Страница:
— То есть сделать то, на что ты не имеешь ни малейшего права! Кто, черт подери, поверил в тебя и рискнул взять на работу, когда ты окончила свой идиотский колледж в Калифорнии и тебе позарез нужно было устроиться? И это тогда, когда у меня были двадцать человек на твое место!
— Ну, если быть точным, то брал меня на работу не ты, а Бутси Джейкобе.
— Только потому, что это я ей велел! Ты вообще-то представляешь себе, сколько времени и денег я в тебя вбухал, прежде чем ты стала продюсером? Я, между прочим, платил за псе твое обучение из своего кармана. И плевать мне, что ты работала по четырнадцать часов в сутки! Зато ты получила такую подготовку, какую мало кто имеет в нашем деле.
— Я все схватывала на лету. Я уже пять с половиной лет работаю на тебя, как каторжная, но даже в самом начале у меня все равно был талант, — произнесла Дэзи с вызовом. — Всегда был.
— Талант это еще не все. Кругом полно талантливых людей. Главное — уметь хорошо ориентироваться, и вот ты этому научилась. И как раз теперь ты собираешься уходить. У меня в голове не укладывается, как порядочный человек может так поступить. Чудовищная неблагодарность!
— Повторяю, мне нужно заработать много денег, Норт.
— Деньги… Деньги! Ты что, не знаешь, черт побери, что тебе платят как продюсеру по самой высокой категории?
— В таком случае добавь еще сотню долларов в день к моей ставке и найми продюсера от Боба Джиральди, Стива Хора или Салли Сафир. Ею, кстати, ты всегда восхищался.
— Но Салли партнер Ричарда Хаймана! Кто же может себе позволить это? — разозлившись, выпалил Норт.
— Однако Ричард, как видно, может, — спокойно глядя ему в глаза, парировала Дэзи.
— И ты, значит, думаешь, я тоже мог бы это сделать под давлением?
— Ничего я так не думаю. И не собираюсь на тебя давить, Норт. Я ухожу, чтобы заработать столько денег, сколько смогу. Боюсь, что другого шанса у меня не будет.
Лицо Норта расплылось в доверительной улыбке, чего Дэзи не видела уже несколько месяцев.
— О'кей, признаю, что конкурировать с «Элстри» я не могу. Честно говоря, я не понимаю, зачем тебе нужны все эти деньги, но я признаю и уважаю причину, которая побудила тебя принять это совершенно нелепое решение. Должно быть, она крайне важная. Хорошо, уходи на здоровье, Дэзи. Желаю тебе успеха. Но вот что я хочу тебе сказать: ты подумала о том, как это отразится на наших с тобой отношениях?
— А как это отразится? — спросила она с обманчивой мягкостью в голосе.
— Поскольку ты настаиваешь на уходе, многое теперь изменится.
Он взглянул на нее в упор, излучая весь свой шарм, неотразимый и обезоруживающий, которым умел мастерски пользоваться всякий раз, когда это необходимо.
— Значит, все? — невинным голосом поинтересовалась Дэзи.
— Вот дерьмо! Ненавижу такие разговоры, — не сдержался Норт. — Типично женская логика.
— Но ты же сам его начал. Послушай, Норт, то, что случилось в Венеции, должно было там же и закончиться — в тот день, когда прекратилась забастовка. Ты такой человек, что не выносишь бездействия. Поэтому-то между нами все и произошло. Но прошло уже несколько недель, и тебе это прекрасно известно. Зачем ворошить золу? Я ухожу, и тебе придется обойтись без меня. Ничего, ты сумеешь!
— Ты, черт подери, права. Я сумею!
Теперь он был в полной ярости, этот человек, которого никогда никто не подводил и уж тем более не бросал. Если нужно было кому-то уходить, то уходил всегда он. И на своих собственных условиях. Уходил с такой легкостью, словно срывал созревший плод. Прирученные им звери не смели огрызаться и никогда, ни разу не покидали клетки без его разрешения.
— Ничего, обойдемся… твою мать! — проорал он.
— У меня нет другого выхода. Поверь мне!
— Черта с два, нет!
Дэзи посмотрела на него с сочувствием. Она знала, что поступила правильно, не выдав тайны, не объяснив причин, заставивших ее принять предложение «Элстри». Та самая интуиция, которая там, в Венеции, в момент их близости удерживала ее от разговоров о самой себе и понуждала ограничиваться поверхностными ответами на его вопросы, по-прежнему подавала ей предупредительные сигналы. Норт был слишком суровым, слишком жестким и слишком поспешно отбрасывал все то, что не отвечало его представлению о совершенстве. Даже занимаясь с ней любовью, он почти не менялся в эти часы — или, во всяком случае, она этого не замечала. В нем не было глубинной нежности. Он всегда оставался напряженным как струна и не желал делать поблажки человеческой уязвимости. Он был лишен дара любви и понимания. Дэзи не хотела говорить об Амабель или Даниэль, чтобы, воспользовавшись ситуацией, оказать на него эмоциональное давление и добиться его прощения. Она не могла позволить себе обнажить перед ним свои личные проблемы ради того, чтобы добиться его согласия на то, на что у нее были собственные основания и права.
Дэзи стояла не двигаясь лицом к лицу с Нортоном, терпеливая, спокойная, ничего не требующая, но такая непреклонная и с таким чувством собственного достоинства, да еще во всеоружии своей красоты, что он вынужден был пустить в ход последнюю козырную карту.
— Надеюсь, ты понимаешь, что мы могли бы очень много значить друг для друга, Дэзи? У нас могли бы сложиться замечательные отношения.
Его голос и выражение лица, похоже, способны были укротить десять кобр, дюжину питонов и нескольких удавов, что покорно улеглись бы у его ног.
Дэзи выслушала его молча и надела пальто. Подойдя к двери, она обернулась:
— Норт, если бы ты очутился на необитаемом острове и без телефона, то ты сумел бы завязать роман и с кокосовой пальмой. Так мне кажется.
— Да, леди, я вижу, у вас серьезные проблемы. Не стесняйтесь, поведайте о них доктору, и он, то есть я вам помогу. — Он поудобнее устроил ее голову на своем плече и натянул покрывало.
