Страница:
В полумраке насмешливо блеснули синие глаза.
— Я несказанно польщен, о мудрый Хагафи. С радостью принимаю твое приглашение. Надеюсь, когда сладкоголосый акын утомится, мы с тобой все-таки потолкуем о деле за фиалом доброго агадейского вина, коего у тебя будет море разливанное, если только пожелаешь.
Хагафи надменно фыркнул, но язык — совершенно против воли хозяина — облизал тонкие губы.
Родж икнул, из длинных рук вывалился ситар с разорванными струнами. Тарк выругался, опустился рядом на корточки и стал безжалостно растирать ему уши. Бритунец вскрикнул от боли, попытался вырваться, — не тут-то было. Получив, наконец, свободу, он отполз от командира на четвереньках, повернулся к нему и выкрикнул несколько бессвязных ругательств.
Афгулы плясали вокруг костра. Плясали истово, переплетя руки, опустив головы и сопровождая каждый прыжок хоровым возгласом «Йох!» Скорее всего, предком этого танца был ритуал отпевания мертвых, но хоровод вполне годился и для дружеской пирушки. Он здорово заводил. Перед встречей с афгулами Тарк строго-настрого предостерег своих людей, чтобы не напивались, и теперь разозлился не на шутку — больше половины его отряда не вязало лыка. Только сотня Нулана осталась целомудренно трезвой — и апийцы, и когирские новобранцы побаивались своего неулыбчивого командира.
От костра донесся хохот. Живое кольцо выронило сомлевшего плясуна и тут же сомкнулось вновь. Тарк ободрился: ага, вонючки, все-таки и вас пронимает! В нем тоже клокотало агадейское вино, хмель просился на волю, звал петь и прыгать вокруг огня. Как в детстве на киммерийских тризнах. Афгулы веселились от души, их военный вождь ходил от костра к костру с тыквой-горлянкой в обнимку и бессвязно, нудно рассказывал легенду о парящем соколе, родоначальнике гордого и бесстрашного клана афгулов во времена незапамятные свившем гнездо в этих суровых горах.
— Он кружил над седыми вершинами, — бубнил Хагафи, то и дело прерываясь, чтобы запрокинуть над кривозубым ртом посудину, — и ветер (буль-буль)… жесткий ветер афгульских теснин отачивал сабли его крыл. Копье его клюва всегда целилось вниз, а кинжалы когтей ждали (буль-буль)… своего часа. Он парил над черными склонами, и не было равных ему в умении… Не было равных ему в умении…
— Парить над черными склонами и вить гнезда на седых вершинах, — без тени насмешки в голосе подсказал Тарк, обняв вождя за худые жилистые плечи.
Хагафи недовольно высвободился и замотал головой.
— В умении выбирать жертву себе по силам! Чтобы бить наверняка, а потом приносить, кровавое мясо горластым птенцам и верной соколихе! Но однажды (буль-буль)… вот в этом самом ущелье появился человек с луком и стрелами. И рек — о сокол, парящий в лазурной выси, я пришел к тебе с миром. Я принес кровавое мясо и (буль-буль)… выгодное предложение. — Хагафи захихикал. — О гордый крылатый хищник! Если не захочешь меня выслушать, я повернусь и уйду на цыпочках. Стань моим слугой, вольный сокол, и у тебя всегда будет вдоволь кровавого мяса. Тебе ничего не придется делать, лишь изредка взлетать и терзать птицу, на которую я укажу. А за это я никому не дам тебя в обиду. Ни коршуну с запада, ни ястребу с востока, ни орлу (буль-буль)… с севера, ни беркуту с юга. Соглашайся, пташечка, говорил охотник. Если откажешься, я тебе, конечно, принуждать не стану, но гляди, как бы шальная стрела вот из этого лука не прервала твой величавый полет. — Хагафи снова хихикнул и бросил пустую бутыль в костер. — И знаешь, что ответил парящий сокол? Угадай, Конан!
Тарк смотрел на афгульского вождя с улыбкой, но в глазах не было и тени добродушия.
— Что он, конечно, наотрез отказался бы, — осторожно произнес киммериец, — если бы в гнезде на седой вершине его не ждала верная соколиха с горластыми птенцами. Если бы эти горы изобиловали дичью, доступной его крепкому клюву и острым когтям. Если бы за свои дары щедрый охотник не требовал сущего пустяка.
— Хе-хе-хе! Ай да Конан! Ай да лис! — Афгул тряс головой и держался за живот. — Ну, так и быть, скажи, чего требует щедрый охотник за свои дары.
Тарк ответил, тщательно подбирая слова:
— Его величество император Агадеи предлагает зачислить весь твой клан в состав горной гвардии. Если согласишься, тебе будет присвоен чин тысяцкого и назначено денежное содержание. Твои люди, разумеется, тоже будут получать хорошее жалованье. Короче говоря, сытая жизнь и почетная служба по охране этих перевалов…
Афгул зашелся хохотом, аж присел. Внезапно он умолк и посмотрел на Тарка в упор, и киммериец внутренне содрогнулся — из глаз афгульского вождя начисто исчез хмель.
— А если я откажусь, — процедил он, — как поступит щедрый охотник?
Тарк набычился и пожал плечами. За спиной афгула зашевелился на земле в стельку пьяный Родж.
— Я тебе скажу, как он поступит, — проговорил Хагафи, не дождавшись ответа. — Вскинет лук, чтобы продырявить гордому соколу зоб. А хочешь звать, киммериец, чем кончается наша легенда? А? Я скажу. Сокол ничего не ответил и не стал доживаться, когда человек поднимет лук. Он сложил крылья и камнем упал на охотника. А потом преспокойно взлетел на седую вершину и принес верной соколихе глаз щедрого гостя.
Он умолк и надменно посмотрел на Тарка. Пошатываясь, от костра подошли пятеро рослых афгулов и встали рядом с вождем. Хагафи оглянулся за них и заухмылялся.
— Абакомо хоть и сопливый щенок, но смышлен не по годам. Знал, кого послать в ваши горы. Конана из Киммерия, героя вольного Гулистана. Любого другого мы бы и слушать не стали. Выдрали бы ему глаза, засушили и подарили верным женам. Но ты — Конан. Мы тебя не обидим. Как можно? Мы же про тебя песни поем. Нет, давай-ка мы вот как поступим. Ты ложись спать, а утром езжай своей дорогой. В Агадею, в Пандру, в Вендию — куда захочешь. Пошлину заплати и езжай.
— Что? — прорычал киммериец. — Что за бред, клянусь Кромом?! Какую еще пошлину?
Рослые афгулы неторопливо взялись за сабли. Хагафи осклабился.
— Что значит — какую? Положенную. Дорогой нашей пользовались? Пользовались. А коли так, надо платить. Два серебряка с пешего, пять — с конного, золотой — с телеги. У тебя три сотни верховых, стало быть…
— Хагафи! — взревел Тарк. — Ты что, сдурел? Мы ж тебе императорские дары привезли!
