Катаев Валентин Петрович. Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)

   - Не скажите, - заметил немец. - Я тоже, знаете ли, хорошо стабилизовался... или, вернее, меня стабилизуют... Один Дауэс три четверти моих капиталов тово... стабилизнул... Опять же забастовка железнодорожная... Единый фронт рабочих... и прочее.
   - И я! - уныло пискнул поляк. - И я тоже... и меня тоже до нитки стабилизовали... всю промышленность...
   - А у нас бастуют чиновники!
   - А у нас - телефонистки!
   - А у нас завтра описывать будут за долги! Где уж тут стабилизация!
   Послышались возбужденные голоса. Многие рыдали. Председатель поспешно закрыл заседание. Но при этом коммунистических газет уже не закрывал. Собрание уныло расходилось. Однако уж не настолько, чтобы громить профсоюзы.
   По-моему, зря только расстраиваются господа капиталисты! Все равно не удастся им стабилизоваться. Не по зубам корм!
   Только когда власть всецело перейдет в руки пролетариата, можно будет с уверенностью сказать, что стабилизация наступила.
   И дело не за горами.
   А пока - угнетатели всех стран, стабилизуйтесь. Только... не плачьте!
   1926
   ЛАКЕЙСКИЕ ШТРЕЙКБРЕХЕРЫ
   Макдональд и Гендерсон посетили
   Черчилля, который встретил их
   вопросом: "Вы пришли сообщить мне,
   что Генеральный совет отменил
   всеобщую забастовку?"
   Получив отрицательный ответ,
   Черчилль сказал: "В таком случае
   мне, к сожалению, не о чем с вами
   говорить".
   "Известия"
   Газеты пишут об этом так, но в действительности было иначе.
   - Господин Черчилль! Там вас двое каких-то на кухне дожидаются.
   - Ладно. Подождут.
   - С семи часов утра сидят. Кухарке мешают.
   - Кто такие?
   - А кто их знает. Говорят, будто рабочие представители.
   - Рабочие? Представители? - оживился Черчилль и даже порозовел. - Что же вы молчите! А ничего такого эти представители не говорили?
   - Никак нет. Не говорили.
   - Просите.
   - Здравствуйте, братцы!
   - Здрав!.. Жлай!.. Господин министр!..
   - Что скажете хорошенького своему старому другу Черчиллю? Не явились ли вы сообщить мне, что Генеральный совет профсоюзов отменил всеобщую забастовку? Э?
   - Н... никак нет...
   - Так какие же могут быть между нами разговоры? Вон!
   - Хи-хи!.. Ваш... снят... ство! Не признаете разве? Всмотритесь: мы же ваши старые, извините, лакеи. Я-с - Макдональд, а вот он-с - Гендерсон. Идем это мы, значит, по улице и дай, думаем, зайдем к своему старому барину... Вроде как бы с визитом. Хи!
   Черчилль побагровел и затопал ногами:
   - Макдональд?! Гендерсон?! Вон! Вон! Вон!
   - Вашсиясь... не велите казнить, велите слово вымолвить! Как перед истинным богом... И Гендерсон может подтвердить. Гендерсон, подтверди!
   - Мол-лчать! Предатели! Забастовщики! Против правительства осмелились выступить, сук-кины дети? На короля руку подняли? К-канальи! Барину своему свинью подложили? Отвечайте!
   - Никак нет! Лопнуть нам на этом самом месте! Ни сном ни духом не виноваты.
   - Как же не виноваты? А кто ж, по-вашему, эту всю кашу заварил, как не вы, а?
   - Н-никак-с!.. нет-с!.. Ни сном ни духом!.. Потому мы одно-с, а рабочий класс это все и сделал. А мы - никак нет... Неповинны. Лопни мои глаза. Да рази ж мы б осмелились? Да на своего благодетеля, на своего кормильца-поильца! Да поднять? Да руку? Да ни в жисть! Что вы, вашсиясь! Во имя бога действительно призывали, а что там что-нибудь такое - ни-ни! Верьте совести!
   - Все равно! Противно на вас смотреть! Пошли вон!
   - Ваш... сиясь!.. Велите слово вымолвить!
