Страница:
Несмотря на строгое соблюдение музыкантами правила не повторяться, одной девушке все же удалось завоевать особое внимание Джона Леннона. Сегодня Дженни Ки — одна из самых модных художников-модельеров в Австралии, получившая в свое время международное признание за свои свитера в стиле «поп-арт». В 1964 году она была семнадцатилетней студенткой. Не отличаясь особой красотой, она тем не менее умела выглядеть неотразимо. «В тот вечер на мне был костюм из шотландки с отделкой из кожи, — со смехом вспоминает она, — а еще кожаные сапоги и большие круглые (солнечные) очки». Весь вечер Джон не мог оторвать от нее глаз, а когда стемнело, решился. "Джон кивнул мне и сказал: «Тебе, наверное, лучше остаться здесь», — продолжает она. На мгновение опешив, она воскликнула: «О! Вот это сюрприз!»
Дженни почувствовала большое облегчение, когда поняла, что Джон вовсе не собирался обойтись с ней дурно. «Это было не простое „Я тебя хочу“, — объясняет она, — скорее всего потому, что я была тогда наивной девочкой. Кажется, он вообще был вторым мужчиной в моей жизни. Он был очень, очень забавным. Мы прохохотали всю ночь. Я тогда носила контактные линзы и показала ему, как ими пользоваться. Он был очень чувствительным, и вовсе никаким не „мачо“... Он обхаживал меня. А я то расстегивала, то снова застегивала платье. Та еще школьница! По-моему, у него никогда раньше не было женщины-азиатки, и это его возбуждало. А из соседней комнаты всю ночь доносились какие-то вопли... Мне показалось, что там все хлестали друг друга плетьми. В какой-то момент я испугалась, поскольку ни за что на свете не позволила бы сделать с собой то же самое. С Джоном я была такой застенчивой! И должна сказать, ему это очень нравилось. Я была совсем не такой, как остальные поклонницы. Это вообще был мой первый выход в свет».
В тот день, когда «Битлз» покидали Австралию, сиднейский аэропорт был наводнен многотысячной толпой поклонников. Но Дженни Ки все же удалось пробиться к взлетной полосе, чтобы попрощаться.
В 1967 году Дженни Ки переехала жить в Лондон и однажды встретила там Леннона вместе с Синтией. Узнав свою восточную красавицу, Джон воскликнул: «О, я помню! Австралия, контактные линзы, грандиозная ночь!»
Вскоре после возвращения из южного полушария «Битлз» вновь оказались в Америке и отправились в свое первое турне по Соединенным Штатам. Если первый вояж был больше похож на каникулы, то в этот раз ребят ожидала тяжелая работа: они должны были проехать тысячи километров и в течение тридцати трех дней дать тридцать два концерта в двадцати четырех городах. И все это усугублялось атмосферой битломании, еще более подогретой после выхода на экраны фильма «A Hard Day's Night». К счастью, организацией турне занимался не Брайен Эпстайн, которому больше удавались супер-вечеринки, а небольшое, но вполне профессиональное агентство из Нью-Йорка под названием «Дженерал Артисте Корпорэйшн» (ДАК). Чтобы уменьшить проблемы, связанные с аэропортами, «Битлз» летали теперь на чартерном самолете «Локхид Электра», но даже и в два часа ночи там постоянно дежурила толпа крикливых юнцов. Чтобы скрыться от них, музыкантам приходилось бегом пересекать расстояние от трапа до встречавших автомобилей, находившихся под охраной полиции. Те гостиницы, которые решались принять у себя группу, должны были быть готовы к чему угодно. В Сиэтле «Битлз» нашли для себя идеальное убежище: они разместились в бетонной башне, расположенной в самом конце пирса и защищенной стометровой оградой с пропущенной поверху колючей проволокой. Знаменитых гостей доставили сюда на вертолете, приземлившемся на крыше.
Куда бы они ни поехали, в течение всего турне «Битлз» жили под строжайшим домашним арестом. Вставали они после полудня, обедали сэндвичами с сыром и беконом, запивали их чаем, затем читали британские газеты и переходили на виски-коку. Если мягкосердечному Джорджу приходила идея предложить остальным подойти к окну и поприветствовать фанов, Джон ворчал: «Если хочешь посмотреть на эту страну, лучше всего делать это из-за плеча полицейского!» Их без конца приглашали на различные торжественные церемонии, в ходе которых мэры неизменно вручали им ключи от города. А еще они давали пресс-конференции, на которых предавались игре словами, так полюбившейся журналистам:
«И чем же вы занимаетесь целый день у себя в номере?» «Играем в теннис, в водное поло или в прятки с охранниками».
«Ринго, почему вы получаете больше всех писем от поклонниц из Сиэтла?»
«Потому что большая их часть пишет мне». «А вам не хотелось бы пройти по улице так, чтобы никто вас не узнал?»
«Мы уже делали это, когда у нас в карманах не было денег. Это неинтересно».
Для того чтобы добраться до стадиона, требовалось изобретать уловки, достойные братьев Маркс. Музыкантов запихивали в грузовики, провонявшие рыбой, или в корзины для белья, перевозимого в прачечную. Каждый концерт был похож на предыдущий, как две капли воды. Десять — двадцать тысяч тинейджеров, сидящих как на иголках, с нетерпением ожидали окончания первого часового отделения. После хриплого Дасти Спрингфилда, «Билла Блэка энд Комбо» и очень посредственного Джеки Дишеннона (сначала в турне выступали гораздо более профессиональные «Райтеус Бразерс», но после пары концертов они бросили это дело, будучи не в силах вынести шума) на сцене под непрекращающийся рев публики появлялись «Битлз». Они исполняли дюжину песен, начиная с «Twist and Shout» и заканчивая «Long Tall Sally». Но с тем же успехом они могли возносить молитву Всевышнему или распевать похабные частушки — их все равно никто не слышал. Ринго рассказывал, что иногда они разом прекращали играть, и никто из зрителей этого не замечал. Даже новые стоваттные усилители были не в состоянии перекрыть шум толпы на огромных стадионах, где они выступали. Когда напряжение достигало апогея и возникала угроза того, что фаны прорвутся к сцене, организатор турне Эд Леффлер обращался к зрителям с просьбой успокоиться. Однако в Новом Орлеане он явно опоздал со своим обращением. 152 полицейских и 75 детективов из агентства Пинкертона, охранявшие подходы к сцене, были атакованы более чем семью сотнями юнцов. Одна девчушка перелетела через последний барьер, точно рыба, вылетевшая из воды, и в слезах приземлилась у ног Джорджа Харрисона. Тогда в дело вмешалась конная полиция, которой удалось усмирить взбесившуюся толпу, при этом они опрокинули несколько кресел-каталок с юными инвалидами, приехавшими на концерт. А «Битлз» на протяжении всего сражения продолжали играть. Время от времени Джон наклонялся вперед и спрашивал: «Ну и кто сейчас побеждает?»
