Карр Филиппа. Валет червей

   Он увел ее от меня, улыбаясь ей, глядя с такой любовью, что она, судя по всему, была полностью успокоена.
   С площади Людовика XV мы неспешно направились к дому и по пути натолкнулись на киоск, где были выставлены различные безделушки. Среди них оказались искусно изготовленные из шелка цветы.
   Тона были просто великолепные, и Софи восхищенно воскликнула:
   — Ах, — сказала она, — вот этот превосходно подошел бы к моему бледно-лиловому платью.
   — Полагаю, он действительно пойдет тебе, — согласился Шарль. Он взял цветок и приложил его к платью. — Очаровательно, — произнес он и нежно поцеловал ее в щеку.
   Обе торговки захлопали в ладоши. Шарль бросил на них быстрый оценивающий взгляд, один из тех, какие он обычно бросал на женщин. Торговки действительно были молодыми и очень хорошенькими.
   — Моей даме он просто необходим, как вам кажется? — спросил он.
   Обе девушки рассмеялись и подтвердили, что у дамы весьма утонченный вкус.
   Шарль расплатился за цветок и вручил его Софи. Принимая его, она была так счастлива, что я почувствовала, как у меня от волнения сжимается горло. Я горячо надеялась на то, что она всегда будет оставаться в блаженном неведении относительно истинного лица своего мужа.
   Он взял другой цветок — красный пион, чудесного алого цвета.
   Он приложил его к моим волосам.
   — Ну, что вы скажете? — спросил он продавщиц.
   — Прекрасный цветок для прекрасной юной дамы, — ответила та, что постарше.
   — Я согласен, — сказал Шарль, — а вы Софи? Софи замялась:
   — М-д-да…
   Я увидела в ее глазах все то же знакомое выражение, и уже хотела сказать, что мне не нужен этот цветок. Но тогда все выглядело бы так, словно для меня это важно, поэтому я взяла цветок, поблагодарив Шарля.
   Мы двинулись дальше по направлению к дому, но я почувствовала, что события этого утра потеряли свою прелесть для Софи.
   Как мне хотелось предупредить ее о том, что она не должна проявлять свою ревность, ибо Шарль относится к тем мужчинам, которых это раздражает. Единственный выход для нее — принимать жизнь такой, как она есть, не задавать вопросов, ничто не подвергать испытаниям, прикрывать глаза на то, чего не следует видеть. Тогда и только тогда у нее появится шанс быть счастливой.
   Но как я могла сказать ей об этом? Как я могла рассказать ей о том, что на собственном опыте убедилась, кем на самом деле является ее жених?
   Однако я попыталась дать ей понять, что ценю свой цветок гораздо меньше, чем она. Такая возможность представилась мне, когда в мою комнату, как обычно, вошла Лизетта, хотя в последнее время мы с ней виделись реже.
   Софи сидела у меня, цветок был приколот к ее платью, и Лизетта сразу же его заметила.
   — Просто чудесно! — воскликнула Лизетта. — Я слышала, что искусственные цветы из шелка теперь в большой моде.
   — Его купил мне Шарль, — пояснила Софи, — на улице у цветочниц.
   — Ты счастливая. Он очень заботится о тебе, правда?
   Софи радостно улыбнулась.
   — Мы шли по улице и наткнулись на этот киоск. Все остальное меня не заинтересовало, но цветы… они были такие прелестные.
   Лизетта рассматривала цветок.
   — Он очень искусно сделан, — сказала она.
   — Другой цветок он купил для Лотти.
   — Ему пришлось… поскольку я была там с Арманом, — быстро объяснила я.
   — А где твой?
   — Я сунула его куда-то. Даже забыла, куда… Подожди минутку, мне кажется, он где-то здесь.
   Я хотела доказать Софи, что подарок Шарля ничего для меня не значил.
   Я достала цветок.
   — Какой чудесный насыщенный цвет, — сказала Лизетта.
   — А мне кажется, что он не подойдет ни к одному из моих платьев.
