Хайек Фридрих. Сборник эссе - австрийская экономическая теория и идеал свободы

русское издание: Либерализм в классической традиции, М., Начала-пресс, 1996] была менее удачной). Книга Critique of Interventionism поссорила его с немецкими коллегами, и та резкость, с которой он выступил против ведущих фигур вроде Вернера Зомбарта [Werner Zombart (1863--1941), преподавал в университетах Бреслау и Берлина; о нем говорили, что как член молодой исторической школы он "перешмоллерил самого Шмоллера" в попытке совместить экономический и исторический анализы (Joseph Schumpeter, History of Economic Analysis, op. cit. p. 817) -- амер. изд.], Густава Шмоллера, Луиджи Брентано [Lujo Brentano (1844--1931), профессор ряда университетов Германии и Австрии, основатель Verein fur Sozialpolitik; его братом был влиятельный философ Франц Брентано -- амер. изд.] и Хейнриха Херкнера [Heinrich Herkner (1863--1932), студент Брентано, профессор университетов Цюриха и Берлина -- амер. изд.], вызвавшая в свое время сильную обиду, сегодня может расцениваться только как его заслуга. Я знаю, что Мизес собирался включить в сборник свою статью "Verstaatlichung des Kredits", которая также появилась в 1929 году в 1 томе нового Zeitschrift fur Nationalokonomie. Помешало то, что редактор засунул куда-то рукопись и нашел ее, когда было уже поздно -- что было не редкостью в то время, а с учетом ясного почерка Мизеса, вполне возможно, что рукопись существовала в единственном экземпляре. [Эта статья Мизеса была включена в книгу, для которой Хайек написал данное эссе. Статья Мизеса была также переведена Луи Соммером и включена в сборник Essays in European Economic Thought (Princeton, N.J.: D. Van Nostrand, 1960) -- амер. изд.] Мизесу принадлежало законное первое место не только как острому критику, но и как пессимисту, который, к несчастью, слишком часто оказывался прав. Не я один был свидетелем того, как в сентябре 1932 года во время заседания комитета Verein fur Sozialpolitik в Бад-Киссингене в саду за чаем собралась довольно большая группа коллег по профессии, и Мизес неожиданно спросил, сознаем ли мы, что собираемся вместе в последний раз. Это замечание сначала всех изумило, а затем вызвало смех, когда Мизес объяснил, что через 12 месяцев Гитлер уже будет у власти. Всем это показалось слишком невероятным, но больше всего они не могли понять, почему Verein fur Sozialpolitik не сможет собираться после прихода Гитлера к власти. Конечно же, до конца Второй мировой войны встреч больше не было. [Относительно "Verein fur Sozialpolitik" Мизес вспоминает, что ?как австриец, заштатный Privatdozent и "теоретик" я всегда был в Ассоциации аутсайдером. Ко мне относились с подчеркнутой вежливостью, но смотрели на меня как на чужака.? Notes and Recollections, op. cit., p. 104. Историю этой организации см. у Franz Boese, op.cit. -- амер. изд.] Мизес оставался в Вене и после захвата власти в Германии Гитлером, и в эти годы он все сильнее углублялся в вопросы философского и методологического обоснования социальных наук. Но полностью посвятить себя научной работе он впервые смог только после 1934 года, когда в возрасте 53 лет перебрался в Высший институт международных исследований в Женеве. В 1933 году он еще смог опубликовать в Германии сборник статей Grundprobleme der Nationalokonomie [Ludwig von Mises, Grundprobleme der Nationalokonomie: Untersuchungen uber Verfahren, Aufgaben und Inhalt der Wirtschafts -- und Gesellschaftslehre (Jena: Gustav Fisher, 1933), переведена Георгом Ризманом как Epistemological problems of Economics (Princeton, N.J.: D. Van Nostrand, 1960); reprinted New York and London: New York University Press, 1981); рецензию Хайека на английское издание см. в следующем разделе этой главы -- амер. изд.], с важными статьями о "процедурах, задачах и содержании экономической и социальной теории". В 1940 году последовала его последняя большая работа на немецком языке, Nationalokonomie: Theorie des Handelns und Wirtschaftens (позднее в переработанном виде изданная на английском как Human Action), которая появилась в Женеве, но в Германии, по понятным причинам, осталась практически неизвестной. В 1940 году Мизес вместе с женой смог выбраться в Соединенные Штаты через южную Францию, Испанию и Португалию. Здесь в Нью-Йорке в течении более 30 лет он был поглощен крайне плодотворными исследованиями и преподаванием. Помимо совершенно переработанного английского издания Nationalokonomie, которое появилось в 1949 году под названием Human Action, особенного упоминания заслуживает его книга Theory and History: An Interpretation of Social and Economic Evolution [Ludwig von Mises, Theory and History: An Interpretation of Social and Economic Evolution (New Haven, Conn.: Yale University Press, 1957; reprinted, New Roschelle, N.Y.: Arlington House, 1969, and Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute, 1985) -- амер. изд.]