Страница:
Они поели на берегу ручья — хлеб, холодное мясо, вино. Потом Кэмпион легла на спину, подсунув под голову седло, а Тоби расположился рядом.
— Они уже, наверное, знают, что ты здесь.
— Пожалуй.
Эта тема возникала не раз. Тоби считал, что у сэра Гренвилла Кони должны быть свои осведомители в Оксфорде. От вина Кэмпион клонило в сон.
— А без печатей нам не обойтись? — спросила она.
— Конечно можно, если ты этого хочешь. — Он обрывал нежные лепестки клевера и слизывал медовый нектар языком. — Хочешь о них забыть? Эту тоже выкинуть?
Золотая печать висела у Тоби на шее.
— От них уже было столько горя, — со вздохом сказала Кэмпион. — Я на это не напрашивалась. Я ничего подобного не хотела. Не хотела, чтобы Эбенизер меня ненавидел, не хотела встречаться с Кони и людьми вроде Вэвесора Деворэкса. — Она повернула голову к любимому. — Я не хотела попадать в Тауэр.
От ужасных воспоминаний захолодело внутри.
Тоби перекатился на бок и охнул, задев раненое плечо.
— Ты на это не напрашивалась, но не будь печатей, ты сейчас, наверное, оказалась бы женой какого-нибудь Сэмьюэла Скэммелла. У тебя бы, наверное, был свой маленький хмурый Скэммелл со своей маленькой Библией.
Она рассмеялась, подставив лицо солнцу.
— Да. — Журчание ручья настраивало на благодушный лад. — Бедняга Скэммелл.
— Бедняга?
— Он на это тоже не напрашивался. Он был безобиден.
— Но жаден.
Наступила тишина. Даже сквозь закрытые веки солнце казалось ярким. Она услышала, как зашевелились лошади, как в воде плеснулась рыба.
— А нам нужны эти печати, Тоби?
Он снова повернулся на живот, темно-рыжие волосы оттеняли красивое, унаследованное от матери лицо. Кэмпион очень любила его лицо. Вряд ли, думала она, его можно назвать классически прекрасным, как у лорда Этелдина. И все же в памяти-то оставался Тоби. Их взгляды встретились.
— Я дам тебе два ответа. Первый — я женюсь на тебе, будь ты самой бедной девушкой во всем королевстве. И второй ответ. Да, нужны. Лэзен принадлежал нашей семье с незапамятных времен. Когда-нибудь, одному Богу известно когда, мне бы хотелось его выкупить, и сделать это мне хотелось бы еще при жизни мамы.
Она и сама в душе считала так же.
— Но, если ты мне скажешь, — добавил он, — что печати тебе ненавистны, что ты хочешь отделаться от сэра Гренвилла и своего братца, тогда я тут же выброшу ту, что держу в руках. Я женюсь на тебе и сочту себя самым счастливым из смертных.
— Тогда не выбрасывай. Уж лучше мы выкупим лэзенский замок.
— И ты будешь Кэмпион Лэзендер, — подхватил он. Она рассмеялась, вспомнив, как он заметил в корзинке цветки лихниса и выбрал для нее имя.
— Если бы мы с тобой не встретились, меня бы все еще звали Доркас.
— Доркас — Тоби произнес это имя подчеркнуто тяжеловесно. — Доркас. Доркас. Доркас.
— Прекрати! Я ненавижу это имя.
— Я буду называть тебя Доркас, когда ты будешь меня огорчать.
Она согнала со щеки муху.
— Кэмпион, — произнесла она оценивающе. — Это имя мне подходит.
— А я его обожаю. Я очень рад, что в день нашего знакомства ты не собирала борщевик. Леди Борщевик Лэзендер звучит не очень романтично.
— Или сонную одурь.
— Или крыжовник.
— Леди Черника Лэзендер, — протянула она. — Нет, Кэмпион мне нравится.
Тоби выковыривал зернышки из овсюга.
— Был такой поэт по имени Кэмпион.
— Знаю.
— Потому что я тебе сказал. — Он приподнялся на локтях и придвинулся к ней. — Вот послушай, — он ненадолго задумался:
Свобода исчезает,
Когда мы покоряемся женщинам.
Так почему же, зная это,
Мы все же становимся их пленниками,
Почему не можем иначе?
— Это Кэмпион написал? — рассмеялась она.
— Да.
— Не слишком справедливо, правда?
Он пощекотал ее травинкой.
— Тебе это и не должно нравиться. Ты должна была разозлиться на меня и сказать, что я женоненавистник.
— Слишком жарко, чтобы злиться. Прочитай мне еще что-нибудь из того, что он написал, а если мне не понравится, я не выйду за тебя замуж.
— Договорились. — Он сделал вид, что задумался, потом наклонил голову, чмокнул ее в губы и процитировал:
Небо — это музыка,
А рождение твоей красоты -
Небесно.
Теперь настала очередь Кэмпион изобразить задумчивость. Она пристально вгляделась в его зеленые глаза:
— Я выйду за тебя.
— Тебе понравилось?
— Да.
— Я так и думал.
— И поэтому ты выучил эти строки к сегодняшнему дню?
— Откуда ты знаешь? — воскликнул он.
— Потому что ты помнишь только те стихи, которые твой отец распевал на Рождество, и потому что ты оставил томик стихов Кэмпиона в саду на столе, и за ночь он размок.
— Женщине вредно быть такой проницательной, — вздохнул Тоби.
— Нам приходится, дорогой, принимать во внимание, за что мы выходим замуж.
— За кого вы выходите замуж.
— За что.
Он снова поцеловал ее, а когда ее глаза закрылись, положил правую руку ей на живот. Он
про его похотливые пальцы, пробирающиеся вниз живота. Про то, как присутствовавшие на суде глазели на нее, пока Верный До Гроба ощупывал ее тело. Она явственно помнила, как его руки массировали и растирали соски. Преподобный Херви замарал ее. И это пятно останется с ней.
Тоби не проронил ни слова на протяжении ее исповеди. А она не решалась поднять на него глаза и разглядывала противоположный берег ручья.
Тоби любовался ее грустным и прекрасным профилем и ждал.
Теперь она повернулась к нему, будто защищаясь.
— Вэвесор Деворэкс сказал мне нечто странное.
— Что?
Он вел себя столь осторожно и предупредительно, как если бы ловил верткую форель в холодной воде.
— Он сказал, что у каждого есть страшная тайна, что-нибудь жуткое, и добавил, что тайна эта всегда в спальне. Все это прозвучало так мерзко, будто любовь всегда кончается в неопрятной, грязной, комнате с вонючими простынями.
— Не кончается.
Она его не слушала.
— Скэммелл тискал меня, и тот человек, которого ты убил, тоже пытался. И преподобный Херви, и солдат в Тауэре.
Она замолчала и снова почувствовала ненависть к печатям. Ведь это из-за них она стала жертвой похоти.
Тоби поднял голову и насильно задрал ей подбородок.