— Ну, с одной стороны, Дэзи, которая станет богатой и знаменитой, превратится в звезду телерекламы. Это замечательно и великолепно, так что я прямо счастлива. А с другой стороны, моя мать, которая приезжает в Нью-Йорк, чтобы встретиться с твоей матерью, а твоя мать хочет встретиться с моей. Это ужасно и кошмарно, и от одной мысли об этом у меня начинает болеть живот.
— Но это же вполне естественно, что они хотят встретиться друг с другом, малыш. Ведь их дети собираются пожениться, вот им и любопытно познакомиться друг с другом. И потом, ты столько времени прятала меня от своей матери.
— Но нам-то зачем присутствовать при их встрече? Мы что, не можем просто заказать столик на двоих в приличном ресторане? И пусть они там познакомятся на здоровье, — предложила Кики с нервным смешком, делавшим ее голос похожим на голос десятилетнего ребенка.
— Я не знаю всех этих условностей, но уверен, что твое предложение абсолютно неприемлемо. Не смей даже думать о нем. Господи, ну до чего замечательно было бы на самом деле там не присутствовать! Элеонора Кавана, королева «Гросс-Пойнт кантри клаб», и Барбара Хаммерштейн, королева «Хармони клаб», куда ни одна из сторон не допускает представителей другой веры, разве только чисто символически, и то вряд ли, — и вдруг родственники.
— Люк, послушай, а ты должен будешь… то есть я хочу сказать, не собираешься ли ты?..
— Не стесняйся, спрашивай все, что хочешь, — подбодрил ее Люк.
—…не собираешься ли ты надеть… шляпу? На свадьбе… — докончила Кики.
— С чего ты взяла? Конечно, нет! Зачем? Если только тебе не кажется, что она будет мне к лицу. Вообще-то с моей бородой она должна смотреться роскошно. Какую шляпу взять — «дерби» или «хомбург»? Я же чертовски элегантен, так все говорят.
— Я просто думала, что ты должен, — проговорила Кики озадаченно.
— Да нет, если свадьба светская, это не обязательно, — рассмеялся Люк. — Но, конечно, дорогая, если ты настаиваешь, чтобы нас венчал раввин… Нет? Тогда мы смогли бы убежать — я бы тебя похитил.
— Что? Ты хочешь разбить сердце моей матери! Я у нее единственная дочь. Я же объясняла, почему нам надо ждать до лета с нашей свадьбой. Нужно ведь собрать приданое, организовать все эти вечеринки, как положено… Потом надо, что бы все мои кузины и кузены окончили учебный год, а то кое-кто не сможет прийти на свадьбу.
— Боже, страшно подумать о таком! — вздохнул Люк, дав понять, что примирился с подобной отсрочкой.
— И потом, у меня на свадьбе непременно должны присутствовать восемь подружек невесты! А Дэзи будет моей свидетельницей. Что касается моих братьев, то им отведена роль шаферов. Тебе придется раздобыть где-то еще шестерых, слышишь? Ну, епископа, конечно, у нас не будет. Но они мне никогда не нравились. Мать довольно легко согласилась на гражданский обряд. А ведь она планировала мою свадьбу во всех деталях еще со времен моей конфирмации…
— Да, вряд ли она могла помыслить о такой свадьбе, — рассмеялся Люк не без некоторого торжества. — Мы все должны учиться веротерпимости, — заключил он с интонацией ментора, в то же время соображая, где бы ему раздобыть шестерых свидетелей. Надо ведь, чтобы у них был, черт подери, презентабельный вид! Да его же засмеют в Директорском клубе…
— Да ну тебя ко всем чертям, Люк Хаммерштейн!
— Пойду с удовольствием. Особенно если ты положишь свою маленькую ручку вот сюда, сама знаешь куда, и погладишь…
Два для спустя ровно в час пополудни дрожащая от волнения, в строгом костюме, Кики вошла в зал ресторана «Ля Грэнуй», сопровождая свою величественную и все еще красивую мать. Они с Люком выбрали этот самый элегантный нью-йоркский ресторан в надежде, что его атмосфера смягчит сердца двух леди-драконов. Ведь в распоряжении обеих окажется, по крайней мере, минут по десять, чтобы поболтать на посторонние темы, например, о цветах на их столике, и еще по двадцать, как считал Люк, чтобы изучить меню. Люк уже сидел рядом со своей матерью, миловидной моложавой дамой в небольшой аккуратной шляпке. Шляпка, которая дала понять всему Гросс-Пойнту, кто такая Барбара Фишбах Хам-мерштейн. При появлении Кики и Элеоноры Кавана, поражавшей своей осанкой и представительностью, Люк и его мать поднялись со своих мест.
— Мама, — одновременно произнесли Люк и Кики и тут же оба умолкли.
Наконец первой заговорила Кики:
— Мама, это мама Люка… — От волнения еле шевеля трясущимися губами, она забыла фамилию Люка.
Элеонора Кавана протянула руку, вглядываясь в лицо женщины напротив близорукими глазами — носить очки она категорически отказывалась. Затем она неожиданно всплеснула руками:
— Бобби? Неужели это ты, Бобби? Бобби Фишбах?
— О господи! Элли! Элли Уильяме! Я бы все равно тебя узнала, ты ни капельки не изменилась! — воскликнула Барбара Хаммерштейн, пораженная и обрадованная одновременно.
— О, Бобби! — И мать Кики бросилась в раскрытые объятия матери Люка. — Бобби, дорогая! А я все думала, где ты, что с тобой?
— Ты никогда не отвечала на мои письма, Элли, — со слезами на глазах проговорила Барбара Хаммерштейн.
— Родители все время переезжали с одного места на другое, и я не получила ни одного твоего письма. Думала, ты меня забыла.
— Забыть свою лучшую подругу? — спросила мать Люка, промокая глаза. — Никогда!
— Когда все это было? — ошарашенный, спросил Люк. — Как же вы по именам-то сразу не догадались?
