиф улыбнулся, прихлебывая из серебряного кубка любимое золотистое вино. Оно уже отдавало уксусом — что поделать, жара. Ладно, подумал сотник, не сегодня-завтра оно кончится. И вздохнул: одним богам известно, когда еще доведется пополнить запасы.
— Может быть, в пути госпожа Зивилла ненароком прихлопнула их, когда они решили подкрепиться? — Не дожидаясь ответа, Бен-Саиф задал вопрос по существу: — Ну, и какие новости принесла на хвосте твоя воспитанница?
— Погоди. — Лун с отрешенным выражением лица сидел на кошме, всматривался в черные бисеринки фасеточных глаз. Муха на его ладони машинально потирала передние ножки. Некоторое время спустя Лун удовлетворенно кивнул и водворил крылатую разведчицу в широкогорлую склянку.
— Готово? — осведомился Бен-Саиф. Лун снова кивнул и безрадостно сообщил:
— Далеко не самый лучший из наших вариантов. Ей пришлось устранить губернатора.
Бен-Саиф, в нетерпении ходивший взад-вперед по шатру, ударил кулаком по центральному шесту.
— Упрямый верноподданный болван! Чем лучше я узнаю людей, тем больше убеждаюсь, что с ними совершенно невозможно иметь дело. Они всегда поступают себе во вред и ради этого готовы отказаться от любой выгоды. Как я теперь понимаю легендарного Ну-Ги, который добровольно отрекся сначала от несметных богатств, затем от великого могущества, и, в конце концов, сам себя посадил на цепь. Что за удовольствие править душевнобольными!? Надо полагать, у дамы Копира не все идет гладко?
— Далеко не все. У нее много друзей среди молодых дворян, некоторые скрепя сердце встали на ее сторону. Ей удалось поладить с личной губернаторской гвардией, выплатив утроенное жалованье и пообещав разделить между солдатами конфискованные земли мятежников, но городская стража разбежалась, и ее приходится набирать заново из всякого отребья. Мятежные дворяне сидят по своим замкам и угрожают осадить Даис, но не очень торопятся выполнить обещание, то ли гражданской войны боятся, то ли набега апийской конницы на их беззащитные владения. Зивилла опасается, что, если и дальше все будет складываться подобным образом, никакой осады не понадобится, ее просто-напросто схватят и выдадут совету нотаблей гвардейцы или поднимут на копья бандиты из городской стражи, которая разлагается почти с той же быстротой, что и создается. Ей срочно нужна наша помощь, чтобы «образумить» дворян, а еще необходима сильная рука, способная удержать в узде новое войско.
Бен-Саиф нагнулся, поднял с кошмы кубок с недопитым вином. В глубокой задумчивости он ходил по шатру мимо Луна, сидевшего с безучастным видом, изредка делал маленькие глотки и морщился. Его размышления прервал грубый голос апийского воина, который бесцеремонно откинул полог и просунул в шатер голову, сроду не знавшую мытья.
— Бен-Саиф? — Апийский десятник подслеповато щурился в полумраке. — Тебя Каи зовет, давай, пошевеливайся.
Голова исчезла. Бен-Саиф повернулся к Луну с кривой улыбкой.
— Вот так-то, брат. «Давай, пошевеливайся». Мы тут больше не в чести. Поезжай к Зивилле. Там ты сейчас нужнее. Если за два дня вы не справитесь с мятежом, Токтыгай воспрянет духом и не захочет слушать наших послов. И тогда Каи-Хан возьмет Бусару и двинется на Самрак.
Лун пожал плечами.
— Все равно рано или поздно нашей гвардии придется влезть в эту кашу.