   - Тьфу! Ну, черт с вами, говорите. Только покороче. Да не ползайте, ради бога, на коленях по полу и не хватайте за ноги. Терпеть этого не могу. Ну?
   Макдональд быстро встал с колен и, наклонившись к господину Черчиллю, застенчиво прошептал:
   - Вашсиясь!.. Как у нас теперь в Британии всеобщая забастовка и все... хи-хи... начинают бросать работу, так надо полагать, что и лакеи скоро забастуют... Понимаете?
   - Ничего не понимаю... Ну?
   - Как же-с!.. Забастуют лакеи. Это уж обязательно... К тому дело идет... Так нельзя ли тогда тово... Службишку бы нам с Гендерсоном тогда нельзя ли какую? А? Мы бы верой-правдой... До последней капли...
   - В штрейкбрехеры хотите, что ли?
   - Вот именно... хи-с, хи-с!.. Так точно... В лакейские. В штрейкбрехеры хотим.
   - Ладно. Так бы говорили прямо. Надевайте ливреи. Мне лишние лакея пригодятся. Но только чтоб у меня ни-ни! Небось проголодались? А? По глазам вижу, что лопать хотите. Мери, дайте им две порции королевских котлет с гарниром а-ля Чемберлен. Кушайте, братцы, а завтра на работу!
   С этими словами Черчилль удалился предаваться своим печальным мыслям, а Макдональд и Гендерсон надели ливреи и с аппетитом принялись за королевские котлетки.
   1926
   ПАРАД ПОБЕДИТЕЛЕЙ
   На арену европейского цирка вышел распорядитель и провозгласил:
   - Леди и джентльмены! Сейчас состоится торжественное закрытие нашего грандиозного чемпионата международной классовой борьбы и раздача призов. Призы любезно согласился раздавать бывший чемпион старой Англии, король-легковес Георг Пятый! Музыка, туш... То есть, музыка, гимн!
   Под звуки гимна и при кликах "гип, ура!" изысканной буржуазной публики на арену, прихрамывая, вышел король в потертом сюртуке, приподнял над головой корону и сел за судейский столик.
   - Итак, представление начинается. Первый номер - парад победителей. Музыка - гимн... то есть, тьфу, музыка, марш! Пар-рад, алле!!
   На арену гуськом вышли чемпионы-победители, надув жиденькие мускулы и выпятив впалые груди.
   - Господа! Сейчас непобедимый чемпион английской рабочей партии тяжеловес Гендерсон и борец среднего веса Болдуин продемонстрируют запрещенные приемы классовой борьбы. Гендерсон, Болдуин, на ковер!
   Публика затаила дыхание.
   - Внимание! Двойное бра руле в партере. Видите, господа: одна рука Гендерсона якобы берет за горло Болдуина и объявляет всеобщую забастовку, а другая тем временем совершенно незаметно берет автоматическую ручку и подписывает соглашение с предпринимателями. Высший класс соглашательской техники.
   - Не-пра-виль-но!
   - Правильно, господа. Сам король одобрил.
   - Браво, браво, браво!
   - Дальше, дальше, господа! Мельница в стойке. Гендерсон, покажи. Пока эта самая меньшевистская мельница мелет, капиталисты расправляются с бастующими. Чистенький приемчик.
   - Не-пра-вильно!
   - Кто это там все время кричит "неправильно"? Совершенно правильно! Томас применял этот прием с большим успехом во время последней схватки между капиталистами и рабочими.
   - Браво, браво, браво!
   - Дальше. Так называемый мост. Прошу убедиться. Гендерсон, покажи. Видите - он делает мост, по которому без всякого труда Болдуин проводит на бастующий завод любое количество штрейкбрехеров.
   - Браво! Бр-раво-оо! Би-с!
   - За поздним временем переходим к раздаче призов. Король, раздавайте.
   - Первый приз - орден Подвязки - присуждается борцу, скрывающемуся под желтой маской.
   - Интересно, кто бы это мог быть? Снимите маску!
   - Попрошу вас снять маску, таинственный незнакомец!
   Таинственный незнакомец застенчиво снял маску.
   - Ба! Плутишка Макдональд! Ха-ха! Мы так и знали, что это ты, старый мошенник!