— Ты полагаешь, моим родителям плотские чувства показались мерзостью?
— Нет, но у них все было по-другому.
Она понимала, что возражает как ребенок. Он настаивал:
— Грязь вовсе не обязательна…
— Откуда ты знаешь?
— Ты меня слушать будешь?
— Ну да, леди Кларисса Уорлейк?
— Нет! — расхохотался он. — Так будешь ты меня слушать?
— Если не леди Кларисса, то кто же тогда?
— Кэмпион! — Он поразил ее внезапной суровостью. — Слушай же! Как, по-твоему, обитатели Лэзена находили себе жен, мужей и любовников?
— Не знаю.
Она чувствовала себя малым ребенком, попавшим в непонятный мир. Ей было страшно, потому что уродливое пятно расползлось, заполнило все вокруг.
— Помнишь, мы разговаривали о майских праздниках? И о празднике урожая? И о том, как молодые и не очень молодые люди вечером уходили в лес? В этом не было ничего ужасного! Если бы это было ужасно, зачем бы люди стали ждать этих праздников? — Он прикоснулся к ее руке, — Да, бывало неудобно, если шел дождь, но мерзко никогда. По крайней мере треть браков начиналась так, и церковь не имела ничего против. Это называется любовью. Для людей она праздник. Ее не запятнаешь.
— У меня никогда не было майского праздника. — Она смотрела на траву, потом подняла на него осуждающий взгляд. — А у тебя был?
— Конечно, был! А что я должен был делать? Сидеть дома, читать книгу и решать, кто из моих соседей грешник?
Его негодование вызвало у Кэмпион непроизвольную улыбку. Она сокрушенно покачала головой:
— Прости меня, Тоби. Прости. Ты не должен на мне жениться. Я всего лишь пуританка и ничего не знаю.
Он засмеялся:
— Я рад, что ты пуританка.
— Почему?
— Потому что никто не ловил тебя ни майской ночью, ни в стоге сена.
Кэмпион все еще чувствовала себя несчастной.
— А ты поймал, и не одну, правда? И меня застал, когда я купалась. Если бы я только знала, что ты за мной подсматривал…
— Ты бы умерла?
— Я бы смутилась.
— Бедняжка Кэмпион. Когда ты купалась в последний раз?
— В прошлом году. В тот день, когда мы с тобой познакомились.
Как часто она вспоминала в Тауэре эти минуты блаженства, эти теплые лучи солнца на коже, чистую воду вокруг. Тоби привстал на колени.
— Я пошел поплавать.
— Ты шутишь?
— А почему бы и нет?
Она была озадачена. Неужели, думала она, он станет раздеваться здесь? Ей было страшно. Этот страх вселил в нее Верный До Гроба Херви, страх перед ее собственным телом, перед телами других. Она боялась приближающейся брачной ночи и чувствовала, что Тоби заманил ее сюда, чтобы изгнать этот страх.
Он посмотрел на нее:
— Тебе же жарко.
— Нет, не жарко.
— И тебе жарко, и мне жарко, и я пойду в воду.
Он встал, сделал несколько шагов в сторону и разделся. Она не смотрела на него. Она смотрела на другой берег ручья, где над ячменным полем, расцвеченным маками, дрожало знойное марево. Она знала, что ведет себя глупо, но не могла справиться с собой.
Тоби побежал в воду. Краем глаза она заметила светлую фигуру, устремившуюся в самую середину ручья. Он вскрикнул от восторга, послав вверх фонтан брызг, и встал на ноги там, где вода доходила ему до пояса.
— Здесь чудесно. Залезай.
— Слишком холодно.
— Тебе же жарко.
Она увидела темный синяк на плече, изуродованный сустав.
— А перчатку ты снял?
— Залезай, узнаешь.
Тоби поплыл вниз по течению, и скрылся в густых зарослях травы. До нее долетел его призывный голос:
— Заходи, отсюда мне тебя не видно.
— Ты и в прошлом году так говорил!
Потом наступила тишина.
Жара была невыносимой. Платье прилипало, кожа зудела. Воздух дрожал над ячменем, солнце ярко освещало маки и подсолнухи.
Ей хотелось поплавать. Она вспоминала это чистейшее наслаждение, когда освобождается заточенная в темницу душа, ей хотелось погрузиться в ручей, будто прозрачная, прохладная вода могла смыть следы прикосновения Верного До Гроба Херви. Она подождала, не скажет ли Тоби еще что-нибудь, не позовет ли снова, но он молчал. Тогда она прокричала:
— Я останусь здесь!
— Хорошо! Как хочешь, любимая!
Она ждала и хмурилась. Он больше ничего не говорил и не появлялся из-за зарослей крапивы. Она еще помедлила.
— Ты где?
— Здесь!
Она встала, дошла до зарослей крапивы и увидела его в двадцати ярдах ниже по ручью. Он сказал:
— Теперь убедилась? Мне тебя не видно.
— Отойди подальше!
Она махнула рукой туда, где ручей исчезал за поворотом в пререплетениях ивняка и крушины.
— Зачем это? Ты же не собираешься купаться.
— Может, и соберусь, если ты отойдешь за ивы.
Он изобразил на лице покорность, повернулся и чуть отплыл.
— Хватит?
— Еще столько же! Давай-давай!
Он засмеялся и поплыл дальше. Она подождала, не вернется ли он. Он не вернулся. Она отошла туда, где была свалена его одежда. Небрежно брошенная золотая печать отсвечивала на солнце. Вода притягивала неудержимо. Кэмпион так часто мечтала об этой минуте, но она понимала, что ей хочется раздеться и по другой причине. Тень должна быть уничтожена.
— Кто-нибудь может увидеть! — крикнула она. Ответа не последовало.
Она снова подошла к сваленной на землю одежде Тоби. Все было тихо, кругом ни души. Можно вполне успеть окунуться и поплавать, прежде чем Тоби успеет вернуться из-за дерева.
Одна из двух лошадей подняла голову и уставилась на нее, отчего Кэмпион испытала какую-то глупую неловкость. Она снова посмотрела на горизонт, на стоявший в полумиле лес, потом вверх и вниз по ручью. Ей было жарко и страшно.
Ей и раньше бывало страшно во время купания, но то был страх перед Мэттью Слайзом и его кожаным ремнем. Этот страх был совершенно иного рода. Она сняла ботинки и чулки, расстегнула корсаж, развязала шнуровку на платье и присела, озираясь по сторонам. Как раньше, отчаянно колотилось сердце. Она решительно стащила через голову платье, развязала шнурки от нижней юбки, чувствуя, как солнце припекает голую спину. Затем выпрямилась, юбка упала, и больше на Кэмпион ничего не оставалось. Она помчалась укрыться в воде.
Ничто не изменилось. Все то же замечательное ощущение чистоты и прохлады, которое разливалось по всему телу. Она уже забыла, какая это радость. Неуклюже взмахивая руками, Кэмпион поплыла на середину ручья, чувствуя, как течение подхватывает ее, а ноги цепляются за камыши. Ей было хорошо, очень хорошо, вода поддерживала и очищала ее. Неподалеку от берега она встала на колени, наслаждаясь свежестью.