— Чем позже, тем лучше, — возразил Бен-Саиф. У себя в шатре его ждал Каи-Хан, медлительность агадейца лишь подливала масла в костер его злобы, а Луна ни в чем не требовалось убеждать, он и сам все понимал отлично. И все же он позволил себе выразить сомнение. А Бен-Саиф, видя, что его флегматичный друг нервничает, позволил себе напомнить: — Одно дело — вековая распря нескольких полудиких племен, в которой, наконец, побеждают здравый смысл и общая выгода, и совсем другое — нашествие непобедимых колдунов из страны, которую здешний люд приучается ненавидеть с рождения. Мы способны шутя разгромить армию Токтыгая, превратить Когир в выжженную пустыню и выморить бандитский Ап, даже не приближаясь к его границе. На этом мы бы выиграли несколько недель, зато против нас ополчился бы весь мир. История знает десятки завоевателей, бросавших вызов всему человечеству. И каждый из них в итоге проиграл. Проиграем и мы, если будем идти проторенной ими дорогой. Где-нибудь непременно застрянем. Может, в Вендии, а может, на Боссонских торфяниках. Неважно. В этом мире на любой меч всегда находился лучший меч, на любую магию — более могущественная магия. Нет, Лун, традиционный прямой путь не для нас. Мы идем окольным, но он непременно окажется самым коротким. И только он приведет к победе. Вот увидишь.
Наклоняясь к проему выхода, сотник бросил последний взгляд на друга и увидел на его лице вялую улыбку.
— Чем могу быть полезен? — вежливо спросил Бен-Саиф, которому хозяин шатра не предложил сесть.
— Кое-чем можешь. — Каи-Хан снова присосался к кальяну, поперхнулся дымом и выругался. — Я приказал парням разбирать шатры. Выступаем на Бусару. Ты подсобишь ее взять.
— На Бусару? — Бен-Саиф не поверил собственным ушам. — Ты в своем уме?
Соправитель Апа рывком принял сидячее положение и сказал, буравя горногвардейца недобрым взглядом:
— В армии полным-полно шпионов моего недоношенного братца. Авал уже наверняка пронюхал, что я потерял обоз с огромными деньжищами. Готов признать, тут виновата моя собственная глупость. Но кто, если не твой прихвостень, обделал мне рожу попугайским дерьмом? Как теперь прикажешь отмываться? Сколько недель мы уже торчим в этой поганой степи? Парни шалеют от скуки, и разве я вправе их осуждать? А в Бусаре уйма всякого добра, бабья и пойла, и какого сучьего демона мы должны колоть для сучьих агадейцев сучьи орехи? Возьмем город, погуляем маленько, а там и по домам с приличной добычей. На кой ляд нам падение Нехрема? Если твой король Абакомо наложит на эти края загребущую лапу, нам просто-напросто некого будет грабить. Не с вами же, колдунами, воевать.
К лицу Бен-Саифа прилила кровь, рот превратился в тонкую прямую черточку. Усилием воли сотник заставил себя разжать челюсти.
— Когда Токтыгай примет наши условия, — медленно проговорил он, — ты получишь огромную дань. О твоей добыче будут петь в сагах.
Кай-Хан невесело рассмеялся.
— Дорогой ты мой! Когда я возьму Бусару, Токтыгай просто не посмеет отвергнуть твои условия. А ты не посмеешь отвергнуть мои. Ибо они очень скромны и доходчивы. Токтыгай дает мне двести телег с деньгами и золотой утварью, а ты столько же повозок с вашим чудо-оружием. «Нектар Мушхуша», «стрелы Нергала», «слезы Инанны», ну, и еще кое-что.
— Зачем тебе наше оружие, — раздраженно спросил сотник, — если твои люди не умеют с ним обращаться? Только перекалечат друг друга.
— Заметь: я перечислил только то, что попроще. К чему уже попривыкли мои оболтусы. И потом, что значит жизнь нескольких тупиц, когда речь идет о свободе целого государства? — Соправитель Апа ухмыльнулся. — Да, Бен-Саиф, это самое главное мое условие. Мы подписываем договор о мире. Не с Токтыгаем, а с Абакомо, хотя у нас с Агадеей нет общей границы. И если вдруг у твоего хитрозадого короля появится идея прибрать к рукам и наши земли, мы будем отстаивать свою независимость с оружием в руках. С вашим оружием.
— Неглупо. — Бен-Саиф хмуро кивнул. — При такой боевой мощи у тебя сразу вырастет престиж, и Авал-Хан поостережется строить козни. В принципе, я ничего не имею против. — «Когда придет черед Апа, — пообещал он мысленно, — тебя, гнус, ничто не спасет». — Но с чего ты взял, что Абакомо примет такие условия?
