Страница:
По-видимому, задачей преподобного Пейлли было вырвать признание, которое избавило бы трибунал от более продолжительного слушания. Он угрожал ей камерой пыток, проповедовал, запугивал, но она повторяла короткий отрицательный ответ. Каждое отрицание — Пейлли не забывал это подчеркивать — лишний раз подтверждало ее вину. Хотя Кэлеб Хигбед вроде бы и разделял такую точку зрения, он, тем не менее, считал целесообразным представить дальнейшие доказательства. Потерпев поражение, преподобный Пейлли возвратился к столу, за которым уселся вместе с молчаливым, настороженным Верным До Гроба Херви.
Кэлеб Хигбед сокрушенно промолвил:
— Мы ведь не можем принять простое отрицание, не так ли?
Адвокаты согласились, что так, и Хигбед продолжал:
— Мы надеемся выяснить всю правду, миссис Скэммелл, вы понимаете? Иначе нам придется докапываться до правды, причиняя вам боль. Надеюсь, в этом не будет необходимости. Даже уверен, что не будет. А теперь, — он вернулся к своим бумагам, — может быть, нам удастся восстановить кое-какие факты? Думаю, да. Гудвайф Бэггерли присутствует?
Она присутствовала. Один из солдат принес стул. Поскольку саму Гудвайф в колдовстве не обвиняли, адвокаты сочли, что без всякого риска могут задавать ей вопросы. Хигбед начал первым:
— Вы многие годы знаете миссис Скэммелл, так, Гудвайф?
— Да, сэр. С тех пор, как она едва научилась ходить.
— Так долго? Так-так! Не могли бы вы рассказать нам о ней?
Злобная повесть Гудвайф, отшлифованная многократными повторениями, была поведана трибуналу. Перья скрипели. Детское непослушание Кэмпион, ее характер, мелкие проступки — во всем теперь виделась рука дьявола. Кэлеб Хигбед подсказывал ей, перья повторяли работу ангела-летописца, а потом рассказ дошел до ее свадьбы с Сэмьюэлом Скэммеллом.
— Она дала согласие на брак?
Гудвайф, чье лицо было почти полностью скрыто новым чепцом, взглянула на Кэмпион, потом снова на адвокатов:
— О да, сэр. Ей повезло. Хороший это был человек, лучше, чем она заслуживала. Она сказала, что согласна, но не согласилась. О нет!
— Что же произошло?
— Она сбежала, сэр! Сбежала! Одетая как потаскуха, сэр! В Лондон. И это в то время, когда ей бы следовало носить траур по своему бедному отцу, сэр, упокой Господь его душу.
Но все это было лишь вступлением к главной теме Гудвайф — теме, которую она искусно расцветила, рассказывая о самой свадьбе. Ее хорошо подготовили, и она сказала, что свадьба состоялась в установленный законом срок между восходом солнца и полуднем, а в своем доме на Темзе Скэммелл устроил праздничную службу.
— Она верещала и кричала, сэр, призывая дьявола! Она призывала дьявола, и это так же точно, как то, что меня зовут Гудвайф! И он явился, сэр! Явился! — Она сделала паузу, чтобы дать возможность осознать весь ужас происшедшего. — Огненная голова, сэр, кругом пламя, сэр, и в руке меч. И он ее увел, сэр, прямо сквозь огонь, а она осталась невредима. Невредима!
Кэлеб Хигбед в изумлении покачал головой:
— Так вы говорите, дом был заперт?
— Накрепко, сэр. Но он явился! И запах, сэр! О, этот запах. До конца дней своих не забуду его. Сера, настоящая сера, прямо как сказано в Писании, а в следующий миг князь тьмы уже был в комнате, сэр, прямо в комнате! Убивал, сэр, сжигал, а она смеялась. — Палец указующе поднялся в сторону Кэмпион. — Смеялась. А бедный преподобный Булсби, сэр, надо было видеть старика, сэр…
Кэлеб Хигбед поднял руку. Он догадался, что «Булсби» на самом деле «Трезвенник Боллсби», а это имя не сделает чести обвинению.
— Для вас, Гудвайф, это, наверное, было ужасно, просто ужасно. Стакан воды?
— Да, сэр, пожалуйста.
В комнате зашептались, пока Гудвайф подавали воду. Кто-то из адвокатов снял очки и осуждающе смотрел на Кэмпион, медленно качая головой.
Допрос перешел к событиям, разыгравшимся в день смерти Скэммелла. Гудвайф рассказала о залитом кровью теле, о том, что Кэмпион была там одна, и горестно вздохнула:
— Крупный был человек, сэр, а уж какой добрый! — Она всхлипнула. — Божий был человек, сэр. В тот день утром он еще молился вместе с нами, да, сэр! Он облачился в доспехи, сэр, и отправился сражаться. И в миг победы, сэр, он был сражен! Сражен! Я нашла их, сэр, его и ее, я посмотрела на нее и подумала, какая она тощая, я не могла вообразить, как такая тощая девушка может убить солдата Господа, сэр, да еще в доспехах, если только в нее, сэр, не вселилась огромная сила. Я подумала об этом, сэр, а потом вспомнила, как за ней приходил дьявол с огненной головой, и все поняла! Все! Я вспомнила испорченную ветчину и свернувшееся молоко, вспомнила, как умерла ее бедная, милая мама, вспомнила внезапную кончину отца, подумала про изувеченную ногу ее бедного, милого брата, и я поняла, сэр! Я прямо там упала на колени, да, да, и возблагодарила Господа за то, что он спас меня. Она ведьма!
Толпа загудела. Адвокаты на миг примолкли. Лишь перья поскрипывали.
— Вы видели ведьмину отметину?
— О да, сэр. Так же ясно, как нос у нее на лице! Я ее видела, сэр. Бог мне свидетель.
Не было нужды призывать Господа, раз преподобный Верный До Гроба Херви был под рукой. Настал его час. Гудвайф помогли занять свое место среди зрителей, а Хигбед молча подал Херви знак встать. Собравшиеся попритихли, потрясенные услышанным, и в этой тишине Верный До Гроба Херви выскользнул из-за стола и медленно зашагал перед адвокатами взад-вперед. Несколько секунд казалось, что он так и не заговорит, но он рывком поднял лицо, остановился и поверх головы Кэмпион посмотрел на зрителей.
— Нам грустно, очень и очень грустно, что девушка, которую я считал одной из своей паствы, оказалась орудием врага. И не земного врага! Нет! Она — отродье дьявола! Да-да! Он среди нас в облике бешеного льва! Дьявол! Люцифер! Аполлион! Вельзевул! Сатана! — Он остановился, сверкая глазами на зрителей. Потом заговорил тише, почти доверительно. Два клерка перестали строчить. — Он обитал в небесном саду, братья и сестры, и, когда мы здесь в этой стране попытались посадить новый сад, основать царство Господа, он вернулся! Да! Дьявол!
Он театрально указал на Кэмпион пальцем:
— Доркас. У тебя был пособник?