   - Получай подвязку, Мак. Пускай она гордо поддерживает ваши носки и вашу незапятнанную репутацию моего старого лакея.
   Макдональд почтительно приложился к королевской ручке.
   - Второй приз присуждается Гендерсону и Томасу. Получите, милые, на чай десять тысяч фунтов и поделите по совести, только чур не драться. Да скажите там, на кухне, чтоб вас накормили.
   - Господа, чемпионат международной классовой борьбы считается оконченным. Музыка - ту...
   - Стойте! - раздался грозный голос, и на сцену медленно вышел новый борец, в красной маске. - Стойте!
   - Кто вы такой? - испуганно пискнул король.
   - Я - чемпион рабочих всего мира. За мной миллионы угнетенных. Стойте! Борьба не кончается. Она только еще начинается. Ни с места! Музыка, "Интернационал"!
   ...И в европейском цирке повисла тягостная тишина...
   1926
   ЕВАНГЕЛЬСКАЯ ИСТОРИЯ
   Орган независимой Крестьянской
   партии, три номера которого были
   конфискованы день за днем, вышел с
   главой Евангелия вместо передовой и
   с примечанием от редакции, что "эта
   передовая, вероятно, не будет
   конфискована комиссаром
   правительства".
   Телеграмма из Варшавы
   Комиссар польского правительства вызвал к себе редактора газеты и сказал ему:
   - Садитесь.
   - На сколько? - бледно заинтересовался редактор.
   - На этот раз на две минуты, не больше, - вежливо улыбнулся комиссар правительства.
   - С заменой штрафом или же без замены?
   - Без всякого штрафа и без всякой замены, пан редактор. Даже наоборот. Разрешите от имени польского правительства выразить вам горячую признательность за то, что вы в вашей уважаемой газете отказались от всякого рода политических выпадов против государственной власти и решили заменить крамольные передовицы цитатами из Священного писания. Надеюсь, что и впредь вы будете держаться такой же благонамеренной линии. Не так ли?
   - Пан может быть в этом уверен, - элегантно поклонился редактор.
   - Приятно слышать. Старайтесь, молодой человек.
   - Постараюсь...
   - То-то! И чтобы никаких выпадов. А то у меня в двадцать четыре часа... Понятно?
   - Понятно.
   - Ступайте же, молодой человек, и продолжайте в том же евангельском духе.
   - Мерси. Буду продолжать. До свидания.
   Придя в редакцию, редактор стиснул острыми кулаками виски и нежно скрипнул зубами.
   - Секретарь!
   - Что прикажете?
   - Основное содержание завтрашнего номера?
   - Передовая на тему о растущей безработице, телеграммы, фотография Пилсудского, беседующего с английским представителем, фотография, изображающая сенаторов, расходящихся после заседания сената, стихотворение "На бой с тьмой!", зарисовка нашего художника демонстрации безработных в Лодзи и объявления.
   - Хорошо. Тащите сюда Евангелие. Будем сочинять в строго евангельском духе. Хор-ро-шо!..
   Комиссар развернул утром очередной номер газеты, ярко улыбнулся и воскликнул:
   - Ха-ха! Вот это я понимаю! Газетка что надо. Вполне благонамеренная. Сплошное Евангелие, можно сказать, а не оппозиционная пресса! Приятно, приятно. Почитаем!
   Комиссар удобно откинулся на спинку кресла и погрузился в чтение, бормоча:
   - Тэк-с? Передовая статья - "Нагорная проповедь". Очень замечательно. Дальше: стихотворение в прозе "Заповеди блаженства". Красота-с! Затем телеграмма от Иоанна, Луки, Матфея и Марка... Н-недурственно! А эт-то что такое?
   Тут рука господина комиссара дрогнула. Затылок надулся и побагровел.
   - Канальи! - пискнул комиссар неправдоподобным голосом. - Прохвосты! Негодяи! Расстреля...
   Вбежавшая в кабинет жена застала господина комиссара в бессознательном состоянии. Лоб его был бледен и покрыт крупными каплями холодного пота. А пальцы судорожно сжимали лист газеты на том самом месте, где были помещены рисунки и фотографии.
