Страница:
Ч л е н ы Р К К (дружно). Наносил!
П р е д с е д а т е л ь. Правильно. Дальше-с! Говорил прекрасный товарищ Ситников, что и в дальнейшем будет избивать гражданина Димитриева?
Ч л е н ы Р К К (горячо.) Говорил!
П р е д с е д а т е л ь. Так. А почему это говорил чудесный товарищ Ситников?
Ч л е н ы Р К К (как один человек). Потому что у него протекция в НКПС, потому что сам товарищ Зет ему хорошим знакомым приходится!
П р е д с е д а т е л ь. Верно. Обстоятельства выяснены. Теперь приступим к вынесению решения.
РКК совещается. Музыка играет вальс "На сопках
Маньчжурии".
П р е д с е д а т е л ь. Попрошу встать. Справедливое решение вынесено. "Ввиду рекомендации Ситникова товарищем Зет как хорошего работника оставить на службе".
Музыка играет туш. Добродетель торжествует. Ситников
удовлетворенно идет бить табуреткой морду Димитриеву.
Члены профсоюза с легким недоумением расходятся.
Занавес медленно падает... в обморок.
Конец.
Хорошая опера "Тетушкин хвостик", черт бы ее побрал! Долго с репертуара не сходит!
Как бы не кончилась она только, как оперетка "Дочь Миронова".
1926
ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ ГРАДУСОВ
- К чертовой маме! - хрипло заметил Градусов. - Пущай, которые хотят, записываются на воскресную экскурсию, а я не желаю. Желаю проводить воскресный отдых самостоятельно, со всем своим полным семейством.
- А вы и семейство свое запишите, очень просто. Цветочки, птички... Детишки... Мы осмотрим один из самых красивых подмосковных дворцов, прослушаем краткую лекцию о крепостных художниках семнадцатого века, почитаем коллективно Горького...
- А мне, между прочим, начихать на это дело с высокого дерева. Не желаю. Желаю самостоятельно. Без коллектива чтоб. И чтоб не Горький, а горькая... и вообще...
- К чертовой маме! - сказал Градусов в воскресенье утром, засовывая в корзину две бутылки горькой и полтора фунта голубой колбасы. - И безо всякого коллектива управимся. Ого-го! Эй, жена, пиво уложила?
- Уложила.
- Самовар увязала?
- Увязала.
- Тады ладно. Дети, цветы жизни, готовы?
- Готовы.
- Тады гайда на вокзал! Чего зря канителишься! Чай, мы не коллективные, а индивидуальные. В два счета допрем до зеленой травки, а там можно и горькую... почитать. И чтоб никаких крепостных семнадцатого века... Ик... Верно?
- Верно.
- Ну, раз верно, тады бери, Митя, самовар. Сашка, хватай библиотечку с горькой. Клавочка, зонтик не забудь. Варька, держи пакет с деревянным углем и кувшин молока, да смотри, чтоб не скисло по дороге. Ну-с, больше ничего не забыли?
- Забыли! Забыли! Бабушку забыли!
- А, черт возьми! Хватайте старушку. Да поживее. А то на поезд опоздаем. Ну, в два счета! Чтоб раз-раз - и готово. Это вам не коллективная экскурсия...
В поезде:
- Папаша, Митька самовар потерял!
- Паршивец, где самовар?
- Есть. Не беспокойтесь. На нем бабушка сидит.
- Эй, бабка, ты сиди себе, старушка, только не очень, а то в самоваре-то воды нету... Чего доброго, распаяется.
- Ох-х-х! Дышать нечем! Духота!
- Ма-му-ся! У меня носки заболели...
- Ничего, детка, не плачь. Сейчас приедем. Бери пример с Клавочки. Она всю дорогу на одной ноге стоит, да и то на чужой.
- Караул! Грудного Ваньку дома забыли!
- Ах ты, боже мой, чистое наказание с этими детьми! Ворочаться, что ли? Кондуктор, остановите поезд!
- Не надо останавливать. Ванька нашелся.
- Где же он?
- А его Варька на крышу положила, чтоб не задохся в вагоне.
- Правильно!
- Ой, мне глаз выкололи!
- Правый или левый?
- Левый!
- Тады хорошо. Ближе к сердцу.
- Кар-раул! Кар-ра...
- Уф! Чтоб вы все подохли, проклятые! Приехали. Вылезай.
На лоне природы:
- Ик... и... никаких коллективов! К-каждый сам себе экскур-сия. Открой-ка, жена, второй том горькой... Люб-блю поч-читать... Это вам не семнадцатый век! Эт-то вам не коллективные птички. Ваш... здоров... Ик!
- Батюшки! Никак, пожар?
- Ер-рунда. То Митька самовар неудачно поставил и поджег соседнюю дачу.
- А где же бабушка?
- Ч... черт ее знает. Не иначе как в пруде утопла. Т-туда ей и дорога, симпатичной ст-тарушке.
- Тятенька, Ванька опять пропал!
- Где же он?
- Не иначе что на вагонной крыше его оставили.
- Тады ничего. Пущай. Обратно в Москву поедет на крыше. А потом оп-пять на дачу... А потом опять об-братно... Туда и обратно, туда и обратно... Пущай ребеночек покатается... Ик...
Дальше на лоне:
- Мамаша! Шкандал! Папаша морду бьет какому-то дяде.
- Ах ты, боже мой! Да и дядя папашу наяривает. Митька, хватай самовар!
- Мамаша! Папеньку в отделение ведут.
- Бегу, бегу... Ах ты, ирод! Начитался-таки горькой... как свинья!
- Нич-чего, жена. Пущай ведут. Плюю. Эт-та вам не коллективная экскур-сия. Не птички-цветочки. Пущай. Пик-ник.
- Митька! Клавочка! Бабушка! Дети! Собирайтесь домой! Воскресный отдых кончился. Едем. Ах, за что я такая несчастная уроди-и-илась на свете. Дал бог одного мужа и тот индивидуальный...
Через неделю в субботу индивидуальный Градусов, опустив усы и глаза, говорил руководителю экскурсии:
- Это самое... Больше я не тово... Записывай, значит, со всем семейством... Потому - не желаю больше индивидуально... Попили моей кровушки!..
1926
ПОЧЕМУ?.. ПОЧЕМУ?..
По предложению заведующего
рабочим клубом станции Гребенка
Южных правление клуба единогласно
постановило "постороннюю публику" в
клуб не допускать, а допускать
исключительно членов клуба. Поэтому
ежедневно в шесть часов вечера в
клубе садится дежурный член
правления с деревянной палкой и,
если только зайдет какой-нибудь
гражданин, не член клуба, почитать
газету или журнал, бьет его по спине
вышеупомянутой палкой.
Между тем членов клуба
насчитывается всего 160 человек, в
то время как рабочих и служащих на
станции Гребенка - 2000.
Из письма рабкора
Окна гребенковского клуба заманчиво освещены. Из открытой двери доносится нежный шелест свеженьких, только что полученных газет и журналов... Доносится веселый смех, шутки, разговоры.