— Дары? — Хагафи хихикнул. — Так то дары, а пошлина — это, брат, совсем другое дело. Да ты и сам говоришь: дары императорские. Стало быть, не твои. Кабы тут Абакомо с вами был, я б его задаром отпустил. Надо заплатить, Конан, — добавил он увещевающе. — Раз положено, значит, плати. О чем тут спорить?
Родичи Хагафи посмеивались, держась за рукояти сабель. Рядом с Тарком из надежных парней был только подвыпивший Ямба, он давно бросил дурацкий бубен и напряженно следил за разговором. Между Хагафи и костром Родж с мычанием поднялся на четвереньки.
— И верно, не о чем спорить. — Тарк порывисто отвязал от пояса кошелек и протянул вождю афгулов. — Держи, тут одно золото. Даже больше, чем ты просишь.
Хагафи недоверчиво посмотрел на кошелек, затем на Лжеконана. Тарк позвенел монетами. Афгул медленно протянул руку.
Тарк подпрыгнул и двинул его в грудь обеими ногами. Киммериец был раза в два тяжелее афгульского вождя и на голову выше; в удар он вложил все свои силы. Хагафи кувырком перелетел через Роджа и распластался поперек костра. Ночной стан огласился диким визгом.
Пятеро афгулов с ревом кинулись на Тарка и Ямбу. Один из них сразу напоролся на меч киммерийца, другой успел только замахнуться саблей; Ямба налетел на него, словно черная пантера, и опрокинул навзничь. Проворная рука десятника нашарила на поясе стилет, афгул крякнул от боли, вытянулся под кушитом, посучил ногами и испустил дух. Ямба не успел встать — на него обрушился кто-то тяжелый, мокрый, тошнотворно пахнущий… Обезглавленный труп! Ужом выползая из-под тяжеленного мертвеца, Ямба успел заметить, как танцоры возле соседнего костра падают замертво под градом стрел, как командир теснит двух дюжих противников, как люди Нулана расправляются с афгулами, которые мечутся среди огней и шатров.
Наконец кушит высвободился и, улучив момент, метнул окровавленный стилет в шею одного из противников Тарка. Четырехгранный клинок задел левое предплечье, афгул вскрикнул и схватился за рану, не выпуская сабли из руки, и в то же мгновение меч Тарка рассек ночной воздух, как рассекает темную воду пруда серебристая рыбина, и ужалил горца в живот. Следующий удар — наотмашь — раскроил череп.
Пятый афгульский воин теперь только отбивался. Все его товарищи полегли под мечами и стрелами, вождь заходился криком в костре. Парируя саблей яростные удары, он готовился принять смерть, как подобает мужчине. Он видел, что противник выдыхается, но из его собственных мышц силы уходили гораздо быстрее. Несколько лучников держали его на прицеле, дожидаясь команды от синеглазого киммерийца.
— Конан! — Афгул не узнал собственного голоса. — Ты мерзавец. Но все-таки я горжусь, что умру от твоей руки.
Рослый длинноволосый воин расхохотался.
— Ты не умрешь, падаль, ты сдохнешь, — сказал он, выбив саблю из руки афгула. — А чтобы ты не слишком гордился, знай, что я не Конан. Я Тарк, старый должник этого ублюдка, о котором вы сложили дурацкие песни. Но это моя маленькая тайна. И сейчас ты ее унесешь на серые равнины.
Отрубленная по плечо рука упала на вытоптанную траву, горец охнул и повалился ничком. Тарк всадил ему меч в спину, выпрямился, бешеным взором окинул утихающий лагерь. К нему со всех сторон приближались люди из его отряда, вытирали клинки на ходу. Хагафи визжал и катался на красных углях.
Родж снова поднялся на четвереньки, затем кое-как — во весь рост. Рыгнул. С пьяной ухмылкой посмотрел на тысяцкого. Пнул умирающего в костре вождя парящих соколов и замахал руками, чтобы не упасть.
— Дерьмо! — Тарк слегка успокоился. — Сотник называется! Очухаешься — шкуру сдеру.
— Да брось, командир, все же обошлось, — заступился за друга Ямба. — Просто устали парни, вот и не рассчитали силенки. Даже Байрам в афгульском шатре задрых, чего ж ты от Роджа требуешь?
— Ай! — вскрикнул Родж и удивленно посмотрел на деревянный колышек с вороньими перьями на конце, выросший из его груди. — Это че?
— Лучники! — Тарк присел на корточки, завертел головой, высматривая в потемках вражеских стрелков. В пяти шагах от него плотный наисец крякнул от боли и выпустил булаву из пробитой руки.
— На склонах! — крикнул тысяцкий. — А ну, все от костров! Живо!
Повторять команду не пришлось. Его люди растворились во мраке, но невидимых лучников это не остановило. Они били в шевелящиеся тени. И на голоса.
— Нулан! — окликнул Тарк, и под ногами в землю впилась стрела. — Людей на склоны, быстро!
— Уже сделано, командир.
— Вот гады! — глухо произнес Родж у костра и вытянулся поперек Хагафи.
«А-а, Кром! — мысленно произнес Тарк. — Этак нас всех продырявят. Загостились, пора и честь знать».
Глава 3
— Я несказанно польщен, о мудрый Хагафи. С радостью принимаю твое приглашение. Надеюсь, когда сладкоголосый акын утомится, мы с тобой все-таки потолкуем о деле за фиалом доброго агадейского вина, коего у тебя будет море разливанное, если только пожелаешь.
Хагафи надменно фыркнул, но язык — совершенно против воли хозяина — облизал тонкие губы.
* * *
— Во дают! — восхищался Ямба, истязая афгульский бубен. — Ай да горцы! Ай да оборванцы! А ты говорил, пить не умеют. — Он оглянулся на Роджа и сверкнул белками глаз.Родж икнул, из длинных рук вывалился ситар с разорванными струнами. Тарк выругался, опустился рядом на корточки и стал безжалостно растирать ему уши. Бритунец вскрикнул от боли, попытался вырваться, — не тут-то было. Получив, наконец, свободу, он отполз от командира на четвереньках, повернулся к нему и выкрикнул несколько бессвязных ругательств.
Афгулы плясали вокруг костра. Плясали истово, переплетя руки, опустив головы и сопровождая каждый прыжок хоровым возгласом «Йох!» Скорее всего, предком этого танца был ритуал отпевания мертвых, но хоровод вполне годился и для дружеской пирушки. Он здорово заводил. Перед встречей с афгулами Тарк строго-настрого предостерег своих людей, чтобы не напивались, и теперь разозлился не на шутку — больше половины его отряда не вязало лыка. Только сотня Нулана осталась целомудренно трезвой — и апийцы, и когирские новобранцы побаивались своего неулыбчивого командира.