Повозки скучились на узкой немощеной дороге, на них и вокруг, прямо на земле, сидели и томились от безделья полсотни воинов из доброй полудюжины стран.
— Ну что, двинулись? — спросил атамана Нулан, бывший сотник апийской армии.
— Может, лучше все-таки ночью? — еще раз спросил темнокожий десятник Ямба.
Он ратовал за ночной поход, раз уж атаману и Нулану приспичило тащиться с награбленными нехремскими сокровищами в Даис. Времена нынче лихие, на дороге, как пить дать, полно конных патрулей, а банда по рукам и ногам связана обозом.
С другой стороны, деваться больше некуда, это он понимал прекрасно. В голой степи они лакомая добыча для любай мало-мальски уважающей себя дружины. Крепостей поблизости нет, значит, в случае чего не отсидишься. Закрепиться в ближайшей деревне? Тоже не вариант. Зато Нулан уверяет, что у его агадейских друзей, Бен-Саифа и Луна, большие надежды на скорые перемены в Даисе. Он-де знает, с кем там можно поговорить, чтобы отряд дисциплинированных и храбрых рубак зачислили в городскую стражу. А значит, их поселят в чистых и удобных казармах, обмундируют, экипируют, будут регулярно кормить и даже платить жалованье. Конечно, им придется расхаживать среди ночи по городским улицам, держать в страхе мелкое отребье, а в случае вражеского нашествия как-то выкручиваться, чтобы не послали в бой. Кое-кто из парней спрашивал атамана, а не проще ли поделить добычу и разойтись по домам, но Лжеконан возразил, что доля каждому причитается огромная, на коне не увезешь, а прятать золото и серебро в этих холмах, чтобы потом возвращаться, рискованно. Страна чужая, опять же, война, каждый встречный — враг, на нервом же постоялом дворе одинокому золотоноше непременно перережут глотку. Или его сцапают на дороге нехремские солдаты, а как они поступают с дезертирами и мародерами? Сносят башку или хребет ломают. Нет, надо, конечно, идти в Даис, устроиться по-людски и найти ростовщика не из болтливых, чтобы распоряжался добычей. Пускай деньги делают деньги.
— Ночью порядочные люди спят, — ответил Ямбе атаман. — По дорогам бродят только бандиты и конные патрули. Соображать надо.
— Вижу всадника! — закричал дозорный слева от дороги, с иззубренной вершины скального останца.
Лжеконан вскочил в седло, и скакун галопом вынес его на гребень холма. Верховой когирец был в нескольких полетах стрелы и держал путь к переправе. К горящему мосту.
Киммериец выругался. Он видит дым! Он сразу поймет, когда обнаружит обоз и воинов, кто спалил мост!
Синеглазый атаман поворотил коня и поспешил обратно к телегам.
— К нам гость. Нулан, у кого из твоих парней кони самые быстрые? Как только он поднимется на холм, пусть скачут навстречу. Догнать во что бы то ни стало! И живым взять, живым! Это гонец, послушаем, что споет.
Несколько человек из конной сотни Нулана поднялись к самому гребню и застыли, сутулясь над холками скакунов. Едва над гребнем появились длинные яркие перья и островерхий шлем, они дали коням шпоры и ринулись навстречу когирцу. Он не успел даже схватиться за меч; на него вихрем налетел передний всадник, повалил вместе с конем и сам не удержался в седле, но его товарищи довершили успешно начатое дело. Вскоре пленника, туго связанного арканом, подтащили к Лжеконану и Нулану. Подошли Байрам, Родж и Ямба и тоже опустились подле когирца на корточки.
— Кто таков? — бодро осведомился Лжеконан, дружелюбно улыбаясь пленнику.
На него с ужасом глядели большие, близко посаженные глаза. Пленник был молод (лет двадцать пять) и довольно красив, но мягкая линия рта и скошенный подбородок выдавали в нем слабака, который пуще смерти боится боли. Чтобы убедиться в этом, Лжеконан легонько ткнул его стилетом под колено. Пленник вскрикнул, его губы затряслись.
— Кажется, я вам задал вопрос, благородный рыцарь.