У двери сидит на стуле дежурный член правления. В левой руке у него карандаш, а в правой большая красивая деревянная палка.
Народ толпится на дворе, желая проникнуть в клуб.
- Товарищ дежурный член, разрешите пройти в клуб!
- А ты член клуба?
- Так точно. Член.
- Покажь членский билет!
- Вот-с.
- Взносы уплачены?
- Уплачены.
- Покажь.
- Вот-с.
- Правильно. Проходи, культурно развлекайся, пес с тобой!
Дежурный член правления деловито раскрывает книгу и отмечает посетителя.
- Дяденька, пропустите в клуб!
- А ты кто такой?
- А я Васька, стрелочников сын. Тама, в клубе, тятенька у меня сидит, газету читает, а мне тоже сильная охота в шашки срезаться с Параськой, которого батька дорожный мастер.
- Член клуба?
- Ни. Тятенька у меня сидит в клубе, газету читает, а мне тоже сильная охота в шашки... Запишите, дя-я-денька!
- А вот я тебя сейчас, беспризорный алимент, запишу палкой по спине! Кыш отсюда!
- Дя-я-денька! Пусти-и-и!
- Ах ты, чертов сын! - Бац, бац, бац! - Получил по спине? Будешь теперь знать, как в благородное общество без членского билета лезть? Проваливай. Ну, которые там дальше в клуб хотят?
- Я бы... попросил... пропустить...
- Член клуба?
- Н-никак нет. Не успел. Однако у меня сильная тяга к свету знания. Желаю, так сказать, вовлечься в культработу на основе регулярного посещения местного клуба. Пропустите, пожалуйста, товарищ!
- Вон!
- Това-а-а-ри...
- Гусь свинье не товарищ! Курица не птица! Не член клуба - не человек. Катись колбасой.
- Мне это, товарищ, извините, даже довольно странно! С точки зрения...
- А вот я тебе сейчас поставлю точку зрения! А ну, где моя клубная палка? - Бац, бац, бац! - Получай точку зрения. Катись! Которые дальше?
- Я желаю в клуб. С Сашей. Мы оба желаем в клуб. Верите ли, товарищ член правления, аж душа болит, до чего хочется в клуб! И Саша может подтвердить. А то что же это - каждый день пивная да пивная... Сил наших больше нету! Спиться можно так. Пропустите, дорогой и глубокоуважаемый член правления! Не дайте погибнуть ни за понюшку табаку! Саша, подтверди!
- Члены клуба?
- Извините! Не успели. Верите ли, аж душа болит! Каждый день пивная да пивная...
- Значит, не члены?
- Не члены.
- Так можете проваливать! Нам таких не надо. А ну, где моя большая палка?.. Следующий!
- Что ж, Саша... Видно, планида наша такая, Саша! Против рожна не попрешь, Саша!.. Поворачивай оглобли, Саша! Пойдем с горя... в пивную! В пивной, Саша, хорошо... В пивной, друг ты мой ситный Саша, никаких членских билетов не спрашивают... Окромя кредитных билетов, конечно... Эх-х, и надеремся же мы с тобой, Саша, с горя!
- Пр-р-равильно!
Окна гребенковского клуба заманчиво освещены. Доносится культурно-просветительный шелест свежих газет и журналов... Доносится веселый смех, говор. Доносится даже, быть может, музыка...
И сидит в дверях гребенковского клуба дежурный член правления с большой деревянной палкой в руках...
Председатель правления гребенковского клуба недоуменно чешет затылок и говорит членам правления:
- Не понимаю я, ребятки, одного: работа в клубе поставлена на ять выписываются новые газеты, журналы, фортепьяны там всякие... шашки, шахматы... постороннюю публику в клуб не допускаем... не жалея, можно сказать, собственных рук и казенной палки, боремся за культурное процветание станции Гребенки, а толку никакого! По-прежнему переполнены пивные, по-прежнему дети рабочих и служащих бегают по путям, как беспризорные, по-прежнему молодежь хулиганит... Просто ума не приложу, почему бы это!
И крупные слезы катятся по его симпатичному лицу. И он тоскливо повторяет:
- Почему бы это? Поче-е-ему-у-у?
1926
ПРОФГОРОДКИ
Пока в месткоме службы движения
станции Перово Казанской
председателем был т.Попов, союзная
работа сводилась к нулю.
Сам предместкома все валил на
членов союза, они, мол, никуда не
годятся, неактивные лентяи.
А на деле Попов больше
занимался в городки, чем союзной
работой. На Московском участке он
первый городошник.
Учкпрофсож снял Попова и
заменил другим. Союзная работа
сейчас в месткоме движения идет на
все сто процентов.
Г.Я.
Когда товарища Попова вызвали в учкпрофсож на предмет головомойки, товарищ Попов презрительно поджал губы, прищурился и переспросил:
- Это я-то плохой работник?
- Именно. Вы-то. Плохой работник. Подтянуться надо, дорогой товарищ!
- Это не мне надо подтянуться, а членам союза надо подтянуться! Я тут ни при чем. Работаю, можно сказать, не покладая рук! В полном смысле слова. Кого хотите спросите.
При этом товарищ Попов засучил рукава и надул мускулы.
- Во! Прошу убедиться. Не мускулы, а, извините, железо.
- Все это так, но работа в вашем месткоме тем не менее равна нулю. Почему бы это?
- Потому что члены союза никуда не годятся. Неактивные лентяи. Посудите сами - можно ли вести работу с такими людьми, если они, я извиняюсь, поезд от змеи отличить не могут?
- Неужели такие отсталые?
- И не говорите! Сплошная невежественная темнота. Мрак! Можете себе представить - до сих пор, на десятом году пролетарской революции, с попами возятся.
- Да не может же этого быть!
- Вот вам и не может! Может! И очень даже просто! Опять же насчет грамотности...
- А что такое?
- Да то, что письма простого не умеют распечатать! С какого угла взяться, не знают. А вы говорите - работа.
- Н-да! В таком случае, конечно, вам, должно быть, туговато с ними приходится.
- И не говорите! Сил моих нету! Хоть плачь! Представьте себе, на днях произошел такой случай. Стоит, значит, бабушка в окошке. Ну конечно, один из этих самых несознательных членов профсоюза берет свою палку да как...
- Ах! Что вы говорите?! Это ужас!!
- То, что вы слышите. Берет, значит, палку да как шарахнет по бабушке! Промахнулся, конечно, подлец! Нешто с такими людьми можно работать?
- Вы нас просто угнетаете, товарищ Попов! Неужели же такое хулиганство?!
- Это еще что! Бывает хуже... Третьего дня, например, три часа поезд выбивали... Ну, наконец выбили. Хорошо. Начинают класть покойников...
- Ради бога! Ни слова больше! Нам делается дурно...
- Вам еще тут, в учкпрофсоже, ничего... А мне-то каково! Опять же на днях такой случай произошел. Поставили дрова - и ну палить! Верите ли, часов, чтоб не соврать, пять палили!
- И что же?
- Все-таки два чурачка там и осталось. Тьфу!