— Разве не здорово? — окликнул ее Тоби, оказавшись на расстоянии каких-нибудь сорока футов. Он нырнул, снова оказался на поверхности и подплыл поближе. Кэмпион подумала, не броситься ли ей на берег за одеждой, но он выпрямился и стоял в ручье.
— Иди погляди, как восьмипалый будет ловить форель. Она покачала головой.
— Тогда я к тебе подойду.
— Оставайся на месте, Тоби.
Он пошел медленно, борясь с течением.
— Когда поженимся, будем этим заниматься каждое лето. Если мы вернем себе Лэзен, то сможем огородить стеной часть рва. Хочешь?
Она кивнула, напуганная так, что потеряла дар речи. Он делал вид, что не замечает, как она пониже пригнулась в воде.
— Было бы, конечно, лучше, — продолжал Тоби, — купаться в лэзенском ручье. Я, пожалуй, пригрожу местным жителям смертью, если они осмелятся глазеть на нас, хотя это, пожалуй, чересчур.
Он был уже совсем близко, всего в десяти ярдах.
— Впрочем, нас сочтут странными, если мы станем плавать.
— Оставайся на месте, Тоби!
Верный До Гроба Херви ощупывал ее, Скэммелл мечтал об этом, все мужское племя глумилось над ее наготой.
— Не приближайся ко мне!
Она пригнулась совсем низко, прикрывая руками грудь. Тоби остановился. Между ними было ярдов шесть-семь. Он улыбался.
— Кэмпион, — заговорил он с бесконечной нежностью, но вдруг голос его изменился.
Он вскрикнул. Лицо исказила гримаса нестерпимой боли, правой рукой он схватился за искалеченное левое плечо. Крик перешел в стон, и он рухнул на бок. Течение подхватило его.
— Тоби!
Вода относила его дальше. Стиснув зубы, он старался сдержать стоны и нащупать дно.
Кэмпион забыла о страхе, забыла о наготе. Она встала в ручье, рванулась к нему, протягивая руки:
— Тоби!
Над водой показалась рука в перчатке. Кэмпион попыталась ее схватить, но безуспешно. Течение уносило его. Она схватила его правую руку, но та выскользнула. В отчаянии она бросилась вперед, пытаясь настичь его, и внезапно почувствовала, что он держит ее, что ноги его крепко стоят на дне ручья, а правая рука обнимает ее сзади за талию, прижимая к себе. Сверху на нее смотрели зеленые глаза.
— Тоби!
— Ш-ш-ш.
— Ты меня обманул. — Она не знала, радоваться ей или огорчаться, но вдруг задрожала, потому что всем телом прижималась к нему, а его правая рука все гладила и гладила ее, и прикосновение это было таким нежным, будто она — серебряная рыбка в темных зарослях ситника.
— Тоби!
Рукой в перчатке он приподнял ее голову, и она поцеловала его, закрыв глаза, потому что не знала, куда смотреть. Руками она обхватила его и уткнулась лицом в плечо.
Страх не исчез, но Тоби будто защищал ее от него, и она почувствовала возбуждение. Она прижалась к нему, сознавая, что именно об этом мечтала в Уэрлаттоне в те ночи, когда любовь казалась пустой, недостижимой мечтой.
— Тоби.
— Ш-ш-ш.
Он вынес ее из воды, положил на траву, и она не осмелилась ни заговорить, ни открыть глаз. Она ждала боли, даже хотела ее и все гладила его мускулистую спину, пока он любил ее. Когда все было кончено, Тоби снова отнес ее в воду, и только тогда она робко взглянула на него.
Он улыбался.
— Разве это было так уж ужасно? Она покачала головой:
— Прости меня.
— За что?
— За то, что вела себя глупо.
— Вовсе нет.
Она посмотрела на него:
— Ты обманул меня.
— Знаю.
Она засмеялась и тихо спросила о том, что было для нее очень важно:
— Тебе было приятно?
— Это я бы должен тебя об этом спрашивать.
— Нет, скажи сам. Приятно?
— Как никогда.
— Приятнее, чем в майские праздники?
— Приятнее, чем я мог себе вообразить.
Она покраснела от смущения.
— Это правда?
— Есть только один способ это проверить.
— Какой?
— Посмотреть, захочется ли мне это повторить. Она плеснула в него водой.
— А тебе хочется?
Они снова любили друг друга, но теперь она уже смотрела на него и прижимала к себе, зная, что тени больше нет. Позже, еще раз побарахтавшись в прохладной чистой воде, они устроились на траве. Кэмпион лежала обнаженная под безоблачным небом, подложив под голову седло, а Тоби, приподнявшись на локте возле нее, водил пальцем по ее коже.
— Ты очень красивая.
— Твоя мама говорит, грудь у меня станет больше, если мы будем любить друг друга.
Он рассмеялся.
— Придется измерять твою грудь. Знаешь, как отцы отмечают зарубками на притолоке рост своих детей? Мы и с тобой так же поступим. Я буду демонстрировать твои успехи гостям.
Кэмпион наслаждалась прикосновением его пальцев к своему животу. Она вытянула правую руку и выдернула темно-рыжий волосок у него на груди.
— Он меня любит. Больно?
— Да.
Она выдернула еще один, словно гадая на ромашке:
— Не любит.
— Перестань, я устал.
— Сейчас не могу. — Она выдернула третий. — Любит. Он накрыл ее ладонь своей.
— Давай на этом остановимся.
— Как хочешь.
Они поцеловались и обняли друг друга.
Печать святого Луки валялась в стороне, о ней на время забыли, она была так же далека, как война. Кэмпион лизнула его языком.
— Так будет всегда?
— Если нам этого захочется.
— Мне этого хочется.
Чистый ручей бежал под безоблачным небом. Кэмпион познала умиротворение.
Глава 28
— Они уже, наверное, знают, что ты здесь.
— Пожалуй.
Эта тема возникала не раз. Тоби считал, что у сэра Гренвилла Кони должны быть свои осведомители в Оксфорде. От вина Кэмпион клонило в сон.
— А без печатей нам не обойтись? — спросила она.
— Конечно можно, если ты этого хочешь. — Он обрывал нежные лепестки клевера и слизывал медовый нектар языком. — Хочешь о них забыть? Эту тоже выкинуть?
Золотая печать висела у Тоби на шее.
— От них уже было столько горя, — со вздохом сказала Кэмпион. — Я на это не напрашивалась. Я ничего подобного не хотела. Не хотела, чтобы Эбенизер меня ненавидел, не хотела встречаться с Кони и людьми вроде Вэвесора Деворэкса. — Она повернула голову к любимому. — Я не хотела попадать в Тауэр.
От ужасных воспоминаний захолодело внутри.
Тоби перекатился на бок и охнул, задев раненое плечо.