Труднее всего для «Битлз» было вовремя убежать после концерта. В Торонто какой-то шутник проколол колеса их автобуса. Тогда их посадили в «скорую помощь», набитую алкашами. Но стоило ей тронуться с места, включив сирену, как она врезалась в грузовичок. В конце концов на помощь «Битлз» пришел какой-то сознательный гражданин, проезжавший мимо. В Атлантик-Сити «ливерпульским мальчикам» пришлось пробираться к пирсу и садиться в лодку, которая доставила их на плавучий госпиталь, где им предстояло укрыться. Тем не менее в Америке они ни разу не подвергались настоящей опасности, как это случилось в Новой Зеландии, где фаны запрыгнули на крышу лимузина, едва не раздавив «Битлз», словно сардин в банке.
Что касается секса, то с этим в Штатах было потруднее; даже такая звезда, как Чак Берри, подвергся здесь аресту за нарушение законодательства, воспрещающего торговлю женщинами. Выходом из положения стала организация вечеринок, на которые для «Битлз» приглашали проституток, девиц из шоу-бизнеса или каких-нибудь знаменитостей. После короткого соблюдения приличий каждый из «Битлз» выбирал себе двух-трех приглянувшихся девушек и удалялся с ними к себе в номер. Такая система пользовалась успехом в течение всех трех лет, пока «Битлз» ездили с турне по Соединенным Штатам, за исключением одного случая, произошедшего в Миннеаполисе в 1965 году. Ребята, поставлявшие для «Битлз» девиц, заполонили весь отель поклонницами, две из которых приставали ко всем, кто попадался под руку, стараясь добраться до «великолепной четверки». А когда на следующее утро девушки проснулись, они выбежали в коридор в чем мать родила и завопили: «Насилуют!» Нагрянувшая полиция принялась обыскивать номера, выуживая всех незарегистрированных девиц. Пол Маккартни отказался впустить полицейских. Под угрозой ареста он все же открыл дверь и выставил юную блондинку, с которой провел ночь. Эду Леффлеру удалось замять эту историю, но лишь после того, как один полицейский инспектор заявил журналистам: «На моей памяти эти люди — худшие из всех, когда-либо приезжавших в наш город». Девица, которую выудили из номера Пола, предъявила удостоверение личности, из которого следовало, что ей был двадцать один год. Однако инспектор сказал прессе: «Лично я сомневаюсь, что ей больше шестнадцати».
Джеральдина Смит, впоследствии снимавшаяся у Энди Уорхолла, вспоминает, как за девять дней до инцидента в Миннеаполисе ее, четырнадцатилетнюю девчонку, подобрала на Макдугал-стрит в Нью-Йорке некая эффектная блондинка по имени Франческа Оверман, бывшая в то время подружкой Билла Уаймана (из «Роллинг Стоунз»). Франческа спросила, не хочет ли Джеральдина познакомиться с «Битлз», и она даже не поверила своему счастью. В обществе еще нескольких девушек и репортера из «Нью-Йорк Пост» Эла Ароновица она добралась до отеля «Уорвик», а еще через несколько минут Джеральдина уже сидела в компании «Битлз». После ужина играли в бутылочку. Когда стали расходиться по номерам, кто-то спросил ее, с кем бы она хотела провести ночь — с Полом или Джоном. Девушка заявила, что она еще девственница. Но если бы вместо «нет» Джеральдина ответила «да», наутро Джон Леннон или Пол Маккартни вполне могли угодить в кутузку по обвинению в изнасиловании малолетней.
Во время первого летнего турне по Америке наиболее грандиозное впечатление осталось у них от полета на вертолете к теннисному стадиону «Форест Хиллз». Когда вертолет начал снижаться, арена озарилась вспышками фотоаппаратов и стала похожа на гигантскую чашу, полную светлячков. «Они похожи на богов! — закричал Брайен Эпстайн своему приятелю Джеффри Эллису. — Завтра они смогут спуститься в Перу или в Индии!» Брайену бы следовало направить вместе с «Битлз» группу кинематографистов, наподобие того, как «Ди-Оу-Эй» незабываемо засняли на пленку группу «Секс Пистолз» во время их шокирующего турне по Штатам. Одной из лучших сцен «Турне „Битлз“ 1964 года», несомненно, стал бы именно этот вечер, когда, вернувшись после концерта в отель, они открыли на стук и оказались нос к носу с Бобом Диланом.
В то время «Битлз» еще недостаточно хорошо знали Дилана, ставшего уже легендой в Америке. Впервые они купили его пластинки, когда выступали в Париже, причем, если верить американскому журналисту Питу Хэмиллу, первая реакция Джона Леннона была резко негативной. Хэмилл встречался с «Битлз» за два месяца до американского турне.
"Джон Леннон пришел (в «Ад Либ») вместе с Брайеном Эпстайном и сел рядом со мной. Ароновиц стал уговаривать их послушать Дилана, и Маккартни закивал, а Мик Джаггер поднялся и пошел танцевать с какой-то блондинкой, на которой было слишком много косметики. «Да пошел этот Дилан, — сказал Леннон. — Мы играем рок-н-ролл». «Нет, Джон, послушай его, — возразил Ароновиц. — Он тоже играет рок-н-ролл, он то, чем скоро станет рок-н-ролл. Послушай».
Губы Леннона вытянулись в подобие улыбки: «Дилан, Дилан! Давай лучше Чака Берри, Литтл Ричарда, а не это фольклорно-интеллектуальное дерьмо. Дерьмо».