- Как! Из всех дров только два чурачка?
- Именно. Два. Ну можно ли после этого вести какую-нибудь работу?
Товарищи из учкпрофсожа закрыли лицо руками и долго всхлипывали. Наконец наиболее мужественный из них сказал дрожащим голосом:
- Идите, товарищ Попов! Извините, что мы заподозрили вас в плохой работе... Теперь мы сами видим, что при таких обстоятельствах... конечно... Берегите себя! Держитесь! Мы приедем посмотреть. Главное же - берегите себя! А то еще, чего доброго... Револьвер, что ли, с собой захватите! Пишите!
- Э, что там! - воскликнул бодро Попов. - Ерунда! Приеду сейчас к себе - пушку поставлю... Прощайте, товарищи, не поминайте лихом!
Через неделю встревоженные отсутствием известий от товарища Попова товарищи из учкпрофсожа, хорошо вооруженные и мрачные, приехали на станцию Перово.
- Что Попов? - спросили они проходившего мимо стрелочника. - Жив? Не убили?
- Попов-то? Чего же ему сделается? Жив.
- Где же он?
- Известно где! За водокачкой в городки режется!
Учкпрофсожцы дошли до водокачки и увидели следующую картину: Попов с засученными рукавами стоял посередине поля, размахивая палкой, и кричал товарищам, расставлявшим фигуры городков:
- Нешто с такими членами профсоюза можно работать! Одно горе! Полчаса выбиваете попа - все никак выбить не можете! Опять же баба в окошке! Три часа возитесь! Тьфу! Ставьте поезд! Я вам покажу, как надо лупить! Разойдись! Раз-з! И нет поезда! Даешь письмо! Раз-з! И нет письма! А вы что? Разве с вами кашу какую-нибудь сваришь! Как есть неактивные лентяи! Я так про вас и в учкпрофсоже докладывал. Ну чего там лодырничать, валяйте покойников! Раз-з!..
Увидев это, члены учкпрофсожа, не говоря ни слова, повернулись и уехали обратно. Учкпрофсож снял Попова и заменил другим. Союзная работа сейчас в месткоме движения идет на все сто процентов.
Так, братцы, товарищ Попов чуть не пропер союз в городки.
1926
АУ, ПАПАША!
Будучи сознательным советским младенцем мужеского пола и грудного возраста, настоящим прошу тебя, дяденька "Смехач", обуздать моего беспримерно гнусного папашу, гражданина Александра Григорьевича Сизова, и прогудеть по всему Советскому Союзу про его недостойную, чтобы не сказать крепче, линию поведения как в отношении меня лично, так и в отношении моей беззащитной мамаши.
И нельзя не воскликнуть: "За что боролись?"
Поясню примером: в отношении деторождения упомянутый мой гнусный папаша оказался мастером высокой квалификации, что целиком и полностью подтверждается печальным фактом моего рождения на свет, чего нельзя сказать об алиментах. Родить-то он меня, развратный гражданин, родил, а, как говорится, "об платить алименты не может быть и речи". Почему такое?
Фактически же дело обстоит так. С апреля месяца 1925 года на упомянутого моего гнусного папашу имеется исполнительный лист - взыскивать с него на мое содержание 10 рублей в месяц.
Конечно, денежки не ахти какие! Все же 10 дубов на земле, извините, не валяются, и, принимая во внимание вздорожание молока, манной каши и пеленок, нужно констатировать тот факт, что вышеизложенные 10 рублей являются для меня единственным доходом и средством к существованию. Опять же соска. Разве ж можно допустить, чтобы в Советском государстве пролетарский малютка оказался без спецсоски! И куда смотрит охрана материнства и младенчества? Ау, откликнись!
А все через этого моего вышеупомянутого жулика папашу, который хвостиком прикрылся и платить по исполнительному листу упорно не желает!
Два раза носила меня мамаша в губсуд судиться с вредным папашей. Ни черта! Наконец дело было вновь пересмотрено и постановлено - взыскивать с папаши монету. Хорошо. Пока дело тянулось, задолженность нарастала. А между прочим, жрать хотца. Опять же соска!
И что же тогда делает мой негодяй папаша? Мой негодяй папаша начинает понемногу менять линию поведения, для того чтобы отделаться как можно дешевле. А именно: его место в мелтресте с окладом в 80 рублей занимает его отец, то есть, извините, мой дорогой, симпатичный старик дедушка, а он, гнусный папаша, к моменту окончательного решения суда, в том же мелтресте уже получает только 32 рубля. Как вам понравится такая шельма?
Просто сказать, от людей совестно, что у меня папаша такой жулик!
Когда же исполнительный лист поступил по месту службы и было сделано удержание, мой дорогой папаша-жулик уже оказался, представьте себе, безработным! Веселенькая история!
А жрать, между прочим, хотца. Опять же соска! Хорошо.
Что же делает папаша дальше? Дальше папаша женится и берет на свое иждивение, кроме жены, еще тещу и замужнюю сестру с двумя детьми. Обеспечив себя таким составом семьи, эта старая лисица выкидывает такую штуку - в один прекрасный день в полном составе переезжает на Украину, чем сильно осложняет дело с получением монеты. А жрать все же хотца. Ладно.
Что же дальше делает мой аферист папаша? Дальше мой аферист папаша поступает артельщиком плательщиков в Харьков, в управление Донецких (площадь Уербаха, дом № 7), и решительно прикрывается хвостиком, чего не могу сказать, дорогой дяденька "Смехач", про себя.
Верите ли, дяденька, через этого моего жилу папашу из цветущего, образцового малютки превратился я, извините, в скелет желтоватого оттенка, а бедная моя мамаша, швея, по целым дням бегает от судисполнителя в контору за всякими справками, а из конторы в милицию - узнавать адрес моего дорогого и горячо любимого папаши, гражданина Александра Григорьевича Сизова, чтоб он, кстати, подох!
А дорогой мой папаша сидит у себя в Харькове, прикрывшись хвостиком, и публично произносит по моему адресу всякие выражения вроде: "И когда же этот пацан подохнет!"
Это я-то пацан! Это я-то когда сдохну! Ну и папаши пошли, извините за выражение! Да за такие слова я имею полное право потянуть его в нарсуд, только пачкаться не стоит. Конечно, с моей стороны было крайне несознательно уродиться от подобного уголовного папаши. Но разве ж я знал, что это такая гадина. Знал бы - ни в жисть не родился.
А кушать, между прочим, хотца. И соску.
С тем, дорогой дяденька "Смехач", до свидания. Пропечатай, пожалуйста, а уж я, когда подрасту, клянусь подписаться на тебя со всеми приложениями.
Соскор "Пацан".
Писал под диктовку малютки В.Катаеву
1926
ТУСКЛАЯ ЛИЧНОСТЬ
У дверей редакции газеты "Гудок" остановился неизвестный гражданин тусклой наружности и, обнюхав извилистым носом редакционный воздух, принялся терпеливо ждать. Ждал он долго - часов пять-шесть.