   — Чепуха. Красное — это твой цвет. С ним ты становишься более смуглой и страстной.
   — Да ну, дрянь какая-то.
   Я забрала у нее цветок и бросила его в ящик стола.
   Софи оживилась. Она никогда не умела скрывать свои чувства. Милая Софи, которую было так легко обмануть. Конечно, этому отъявленному лжецу, за которого она собиралась выйти замуж, без труда удастся водить ее за нос.
   Все было прекрасно. У Софи была великолепная возможность вступить в столь необходимый для нее брак.
 
   Через пару дней после случая с цветами к нам вновь зашел Шарль. Софи ушла с моей матерью к портнихе, чтобы обсудить вопросы с приданым, так что мне, безусловно, пришлось выполнять обязанности хозяйки.
   Он взял мои руки и расцеловал их.
   — Лотти, — воскликнул он, — как я рад, что застал вас одну!
   — Вы сделали это случайно или намеренно?
   — — Немного и того и другого, — признался он. — Я думаю, что сейчас Софи с вашей мамой пошли к портнихе.
   — Вы хорошо информированы.
   — Это помогает в жизни. Я хочу с вами сходить кое-куда. Я собираюсь показать вам то, что вас должно действительно заинтересовать.
   — Куда вы собираетесь меня вести?
   — Всего лишь прогулка по улицам, я обещаю.
   — Прогулка? Но почему…
   — Вы все поймете. Давайте, надевайте плащ. У нас не так уж много времени.
   — А вы не собираетесь показать это Софи?
   — Конечно, нет. Нет причин, по которым это могло бы ее заинтересовать.
   — Тогда почему же?..
   — Обуздайте ваше нетерпение и поспешите. Я не хочу, чтобы мы слишком задержались. Обещаю вам, что мы вернемся домой через час.
   Как всегда, ему удалось взволновать меня.
   — Хорошо, — согласилась я, — но всего лишь прогулка по улицам.
   — Это все… клянусь честью.
   — Рада слышать, что таковая у вас имеется.
   — Я известен как человек, который всегда держит свое слово.
   Ну что в этом было такого? Мне не разрешали выходить из дома одной, а в данном случае я была под покровительством человека, который вскоре должен был стать членом нашей семьи. Он не осмелится вести себя неподобающим образом. Он очень уважает моего отца, а кроме того, было ясно, что Турвили очень хотят этого брака. Итак, я надела плащ, и мы вышли на улицу.
   Я была совершенно не подготовлена к зрелищу, которое мне предстояло увидеть, и, услышав звуки барабана, удивилась и заинтересовалась; вокруг тут же собралась толпа людей. Они смеялись, некоторые радостно, иные — презрительно.
   — Там идет какая-то процессия, — сказала я.
   — Подождите, — усмехнулся Шарль, — сейчас вы увидите свою старую знакомую.
   Он крепко взял меня под руку, поскольку народу становилось все больше; когда на нас начинали напирать, он прикрывал меня, слегка обнимая. Я не решалась протестовать, понимая, что в данной обстановке это просто необходимо. Но, прижимаясь к нему, я ощущала сильное возбуждение.
   И тут я увидела. Первым шел барабанщик, за ним сержант с пикой, следом грум вел на поводу осла, а на осле сидел человек спиной вперед, в венце, сплетенном из соломы, — мадам Ружмон. На груди у нее висела табличка, на которой ярко-красными буквами было написано «сводня».
   Ее лицо было бесстрастно — та же маска, которую я видела и в первый раз, — свинцовые белила и румяна. Соломенный венец сидел на голове немного кривовато, но сплетен был искусно. Половины того, что выкрикивала толпа, я не понимала, но в основном это были непристойные комментарии по поводу ее профессии. Я уставилась на мадам Ружмон, сидевшую на осле с некоторой беззаботностью, глядевшую сквозь толпу. Она сохраняла определенное достоинство, которым нельзя было не восхищаться. Я ожидала, что в любой момент кто-нибудь стащит ее с осла, но никто не решился; вообще в толпе царило довольно миролюбивое настроение. Барабанщик продолжал бить в свой барабан, и кто-то затянул песню, подхваченную всей толпой.