Она промолчала. Кадык скользнул вниз по горлу Верного До Гроба, когда он качал головой:
— Она вынуждена молчать, братья, потому что в ней нет правды.
Он снова грустно мотнул головой, сделал шага два по комнате и остановился.
— В комнате, где мы нашли тело ее мужа, в той комнате, братья, находилась кошка. Дохлая кошка. И я считаю, что, если только всемогущий Господь не вырвет у этой несчастной признание своей вины, считаю, что дохлая кошка могла быть только пособником Доркас Скэммелл.
Он испустил вздох.
— Вы слышали! Слышали! — Он обвел пальцем адвокатов за столом. — Вы слышали, Гудвайф недоумевала, как худенькой, слабой девушке удалось одолеть вооруженного мужчину в расцвете сил. Она и не одолела, братья, нет! — Он наклонился к зрителям, дав волю своему красноречию. — Это сделал дьявол! Дьявол! Ведь он предоставил в ее распоряжение пособника! И я считаю, я искренне убежден, что именно кошка по ее команде, разодрала глотку нашему дорогому покойному брату. О, братья мои! Пути зла прихотливы! Наш брат, воззвав к Богу, убил напавшего и лишил ведьму ее поддержки, но, выиграв сражение с кошкой, он и сам расстался с жизнью.
Он сделал паузу, чтобы произвести большее впечатление, а Кэлеб Хигбед тем временем прокашлялся и заговорил своим мягким, дружелюбным голосом:
— Преподобный Херви, мы должны составить исчерпывающее заявление для Большого жюри присяжных, людей, не столь сведущих в демонологии, как вы. Не соблаговолите ли вы объяснить, что такое «пособник»?
Верный До Гроба снова зашагал и нахмурился, желая придать лекции академический вес:
— Ведьма, джентльмены, служит дьяволу, но дьявол не в состоянии всегда находиться рядом со всеми своими слугами. Он не вездесущ. Вместо себя он предоставляет каждой ведьме пособника. По традиции, это либо кошка, либо жаба. — Дойдя до конца комнаты, он повернул обратно. — Пособник, джентльмены, нашептывает на ухо ведьме указания дьявола, своего хозяина. Он может и действовать вместо нее, как в нашем случае. Но и это еще не все! — он снова развернулся. — Пособник, хотя и притворяется земным существом, не переносит земной пищи, ведь все благое от Бога. Так, к примеру, кот-пособник, съев земную мышь, будет испытывать тошноту.
Он остановился и посмотрел на присутствующих.
— Вместо этого, братья, ведьма сама обеспечивает его пищей. Дьявол наделяет ее третьей грудью, замаскированной под родинку на коже, и из этой груди она кормит пособника сокрытым в ней злым продуктом. Вот, джентльмены, — тут он резко развернулся к адвокатам, — настоящая проверка, является ли женщина ведьмой или нет. Третья грудь!
Один из соратников Хигбеда, до сих пор хранивший молчание, спросил:
— Вы специалист, брат Херви?
— Увы, сэр, да. Безрадостная область для изучения, кругом колючки, змеи, постоянно угрожает нечистая сила, но есть среди нас несколько человек — их не много, — которые трудятся в этом мерзком винограднике, чтобы надежнее защитить верующих.
Адвокат снял очки.
— Вы видели эту колдовскую отметину?
— Видел, сэр! Адвокат улыбнулся:
— А как вы, брат, отличите обычную родинку от колдовской отметины?
Херви воодушевился.
— Господь предоставил доказательство, сэр, и я вам его покажу.
Кадык у него на шее ходил вверх-вниз. Он развернулся лицом к собравшимся и двинулся к ним мимо Кэмпион.
— Третья грудь, братья, выдается над поверхностью, как вы, наверное, и сами догадались, иначе как же пособнику ухватить ее? — Его голос теперь раздавался где-то совсем близко у нее за спиной. Он сделал паузу. — Помогите мне, солдат.
Она взвизгнула, попыталась сопротивляться, но сил не было. Ногой солдат прижал ей ступню, а руками держал правое плечо. Верный До Гроба наклонился и разорвал ее вонючее платье. Во время поездки в Лондон его зашили, но теперь он вновь вспорол его, помогая себе маленьким заточенным клинком.
Верный До Гроба чувствовал, как в нем растет вожделение. Он хотел эту девушку, но считал ее недоступной. Внезапно, будто озарение, ему пришло в голову, что изучение колдовства откроет ему доступ к телам многих женщин. Сейчас эта девушка была грязной, заляпанной нечистотами, от нее дурно пахло, ребра торчали, но все равно его действия возбуждали его. Он раздвинул в стороны разорванные края.
— Вот!
Адвокаты уставились на Кэмпион.
Она дергалась, извивалась, слыша над ухом сопение солдата, который наклонился над ней, чтобы получше рассмотреть ее грудь. Не глядел лишь преподобный Пейлли, устремив взор на сложенные на столе руки.
— Вот! — Преподобный Верный До Гроба Херви провел левой рукой по коже и задержал указательный палец возле родинки над пупком.
— Выпуклость, джентльмены!
Клерки бросили писать и тоже глазели. Два солдата протиснулись вдоль стены, чтобы получше все разглядеть. Кэмпион снова завизжала. Визг перешел в рыдания. Она рванула веревки, поранила запястья, но все равно не могла шевельнуться. Она почувствовала, как преподобный Херви положил левую ладонь ей на живот, а в правой увидела клинок, мелькнувший у нее перед глазами.
— Нет! Нет!
Его голос зашептал ей на ухо:
— Тихо, Доркас, не шевелись. Тебе не причинят зла, если будешь сидеть тихо. Тихо же!
Она испугалась. Дыхание вырывалось вместе со всхлипами. Она посмотрела на Херви, чье лицо было совсем рядом с ее левым плечом. Он осклабился. Правая рука с ножом опустилась. Он оторвал от нее взгляд и уставился на родинку. Живот ощутил холодное острие ножа. Кэмпион услышала, как Верный До Гроба засопел, делая вид, что как бы вонзает нож. Она не чувствовала никакого давления, лишь прикосновение холодного, острого кончика металла.
Вдруг он отскочил от нее, подняв в воздух нож.
— Видите? Никакой боли! Вы видели, джентльмены, видели! Видели нож у колдовской отметины, видели, как я его вонзал! И что же? Вскрикнула ли она? Сопротивлялась ли? Нет! А это, джентльмены, и есть верный способ отличить колдовскую отметину от природной родинки. В первом случае боли не будет, во втором будет! Дьявол освобождает грудь от боли, ведь в нее могут вонзиться кошачьи зубы или когти жабы! Вот так! — Он спрятал клинок в чехол.
Кэмпион сидела понурив голову, слезы капали на обнаженную грудь. Херви приблизился к ней, встал сзади, и его сухие холодные пальцы, скользнув по плечам, схватились за груди. Руки массировали груди, не давая Кэмпион шевельнуться, а он все хватал и давил, растирал и мял, одновременно вещая над ее волосами:
— Видите, джентльмены! Отметина дьявола!