Люди приходили в редакцию и уходили. Рабкоры приносили заметки, рассерженные "опровергатели" стучали кулаками по редакционным столам, почтальоны несли со всех концов СССР почту. Курьеры летели в типографию со срочным материалом...
А неизвестный гражданин тусклой наружности терпеливо ждал, с недоумением уставясь оловянными глазами в дверь.
- Вам, собственно, что нужно, товарищ? - спросил я, заинтересовавшись таинственным посетителем.
- В "Гудок" нужно. Одно дельце есть.
- Так что же вы не входите?
- Без доклада? - презрительно прищурился тусклый посетитель.
- У нас в "Гудке" никаких докладов не требуется. Имеете дело - прямо открывайте дверь и валите! Милости просим!
- А я думал: может, ветром сдуло.
- Чего?
- Ветром, говорю, может, сдуло. Табличку то есть сдуло.
- Какую табличку?
- Известно какую: "Без доклада не входить".
- Нет, товарищ, у нас это не в моде. Нет у нас никаких табличек. Входите уже безо всякого доклада.
Тусклая личность сердито пожевала своими иссиня бритыми губами и прошамкала:
- Непорядки это... чтоб без доклада... Ну да уж ладно! Войду и так.
- Прошу вас.
Я взял посетителя под руку и ввел в редакционную комнату.
- Ну-с, дорогой товарищ, теперь расскажите, в чем дело?
- А вы секретарь здесь, что ли?
- Нет, не секретарь. Фельетонист я.
- Так это же непорядки... сначала к секретарю надо.
- Не надо к секретарю.
- Не надо? - горько ухмыльнулся посетитель. - Вот оно что? Ага! Так и запишем-с... А я думал: может, ветром сдуло.
- Что?
- Ветром, говорю, может, сдуло табличку: "Обращайтесь к секретарю".
- Нет, у нас этого не водится. Безо всякого секретаря. Можете прямо приступить к делу. Ну-с?
- А как же с анкетой?
- С какой анкетой?
- А с такой - заполнить, значит, чтоб.
- Нет у нас никаких анкет. Не надо ничего заполнять. Садитесь просто на стул и говорите!
- А рукопожатия отменяются? - с дрожью в голосе спросил тусклый посетитель.
- Отменяются, отменяются! - успокоил я его.
- То-то! - слегка просиял он.
- Ну-с! Я вас слушаю.
- А я думал - через недельки две-три зайти.
- Зачем же это?
- А для порядку. А то что ж это, в самом деле: пришел - и в тот же день дело сделал. Непорядки это, знаете.
- У нас это не принято - тянуть волынку. Говорите валяйте.
- А может быть, вы все-таки заняты? Заседанием каким-нибудь или же комиссией, а?
- Нет, не занят. Я весь к вашим услугам!
- Странно, очень странно.
- Ничего странного тут нет. Вы мне надоели. Говорите же, что вам надо.
- А может быть, лучше прошение написать? С гербовыми, значит, марками... пропустить, значит, через входящие и исходящие... Честь по чести, а?
- Тьфу, дьявол! Надоели вы мне, откровенно говоря. Не надо никаких прошений. К черту входящие! К собакам исходящие! Говорите прямо по-человечески, что нужно.
- Непорядки это...
- То-ва-рищ! Пожалуйста, не тяните! Говорите, в чем дело. А то я занят - к "бюрократическому" номеру "Гудка" фельетон строчу. Видите?
- К "бюрократическому"? - встрепенулся тусклый посетитель. - Так вот я к вам именно по этому дельцу и пришел.
С этими словами он вытащил из кармана какую-то бумажку и, конспиративно оглянувшись по сторонам, сунул мне в руку.
- От Ивана Ивановича... Лично... В собственные руки.
Я с недоумением развернул записку и прочел: "Дорогой Митрофан! Ты меня, наверное, забыл, а мы с тобой в 1917 году вместе в трамвае ехали в Одессе. Окажи дружескую услугу! Податель сего... как его... фамилию забыл... мой старый верный друг детства, а также муж сестры тети Сони (впрочем, ты ее, наверное, не знаешь). Так вот, рекомендую его тебе как высококвалифицированного бюрократа. Надеюсь, что в память нашей старой дружбы ты устроишь его как-нибудь на страницах бюрократического номера "Гудка". Портретик там или что. С своей стороны при первом удобном случае окажу тебе услугу за услугу. Заранее благодарен. Кланяйся Зубиле! Твой Вася".
- Никакого Васи я не знаю! - мягко сказал я. - И никакой рекомендации не надо!
- Не надо? - ахнул тусклый посетитель. - Как же это так, чтоб без записочки? Без записочки у нас ничего не делается. Без записочки - это непорядки. Хе-с, хе-с... Может, этого, Васиной рекомендации недостаточно, в таком случае я могу от Пети принести.
- От какого Пети?
- Как же-с, как же-с... Разве вы не знаете Пети? Петя - это двоюродный брат Васи по женской линии... Тоже с вами в трамвае как-то однажды ехал - до сих пор вспоминает.
- Не помню Пети! Не надо Пети! Давайте лучше без всяких рекомендаций! Ну-с, в чем дело?
Тусклый посетитель страдальчески вздохнул:
- А может быть... все-таки... через секретаря? Или же проще...
- Тьфу!! Говорите так!
- Хорошо-с! - покорно склонил голову посетитель. - Не хотите - не надо! В чужой, как говорится, монастырь со своим уставом не суйся. У меня к вам, товарищ Горчица, такого рода дельце. У вас тут, я слышал, "бюрократический" номерок готовится... Так нельзя ли мне... как-нибудь того... по знакомству с Васей, Петей и тетей Соней... на первой страничке напечататься? Ась?
- А вы, товарищ, кто такой, собственно, будете?
- Я-с... бюрократ-с! Чистой воды, стопроцентный, старый, выдержанный советский бюрократ-с!
- А! Это интересно! Нам нужен хороший, опрятный, образцово-показательный бюрократ с солидным стажем.
- Лучше меня не найдете-с! Я бюрократ, знаете, еще довоенной выработки. С семнадцатого года в советских учреждениях волынку волыню. Так напечатаете на первой страничке-с?
- А что вы, например, делали такого сверхбюрократического?
- Я-с? А очень даже многое-с... И Вася может подтвердить. Бумажки, например, по два месяца в столе держу иногда. И не какие-нибудь, а важные. Без доклада никого не пускаю к себе-с. На курьера кричу-с... Хе-хе!..
- И это все?
- Н... нет-с... А то вот еще такой случай был. Как-то остался я замещать своего прямого начальника - так, верите ли, два месяца сам себе отношения писал и сам себе на эти отношения отвечал... Ась? Об этом даже на днях товарищ Орджоникидзе в докладе упомянул-с...
- Для первой страницы маловато. На первой странице у нас место занято Макдональдом, Гендерсоном, Томасом и К°. Ваша волокита по сравнению с ихней волокитой - детские игрушки. От вашей волокиты пострадало десятка два посетителей да пудов сорок писчей бумаги... А там, дорогой товарищ, весь рабочий класс Англии пострадал! Вот это работка-с!