   — Я не могу разобрать слова, — пожаловалась я Шарлю.
   — Это к лучшему, — ответил он с улыбкой, затем взял меня под руку. — Пора, — сказал он. — Этого достаточно.
   — Вы привели меня сюда специально, чтобы я посмотрела, да?
   — Я привел вас сюда, потому что мне нравится ваше общество, а вам в свою очередь нравится мое. Ну, а это было дополнительным развлечением.
   — Для мадам Ружмон это не было развлечением.
   — Такое с ней случается не впервые, насколько мне известно.
   — И это не заставило ее оставить свою профессию?
   — Нет, Боже милосердный! Для того чтобы эта деловая женщина отказалась от столь доходного дела, нужны куда более суровые меры.
   — Какой позор, когда тебя таскают вот так по улицам… И все знают…
   — Приберегите свое сострадание. Завтра же она вновь возьмется за старое.
   — Но теперь, когда все знают… неужели не предпримут никаких мер?
   — Вряд ли.
   — Но разве ее занятие не противозаконно?
   — Знаете, Лотти, я кое-что вам сообщу. У нее есть высокопоставленные друзья. У нее есть весьма фешенебельное заведение возле Кур-де-Рена, которому покровительствуют влиятельные люди. Они не захотят, чтобы это заведение прикрыли, что, видимо, произошло бы, если бы за нее взялся суд.
   — Понимаю. Значит, если бы она была бедной сводней, она считалась бы преступницей?
   — Видимо, так. Но в данном случае дело кончится тем, что она слезет со своего осла и спокойненько примется за старое.
   — Но это так… несправедливо.
   — Но благоразумно. Она сильная женщина и, несомненно, миролюбивая. Ведь вы же восхищались этими статуями, не так ли? И желали посмотреть, каким образом эти добродетели воплощаются в жизнь? Дорогая моя Лотти, у нашего короля до последнего времени имелся собственный сводник. Ле Бель, его камердинер, находился в постоянном поиске красоток, которые пришлись бы по вкусу нашему Луи. В северном крыле дворца для них есть тайная комната, она так и называлась «капкан для птичек», вот там-то и содержались молодые девушки, чтобы король мог навещать их, когда ему заблагорассудится. Это было еще до того, как построили Олений парк, тогда решили, что Луи лучше держать своих девушек подальше от дворца. Вся Франция знала об этом. Такие вещи не удержишь в тайне. Так в ком же могут вызвать благородный гнев действия мадам Ружмон?
   — Если девушки идут на это добровольно, я полагаю, что это не то же самое, как если их затаскивают силой…
   — Силой? Это было бы не по-джентльменски. Вы можете быть уверены в том, что все эти девочки в «капкане для птичек»и в Оленьем парке находились добровольно. Некоторое время службы… а затем вознаграждение. Неотразимые аргументы.
   — А те, кого заманивали в комнаты под предлогом гадания?
   — Некоторых приходилось убеждать. Но девушек, которые ходят к гадалкам, можно отнести к искательницам приключений, разве не так?
   — Полагаю, мне следует благодарить вас за то, что вы отправили нас домой.
   — Вам действительно следовало бы сделать это. Как мило, что вы этого еще не забыли. Возможно, вам представится случай проявить свою благодарность.
   — Давайте ограничим ее словами.
   — На данный момент, — сказал он. Когда мы шли по улице, он заметил:
   — Это лихорадочное настроение в связи с бракосочетанием все еще парит в воздухе, оно не уляжется до тех пор, пока им не устроят фейерверк.
   — А мы сможем видеть его из отеля?
   — Оттуда плохой вид. Давайте прогуляемся. Вечером на улицы выйдет весь Париж. Я знаю, что мы сделаем. Мы вновь соберем нашу маленькую четверку: Арман, вы, Софи и я. Вам, видимо, это понравится, не так ли?