. Эпистемологические проблемы экономической теории [Рецензия на книгу Мизеса Epistemological problems of Economics <1933>, op. cit. Рецензия была опубликована в Teachers College Record, March 1964, pp. 556--557. -- амер. изд.] Хотя это работа живого и пишущего автора, публикацию следует рассматривать как запоздавший перевод классики. Работа обозначает решающий этап в развитии системы идей, с которыми англо-говорящий мир познакомился через всеобъемлющий трактат. Если книгу профессора Мизеса Human Action (опубликована на английском в 1949 году, а предшествовавший немецкий вариант в 1940 году) следует считать вполне развитым изложением его взглядов, то отличительные черты его идей о природе социальной науки были впервые изложены в данной серии статей, публиковавшихся в Германии между 1928 и 1933 годами, которые впервые были изданы вместе в 1933 году -- в последнем году, когда еще можно было публиковаться в Германии. В этих статьях намного яснее, чем в более позднем трактате, видны непосредственные причины именно такой формулировки взглядов автора. Хотя аргументы направлены главным образом против взглядов немецких авторов, не следует впадать в заблуждение и думать, что аргументы имеют смысл только в данном контексте. На деле эта разновидность некритического эмпиризма, против которого главным образом направлена книга, встречается сейчас гораздо чаще и в самой наивной форме именно у американских авторов. Первая публикация этих статей обозначила превращение автора, известного тогда главным образом своей теорией денег и кредита и критическим анализом социализма, то есть бывшего экономистом в узком смысле этого слова, в социального теоретика и философа. Хотя тогда он еще не ввел термин "праксеология" (которым он позднее заменил термин "социология") для обозначения общей теории деятельности человека, все главные элементы его позднейшей системы уже присутствуют. За исключением короткой последней статьи, посвященной специальной проблеме экономической теории [статья о проблеме "неконвертируемого (то есть не-передислоцируемого) капитала", написанная для Festschrift по поводу работ датского экономиста C.A. Verrijn Stuart -- амер. изд.], экономическая теория в этом сборнике служит главным образом для иллюстрации проблем, выдвигаемых любой теоретической наукой об обществе. Его критические усилия направлены против взгляда, что теория может быть построена путем очистки исторического опыта, а его главное утверждение, сейчас более распространенное, чем когда он впервые его высказал, в том, что логика теоретических утверждений не зависит от любого конкретного опыта. Можно представить себе, что он не стал бы отрицать, что применимость теории к конкретным обстоятельствам зависит от наличия или отсутствия фактов, которые могут быть удостоверены только опытом. И если настойчивое утверждение априорного характера теории кажется порой более односторонним, чем хотелось бы самому автору, то следует помнить, что в некотором смысле абстрактное описание структурных отношений, характерное для математики и логики, всегда дедуктивно и аналитично; эмпирически могут быть проверены лишь следующего вида утверждения -- в данных обстоятельствах нам может встретиться такая-то структура. Так что при внимательном анализе различие между взглядами профессора Мизеса и современным "гипотетико-дедуктивным" истолкованием теоретической науки (как оно было сформулировано, например, Карлом Поппером в 1935 году [Karl Popper, Logik der Forschung, zur Erkenntnistheotie der modernen Naturwissenschaft (Vienna: J. Springer, 1935), переведена как Logic of Scientific Discovery (London: Hutchinson, 1959; переработанные издания в 1968 и 1972 годах -- амер. изд.]), сравнительно