— Мое имя Саромо, я внук и единственный наследник графа Парро, владетеля замка Парро и прилегающих к нему земель. — Было видно, как молодой человек собирает остатки мужества. — Мне кажется, благородный рыцарь, я ответил исчерпывающе. Надеюсь, вы не сочтете за бестактность, если я, в свою очередь, поинтересуюсь вашим…
Лжеконан взмахом руки велел ему умолкнуть.
— Я Конан, командир отряда наемников на службе у Токтыгая. Это мои люди. — Он мотнул головой в сторону обоза. — Токтыгай, кажется, на победу больше не надеется, он мне поручил спасти войсковую казну, отвезти ее в Даис и сдать этому, как его… — Он поморщился, напрягая память, и вопросительно посмотрел на Роджа.
— Гегридо, герцогу Эдийскому, — подсказал рыжий бритунец.
— Ну да, Гегридо. С рук на руки. С нами едет барон Ангдольфо, ваш соотечественник. Вы с ним знакомы?
Пленник посмотрел в ту сторону, куда показывал палец Лжеконана, увидел барона и обменялся с ним кивками. Затем многозначительно опустил взгляд на волосяной аркан, который обвивал его тело. Лжеконан притворился, будто не распознал намека.
— На рассвете за нами возьми да увяжись триста апийских сабель, мы едва успели перескочить через мост и поджечь его. Они где-то там, в кустах. — Киммериец указал подбородком на другой берег. — Вы, наверное, хотели перебраться через реку?
Саромо стрельнул в дальние кусты испуганным взглядом и кивнул.
— Почту за долг посоветовать: не делайте этого, граф. Поезжайте другим путем.
- Эти воины — апийцы, да? — Саромо глядел на степняков, сидевших у телеги с похабными рисунками на борту.
— Эти? Вы поразительно наблюдательны, мой друг. Они из рода заклятых врагов Каи-Хана, лучшие бойцы в моем отряде. Но у этих молодцов есть маленький недостаток: едва завидев их, любой нехремец хватается за меч. При первой же возможности я их переодену в гирканцев или афгулов. Вот что меня беспокоит, граф: когда я вас увидел вон с того холма, вы так мчались, будто за вами гналась толпа оголодавших людоедов. Вы держите путь в Нехрем, это ясно. Неужели в славном Когире какая-то беда? Умоляю, дружище, скорее развейте мои опасения. А то с этим обозом уже столько приключений было, в печенках сидят.
— Вы правы, Конан. — Саромо тяжко вздохнул. — В Даисе великое несчастье.
Лжеконан схватился за голову, воздел очи горе и вскричал:
— О, небо! Когда же все это кончится?! Надоело! Хочу покоя! Мирной жизни! Хочу пасти коз и выращивать брюкву! — Без тени насмешки он посмотрел на Саромо и спросил: — Что стряслось?
— Мы потеряли губернатора, — печально ответил Саромо.
— Губернатора? — изумленно переспросил Лжеконан. — Этого, как бишь его…?
— Гегридо, — опять подсказал Родж.
— Гегридо? Он что, преставился?
— В страшных мучениях, — подтвердил Саромо. — И, при загадочных обстоятельствах.
— Да обречет его Нергал на вечные желудочные колики! — взревел Лжеконан. — Что же он, паршивец, меня не дождался? Прежде чем откинуть копыта, он должен был избавить меня от этих телег, да сгноит Кром их скрипучие колеса! Куда теперь везти треклятые деньги? Кому? Кто сейчас правит в Даисе? — гневно сверкая глазами, он ждал ответа от Саромо.
— Дама Когира, — ответил пленник, напуганный вспыльчивостью собеседника. — Зивилла, племянница покойного. По закону она может унаследовать должность губернатора, если большинство в совете нотаблей не выскажется против. Но обстоятельства кончины правителя весьма туманны, и вдобавок он скончался в день возвращения госпожи Зивиллы из апийского плена…
— Вы хотите сказать, — перебил Лжеконан, — что когирский трон сейчас пустует? Что совет нотаблей не отдает власть госпоже Зивилле? Что, по его мнению, это она спровадила дядюшку на серые равнины?