— Ты на это не напрашивалась, но не будь печатей, ты сейчас, наверное, оказалась бы женой какого-нибудь Сэмьюэла Скэммелла. У тебя бы, наверное, был свой маленький хмурый Скэммелл со своей маленькой Библией.
Она рассмеялась, подставив лицо солнцу.
— Да. — Журчание ручья настраивало на благодушный лад. — Бедняга Скэммелл.
— Бедняга?
— Он на это тоже не напрашивался. Он был безобиден.
— Но жаден.
Наступила тишина. Даже сквозь закрытые веки солнце казалось ярким. Она услышала, как зашевелились лошади, как в воде плеснулась рыба.
— А нам нужны эти печати, Тоби?
Он снова повернулся на живот, темно-рыжие волосы оттеняли красивое, унаследованное от матери лицо. Кэмпион очень любила его лицо. Вряд ли, думала она, его можно назвать классически прекрасным, как у лорда Этелдина. И все же в памяти-то оставался Тоби. Их взгляды встретились.
— Я дам тебе два ответа. Первый — я женюсь на тебе, будь ты самой бедной девушкой во всем королевстве. И второй ответ. Да, нужны. Лэзен принадлежал нашей семье с незапамятных времен. Когда-нибудь, одному Богу известно когда, мне бы хотелось его выкупить, и сделать это мне хотелось бы еще при жизни мамы.
Она и сама в душе считала так же.
— Но, если ты мне скажешь, — добавил он, — что печати тебе ненавистны, что ты хочешь отделаться от сэра Гренвилла и своего братца, тогда я тут же выброшу ту, что держу в руках. Я женюсь на тебе и сочту себя самым счастливым из смертных.
— Тогда не выбрасывай. Уж лучше мы выкупим лэзенский замок.
— И ты будешь Кэмпион Лэзендер, — подхватил он. Она рассмеялась, вспомнив, как он заметил в корзинке цветки лихниса и выбрал для нее имя.
— Если бы мы с тобой не встретились, меня бы все еще звали Доркас.
— Доркас — Тоби произнес это имя подчеркнуто тяжеловесно. — Доркас. Доркас. Доркас.
— Прекрати! Я ненавижу это имя.
— Я буду называть тебя Доркас, когда ты будешь меня огорчать.
Она согнала со щеки муху.
— Кэмпион, — произнесла она оценивающе. — Это имя мне подходит.
— А я его обожаю. Я очень рад, что в день нашего знакомства ты не собирала борщевик. Леди Борщевик Лэзендер звучит не очень романтично.
— Или сонную одурь.
— Или крыжовник.
— Леди Черника Лэзендер, — протянула она. — Нет, Кэмпион мне нравится.
Тоби выковыривал зернышки из овсюга.
— Был такой поэт по имени Кэмпион.
— Знаю.
— Потому что я тебе сказал. — Он приподнялся на локтях и придвинулся к ней. — Вот послушай, — он ненадолго задумался:
Свобода исчезает,
Когда мы покоряемся женщинам.
Так почему же, зная это,
Мы все же становимся их пленниками,
Почему не можем иначе?
— Это Кэмпион написал? — рассмеялась она.
— Да.
— Не слишком справедливо, правда?
Он пощекотал ее травинкой.
— Тебе это и не должно нравиться. Ты должна была разозлиться на меня и сказать, что я женоненавистник.
— Слишком жарко, чтобы злиться. Прочитай мне еще что-нибудь из того, что он написал, а если мне не понравится, я не выйду за тебя замуж.
— Договорились. — Он сделал вид, что задумался, потом наклонил голову, чмокнул ее в губы и процитировал:
Небо — это музыка,
А рождение твоей красоты -
Небесно.
Теперь настала очередь Кэмпион изобразить задумчивость. Она пристально вгляделась в его зеленые глаза:
— Я выйду за тебя.
— Тебе понравилось?
— Да.
— Я так и думал.
— И поэтому ты выучил эти строки к сегодняшнему дню?
— Откуда ты знаешь? — воскликнул он.
— Потому что ты помнишь только те стихи, которые твой отец распевал на Рождество, и потому что ты оставил томик стихов Кэмпиона в саду на столе, и за ночь он размок.
— Женщине вредно быть такой проницательной, — вздохнул Тоби.
— Нам приходится, дорогой, принимать во внимание, за что мы выходим замуж.
— За кого вы выходите замуж.
— За что.
Он снова поцеловал ее, а когда ее глаза закрылись, положил правую руку ей на живот. Он
про его похотливые пальцы, пробирающиеся вниз живота. Про то, как присутствовавшие на суде глазели на нее, пока Верный До Гроба ощупывал ее тело. Она явственно помнила, как его руки массировали и растирали соски. Преподобный Херви замарал ее. И это пятно останется с ней.
Тоби не проронил ни слова на протяжении ее исповеди. А она не решалась поднять на него глаза и разглядывала противоположный берег ручья.
Тоби любовался ее грустным и прекрасным профилем и ждал.
Теперь она повернулась к нему, будто защищаясь.
— Вэвесор Деворэкс сказал мне нечто странное.
— Что?
Он вел себя столь осторожно и предупредительно, как если бы ловил верткую форель в холодной воде.
— Он сказал, что у каждого есть страшная тайна, что-нибудь жуткое, и добавил, что тайна эта всегда в спальне. Все это прозвучало так мерзко, будто любовь всегда кончается в неопрятной, грязной, комнате с вонючими простынями.
— Не кончается.
Она его не слушала.
— Скэммелл тискал меня, и тот человек, которого ты убил, тоже пытался. И преподобный Херви, и солдат в Тауэре.
Она замолчала и снова почувствовала ненависть к печатям. Ведь это из-за них она стала жертвой похоти.
Тоби поднял голову и насильно задрал ей подбородок.
— Ты полагаешь, моим родителям плотские чувства показались мерзостью?
— Нет, но у них все было по-другому.
Она понимала, что возражает как ребенок. Он настаивал:
— Грязь вовсе не обязательна…
— Откуда ты знаешь?
— Ты меня слушать будешь?
— Ну да, леди Кларисса Уорлейк?
— Нет! — расхохотался он. — Так будешь ты меня слушать?
— Если не леди Кларисса, то кто же тогда?
— Кэмпион! — Он поразил ее внезапной суровостью. — Слушай же! Как, по-твоему, обитатели Лэзена находили себе жен, мужей и любовников?
— Не знаю.
Она чувствовала себя малым ребенком, попавшим в непонятный мир. Ей было страшно, потому что уродливое пятно расползлось, заполнило все вокруг.
— Помнишь, мы разговаривали о майских праздниках? И о празднике урожая? И о том, как молодые и не очень молодые люди вечером уходили в лес? В этом не было ничего ужасного! Если бы это было ужасно, зачем бы люди стали ждать этих праздников? — Он прикоснулся к ее руке, — Да, бывало неудобно, если шел дождь, но мерзко никогда. По крайней мере треть браков начиналась так, и церковь не имела ничего против. Это называется любовью. Для людей она праздник. Ее не запятнаешь.