невелико, при том, что оба эти подхода отделены широкой пропастью от долгое время господствовавшего наивного эмпиризма. [Сам Мизес, быть может, и не согласился бы с таким утверждением. В 1962 году он писал, что взгляды Поппера, будучи вполне пригодными для естественных наук, "никаким образом не могут быть применены к проблемам наук о деятельности человека". Высказывания Мизеса о Поппере смотри в Mises, The Ultimate Foundation of Economic Sciense (Princeton, N.J.: D. Van Nostrand, 1962; повторное издание: Kansas City, Mo.: Sheed Andrews and McMeel, 1978), pp. 69--70, 119--120. -- амер. изд.] Правда, в отношении социальной теории профессор Мизес в одном пункте идет дальше. Но ведь столь же очевидно, что прежде, чем вступать в общение с людьми, нам следует знать о них больше, чем относительно любых других объектов, по поводу которых мы намерены вступить в общение, а это не может не влиять на природу данных, которые мы можем использовать для объяснения в двух этих сферах. Наша способность "понимать" действия человека, несомненно, увеличивает запас информации, которая может быть использована для объяснения, причем информации такого рода, которую мы не имеем в случае неодушевленных объектов; и в третьей статье этого сборника профессор Мизес немало проясняет различие между таким пониманием, которое может служить основанием теории, и со-переживающим "пониманием", которое порой выдвигают как основу объяснения. Точность и гладкость перевода заслуживают похвалы, хотя задачу переводчика облегчала прозрачность языка профессора Мизеса, не столь уж обычная для работ в этой области. Поскольку появление перевода послужило для рецензента поводом перечитать работу, которую он читал почти тридцать лет назад, он может добавить, что книга поразительно хорошо выдержала испытание временем. Nationalokonomie [Рецензия на книгу Мизеса Nationalokonomie: Theorie des Handelns und des Wirtschaftens (Geneva: Editions Union, 1940), опубликована в The Economic Journal, vol. 51, April 1941, pp. 124--127. Human Action Мизеса (впервые опубликована в 1949 году), которая более знакома англоязычному читателю, представляет собой расширенный и переработанный вариант Nationalokonomie. Маргит фон Мизес сообщает, что с момента прибытия в Соединенные Штаты в 1940 году "он намеревался переработать Nationalokonomie, которая была написана для европейских условий. Он хотел написать на английском расширенную версию книги, рассчитанную на более широкую публику и, если повезет, на более разумный мир. Таком образом, в отличие от того, что думают многие, Human Action не есть перевод Nationalokonomie. Хотя ее источником были те же основные философские принципы, которым мой муж всегда оставался верен, в ней его принципы и его логика применены к более широкой области -- ко всей жизни." Margit von Mises, Предисловие к ограниченному переизданию 1985 года третьего пересмотренного издания Human Action (Chicago: Henry Regnery, 1966). -- амер. изд.] Когда ученый, который за свою жизнь обогатил многие специальные области науки, берется за всеобъемлющий обзор науки в целом, это всегда интересно, хотя может обернуться разочарованием. Такая работа заслуживает тем большего внимания, когда систематическое изложение своих выводов предпринимает такой человек, как профессор Мизес, известный широтой интересов и тем, что его взгляды порождали столько споров. И это тем более верно в данном случае, когда, как намекает само название, работа охватывает как самые общие философские проблемы, возникающие при научном изучении деятельности человека, так и основные современные проблемы экономической политики. Читатель, знакомый с ранними работами профессора Мизеса о деньгах, социализме и методах социальных наук, обнаружит множество если и не принятых, то знакомых доктрин, имеющих отношение к экономической теории в узком смысле этого слова. Но даже по этим вопросам есть большие разделы, в частности, в теории процента, где разрабатываются проблемы, которые в опубликованных прежде работах Мизеса никогда явно не рассматривались. В короткой рецензии на трактат, посвященный столь широким вопросам, было бы неуместно входить в конкретные детали. Может быть стоит отметить только, что при первом чтении рецензенту показались менее убедительными, чем большая часть работы, то, как он