От костра донесся хохот. Живое кольцо выронило сомлевшего плясуна и тут же сомкнулось вновь. Тарк ободрился: ага, вонючки, все-таки и вас пронимает! В нем тоже клокотало агадейское вино, хмель просился на волю, звал петь и прыгать вокруг огня. Как в детстве на киммерийских тризнах. Афгулы веселились от души, их военный вождь ходил от костра к костру с тыквой-горлянкой в обнимку и бессвязно, нудно рассказывал легенду о парящем соколе, родоначальнике гордого и бесстрашного клана афгулов во времена незапамятные свившем гнездо в этих суровых горах.
— Он кружил над седыми вершинами, — бубнил Хагафи, то и дело прерываясь, чтобы запрокинуть над кривозубым ртом посудину, — и ветер (буль-буль)… жесткий ветер афгульских теснин отачивал сабли его крыл. Копье его клюва всегда целилось вниз, а кинжалы когтей ждали (буль-буль)… своего часа. Он парил над черными склонами, и не было равных ему в умении… Не было равных ему в умении…
— Парить над черными склонами и вить гнезда на седых вершинах, — без тени насмешки в голосе подсказал Тарк, обняв вождя за худые жилистые плечи.
Хагафи недовольно высвободился и замотал головой.
— В умении выбирать жертву себе по силам! Чтобы бить наверняка, а потом приносить, кровавое мясо горластым птенцам и верной соколихе! Но однажды (буль-буль)… вот в этом самом ущелье появился человек с луком и стрелами. И рек — о сокол, парящий в лазурной выси, я пришел к тебе с миром. Я принес кровавое мясо и (буль-буль)… выгодное предложение. — Хагафи захихикал. — О гордый крылатый хищник! Если не захочешь меня выслушать, я повернусь и уйду на цыпочках. Стань моим слугой, вольный сокол, и у тебя всегда будет вдоволь кровавого мяса. Тебе ничего не придется делать, лишь изредка взлетать и терзать птицу, на которую я укажу. А за это я никому не дам тебя в обиду. Ни коршуну с запада, ни ястребу с востока, ни орлу (буль-буль)… с севера, ни беркуту с юга. Соглашайся, пташечка, говорил охотник. Если откажешься, я тебе, конечно, принуждать не стану, но гляди, как бы шальная стрела вот из этого лука не прервала твой величавый полет. — Хагафи снова хихикнул и бросил пустую бутыль в костер. — И знаешь, что ответил парящий сокол? Угадай, Конан!
Тарк смотрел на афгульского вождя с улыбкой, но в глазах не было и тени добродушия.
— Что он, конечно, наотрез отказался бы, — осторожно произнес киммериец, — если бы в гнезде на седой вершине его не ждала верная соколиха с горластыми птенцами. Если бы эти горы изобиловали дичью, доступной его крепкому клюву и острым когтям. Если бы за свои дары щедрый охотник не требовал сущего пустяка.
— Хе-хе-хе! Ай да Конан! Ай да лис! — Афгул тряс головой и держался за живот. — Ну, так и быть, скажи, чего требует щедрый охотник за свои дары.
Тарк ответил, тщательно подбирая слова:
— Его величество император Агадеи предлагает зачислить весь твой клан в состав горной гвардии. Если согласишься, тебе будет присвоен чин тысяцкого и назначено денежное содержание. Твои люди, разумеется, тоже будут получать хорошее жалованье. Короче говоря, сытая жизнь и почетная служба по охране этих перевалов…
Афгул зашелся хохотом, аж присел. Внезапно он умолк и посмотрел на Тарка в упор, и киммериец внутренне содрогнулся — из глаз афгульского вождя начисто исчез хмель.
— А если я откажусь, — процедил он, — как поступит щедрый охотник?
Тарк набычился и пожал плечами. За спиной афгула зашевелился на земле в стельку пьяный Родж.
— Я тебе скажу, как он поступит, — проговорил Хагафи, не дождавшись ответа. — Вскинет лук, чтобы продырявить гордому соколу зоб. А хочешь звать, киммериец, чем кончается наша легенда? А? Я скажу. Сокол ничего не ответил и не стал доживаться, когда человек поднимет лук. Он сложил крылья и камнем упал на охотника. А потом преспокойно взлетел на седую вершину и принес верной соколихе глаз щедрого гостя.
Он умолк и надменно посмотрел на Тарка. Пошатываясь, от костра подошли пятеро рослых афгулов и встали рядом с вождем. Хагафи оглянулся за них и заухмылялся.
— Абакомо хоть и сопливый щенок, но смышлен не по годам. Знал, кого послать в ваши горы. Конана из Киммерия, героя вольного Гулистана. Любого другого мы бы и слушать не стали. Выдрали бы ему глаза, засушили и подарили верным женам. Но ты — Конан. Мы тебя не обидим. Как можно? Мы же про тебя песни поем. Нет, давай-ка мы вот как поступим. Ты ложись спать, а утром езжай своей дорогой. В Агадею, в Пандру, в Вендию — куда захочешь. Пошлину заплати и езжай.
— Что? — прорычал киммериец. — Что за бред, клянусь Кромом?! Какую еще пошлину?
Рослые афгулы неторопливо взялись за сабли. Хагафи осклабился.
— Что значит — какую? Положенную. Дорогой нашей пользовались? Пользовались. А коли так, надо платить. Два серебряка с пешего, пять — с конного, золотой — с телеги. У тебя три сотни верховых, стало быть…
— Хагафи! — взревел Тарк. — Ты что, сдурел? Мы ж тебе императорские дары привезли!
— Дары? — Хагафи хихикнул. — Так то дары, а пошлина — это, брат, совсем другое дело. Да ты и сам говоришь: дары императорские. Стало быть, не твои. Кабы тут Абакомо с вами был, я б его задаром отпустил. Надо заплатить, Конан, — добавил он увещевающе. — Раз положено, значит, плати. О чем тут спорить?
Родичи Хагафи посмеивались, держась за рукояти сабель. Рядом с Тарком из надежных парней был только подвыпивший Ямба, он давно бросил дурацкий бубен и напряженно следил за разговором. Между Хагафи и костром Родж с мычанием поднялся на четвереньки.
— И верно, не о чем спорить. — Тарк порывисто отвязал от пояса кошелек и протянул вождю афгулов. — Держи, тут одно золото. Даже больше, чем ты просишь.
Хагафи недоверчиво посмотрел на кошелек, затем на Лжеконана. Тарк позвенел монетами. Афгул медленно протянул руку.
Тарк подпрыгнул и двинул его в грудь обеими ногами. Киммериец был раза в два тяжелее афгульского вождя и на голову выше; в удар он вложил все свои силы. Хагафи кувырком перелетел через Роджа и распластался поперек костра. Ночной стан огласился диким визгом.