   На первой фотографии был изображен Пилсудский, беседующий с английским представителем, а под ним крупным шрифтом напечатано:
   К ПОЛУЧЕНИЮ ИУДОЙ ТРИДЦАТИ СРЕБРЕНИКОВ
   На второй фотографии были изображены польские сенаторы, выходящие из здания сената.
   И подпись:
   ИЗГНАНИЕ ТОРГУЮЩИХ ИЗ ХРАМА
   Затем красовался рисунок, изображающий толпу безработных, расстреливаемую полицейскими, снабженный следующей евангельской подписью:
   НАСЫЩЕНИЕ ПЯТЬЮ ХЛЕБАМИ ДЕСЯТИ ТЫСЯЧ ГОЛОДНЫХ
   Дальнейшего жена комиссара не смогла прочитать. В глазах у нее зарябило, и она с тихим стоном повалилась на бездыханное тело господина комиссара.
   1926
   ТВЕРДОКАМЕННЫЙ СТАРИК
   Английский министр финансов
   Черчилль публично заявил: "Лично я
   надеюсь, что доживу до того дня,
   когда в России будет цивилизованное
   правительство".
   Из газет
   Несомненно, у старика Черчилля имеются свои непоколебимые взгляды на "цивилизацию". Безусловно, твердокаменный старик хорошо усвоил себе с детства, что и как...
   Которое правительство "цивилизованное" и которое "нецивилизованное".
   Для мудрого старика ясно все как дважды два.
   Ежели, например, правительство угнетает рабочий класс и заставляет голодать миллионы трудящихся людей, - значит, правительство "цивилизованное".
   Ежели правительство, наоборот, само является рабочим классом, никого не угнетает и прилагает все усилия к тому, чтобы трудящимся всего мира жилось как можно лучше, - значит, ясно: правительство "нецивилизованное", дикое, варварское.
   После этого ничего нет удивительного в том, что твердокаменный старик в один прекрасный день сердито прошамкал:
   - Надеюсь, что я доживу до того дня, когда в России будет "цивилизованное" правительство!
   Старая лисица Черчилль! У него определенно ставка на бессмертие, не иначе.
   Что ж, пускай: в наш век радио, внутриатомной энергии, междупланетных ракет и прочего не грех помечтать и о бессмертии.
   Мечтайте, симпатичный старик, мечтайте! Не возражаем! Мало того: от всей души желаем вам бессмертия! Живите, дедушка! Дожидайтесь "цивилизованного" правительства в России! Пес с вами!
   Не надо быть пророком, чтобы предсказать зловещую, хлопотливую, лишенную тихих семейных радостей и веселых развлечений жизнь бессмертного старика в течение ближайших двухсот - трехсот лет.
   - Ну что, как? - спросит твердокаменный старик в конце XX века. - Ну что, как? В России уже "цивилизованное" правительство?
   - Увы, - ответят бессмертному Черчиллю внуки. - Увы, дедушка! В России, представьте себе, до сих пор правительство "нецивилизованное". Мало того: "нецивилизованное" правительство образовалось в Германии, Франции и Италии, не говоря уже о Китае, где "нецивилизованное" правительство как раз сегодня празднует свою тридцатую годовщину...
   - Ах, так?! - воскликнет твердокаменный дедушка, скрипнув бессмертными зубами. - Оч-чень хорошо. Но я все-таки надеюсь, что доживу до того дня, когда во всех упомянутых странах будет "цивилизованное" правительство. Ведите меня омоложаться, внучки!
   Приблизительно в середине XXI века, после восьмого омоложения, бессмертный Черчилль спросит:
   - Ну, как обстоят дела насчет "цивилизованного" правительства в России?
   - Плохо обстоят дела, милый предок, - ответят правнуки. - Плохо. Кроме перечисленных "нецивилизованных" правительств, образовалось еще одно "нецивилизованное" правительство... в Америке.
   - Ладно, - ответит терпеливый Черчилль. - Я подожду, мне не к спеху! Ведите меня омолаживаться.
   Через десять лет:
   - Ну как?
   - Слабо! Нигде на всем земном шаре нету больше "цивилизованного" правительства. Все правительства "нецивилизованные".
   - Позвольте! Что вы мелете! У нас, в Англии, разве не "цивилизованное" правительство?