Он откинул волосы назад и начал закручивать, она рванулась всем телом, но зря. Он разворачивал ее, все время оставаясь за спиной, пока она не оказалась лицом к скамьям зрителей. Он взял пальцами ее правый сосок.
— Видите, братья? Сосок, женский сосок, который Бог создал для того, чтобы кормить младенцев. А вот здесь, — рука снова скользнула к ее животу, — отметина дьявола!
Он убрал правую руку, а левая продолжала ласкать грудь. Зрители пялились. В основном это были мужчины, друзья адвокатов или офицеров из гарнизона Тауэра, и пришли они именно ради этого. На суде ведьму не раздевали, а вот на трибунале — да, чтобы собрать факты для Большого жюри присяжных. Они глазели. В задних рядах встали. Верный До Гроба снова положил ей на грудь свои холодные сухие руки и провел ладонями вниз по телу по обе стороны от родинки. Теперь его руки принялись исследовать тазовые кости.
— Хорошенько смотрите, братья! Тело ведьмы!
Его руки оказались у нее на плечах, потом он еще раз наклонил стул и развернул ее лицом к адвокатам. Херви отошел.
Ее запятнали, осквернили, сломали. Она не могла даже прикрыть свою наготу. Она испытывала отвращение к мужчинам, ее заляпали жуткой грязью, которая погребла под собой ощущение чистоты, испытанное тогда летом на берегу ручья. Она зарыдала.
— Нельзя ли ее прикрыть? — потребовал сильный, негодующий голос преподобного Пейлли.
Нашли кусок ткани — кусок мешковины, которую зимой подкладывали под дверь, чтобы не сквозило. Ее позор терзал ее. Ее осквернили.
Верный До Гроба все глазел на нее: голова опущена, Верхняя часть туловища покрыта мешком. Он медленно поднял указующий перст:
— Ведьма выявлена?
Им не хотелось ее отпускать. Кэлеб Хигбед с надеждой посмотрел на Верного До Гроба.
— А других проверок нет?
— Есть, сэр. — Херви снова принялся ходить. — Женщину, подозреваемую в колдовстве, можно бросить в пруд, связав по рукам и ногам. Если она утонет, джентльмены, она невинна. Если поплывет, значит, ее поддерживает дьявол.
Хигбед хмыкнул:
— Тогда любая дохлая собака во рву вокруг Тауэра — ангел ада.
Казалось, секунду он раздумывал, не отвести ли Кэмпион ко рву или к реке, но, очевидно, решил, что это непрактично.
— А другие проверки? Херви кивнул:
— Есть еще одна.
— Продолжайте, прошу вас, брат Херви.
Верный До Гроба Херви сунул руку в карман и извлек Библию в черном переплете.
— «Отче наш», джентльмены. Он полистал страницы.
— Достоверно известно, что ни одна ведьма не в состоянии прочитать молитву. В этих словах такая мощь, такая святость, что дьявол не позволяет своему отродью произнести их! О! Она, возможно, и начнет читать, но где-то обязательно поперхнется или вскрикнет, потому что грязь внутри нее восстанет против чистоты слов.
Не такую проверку имели в виду адвокаты, они бы предпочли еще какое-нибудь раздевание, но все же решили испробовать и такой способ. Один из них, обеспокоенный простотой задания, пробормотал, а что, собственно, будет, если испытуемая успешно с ним справится, но Кэлеб Хигбед дал знак преподобному Верному До Гроба подойти ближе к Кэмпион.
— Мы должны быть уверены, брат Херви, должны удостовериться! Это законный трибунал, и мы должны быть справедливы к обвиняемой!
Библия, открытая на шестой главе Евангелия от Матфея, была положена ей на колени. Крепко переплетенные страницы стали тут же перелистываться, закрывая текст, но Кэмпион не было нужды читать. Она и так знала слова. Она все еще всхлипывала, но уже успокаивалась, когда преподобный Верный До Гроба встал за ее спиной.
— Видите, джентльмены? Она даже начать не может! Она онемела!
— «…Отче наш! — раздался внезапно сильный голос Кэмпион и заставил его замолчать. Этот голос был преисполнен внутренней силы, в нем звучала решимость дать отпор мучителям. Про себя она быстро помолилась, чтобы голос ее обрел силу, и вот теперь он звонко и ясно разливался по каменной комнате. — Сущий на небесах, да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
В эти слова она вкладывала всю душу, наполняя их смыслом, умом, любовью. Глаза ее были закрыты, но голова поднята, и слова были обращены не к этому трибуналу, а к любящему Христу, среди врагов которого тоже были священники и адвокаты.
— «Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». — Ни один адвокат не пошевельнулся, даже клерки неотрывно смотрели, гадая, удастся ли ей закончить. Голос ее звучал громко: — «И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого». — Стоявший за спиной Верный До Гроба Херви воткнул нож между узоров на спинке стула, пронзив острием кожу над ребрами, и слегка повернул его. Она вскрикнула от внезапной боли и открыла глаза.
— Вот видите! — Верный До Гроба засовывал нож в карман. — Она не может выговорить этих слов! Не может! Видите, как она ерзает? Видите агонию врага внутри нее?
Он взял Библию у нее с колен.
— Она ведьма.
— Нет!
Верный До Гроба пятился, указывая на нее пальцем.
— Ведьма!
— «Отче наш сущий на небесах, да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя и на земле как на небе. — Она с вызовом выкрикивала слова, но Верный До Гроба подошел к ней, ударил раз, другой, а потом третий.
— Богохульство! — возопил Верный До Гроба. Зрители, оживившись, рычали на нее, аплодировали Верному До Гроба. Лицо у Кэмпион болело. Сзади угрожающе шумели, и Кэлеб Хигбед, опасаясь, как бы это театральное слушание не вышло из-под контроля, стукнул правой рукой по столу.
— Тише! Тише!
Он подождал, пока уляжется волнение.
— Думаю, того, что мы услышали, вполне достаточно. Верно?
Адвокаты закивали. Кэлеб Хигбед перетасовал лежавшие перед ним бумаги.
— Близится время обеда, все мы проголодались. — Он добродушно хмыкнул. — Я должен поблагодарить преподобного Верного До Гроба Херви и конечно же преподобного Пейлли.
Оба священнослужителя отвесили ему неглубокие поклоны. Кэлеб Хигбед посмотрел на Кэмпион.
— Любопытное выдалось утро. Наши изыскания, наше заявление мы представим Большому жюри присяжных, и оно уж будет решать, предстанете ли вы перед судом. Он кивнул ей, потом солдатам:
— Можете увести, и спасибо за помощь!
Ее бросили снова в ту же зловонную камеру. Дверь захлопнулась, погрузив Кэмпион в нескончаемую зимнюю ночь. Она сидела на соломе и почти радовалась, что снова одна, а потом принялась тереть грудь мешковиной и терла до тех пор, пока кожа не заныла, а соски не начало саднить. Впрочем, отделаться от ощущения позорной грязи было невозможно. Она прислонилась головой к холодному мокрому камню и зарыдала. Она была обречена.