   Я вынуждена была согласиться-с ним. К сожалению, когда мы вернулись домой, выяснилось, что Софи и моя мать уже вернулись.
   — Мы немножко прогулялись, — сказал Шарль. — Сегодня такой прекрасный день.
   Софи, не отрываясь, смотрела на меня.
   — Я пришел сюда, чтобы предложить вам совершить совместную прогулку, — продолжал Шарль, улыбаясь Софи.
   — Неужели вы забыли? Ведь я говорила вам, что собираюсь пойти к портнихе.
   — Я полагал, что вы пойдете после обеда.
   Он подошел к ней и положил ей руку на плечо.
   — Как мило вы выглядите сегодня, — сказал он. — Должно быть, вам опять шьют какие-нибудь прекрасные платья?
   В ответ она улыбнулась, и ее подозрения мгновенно развеялись.
   «Ну какой же он лжец! — подумала я. — И какой хороший актер! Бедная Софи, остается надеяться, что ей не доведется пережить разочарования».

НЕСЧАСТЬЕ НА ПЛОЩАДИ

   Настал день фейерверка, и все мы с нетерпением ожидали наступления сумерек.
   Арман сказал, что нам надо попытаться пробраться как можно ближе к площади Людовика XV, и они с Шарлем начали спорить, не лучше ли будет воспользоваться наемным экипажем.
   — Нам ни за что не удастся проехать по этим узеньким улочкам, — сказал Арман, — там будет слишком много народу.
   — Тогда мы пойдем пешком, если дамы не будут возражать.
   Софи и я не возражали.
   — Наденьте плащи, — посоветовал нам Шарль, — мы не должны выделяться в толпе. И будьте повнимательней, поскольку по улицам будут шнырять карманники. Я уверен, что они уже наводнили весь Париж.
   Итак, договорившись обо всем, мы вышли на улицу. Я была рада, заметив, что к Софи вернулось хорошее настроение, и она была готова наслаждаться событиями наступающего вечера не меньше, чем я, но, будучи от природы робкой и застенчивой, вскоре стала побаиваться толпы.
   — Лотти, — шепнула она мне, — мне не нравится весь этот народ. Мне хотелось бы оказаться дома.
   — Но мы отправились посмотреть фейерверк.
   — Здесь слишком большая толпа.
   — Все будет хорошо, — уверяла я ее. Долгие годы я вспоминала этот диалог. Ах, если бы я тогда согласилась с ней, если бы нам удалось убедить спутников вернуться домой!
   Нас начали толкать. Шарль подхватил меня под руку и покрепче прижал к себе. Софи заметила это, и на ее лице появилось обиженное выражение.
   — Здесь слишком много народа, — шепнула она.
   — А чего ты ожидала, моя дорогая? — спросил Шарль. — Праздник решили устроить для всего Парижа, а не только для нас.
   Она ничего не ответила, а лишь отвернулась в сторону. Я была уверена в том, что в ее глазах стояли слезы.
   Арман сказал:
   — Сейчас начнут.
   В небо взлетели фонтаны фейерверка, ярко осветив все вокруг, и толпа вскрикнула.
   На площади собралось огромное количество людей, так что мы с трудом удерживались на ногах. А затем… произошло непонятное Что-то случилось с шутихами, взлетавшими в небо. Они взрывались с оглушительным звуком и падали… падали на толпу.
   Наступил краткий миг тишины, а затем послышались крики ужаса. Началось настоящее столпотворение. Я почувствовала, что приподнимаюсь в воздух. Оказалось, что это Шарль подхватил меня и приподнимает над толпой.
   — Софи! — кричал он.
   Я не могла найти взглядом Софи, но видела Армана, его полные отчаяния и ужаса глаза.
   Затем я увидела Софи. Ее вид испугал меня, искры попали на ее капюшон, и он загорелся.