   - Эх, дедушка! С луны вы, что ли, свалились? Слава тебе, господи, уже лет шестьдесят в Англии тоже "нецивилизованное" правительство.
   - А Чемберлен? А Болдуин? А его величе...
   - Фью-фью! Где они, ваши Чемберлен и Болдуин! Эк куда хватили!
   - П... поз... звольте... А вы кто же такие?
   - Мы, твердокаменный старик, с вашего позволения, лондонские комсомольцы.
   - Ви-но-ват! Каким же образом в таком случае я до сих пор нахожусь на свободе?
   - А это, видите ли, дорогой предок, Всемирная ассоциация советских фельетонистов и карикатуристов взяла вас на поруки на все время вашего уважаемого бессмертия в благодарность за доставленные вами за последние полтораста лет сюжеты для веселых фельетонов и темы для карикатур.
   Тут твердокаменный старик плотно сжал губы и решительно сказал:
   - Хорошо. Я еще подожду. Ведите меня омолаживаться!
   - С нашим удовольствием! Живите, наш уважаемый доисторический предок. Нам не жалко. А чтоб вам было удобнее дожидаться "цивилизованного" правительства, мы предоставим в полное ваше распоряжение лучший стеклянный колпак британского советского музея мировой революции. Сидите. Ждите. Живите. Пес с вами!
   1926
   КОМАНДНЫЕ ВЫСОТЫ
   Дверь с грохотом отворилась, и в редакцию грузно вошел молодой человек, наружность которого с достаточной яркостью подчеркивала его профессию и общественное положение: кепка, сдвинутая на затылок, чуб, начесанный на левый глаз, дыра вместо передних четырех зубов, рубашка "апаш" и брюки клеш.
   Симпатичный молодой человек приветливо плюнул в чернильницу, изящным ударом ноги опрокинул редакционную корзину и, наскоро написав на стене мелом "дурак", вывинтил электрическую лампочку. Проделав все эти бесхитростные операции, молодой симпатяга интимно стукнул меня по спине и сказал:
   - Здорово, шпана! Канаете небось?
   - 3 - здрав - вствуйте, - проговорил я. - Канаем... Хи-хи!
   - То-то! И я, знатца, к вам по делу. Хулиган я.
   - Да что вы говорите! - фальшиво воскликнул я. - Вот бы ни за что не сказал этого! Такой симпатичный, элегантный юноша - и вдруг хулиган! Садитесь.
   - Спасибо. Уже отсидел. У меня к вам дельце. Вы тут, говорят, канаете специальный хулиганский номер?
   - Канаем.
   - Тады, знатца, есть такое дело. Как я есть стопроцентный хулиган-одиночка с большим судебно-исправительным стажем, то требую, чтоб меня, знатца, поместили на первую страницу!
   - Видите ли, товарищ... - пробормотал я.
   - Амба! - закричал грозным голосом хулиган. - Ты мне, Яшка, помидоры не крути. Одно из двух: помещаешь меня на первой странице или не помещаешь?
   - Во-первых, я не Яшка, а во-вторых, я не знаю, заслуживаете ли вы, милый молодой человек, быть помещенным на первой странице хулиганского номера.
   - Это я-то? Не заслуживаю? Хо-хо! Да за мной такие дела числятся, что ты пальчики себе оближешь. Надевай очки и записывай. Во-первых, знатца, иду это я на прошлой неделе и вдруг вижу на доме окно. Ну, я, конечно, взял палку и дзынь! Три стекла как одна копейка! Во! Подойдет?
   - Не подойдет, - вздохнул я.
   - Почему такое? - нахмурился хулиган.
   - А потому, что нам для первой страницы три стекла маловато. Нам вот из Рима сообщают, что фашисты на днях в помещении местной коммунистической газеты все до одного стекла переколотили. Штук полтораста стекол. А вы говорите - три. Не пойдет.
   - Полтора-а-ста! - с оттенком легкой зависти прошептал хулиган. - Тады, конечно... Фашисты перекрыли, сволочи. Тады записывай дальше. Иду это я, знатца, третьева дни и вдруг вижу кинематограф. Тут я, знатца, лег поперек дверей и не пропускаю народ - за ноги барышень хватаю. Патех-х-ха! Минут, чтоб не соврать, десять пролежал - никого не пускал. Конечно, потом ночевал в районе. Гы-гы! Подойдет?