— Это было в Скарсдэйле — мы вместе кончали десятый класс, — с чувством произнесла Элеонора Кавана. — Потом дедушка разорился. Мы продали дом и уехали… Ради бога, Люк, не обращайте внимания… О, Бобби, как же это прекрасно! Но дай-ка мне лучше поцеловать твоего сына! Ведь он скоро станет моим аидем! — воскликнула миссис Кавана, с гордостью вставив словечко на идиш, освоенное совсем недавно и обозначавшее «зять».
— Твоим кем? — не веря своим ушам, переспросила миссис Хаммерштейн.
— Нам нельзя терять ни одного дня, — уверенно заявил Патрик. — Косметическая и парфюмерная промышленность приносит десятки миллиардов прибыли в год, и треть всей выручки падает на период между Днем благодарения и Рождеством. В этом году наша продукция должна появиться в магазинах до Дня благодарения, если мы хотим не то чтобы получить прибыль, а хотя бы возместить расходы. Чтобы начать новую рекламную кампанию в сентябре, у нас остается всего семь месяцев.
— У нас явно недостаточно времени, Пэт, — возразил Хилли Биджур. — Давайте посмотрим, что вы предлагаете: новая упаковка, новые рекламные ролики, новая реклама в прессе, совершенно новый подход к покупателю…
— Хилли, но у нас ведь кое-что есть, — перебил его Патрик. — Мы имеем основной ассортимент по косметике, выработали главное направление. В сущности, нам ничего не надо менять, кроме упаковки. Изделия прекрасны. Вся беда в том, что они не продаются. Пока. Каналы у нас есть. У «Элстри» — пять тысяч точек розничной торговли. Все дело в обрамлении — это как глазурь на торте.
— А новый аромат духов «Элстри», это же чудо! И у этого чуда даже не было названия! Теперь новые духи получат его — «Княжна Дэзи». Моя собака и то он них без ума! Еще бы, попробовала бы она не полюбить «Княжну Дэзи», когда фунт жасминовой эссенции идет по четыре тысячи долларов! Нам остается только добиться, чтобы женщины разнюхали наши духи и распробовали нашу косметику, — и тогда дело сделано. Они станут нашими постоянными покупательницами.
— Пэт, — вступил в разговор Яред Тернер, отвечавший за маркетинг, — вы еще не сказали нам, сколько денег вы отвели на рекламу.
— В среднем принято тратить на рекламу до десяти процентов от каждого доллара, полученного за счет розницы. Так вот, я намерен поднять этот процент вдвое. По моим подсчетам, мы вложим двадцать миллионов долларов в рекламу духов и косметики с нашим новым символом — «Княжна Дэзи».
Ну, понеслось… подумал Хилли Биджур. Интересно, а не ищет ли еще «Нортон Саймон инкорпорейтед» кого-нибудь, чтобы вытащить из болота «Макс Фактор»? По сравнению с той трясиной, в какой окажется «Элстри», там вообще нечего будет делать.
— Итак, двадцать миллионов долларов? — уточнил Люк, поглаживая бороду.
— Да, — подтвердил Шеннон, — и треть из этой суммы уже до Рождества.
— Но, Пэт, — продолжал упорствовать Тернер с отчаянной решимостью человека, отказывающегося от повязки на глазах в момент расстрела, — а что, если нам не удастся спасти «Элстри»? Мы же потеряем, черт подери, кругленькую сумму!
— Вот именно. И тогда акционеры зажарят меня на сковородке! — радостно согласился Шеннон. — На медленном огне.
— Кое-что мы сможем сэкономить на упаковке, — поспешил прийти на помощь патрону Хилли Биджур. — Мы вложили чертовски много денег в упаковку за прошлый год. Может, частично ее используем, чтобы зря не пропадала?
— Хилли, мы начинаем абсолютно новую линию. Отныне «Княжна Дэзи» — и ничего больше. Пути назад нет! — оборвал его Шеннон. — Благодарю, что ты так беспокоишься об экономии средств компании, но сейчас не тот случай, чтобы экономить. Собери всех дизайнеров из отдела упаковок и скажи: пусть сидят хоть до посинения, пока не придумают то, что надо. Это должно быть настолько классным, чтоб слезу вышибало. Тратьте любые деньги, но пусть новая упаковка отразит сущность самой Дэзи — никакого модерна, никакого космического века, никаких фокусов.
— Вот-вот, Пэт, — заулыбался Хилли Биджур, подумав, что теперь, после смерти Чарлза Ревсона, самое время попытаться устроиться на работу в «Ревлон». Если придется, можно пойти даже и на потерю в зарплате. — Отразит сущность самой Дэзи…
«Сущность! — со злостью пробурчал он сам себе под нос. — Эта девчонка в рабочем комбинезоне! Куда, мать твою, подевались ее фото?»
— У нас тоже появилась парочка идей — после той последней встречи с Нортом, — заметил Люк. — Мы говорили тогда, что в новом образе непременно должны присутствовать романтика, великолепие и все качества звезды. Поскольку теперь мы будем работать с Дэзи, то мы решили, что подойдет, как его назвал Оскар, «романовский стиль». Дэзи — княжна, и она должна выглядеть так, как выглядела бы перед их революцией. Одетая по дворцовой моде того времени и с царскими драгоценностями.
— Уж простите, Люк, на мой вкус, это явный перебор. Мне бы хотелось все-таки, чтобы она была ближе к современной покупательнице, — выпалил Шеннон.
— Я так и думал, что вам этого захочется, — улыбнулся Люк, который всегда начинал с наиболее уязвимого варианта. — Наша следующая идея, — продолжал он без перехода, — заключается в том, чтобы приблизить ее к современности, но так, чтобы это отвечало сокровенному извечному желанию каждой женщины нравиться мужчине. Мы снимем на пленку бальный зал или, скажем, диско и покажем все эпохи танца. Дадим панорамный вид сверху, а затем камера сделает наезд на Дэзи, и мы возьмем ее крупным планом: вот она танцует, волосы развеваются, она сияет, она чувственно отдается музыке. Она — сама душа танца. А потом…
— Весьма сожалею, Люк, — снова оборвал его Шеннон, — но и эта идея тоже не по мне. Будь на месте Дэзи обычная модель — все было бы в порядке. Но вы забыли, что Дэзи — княжна, а когда имеешь дело с породой, то надо подчеркивать малейшее проявление аристократизма. И вся эта чувственность, о которой тут шла речь, отнюдь не поможет нам взять верную ноту, как мне представляется.