Пятеро афгулов с ревом кинулись на Тарка и Ямбу. Один из них сразу напоролся на меч киммерийца, другой успел только замахнуться саблей; Ямба налетел на него, словно черная пантера, и опрокинул навзничь. Проворная рука десятника нашарила на поясе стилет, афгул крякнул от боли, вытянулся под кушитом, посучил ногами и испустил дух. Ямба не успел встать — на него обрушился кто-то тяжелый, мокрый, тошнотворно пахнущий… Обезглавленный труп! Ужом выползая из-под тяжеленного мертвеца, Ямба успел заметить, как танцоры возле соседнего костра падают замертво под градом стрел, как командир теснит двух дюжих противников, как люди Нулана расправляются с афгулами, которые мечутся среди огней и шатров.
Наконец кушит высвободился и, улучив момент, метнул окровавленный стилет в шею одного из противников Тарка. Четырехгранный клинок задел левое предплечье, афгул вскрикнул и схватился за рану, не выпуская сабли из руки, и в то же мгновение меч Тарка рассек ночной воздух, как рассекает темную воду пруда серебристая рыбина, и ужалил горца в живот. Следующий удар — наотмашь — раскроил череп.
Пятый афгульский воин теперь только отбивался. Все его товарищи полегли под мечами и стрелами, вождь заходился криком в костре. Парируя саблей яростные удары, он готовился принять смерть, как подобает мужчине. Он видел, что противник выдыхается, но из его собственных мышц силы уходили гораздо быстрее. Несколько лучников держали его на прицеле, дожидаясь команды от синеглазого киммерийца.
— Конан! — Афгул не узнал собственного голоса. — Ты мерзавец. Но все-таки я горжусь, что умру от твоей руки.
Рослый длинноволосый воин расхохотался.
— Ты не умрешь, падаль, ты сдохнешь, — сказал он, выбив саблю из руки афгула. — А чтобы ты не слишком гордился, знай, что я не Конан. Я Тарк, старый должник этого ублюдка, о котором вы сложили дурацкие песни. Но это моя маленькая тайна. И сейчас ты ее унесешь на серые равнины.
Отрубленная по плечо рука упала на вытоптанную траву, горец охнул и повалился ничком. Тарк всадил ему меч в спину, выпрямился, бешеным взором окинул утихающий лагерь. К нему со всех сторон приближались люди из его отряда, вытирали клинки на ходу. Хагафи визжал и катался на красных углях.
Родж снова поднялся на четвереньки, затем кое-как — во весь рост. Рыгнул. С пьяной ухмылкой посмотрел на тысяцкого. Пнул умирающего в костре вождя парящих соколов и замахал руками, чтобы не упасть.
— Дерьмо! — Тарк слегка успокоился. — Сотник называется! Очухаешься — шкуру сдеру.
— Да брось, командир, все же обошлось, — заступился за друга Ямба. — Просто устали парни, вот и не рассчитали силенки. Даже Байрам в афгульском шатре задрых, чего ж ты от Роджа требуешь?
— Ай! — вскрикнул Родж и удивленно посмотрел на деревянный колышек с вороньими перьями на конце, выросший из его груди. — Это че?
— Лучники! — Тарк присел на корточки, завертел головой, высматривая в потемках вражеских стрелков. В пяти шагах от него плотный наисец крякнул от боли и выпустил булаву из пробитой руки.
— На склонах! — крикнул тысяцкий. — А ну, все от костров! Живо!
Повторять команду не пришлось. Его люди растворились во мраке, но невидимых лучников это не остановило. Они били в шевелящиеся тени. И на голоса.
— Нулан! — окликнул Тарк, и под ногами в землю впилась стрела. — Людей на склоны, быстро!
— Уже сделано, командир.
— Вот гады! — глухо произнес Родж у костра и вытянулся поперек Хагафи.
«А-а, Кром! — мысленно произнес Тарк. — Этак нас всех продырявят. Загостились, пора и честь знать».
Глава 3
Пока Конан и когирцы бродили по сожженному стану, осматривая мертвецов, царедворец Сеула Выжиги неподвижно сидел на гнилой колоде, точь-в-точь нахохлившаяся ворона. Когда к нему направился Конан, Тахем даже не шелохнулся, лишь скосил на него прищуренный глаз.
— Одни афгупы, — безрадостно сообщил Конан. — Клан Парящего Сокола, дальняя родня моих приятелей, западных вазулов. Мужчин перебили в драке, с остальными разделались позже. Их слегка помучили, а потом продырявили копьями. Даже не ограбили. Спешили, видать.
Тахем сокрушенно покачал головой.
— Подумать только, когирские рыцари пытают пленных, точно низменные апийцы… Не иначе, этот мир летит в пропасть. — Внезапно он вскинул голову и посмотрел Конану в лицо. — Убийцы никого из своих не оставили?
— Забрали с собой, если кто и погиб, — угрюмо ответил Конан.
— Прикажи своим людям посмотреть наверху. — Он указал на северо-восточный склон.
Конан окинул взглядом каменные выступы и осыпи вперемешку с лоскутами желтого дерна.
— Наверху? Зачем?
Стигиец с кряхтением поднялся, сделал несколько шагов к кострищу и указал на стрелу, торчащую из земли под тупым углом. По ее толщине и оперению Конан сразу определил, что стрела афгульская. Он пошарил взором по земле и обнаружил еще несколько стрел. Все они смотрели оперенными концами в одну сторону. На кромку северо-восточного обрыва.
Тахем поднял обломок стрелы с отпечатками окровавленных пальцев и холщовую тряпку в багровых пятнах.
— Когда наши друзья разделались с афгульскими мужчинами в стане, их обстреляли с горы. Похоже, кого-то зацепило. Но когирцы не отступили, а значит, они отогнали или перебили стрелков. Надо послать несколько человек наверх, пусть глянут, нет ли там мертвецов.
Конан кивнул — стигиец говорил дело. Дюжина спешенных воинов с мечами наголо вскарабкалась на обрыв и исчезла за кромкой. Вскоре один из них появился вновь и замахал руками.
— Кого-то нашли, — заключил Конан и торопливо двинулся вверх по круче. Осыпая ущелье жалобными стонами и кряхтеньем, Тахем следовал за ним.
На плоском гребне лежали четыре афгула с короткими луками в руках; рядом валялись полупустые колчаны. Убийцы подобрались к ним с тыла, двоих закололи в спину, двоим разрубили черепа. Все четверо были совсем еще мальчишки, лет по тринадцать-пятнадцать.
Когирские воины стояли к ним спиной и глядели вниз, на дно неширокой, но глубокой балки на другом склоне горы. Там лежал еще один труп, дорогой наряд и бронзовые доспехи ничем не напоминали грязные лохмотья афгулов. Осторожно ступая на шаткие плитки известняка и сланца, Конан спустился к мертвецу, взял за окровавленную руку, перевернул на спину. Мутные глаза уставились в безоблачное небо, из ноздри выползла упитанная муха и с недовольным жужжанием отлетела в сторонку.