   - Не подойдет, - вздохнул я. - На этой неделе и не такое еще было! На этой неделе не кто-нибудь, а сам министр внутренних дел лег поперек Англии и не пропускал советскую делегацию - за ноги хватал. До сих пор, можно сказать, лежит и никого не пускает, а вы говорите - десять минут! Не пойдет!
   У хулигана на глаза навернулись слезы.
   - Тады, знатца, перекрыл. Тады, знатца, пиши-записывай. Еду это я, знатца, на трамвае и дай, думаю, буду людей посыпать нюхательным табаком. Как начали они все чихать! Па-а-ате-еха! Пойдет?
   - Не пойдет. Это что - нюхательный табак! Вот нам сообщают, что в Америке во время испытания нового удушливого газа отравилось пятьсот человек. А вы говорите - чихали в трамвае. Не пойдет.
   - Перекрыли, чертовы американцы! Перекры-ыли, буржуи проклятые! зарыдал хулиган. - Куда ж мне с ними тягаться!
   - То-то же, молодой человек, - наставительно сказал я. - И нечего с суконным рылом лезть в калашный ряд. Ступайте, молодой человек, на четвертую страницу, скажите там, чтоб вас петитом набрали. А первая страница - это, милый, не для вас. Кишка тонка.
   Хулиган вытер рукавом под носом и, вздрагивая от глухих рыданий, встал.
   - За что боролись?? - хрипло сказал он. - За что, я спрашиваю, боролись? Чтоб теперь проклятым буржуям первую страницу уступать? Командные высоты? Э-х-х! Знал бы - ни в жисть бы не хулиганил. Прощевайте, товарищ.
   И, обливаясь теплыми детскими слезами, хулиган печально побрел на четвертую страницу, на петит.
   Международная буржуазия торжествовала.
   1926
   СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ
   Наскоро насвинив в Аркосе и разорвав дипломатические отношения с СССР, Чемберлен сунул отмычки под подушку, деловито сел на извозчика и поехал устраивать очередной антисоветский фронт.
   - Вези ты меня, брат извозчик, сначала во Францию, к господину Бриану. Где живет господин Бриан - знаешь?
   - Помилуйте, вашсиясь. В прошлом году возил. Как же-с!
   - Ну так вот. У Бриана я задержусь минут на пятнадцать - двадцать, не больше, устрою кое-какие антисоветские делишки, а потом поедем, братец ты мой, к господину Штреземану в Германию. Где живет господин Штреземан, знаешь?
   - Помилте! В прошлом году возил.
   - Гм! Так вот! У Штреземана я посижу самое большее пять минут, обделаю там один маленький дипломатический разрывчик с СССР, и после этого, дорогой ты мой извозчик, поедем мы с тобой...
   - К господину Муссолини, в Италию-с...
   - Верно, извозчик. Откуда ты знаешь?
   - Помилте! В прошлом году возил. Вы, вашсиясь, об эту пору аккурат каждый год ездите антисоветский фронт налаживать. Хе-хе! Пора, кажись, знать. Хи-хи!
   - А ты бы поменьше языком молол, извозчик, - сухо заметил Чемберлен, не твоего это ума дело. Да. У Муссолини посижу максимум две минутки, организую небольшой взрывчик советского посольства, а оттуда повезешь ты меня, извозчик, прямым сообщением в Румынию. Военное снаряжение там надо забросить в одно местечко возле границы.
   - В Польшу заезжать не будете?
   - Пожалуй, заеду на обратном пути. Ну-с...
   - Н-н-но, милая! И-ех! С горки на горку, барин даст на водку!.. Пошевеливайся...
   Чемберлен бодро вошел в кабинет к Бриану.
   - Ба! - воскликнул Бриан. - Сколько лет! Сколько зим! Какими судьбами! Очень, очень рад вас видеть! Сердечно тронут. Чаю? Кофе? Какао? Садитесь, садитесь.
   - Мерси. Я на одну минуточку. Внизу ждет извозчик. У меня к вам небольшое дельце.
   - Бога ради! Ради бога!