И вот теперь Джон оказался лицом к лицу с тем самым Диланом, который выглядел таким же потерянным, как и на обложке своего первого альбома. Пока Леннон молча и пристально всматривался в того, в ком инстинктивно почувствовал опасного соперника, Брайен спросил у Дилана, что он будет пить. «Какое-нибудь дешевое винцо», — ответил Дилан. А когда «Битлз» предложили ему отведать колес, он состроил гримасу. «Может, лучше забьем косяка?» — предложил он. Ребята признались ему, что никогда не пробовали марихуану (в Англии легче было достать гашиш, чем травку). Дилан остолбенел. «А как же твоя песня, — спросил он, — где ты поешь про то, чтобы заторчать?»
«Какая песня?» — озадаченно спросил Джон. В ответ Дилан запел «I Want То Hold Your Hand» в том месте, где идет знаменитый подъем на октаву: «I get high! I get high! I get high!»
«Там другие слова!» — воскликнул Джон. Он объяснил, о чем на самом деле поется в песне, чем совершенно огорошил Дилана, поскольку тот ни разу еще не слышал, чтобы парень прятался[102] от девушки, которая его заводит.
Боб свернул гигантский косяк и протянул Леннону, который тут же переадресовал его Ринго, объяснив: «Мой королевский дегустатор!» Ринго докурил самокрутку, совершенно окосел и все время смеялся. С этого дня «Битлз» курили марихуану с утра и до ночи.
В то время как их самолет бороздил американское небо с севера на юг с многочисленными остановками на Среднем Западе, «Битлз» надоело играть в узников. Особенно раздражали Джона пронырливые мамаши, которым удавалось проникнуть вместе со своими дочурками в номера к музыкантам еще до того, как они отрывали головы от подушек. Однажды в Лас-Вегасе ему таким образом представили «дочь Доналда O'Коннора». Джон мрачно взглянул на девочку и сказал: «Я приношу вам мои соболезнования». — «Какие соболезнования?» — изумилась юная поклонница. — «Да насчет вашего отца. Только что по радио сообщили, что он умер». Девчушка принялась кричать и устроила такую истерику, что пришлось вколоть ей успокоительного и вызвать «скорую помощь». «Слабачье», — прокомментировал сквозь зубы Джон.
А чуть позже, в тот же день Джон осуществил свою заветную мечту. Он одолжил куртку у гостиничного служащего и добрался на грузовике до здания «Дезерт Инн», куда удалился на покой Говард Хыоз. Устремив свой взгляд на окна на последнем этаже, скрытые за глухими шторами, не пропускавшими внутрь ни капли света, Джон вздохнул: «Вот что бы мне подошло! Место, где можно остаться навсегда, вместо того чтобы без конца приходить и уходить. Тайный уголок, где никто не смог бы меня достать».
Турне закончилось 20 сентября — в этот день «Битлз» приняли участие в благотворительном шоу в пользу Фонда по борьбе с церебральным параличом, причем с их стороны это был совершенно неожиданный жест, поскольку музыканты поклялись никогда не выступать бесплатно. Но пора было возвращаться в Англию. К этому времени ярость Леннона, направленная против американской прессы и публики, достигла интенсивности лазерного луча. Дерек Тейлор, представитель «Битлз» по связям с общественностью, красноречиво описал сцену, разыгравшуюся в отеле «Дельмонико» после традиционной бессонной ночи, когда поутру обалдевшие от наркотиков представители журналистского корпуса уселись в круг, а Джон Леннон начал на чем свет стоит поливать свою свиту, а заодно и битломанию.
Глава 19
Дженни почувствовала большое облегчение, когда поняла, что Джон вовсе не собирался обойтись с ней дурно. «Это было не простое „Я тебя хочу“, — объясняет она, — скорее всего потому, что я была тогда наивной девочкой. Кажется, он вообще был вторым мужчиной в моей жизни. Он был очень, очень забавным. Мы прохохотали всю ночь. Я тогда носила контактные линзы и показала ему, как ими пользоваться. Он был очень чувствительным, и вовсе никаким не „мачо“... Он обхаживал меня. А я то расстегивала, то снова застегивала платье. Та еще школьница! По-моему, у него никогда раньше не было женщины-азиатки, и это его возбуждало. А из соседней комнаты всю ночь доносились какие-то вопли... Мне показалось, что там все хлестали друг друга плетьми. В какой-то момент я испугалась, поскольку ни за что на свете не позволила бы сделать с собой то же самое. С Джоном я была такой застенчивой! И должна сказать, ему это очень нравилось. Я была совсем не такой, как остальные поклонницы. Это вообще был мой первый выход в свет».
В тот день, когда «Битлз» покидали Австралию, сиднейский аэропорт был наводнен многотысячной толпой поклонников. Но Дженни Ки все же удалось пробиться к взлетной полосе, чтобы попрощаться.
В 1967 году Дженни Ки переехала жить в Лондон и однажды встретила там Леннона вместе с Синтией. Узнав свою восточную красавицу, Джон воскликнул: «О, я помню! Австралия, контактные линзы, грандиозная ночь!»
Вскоре после возвращения из южного полушария «Битлз» вновь оказались в Америке и отправились в свое первое турне по Соединенным Штатам. Если первый вояж был больше похож на каникулы, то в этот раз ребят ожидала тяжелая работа: они должны были проехать тысячи километров и в течение тридцати трех дней дать тридцать два концерта в двадцати четырех городах. И все это усугублялось атмосферой битломании, еще более подогретой после выхода на экраны фильма «A Hard Day's Night». К счастью, организацией турне занимался не Брайен Эпстайн, которому больше удавались супер-вечеринки, а небольшое, но вполне профессиональное агентство из Нью-Йорка под названием «Дженерал Артисте Корпорэйшн» (ДАК). Чтобы уменьшить проблемы, связанные с аэропортами, «Битлз» летали теперь на чартерном самолете «Локхид Электра», но даже и в два часа ночи там постоянно дежурила толпа крикливых юнцов. Чтобы скрыться от них, музыкантам приходилось бегом пересекать расстояние от трапа до встречавших автомобилей, находившихся под охраной полиции. Те гостиницы, которые решались принять у себя группу, должны были быть готовы к чему угодно. В Сиэтле «Битлз» нашли для себя идеальное убежище: они разместились в бетонной башне, расположенной в самом конце пирса и защищенной стометровой оградой с пропущенной поверху колючей проволокой. Знаменитых гостей доставили сюда на вертолете, приземлившемся на крыше.