Эбенизер Слайз наблюдал за унижением сестры. Он сидел в конце самого последнего ряда, зная, что отсюда она его не увидит. Она вообще была не в том состоянии, чтобы кого-нибудь разглядывать, и он усмехнулся, вспомнив прежнюю Доркас. Ребенком, когда над ней издевались Мэттью и Марта Слайз, она всегда верила, что жизнь переменится к лучшему. Эбенизер же ненавидел ее жизнерадостный, живой характер. Ненавидел ее за то, что она могла бегать, прыгать через скакалку, смеяться, а он был пленником искалеченного, хромого тела. Теперь он стал свидетелем того, как душу сестры лишили жизни.
Он подождал, когда комната опустеет, и вышел вслед за адвокатами на крохотный газон перед часовней Тауэра. Кэлеб Хигбед увидел его и подошел, извинившись перед собеседниками.
— Вы удовлетворены, мистер Слайз?
— И благодарен вам, сэр. — Эбенизер не собирался обижать Кэлеба Хигбеда, процветающего, влиятельного адвоката. — Я полагаю, проблем не будет?
— Проблем! — Кэлеб Хигбед распрямил спину, подставив солнцу румяное добродушное лицо. — Какой чудесный день! А вы знаете, что в Хаундсдиче есть целое поле маков? Вчера на солнышке я проходил мимо него. Просто великолепно! Я частенько задумываюсь, сколько полевых цветов растет в нашем городе. В Грейз-Инн алеет очный цвет, тоже очень красивое зрелище.
Он оглянулся на солнечные блики на серых стенах.
— Проблемы, говорите. Может быть, пройдемся? Или вы верхом?
— Я еду назад.
— А! Но пешком настолько больше замечаешь, мистер Слайз, правда-правда. — Он посмотрел на хромающего Эбенизера. — И все же, да, я понимаю. Проблемы.
Он опять остановился.
— Я вот что думаю, мистер Слайз. А не умнее было бы ограничиться простым обвинением в убийстве? Я полагаю, нет сомнений в том, что она зарезала своего мужа?
— Никаких сомнений, сэр.
— Душа отправится в ад за убийство точно так же, как и за колдовство. Но, я полагаю, уже слишком поздно менять обвинение?
Он вопросительно глянул на Эбенизера.
— Сэр Гренвилл настаивал на колдовстве.
— А! Сэр Гренвилл! Славный сэр Гренвилл! — Кэлеб Хигбед засмеялся. — Человек из суда лорд-канцлера. Не нам учить его законам, а, мистер Слайз? Не нам. Значит, быть колдовству с оттенком убийства.
Он оглянулся на солдат, маршировавших к главным воротам. В остриях пик и нагрудниках, поблескивая, отражалось солнце.
— Я всегда наслаждаюсь этим приятным зрелищем, — продолжил адвокат. — Не сомневаюсь, Большое жюри присяжных примет решение в нашу пользу, но одна мелочь не дает мне покоя. Мелочь, мистер Слайз, но она меня все же беспокоит.
— Что же, сэр?
— Дело, мистер Слайз, в maleficio.
Он кивнул, будто сказал что-то очень умное. С уважительным и серьезным видом Эбенизер повторил:
— Maleficio, сэр?
— О! Болезнь всех адвокатов! Вечно рассчитываем, что и не адвокаты нас поймут. Наличие maleficio, мистер Слайз, требуется по закону о колдовстве тысяча шестьсот четвертого года. Вкратце закон гласит, что никого нельзя обвинить в колдовстве — и неважно, есть третий сосок или нет, — пока следствие не установило, что он руководствовался maleficio. To есть что раньше этот человек заявлял, ясно заявлял, что хочет уничтожить жертву своих злых козней. В случае вашей сестры, мистер Слайз, у нас должны быть доказательства, что она намеревалась убить мужа с помощью колдовства и что она публично об этом заявляла. Вы следите за моей мыслью?
Эбенизер в изумлении покачал головой:
— Но это же чушь! Ни одна ведьма не станет объявлять о своих намерениях!
— Ах, чушь! Как часто наши законы кажутся чушью молодым! И вы, без сомнения, правы, но закон есть закон, мистер Слайз, и мы, так сказать, увязли в нем. Я полагаю, нам нужен либо свидетель, который бы показал, что слышал, как ваша сестра говорила о своих злых намерениях и желании убить, либо нам нужно ее признание.
Он сокрушенно вздохнул.
— Я возлагал большие надежды на Пейлли, но ему не удалось ничего сделать.
— Признание?
— Сделанное по возможности по собственной воле. — Хигбед кивнул. — Но тут встает еще один вопрос, мистер Слайз.
— Да, сэр?
Кэлеб Хигбед прищурился, глядя вверх на огромную Белую Башню:
— В прошлом году там гнездилась пустельга, а в этом я что-то не вижу. Коллега мне сказал, что птиц подстрелили. Жаль. Да, мистер Слайз, еще одна проблемка. Я не сомневаюсь, что пытками вы можете вырвать у нее признание, и оно будет очень ценным, но, если ее придется пытать, то, боюсь, вид у нее потом будет еще более жалкий, чем сейчас. Я прав?
— Правильно, сэр, — согласился Эбенизер, глядя на энергичное, дружелюбное лицо адвоката.
Кэлеб Хигбед продолжал:
— Мы ее приговорим, мистер Слайз, можете не сомневаться, но нужно принять все меры предосторожности. Мне показалось, под наслоениями грязи я разглядел красоту вашей сестры. На самом деле. Она красивая девушка?
Эбенизер подтвердил:
— Да.
— Вы озадачены! — Хигбед рассмеялся. — Думаю, вы, мистер Слайз, заметите, что двадцать лет юриспруденции не притупили моих умственных способностей. Подумайте вот о чем. Ваша сестра предстанет перед судьей и присяжными. Мы скажем, мы докажем, что она ведьма и убийца, роялистка! И что же они увидят? Несчастную девушку, бледную, изможденную, беспомощную, рыдающую, разве можно будет винить их, если в них проснется жалость? — Он поднял руку. — О, я уверен, что они ее осудят, но есть шанс, ничтожно малый шанс, что в ее хрупкости они увидят беспомощность, вызывающую у них сострадание. О мужчинах и женщинах, мистер Слайз, мне известны две вещи. Первое — это то, что если мужчине жаль женщину, он попытается ей помочь. Мы не хотим этим рисковать.
Эбенизер перенес вес на короткую изувеченную ногу, Потом снова выпрямился.
— А второе, сэр?
— А, второе. Если мужчины видят женщину, гордую своей красотой, великолепно одетую, она нередко вызывает у них неприязнь. Почему это кому-то должно быть дозволено обладать таким очарованием, в то время как они обречены делить ложе со старой, сварливой, уродливой каргой? — Он засмеялся. — Не сочтите, что я говорю на основании собственного опыта! И когда, мистер Слайз, наши присяжные фригольдеры увидят красавицу, их одолеет зависть. Если они не в силах обладать ею, они ее уничтожат! Вы не замечали, мистер Слайз, что мужчинам нравится уничтожать красивые предметы? Так дайте же им возможность попрактиковаться! К тому же считается, что она ведьма! Роялистка! Пусть возненавидят ее!