— Апиец, — прохрипел рядом Тахем, держась за впалую грудь — его замучила одышка.
В темноте апийский воин свалился в балку, и острый камень проломил ему череп на макушке. Наверное, он даже вскрикнуть не успел, и товарищам не удалось его найти.
— Но откуда здесь люди Каи-Хана? — недоумевал стигиец. — И почему у них когирские доспехи и кони?
Конан уже все понял. Он повернулся к старику и безрадостно улыбнулся краешком рта.
— Это бандиты Тарка, дезертира из моего бывшего отряда. В Нехреме он изрядно нашкодил под моим именем, а после нанялся к барону Ангдольфо и шатался по Когиру с толпой подонков. Я надеялся, что взбучка под замком Парро слегка охладила его пыл.
— Кто-то убедил его взяться за старое, — задумчиво произнес стигиец. — И этот «кто-то» совершенно перестал стесняться в выборе средств. Тебя боятся, Конан. Пытаются натравить афгулов. Абакомо не сумел тебя купить и теперь хочет уничтожить.
Конан задумчиво смотрел вдаль, сцепив руки за спиной.
— Вот бы с ним потолковать, — произнес он чуть позже.
Старик фыркнул.
— И думать забудь! За своими горами Абакомо недосягаем. Видел бы ты, что он сделал с моим племянником! А ведь тот был не чета тебе — настоящий чародей, великий искусник! У самого Тот-Амона в фаворе…
Не слушая стигийца, Конан повернулся и стал спускаться в ущелье.
Горцы рядились в лохмотья и почти никогда не мылись, но очень заботились о доспехах и оружии. Ощупывая шеренги зорким взглядом, Конан различал тяжелые забарские кинжалы, длинные пики, кривые сабли, короткие луки. Выражения обветренных лиц не сулили ему ничего хорошего. Некоторых всадников Конан узнавал — вместе с ними он ходил в набеги на Пешкаури, а потом громил туранскую конницу Ездигерда. С ними он делил добычу, пищу и ночлег. А теперь они жаждут его крови.
— Тебе-то зачем ехать? — устало спросил он стигийца.
— У меня предчувствие, — глухо ответил Тахем. — Если не все выйдет, как задумано, моя помощь может пригодиться. А тебе нельзя вмешиваться ни в коем случае. Старайся не показываться афгулам на глаза. Тебя тут любая собака по одному запаху узнает.
Конан кивнул, поднял руки, повертел перед носом черными кистями. Брезгливо тряхнул головой, взметнув десятками тонких косичек.
— Ладно, будь что будет. — Сонго дал коню шпоры и поехал к афгульским шеренгам.
Сутулый стигиец на чалом мерине двинулся следом. Афгульские кони нетерпеливо гарцевали в строю, наездники перекликались низкими гортанными голосами. Их предводитель — мускулистый бородач средних лет с кривыми ногами и широким торсом — обжигал парламентеров взором голодного тигра.
Сонго остановил коня, салютовал афгульскому вождю мечом и, убрав его в ножны, представился:
— Я тысяцкий Тарк, командир конной стражи Даиса. По личному приказу ее величества Зивиллы, королевы Когира, преследую шайку дезертиров, чьи злодеяния неисчислимы. По нашим сведениям, преступники укрылись в этом ущелье. Невдалеке отсюда мы обнаружили предательски умерщвленный клан парящего сокола и поняли, что дезертиры и здесь продолжают бесчинствовать. Мы надеемся, что вы не станете препятствовать нам, а напротив, окажете содействие в поимке…
— Кто, — хрипло произнес афгул, — атаман шайки? Сонго пробрала дрожь — столько злобы звучало в голосе афгульского вождя.
— Некто Конан, — ответил светловолосый когирец. — Он из киммерийцев. Бывший наемник.
Вождь афгулов скрипнул зубами и опустил голову. Не отрывая взгляда от луки своего седла, он процедил сквозь зубы:
— Выходит, это все-таки правда. Конан вернулся в Гимелианские горы, но он уже не тот смелый и благородный воин, которому мы могли доверять, как себе самим. Теперь на добро он отвечает подлостью, на дружбу и гостеприимство — предательским ударом в спину. — Вождь приподнял голову, взглянул исподлобья на Сонго и добавил: — Из клана парящего сокола не осталось в живых никого. Люди Конана собирались пощадить детей, но рассвирепели, когда их обстреляли с горы малолетние сыновья и племянники Хагафи. На рассвете бандиты привязали детей к ишакам и погнали по ущелью, а сами скакали следом и упражнялись в метании дротиков и стрельбе из луков по живым целям. Мы кочевали по равнине и днем наткнулись на Фагье, девочку из клана Хагафи, она была еще жива, хоть и получила четыре стрелы. Фагье достался самый прыткий осел, вынес ее на равнину, и там бандиты прекратили погоню. Я сразу собрал воинов и повел их в ущелье. Похоже, мы опоздали.
— Увы, — подтвердил Сонго. — Но вряд ли Конан мог уйти далеко. Мы рассчитываем на вашу помощь.
Вождь сокрушенно вздохнул.
— Там уже не наша земля. Там Вендия, провинция Саханта, а южнее, за кряжем Химачал, лежит плодородная долина Собутан. Время от времени мы спускаемся с гор и пасем овец на северной окраине Саханты, кшатрии из пограничных фортов смотрят на это сквозь пальцы, но зайти в глубь вендийской провинции они нам не позволят. Да мы и сами не посмеем. С легкой руки Конана афгулы и вендийцы наладили здесь мир, и я не хочу его разрушить даже ради святого возмездия. Уж не обессудь, Тарк. Мы тебя не задерживаем, но и помочь не беремся. Поезжай и добудь своей королеве голову негодяя, а нам, если не жалко, отдай его правую руку, обагренную кровью несчастных соколят. Мы ее провезем по всем кочевьям и селеньям, и отныне в наших горах имя Конана будет самым грязным ругательством. Езжайте дальше. Только сначала дозволь мне посмотреть вблизи на твоих людей, ладно? Я, конечно, верю, что ты тот, за кого себя выдаешь, но ведь не зря мудрецы говорят: доверяй, но проверяй. Или ты не согласен?
Вождь испытующе смотрел на Сонго, а у того мурашки бежали по спине. О воинах Гулистана и их ловкости в обращении с клинками по свету ходили легенды. Сабля вождя покоилась в ножнах, знаменитый забарский кинжал — за широким матерчатым поясом, а сам афгул — рыхлый, с землистой кожей лица и мешками под глазами — не походил на ловкого и искусного бойца. Но за последние недели Сонго крепко-накрепко усвоил: внешность бывает обманчива.
— О чем разговор, — ответил он самым что ни на есть беззаботным тоном. — Смотри, сколько душе угодно.
— Ну, так поехали. — Афгул приподнял нагайку и вдруг повернул голову к Тахему. — А ты побудь здесь.