   Арман бросился к ней и пытался погасить пламя. Я почувствовала головокружение, мне стало дурно. Шарль кричал:
   — Вытаскивай ее… нам нужно побыстрее отсюда выбраться!
   Софи упала. Я отчаянно молилась:
   — О Господи, прошу тебя, спаси ее. Ее сейчас растопчут насмерть.
   Через несколько секунд я вновь увидела ее. Арману удалось поднять ее и перебросить через плечо. Она была неподвижна, но огня не было заметно.
   Шарль закричал:
   — Следуй за мной!
   Он перебросил меня через плечо, словно мешок с углем. Люди, толпившиеся вокруг нас, кричали, бросались во все стороны, безуспешно пытаясь выбраться с площади. Я видела, как люди хватались друг за друга, видела их искаженные лица, и вокруг стоял непрерывный крик.
   Шарль силой пробивался сквозь толпу. Я больше не видела Армана и Софи и страшно боялась, что их могли растоптать.
   Видимо, в некоторых ситуациях у людей проявляются сверхчеловеческие силы. Я уверена, что в тот вечер с Шарлем произошло именно это. Теперь трудно вспомнить все подробности ужасных событий того вечера. Некоторые прибыли на площадь в экипажах и теперь пытались выбраться с нее. Лошади, казалось, обезумели, когда толпа надавила на них. Экипажи опрокинулись, что увеличило опасность, так как лошади стали рваться во все стороны, пытаясь высвободиться из упряжи. Шум и крики стали невыносимыми.
   Я ожидала, что мы в любую секунду упадем под ноги толпе, но Шарль упорно пробирался вперед. В нем чувствовались безжалостная решительность, твердое намерение спасти нас любой ценой. Он был из тех людей, которые привыкли добиваться желаемого, а сейчас все его желания, все его усилия сосредоточились на одном: выбраться целыми с площади.
   Я оглядывалась в поисках Армана и Софи, но их нигде не было видно. Лишь волновавшаяся масса охваченных истерикой и паникой людей.
   Я не могу сказать, долго ли это длилось. В то время я сознавала лишь страх и беспокойство — не только за нас, но и за Софи с Арманом. У меня появилось какое-то ужасное предчувствие: теперь, после этого вечера, все уже станет иным, чем прежде.
   Загорелись некоторые здания, что вызвало новый взрыв паники. К счастью для нас, они находились на противоположной стороне площади.
   До сих пор в моих ушах звучат крики, рыдания, вопли — фон этого ужасного вечера.
   Шарлю все-таки удалось вытащить меня в безопасное место. Я навсегда запомнила его бледное лицо, покрытое сажей… его разодранную одежду, сдвинувшийся парик, обнаживший его красивые темные волосы, так что он казался совсем иным человеком. Я понимала, что в этот вечер мне удалось выжить лишь благодаря ему.
   Когда мы удалились от толпы и оказались в безопасном месте, Шарль поставил меня на землю. Я не представляла, где мы находимся, но знала, что нам удалось выбраться с площади Людовика XV.
   — Лотти, — произнес он, и в его голосе прозвучали совершенно незнакомые мне нотки.
   Я взглянула на него, и он заключил меня в объятия. Мы прижались друг к другу. Вокруг было множество людей. Некоторые из них выбрались из ночного кошмара на площади, другие были зеваками, вышедшими на улицу посмотреть, что происходит. Никто, судя по всему, не замечал нас.
   — Слава Богу! — сказал Шарль. — Ты… с вами все в порядке?
   — Я думаю, что да. И ты… вы спасли меня. Он попытался говорить со мной обычным тоном шутливой любезности, который был в данных обстоятельствах абсолютно неуместен.
   — Я сделал это только для того, чтобы доказать, что вы всегда можете рассчитывать на меня.
   Тут мы неожиданно оба расхохотались, но я чувствовала, что готова одновременно разрыдаться.