— У меня никогда не было майского праздника. — Она смотрела на траву, потом подняла на него осуждающий взгляд. — А у тебя был?
— Конечно, был! А что я должен был делать? Сидеть дома, читать книгу и решать, кто из моих соседей грешник?
Его негодование вызвало у Кэмпион непроизвольную улыбку. Она сокрушенно покачала головой:
— Прости меня, Тоби. Прости. Ты не должен на мне жениться. Я всего лишь пуританка и ничего не знаю.
Он засмеялся:
— Я рад, что ты пуританка.
— Почему?
— Потому что никто не ловил тебя ни майской ночью, ни в стоге сена.
Кэмпион все еще чувствовала себя несчастной.
— А ты поймал, и не одну, правда? И меня застал, когда я купалась. Если бы я только знала, что ты за мной подсматривал…
— Ты бы умерла?
— Я бы смутилась.
— Бедняжка Кэмпион. Когда ты купалась в последний раз?
— В прошлом году. В тот день, когда мы с тобой познакомились.
Как часто она вспоминала в Тауэре эти минуты блаженства, эти теплые лучи солнца на коже, чистую воду вокруг. Тоби привстал на колени.
— Я пошел поплавать.
— Ты шутишь?
— А почему бы и нет?
Она была озадачена. Неужели, думала она, он станет раздеваться здесь? Ей было страшно. Этот страх вселил в нее Верный До Гроба Херви, страх перед ее собственным телом, перед телами других. Она боялась приближающейся брачной ночи и чувствовала, что Тоби заманил ее сюда, чтобы изгнать этот страх.
Он посмотрел на нее:
— Тебе же жарко.
— Нет, не жарко.
— И тебе жарко, и мне жарко, и я пойду в воду.
Он встал, сделал несколько шагов в сторону и разделся. Она не смотрела на него. Она смотрела на другой берег ручья, где над ячменным полем, расцвеченным маками, дрожало знойное марево. Она знала, что ведет себя глупо, но не могла справиться с собой.
Тоби побежал в воду. Краем глаза она заметила светлую фигуру, устремившуюся в самую середину ручья. Он вскрикнул от восторга, послав вверх фонтан брызг, и встал на ноги там, где вода доходила ему до пояса.
— Здесь чудесно. Залезай.
— Слишком холодно.
— Тебе же жарко.
Она увидела темный синяк на плече, изуродованный сустав.
— А перчатку ты снял?
— Залезай, узнаешь.
Тоби поплыл вниз по течению, и скрылся в густых зарослях травы. До нее долетел его призывный голос:
— Заходи, отсюда мне тебя не видно.
— Ты и в прошлом году так говорил!
Потом наступила тишина.
Жара была невыносимой. Платье прилипало, кожа зудела. Воздух дрожал над ячменем, солнце ярко освещало маки и подсолнухи.
Ей хотелось поплавать. Она вспоминала это чистейшее наслаждение, когда освобождается заточенная в темницу душа, ей хотелось погрузиться в ручей, будто прозрачная, прохладная вода могла смыть следы прикосновения Верного До Гроба Херви. Она подождала, не скажет ли Тоби еще что-нибудь, не позовет ли снова, но он молчал. Тогда она прокричала:
— Я останусь здесь!
— Хорошо! Как хочешь, любимая!
Она ждала и хмурилась. Он больше ничего не говорил и не появлялся из-за зарослей крапивы. Она еще помедлила.
— Ты где?
— Здесь!
Она встала, дошла до зарослей крапивы и увидела его в двадцати ярдах ниже по ручью. Он сказал:
— Теперь убедилась? Мне тебя не видно.
— Отойди подальше!
Она махнула рукой туда, где ручей исчезал за поворотом в пререплетениях ивняка и крушины.
— Зачем это? Ты же не собираешься купаться.
— Может, и соберусь, если ты отойдешь за ивы.
Он изобразил на лице покорность, повернулся и чуть отплыл.
— Хватит?
— Еще столько же! Давай-давай!
Он засмеялся и поплыл дальше. Она подождала, не вернется ли он. Он не вернулся. Она отошла туда, где была свалена его одежда. Небрежно брошенная золотая печать отсвечивала на солнце. Вода притягивала неудержимо. Кэмпион так часто мечтала об этой минуте, но она понимала, что ей хочется раздеться и по другой причине. Тень должна быть уничтожена.
— Кто-нибудь может увидеть! — крикнула она. Ответа не последовало.
Она снова подошла к сваленной на землю одежде Тоби. Все было тихо, кругом ни души. Можно вполне успеть окунуться и поплавать, прежде чем Тоби успеет вернуться из-за дерева.
Одна из двух лошадей подняла голову и уставилась на нее, отчего Кэмпион испытала какую-то глупую неловкость. Она снова посмотрела на горизонт, на стоявший в полумиле лес, потом вверх и вниз по ручью. Ей было жарко и страшно.
Ей и раньше бывало страшно во время купания, но то был страх перед Мэттью Слайзом и его кожаным ремнем. Этот страх был совершенно иного рода. Она сняла ботинки и чулки, расстегнула корсаж, развязала шнуровку на платье и присела, озираясь по сторонам. Как раньше, отчаянно колотилось сердце. Она решительно стащила через голову платье, развязала шнурки от нижней юбки, чувствуя, как солнце припекает голую спину. Затем выпрямилась, юбка упала, и больше на Кэмпион ничего не оставалось. Она помчалась укрыться в воде.
Ничто не изменилось. Все то же замечательное ощущение чистоты и прохлады, которое разливалось по всему телу. Она уже забыла, какая это радость. Неуклюже взмахивая руками, Кэмпион поплыла на середину ручья, чувствуя, как течение подхватывает ее, а ноги цепляются за камыши. Ей было хорошо, очень хорошо, вода поддерживала и очищала ее. Неподалеку от берега она встала на колени, наслаждаясь свежестью.
— Разве не здорово? — окликнул ее Тоби, оказавшись на расстоянии каких-нибудь сорока футов. Он нырнул, снова оказался на поверхности и подплыл поближе. Кэмпион подумала, не броситься ли ей на берег за одеждой, но он выпрямился и стоял в ручье.
— Иди погляди, как восьмипалый будет ловить форель. Она покачала головой.
— Тогда я к тебе подойду.
— Оставайся на месте, Тоби.
Он пошел медленно, борясь с течением.
— Когда поженимся, будем этим заниматься каждое лето. Если мы вернем себе Лэзен, то сможем огородить стеной часть рва. Хочешь?
Она кивнула, напуганная так, что потеряла дар речи. Он делал вид, что не замечает, как она пониже пригнулась в воде.
— Было бы, конечно, лучше, — продолжал Тоби, — купаться в лэзенском ручье. Я, пожалуй, пригрожу местным жителям смертью, если они осмелятся глазеть на нас, хотя это, пожалуй, чересчур.