— Я? — Стигиец растерянно заморгал. — Это еще зачем?
— Да просто так. — Афгул ухмыльнулся, но глаза остались суровыми. — Мне спокойнее будет.
Он легонько хлестнул коня, и тот неспешной рысью понес его к когирцам. Сонго поехал вслед, а испуганный заложник остался возле серых рядов.
В полуброске копья от сверкающих когирских шеренг афгул дернул поводья. Сонго остановился рядом, поглядел на вождя и встревожился. В профиль афгул напоминал хищную птицу, высматривающую добычу с утеса; под горбатой переносицей раздувались ноздри. Сонго понял, что афгул разглядывает поочередно каждого воина, не упускает самой ничтожной детали внешности. Ищет кого-то по приметам, догадался когирский дворянин. Конана, кого же еще?
Он покрылся холодным потом, когда взор афгула, пройдя по всему строю конницы, вдруг резко перескочил обратно на Конана. Киммериец держался непринужденно — скалил зубы, балагурил о чем-то с соседями. Грязные косички подпрыгивали, когда он поворачивал голову, но при этом веки киммерийца оставались полуопущенными. Афгул не мог, никак не мог заметить, что у этого когирского солдата зрачки необычного цвета.
Но вождь не сводил с Конана глаз, и тревога Сонго переросла в страх. Что-то не так! Он увидел, как ладонь афгула медленно двинулась к рукояти кинжала.
— Все в порядке? — спросил он бесцветно.
— А? — Вождь резко повернул голову, и откровенная ненависть на его лице сменилась совершенно неискренним дружелюбием. — Да, Тарк, все в порядке. Кроме одного пустячка.
— Пустячка? — с натужным спокойствием переспросил Сонго. — Что ты имеешь в виду?
Дружелюбие вновь сменилось ненавистью.
— А то, что никто из вас, подлых убийц, не уйдет живым с этого перевала. И первым подохнешь ты!
Сонго вскинул руки, чтобы защититься от разящей стали, и вскрикнул от острой боли. Брызнула кровь. Афгул с проклятием отдернул кинжал, а Сонго — пробитую ладонь. Клинок снова взметнулся, чтобы вслед за хищным взглядом афгульского вождя вонзиться в незащищенное горло когирца. В такой ситуации Сонго, не успевшего выхватить меч или кинжал, могло спасти только одно — падение с коня. Он опрокинулся вбок, но противник — ловкий и опытный воин — вмиг разгадал его замысел и перевел прямой выпад в удар сверху вниз с поворотом кисти. Клинок нашел щель между наколенником и поножей, пронзил икру и царапнул о седло. Сонго снова закричал, а вождь афгулов оставил кинжал в ране, загикал, разворачивая коня, и во весь опор помчался к своим. Вдогонку метнулось несколько стрел, но ни одна даже не задела беглеца.
— Стоять! — взлетел над когирскими шеренгами рев Конана. — Не стрелять!
Конь вынес его из рядов и помчал вперед — не за афгулом, а к Сонго, со стоном упавшему на землю. Киммериец спешился и наклонился над раненым. Их окружило несколько воинов, Один достал из седельной сумки и протянул чистые льняные лоскуты.
— В строй! — рявкнул Конан, озираясь. — В любой момент ударить могут. Проклятый афгул меня узнал.
Недоумение короля и жрецов усугублялось от того, что на самом деле клетки не существовало. Она появлялась ниоткуда, лишь когда он медитировал — покидал собственное тело и взмывал над землей. Клетка выполняла одну-единственную функцию: ограничивала свободу передвижения души, оставившей тело. Не только души короля, но и Кефа, и Магруха, и Ибн-Мухура, и всех остальных жрецов, спешно привлеченных к опытам. Любой жрец, худо-бедно умевший путешествовать вне тела, ни разу не смог подняться над куполом высотой сорок, а максимальным диаметром — двадцать пять локтей, и посмотреть, что (или кто) витает вовне. Где бы ни находился жрец-исследователь, стоило ему погрузиться в транс и просочиться сквозь собственное темя, как над ним возникал золотой колпак.
Абакомо рвал и метал. Он себе казался бабочкой, которую походя накрыл сачком досужий ловец насекомых, да так и оставил, отвлеченный другими делами.
Ко всему прочему сачок оказался с норовом. И весьма не жаловал любопытных. Как только кто-нибудь из исследователей переступал некие границы дозволенного, колпак старался запугать его, а если не удавалось, наказывал физически.
Так, преподобный Магрух, возвратясь в тело после бесплодной попытки добраться до сути явления, обнаружил у себя на лбу здоровенную шишку, а во рту — зуб, болтающийся на одном корешке. Кеф, витая под куполом, вдруг с ужасом увидел собственное физическое тело — оно поднималось к нему с вытаращенными от боли глазами, разевая рот в немом крике; пальцы удлинялись, превращаясь в омерзительные щупальца, а из ноздрей выскальзывали черви и пиявки. Бывалый эрешит всякого насмотрелся за многие годы трансцендентальной практики, но от сего кошмарного зрелища он едва не тронулся умом. Собрав остатки мужества, Кеф нырнул обратно в тело через плешивую макушку и тотчас оказался на полу с вывихнутой стопой и ушибленным плечом.
— Одни афгупы, — безрадостно сообщил Конан. — Клан Парящего Сокола, дальняя родня моих приятелей, западных вазулов. Мужчин перебили в драке, с остальными разделались позже. Их слегка помучили, а потом продырявили копьями. Даже не ограбили. Спешили, видать.
Тахем сокрушенно покачал головой.
— Подумать только, когирские рыцари пытают пленных, точно низменные апийцы… Не иначе, этот мир летит в пропасть. — Внезапно он вскинул голову и посмотрел Конану в лицо. — Убийцы никого из своих не оставили?
— Забрали с собой, если кто и погиб, — угрюмо ответил Конан.
— Прикажи своим людям посмотреть наверху. — Он указал на северо-восточный склон.
Конан окинул взглядом каменные выступы и осыпи вперемешку с лоскутами желтого дерна.
— Наверху? Зачем?
Стигиец с кряхтением поднялся, сделал несколько шагов к кострищу и указал на стрелу, торчащую из земли под тупым углом. По ее толщине и оперению Конан сразу определил, что стрела афгульская. Он пошарил взором по земле и обнаружил еще несколько стрел. Все они смотрели оперенными концами в одну сторону. На кромку северо-восточного обрыва.
Тахем поднял обломок стрелы с отпечатками окровавленных пальцев и холщовую тряпку в багровых пятнах.
— Когда наши друзья разделались с афгульскими мужчинами в стане, их обстреляли с горы. Похоже, кого-то зацепило. Но когирцы не отступили, а значит, они отогнали или перебили стрелков. Надо послать несколько человек наверх, пусть глянут, нет ли там мертвецов.