П р е д с е д а т е л ь. Правильно. Дальше-с! Говорил прекрасный товарищ Ситников, что и в дальнейшем будет избивать гражданина Димитриева?
Ч л е н ы Р К К (горячо.) Говорил!
П р е д с е д а т е л ь. Так. А почему это говорил чудесный товарищ Ситников?
Ч л е н ы Р К К (как один человек). Потому что у него протекция в НКПС, потому что сам товарищ Зет ему хорошим знакомым приходится!
П р е д с е д а т е л ь. Верно. Обстоятельства выяснены. Теперь приступим к вынесению решения.
РКК совещается. Музыка играет вальс "На сопках
Маньчжурии".
П р е д с е д а т е л ь. Попрошу встать. Справедливое решение вынесено. "Ввиду рекомендации Ситникова товарищем Зет как хорошего работника оставить на службе".
Музыка играет туш. Добродетель торжествует. Ситников
удовлетворенно идет бить табуреткой морду Димитриеву.
Члены профсоюза с легким недоумением расходятся.
Занавес медленно падает... в обморок.
Конец.
Хорошая опера "Тетушкин хвостик", черт бы ее побрал! Долго с репертуара не сходит!
Как бы не кончилась она только, как оперетка "Дочь Миронова".
1926
ИНДИВИДУАЛЬНЫЙ ГРАДУСОВ
- К чертовой маме! - хрипло заметил Градусов. - Пущай, которые хотят, записываются на воскресную экскурсию, а я не желаю. Желаю проводить воскресный отдых самостоятельно, со всем своим полным семейством.
- А вы и семейство свое запишите, очень просто. Цветочки, птички... Детишки... Мы осмотрим один из самых красивых подмосковных дворцов, прослушаем краткую лекцию о крепостных художниках семнадцатого века, почитаем коллективно Горького...
- А мне, между прочим, начихать на это дело с высокого дерева. Не желаю. Желаю самостоятельно. Без коллектива чтоб. И чтоб не Горький, а горькая... и вообще...
- К чертовой маме! - сказал Градусов в воскресенье утром, засовывая в корзину две бутылки горькой и полтора фунта голубой колбасы. - И безо всякого коллектива управимся. Ого-го! Эй, жена, пиво уложила?
- Уложила.
- Самовар увязала?
- Увязала.
- Тады ладно. Дети, цветы жизни, готовы?
- Готовы.
- Тады гайда на вокзал! Чего зря канителишься! Чай, мы не коллективные, а индивидуальные. В два счета допрем до зеленой травки, а там можно и горькую... почитать. И чтоб никаких крепостных семнадцатого века... Ик... Верно?
- Верно.
- Ну, раз верно, тады бери, Митя, самовар. Сашка, хватай библиотечку с горькой. Клавочка, зонтик не забудь. Варька, держи пакет с деревянным углем и кувшин молока, да смотри, чтоб не скисло по дороге. Ну-с, больше ничего не забыли?
- Забыли! Забыли! Бабушку забыли!
- А, черт возьми! Хватайте старушку. Да поживее. А то на поезд опоздаем. Ну, в два счета! Чтоб раз-раз - и готово. Это вам не коллективная экскурсия...
В поезде:
- Папаша, Митька самовар потерял!
- Паршивец, где самовар?
- Есть. Не беспокойтесь. На нем бабушка сидит.
- Эй, бабка, ты сиди себе, старушка, только не очень, а то в самоваре-то воды нету... Чего доброго, распаяется.
- Ох-х-х! Дышать нечем! Духота!
- Ма-му-ся! У меня носки заболели...
- Ничего, детка, не плачь. Сейчас приедем. Бери пример с Клавочки. Она всю дорогу на одной ноге стоит, да и то на чужой.
- Караул! Грудного Ваньку дома забыли!
- Ах ты, боже мой, чистое наказание с этими детьми! Ворочаться, что ли? Кондуктор, остановите поезд!
- Не надо останавливать. Ванька нашелся.
- Где же он?
- А его Варька на крышу положила, чтоб не задохся в вагоне.
- Правильно!
- Ой, мне глаз выкололи!
- Правый или левый?
- Левый!
- Тады хорошо. Ближе к сердцу.
- Кар-раул! Кар-ра...
- Уф! Чтоб вы все подохли, проклятые! Приехали. Вылезай.
На лоне природы:
- Ик... и... никаких коллективов! К-каждый сам себе экскур-сия. Открой-ка, жена, второй том горькой... Люб-блю поч-читать... Это вам не семнадцатый век! Эт-то вам не коллективные птички. Ваш... здоров... Ик!
- Батюшки! Никак, пожар?
- Ер-рунда. То Митька самовар неудачно поставил и поджег соседнюю дачу.
- А где же бабушка?
- Ч... черт ее знает. Не иначе как в пруде утопла. Т-туда ей и дорога, симпатичной ст-тарушке.
- Тятенька, Ванька опять пропал!
- Где же он?
- Не иначе что на вагонной крыше его оставили.
- Тады ничего. Пущай. Обратно в Москву поедет на крыше. А потом оп-пять на дачу... А потом опять об-братно... Туда и обратно, туда и обратно... Пущай ребеночек покатается... Ик...
Дальше на лоне:
- Мамаша! Шкандал! Папаша морду бьет какому-то дяде.
- Ах ты, боже мой! Да и дядя папашу наяривает. Митька, хватай самовар!
- Мамаша! Папеньку в отделение ведут.
- Бегу, бегу... Ах ты, ирод! Начитался-таки горькой... как свинья!
- Нич-чего, жена. Пущай ведут. Плюю. Эт-та вам не коллективная экскур-сия. Не птички-цветочки. Пущай. Пик-ник.
- Митька! Клавочка! Бабушка! Дети! Собирайтесь домой! Воскресный отдых кончился. Едем. Ах, за что я такая несчастная уроди-и-илась на свете. Дал бог одного мужа и тот индивидуальный...
Через неделю в субботу индивидуальный Градусов, опустив усы и глаза, говорил руководителю экскурсии:
- Это самое... Больше я не тово... Записывай, значит, со всем семейством... Потому - не желаю больше индивидуально... Попили моей кровушки!..
1926
ПОЧЕМУ?.. ПОЧЕМУ?..
По предложению заведующего
рабочим клубом станции Гребенка
Южных правление клуба единогласно
постановило "постороннюю публику" в
клуб не допускать, а допускать
исключительно членов клуба. Поэтому
ежедневно в шесть часов вечера в
клубе садится дежурный член
правления с деревянной палкой и,
если только зайдет какой-нибудь
гражданин, не член клуба, почитать
газету или журнал, бьет его по спине
вышеупомянутой палкой.
Между тем членов клуба
насчитывается всего 160 человек, в
то время как рабочих и служащих на
станции Гребенка - 2000.
Из письма рабкора
Окна гребенковского клуба заманчиво освещены. Из открытой двери доносится нежный шелест свеженьких, только что полученных газет и журналов... Доносится веселый смех, шутки, разговоры.