развивает психологические элементы теории Б°м-Баверка, хотя в некоторых отношениях это сделано с изумительной ясностью. Формулировки большей части теоретических проблем есть результат более точной и более тщательной проработки взглядов, излагавшихся уже в ранних работах. Многое звучит сейчас менее революционно, чем 20 или 30 лет назад, но что может быть поучительней, чем просмотр старых рецензий (публиковавшихся и в этом журнале [например, рецензия Джона Мейнарда Кейнса на Theorie des Geldes und der Umlufsmittel в Economic Journal, vol. 24, September 1914, pp. 417--419; и рецензия Е. Швидланда на Die Gemeinwirtschaft в Economic Journal, vol. 33, September 1923, pp. 406--408 -- амер. изд.]), которые демонстрируют, сколь многие взгляды, при первой публикации подвергавшиеся острым нападкам или даже осмеянию, стали с тех пор общепризнанными. В новом систематизированном изложении его взгляды обрели новую значимость и убедительность. Налицо и свидетельства того, что взгляды автора продолжают постепенно эволюционировать. Но следует признать, что в период создания этих работ на него мало подействовала общая эволюция в нашей области знаний. Он развивался совершенно независимо, и возникает даже чувство, что автор, на которого столь часто нападали из-за идей, которые потом оказывались верными, развил некое презрение к современной экономической теории, и это помешало ему извлечь пользу из ее изменения. Это кажется особенно верным по отношению к недавнему развитию теории конкуренции -- в этой области более благожелательное отношение к другим подходам могло бы облегчить понимание позиции автора. В рецензии нелегко дать адекватное представление о положительном вкладе в развитие теории, поскольку этот вклад состоит, главным образом, в последовательном приложении единых философских принципов и в создании на этой основе общей перспективы дальнейшего движения. Как пример удачного обобщения можно рассмотреть любопытную трактовку закона сравнительных издержек не в специальном приложении к теории международной торговли, а в его самой общей форме, как основы формирования общества. Рикардовское Vergesellschaftungsgesetz, как его окрестил профессор Мизес (выражение, боюсь, почти непереводимое), получило здесь заслуженное место в самом начале рассмотрения проблем менового общества, само существование которого основано на этом принципе. [В Human Action Мизес изменил название Ricardo'sche Vergesellschaftungsgesetz на "Рикардовский закон ассоциации", который он считает "частным случаем более универсального закона ассоциации", общего принципа, показывающего, как "разделение труда создает преимущества для всех участников", даже для менее квалифицированных или владеющих меньшими ресурсами, чем другие. (Этот принцип, именуемый нынче "законом относительного преимущества", обычно иллюстрируют примерами из области международной торговли; Мизес, напротив, использует пример хирурга, который нанимает для стерилизации инструмента менее искусного помощника. См. pp. 127--133 немецкого издания; pp. 159--164 третьего английского издания (1966). -- амер. изд.] Для большинства читателей, однако, книга будет интересна не своей центральной частью [pp. 188--628 немецкого издания; pp. 200--688 английского издания 1966 года -- амер. изд.], как ее можно назвать в соответствии с логикой предмета, но своими начальными и конечными разделами, где профессор Мизес рассматривает самые общие методологические и философские проблемы любой науки об обществе, а также проблемы современной политики. К последнему разделу до некоторой степени относится то, что уже было сказано о центральной части. Многое здесь окажется знакомым для читателей прежних работ профессора Мизеса, и главным выигрышем оказываются систематичность и последовательность изложения материала, который прежде был доступен только в разрозненных книгах и статьях. Но у автора, пожалуй, были еще большие возможности заполнить разрывы в изложении, и результатом оказалась действительно внушительная единая система либеральной социальной философии. Именно в этом разделе больше, чем где-либо еще, поразительное знание истории и современного мира помогает автору проиллюстрировать свои аргументы. И хотя единственным Weltanschausung, с которым до известной степени схожи взгляды автора, является либерализм XIX