Конан кивнул — стигиец говорил дело. Дюжина спешенных воинов с мечами наголо вскарабкалась на обрыв и исчезла за кромкой. Вскоре один из них появился вновь и замахал руками.
— Кого-то нашли, — заключил Конан и торопливо двинулся вверх по круче. Осыпая ущелье жалобными стонами и кряхтеньем, Тахем следовал за ним.
На плоском гребне лежали четыре афгула с короткими луками в руках; рядом валялись полупустые колчаны. Убийцы подобрались к ним с тыла, двоих закололи в спину, двоим разрубили черепа. Все четверо были совсем еще мальчишки, лет по тринадцать-пятнадцать.
Когирские воины стояли к ним спиной и глядели вниз, на дно неширокой, но глубокой балки на другом склоне горы. Там лежал еще один труп, дорогой наряд и бронзовые доспехи ничем не напоминали грязные лохмотья афгулов. Осторожно ступая на шаткие плитки известняка и сланца, Конан спустился к мертвецу, взял за окровавленную руку, перевернул на спину. Мутные глаза уставились в безоблачное небо, из ноздри выползла упитанная муха и с недовольным жужжанием отлетела в сторонку.
— Апиец, — прохрипел рядом Тахем, держась за впалую грудь — его замучила одышка.
В темноте апийский воин свалился в балку, и острый камень проломил ему череп на макушке. Наверное, он даже вскрикнуть не успел, и товарищам не удалось его найти.
— Но откуда здесь люди Каи-Хана? — недоумевал стигиец. — И почему у них когирские доспехи и кони?
Конан уже все понял. Он повернулся к старику и безрадостно улыбнулся краешком рта.
— Это бандиты Тарка, дезертира из моего бывшего отряда. В Нехреме он изрядно нашкодил под моим именем, а после нанялся к барону Ангдольфо и шатался по Когиру с толпой подонков. Я надеялся, что взбучка под замком Парро слегка охладила его пыл.
— Кто-то убедил его взяться за старое, — задумчиво произнес стигиец. — И этот «кто-то» совершенно перестал стесняться в выборе средств. Тебя боятся, Конан. Пытаются натравить афгулов. Абакомо не сумел тебя купить и теперь хочет уничтожить.
Конан задумчиво смотрел вдаль, сцепив руки за спиной.
— Вот бы с ним потолковать, — произнес он чуть позже.
Старик фыркнул.
— И думать забудь! За своими горами Абакомо недосягаем. Видел бы ты, что он сделал с моим племянником! А ведь тот был не чета тебе — настоящий чародей, великий искусник! У самого Тот-Амона в фаворе…
Не слушая стигийца, Конан повернулся и стал спускаться в ущелье.
* * *
Афгульская конница перекрыла путь в самом узком месте. Над плоским травянистым дном ущелья высилась живая серая плотина, усеянная блестками стали и бронзы.Горцы рядились в лохмотья и почти никогда не мылись, но очень заботились о доспехах и оружии. Ощупывая шеренги зорким взглядом, Конан различал тяжелые забарские кинжалы, длинные пики, кривые сабли, короткие луки. Выражения обветренных лиц не сулили ему ничего хорошего. Некоторых всадников Конан узнавал — вместе с ними он ходил в набеги на Пешкаури, а потом громил туранскую конницу Ездигерда. С ними он делил добычу, пищу и ночлег. А теперь они жаждут его крови.
— Тебе-то зачем ехать? — устало спросил он стигийца.
— У меня предчувствие, — глухо ответил Тахем. — Если не все выйдет, как задумано, моя помощь может пригодиться. А тебе нельзя вмешиваться ни в коем случае. Старайся не показываться афгулам на глаза. Тебя тут любая собака по одному запаху узнает.
Конан кивнул, поднял руки, повертел перед носом черными кистями. Брезгливо тряхнул головой, взметнув десятками тонких косичек.
— Ладно, будь что будет. — Сонго дал коню шпоры и поехал к афгульским шеренгам.
Сутулый стигиец на чалом мерине двинулся следом. Афгульские кони нетерпеливо гарцевали в строю, наездники перекликались низкими гортанными голосами. Их предводитель — мускулистый бородач средних лет с кривыми ногами и широким торсом — обжигал парламентеров взором голодного тигра.
Сонго остановил коня, салютовал афгульскому вождю мечом и, убрав его в ножны, представился:
— Я тысяцкий Тарк, командир конной стражи Даиса. По личному приказу ее величества Зивиллы, королевы Когира, преследую шайку дезертиров, чьи злодеяния неисчислимы. По нашим сведениям, преступники укрылись в этом ущелье. Невдалеке отсюда мы обнаружили предательски умерщвленный клан парящего сокола и поняли, что дезертиры и здесь продолжают бесчинствовать. Мы надеемся, что вы не станете препятствовать нам, а напротив, окажете содействие в поимке…
— Кто, — хрипло произнес афгул, — атаман шайки? Сонго пробрала дрожь — столько злобы звучало в голосе афгульского вождя.
— Некто Конан, — ответил светловолосый когирец. — Он из киммерийцев. Бывший наемник.
Вождь афгулов скрипнул зубами и опустил голову. Не отрывая взгляда от луки своего седла, он процедил сквозь зубы:
— Выходит, это все-таки правда. Конан вернулся в Гимелианские горы, но он уже не тот смелый и благородный воин, которому мы могли доверять, как себе самим. Теперь на добро он отвечает подлостью, на дружбу и гостеприимство — предательским ударом в спину. — Вождь приподнял голову, взглянул исподлобья на Сонго и добавил: — Из клана парящего сокола не осталось в живых никого. Люди Конана собирались пощадить детей, но рассвирепели, когда их обстреляли с горы малолетние сыновья и племянники Хагафи. На рассвете бандиты привязали детей к ишакам и погнали по ущелью, а сами скакали следом и упражнялись в метании дротиков и стрельбе из луков по живым целям. Мы кочевали по равнине и днем наткнулись на Фагье, девочку из клана Хагафи, она была еще жива, хоть и получила четыре стрелы. Фагье достался самый прыткий осел, вынес ее на равнину, и там бандиты прекратили погоню. Я сразу собрал воинов и повел их в ущелье. Похоже, мы опоздали.
— Увы, — подтвердил Сонго. — Но вряд ли Конан мог уйти далеко. Мы рассчитываем на вашу помощь.
Вождь сокрушенно вздохнул.