У двери сидит на стуле дежурный член правления. В левой руке у него карандаш, а в правой большая красивая деревянная палка.
Народ толпится на дворе, желая проникнуть в клуб.
- Товарищ дежурный член, разрешите пройти в клуб!
- А ты член клуба?
- Так точно. Член.
- Покажь членский билет!
- Вот-с.
- Взносы уплачены?
- Уплачены.
- Покажь.
- Вот-с.
- Правильно. Проходи, культурно развлекайся, пес с тобой!
Дежурный член правления деловито раскрывает книгу и отмечает посетителя.
- Дяденька, пропустите в клуб!
- А ты кто такой?
- А я Васька, стрелочников сын. Тама, в клубе, тятенька у меня сидит, газету читает, а мне тоже сильная охота в шашки срезаться с Параськой, которого батька дорожный мастер.
- Член клуба?
- Ни. Тятенька у меня сидит в клубе, газету читает, а мне тоже сильная охота в шашки... Запишите, дя-я-денька!
- А вот я тебя сейчас, беспризорный алимент, запишу палкой по спине! Кыш отсюда!
- Дя-я-денька! Пусти-и-и!
- Ах ты, чертов сын! - Бац, бац, бац! - Получил по спине? Будешь теперь знать, как в благородное общество без членского билета лезть? Проваливай. Ну, которые там дальше в клуб хотят?
- Я бы... попросил... пропустить...
- Член клуба?
- Н-никак нет. Не успел. Однако у меня сильная тяга к свету знания. Желаю, так сказать, вовлечься в культработу на основе регулярного посещения местного клуба. Пропустите, пожалуйста, товарищ!
- Вон!
- Това-а-а-ри...
- Гусь свинье не товарищ! Курица не птица! Не член клуба - не человек. Катись колбасой.
- Мне это, товарищ, извините, даже довольно странно! С точки зрения...
- А вот я тебе сейчас поставлю точку зрения! А ну, где моя клубная палка? - Бац, бац, бац! - Получай точку зрения. Катись! Которые дальше?
- Я желаю в клуб. С Сашей. Мы оба желаем в клуб. Верите ли, товарищ член правления, аж душа болит, до чего хочется в клуб! И Саша может подтвердить. А то что же это - каждый день пивная да пивная... Сил наших больше нету! Спиться можно так. Пропустите, дорогой и глубокоуважаемый член правления! Не дайте погибнуть ни за понюшку табаку! Саша, подтверди!
- Члены клуба?
- Извините! Не успели. Верите ли, аж душа болит! Каждый день пивная да пивная...
- Значит, не члены?
- Не члены.
- Так можете проваливать! Нам таких не надо. А ну, где моя большая палка?.. Следующий!
- Что ж, Саша... Видно, планида наша такая, Саша! Против рожна не попрешь, Саша!.. Поворачивай оглобли, Саша! Пойдем с горя... в пивную! В пивной, Саша, хорошо... В пивной, друг ты мой ситный Саша, никаких членских билетов не спрашивают... Окромя кредитных билетов, конечно... Эх-х, и надеремся же мы с тобой, Саша, с горя!
- Пр-р-равильно!
Окна гребенковского клуба заманчиво освещены. Доносится культурно-просветительный шелест свежих газет и журналов... Доносится веселый смех, говор. Доносится даже, быть может, музыка...
И сидит в дверях гребенковского клуба дежурный член правления с большой деревянной палкой в руках...
Председатель правления гребенковского клуба недоуменно чешет затылок и говорит членам правления:
- Не понимаю я, ребятки, одного: работа в клубе поставлена на ять выписываются новые газеты, журналы, фортепьяны там всякие... шашки, шахматы... постороннюю публику в клуб не допускаем... не жалея, можно сказать, собственных рук и казенной палки, боремся за культурное процветание станции Гребенки, а толку никакого! По-прежнему переполнены пивные, по-прежнему дети рабочих и служащих бегают по путям, как беспризорные, по-прежнему молодежь хулиганит... Просто ума не приложу, почему бы это!
И крупные слезы катятся по его симпатичному лицу. И он тоскливо повторяет:
- Почему бы это? Поче-е-ему-у-у?
1926
ПРОФГОРОДКИ
Пока в месткоме службы движения
станции Перово Казанской
председателем был т.Попов, союзная
работа сводилась к нулю.
Сам предместкома все валил на
членов союза, они, мол, никуда не
годятся, неактивные лентяи.
А на деле Попов больше
занимался в городки, чем союзной
работой. На Московском участке он
первый городошник.
Учкпрофсож снял Попова и
заменил другим. Союзная работа
сейчас в месткоме движения идет на
все сто процентов.
Г.Я.
Когда товарища Попова вызвали в учкпрофсож на предмет головомойки, товарищ Попов презрительно поджал губы, прищурился и переспросил:
- Это я-то плохой работник?
- Именно. Вы-то. Плохой работник. Подтянуться надо, дорогой товарищ!
- Это не мне надо подтянуться, а членам союза надо подтянуться! Я тут ни при чем. Работаю, можно сказать, не покладая рук! В полном смысле слова. Кого хотите спросите.
При этом товарищ Попов засучил рукава и надул мускулы.
- Во! Прошу убедиться. Не мускулы, а, извините, железо.
- Все это так, но работа в вашем месткоме тем не менее равна нулю. Почему бы это?
- Потому что члены союза никуда не годятся. Неактивные лентяи. Посудите сами - можно ли вести работу с такими людьми, если они, я извиняюсь, поезд от змеи отличить не могут?
- Неужели такие отсталые?
- И не говорите! Сплошная невежественная темнота. Мрак! Можете себе представить - до сих пор, на десятом году пролетарской революции, с попами возятся.
- Да не может же этого быть!
- Вот вам и не может! Может! И очень даже просто! Опять же насчет грамотности...
- А что такое?
- Да то, что письма простого не умеют распечатать! С какого угла взяться, не знают. А вы говорите - работа.
- Н-да! В таком случае, конечно, вам, должно быть, туговато с ними приходится.
- И не говорите! Сил моих нету! Хоть плачь! Представьте себе, на днях произошел такой случай. Стоит, значит, бабушка в окошке. Ну конечно, один из этих самых несознательных членов профсоюза берет свою палку да как...
- Ах! Что вы говорите?! Это ужас!!
- То, что вы слышите. Берет, значит, палку да как шарахнет по бабушке! Промахнулся, конечно, подлец! Нешто с такими людьми можно работать?
- Вы нас просто угнетаете, товарищ Попов! Неужели же такое хулиганство?!
- Это еще что! Бывает хуже... Третьего дня, например, три часа поезд выбивали... Ну, наконец выбили. Хорошо. Начинают класть покойников...
- Ради бога! Ни слова больше! Нам делается дурно...
- Вам еще тут, в учкпрофсоже, ничего... А мне-то каково! Опять же на днях такой случай произошел. Поставили дрова - и ну палить! Верите ли, часов, чтоб не соврать, пять палили!
- И что же?
- Все-таки два чурачка там и осталось. Тьфу!
- Как! Из всех дров только два чурачка?