При этих словах Шеннон заметно нахмурился. Он стоял, прислонившись к стене: все кресла в его офисе были заняты, кроме одного — того, что находилось у его рабочего стола, но в него Патрик садился только тогда, когда оставался у себя в кабинете один. Сейчас он чем-то напоминал ошалевшего от занятий студента — растрепанные черные волосы в беспорядке падают на прорезанный морщинами лоб; голубые глаза смотрят озабоченно; уголки широкого рта опущены и напряженно застыли до той поры, когда разрешится наконец мучившая его проблема, отодвинувшая на задний план все другие заботы.
— Но у нас имеется и третий вариант, — невозмутимо продолжал Люк, — который лично мне представляется, пожалуй, наиболее привлекательным…
Сказать по правде, в случае необходимости он мог бы выложить не только третий, но и тридцатый вариант. Пятнадцать процентов от тридцати миллионов составляли как-никак три миллиона долларов, а такие заказы на дороге не валяются, и Шеннон, разумеется, вправе рассчитывать не на хилую струйку, а на целый фонтан идей от рекламного агентства.
— Я весь внимание… — отозвался Патрик.
— Итак, Дэзи — аристократка. Американцы же воспринимают аристократов, точнее, заморских аристократов в двух планах. Они либо председательствуют на всяких официальных мероприятиях — а это всегда скука, — либо развлекаются в свое удовольствие. Считается, что они богаты и ни в чем себе не отказывают. Я склоняюсь к тому, чтобы послать Дэзи путешествовать по миру. Пусть она побывает везде, куда слетаются самые знатные. Это, скажем, Сент-Мориц или любимое местопребывание принца Ага-хана — Коста-Смерелда. Во всех этих местах Дэзи будет общаться с себе подобными — и соответственно одеваться. А мы будем снимать ее там: в горнолыжном костюме, в мехах, в бикини, во французских туалетах от кутюр и огромных шляпах… Она будет жить сказочной жизнью, но благодаря ее происхождению это будет правдой, а не сказкой в глазах американок. Вот тут-то мы и удовлетворим их тягу к роскошной жизни… Дэзи будет делать это вместо них. Так что, когда наши американки купят духи или косметику «Элстри», роскошь коснется и их, так сказать, снизойдет…
В комнате повисла тишина — все напряженно ждали, как воспримет Шеннон эту новую идею Люка. Хелен Штраус хотя и была директором «Элстри» по рекламе, понимала, однако, что и на сей раз ей лучше промолчать, ибо решение опять примут без нее.
— Это хорошая идея, Люк… но она меня пугает. Дело в том, что в глазах американцев вся эта аристократическая публика только и знает, что перелетать с места на место на реактивных лайнерах. Так вот, эту публику воспринимают как бездельников. Да, богатые и в основной массе уже пожилые прожигатели жизни. Если мы все время будем показывать нашу Дэзи в кругу этих людей, то клиенты будут воспринимать ее точно так же. Мне кажется, мы вызовем в сердцах потребительниц чувство зависти. А в этом случае маловероятно, что они захотят покупать духи и косметику, напоминающие им о той, кому они завидуют. Разве не так? Ведь половина наших будущих потенциальных клиенток работают, а вторая половина — это домохозяйки или студентки. Богатые бездельники — это не для них и не про них! Вместе с тем, как я сказал, сама идея представить Дэзи настоящей аристократкой мне импонирует. Собственно говоря, именно поэтому корпорация и остановила на ней свой выбор. Но давайте подчеркнем это в ней более тонко. Нужен какой-то другой ход. Мне почему-то все время видится Англия. Дэзи должна быть там. Сам не знаю, откуда у меня возникло подобное представление.
— Думаю, потому, что у нее до сих пор сохранился, правда в очень незначительном виде, британский акцент. Ведь до пятнадцати лет она воспитывалась в Британии как-никак, — счел нужным проинформировать Шеннона Люк.
— А откуда вам известны такие подробности? — спросил Патрик с неожиданно прозвучавшей в голосе подозрительностью, удивившей даже его самого.
— Я просто помолвлен… хм-м… помолвлен с ее подругой, с которой они вместе живут, — не без доли смущения заметил Люк.
— Что, с подругой из Гросс-Пойнта?
— Да, — подтвердил он.
— Кики Кавана? «Юнайтед моторе»? Что ж, мои поздравления, Хаммерштейн. Великолепно!
Взоры всех, кто был в комнате, устремились на Люка, и каждый подумал: Кавана… Детройт… «Юнайтед моторс»… Везет же некоторым! Конечно, каждый знал, что Люк, как говорится, парень — не промах, но чтобы до такой степени?
Раздосадованный, Люк поспешил вернуться к теме беседы:
— Итак, мистер Шеннон, вы сказали Англия?
— Да. Именно Англия. И замки. В обязательном порядке замки! И чтобы Дэзи, например, на скаку подъезжала к воротам. А ездить верхом она умеет, как никакая другая фотомодель в мире. Или, скажем, гуляла с собаками в саду, а замок был бы на заднем плане как фон…
— Собака породы корги. У английской королевы всегда были именно корги. Эту породу королевские особы просто обожают, — вставила Кэндис Блюм.
— Шотландская овчарка. Или даже две, — мечтательно заметил Шеннон, ко всеобщему изумлению.
— Которая будет есть клубнику со сметаной на газоне, — подхватил Оскар Пэттисон. — На фоне замка, конечно.
— Прекрасно. Весьма ценное предложение, — согласился Шеннон. — Да, да, свежий воздух, Англия, замки — и еще, может быть, какой-то молодой человек рядом. Обязательно. И не какая-нибудь очередная фотомодель мужского пола, а настоящий лорд, только не спесивый тип. Главное — замок… Все остальное будет зависеть от самой Дэзи. Я имею в виду романтику, красоту и великолепие. Какая женщина не мечтала бы жить в замке, быть принцессой — пусть не на всю жизнь, но хоть разок, — произнес Шеннон, наконец-то явно удовлетворенный. — И поскольку она американка, они могут ассоциировать себя с ней. Да, к тому времени, когда рекламная кампания наберет полные обороты, вся страна уже должна знать, что она — одна из американских женщин-служащих, и в то же время — княжна.