Саромо потупился, затем неохотно произнес:
— Вообще-то, госпожа Зивилла не изволила собрать нотаблей на заседание. Ее несчастный дядя скончался, едва отужинав в ее обществе, а рано утром на площадях Даиса герольды объявили о ее вступлении на престол Когира. Представляете? Она теперь не губернатор и не градоначальница, она королева! Когир больше не провинция Нехрема, а самостоятельное государство. Совет нотаблей распущен. Мыслимое ли дело? Нарушена клятва вассала, Нехрем, полуразоренный войной, предан и брошен на произвол судьбы! И все это буквально в одночасье! Дальше — больше: несколько благородных вельмож, в том числе мой любимый дед, спешат во дворец заявить протест… и не возвращаются! А вскоре после этого герольды объявляют об аресте и заточении в темницу «группы заговорщиков»! Их судьбу разделяют лучшие воины дворцовой и городской стражи, а из черни, из отъявленных негодяев набирается личная гвардия новоиспеченной королевы! Как вам это нравится, господа?
— Как нам это нравится? — Лжеконан с ухмылкой посмотрел на сотника. — Нулан, как нам это нравится?
Сотник благодушно кивнул.
— Все, как я и обещал. Бен-Саиф человек серьезный, слов на ветер не бросает.
Саромо переводил непонимающий взгляд с киммерийца на степняка и обратно.
— Бен-Саиф? Кто такой?
— Один прорицатель, спустившийся с гор. — Лжеконан усмехнулся. — А вы, надо полагать, взяли на себя неприятную и опасную задачу сообщить Токтыгаю об измене вчерашних союзников?
Саромо пожал плечами.
— Вы почти угадали. Нотабли все-таки встретились. Негласно. В замке по соседству с нашими землями. По праву единственного наследника я участвовал в заседании совета вместо дедушки. Мы приняли решение рассказать обо всем Токтыгаю и отстранить, если получится, госпожу Зивиллу от власти. Если же это не удастся, мы объединим свои дружины в одну армию, изолируем столицу и будем держать осаду до подхода войск Токтыгая. Меня, как самого молодого из участников заседания, попросили незамедлительно отправиться в Самрак на самом быстром скакуне из моей конюшни, без вооруженной охраны, чтобы не привлекать внимания патрулей на дорогах. Из-за сожженного моста мне теперь придется делать огромный крюк, и я вас убедительно прошу не задерживать меня, если вы небезразличны к судьбе нашего государства.
— Ну, уж нет. — Лжеконан усмехнулся и помотал головой. — Этак Когир снова останется без хозяина, и я до скончания века не избавлюсь от проклятого обоза. Знаете, мой друг, у меня такое чувство, что судьба вашего драгоценного государства в полном порядке. Госпожа Зивилла превосходно справится с ролью королевы. У нее есть хватка, вам не кажется? Так что едва ли стоит расстраивать Токтыгая из-за сущих пустяков. Нет, благородный рыцарь. Мы лучше порадуем ее величество Зивиллу. Привезем ей голову изменника и доносчика. И если она действительно, как вы изволили выразиться, набирает личную гвардию из отъявленных негодяев, то нас она непременно возьмет к себе под крылышко. Мы, граф, самые что ни на есть отъявленные негодяи. Которые очень давно не потрошили и не поджаривали таких патриотичных, родовитых, добропорядочных господ, как вы. В этой голой степи туговато с развлечениями, знаете ли. Увы, граф Саромо. Обижайтесь, не обижайтесь, но отпустить вас живым я не возьмусь. Меня просто-напросто не поймут. — Рослый киммериец встал и, глядя в круглые от ужаса глаза, расхохотался. — Мужайтесь, мой друг. Вас ждет суровое испытание.
* * *
Жужжание оборвалось. Огромная упитанная муха с блестящим зеленовато-синим брюшком опустилась на подставленную ладонь Луна.— Только она и вернулась, — пояснил бывший монах-эрешит своему спутнику и командиру. — Еще я отправлял шмеля, стрекозу и двух слепней. Честно говоря, о слепнях я был лучшего мнения.
Бен-Саиф улыбнулся, прихлебывая из серебряного кубка любимое золотистое вино. Оно уже отдавало уксусом — что поделать, жара. Ладно, подумал сотник, не сегодня-завтра оно кончится. И вздохнул: одним богам известно, когда еще доведется пополнить запасы.