Кэлеб Хигбед сокрушенно промолвил:
— Мы ведь не можем принять простое отрицание, не так ли?
Адвокаты согласились, что так, и Хигбед продолжал:
— Мы надеемся выяснить всю правду, миссис Скэммелл, вы понимаете? Иначе нам придется докапываться до правды, причиняя вам боль. Надеюсь, в этом не будет необходимости. Даже уверен, что не будет. А теперь, — он вернулся к своим бумагам, — может быть, нам удастся восстановить кое-какие факты? Думаю, да. Гудвайф Бэггерли присутствует?
Она присутствовала. Один из солдат принес стул. Поскольку саму Гудвайф в колдовстве не обвиняли, адвокаты сочли, что без всякого риска могут задавать ей вопросы. Хигбед начал первым:
— Вы многие годы знаете миссис Скэммелл, так, Гудвайф?
— Да, сэр. С тех пор, как она едва научилась ходить.
— Так долго? Так-так! Не могли бы вы рассказать нам о ней?
Злобная повесть Гудвайф, отшлифованная многократными повторениями, была поведана трибуналу. Перья скрипели. Детское непослушание Кэмпион, ее характер, мелкие проступки — во всем теперь виделась рука дьявола. Кэлеб Хигбед подсказывал ей, перья повторяли работу ангела-летописца, а потом рассказ дошел до ее свадьбы с Сэмьюэлом Скэммеллом.
— Она дала согласие на брак?
Гудвайф, чье лицо было почти полностью скрыто новым чепцом, взглянула на Кэмпион, потом снова на адвокатов:
— О да, сэр. Ей повезло. Хороший это был человек, лучше, чем она заслуживала. Она сказала, что согласна, но не согласилась. О нет!
— Что же произошло?
— Она сбежала, сэр! Сбежала! Одетая как потаскуха, сэр! В Лондон. И это в то время, когда ей бы следовало носить траур по своему бедному отцу, сэр, упокой Господь его душу.
Но все это было лишь вступлением к главной теме Гудвайф — теме, которую она искусно расцветила, рассказывая о самой свадьбе. Ее хорошо подготовили, и она сказала, что свадьба состоялась в установленный законом срок между восходом солнца и полуднем, а в своем доме на Темзе Скэммелл устроил праздничную службу.
— Она верещала и кричала, сэр, призывая дьявола! Она призывала дьявола, и это так же точно, как то, что меня зовут Гудвайф! И он явился, сэр! Явился! — Она сделала паузу, чтобы дать возможность осознать весь ужас происшедшего. — Огненная голова, сэр, кругом пламя, сэр, и в руке меч. И он ее увел, сэр, прямо сквозь огонь, а она осталась невредима. Невредима!
Кэлеб Хигбед в изумлении покачал головой:
— Так вы говорите, дом был заперт?
— Накрепко, сэр. Но он явился! И запах, сэр! О, этот запах. До конца дней своих не забуду его. Сера, настоящая сера, прямо как сказано в Писании, а в следующий миг князь тьмы уже был в комнате, сэр, прямо в комнате! Убивал, сэр, сжигал, а она смеялась. — Палец указующе поднялся в сторону Кэмпион. — Смеялась. А бедный преподобный Булсби, сэр, надо было видеть старика, сэр…
Кэлеб Хигбед поднял руку. Он догадался, что «Булсби» на самом деле «Трезвенник Боллсби», а это имя не сделает чести обвинению.
— Для вас, Гудвайф, это, наверное, было ужасно, просто ужасно. Стакан воды?
— Да, сэр, пожалуйста.
В комнате зашептались, пока Гудвайф подавали воду. Кто-то из адвокатов снял очки и осуждающе смотрел на Кэмпион, медленно качая головой.
Допрос перешел к событиям, разыгравшимся в день смерти Скэммелла. Гудвайф рассказала о залитом кровью теле, о том, что Кэмпион была там одна, и горестно вздохнула:
— Крупный был человек, сэр, а уж какой добрый! — Она всхлипнула. — Божий был человек, сэр. В тот день утром он еще молился вместе с нами, да, сэр! Он облачился в доспехи, сэр, и отправился сражаться. И в миг победы, сэр, он был сражен! Сражен! Я нашла их, сэр, его и ее, я посмотрела на нее и подумала, какая она тощая, я не могла вообразить, как такая тощая девушка может убить солдата Господа, сэр, да еще в доспехах, если только в нее, сэр, не вселилась огромная сила. Я подумала об этом, сэр, а потом вспомнила, как за ней приходил дьявол с огненной головой, и все поняла! Все! Я вспомнила испорченную ветчину и свернувшееся молоко, вспомнила, как умерла ее бедная, милая мама, вспомнила внезапную кончину отца, подумала про изувеченную ногу ее бедного, милого брата, и я поняла, сэр! Я прямо там упала на колени, да, да, и возблагодарила Господа за то, что он спас меня. Она ведьма!
Толпа загудела. Адвокаты на миг примолкли. Лишь перья поскрипывали.
— Вы видели ведьмину отметину?
— О да, сэр. Так же ясно, как нос у нее на лице! Я ее видела, сэр. Бог мне свидетель.
Не было нужды призывать Господа, раз преподобный Верный До Гроба Херви был под рукой. Настал его час. Гудвайф помогли занять свое место среди зрителей, а Хигбед молча подал Херви знак встать. Собравшиеся попритихли, потрясенные услышанным, и в этой тишине Верный До Гроба Херви выскользнул из-за стола и медленно зашагал перед адвокатами взад-вперед. Несколько секунд казалось, что он так и не заговорит, но он рывком поднял лицо, остановился и поверх головы Кэмпион посмотрел на зрителей.
— Нам грустно, очень и очень грустно, что девушка, которую я считал одной из своей паствы, оказалась орудием врага. И не земного врага! Нет! Она — отродье дьявола! Да-да! Он среди нас в облике бешеного льва! Дьявол! Люцифер! Аполлион! Вельзевул! Сатана! — Он остановился, сверкая глазами на зрителей. Потом заговорил тише, почти доверительно. Два клерка перестали строчить. — Он обитал в небесном саду, братья и сестры, и, когда мы здесь в этой стране попытались посадить новый сад, основать царство Господа, он вернулся! Да! Дьявол!
Он театрально указал на Кэмпион пальцем:
— Доркас. У тебя был пособник?
Она промолчала. Кадык скользнул вниз по горлу Верного До Гроба, когда он качал головой:
— Она вынуждена молчать, братья, потому что в ней нет правды.
Он снова грустно мотнул головой, сделал шага два по комнате и остановился.
— В комнате, где мы нашли тело ее мужа, в той комнате, братья, находилась кошка. Дохлая кошка. И я считаю, что, если только всемогущий Господь не вырвет у этой несчастной признание своей вины, считаю, что дохлая кошка могла быть только пособником Доркас Скэммелл.