Куда бы они ни поехали, в течение всего турне «Битлз» жили под строжайшим домашним арестом. Вставали они после полудня, обедали сэндвичами с сыром и беконом, запивали их чаем, затем читали британские газеты и переходили на виски-коку. Если мягкосердечному Джорджу приходила идея предложить остальным подойти к окну и поприветствовать фанов, Джон ворчал: «Если хочешь посмотреть на эту страну, лучше всего делать это из-за плеча полицейского!» Их без конца приглашали на различные торжественные церемонии, в ходе которых мэры неизменно вручали им ключи от города. А еще они давали пресс-конференции, на которых предавались игре словами, так полюбившейся журналистам:
«И чем же вы занимаетесь целый день у себя в номере?» «Играем в теннис, в водное поло или в прятки с охранниками».
«Ринго, почему вы получаете больше всех писем от поклонниц из Сиэтла?»
«Потому что большая их часть пишет мне». «А вам не хотелось бы пройти по улице так, чтобы никто вас не узнал?»
«Мы уже делали это, когда у нас в карманах не было денег. Это неинтересно».
Для того чтобы добраться до стадиона, требовалось изобретать уловки, достойные братьев Маркс. Музыкантов запихивали в грузовики, провонявшие рыбой, или в корзины для белья, перевозимого в прачечную. Каждый концерт был похож на предыдущий, как две капли воды. Десять — двадцать тысяч тинейджеров, сидящих как на иголках, с нетерпением ожидали окончания первого часового отделения. После хриплого Дасти Спрингфилда, «Билла Блэка энд Комбо» и очень посредственного Джеки Дишеннона (сначала в турне выступали гораздо более профессиональные «Райтеус Бразерс», но после пары концертов они бросили это дело, будучи не в силах вынести шума) на сцене под непрекращающийся рев публики появлялись «Битлз». Они исполняли дюжину песен, начиная с «Twist and Shout» и заканчивая «Long Tall Sally». Но с тем же успехом они могли возносить молитву Всевышнему или распевать похабные частушки — их все равно никто не слышал. Ринго рассказывал, что иногда они разом прекращали играть, и никто из зрителей этого не замечал. Даже новые стоваттные усилители были не в состоянии перекрыть шум толпы на огромных стадионах, где они выступали. Когда напряжение достигало апогея и возникала угроза того, что фаны прорвутся к сцене, организатор турне Эд Леффлер обращался к зрителям с просьбой успокоиться. Однако в Новом Орлеане он явно опоздал со своим обращением. 152 полицейских и 75 детективов из агентства Пинкертона, охранявшие подходы к сцене, были атакованы более чем семью сотнями юнцов. Одна девчушка перелетела через последний барьер, точно рыба, вылетевшая из воды, и в слезах приземлилась у ног Джорджа Харрисона. Тогда в дело вмешалась конная полиция, которой удалось усмирить взбесившуюся толпу, при этом они опрокинули несколько кресел-каталок с юными инвалидами, приехавшими на концерт. А «Битлз» на протяжении всего сражения продолжали играть. Время от времени Джон наклонялся вперед и спрашивал: «Ну и кто сейчас побеждает?»
Труднее всего для «Битлз» было вовремя убежать после концерта. В Торонто какой-то шутник проколол колеса их автобуса. Тогда их посадили в «скорую помощь», набитую алкашами. Но стоило ей тронуться с места, включив сирену, как она врезалась в грузовичок. В конце концов на помощь «Битлз» пришел какой-то сознательный гражданин, проезжавший мимо. В Атлантик-Сити «ливерпульским мальчикам» пришлось пробираться к пирсу и садиться в лодку, которая доставила их на плавучий госпиталь, где им предстояло укрыться. Тем не менее в Америке они ни разу не подвергались настоящей опасности, как это случилось в Новой Зеландии, где фаны запрыгнули на крышу лимузина, едва не раздавив «Битлз», словно сардин в банке.
Что касается секса, то с этим в Штатах было потруднее; даже такая звезда, как Чак Берри, подвергся здесь аресту за нарушение законодательства, воспрещающего торговлю женщинами. Выходом из положения стала организация вечеринок, на которые для «Битлз» приглашали проституток, девиц из шоу-бизнеса или каких-нибудь знаменитостей. После короткого соблюдения приличий каждый из «Битлз» выбирал себе двух-трех приглянувшихся девушек и удалялся с ними к себе в номер. Такая система пользовалась успехом в течение всех трех лет, пока «Битлз» ездили с турне по Соединенным Штатам, за исключением одного случая, произошедшего в Миннеаполисе в 1965 году. Ребята, поставлявшие для «Битлз» девиц, заполонили весь отель поклонницами, две из которых приставали ко всем, кто попадался под руку, стараясь добраться до «великолепной четверки». А когда на следующее утро девушки проснулись, они выбежали в коридор в чем мать родила и завопили: «Насилуют!» Нагрянувшая полиция принялась обыскивать номера, выуживая всех незарегистрированных девиц. Пол Маккартни отказался впустить полицейских. Под угрозой ареста он все же открыл дверь и выставил юную блондинку, с которой провел ночь. Эду Леффлеру удалось замять эту историю, но лишь после того, как один полицейский инспектор заявил журналистам: «На моей памяти эти люди — худшие из всех, когда-либо приезжавших в наш город». Девица, которую выудили из номера Пола, предъявила удостоверение личности, из которого следовало, что ей был двадцать один год. Однако инспектор сказал прессе: «Лично я сомневаюсь, что ей больше шестнадцати».