   В следующий момент мы вспомнили о Софи и Армане. Мы оглянулись в сторону площади. К небу поднимался столб дыма, оттуда продолжали доноситься крики и стоны людей, пытавшихся выбраться с площади.
   — Вы думаете?.. — начала я.
   — Я не знаю.
   — Я видела, что Арман выносит ее.
   — Арман пробьется, — сказал Шарль.
   — Бедная Софи. Я думаю, она серьезно пострадала. Ее капор довольно долго горел.
   Несколько секунд мы молчали. Затем Шарль сказал:
   — Нам ничего не остается, как побыстрее добраться домой. Боюсь, нам придется идти пешком. Никак иначе нам не добраться.
   Мы направились в отель.
 
   Мать сразу обняла меня.
   — Ах, Лотти… Лотти… слава Богу…
   Я сказала:
   — Шарль спас меня. Он меня вынес.
   — Боже благослови его! — сказала моя мать.
   — Софи и Арман…
   — Они уже здесь. Арман сумел найти экипаж, и они приехали домой, минут десять назад. Твой отец послал за врачом. С Арманом все в порядке. Бедняжка Софи… Но доктор вот-вот должен прибыть. Ах, мое дорогое, дорогое дитя.
   Я чувствовала слабость, головокружение, изнеможение… мне трудно было стоять.
   Когда мы вошли в салон, к нам бросился мой отец. Он заключил меня в объятия и крепко прижал к себе. Он вновь и вновь произносил мое имя.
   Откуда-то появился Арман.
   — Арман! — радостно воскликнула я.
   — Я пробрался, — сказал он. — Мне повезло. Я сумел вытащить оттуда Софи и раздобыть экипаж. Я заставил привезти нас сюда.
   — Где Софи? — спросила я.
   — У себя в комнате, — сказала мать.
   — Она?..
   Мать молчала, а отец положил мне руку на плечо.
   — Мы пока еще не знаем, — сказала он. — У нее тяжелые ожоги. Скоро придут врачи.
   Я села на диван, мать присела рядом. Она обнимала меня и прижимала к себе, словно не желала отпускать.
   Я потеряла счет времени. Я никак не могла избавиться от ощущения творившегося вокруг ужаса. Я продолжала думать о Софи, и ожидание казалось мне почти таким же жутким, как недавние попытки пробиться сквозь толпу.
 
   Это была ночь, которую все мы — я имею в виду весь народ Франции — запомнили очень надолго. Никто не знал, что именно произошло с фейерверком, но если бы народ сумел сохранить спокойствие, тяжелых последствий, скорее всего, не было бы. Но толпа, впавшая в панику, отчаянно желавшая во что бы то ни стало выбраться с площади, привела к гибели ста тридцати одного человека, которые были растоптаны на месте. Еще две тысячи человек серьезно пострадали в эту ужасную ночь.
   Вспоминая грозу в день свадьбы, люди начали задумываться — не был ли Господь недоволен этим браком. Позже они не раз припоминали то, что называли недобрыми знамениями.
   Я горячо молилась за то, чтобы Софи осталась в живых, и обрадовалась тому, что мои молитвы были услышаны. Но иногда я задумывалась над тем, выбрала бы Софи жизнь, если бы ей была предоставлена возможность выбирать.
   В течение нескольких недель она была прикована к постели. Уже миновал тот день, на который была назначена ее свадьба. Ее кости остались целы — Арман не позволил толпе растоптать ее, — но одна сторона ее лица была настолько обожжена, что шрамы на ней должны были остаться навсегда.
   Моя мать ухаживала за ней, и я хотела прийти к ней на помощь, но как только я появлялась в комнате, Софи немедленно начинала протестовать.
   Мать сказала мне:
   — Она не хочет, чтобы ты видела ее лицо.
   Итак, мне приходилось держаться в стороне, хотя очень хотелось быть с ней, разговаривать, утешать ее, если бы могла.
   Даже когда Софи начала вставать, она не хотела покидать свою комнату, не хотела видеть никого, кроме преданной Жанны Фужер, с которой они очень подружились.