Он испустил вздох.
— Вы слышали! Слышали! — Он обвел пальцем адвокатов за столом. — Вы слышали, Гудвайф недоумевала, как худенькой, слабой девушке удалось одолеть вооруженного мужчину в расцвете сил. Она и не одолела, братья, нет! — Он наклонился к зрителям, дав волю своему красноречию. — Это сделал дьявол! Дьявол! Ведь он предоставил в ее распоряжение пособника! И я считаю, я искренне убежден, что именно кошка по ее команде, разодрала глотку нашему дорогому покойному брату. О, братья мои! Пути зла прихотливы! Наш брат, воззвав к Богу, убил напавшего и лишил ведьму ее поддержки, но, выиграв сражение с кошкой, он и сам расстался с жизнью.
Он сделал паузу, чтобы произвести большее впечатление, а Кэлеб Хигбед тем временем прокашлялся и заговорил своим мягким, дружелюбным голосом:
— Преподобный Херви, мы должны составить исчерпывающее заявление для Большого жюри присяжных, людей, не столь сведущих в демонологии, как вы. Не соблаговолите ли вы объяснить, что такое «пособник»?
Верный До Гроба снова зашагал и нахмурился, желая придать лекции академический вес:
— Ведьма, джентльмены, служит дьяволу, но дьявол не в состоянии всегда находиться рядом со всеми своими слугами. Он не вездесущ. Вместо себя он предоставляет каждой ведьме пособника. По традиции, это либо кошка, либо жаба. — Дойдя до конца комнаты, он повернул обратно. — Пособник, джентльмены, нашептывает на ухо ведьме указания дьявола, своего хозяина. Он может и действовать вместо нее, как в нашем случае. Но и это еще не все! — он снова развернулся. — Пособник, хотя и притворяется земным существом, не переносит земной пищи, ведь все благое от Бога. Так, к примеру, кот-пособник, съев земную мышь, будет испытывать тошноту.
Он остановился и посмотрел на присутствующих.
— Вместо этого, братья, ведьма сама обеспечивает его пищей. Дьявол наделяет ее третьей грудью, замаскированной под родинку на коже, и из этой груди она кормит пособника сокрытым в ней злым продуктом. Вот, джентльмены, — тут он резко развернулся к адвокатам, — настоящая проверка, является ли женщина ведьмой или нет. Третья грудь!
Один из соратников Хигбеда, до сих пор хранивший молчание, спросил:
— Вы специалист, брат Херви?
— Увы, сэр, да. Безрадостная область для изучения, кругом колючки, змеи, постоянно угрожает нечистая сила, но есть среди нас несколько человек — их не много, — которые трудятся в этом мерзком винограднике, чтобы надежнее защитить верующих.
Адвокат снял очки.
— Вы видели эту колдовскую отметину?
— Видел, сэр! Адвокат улыбнулся:
— А как вы, брат, отличите обычную родинку от колдовской отметины?
Херви воодушевился.
— Господь предоставил доказательство, сэр, и я вам его покажу.
Кадык у него на шее ходил вверх-вниз. Он развернулся лицом к собравшимся и двинулся к ним мимо Кэмпион.
— Третья грудь, братья, выдается над поверхностью, как вы, наверное, и сами догадались, иначе как же пособнику ухватить ее? — Его голос теперь раздавался где-то совсем близко у нее за спиной. Он сделал паузу. — Помогите мне, солдат.
Она взвизгнула, попыталась сопротивляться, но сил не было. Ногой солдат прижал ей ступню, а руками держал правое плечо. Верный До Гроба наклонился и разорвал ее вонючее платье. Во время поездки в Лондон его зашили, но теперь он вновь вспорол его, помогая себе маленьким заточенным клинком.
Верный До Гроба чувствовал, как в нем растет вожделение. Он хотел эту девушку, но считал ее недоступной. Внезапно, будто озарение, ему пришло в голову, что изучение колдовства откроет ему доступ к телам многих женщин. Сейчас эта девушка была грязной, заляпанной нечистотами, от нее дурно пахло, ребра торчали, но все равно его действия возбуждали его. Он раздвинул в стороны разорванные края.
— Вот!
Адвокаты уставились на Кэмпион.
Она дергалась, извивалась, слыша над ухом сопение солдата, который наклонился над ней, чтобы получше рассмотреть ее грудь. Не глядел лишь преподобный Пейлли, устремив взор на сложенные на столе руки.
— Вот! — Преподобный Верный До Гроба Херви провел левой рукой по коже и задержал указательный палец возле родинки над пупком.
— Выпуклость, джентльмены!
Клерки бросили писать и тоже глазели. Два солдата протиснулись вдоль стены, чтобы получше все разглядеть. Кэмпион снова завизжала. Визг перешел в рыдания. Она рванула веревки, поранила запястья, но все равно не могла шевельнуться. Она почувствовала, как преподобный Херви положил левую ладонь ей на живот, а в правой увидела клинок, мелькнувший у нее перед глазами.
— Нет! Нет!
Его голос зашептал ей на ухо:
— Тихо, Доркас, не шевелись. Тебе не причинят зла, если будешь сидеть тихо. Тихо же!
Она испугалась. Дыхание вырывалось вместе со всхлипами. Она посмотрела на Херви, чье лицо было совсем рядом с ее левым плечом. Он осклабился. Правая рука с ножом опустилась. Он оторвал от нее взгляд и уставился на родинку. Живот ощутил холодное острие ножа. Кэмпион услышала, как Верный До Гроба засопел, делая вид, что как бы вонзает нож. Она не чувствовала никакого давления, лишь прикосновение холодного, острого кончика металла.
Вдруг он отскочил от нее, подняв в воздух нож.
— Видите? Никакой боли! Вы видели, джентльмены, видели! Видели нож у колдовской отметины, видели, как я его вонзал! И что же? Вскрикнула ли она? Сопротивлялась ли? Нет! А это, джентльмены, и есть верный способ отличить колдовскую отметину от природной родинки. В первом случае боли не будет, во втором будет! Дьявол освобождает грудь от боли, ведь в нее могут вонзиться кошачьи зубы или когти жабы! Вот так! — Он спрятал клинок в чехол.
Кэмпион сидела понурив голову, слезы капали на обнаженную грудь. Херви приблизился к ней, встал сзади, и его сухие холодные пальцы, скользнув по плечам, схватились за груди. Руки массировали груди, не давая Кэмпион шевельнуться, а он все хватал и давил, растирал и мял, одновременно вещая над ее волосами:
— Видите, джентльмены! Отметина дьявола!
Он откинул волосы назад и начал закручивать, она рванулась всем телом, но зря. Он разворачивал ее, все время оставаясь за спиной, пока она не оказалась лицом к скамьям зрителей. Он взял пальцами ее правый сосок.
— Видите, братья? Сосок, женский сосок, который Бог создал для того, чтобы кормить младенцев. А вот здесь, — рука снова скользнула к ее животу, — отметина дьявола!