— Кэндис, — произнес Патрик, оборачиваясь к своей сотруднице, отвечавшей за связи с общественностью, — твоя задача позаботиться об этом. Я хочу, чтобы мы организовали для Дэзи рекламу такого размаха, которого у нас никогда раньше не было. Устрой сказочный прием, чтобы можно было представить ее прессе накануне того, как в продажу поступят новые духи. Используй все свои контакты — пусть в газетах и журналах появятся как можно больше интервью и фото. Пресса на это клюнет — ведь достаточно лишь намекнуть, кто были ее родители. Кроме того, она несет в себе элемент некой загадочности. Но я не хочу, чтобы вы просто так сидели и ждали, пока газетчики сами придут к вам. Нет, надо проявить настойчивость, как бывает, когда речь идет о проталкивании в прессу человека, абсолютно никому не известного. Конечно, материалы с ней должны появиться в «Вуменс веар», «Вог» и «Базаар», «Гуд хаус», «Джорнэл», «Космо». Но больше всего я помышляю о журнале «Пипл» — там перед Рождеством должна быть обложка с портретом Дэзи. Я на это рассчитываю, учти!
Кэндис Блюм ограничилась кивком головы в знак согласия.
Люк, в свою очередь, не мог не задуматься о том, что ему впервые приходится создавать рекламу при столь активном участии спонсора — причем с самого начала!
— Мистер Шеннон, — начал он, — тут возникает одна весьма важная проблема. «Элстри» выпускает и другие духи, находящие сбыт в Америке. Так вот, американки имеют обыкновение относиться к своим духам как к предмету искусства. Они покупают флакон или получают в подарок, а пользуются им только в исключительных случаях. Или даже вообще держат его, ни разу не открыв, как украшение своего туалетного столика. В этом плане они отличаются от жительниц Европы: те постоянно пользуются духами, поэтому часто покупают новые. Косметика — другое дело. Тут американки идут впереди, но в отношении духов — нет. Это для них скорее как шампанское, которое откупоривают не слишком часто, а отнюдь не белое вино, которое употребляют постоянно. Мы еще не обсудили, в каком тоне будут составлены рекламные тексты, представляющие «Княжну Дэзи». Я хотел бы видеть всего одну строчку в телерекламе и рекламных объявлениях в печати. Эта строчка в устах Дэзи прозвучит убедительно — для этого ей вовсе не надо быть актрисой.
— Ну, если быть точным, то брал меня на работу не ты, а Бутси Джейкобе.
— Только потому, что это я ей велел! Ты вообще-то представляешь себе, сколько времени и денег я в тебя вбухал, прежде чем ты стала продюсером? Я, между прочим, платил за псе твое обучение из своего кармана. И плевать мне, что ты работала по четырнадцать часов в сутки! Зато ты получила такую подготовку, какую мало кто имеет в нашем деле.
— Я все схватывала на лету. Я уже пять с половиной лет работаю на тебя, как каторжная, но даже в самом начале у меня все равно был талант, — произнесла Дэзи с вызовом. — Всегда был.
— Талант это еще не все. Кругом полно талантливых людей. Главное — уметь хорошо ориентироваться, и вот ты этому научилась. И как раз теперь ты собираешься уходить. У меня в голове не укладывается, как порядочный человек может так поступить. Чудовищная неблагодарность!
— Повторяю, мне нужно заработать много денег, Норт.
— Деньги… Деньги! Ты что, не знаешь, черт побери, что тебе платят как продюсеру по самой высокой категории?
— В таком случае добавь еще сотню долларов в день к моей ставке и найми продюсера от Боба Джиральди, Стива Хора или Салли Сафир. Ею, кстати, ты всегда восхищался.
— Но Салли партнер Ричарда Хаймана! Кто же может себе позволить это? — разозлившись, выпалил Норт.
— Однако Ричард, как видно, может, — спокойно глядя ему в глаза, парировала Дэзи.
— И ты, значит, думаешь, я тоже мог бы это сделать под давлением?
— Ничего я так не думаю. И не собираюсь на тебя давить, Норт. Я ухожу, чтобы заработать столько денег, сколько смогу. Боюсь, что другого шанса у меня не будет.
Лицо Норта расплылось в доверительной улыбке, чего Дэзи не видела уже несколько месяцев.
— О'кей, признаю, что конкурировать с «Элстри» я не могу. Честно говоря, я не понимаю, зачем тебе нужны все эти деньги, но я признаю и уважаю причину, которая побудила тебя принять это совершенно нелепое решение. Должно быть, она крайне важная. Хорошо, уходи на здоровье, Дэзи. Желаю тебе успеха. Но вот что я хочу тебе сказать: ты подумала о том, как это отразится на наших с тобой отношениях?
— А как это отразится? — спросила она с обманчивой мягкостью в голосе.
— Поскольку ты настаиваешь на уходе, многое теперь изменится.
Он взглянул на нее в упор, излучая весь свой шарм, неотразимый и обезоруживающий, которым умел мастерски пользоваться всякий раз, когда это необходимо.
— Значит, все? — невинным голосом поинтересовалась Дэзи.
— Вот дерьмо! Ненавижу такие разговоры, — не сдержался Норт. — Типично женская логика.
— Но ты же сам его начал. Послушай, Норт, то, что случилось в Венеции, должно было там же и закончиться — в тот день, когда прекратилась забастовка. Ты такой человек, что не выносишь бездействия. Поэтому-то между нами все и произошло. Но прошло уже несколько недель, и тебе это прекрасно известно. Зачем ворошить золу? Я ухожу, и тебе придется обойтись без меня. Ничего, ты сумеешь!
— Ты, черт подери, права. Я сумею!