Он был уже совсем близко, всего в десяти ярдах.
— Впрочем, нас сочтут странными, если мы станем плавать.
— Оставайся на месте, Тоби!
Верный До Гроба Херви ощупывал ее, Скэммелл мечтал об этом, все мужское племя глумилось над ее наготой.
— Не приближайся ко мне!
Она пригнулась совсем низко, прикрывая руками грудь. Тоби остановился. Между ними было ярдов шесть-семь. Он улыбался.
— Кэмпион, — заговорил он с бесконечной нежностью, но вдруг голос его изменился.
Он вскрикнул. Лицо исказила гримаса нестерпимой боли, правой рукой он схватился за искалеченное левое плечо. Крик перешел в стон, и он рухнул на бок. Течение подхватило его.
— Тоби!
Вода относила его дальше. Стиснув зубы, он старался сдержать стоны и нащупать дно.
Кэмпион забыла о страхе, забыла о наготе. Она встала в ручье, рванулась к нему, протягивая руки:
— Тоби!
Над водой показалась рука в перчатке. Кэмпион попыталась ее схватить, но безуспешно. Течение уносило его. Она схватила его правую руку, но та выскользнула. В отчаянии она бросилась вперед, пытаясь настичь его, и внезапно почувствовала, что он держит ее, что ноги его крепко стоят на дне ручья, а правая рука обнимает ее сзади за талию, прижимая к себе. Сверху на нее смотрели зеленые глаза.
— Тоби!
— Ш-ш-ш.
— Ты меня обманул. — Она не знала, радоваться ей или огорчаться, но вдруг задрожала, потому что всем телом прижималась к нему, а его правая рука все гладила и гладила ее, и прикосновение это было таким нежным, будто она — серебряная рыбка в темных зарослях ситника.
— Тоби!
Рукой в перчатке он приподнял ее голову, и она поцеловала его, закрыв глаза, потому что не знала, куда смотреть. Руками она обхватила его и уткнулась лицом в плечо.
Страх не исчез, но Тоби будто защищал ее от него, и она почувствовала возбуждение. Она прижалась к нему, сознавая, что именно об этом мечтала в Уэрлаттоне в те ночи, когда любовь казалась пустой, недостижимой мечтой.
— Тоби.
— Ш-ш-ш.
Он вынес ее из воды, положил на траву, и она не осмелилась ни заговорить, ни открыть глаз. Она ждала боли, даже хотела ее и все гладила его мускулистую спину, пока он любил ее. Когда все было кончено, Тоби снова отнес ее в воду, и только тогда она робко взглянула на него.
Он улыбался.
— Разве это было так уж ужасно? Она покачала головой:
— Прости меня.
— За что?
— За то, что вела себя глупо.
— Вовсе нет.
Она посмотрела на него:
— Ты обманул меня.
— Знаю.
Она засмеялась и тихо спросила о том, что было для нее очень важно:
— Тебе было приятно?
— Это я бы должен тебя об этом спрашивать.
— Нет, скажи сам. Приятно?
— Как никогда.
— Приятнее, чем в майские праздники?
— Приятнее, чем я мог себе вообразить.
Она покраснела от смущения.
— Это правда?
— Есть только один способ это проверить.
— Какой?
— Посмотреть, захочется ли мне это повторить. Она плеснула в него водой.
— А тебе хочется?
Они снова любили друг друга, но теперь она уже смотрела на него и прижимала к себе, зная, что тени больше нет. Позже, еще раз побарахтавшись в прохладной чистой воде, они устроились на траве. Кэмпион лежала обнаженная под безоблачным небом, подложив под голову седло, а Тоби, приподнявшись на локте возле нее, водил пальцем по ее коже.
— Ты очень красивая.
— Твоя мама говорит, грудь у меня станет больше, если мы будем любить друг друга.
Он рассмеялся.
— Придется измерять твою грудь. Знаешь, как отцы отмечают зарубками на притолоке рост своих детей? Мы и с тобой так же поступим. Я буду демонстрировать твои успехи гостям.
Кэмпион наслаждалась прикосновением его пальцев к своему животу. Она вытянула правую руку и выдернула темно-рыжий волосок у него на груди.
— Он меня любит. Больно?
— Да.
Она выдернула еще один, словно гадая на ромашке:
— Не любит.
— Перестань, я устал.
— Сейчас не могу. — Она выдернула третий. — Любит. Он накрыл ее ладонь своей.
— Давай на этом остановимся.
— Как хочешь.
Они поцеловались и обняли друг друга.
Печать святого Луки валялась в стороне, о ней на время забыли, она была так же далека, как война. Кэмпион лизнула его языком.
— Так будет всегда?
— Если нам этого захочется.
— Мне этого хочется.
Чистый ручей бежал под безоблачным небом. Кэмпион познала умиротворение.
Глава 28
— Дождя, — заявила стоявшая у окна леди Маргарет, — до завтра не будет.
Это была не столько точка зрения, сколько директива Всевышнему, хотя у того, как казалось нежившейся в постели Кэмпион, были другие планы. Небо над Оксфордом было серое. Начало сентября ознаменовалось скверной погодой.
Леди Маргарет наклонилась над кроватью:
— Ты собираешься проваляться целый день?
— Нет, — протянула Кэмпион.
— Уже четверть седьмого, дитя. Ты опоздаешь к завтраку.
— Сейчас оденусь.
Леди Маргарет изучающе посмотрела на нее:
— Ты намного лучше выглядишь, дитя. Что бы там мой сын ни сотворил с тобой неделю назад, это явно пошло тебе на пользу.
С этими словами леди Маргарет вышла из комнаты, отдавая громогласные распоряжения на кухню, готовя домочадцев к наступающему суматошному дню. Кэмпион она оставила довольной и несколько удивленной. Довольной потому, что леди Маргарет столь откровенно одобрила то, что ее сын преждевременно лишил невесту невинности, а удивленной потому, что тайна так быстро разгадана. И мать и сын прекрасно видели тень, которую она пыталась скрывать от них.
Тени больше не существовало. И слава Богу. Нынешний день должен был доказать, что даже самые фантастические мечты иногда сбываются, сегодня она выходила замуж.
За завтраком леди Маргарет была настроена не столь оптимистично.
— Вполне возможно, в церкви он не появится, дорогая. Вчера вечером я выставила его из дома и сомневаюсь, будет ли он трезв к утру. Вполне возможно, он влюбился в дочку буфетчика и сбежал. У меня была троюродная кузина, которая однажды втрескалась в главного конюха своего отца.
— Неужели?
— Я же сказала. — Римский нос втянул запах березового чая и сделал вывод, что пить можно. — Ее выдали замуж за жутко нудного священника, обитавшего где-то на болотах. Подозреваю, они надеялись, что она там утонет, а она произвела на свет девятерых детей и превратилась в этакую колючку, непрестанно раздражавшую массивную плоть епископа Илийского. Кушай же, дитя.