— Может быть, в пути госпожа Зивилла ненароком прихлопнула их, когда они решили подкрепиться? — Не дожидаясь ответа, Бен-Саиф задал вопрос по существу: — Ну, и какие новости принесла на хвосте твоя воспитанница?
— Погоди. — Лун с отрешенным выражением лица сидел на кошме, всматривался в черные бисеринки фасеточных глаз. Муха на его ладони машинально потирала передние ножки. Некоторое время спустя Лун удовлетворенно кивнул и водворил крылатую разведчицу в широкогорлую склянку.
— Готово? — осведомился Бен-Саиф. Лун снова кивнул и безрадостно сообщил:
— Далеко не самый лучший из наших вариантов. Ей пришлось устранить губернатора.
Бен-Саиф, в нетерпении ходивший взад-вперед по шатру, ударил кулаком по центральному шесту.
— Упрямый верноподданный болван! Чем лучше я узнаю людей, тем больше убеждаюсь, что с ними совершенно невозможно иметь дело. Они всегда поступают себе во вред и ради этого готовы отказаться от любой выгоды. Как я теперь понимаю легендарного Ну-Ги, который добровольно отрекся сначала от несметных богатств, затем от великого могущества, и, в конце концов, сам себя посадил на цепь. Что за удовольствие править душевнобольными!? Надо полагать, у дамы Копира не все идет гладко?
— Далеко не все. У нее много друзей среди молодых дворян, некоторые скрепя сердце встали на ее сторону. Ей удалось поладить с личной губернаторской гвардией, выплатив утроенное жалованье и пообещав разделить между солдатами конфискованные земли мятежников, но городская стража разбежалась, и ее приходится набирать заново из всякого отребья. Мятежные дворяне сидят по своим замкам и угрожают осадить Даис, но не очень торопятся выполнить обещание, то ли гражданской войны боятся, то ли набега апийской конницы на их беззащитные владения. Зивилла опасается, что, если и дальше все будет складываться подобным образом, никакой осады не понадобится, ее просто-напросто схватят и выдадут совету нотаблей гвардейцы или поднимут на копья бандиты из городской стражи, которая разлагается почти с той же быстротой, что и создается. Ей срочно нужна наша помощь, чтобы «образумить» дворян, а еще необходима сильная рука, способная удержать в узде новое войско.
Бен-Саиф нагнулся, поднял с кошмы кубок с недопитым вином. В глубокой задумчивости он ходил по шатру мимо Луна, сидевшего с безучастным видом, изредка делал маленькие глотки и морщился. Его размышления прервал грубый голос апийского воина, который бесцеремонно откинул полог и просунул в шатер голову, сроду не знавшую мытья.
— Бен-Саиф? — Апийский десятник подслеповато щурился в полумраке. — Тебя Каи зовет, давай, пошевеливайся.
Голова исчезла. Бен-Саиф повернулся к Луну с кривой улыбкой.
— Вот так-то, брат. «Давай, пошевеливайся». Мы тут больше не в чести. Поезжай к Зивилле. Там ты сейчас нужнее. Если за два дня вы не справитесь с мятежом, Токтыгай воспрянет духом и не захочет слушать наших послов. И тогда Каи-Хан возьмет Бусару и двинется на Самрак.
Лун пожал плечами.
— Все равно рано или поздно нашей гвардии придется влезть в эту кашу.
— Чем позже, тем лучше, — возразил Бен-Саиф. У себя в шатре его ждал Каи-Хан, медлительность агадейца лишь подливала масла в костер его злобы, а Луна ни в чем не требовалось убеждать, он и сам все понимал отлично. И все же он позволил себе выразить сомнение. А Бен-Саиф, видя, что его флегматичный друг нервничает, позволил себе напомнить: — Одно дело — вековая распря нескольких полудиких племен, в которой, наконец, побеждают здравый смысл и общая выгода, и совсем другое — нашествие непобедимых колдунов из страны, которую здешний люд приучается ненавидеть с рождения. Мы способны шутя разгромить армию Токтыгая, превратить Когир в выжженную пустыню и выморить бандитский Ап, даже не приближаясь к его границе. На этом мы бы выиграли несколько недель, зато против нас ополчился бы весь мир. История знает десятки завоевателей, бросавших вызов всему человечеству. И каждый из них в итоге проиграл. Проиграем и мы, если будем идти проторенной ими дорогой. Где-нибудь непременно застрянем. Может, в Вендии, а может, на Боссонских торфяниках. Неважно. В этом мире на любой меч всегда находился лучший меч, на любую магию — более могущественная магия. Нет, Лун, традиционный прямой путь не для нас. Мы идем окольным, но он непременно окажется самым коротким. И только он приведет к победе. Вот увидишь.