Он убрал правую руку, а левая продолжала ласкать грудь. Зрители пялились. В основном это были мужчины, друзья адвокатов или офицеров из гарнизона Тауэра, и пришли они именно ради этого. На суде ведьму не раздевали, а вот на трибунале — да, чтобы собрать факты для Большого жюри присяжных. Они глазели. В задних рядах встали. Верный До Гроба снова положил ей на грудь свои холодные сухие руки и провел ладонями вниз по телу по обе стороны от родинки. Теперь его руки принялись исследовать тазовые кости.
— Хорошенько смотрите, братья! Тело ведьмы!
Его руки оказались у нее на плечах, потом он еще раз наклонил стул и развернул ее лицом к адвокатам. Херви отошел.
Ее запятнали, осквернили, сломали. Она не могла даже прикрыть свою наготу. Она испытывала отвращение к мужчинам, ее заляпали жуткой грязью, которая погребла под собой ощущение чистоты, испытанное тогда летом на берегу ручья. Она зарыдала.
— Нельзя ли ее прикрыть? — потребовал сильный, негодующий голос преподобного Пейлли.
Нашли кусок ткани — кусок мешковины, которую зимой подкладывали под дверь, чтобы не сквозило. Ее позор терзал ее. Ее осквернили.
Верный До Гроба все глазел на нее: голова опущена, Верхняя часть туловища покрыта мешком. Он медленно поднял указующий перст:
— Ведьма выявлена?
Им не хотелось ее отпускать. Кэлеб Хигбед с надеждой посмотрел на Верного До Гроба.
— А других проверок нет?
— Есть, сэр. — Херви снова принялся ходить. — Женщину, подозреваемую в колдовстве, можно бросить в пруд, связав по рукам и ногам. Если она утонет, джентльмены, она невинна. Если поплывет, значит, ее поддерживает дьявол.
Хигбед хмыкнул:
— Тогда любая дохлая собака во рву вокруг Тауэра — ангел ада.
Казалось, секунду он раздумывал, не отвести ли Кэмпион ко рву или к реке, но, очевидно, решил, что это непрактично.
— А другие проверки? Херви кивнул:
— Есть еще одна.
— Продолжайте, прошу вас, брат Херви.
Верный До Гроба Херви сунул руку в карман и извлек Библию в черном переплете.
— «Отче наш», джентльмены. Он полистал страницы.
— Достоверно известно, что ни одна ведьма не в состоянии прочитать молитву. В этих словах такая мощь, такая святость, что дьявол не позволяет своему отродью произнести их! О! Она, возможно, и начнет читать, но где-то обязательно поперхнется или вскрикнет, потому что грязь внутри нее восстанет против чистоты слов.
Не такую проверку имели в виду адвокаты, они бы предпочли еще какое-нибудь раздевание, но все же решили испробовать и такой способ. Один из них, обеспокоенный простотой задания, пробормотал, а что, собственно, будет, если испытуемая успешно с ним справится, но Кэлеб Хигбед дал знак преподобному Верному До Гроба подойти ближе к Кэмпион.
— Мы должны быть уверены, брат Херви, должны удостовериться! Это законный трибунал, и мы должны быть справедливы к обвиняемой!
Библия, открытая на шестой главе Евангелия от Матфея, была положена ей на колени. Крепко переплетенные страницы стали тут же перелистываться, закрывая текст, но Кэмпион не было нужды читать. Она и так знала слова. Она все еще всхлипывала, но уже успокаивалась, когда преподобный Верный До Гроба встал за ее спиной.
— Видите, джентльмены? Она даже начать не может! Она онемела!
— «…Отче наш! — раздался внезапно сильный голос Кэмпион и заставил его замолчать. Этот голос был преисполнен внутренней силы, в нем звучала решимость дать отпор мучителям. Про себя она быстро помолилась, чтобы голос ее обрел силу, и вот теперь он звонко и ясно разливался по каменной комнате. — Сущий на небесах, да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
В эти слова она вкладывала всю душу, наполняя их смыслом, умом, любовью. Глаза ее были закрыты, но голова поднята, и слова были обращены не к этому трибуналу, а к любящему Христу, среди врагов которого тоже были священники и адвокаты.
— «Хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим». — Ни один адвокат не пошевельнулся, даже клерки неотрывно смотрели, гадая, удастся ли ей закончить. Голос ее звучал громко: — «И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого». — Стоявший за спиной Верный До Гроба Херви воткнул нож между узоров на спинке стула, пронзив острием кожу над ребрами, и слегка повернул его. Она вскрикнула от внезапной боли и открыла глаза.
— Вот видите! — Верный До Гроба засовывал нож в карман. — Она не может выговорить этих слов! Не может! Видите, как она ерзает? Видите агонию врага внутри нее?
Он взял Библию у нее с колен.
— Она ведьма.
— Нет!
Верный До Гроба пятился, указывая на нее пальцем.
— Ведьма!
— «Отче наш сущий на небесах, да святится имя Твое. Да приидет Царствие Твое; Да будет воля Твоя и на земле как на небе. — Она с вызовом выкрикивала слова, но Верный До Гроба подошел к ней, ударил раз, другой, а потом третий.
— Богохульство! — возопил Верный До Гроба. Зрители, оживившись, рычали на нее, аплодировали Верному До Гроба. Лицо у Кэмпион болело. Сзади угрожающе шумели, и Кэлеб Хигбед, опасаясь, как бы это театральное слушание не вышло из-под контроля, стукнул правой рукой по столу.
— Тише! Тише!
Он подождал, пока уляжется волнение.
— Думаю, того, что мы услышали, вполне достаточно. Верно?
Адвокаты закивали. Кэлеб Хигбед перетасовал лежавшие перед ним бумаги.
— Близится время обеда, все мы проголодались. — Он добродушно хмыкнул. — Я должен поблагодарить преподобного Верного До Гроба Херви и конечно же преподобного Пейлли.
Оба священнослужителя отвесили ему неглубокие поклоны. Кэлеб Хигбед посмотрел на Кэмпион.
— Любопытное выдалось утро. Наши изыскания, наше заявление мы представим Большому жюри присяжных, и оно уж будет решать, предстанете ли вы перед судом. Он кивнул ей, потом солдатам:
— Можете увести, и спасибо за помощь!
Ее бросили снова в ту же зловонную камеру. Дверь захлопнулась, погрузив Кэмпион в нескончаемую зимнюю ночь. Она сидела на соломе и почти радовалась, что снова одна, а потом принялась тереть грудь мешковиной и терла до тех пор, пока кожа не заныла, а соски не начало саднить. Впрочем, отделаться от ощущения позорной грязи было невозможно. Она прислонилась головой к холодному мокрому камню и зарыдала. Она была обречена.