- Именно. Два. Ну можно ли после этого вести какую-нибудь работу?
Товарищи из учкпрофсожа закрыли лицо руками и долго всхлипывали. Наконец наиболее мужественный из них сказал дрожащим голосом:
- Идите, товарищ Попов! Извините, что мы заподозрили вас в плохой работе... Теперь мы сами видим, что при таких обстоятельствах... конечно... Берегите себя! Держитесь! Мы приедем посмотреть. Главное же - берегите себя! А то еще, чего доброго... Револьвер, что ли, с собой захватите! Пишите!
- Э, что там! - воскликнул бодро Попов. - Ерунда! Приеду сейчас к себе - пушку поставлю... Прощайте, товарищи, не поминайте лихом!
Через неделю встревоженные отсутствием известий от товарища Попова товарищи из учкпрофсожа, хорошо вооруженные и мрачные, приехали на станцию Перово.
- Что Попов? - спросили они проходившего мимо стрелочника. - Жив? Не убили?
- Попов-то? Чего же ему сделается? Жив.
- Где же он?
- Известно где! За водокачкой в городки режется!
Учкпрофсожцы дошли до водокачки и увидели следующую картину: Попов с засученными рукавами стоял посередине поля, размахивая палкой, и кричал товарищам, расставлявшим фигуры городков:
- Нешто с такими членами профсоюза можно работать! Одно горе! Полчаса выбиваете попа - все никак выбить не можете! Опять же баба в окошке! Три часа возитесь! Тьфу! Ставьте поезд! Я вам покажу, как надо лупить! Разойдись! Раз-з! И нет поезда! Даешь письмо! Раз-з! И нет письма! А вы что? Разве с вами кашу какую-нибудь сваришь! Как есть неактивные лентяи! Я так про вас и в учкпрофсоже докладывал. Ну чего там лодырничать, валяйте покойников! Раз-з!..
Увидев это, члены учкпрофсожа, не говоря ни слова, повернулись и уехали обратно. Учкпрофсож снял Попова и заменил другим. Союзная работа сейчас в месткоме движения идет на все сто процентов.
Так, братцы, товарищ Попов чуть не пропер союз в городки.
1926
АУ, ПАПАША!
Будучи сознательным советским младенцем мужеского пола и грудного возраста, настоящим прошу тебя, дяденька "Смехач", обуздать моего беспримерно гнусного папашу, гражданина Александра Григорьевича Сизова, и прогудеть по всему Советскому Союзу про его недостойную, чтобы не сказать крепче, линию поведения как в отношении меня лично, так и в отношении моей беззащитной мамаши.
И нельзя не воскликнуть: "За что боролись?"
Поясню примером: в отношении деторождения упомянутый мой гнусный папаша оказался мастером высокой квалификации, что целиком и полностью подтверждается печальным фактом моего рождения на свет, чего нельзя сказать об алиментах. Родить-то он меня, развратный гражданин, родил, а, как говорится, "об платить алименты не может быть и речи". Почему такое?
Фактически же дело обстоит так. С апреля месяца 1925 года на упомянутого моего гнусного папашу имеется исполнительный лист - взыскивать с него на мое содержание 10 рублей в месяц.
Конечно, денежки не ахти какие! Все же 10 дубов на земле, извините, не валяются, и, принимая во внимание вздорожание молока, манной каши и пеленок, нужно констатировать тот факт, что вышеизложенные 10 рублей являются для меня единственным доходом и средством к существованию. Опять же соска. Разве ж можно допустить, чтобы в Советском государстве пролетарский малютка оказался без спецсоски! И куда смотрит охрана материнства и младенчества? Ау, откликнись!
А все через этого моего вышеупомянутого жулика папашу, который хвостиком прикрылся и платить по исполнительному листу упорно не желает!
Два раза носила меня мамаша в губсуд судиться с вредным папашей. Ни черта! Наконец дело было вновь пересмотрено и постановлено - взыскивать с папаши монету. Хорошо. Пока дело тянулось, задолженность нарастала. А между прочим, жрать хотца. Опять же соска!
И что же тогда делает мой негодяй папаша? Мой негодяй папаша начинает понемногу менять линию поведения, для того чтобы отделаться как можно дешевле. А именно: его место в мелтресте с окладом в 80 рублей занимает его отец, то есть, извините, мой дорогой, симпатичный старик дедушка, а он, гнусный папаша, к моменту окончательного решения суда, в том же мелтресте уже получает только 32 рубля. Как вам понравится такая шельма?
Просто сказать, от людей совестно, что у меня папаша такой жулик!
Когда же исполнительный лист поступил по месту службы и было сделано удержание, мой дорогой папаша-жулик уже оказался, представьте себе, безработным! Веселенькая история!
А жрать, между прочим, хотца. Опять же соска! Хорошо.
Что же делает папаша дальше? Дальше папаша женится и берет на свое иждивение, кроме жены, еще тещу и замужнюю сестру с двумя детьми. Обеспечив себя таким составом семьи, эта старая лисица выкидывает такую штуку - в один прекрасный день в полном составе переезжает на Украину, чем сильно осложняет дело с получением монеты. А жрать все же хотца. Ладно.
Что же дальше делает мой аферист папаша? Дальше мой аферист папаша поступает артельщиком плательщиков в Харьков, в управление Донецких (площадь Уербаха, дом № 7), и решительно прикрывается хвостиком, чего не могу сказать, дорогой дяденька "Смехач", про себя.
Верите ли, дяденька, через этого моего жилу папашу из цветущего, образцового малютки превратился я, извините, в скелет желтоватого оттенка, а бедная моя мамаша, швея, по целым дням бегает от судисполнителя в контору за всякими справками, а из конторы в милицию - узнавать адрес моего дорогого и горячо любимого папаши, гражданина Александра Григорьевича Сизова, чтоб он, кстати, подох!
А дорогой мой папаша сидит у себя в Харькове, прикрывшись хвостиком, и публично произносит по моему адресу всякие выражения вроде: "И когда же этот пацан подохнет!"
Это я-то пацан! Это я-то когда сдохну! Ну и папаши пошли, извините за выражение! Да за такие слова я имею полное право потянуть его в нарсуд, только пачкаться не стоит. Конечно, с моей стороны было крайне несознательно уродиться от подобного уголовного папаши. Но разве ж я знал, что это такая гадина. Знал бы - ни в жисть не родился.
А кушать, между прочим, хотца. И соску.
С тем, дорогой дяденька "Смехач", до свидания. Пропечатай, пожалуйста, а уж я, когда подрасту, клянусь подписаться на тебя со всеми приложениями.
Соскор "Пацан".
Писал под диктовку малютки В.Катаеву
1926
ТУСКЛАЯ ЛИЧНОСТЬ
У дверей редакции газеты "Гудок" остановился неизвестный гражданин тусклой наружности и, обнюхав извилистым носом редакционный воздух, принялся терпеливо ждать. Ждал он долго - часов пять-шесть.