Джеральдина Смит, впоследствии снимавшаяся у Энди Уорхолла, вспоминает, как за девять дней до инцидента в Миннеаполисе ее, четырнадцатилетнюю девчонку, подобрала на Макдугал-стрит в Нью-Йорке некая эффектная блондинка по имени Франческа Оверман, бывшая в то время подружкой Билла Уаймана (из «Роллинг Стоунз»). Франческа спросила, не хочет ли Джеральдина познакомиться с «Битлз», и она даже не поверила своему счастью. В обществе еще нескольких девушек и репортера из «Нью-Йорк Пост» Эла Ароновица она добралась до отеля «Уорвик», а еще через несколько минут Джеральдина уже сидела в компании «Битлз». После ужина играли в бутылочку. Когда стали расходиться по номерам, кто-то спросил ее, с кем бы она хотела провести ночь — с Полом или Джоном. Девушка заявила, что она еще девственница. Но если бы вместо «нет» Джеральдина ответила «да», наутро Джон Леннон или Пол Маккартни вполне могли угодить в кутузку по обвинению в изнасиловании малолетней.
Во время первого летнего турне по Америке наиболее грандиозное впечатление осталось у них от полета на вертолете к теннисному стадиону «Форест Хиллз». Когда вертолет начал снижаться, арена озарилась вспышками фотоаппаратов и стала похожа на гигантскую чашу, полную светлячков. «Они похожи на богов! — закричал Брайен Эпстайн своему приятелю Джеффри Эллису. — Завтра они смогут спуститься в Перу или в Индии!» Брайену бы следовало направить вместе с «Битлз» группу кинематографистов, наподобие того, как «Ди-Оу-Эй» незабываемо засняли на пленку группу «Секс Пистолз» во время их шокирующего турне по Штатам. Одной из лучших сцен «Турне „Битлз“ 1964 года», несомненно, стал бы именно этот вечер, когда, вернувшись после концерта в отель, они открыли на стук и оказались нос к носу с Бобом Диланом.
В то время «Битлз» еще недостаточно хорошо знали Дилана, ставшего уже легендой в Америке. Впервые они купили его пластинки, когда выступали в Париже, причем, если верить американскому журналисту Питу Хэмиллу, первая реакция Джона Леннона была резко негативной. Хэмилл встречался с «Битлз» за два месяца до американского турне.
"Джон Леннон пришел (в «Ад Либ») вместе с Брайеном Эпстайном и сел рядом со мной. Ароновиц стал уговаривать их послушать Дилана, и Маккартни закивал, а Мик Джаггер поднялся и пошел танцевать с какой-то блондинкой, на которой было слишком много косметики. «Да пошел этот Дилан, — сказал Леннон. — Мы играем рок-н-ролл». «Нет, Джон, послушай его, — возразил Ароновиц. — Он тоже играет рок-н-ролл, он то, чем скоро станет рок-н-ролл. Послушай».
Губы Леннона вытянулись в подобие улыбки: «Дилан, Дилан! Давай лучше Чака Берри, Литтл Ричарда, а не это фольклорно-интеллектуальное дерьмо. Дерьмо».
И вот теперь Джон оказался лицом к лицу с тем самым Диланом, который выглядел таким же потерянным, как и на обложке своего первого альбома. Пока Леннон молча и пристально всматривался в того, в ком инстинктивно почувствовал опасного соперника, Брайен спросил у Дилана, что он будет пить. «Какое-нибудь дешевое винцо», — ответил Дилан. А когда «Битлз» предложили ему отведать колес, он состроил гримасу. «Может, лучше забьем косяка?» — предложил он. Ребята признались ему, что никогда не пробовали марихуану (в Англии легче было достать гашиш, чем травку). Дилан остолбенел. «А как же твоя песня, — спросил он, — где ты поешь про то, чтобы заторчать?»
«Какая песня?» — озадаченно спросил Джон. В ответ Дилан запел «I Want То Hold Your Hand» в том месте, где идет знаменитый подъем на октаву: «I get high! I get high! I get high!»
«Там другие слова!» — воскликнул Джон. Он объяснил, о чем на самом деле поется в песне, чем совершенно огорошил Дилана, поскольку тот ни разу еще не слышал, чтобы парень прятался[102] от девушки, которая его заводит.
Боб свернул гигантский косяк и протянул Леннону, который тут же переадресовал его Ринго, объяснив: «Мой королевский дегустатор!» Ринго докурил самокрутку, совершенно окосел и все время смеялся. С этого дня «Битлз» курили марихуану с утра и до ночи.
В то время как их самолет бороздил американское небо с севера на юг с многочисленными остановками на Среднем Западе, «Битлз» надоело играть в узников. Особенно раздражали Джона пронырливые мамаши, которым удавалось проникнуть вместе со своими дочурками в номера к музыкантам еще до того, как они отрывали головы от подушек. Однажды в Лас-Вегасе ему таким образом представили «дочь Доналда O'Коннора». Джон мрачно взглянул на девочку и сказал: «Я приношу вам мои соболезнования». — «Какие соболезнования?» — изумилась юная поклонница. — «Да насчет вашего отца. Только что по радио сообщили, что он умер». Девчушка принялась кричать и устроила такую истерику, что пришлось вколоть ей успокоительного и вызвать «скорую помощь». «Слабачье», — прокомментировал сквозь зубы Джон.
А чуть позже, в тот же день Джон осуществил свою заветную мечту. Он одолжил куртку у гостиничного служащего и добрался на грузовике до здания «Дезерт Инн», куда удалился на покой Говард Хыоз. Устремив свой взгляд на окна на последнем этаже, скрытые за глухими шторами, не пропускавшими внутрь ни капли света, Джон вздохнул: «Вот что бы мне подошло! Место, где можно остаться навсегда, вместо того чтобы без конца приходить и уходить. Тайный уголок, где никто не смог бы меня достать».
Турне закончилось 20 сентября — в этот день «Битлз» приняли участие в благотворительном шоу в пользу Фонда по борьбе с церебральным параличом, причем с их стороны это был совершенно неожиданный жест, поскольку музыканты поклялись никогда не выступать бесплатно. Но пора было возвращаться в Англию. К этому времени ярость Леннона, направленная против американской прессы и публики, достигла интенсивности лазерного луча. Дерек Тейлор, представитель «Битлз» по связям с общественностью, красноречиво описал сцену, разыгравшуюся в отеле «Дельмонико» после традиционной бессонной ночи, когда поутру обалдевшие от наркотиков представители журналистского корпуса уселись в круг, а Джон Леннон начал на чем свет стоит поливать свою свиту, а заодно и битломанию.