Эбенизер Слайз наблюдал за унижением сестры. Он сидел в конце самого последнего ряда, зная, что отсюда она его не увидит. Она вообще была не в том состоянии, чтобы кого-нибудь разглядывать, и он усмехнулся, вспомнив прежнюю Доркас. Ребенком, когда над ней издевались Мэттью и Марта Слайз, она всегда верила, что жизнь переменится к лучшему. Эбенизер же ненавидел ее жизнерадостный, живой характер. Ненавидел ее за то, что она могла бегать, прыгать через скакалку, смеяться, а он был пленником искалеченного, хромого тела. Теперь он стал свидетелем того, как душу сестры лишили жизни.
Он подождал, когда комната опустеет, и вышел вслед за адвокатами на крохотный газон перед часовней Тауэра. Кэлеб Хигбед увидел его и подошел, извинившись перед собеседниками.
— Вы удовлетворены, мистер Слайз?
— И благодарен вам, сэр. — Эбенизер не собирался обижать Кэлеба Хигбеда, процветающего, влиятельного адвоката. — Я полагаю, проблем не будет?
— Проблем! — Кэлеб Хигбед распрямил спину, подставив солнцу румяное добродушное лицо. — Какой чудесный день! А вы знаете, что в Хаундсдиче есть целое поле маков? Вчера на солнышке я проходил мимо него. Просто великолепно! Я частенько задумываюсь, сколько полевых цветов растет в нашем городе. В Грейз-Инн алеет очный цвет, тоже очень красивое зрелище.
Он оглянулся на солнечные блики на серых стенах.
— Проблемы, говорите. Может быть, пройдемся? Или вы верхом?
— Я еду назад.
— А! Но пешком настолько больше замечаешь, мистер Слайз, правда-правда. — Он посмотрел на хромающего Эбенизера. — И все же, да, я понимаю. Проблемы.
Он опять остановился.
— Я вот что думаю, мистер Слайз. А не умнее было бы ограничиться простым обвинением в убийстве? Я полагаю, нет сомнений в том, что она зарезала своего мужа?
— Никаких сомнений, сэр.
— Душа отправится в ад за убийство точно так же, как и за колдовство. Но, я полагаю, уже слишком поздно менять обвинение?
Он вопросительно глянул на Эбенизера.
— Сэр Гренвилл настаивал на колдовстве.
— А! Сэр Гренвилл! Славный сэр Гренвилл! — Кэлеб Хигбед засмеялся. — Человек из суда лорд-канцлера. Не нам учить его законам, а, мистер Слайз? Не нам. Значит, быть колдовству с оттенком убийства.
Он оглянулся на солдат, маршировавших к главным воротам. В остриях пик и нагрудниках, поблескивая, отражалось солнце.
— Я всегда наслаждаюсь этим приятным зрелищем, — продолжил адвокат. — Не сомневаюсь, Большое жюри присяжных примет решение в нашу пользу, но одна мелочь не дает мне покоя. Мелочь, мистер Слайз, но она меня все же беспокоит.
— Что же, сэр?
— Дело, мистер Слайз, в maleficio.
Он кивнул, будто сказал что-то очень умное. С уважительным и серьезным видом Эбенизер повторил:
— Maleficio, сэр?
— О! Болезнь всех адвокатов! Вечно рассчитываем, что и не адвокаты нас поймут. Наличие maleficio, мистер Слайз, требуется по закону о колдовстве тысяча шестьсот четвертого года. Вкратце закон гласит, что никого нельзя обвинить в колдовстве — и неважно, есть третий сосок или нет, — пока следствие не установило, что он руководствовался maleficio. To есть что раньше этот человек заявлял, ясно заявлял, что хочет уничтожить жертву своих злых козней. В случае вашей сестры, мистер Слайз, у нас должны быть доказательства, что она намеревалась убить мужа с помощью колдовства и что она публично об этом заявляла. Вы следите за моей мыслью?
Эбенизер в изумлении покачал головой:
— Но это же чушь! Ни одна ведьма не станет объявлять о своих намерениях!
— Ах, чушь! Как часто наши законы кажутся чушью молодым! И вы, без сомнения, правы, но закон есть закон, мистер Слайз, и мы, так сказать, увязли в нем. Я полагаю, нам нужен либо свидетель, который бы показал, что слышал, как ваша сестра говорила о своих злых намерениях и желании убить, либо нам нужно ее признание.
Он сокрушенно вздохнул.
— Я возлагал большие надежды на Пейлли, но ему не удалось ничего сделать.
— Признание?
— Сделанное по возможности по собственной воле. — Хигбед кивнул. — Но тут встает еще один вопрос, мистер Слайз.
— Да, сэр?
Кэлеб Хигбед прищурился, глядя вверх на огромную Белую Башню:
— В прошлом году там гнездилась пустельга, а в этом я что-то не вижу. Коллега мне сказал, что птиц подстрелили. Жаль. Да, мистер Слайз, еще одна проблемка. Я не сомневаюсь, что пытками вы можете вырвать у нее признание, и оно будет очень ценным, но, если ее придется пытать, то, боюсь, вид у нее потом будет еще более жалкий, чем сейчас. Я прав?
— Правильно, сэр, — согласился Эбенизер, глядя на энергичное, дружелюбное лицо адвоката.
Кэлеб Хигбед продолжал:
— Мы ее приговорим, мистер Слайз, можете не сомневаться, но нужно принять все меры предосторожности. Мне показалось, под наслоениями грязи я разглядел красоту вашей сестры. На самом деле. Она красивая девушка?
Эбенизер подтвердил:
— Да.
— Вы озадачены! — Хигбед рассмеялся. — Думаю, вы, мистер Слайз, заметите, что двадцать лет юриспруденции не притупили моих умственных способностей. Подумайте вот о чем. Ваша сестра предстанет перед судьей и присяжными. Мы скажем, мы докажем, что она ведьма и убийца, роялистка! И что же они увидят? Несчастную девушку, бледную, изможденную, беспомощную, рыдающую, разве можно будет винить их, если в них проснется жалость? — Он поднял руку. — О, я уверен, что они ее осудят, но есть шанс, ничтожно малый шанс, что в ее хрупкости они увидят беспомощность, вызывающую у них сострадание. О мужчинах и женщинах, мистер Слайз, мне известны две вещи. Первое — это то, что если мужчине жаль женщину, он попытается ей помочь. Мы не хотим этим рисковать.
Эбенизер перенес вес на короткую изувеченную ногу, Потом снова выпрямился.
— А второе, сэр?
— А, второе. Если мужчины видят женщину, гордую своей красотой, великолепно одетую, она нередко вызывает у них неприязнь. Почему это кому-то должно быть дозволено обладать таким очарованием, в то время как они обречены делить ложе со старой, сварливой, уродливой каргой? — Он засмеялся. — Не сочтите, что я говорю на основании собственного опыта! И когда, мистер Слайз, наши присяжные фригольдеры увидят красавицу, их одолеет зависть. Если они не в силах обладать ею, они ее уничтожат! Вы не замечали, мистер Слайз, что мужчинам нравится уничтожать красивые предметы? Так дайте же им возможность попрактиковаться! К тому же считается, что она ведьма! Роялистка! Пусть возненавидят ее!