Теперь он был в полной ярости, этот человек, которого никогда никто не подводил и уж тем более не бросал. Если нужно было кому-то уходить, то уходил всегда он. И на своих собственных условиях. Уходил с такой легкостью, словно срывал созревший плод. Прирученные им звери не смели огрызаться и никогда, ни разу не покидали клетки без его разрешения.
— Ничего, обойдемся… твою мать! — проорал он.
— У меня нет другого выхода. Поверь мне!
— Черта с два, нет!
Дэзи посмотрела на него с сочувствием. Она знала, что поступила правильно, не выдав тайны, не объяснив причин, заставивших ее принять предложение «Элстри». Та самая интуиция, которая там, в Венеции, в момент их близости удерживала ее от разговоров о самой себе и понуждала ограничиваться поверхностными ответами на его вопросы, по-прежнему подавала ей предупредительные сигналы. Норт был слишком суровым, слишком жестким и слишком поспешно отбрасывал все то, что не отвечало его представлению о совершенстве. Даже занимаясь с ней любовью, он почти не менялся в эти часы — или, во всяком случае, она этого не замечала. В нем не было глубинной нежности. Он всегда оставался напряженным как струна и не желал делать поблажки человеческой уязвимости. Он был лишен дара любви и понимания. Дэзи не хотела говорить об Амабель или Даниэль, чтобы, воспользовавшись ситуацией, оказать на него эмоциональное давление и добиться его прощения. Она не могла позволить себе обнажить перед ним свои личные проблемы ради того, чтобы добиться его согласия на то, на что у нее были собственные основания и права.
Дэзи стояла не двигаясь лицом к лицу с Нортоном, терпеливая, спокойная, ничего не требующая, но такая непреклонная и с таким чувством собственного достоинства, да еще во всеоружии своей красоты, что он вынужден был пустить в ход последнюю козырную карту.
— Надеюсь, ты понимаешь, что мы могли бы очень много значить друг для друга, Дэзи? У нас могли бы сложиться замечательные отношения.
Его голос и выражение лица, похоже, способны были укротить десять кобр, дюжину питонов и нескольких удавов, что покорно улеглись бы у его ног.
Дэзи выслушала его молча и надела пальто. Подойдя к двери, она обернулась:
— Норт, если бы ты очутился на необитаемом острове и без телефона, то ты сумел бы завязать роман и с кокосовой пальмой. Так мне кажется.
* * *
— Не знаю, чему больше радоваться, — произнесла Кики. — У меня, по-моему, скоро будет нервный срыв на этой почве. — Потрепав Люка по бороде, она спросила: — А ты знаешь, что у тебя глаза цвета зеленого винограда?— Да, леди, я вижу, у вас серьезные проблемы. Не стесняйтесь, поведайте о них доктору, и он, то есть я вам помогу. — Он поудобнее устроил ее голову на своем плече и натянул покрывало.
— Ну, с одной стороны, Дэзи, которая станет богатой и знаменитой, превратится в звезду телерекламы. Это замечательно и великолепно, так что я прямо счастлива. А с другой стороны, моя мать, которая приезжает в Нью-Йорк, чтобы встретиться с твоей матерью, а твоя мать хочет встретиться с моей. Это ужасно и кошмарно, и от одной мысли об этом у меня начинает болеть живот.
— Но это же вполне естественно, что они хотят встретиться друг с другом, малыш. Ведь их дети собираются пожениться, вот им и любопытно познакомиться друг с другом. И потом, ты столько времени прятала меня от своей матери.
— Но нам-то зачем присутствовать при их встрече? Мы что, не можем просто заказать столик на двоих в приличном ресторане? И пусть они там познакомятся на здоровье, — предложила Кики с нервным смешком, делавшим ее голос похожим на голос десятилетнего ребенка.
— Я не знаю всех этих условностей, но уверен, что твое предложение абсолютно неприемлемо. Не смей даже думать о нем. Господи, ну до чего замечательно было бы на самом деле там не присутствовать! Элеонора Кавана, королева «Гросс-Пойнт кантри клаб», и Барбара Хаммерштейн, королева «Хармони клаб», куда ни одна из сторон не допускает представителей другой веры, разве только чисто символически, и то вряд ли, — и вдруг родственники.
— Люк, послушай, а ты должен будешь… то есть я хочу сказать, не собираешься ли ты?..
— Не стесняйся, спрашивай все, что хочешь, — подбодрил ее Люк.
—…не собираешься ли ты надеть… шляпу? На свадьбе… — докончила Кики.
— С чего ты взяла? Конечно, нет! Зачем? Если только тебе не кажется, что она будет мне к лицу. Вообще-то с моей бородой она должна смотреться роскошно. Какую шляпу взять — «дерби» или «хомбург»? Я же чертовски элегантен, так все говорят.
— Я просто думала, что ты должен, — проговорила Кики озадаченно.
— Да нет, если свадьба светская, это не обязательно, — рассмеялся Люк. — Но, конечно, дорогая, если ты настаиваешь, чтобы нас венчал раввин… Нет? Тогда мы смогли бы убежать — я бы тебя похитил.
— Что? Ты хочешь разбить сердце моей матери! Я у нее единственная дочь. Я же объясняла, почему нам надо ждать до лета с нашей свадьбой. Нужно ведь собрать приданое, организовать все эти вечеринки, как положено… Потом надо, что бы все мои кузины и кузены окончили учебный год, а то кое-кто не сможет прийти на свадьбу.
— Боже, страшно подумать о таком! — вздохнул Люк, дав понять, что примирился с подобной отсрочкой.
— И потом, у меня на свадьбе непременно должны присутствовать восемь подружек невесты! А Дэзи будет моей свидетельницей. Что касается моих братьев, то им отведена роль шаферов. Тебе придется раздобыть где-то еще шестерых, слышишь? Ну, епископа, конечно, у нас не будет. Но они мне никогда не нравились. Мать довольно легко согласилась на гражданский обряд. А ведь она планировала мою свадьбу во всех деталях еще со времен моей конфирмации…
— Да, вряд ли она могла помыслить о такой свадьбе, — рассмеялся Люк не без некоторого торжества. — Мы все должны учиться веротерпимости, — заключил он с интонацией ментора, в то же время соображая, где бы ему раздобыть шестерых свидетелей. Надо ведь, чтобы у них был, черт подери, презентабельный вид! Да его же засмеют в Директорском клубе…
— Да ну тебя ко всем чертям, Люк Хаммерштейн!