   - Антисоветский фронт. Как вы на этот счет?
   - Ну, как вам сказать... Оно конечно... Может быть, все-таки чаю стаканчик выпьете? А? Отличный китайский чай! Усиленно рекомендую.
   - Мерси.
   - Мерси "да" или мерси "нет"?
   - Мерси нет.
   - Чашечку, а?
   - И не просите. Китайский чай действует на сердце. Опять же - внизу извозчик.
   - А вы отпустите извозчика. Посидим, поболтаем. Так редко, знаете, приходится поговорить с интеллигентным человеком. Кстати, вы слышали последнюю политическую новость - Авереску проворовался.
   - Что вы говорите! А я как раз собрался сегодня к нему заехать. Гм... И много, простите за нескромный вопрос, спер?
   - Строго говоря, он еще не кончил красть: мебель и пианино из министерства не вывезены. Но по предварительным подсчетам...
   - Печально, печально... Ну-с, впрочем, не будем отклоняться. А то у меня внизу извозчик, знаете ли... Так как же насчет фронтика?
   - Какого фронтика?
   - Да единого же антисоветского? А? Как вы на сей предмет?
   - Единого... Антисоветского? Гм... Что же... Цель не вредная... Да! Чуть не забыл! Как вам нравится Лендберг?
   - А что такое?
   - Как что такое! Да вы, батенька, газет, что ли, не читаете? Через Атлантический океан, на аэроплане, шельма, перелетел - и ни в одном глазу! Вот эт-та трю-у-у-к! Так вы, значит, от чаю решительно отказываетесь?
   - Решительно. У меня извозчик внизу стоит.
   - А вы плюньте в извозчика. Постоит и перестанет. Не в извозчике счастье. Посидим, поболтаем, чайку попьем. Чаю хотите?
   - Мер-рси...
   - Мерси "да" или мерси "нет"? То есть, пардон, я совсем забыл, что вы не пьете чаю. Между прочим, нашему общему другу Штреземану врачи тоже категорически запретили крепкий чай. Не знаю, как он теперь, бедняга, выкручивается, прямо анекдот.
   - А что такое?
   - Да как же! Посудите сами. Сегодня у него обедает Чичерин. А Чичерин после обеда ужасно любит чайку попить. Интересно зна...
   - Постойте! Что вы говорите! Я как раз от вас собирался ехать к Штреземану. А там, оказывается, Чичерин. Гм... Ужасная неприятность. Н-да, история! Придется в другой раз заехать. Ничего не попишешь. Между нами говоря, не нравится мне почему-то Чичерин. Несимпатичный человек. Куда ни сунешься - всюду Чичерин. Ну, так как же?
   - Это насчет чего?
   - А насчет антисоветского фронта?
   - Что ж, валяйте!
   - Присоединяетесь?
   - К чему присоединяться?
   - Да к фронту же!
   - К какому?
   - Ах ты, господи, да к антисоветскому же! Ну?
   - Да как же я вдруг так возьму и присоединюсь? Неудобно это как-то. Впрочем, вы поезжайте к Штреземану. Если Штреземан присоединится, тогда, пожалуй, и я присоединюсь, если, конечно, ничего такого не случится.
   - Да как же я поеду к Штреземану, если у него Чичерин сидит, чудак вы человек? Ведь неудобно же получится?
   - Неудобно.
   - Вот видите. Сами понимаете, что неудобно, а советуете. Ну, присоединяйтесь, присоединяйтесь, а то меня извозчик внизу дожидается. Поди истомился, сердешный... Ну, так как же?
   - Да, и как же?
   - Присоединяйтесь.
   - Не знаю, право, что вам и сказать. Да вы присаживайтесь. Чайку попьем, побеседуем. Чайку налить?
   - Присоединяйтесь "да" или присоединяйтесь "нет"? Одно из двух. Меня внизу извозчик ждет. Мне еще к Муссолини заехать надо. И его хочется присоединить.
   - Не советую сегодня к Муссолини ехать. Муссолини переживает лирическую грусть.
   - А что с ним такое?
   - А то. У человека лира падает, а вы его присоединять начнете. Неудобно.
   - Какая неприятность! Вот уж действительно, не везет так не везет! Ну?