Люди приходили в редакцию и уходили. Рабкоры приносили заметки, рассерженные "опровергатели" стучали кулаками по редакционным столам, почтальоны несли со всех концов СССР почту. Курьеры летели в типографию со срочным материалом...
А неизвестный гражданин тусклой наружности терпеливо ждал, с недоумением уставясь оловянными глазами в дверь.
- Вам, собственно, что нужно, товарищ? - спросил я, заинтересовавшись таинственным посетителем.
- В "Гудок" нужно. Одно дельце есть.
- Так что же вы не входите?
- Без доклада? - презрительно прищурился тусклый посетитель.
- У нас в "Гудке" никаких докладов не требуется. Имеете дело - прямо открывайте дверь и валите! Милости просим!
- А я думал: может, ветром сдуло.
- Чего?
- Ветром, говорю, может, сдуло. Табличку то есть сдуло.
- Какую табличку?
- Известно какую: "Без доклада не входить".
- Нет, товарищ, у нас это не в моде. Нет у нас никаких табличек. Входите уже безо всякого доклада.
Тусклая личность сердито пожевала своими иссиня бритыми губами и прошамкала:
- Непорядки это... чтоб без доклада... Ну да уж ладно! Войду и так.
- Прошу вас.
Я взял посетителя под руку и ввел в редакционную комнату.
- Ну-с, дорогой товарищ, теперь расскажите, в чем дело?
- А вы секретарь здесь, что ли?
- Нет, не секретарь. Фельетонист я.
- Так это же непорядки... сначала к секретарю надо.
- Не надо к секретарю.
- Не надо? - горько ухмыльнулся посетитель. - Вот оно что? Ага! Так и запишем-с... А я думал: может, ветром сдуло.
- Что?
- Ветром, говорю, может, сдуло табличку: "Обращайтесь к секретарю".
- Нет, у нас этого не водится. Безо всякого секретаря. Можете прямо приступить к делу. Ну-с?
- А как же с анкетой?
- С какой анкетой?
- А с такой - заполнить, значит, чтоб.
- Нет у нас никаких анкет. Не надо ничего заполнять. Садитесь просто на стул и говорите!
- А рукопожатия отменяются? - с дрожью в голосе спросил тусклый посетитель.
- Отменяются, отменяются! - успокоил я его.
- То-то! - слегка просиял он.
- Ну-с! Я вас слушаю.
- А я думал - через недельки две-три зайти.
- Зачем же это?
- А для порядку. А то что ж это, в самом деле: пришел - и в тот же день дело сделал. Непорядки это, знаете.
- У нас это не принято - тянуть волынку. Говорите валяйте.
- А может быть, вы все-таки заняты? Заседанием каким-нибудь или же комиссией, а?
- Нет, не занят. Я весь к вашим услугам!
- Странно, очень странно.
- Ничего странного тут нет. Вы мне надоели. Говорите же, что вам надо.
- А может быть, лучше прошение написать? С гербовыми, значит, марками... пропустить, значит, через входящие и исходящие... Честь по чести, а?
- Тьфу, дьявол! Надоели вы мне, откровенно говоря. Не надо никаких прошений. К черту входящие! К собакам исходящие! Говорите прямо по-человечески, что нужно.
- Непорядки это...
- То-ва-рищ! Пожалуйста, не тяните! Говорите, в чем дело. А то я занят - к "бюрократическому" номеру "Гудка" фельетон строчу. Видите?
- К "бюрократическому"? - встрепенулся тусклый посетитель. - Так вот я к вам именно по этому дельцу и пришел.
С этими словами он вытащил из кармана какую-то бумажку и, конспиративно оглянувшись по сторонам, сунул мне в руку.
- От Ивана Ивановича... Лично... В собственные руки.
Я с недоумением развернул записку и прочел: "Дорогой Митрофан! Ты меня, наверное, забыл, а мы с тобой в 1917 году вместе в трамвае ехали в Одессе. Окажи дружескую услугу! Податель сего... как его... фамилию забыл... мой старый верный друг детства, а также муж сестры тети Сони (впрочем, ты ее, наверное, не знаешь). Так вот, рекомендую его тебе как высококвалифицированного бюрократа. Надеюсь, что в память нашей старой дружбы ты устроишь его как-нибудь на страницах бюрократического номера "Гудка". Портретик там или что. С своей стороны при первом удобном случае окажу тебе услугу за услугу. Заранее благодарен. Кланяйся Зубиле! Твой Вася".
- Никакого Васи я не знаю! - мягко сказал я. - И никакой рекомендации не надо!
- Не надо? - ахнул тусклый посетитель. - Как же это так, чтоб без записочки? Без записочки у нас ничего не делается. Без записочки - это непорядки. Хе-с, хе-с... Может, этого, Васиной рекомендации недостаточно, в таком случае я могу от Пети принести.
- От какого Пети?
- Как же-с, как же-с... Разве вы не знаете Пети? Петя - это двоюродный брат Васи по женской линии... Тоже с вами в трамвае как-то однажды ехал - до сих пор вспоминает.
- Не помню Пети! Не надо Пети! Давайте лучше без всяких рекомендаций! Ну-с, в чем дело?
Тусклый посетитель страдальчески вздохнул:
- А может быть... все-таки... через секретаря? Или же проще...
- Тьфу!! Говорите так!
- Хорошо-с! - покорно склонил голову посетитель. - Не хотите - не надо! В чужой, как говорится, монастырь со своим уставом не суйся. У меня к вам, товарищ Горчица, такого рода дельце. У вас тут, я слышал, "бюрократический" номерок готовится... Так нельзя ли мне... как-нибудь того... по знакомству с Васей, Петей и тетей Соней... на первой страничке напечататься? Ась?
- А вы, товарищ, кто такой, собственно, будете?
- Я-с... бюрократ-с! Чистой воды, стопроцентный, старый, выдержанный советский бюрократ-с!
- А! Это интересно! Нам нужен хороший, опрятный, образцово-показательный бюрократ с солидным стажем.
- Лучше меня не найдете-с! Я бюрократ, знаете, еще довоенной выработки. С семнадцатого года в советских учреждениях волынку волыню. Так напечатаете на первой страничке-с?
- А что вы, например, делали такого сверхбюрократического?
- Я-с? А очень даже многое-с... И Вася может подтвердить. Бумажки, например, по два месяца в столе держу иногда. И не какие-нибудь, а важные. Без доклада никого не пускаю к себе-с. На курьера кричу-с... Хе-хе!..
- И это все?
- Н... нет-с... А то вот еще такой случай был. Как-то остался я замещать своего прямого начальника - так, верите ли, два месяца сам себе отношения писал и сам себе на эти отношения отвечал... Ась? Об этом даже на днях товарищ Орджоникидзе в докладе упомянул-с...
- Для первой страницы маловато. На первой странице у нас место занято Макдональдом, Гендерсоном, Томасом и К°. Ваша волокита по сравнению с ихней волокитой - детские игрушки. От вашей волокиты пострадало десятка два посетителей да пудов сорок писчей бумаги... А там, дорогой товарищ, весь рабочий класс Англии пострадал! Вот это работка-с!