Наклоняясь к проему выхода, сотник бросил последний взгляд на друга и увидел на его лице вялую улыбку.
* * *
В хитроумном устройстве из трубок и сосудов с разноцветными жидкостями заклокотал дым. Каи-Хан оторвался от мундштука, уронил голову на бархатную подушку, несколько мгновений полежал неподвижно, а затем размежил дрябрые веки и скосил на агадейца черные со слюдяным блеском глазки.— Чем могу быть полезен? — вежливо спросил Бен-Саиф, которому хозяин шатра не предложил сесть.
— Кое-чем можешь. — Каи-Хан снова присосался к кальяну, поперхнулся дымом и выругался. — Я приказал парням разбирать шатры. Выступаем на Бусару. Ты подсобишь ее взять.
— На Бусару? — Бен-Саиф не поверил собственным ушам. — Ты в своем уме?
Соправитель Апа рывком принял сидячее положение и сказал, буравя горногвардейца недобрым взглядом:
— В армии полным-полно шпионов моего недоношенного братца. Авал уже наверняка пронюхал, что я потерял обоз с огромными деньжищами. Готов признать, тут виновата моя собственная глупость. Но кто, если не твой прихвостень, обделал мне рожу попугайским дерьмом? Как теперь прикажешь отмываться? Сколько недель мы уже торчим в этой поганой степи? Парни шалеют от скуки, и разве я вправе их осуждать? А в Бусаре уйма всякого добра, бабья и пойла, и какого сучьего демона мы должны колоть для сучьих агадейцев сучьи орехи? Возьмем город, погуляем маленько, а там и по домам с приличной добычей. На кой ляд нам падение Нехрема? Если твой король Абакомо наложит на эти края загребущую лапу, нам просто-напросто некого будет грабить. Не с вами же, колдунами, воевать.
К лицу Бен-Саифа прилила кровь, рот превратился в тонкую прямую черточку. Усилием воли сотник заставил себя разжать челюсти.
— Когда Токтыгай примет наши условия, — медленно проговорил он, — ты получишь огромную дань. О твоей добыче будут петь в сагах.
Кай-Хан невесело рассмеялся.
— Дорогой ты мой! Когда я возьму Бусару, Токтыгай просто не посмеет отвергнуть твои условия. А ты не посмеешь отвергнуть мои. Ибо они очень скромны и доходчивы. Токтыгай дает мне двести телег с деньгами и золотой утварью, а ты столько же повозок с вашим чудо-оружием. «Нектар Мушхуша», «стрелы Нергала», «слезы Инанны», ну, и еще кое-что.
— Зачем тебе наше оружие, — раздраженно спросил сотник, — если твои люди не умеют с ним обращаться? Только перекалечат друг друга.
— Заметь: я перечислил только то, что попроще. К чему уже попривыкли мои оболтусы. И потом, что значит жизнь нескольких тупиц, когда речь идет о свободе целого государства? — Соправитель Апа ухмыльнулся. — Да, Бен-Саиф, это самое главное мое условие. Мы подписываем договор о мире. Не с Токтыгаем, а с Абакомо, хотя у нас с Агадеей нет общей границы. И если вдруг у твоего хитрозадого короля появится идея прибрать к рукам и наши земли, мы будем отстаивать свою независимость с оружием в руках. С вашим оружием.
— Неглупо. — Бен-Саиф хмуро кивнул. — При такой боевой мощи у тебя сразу вырастет престиж, и Авал-Хан поостережется строить козни. В принципе, я ничего не имею против. — «Когда придет черед Апа, — пообещал он мысленно, — тебя, гнус, ничто не спасет». — Но с чего ты взял, что Абакомо примет такие условия?