Более шикарного свадебного платья в Оксфорде просто нельзя было заказать. Нижняя юбка из белого шелка вся была расшита маленькими цветочками из голубой шелковой нити. Руководствуясь указаниями леди Маргарет, Инид туго зашнуровала ее и взяла с кровати платье из сверкающего белого атласа. Передние складки юбки были чуть отогнуты, чтобы продемонстрировать нижнюю юбку. Отвороты прикреплялись множеством розочек из голубого шелка. На платье не было ни крючков, ни шнуровок. Вместо этого Инид затянула его, продев голубые ленты в дырочки на спине и завязав каждую большим бантом. Тяжелый и жесткий воротник был из белой, с кремовым оттенком парчи, сотканной из дорогих, очень красивых нитей.
И это еще не все. Туфельки, которые при ходьбе смело высовывались из-под нижней юбки, были обтянуты серебристым атласом и украшены голубыми цветками. Серьги были сапфировыми, сеточка на волосах — серебряной. С нее ниспадало семь ярдов кружев — тех самых, что леди Маргарет носила на собственной свадьбе.
Леди Маргарет поправила кружева.
— И еще одно.
— Еще?
— Имей терпение, дитя. — Леди Маргарет отошла к своей коробочке с рукоделием. — Вот возьми.
В руках она держала кружевные перчатки, отделанные жемчужинками. Кэмпион смотрела и вспоминала ту ночь, когда обнаружила их в тайнике у Мэттью Слайза. Она знала, что эти перчатки принадлежали ее матери. Без сомнения, это Кит Эретайн подарил их своему «ангелу», и она, может быть, лелеяла безумную мечту надеть их на собственную свадьбу. Их отослали в Уэрлаттон как единственную уцелевшую вещь Агаты Прескотт. Леди Маргарет пояснила:
— Я захватила их из Лэзена, когда этот мерзавец выселил меня. Понятия не имею, почему ты плачешь, дитя.
— О, леди Маргарет! — Кэмпион гадала, наблюдает ли сейчас за ней с небес ее мать. Она натянула тонкие изящные перчатки. — А как же он наденет кольцо?
— Ты все еще считаешь, что он явится? Тогда придется устроить ему взбучку. Не надо облегчать жизнь мужчинам, дорогая. Ладно. Дай-ка еще взглянуть на тебя.
Леди Маргарет гордилась тем, что ее сын нашел себе в жены такую красавицу, но еще больше ей нравилось, что Кэмпион не придавала значения своей красоте и не считала ее своим оружием. Она отошла на шаг и окинула будущую невестку критическим взглядом.
— Ты, конечно, можешь изменить свое решение.
— Могу?
Инид засмеялась:
— Через два часа, мисс, мне придется называть вас леди Лэзендер.
— Инид!
— Конечно, придется! — подтвердила леди Маргарет, снова и снова поправляя прекрасно сидящую одежду. — Ты вступаешь в ряды аристократии, дорогая, и увидишь, что уважение — это лишь скромное вознаграждение за твои будущие обязанности. — Она снова отступила, оценивай свадебный наряд. — Ты удивительно красива, Кэмпион. Просто диву даешься, что может сделать с девушкой хороший портной. Можешь спуститься вниз и познакомиться со своим кавалером.
— С моим кавалером?
— Ты что же, думала, что одна пойдешь по проходу в церкви?
Именно так Кэмпион и думала. Она знала, что Мордехай Лопес не сможет прибыть в Оксфорд — известие об этом пришло два дня назад, — а родственников, которые могли бы вести ее под венец, не было. Она уже приготовилась к тому, что одна подойдет к Тоби.
— Кто же это?
— Едва ли вежливо говорить о нем «это». Он очень много сделал, чтобы оказать тебе эту услугу, и я не сомневаюсь, что для него это тяжкое испытание. Самое меньшее, что ты можешь сделать, это спуститься вниз и быть с ним ласковой.
Под резкостью леди Маргарет, как обычно, скрывалась теплота, но Кэмпион показалось, что на сей раз мать Тоби сдерживает более сильные эмоции.
Кавалер ждал, поглаживая рукой усы. Он вопросительно повернул голову, прислушиваясь к шагам.
— Кто это?
— Полковник Вашингтон!
Он просиял, гордый и счастливый, словно она была его собственной дочерью. Бархатная повязка на глазах не могла полностью скрыть ужасный шрам. Он был совершенно слеп.
Она поцеловала его.
— Полковник!
— Вы помните меня, дорогая? — Он приободрился, выпрямился в полный рост и все равно оказался на дюйм ниже Кэмпион. Он взял ее за руки. — Еще не поздно изменить решение, дорогая. Я полностью к вашим услугам, — пошутил он. — Не сомневаюсь, что выглядите вы великолепно, вы всегда великолепны. Надеюсь, что не опозорю вас.
— Вы чудесно выглядите, полковник.
Полковник был одет в коричневый бархат с разрезами, чтобы продемонстрировать красную подкладку, талия была перехвачена поясом роялистского цвета. В руке он держал шляпу с большими перьями, а на боку — теперь уже только для украшения — висела шпага.
Леди Маргарет спустилась по лестнице.
— А, сэр Эндрю!
— Сэр Эндрю? — переспросила Кэмпион. Вашингтон кивнул.
— Король вознаградил меня за слепоту. Пенсия была бы полезнее, но в наши дни титулы дешевле. — Он повернулся к леди Маргарет. — Карета ждет вашу милость. Она вернется за нами.
— Но не слишком поспешно, Эндрю. Для Тоби и так все было слишком просто. Пусть немного помается.
Леди Маргарет произнесла это так, будто Тоби не терзался, пока его невеста была в руках врагов. Но не это привлекло внимание Кэмпион. В голосе леди Маргарет послышался отголосок, а может, и не только отголосок, теплого чувства. Она перевела взгляд с высокой женщины на коренастого мужчину и улыбнулась. Леди Маргарет заметила улыбку и фыркнула.
Это была не столько точка зрения, сколько директива Всевышнему, хотя у того, как казалось нежившейся в постели Кэмпион, были другие планы. Небо над Оксфордом было серое. Начало сентября ознаменовалось скверной погодой.
Леди Маргарет наклонилась над кроватью:
— Ты собираешься проваляться целый день?
— Нет, — протянула Кэмпион.
— Уже четверть седьмого, дитя. Ты опоздаешь к завтраку.
— Сейчас оденусь.
Леди Маргарет изучающе посмотрела на нее:
— Ты намного лучше выглядишь, дитя. Что бы там мой сын ни сотворил с тобой неделю назад, это явно пошло тебе на пользу.
С этими словами леди Маргарет вышла из комнаты, отдавая громогласные распоряжения на кухню, готовя домочадцев к наступающему суматошному дню. Кэмпион она оставила довольной и несколько удивленной. Довольной потому, что леди Маргарет столь откровенно одобрила то, что ее сын преждевременно лишил невесту невинности, а удивленной потому, что тайна так быстро разгадана. И мать и сын прекрасно видели тень, которую она пыталась скрывать от них.