— Там уже не наша земля. Там Вендия, провинция Саханта, а южнее, за кряжем Химачал, лежит плодородная долина Собутан. Время от времени мы спускаемся с гор и пасем овец на северной окраине Саханты, кшатрии из пограничных фортов смотрят на это сквозь пальцы, но зайти в глубь вендийской провинции они нам не позволят. Да мы и сами не посмеем. С легкой руки Конана афгулы и вендийцы наладили здесь мир, и я не хочу его разрушить даже ради святого возмездия. Уж не обессудь, Тарк. Мы тебя не задерживаем, но и помочь не беремся. Поезжай и добудь своей королеве голову негодяя, а нам, если не жалко, отдай его правую руку, обагренную кровью несчастных соколят. Мы ее провезем по всем кочевьям и селеньям, и отныне в наших горах имя Конана будет самым грязным ругательством. Езжайте дальше. Только сначала дозволь мне посмотреть вблизи на твоих людей, ладно? Я, конечно, верю, что ты тот, за кого себя выдаешь, но ведь не зря мудрецы говорят: доверяй, но проверяй. Или ты не согласен?
Вождь испытующе смотрел на Сонго, а у того мурашки бежали по спине. О воинах Гулистана и их ловкости в обращении с клинками по свету ходили легенды. Сабля вождя покоилась в ножнах, знаменитый забарский кинжал — за широким матерчатым поясом, а сам афгул — рыхлый, с землистой кожей лица и мешками под глазами — не походил на ловкого и искусного бойца. Но за последние недели Сонго крепко-накрепко усвоил: внешность бывает обманчива.
— О чем разговор, — ответил он самым что ни на есть беззаботным тоном. — Смотри, сколько душе угодно.
— Ну, так поехали. — Афгул приподнял нагайку и вдруг повернул голову к Тахему. — А ты побудь здесь.
— Я? — Стигиец растерянно заморгал. — Это еще зачем?
— Да просто так. — Афгул ухмыльнулся, но глаза остались суровыми. — Мне спокойнее будет.
Он легонько хлестнул коня, и тот неспешной рысью понес его к когирцам. Сонго поехал вслед, а испуганный заложник остался возле серых рядов.
В полуброске копья от сверкающих когирских шеренг афгул дернул поводья. Сонго остановился рядом, поглядел на вождя и встревожился. В профиль афгул напоминал хищную птицу, высматривающую добычу с утеса; под горбатой переносицей раздувались ноздри. Сонго понял, что афгул разглядывает поочередно каждого воина, не упускает самой ничтожной детали внешности. Ищет кого-то по приметам, догадался когирский дворянин. Конана, кого же еще?
Он покрылся холодным потом, когда взор афгула, пройдя по всему строю конницы, вдруг резко перескочил обратно на Конана. Киммериец держался непринужденно — скалил зубы, балагурил о чем-то с соседями. Грязные косички подпрыгивали, когда он поворачивал голову, но при этом веки киммерийца оставались полуопущенными. Афгул не мог, никак не мог заметить, что у этого когирского солдата зрачки необычного цвета.
Но вождь не сводил с Конана глаз, и тревога Сонго переросла в страх. Что-то не так! Он увидел, как ладонь афгула медленно двинулась к рукояти кинжала.
— Все в порядке? — спросил он бесцветно.
— А? — Вождь резко повернул голову, и откровенная ненависть на его лице сменилась совершенно неискренним дружелюбием. — Да, Тарк, все в порядке. Кроме одного пустячка.
— Пустячка? — с натужным спокойствием переспросил Сонго. — Что ты имеешь в виду?
Дружелюбие вновь сменилось ненавистью.
— А то, что никто из вас, подлых убийц, не уйдет живым с этого перевала. И первым подохнешь ты!
Сонго вскинул руки, чтобы защититься от разящей стали, и вскрикнул от острой боли. Брызнула кровь. Афгул с проклятием отдернул кинжал, а Сонго — пробитую ладонь. Клинок снова взметнулся, чтобы вслед за хищным взглядом афгульского вождя вонзиться в незащищенное горло когирца. В такой ситуации Сонго, не успевшего выхватить меч или кинжал, могло спасти только одно — падение с коня. Он опрокинулся вбок, но противник — ловкий и опытный воин — вмиг разгадал его замысел и перевел прямой выпад в удар сверху вниз с поворотом кисти. Клинок нашел щель между наколенником и поножей, пронзил икру и царапнул о седло. Сонго снова закричал, а вождь афгулов оставил кинжал в ране, загикал, разворачивая коня, и во весь опор помчался к своим. Вдогонку метнулось несколько стрел, но ни одна даже не задела беглеца.
— Стоять! — взлетел над когирскими шеренгами рев Конана. — Не стрелять!
Конь вынес его из рядов и помчал вперед — не за афгулом, а к Сонго, со стоном упавшему на землю. Киммериец спешился и наклонился над раненым. Их окружило несколько воинов, Один достал из седельной сумки и протянул чистые льняные лоскуты.
— В строй! — рявкнул Конан, озираясь. — В любой момент ударить могут. Проклятый афгул меня узнал.
* * *
Результаты исследований выглядели неутешительно. Как ни испытывали золотую клетку преподобные Кеф и Магрух, в ней не появилось даже малейшей бреши. Мелкоячеистая сеть только казались золотой — на самом деле «материал», из которого она была «изготовлена», поражал своей эластичностью и прочностью.Недоумение короля и жрецов усугублялось от того, что на самом деле клетки не существовало. Она появлялась ниоткуда, лишь когда он медитировал — покидал собственное тело и взмывал над землей. Клетка выполняла одну-единственную функцию: ограничивала свободу передвижения души, оставившей тело. Не только души короля, но и Кефа, и Магруха, и Ибн-Мухура, и всех остальных жрецов, спешно привлеченных к опытам. Любой жрец, худо-бедно умевший путешествовать вне тела, ни разу не смог подняться над куполом высотой сорок, а максимальным диаметром — двадцать пять локтей, и посмотреть, что (или кто) витает вовне. Где бы ни находился жрец-исследователь, стоило ему погрузиться в транс и просочиться сквозь собственное темя, как над ним возникал золотой колпак.
Абакомо рвал и метал. Он себе казался бабочкой, которую походя накрыл сачком досужий ловец насекомых, да так и оставил, отвлеченный другими делами.
Ко всему прочему сачок оказался с норовом. И весьма не жаловал любопытных. Как только кто-нибудь из исследователей переступал некие границы дозволенного, колпак старался запугать его, а если не удавалось, наказывал физически.
Так, преподобный Магрух, возвратясь в тело после бесплодной попытки добраться до сути явления, обнаружил у себя на лбу здоровенную шишку, а во рту — зуб, болтающийся на одном корешке. Кеф, витая под куполом, вдруг с ужасом увидел собственное физическое тело — оно поднималось к нему с вытаращенными от боли глазами, разевая рот в немом крике; пальцы удлинялись, превращаясь в омерзительные щупальца, а из ноздрей выскальзывали черви и пиявки. Бывалый эрешит всякого насмотрелся за многие годы трансцендентальной практики, но от сего кошмарного зрелища он едва не тронулся умом. Собрав остатки мужества, Кеф нырнул обратно в тело через плешивую макушку и тотчас оказался на полу с вывихнутой стопой и ушибленным плечом.