века, читателю не следует впадать в заблуждение, что перед ним всего лишь новая формулировка идей laissez-faire этого периода. Хотя выводы во многих моментах совпадают, философские основы всего построения изменились так же, как у большинства других людей, хотя совсем в ином направлении. Самые оригинальные и, одновременно, самые спорные моменты в развитии взглядов профессора Мизеса сконцентрированы в начальных разделах книги, где он намечает принципы общей теории действий человека, по отношению к которой экономическая теория является только особым случаем. В ряде предыдущих работ он последовательно обосновал то, что обозначает как априорный характер экономической логики, и подверг критике заимствование чуждых и неуместных здесь методов естественных наук. В новой книге он систематически развивает общую теорию действий человека, или, как он это теперь называет (возрождая старый французский термин) науку "праксеологии", чтобы обосновать автономную природу методов социальных наук. Хотя я опасаюсь, что даже в этой новой форме его аргументы едва ли смягчат предубеждения, возбуждаемые сегодня любыми попытками такого рода, перед нами, бесспорно, наиболее убедительные и последовательные из когда-либо выдвигавшихся в пользу такого понимания аргументы, и если они получат заслуженное внимание, то дадут начало чрезвычайно плодотворной дискуссии. Хотя рецензент многое изложил бы совершенно иначе, он должен признаться, рискуя быть обвиненным вместе с профессором Мизесом в поддержке взглядов, противоречащих всему ходу современного научного развития, что в главном одинокий голос профессора Мизеса кажется ему существенно более близким к истине, чем общепринятые взгляды. Действительное рассмотрение любого из множества интересных моментов, затрагиваемых этой работой, требует не краткого обзора, а длинной статьи. Но нельзя поставить точку не заявив, что, по крайней мере, рецензент видит в этой книге широту взгляда и интеллектуального кругозора, которые роднят ее скорее с трудами философов XVIII века, чем с работами современных специалистов. И несмотря на это, а может быть и благодаря этому, читатель чувствует гораздо большую близость к реальности, его постоянно отвлекают от технических вопросов к рассмотрению действительно важных проблем современного мира. Без тщательного анализа профессор Мизес не принимает ни одной из господствующих догм и порой, пожалуй, даже отметает слишком утонченные детали, которые, как ему представляется, не относятся к более широким вопросам его социальной философии. Те многочисленные читатели, которые в раздражении отвергнут большинство утверждений этой книги, все-таки не смогут просто оставить ее в стороне, как бы сильно они ни чувствовали, что некоторые ее части не идут au courant с последними достижениями математического анализа, в котором они привыкли барахтаться. Заметки и воспоминания [Эта статья была написана Хайеком в 1977 году и опубликована как введение к книге Мизеса Erinnerungen von Ludwig von Mises (Stuttgart and New York: Gustav Fisher, 1978), pp. xi--xvi. Данный текст представляет собой несколько измененную версию перевода, сделанного Гансом-Германом Хоппе, и был опубликован в Austrian Economics Newsletter, vol. 10, no. 1, Fall 1988, pp. 1--3. Erinnerungen была впервые опубликована посмертно на английском языке в переводе Ганса Ф. Сеннхольца под заголовком Ludwig von Mises, Notes and Recollections, op. cit. -- амер. изд.] Будучи, несомненно, одним из самых значительных экономистов своего поколения, Людвиг фон Мизес до самого конца своей необычно долгой научной жизни оставался аутсайдером в академическом мире; прежде всего, несомненно, в странах немецкой культуры, но то же самое повторилось и в последнюю треть его жизни, когда в Соединенных Штатах он воспитал более широкий круг студентов. До этого его сильное непосредственное влияние было существенно ограничено его Венским Privatseminar, участники которого приходили к Мизесу, как правило, только по окончании формального курса образования. Если бы не запоздала так незаслуженно публикация этих воспоминаний, обнаруженных в его бумагах, я был бы рад возможности проанализировать причины столь необычного пренебрежения по отношению к одному из самых оригинальных мыслителей нашего времени в области экономики и социальной философии.