Глава 19
Толстый Элвис
1965-й стал для «Битлз» годом, когда им все сходило с рук. Что бы они ни делали, публика все встречала на ура. Джон Леннон был убежден, что они не сделали ничего хорошего. Он был в полном отчаянии. Вместо того чтобы, как и раньше, самовыражаться без каких-либо ограничений, он был обречен на то, чтобы поступать так, как того ждала от него публика. Давление стало особо ощутимым во время съемок фильма «Help!», так как в этом бестолковом фарсе «Битлз» отводилась роль марионеток. Кроме того, их заставили включить в саундтрек картины несколько старых мелодий в стиле кантри. Джон считал этот альбом худшим за всю карьеру «Битлз». «Мы не имели возможности контролировать съемки фильма, — горько жаловался он, — да и музыку мы тоже не контролировали». Так что когда Джон закричал «Помогите!», он не шутил.
Но Джона пугала потеря контроля не столько над «Битлз», сколько над собственной жизнью. Чтобы добиться успеха, он в свое время нацепил маску Битла Джона и теперь не мог от нее отделаться. Он попал во власть определенного образа и был обязан ему соответствовать. Он испугался того, что потерял даже способность вести себя иначе. Всю оставшуюся жизнь Леннон подчеркивал, что это время было худшим в его карьере. Это был его период «толстого Элвиса»: лицо округлилось и стало напоминать японскую деревянную статуэтку, а обозначившийся живот не
Джон Леннон — а он нарушил все табу, какие только существовали в звездном мире, — он так и не сумел отделаться от прилепившегося к нему образа.
Кстати, Джон первым признал существование этого печального феномена. Ему, словно психологу в лаборатории, нравилось ставить опыты. Если он оказывался где-нибудь на публике в обществе друга, например, Пита Шоттона и нарывался на какую-нибудь матрону среднего возраста из среднего класса, которая немедленно принималась кричать: «Битл Джон!», он поворачивался к приятелю и говорил: «Смотри!» Затем устремлял на женщину презрительный взгляд и начинал издеваться: «Ах ты глупая старая корова! И тебе не стыдно? В твоем-то возрасте! И так вести себя в людном месте! Какого хрена ты себе позволяешь!» Ни одна из этих дам не обращала внимания на то, что он говорил.
Кризис, который охватил Леннона, можно объяснить еще и тем, что он был совершенно не готов к такому успеху. В отличие от эстрадных певцов прежних лет, которые полжизни карабкались к славе, Джон Леннон проснулся однажды утром, оказавшись сразу на самой вершине, причем это случилось с ним в том возрасте, когда другие едва успевали закончить школу. Как и многие из тех, кто бросается вперед, глядя лишь под ноги, он никогда не задумывался о том, что же будет делать, когда добьется своего. Легко представить себе его шок, когда в один прекрасный день он взглянул с достигнутой высоты на землю и сообразил, что этот вид вовсе не стоил принесенных жертв. Будучи человеком, подверженным мгновенному отчаянию, Джон тут же вошел в «штопор». Тогда, раз и навсегда, он определил модель всей своей будущей жизни — от влюбленности до разочарования.
По иронии судьбы личная встреча с Пресли состоялась у Джона именно в тот период, когда Леннон сам был «толстым Элвисом». «Ливерпульские мальчики» ожидали этого момента со своего первого турне по Америке. «Но где же Элвис?» — спросил Джон после того, как Эд Салливан прочел знаменитую телеграмму полковника Паркера. В течение целого года они постоянно с усмешкой повторяли этот вопрос. Но как бы ни хотел полковник Паркер объединить свою угасающую звезду с парнями Брайена Эпстайна, Элвис, напротив, всеми силами стремился этого избежать. Тем могли скрыть даже костюмы от Кардена. Причиной такого превращения стало питание: сэндвичи с сыром и беконом, за которыми сразу шел бифштекс с жареной картошкой, и все это обильно запивалось виски с кока-колой. Но Джон рассматривал физическую деградацию как отражение деградации моральной. Он потерял свой путь, свою гордость, удовлетворение от работы, но прежде всего он потерял душу. Не только внешность, но и общее его состояние напоминало историю Элвиса. Точно так же, как и его давешний кумир, мужественный молодой рокер-бунтарь уступил место жирному клоуну.
Этот внутренний кризис можно проследить по автобиографическим песням, которые Джон начал писать в 1965 году. Песня «I'm a Loser»[103] раскрывает тот факт, что образ Джона не имел ничего общего с реальностью, оставаясь маской, которую надел на себя угрюмый и сердитый человек. «Help!» передает контраст между той легкой жизнью, которая была у него в годы борьбы за выживание и теми непреодолимыми трудностями, с которыми он столкнулся, став звездой. И наконец песня «Nowhere Man»[104] рисует острую картину падения, сопровождающего успех.
Эти песни слушал весь мир, но никто не услышал, о чем в них пелось. Джон Леннон — неудачник? Подобные мысли никому в голову не приходили. Человек, преуспевший в шоу-бизнесе сверх любых мечтаний, не мог звать на помощь и твердить, что не понимает, куда попал. Даже самые внимательные слушатели не улавливали истинного смысла его слов. Но в этом не было ничего удивительного, ибо .непонимание — неотъемлемая часть процесса обожествления «Битлз» в глазах слушателей.
Все разговоры о роли «Битлз» в пробуждении сознания своего поколения безосновательны, публика успешно наделила их своими фантазиями, не вняв музыкантам, которые пытались навязать миру собственные идеи. Такова ирония судьбы многих звезд. Идолы поп-музыки редко сами владеют инициативой общения или создают какое-либо движение, они — кристаллизаторы массовой истерии, выявители коллективного бессознательного. И стоит лишь приоткрыть этот клапан, поток захватывает и их самих, превращая в узников собственных образов. Даже если они пытаются восстать против тирании навязываемых клише и ведут себя вызывающе, это им успеха не приносит. И что бы ни делал не менее вечером 27 августа 1965 года он очутился лицом к лицу с «Битлз».
Когда «великолепная четверка» въехала на автостоянку перед домом Элвиса, возвышавшимся как раз над сказочными просторами гольф-клуба «Бель Эйр», они страшно удивились, увидев толпу фанов, с трудом сдерживаемую отрядом местной полиции. Кто мог распустить слух об этом сверхсекретном рандеву? Король, как обычно, принимал своих придворных в зале с музыкальными автоматами.