   Жанна круглые сутки проводила с Софи, и мои мать с отцом были очень благодарны этой девушке, поскольку она, похоже, была единственным человеком, способным хоть как-то утешить Софи. Мне казалось, что я тоже могла бы помочь, но моя сестра недвусмысленно дала понять, что не желает этого.
   У Жанны были очень умелые руки, и она смастерила нечто вроде чепца из голубого шелка, прикрывавшего половину лица Софи. К счастью, ожоги не коснулись ее глаз, хотя одна сторона пострадала очень сильно и волосы на голове, видимо, больше не будут расти. Ожоги изуродовали нижнюю часть лица. Чепец, сшитый Жанной, по словам моей матери, оказался полезным.
   — Рано или поздно она выберется из своей комнаты, — продолжала мать. — Но твой отец полагает, что нам лучше вернуться в провинцию. Там Софи почувствует себя лучше. Чем скорее она уедет из города, где это произошло, тем лучше для нее.
   Я сказала:
   — Я полагаю, свадьбу придется на некоторое время отложить.
   Мать задумчиво посмотрела на меня:
   — Она не хочет видеть Шарля.
   — Полагаю, она не хочет, чтобы он видел…
   — Бедняжка. Возможно, теперь…
   — Ты имеешь в виду, что он может не захотеть жениться?
   — Я не знаю. Турвилям очень нужен этот брак. С ним многое связано.
   — Какие-то договоренности? Деньги?
   — Да, но и твоему отцу весьма желателен альянс с Турвилями. Между тем Софи сказала Жанне, что теперь она никогда не выйдет замуж.
   — Но она еще может передумать. Она ведь очень любила Шарля.
   — Ну, ты же знаешь, что она всегда была нервная, неуверенная в себе. Помолвка очень изменила ее. Теперь, конечно, ей хочется просто спрятаться от людей.
   — Мне хотелось бы встретиться с ней.
   — Я могу понять ее. Возможно, все дело в том, что ты очень хорошенькая. Я думаю, что она всегда была несколько… ну, скажем, не то чтобы ревнива, но уверена в том, что ты гораздо привлекательнее ее.
   — Это… чепуха.
   — Это вовсе не чепуха. Все это очень естественно. Она никогда не была особенно привлекательной; хотя после помолвки действительно изменилась.
   — А Шарль не передумал?
   — Нет. Он готов жениться, как только это станет возможным.
   — Значит, все дело в Софи.
   — Несомненно, она еще передумает. Нам просто надо подождать. А в данный момент твой отец считает, что лучше всего вернуться в провинцию.
   Так мы и сделали. Софи сидела в карете, вжавшись в угол. Лицо ее было прикрыто чепцом, сшитым Жанной, и она плотно завернулась в плащ.
   Я пыталась заговорить с ней, но она совершенно ясно дала понять, что не желает этого. Мне хотелось, чтобы здесь в карете оказалась Лизетта, но она, разумеется, не могла ехать вместе с нами. Она выехала в замок раньше, в обществе тети Берты.
   Печальным было это возвращение.
 
   Этот вечер фейерверка изменил всю нашу жизнь. Даже замок стал другим: казалось, привидения всех, кто когда-то страдал здесь, выбрались из своих укрытий, чтобы напомнить нам о жестокости жизни.
   Бедная Софи! Я страдала вместе с ней и была глубоко огорчена тем, что дружеские чувства, которые она проявляла ко мне, похоже, исчезли. В замке ей были отведены особые помещения; она просила об этом, и отец не счел возможным отказать ей. И мать и отец, который, думаю, по-настоящему не любил ее, исполняли все ее желания. Так что, потребовав эти комнаты в башне, она их получила и вместе с Жанной устроилась в них. Я понимала, зачем они ей. Комнаты были на отшибе, и она могла чувствовать себя в полном уединении. Из длинных узких окон на верху башни Софи могла обозревать окрестности, наблюдать за всеми, кто приезжал и уезжал из замка.