Тени больше не существовало. И слава Богу. Нынешний день должен был доказать, что даже самые фантастические мечты иногда сбываются, сегодня она выходила замуж.
За завтраком леди Маргарет была настроена не столь оптимистично.
— Вполне возможно, в церкви он не появится, дорогая. Вчера вечером я выставила его из дома и сомневаюсь, будет ли он трезв к утру. Вполне возможно, он влюбился в дочку буфетчика и сбежал. У меня была троюродная кузина, которая однажды втрескалась в главного конюха своего отца.
— Неужели?
— Я же сказала. — Римский нос втянул запах березового чая и сделал вывод, что пить можно. — Ее выдали замуж за жутко нудного священника, обитавшего где-то на болотах. Подозреваю, они надеялись, что она там утонет, а она произвела на свет девятерых детей и превратилась в этакую колючку, непрестанно раздражавшую массивную плоть епископа Илийского. Кушай же, дитя.
Более шикарного свадебного платья в Оксфорде просто нельзя было заказать. Нижняя юбка из белого шелка вся была расшита маленькими цветочками из голубой шелковой нити. Руководствуясь указаниями леди Маргарет, Инид туго зашнуровала ее и взяла с кровати платье из сверкающего белого атласа. Передние складки юбки были чуть отогнуты, чтобы продемонстрировать нижнюю юбку. Отвороты прикреплялись множеством розочек из голубого шелка. На платье не было ни крючков, ни шнуровок. Вместо этого Инид затянула его, продев голубые ленты в дырочки на спине и завязав каждую большим бантом. Тяжелый и жесткий воротник был из белой, с кремовым оттенком парчи, сотканной из дорогих, очень красивых нитей.
И это еще не все. Туфельки, которые при ходьбе смело высовывались из-под нижней юбки, были обтянуты серебристым атласом и украшены голубыми цветками. Серьги были сапфировыми, сеточка на волосах — серебряной. С нее ниспадало семь ярдов кружев — тех самых, что леди Маргарет носила на собственной свадьбе.
Леди Маргарет поправила кружева.
— И еще одно.
— Еще?
— Имей терпение, дитя. — Леди Маргарет отошла к своей коробочке с рукоделием. — Вот возьми.
В руках она держала кружевные перчатки, отделанные жемчужинками. Кэмпион смотрела и вспоминала ту ночь, когда обнаружила их в тайнике у Мэттью Слайза. Она знала, что эти перчатки принадлежали ее матери. Без сомнения, это Кит Эретайн подарил их своему «ангелу», и она, может быть, лелеяла безумную мечту надеть их на собственную свадьбу. Их отослали в Уэрлаттон как единственную уцелевшую вещь Агаты Прескотт. Леди Маргарет пояснила:
— Я захватила их из Лэзена, когда этот мерзавец выселил меня. Понятия не имею, почему ты плачешь, дитя.
— О, леди Маргарет! — Кэмпион гадала, наблюдает ли сейчас за ней с небес ее мать. Она натянула тонкие изящные перчатки. — А как же он наденет кольцо?
— Ты все еще считаешь, что он явится? Тогда придется устроить ему взбучку. Не надо облегчать жизнь мужчинам, дорогая. Ладно. Дай-ка еще взглянуть на тебя.
Леди Маргарет гордилась тем, что ее сын нашел себе в жены такую красавицу, но еще больше ей нравилось, что Кэмпион не придавала значения своей красоте и не считала ее своим оружием. Она отошла на шаг и окинула будущую невестку критическим взглядом.
— Ты, конечно, можешь изменить свое решение.
— Могу?
Инид засмеялась:
— Через два часа, мисс, мне придется называть вас леди Лэзендер.
— Инид!
— Конечно, придется! — подтвердила леди Маргарет, снова и снова поправляя прекрасно сидящую одежду. — Ты вступаешь в ряды аристократии, дорогая, и увидишь, что уважение — это лишь скромное вознаграждение за твои будущие обязанности. — Она снова отступила, оценивай свадебный наряд. — Ты удивительно красива, Кэмпион. Просто диву даешься, что может сделать с девушкой хороший портной. Можешь спуститься вниз и познакомиться со своим кавалером.
— С моим кавалером?
— Ты что же, думала, что одна пойдешь по проходу в церкви?
Именно так Кэмпион и думала. Она знала, что Мордехай Лопес не сможет прибыть в Оксфорд — известие об этом пришло два дня назад, — а родственников, которые могли бы вести ее под венец, не было. Она уже приготовилась к тому, что одна подойдет к Тоби.
— Кто же это?
— Едва ли вежливо говорить о нем «это». Он очень много сделал, чтобы оказать тебе эту услугу, и я не сомневаюсь, что для него это тяжкое испытание. Самое меньшее, что ты можешь сделать, это спуститься вниз и быть с ним ласковой.
Под резкостью леди Маргарет, как обычно, скрывалась теплота, но Кэмпион показалось, что на сей раз мать Тоби сдерживает более сильные эмоции.
Кавалер ждал, поглаживая рукой усы. Он вопросительно повернул голову, прислушиваясь к шагам.
— Кто это?
— Полковник Вашингтон!
Он просиял, гордый и счастливый, словно она была его собственной дочерью. Бархатная повязка на глазах не могла полностью скрыть ужасный шрам. Он был совершенно слеп.
Она поцеловала его.
— Полковник!
— Вы помните меня, дорогая? — Он приободрился, выпрямился в полный рост и все равно оказался на дюйм ниже Кэмпион. Он взял ее за руки. — Еще не поздно изменить решение, дорогая. Я полностью к вашим услугам, — пошутил он. — Не сомневаюсь, что выглядите вы великолепно, вы всегда великолепны. Надеюсь, что не опозорю вас.
— Вы чудесно выглядите, полковник.
Полковник был одет в коричневый бархат с разрезами, чтобы продемонстрировать красную подкладку, талия была перехвачена поясом роялистского цвета. В руке он держал шляпу с большими перьями, а на боку — теперь уже только для украшения — висела шпага.
Леди Маргарет спустилась по лестнице.
— А, сэр Эндрю!
— Сэр Эндрю? — переспросила Кэмпион. Вашингтон кивнул.
— Король вознаградил меня за слепоту. Пенсия была бы полезнее, но в наши дни титулы дешевле. — Он повернулся к леди Маргарет. — Карета ждет вашу милость. Она вернется за нами.
— Но не слишком поспешно, Эндрю. Для Тоби и так все было слишком просто. Пусть немного помается.
Леди Маргарет произнесла это так, будто Тоби не терзался, пока его невеста была в руках врагов. Но не это привлекло внимание Кэмпион. В голосе леди Маргарет послышался отголосок, а может, и не только отголосок, теплого чувства. Она перевела взгляд с высокой женщины на коренастого мужчину и улыбнулась. Леди Маргарет заметила улыбку и фыркнула.