— Пойду с удовольствием. Особенно если ты положишь свою маленькую ручку вот сюда, сама знаешь куда, и погладишь…
Два для спустя ровно в час пополудни дрожащая от волнения, в строгом костюме, Кики вошла в зал ресторана «Ля Грэнуй», сопровождая свою величественную и все еще красивую мать. Они с Люком выбрали этот самый элегантный нью-йоркский ресторан в надежде, что его атмосфера смягчит сердца двух леди-драконов. Ведь в распоряжении обеих окажется, по крайней мере, минут по десять, чтобы поболтать на посторонние темы, например, о цветах на их столике, и еще по двадцать, как считал Люк, чтобы изучить меню. Люк уже сидел рядом со своей матерью, миловидной моложавой дамой в небольшой аккуратной шляпке. Шляпка, которая дала понять всему Гросс-Пойнту, кто такая Барбара Фишбах Хам-мерштейн. При появлении Кики и Элеоноры Кавана, поражавшей своей осанкой и представительностью, Люк и его мать поднялись со своих мест.
— Мама, — одновременно произнесли Люк и Кики и тут же оба умолкли.
Наконец первой заговорила Кики:
— Мама, это мама Люка… — От волнения еле шевеля трясущимися губами, она забыла фамилию Люка.
Элеонора Кавана протянула руку, вглядываясь в лицо женщины напротив близорукими глазами — носить очки она категорически отказывалась. Затем она неожиданно всплеснула руками:
— Бобби? Неужели это ты, Бобби? Бобби Фишбах?
— О господи! Элли! Элли Уильяме! Я бы все равно тебя узнала, ты ни капельки не изменилась! — воскликнула Барбара Хаммерштейн, пораженная и обрадованная одновременно.
— О, Бобби! — И мать Кики бросилась в раскрытые объятия матери Люка. — Бобби, дорогая! А я все думала, где ты, что с тобой?
— Ты никогда не отвечала на мои письма, Элли, — со слезами на глазах проговорила Барбара Хаммерштейн.
— Родители все время переезжали с одного места на другое, и я не получила ни одного твоего письма. Думала, ты меня забыла.
— Забыть свою лучшую подругу? — спросила мать Люка, промокая глаза. — Никогда!
— Когда все это было? — ошарашенный, спросил Люк. — Как же вы по именам-то сразу не догадались?
— Это было в Скарсдэйле — мы вместе кончали десятый класс, — с чувством произнесла Элеонора Кавана. — Потом дедушка разорился. Мы продали дом и уехали… Ради бога, Люк, не обращайте внимания… О, Бобби, как же это прекрасно! Но дай-ка мне лучше поцеловать твоего сына! Ведь он скоро станет моим аидем! — воскликнула миссис Кавана, с гордостью вставив словечко на идиш, освоенное совсем недавно и обозначавшее «зять».
— Твоим кем? — не веря своим ушам, переспросила миссис Хаммерштейн.
* * *
Патрик Шеннон расхаживал взад-вперед по кафельному полу своего офиса. Прошел день после того, как он получил согласие Дэзи, и он поспешил собрать вместе всех тех, кто будет заниматься проведением в жизнь новой рекламной кампании — тех самых людей из «Элстри» и агентства, кто присутствовал на производственном совещании в студии у Норта.— Нам нельзя терять ни одного дня, — уверенно заявил Патрик. — Косметическая и парфюмерная промышленность приносит десятки миллиардов прибыли в год, и треть всей выручки падает на период между Днем благодарения и Рождеством. В этом году наша продукция должна появиться в магазинах до Дня благодарения, если мы хотим не то чтобы получить прибыль, а хотя бы возместить расходы. Чтобы начать новую рекламную кампанию в сентябре, у нас остается всего семь месяцев.
— У нас явно недостаточно времени, Пэт, — возразил Хилли Биджур. — Давайте посмотрим, что вы предлагаете: новая упаковка, новые рекламные ролики, новая реклама в прессе, совершенно новый подход к покупателю…
— Хилли, но у нас ведь кое-что есть, — перебил его Патрик. — Мы имеем основной ассортимент по косметике, выработали главное направление. В сущности, нам ничего не надо менять, кроме упаковки. Изделия прекрасны. Вся беда в том, что они не продаются. Пока. Каналы у нас есть. У «Элстри» — пять тысяч точек розничной торговли. Все дело в обрамлении — это как глазурь на торте.
— А новый аромат духов «Элстри», это же чудо! И у этого чуда даже не было названия! Теперь новые духи получат его — «Княжна Дэзи». Моя собака и то он них без ума! Еще бы, попробовала бы она не полюбить «Княжну Дэзи», когда фунт жасминовой эссенции идет по четыре тысячи долларов! Нам остается только добиться, чтобы женщины разнюхали наши духи и распробовали нашу косметику, — и тогда дело сделано. Они станут нашими постоянными покупательницами.
— Пэт, — вступил в разговор Яред Тернер, отвечавший за маркетинг, — вы еще не сказали нам, сколько денег вы отвели на рекламу.
— В среднем принято тратить на рекламу до десяти процентов от каждого доллара, полученного за счет розницы. Так вот, я намерен поднять этот процент вдвое. По моим подсчетам, мы вложим двадцать миллионов долларов в рекламу духов и косметики с нашим новым символом — «Княжна Дэзи».
Ну, понеслось… подумал Хилли Биджур. Интересно, а не ищет ли еще «Нортон Саймон инкорпорейтед» кого-нибудь, чтобы вытащить из болота «Макс Фактор»? По сравнению с той трясиной, в какой окажется «Элстри», там вообще нечего будет делать.
— Итак, двадцать миллионов долларов? — уточнил Люк, поглаживая бороду.
— Да, — подтвердил Шеннон, — и треть из этой суммы уже до Рождества.