«О, вот ты где!» — с нарочитой небрежностью воскликнул Джон, подойдя к Великому Толстяку.
Элвис, удобно развалившийся на софе, был одет в свое голливудское облачение: красную рубашку, черную ветровку и серые обтягивающие брюки. Полковник, потрясая тройным подбородком, совершил церемонию официального представления, и все сели. Джон и Пол оказались по правую руку от Элвиса, Джордж и Ринго — по левую. Воцарилось молчание. Элвис, который был вовсе не в восторге от встречи с этими «сукиными детьми», которые заняли его место на троне, не собирался делать первый шаг. «Битлз», со своей стороны, считали, что первое слово по праву должно принадлежать более старшему. Наконец Король Мечты не выдержал: «Если вы, ребята, собираетесь сидеть тут всю ночь, уставившись на меня и не говоря ни слова, я лучше пойду спать!»
Лед был сломан, но стоило Леннону начать беседу с кумиром своей юности, как он тут же допустил потрясающий ляп. Джон посоветовал Элвису вернуться к тому стилю, который был присущ его старым пластинкам. Для Пресли это было равносильно пощечине. Это означало, что «Битлз» воспринимали его потрясающую карьеру как сплошное долгое падение. У Джона создалось впечатление, что Элвис не просто остолбенел, а вообще отключился.
После того как попытка оживить мертвеца обернулась неудачей, ребята снова залезли в свой лимузин. Когда автомобиль мягко тронулся с места, Джон обернулся и посмотрел на остальных. «Но где же Элвис?» — воскликнул он скользящим вверх, точно водяной жук, голосом.
После «Help!» Джон Леннон записал песню «You 've Got To Hide Your Love Away», которая была чистым подражанием Бобу Дилану, не дотягивая при этом по качеству до образца. Его антипатия к американскому певцу сменилась искренним восхищением. Теперь он слушал его музыку день и ночь. Боб поразил Джона еще и тем, что, совершив убийство, сумел отвертеться от тюрьмы. Вместо того чтобы стараться понравиться, распевая протухшие хиты чистеньким голоском, прерываемым разными охами и вздохами, этот «маленький еврей» носил то, что ему нравилось, писал кошмарные вещи и издевался в своих песнях над девчонками так, как Джон мог позволить себе только в очень узком кругу. Вместо слащавого «Я хочу держать тебя за руку» Дилан скорее, не колеблясь, рявкнул бы «Я хочу спалить твою руку». И хотя как звезда он не достиг уровня «Битлз», ему по крайней мере не требовалось делиться с другими ни славой, ни деньгами. И тогда Джон начал задумываться о том, что из битломании, возможно, есть выход: путь, указанный Бобби Циммерманом.
Новое направление, в котором стал развиваться Леннон, ознаменовали песни, написанные им для альбома «Rubber Soul»[105]. «Битлз» всегда относились к американской поп-музыке, как к игре в шашки с ярко раскрашенными фишками, которые они могли передвигать в любом направлении, поскольку эта игра была для них чужой. Теперь «Битлз» сделали следующий шаг на пути своего развития и начали писать замечательные по стилю пародии на эту легко сочиняемую и полностью предсказуемую музыку. Они воспользовались популярным звучанием фирмы «Тамла/Мотаун», которое приблизило их музыку к отправной точке, а именно к ритм-энд-блюзу, не втравливая их при этом в неравное состязание с негритянской музыкой.
Но Джона пугала потеря контроля не столько над «Битлз», сколько над собственной жизнью. Чтобы добиться успеха, он в свое время нацепил маску Битла Джона и теперь не мог от нее отделаться. Он попал во власть определенного образа и был обязан ему соответствовать. Он испугался того, что потерял даже способность вести себя иначе. Всю оставшуюся жизнь Леннон подчеркивал, что это время было худшим в его карьере. Это был его период «толстого Элвиса»: лицо округлилось и стало напоминать японскую деревянную статуэтку, а обозначившийся живот не
Джон Леннон — а он нарушил все табу, какие только существовали в звездном мире, — он так и не сумел отделаться от прилепившегося к нему образа.
Кстати, Джон первым признал существование этого печального феномена. Ему, словно психологу в лаборатории, нравилось ставить опыты. Если он оказывался где-нибудь на публике в обществе друга, например, Пита Шоттона и нарывался на какую-нибудь матрону среднего возраста из среднего класса, которая немедленно принималась кричать: «Битл Джон!», он поворачивался к приятелю и говорил: «Смотри!» Затем устремлял на женщину презрительный взгляд и начинал издеваться: «Ах ты глупая старая корова! И тебе не стыдно? В твоем-то возрасте! И так вести себя в людном месте! Какого хрена ты себе позволяешь!» Ни одна из этих дам не обращала внимания на то, что он говорил.
Кризис, который охватил Леннона, можно объяснить еще и тем, что он был совершенно не готов к такому успеху. В отличие от эстрадных певцов прежних лет, которые полжизни карабкались к славе, Джон Леннон проснулся однажды утром, оказавшись сразу на самой вершине, причем это случилось с ним в том возрасте, когда другие едва успевали закончить школу. Как и многие из тех, кто бросается вперед, глядя лишь под ноги, он никогда не задумывался о том, что же будет делать, когда добьется своего. Легко представить себе его шок, когда в один прекрасный день он взглянул с достигнутой высоты на землю и сообразил, что этот вид вовсе не стоил принесенных жертв. Будучи человеком, подверженным мгновенному отчаянию, Джон тут же вошел в «штопор». Тогда, раз и навсегда, он определил модель всей своей будущей жизни — от влюбленности до разочарования.
По иронии судьбы личная встреча с Пресли состоялась у Джона именно в тот период, когда Леннон сам был «толстым Элвисом». «Ливерпульские мальчики» ожидали этого момента со своего первого турне по Америке. «Но где же Элвис?» — спросил Джон после того, как Эд Салливан прочел знаменитую телеграмму полковника Паркера. В течение целого года они постоянно с усмешкой повторяли этот вопрос. Но как бы ни хотел полковник Паркер объединить свою угасающую звезду с парнями Брайена Эпстайна, Элвис, напротив, всеми силами стремился этого избежать. Тем могли скрыть даже костюмы от Кардена. Причиной такого превращения стало питание: сэндвичи с сыром и беконом, за которыми сразу шел бифштекс с жареной картошкой, и все это обильно запивалось виски с кока-колой. Но Джон рассматривал физическую деградацию как отражение деградации моральной. Он потерял свой путь, свою гордость, удовлетворение от работы, но прежде всего он потерял душу. Не только внешность, но и общее его состояние напоминало историю Элвиса. Точно так же, как и его давешний кумир, мужественный молодой рокер-бунтарь уступил место жирному клоуну.
Этот внутренний кризис можно проследить по автобиографическим песням, которые Джон начал писать в 1965 году. Песня «I'm a Loser»[103] раскрывает тот факт, что образ Джона не имел ничего общего с реальностью, оставаясь маской, которую надел на себя угрюмый и сердитый человек. «Help!» передает контраст между той легкой жизнью, которая была у него в годы борьбы за выживание и теми непреодолимыми трудностями, с которыми он столкнулся, став звездой. И наконец песня «Nowhere Man»[104] рисует острую картину падения, сопровождающего успех.
Эти песни слушал весь мир, но никто не услышал, о чем в них пелось. Джон Леннон — неудачник? Подобные мысли никому в голову не приходили. Человек, преуспевший в шоу-бизнесе сверх любых мечтаний, не мог звать на помощь и твердить, что не понимает, куда попал. Даже самые внимательные слушатели не улавливали истинного смысла его слов. Но в этом не было ничего удивительного, ибо .непонимание — неотъемлемая часть процесса обожествления «Битлз» в глазах слушателей.
Все разговоры о роли «Битлз» в пробуждении сознания своего поколения безосновательны, публика успешно наделила их своими фантазиями, не вняв музыкантам, которые пытались навязать миру собственные идеи. Такова ирония судьбы многих звезд. Идолы поп-музыки редко сами владеют инициативой общения или создают какое-либо движение, они — кристаллизаторы массовой истерии, выявители коллективного бессознательного. И стоит лишь приоткрыть этот клапан, поток захватывает и их самих, превращая в узников собственных образов. Даже если они пытаются восстать против тирании навязываемых клише и ведут себя вызывающе, это им успеха не приносит. И что бы ни делал не менее вечером 27 августа 1965 года он очутился лицом к лицу с «Битлз».
Когда «великолепная четверка» въехала на автостоянку перед домом Элвиса, возвышавшимся как раз над сказочными просторами гольф-клуба «Бель Эйр», они страшно удивились, увидев толпу фанов, с трудом сдерживаемую отрядом местной полиции. Кто мог распустить слух об этом сверхсекретном рандеву? Король, как обычно, принимал своих придворных в зале с музыкальными автоматами.
«О, вот ты где!» — с нарочитой небрежностью воскликнул Джон, подойдя к Великому Толстяку.
Элвис, удобно развалившийся на софе, был одет в свое голливудское облачение: красную рубашку, черную ветровку и серые обтягивающие брюки. Полковник, потрясая тройным подбородком, совершил церемонию официального представления, и все сели. Джон и Пол оказались по правую руку от Элвиса, Джордж и Ринго — по левую. Воцарилось молчание. Элвис, который был вовсе не в восторге от встречи с этими «сукиными детьми», которые заняли его место на троне, не собирался делать первый шаг. «Битлз», со своей стороны, считали, что первое слово по праву должно принадлежать более старшему. Наконец Король Мечты не выдержал: «Если вы, ребята, собираетесь сидеть тут всю ночь, уставившись на меня и не говоря ни слова, я лучше пойду спать!»
Лед был сломан, но стоило Леннону начать беседу с кумиром своей юности, как он тут же допустил потрясающий ляп. Джон посоветовал Элвису вернуться к тому стилю, который был присущ его старым пластинкам. Для Пресли это было равносильно пощечине. Это означало, что «Битлз» воспринимали его потрясающую карьеру как сплошное долгое падение. У Джона создалось впечатление, что Элвис не просто остолбенел, а вообще отключился.
После того как попытка оживить мертвеца обернулась неудачей, ребята снова залезли в свой лимузин. Когда автомобиль мягко тронулся с места, Джон обернулся и посмотрел на остальных. «Но где же Элвис?» — воскликнул он скользящим вверх, точно водяной жук, голосом.
После «Help!» Джон Леннон записал песню «You 've Got To Hide Your Love Away», которая была чистым подражанием Бобу Дилану, не дотягивая при этом по качеству до образца. Его антипатия к американскому певцу сменилась искренним восхищением. Теперь он слушал его музыку день и ночь. Боб поразил Джона еще и тем, что, совершив убийство, сумел отвертеться от тюрьмы. Вместо того чтобы стараться понравиться, распевая протухшие хиты чистеньким голоском, прерываемым разными охами и вздохами, этот «маленький еврей» носил то, что ему нравилось, писал кошмарные вещи и издевался в своих песнях над девчонками так, как Джон мог позволить себе только в очень узком кругу. Вместо слащавого «Я хочу держать тебя за руку» Дилан скорее, не колеблясь, рявкнул бы «Я хочу спалить твою руку». И хотя как звезда он не достиг уровня «Битлз», ему по крайней мере не требовалось делиться с другими ни славой, ни деньгами. И тогда Джон начал задумываться о том, что из битломании, возможно, есть выход: путь, указанный Бобби Циммерманом.
Новое направление, в котором стал развиваться Леннон, ознаменовали песни, написанные им для альбома «Rubber Soul»[105]. «Битлз» всегда относились к американской поп-музыке, как к игре в шашки с ярко раскрашенными фишками, которые они могли передвигать в любом направлении, поскольку эта игра была для них чужой. Теперь «Битлз» сделали следующий шаг на пути своего развития и начали писать замечательные по стилю пародии на эту легко сочиняемую и полностью предсказуемую музыку. Они воспользовались популярным звучанием фирмы «Тамла/Мотаун», которое приблизило их музыку к отправной точке, а именно к ритм-энд-блюзу, не втравливая их при этом в неравное состязание с негритянской музыкой.