— Но, Пэт, — продолжал упорствовать Тернер с отчаянной решимостью человека, отказывающегося от повязки на глазах в момент расстрела, — а что, если нам не удастся спасти «Элстри»? Мы же потеряем, черт подери, кругленькую сумму!
— Вот именно. И тогда акционеры зажарят меня на сковородке! — радостно согласился Шеннон. — На медленном огне.
— Кое-что мы сможем сэкономить на упаковке, — поспешил прийти на помощь патрону Хилли Биджур. — Мы вложили чертовски много денег в упаковку за прошлый год. Может, частично ее используем, чтобы зря не пропадала?
— Хилли, мы начинаем абсолютно новую линию. Отныне «Княжна Дэзи» — и ничего больше. Пути назад нет! — оборвал его Шеннон. — Благодарю, что ты так беспокоишься об экономии средств компании, но сейчас не тот случай, чтобы экономить. Собери всех дизайнеров из отдела упаковок и скажи: пусть сидят хоть до посинения, пока не придумают то, что надо. Это должно быть настолько классным, чтоб слезу вышибало. Тратьте любые деньги, но пусть новая упаковка отразит сущность самой Дэзи — никакого модерна, никакого космического века, никаких фокусов.
— Вот-вот, Пэт, — заулыбался Хилли Биджур, подумав, что теперь, после смерти Чарлза Ревсона, самое время попытаться устроиться на работу в «Ревлон». Если придется, можно пойти даже и на потерю в зарплате. — Отразит сущность самой Дэзи…
«Сущность! — со злостью пробурчал он сам себе под нос. — Эта девчонка в рабочем комбинезоне! Куда, мать твою, подевались ее фото?»
— У нас тоже появилась парочка идей — после той последней встречи с Нортом, — заметил Люк. — Мы говорили тогда, что в новом образе непременно должны присутствовать романтика, великолепие и все качества звезды. Поскольку теперь мы будем работать с Дэзи, то мы решили, что подойдет, как его назвал Оскар, «романовский стиль». Дэзи — княжна, и она должна выглядеть так, как выглядела бы перед их революцией. Одетая по дворцовой моде того времени и с царскими драгоценностями.
— Уж простите, Люк, на мой вкус, это явный перебор. Мне бы хотелось все-таки, чтобы она была ближе к современной покупательнице, — выпалил Шеннон.
— Я так и думал, что вам этого захочется, — улыбнулся Люк, который всегда начинал с наиболее уязвимого варианта. — Наша следующая идея, — продолжал он без перехода, — заключается в том, чтобы приблизить ее к современности, но так, чтобы это отвечало сокровенному извечному желанию каждой женщины нравиться мужчине. Мы снимем на пленку бальный зал или, скажем, диско и покажем все эпохи танца. Дадим панорамный вид сверху, а затем камера сделает наезд на Дэзи, и мы возьмем ее крупным планом: вот она танцует, волосы развеваются, она сияет, она чувственно отдается музыке. Она — сама душа танца. А потом…
— Весьма сожалею, Люк, — снова оборвал его Шеннон, — но и эта идея тоже не по мне. Будь на месте Дэзи обычная модель — все было бы в порядке. Но вы забыли, что Дэзи — княжна, а когда имеешь дело с породой, то надо подчеркивать малейшее проявление аристократизма. И вся эта чувственность, о которой тут шла речь, отнюдь не поможет нам взять верную ноту, как мне представляется.
При этих словах Шеннон заметно нахмурился. Он стоял, прислонившись к стене: все кресла в его офисе были заняты, кроме одного — того, что находилось у его рабочего стола, но в него Патрик садился только тогда, когда оставался у себя в кабинете один. Сейчас он чем-то напоминал ошалевшего от занятий студента — растрепанные черные волосы в беспорядке падают на прорезанный морщинами лоб; голубые глаза смотрят озабоченно; уголки широкого рта опущены и напряженно застыли до той поры, когда разрешится наконец мучившая его проблема, отодвинувшая на задний план все другие заботы.
— Но у нас имеется и третий вариант, — невозмутимо продолжал Люк, — который лично мне представляется, пожалуй, наиболее привлекательным…
Сказать по правде, в случае необходимости он мог бы выложить не только третий, но и тридцатый вариант. Пятнадцать процентов от тридцати миллионов составляли как-никак три миллиона долларов, а такие заказы на дороге не валяются, и Шеннон, разумеется, вправе рассчитывать не на хилую струйку, а на целый фонтан идей от рекламного агентства.
— Я весь внимание… — отозвался Патрик.
— Итак, Дэзи — аристократка. Американцы же воспринимают аристократов, точнее, заморских аристократов в двух планах. Они либо председательствуют на всяких официальных мероприятиях — а это всегда скука, — либо развлекаются в свое удовольствие. Считается, что они богаты и ни в чем себе не отказывают. Я склоняюсь к тому, чтобы послать Дэзи путешествовать по миру. Пусть она побывает везде, куда слетаются самые знатные. Это, скажем, Сент-Мориц или любимое местопребывание принца Ага-хана — Коста-Смерелда. Во всех этих местах Дэзи будет общаться с себе подобными — и соответственно одеваться. А мы будем снимать ее там: в горнолыжном костюме, в мехах, в бикини, во французских туалетах от кутюр и огромных шляпах… Она будет жить сказочной жизнью, но благодаря ее происхождению это будет правдой, а не сказкой в глазах американок. Вот тут-то мы и удовлетворим их тягу к роскошной жизни… Дэзи будет делать это вместо них. Так что, когда наши американки купят духи или косметику «Элстри», роскошь коснется и их, так сказать, снизойдет…
В комнате повисла тишина — все напряженно ждали, как воспримет Шеннон эту новую идею Люка. Хелен Штраус хотя и была директором «Элстри» по рекламе, понимала, однако, что и на сей раз ей лучше промолчать, ибо решение опять примут без нее.
— Это хорошая идея, Люк… но она меня пугает. Дело в том, что в глазах американцев вся эта аристократическая публика только и знает, что перелетать с места на место на реактивных лайнерах. Так вот, эту публику воспринимают как бездельников. Да, богатые и в основной массе уже пожилые прожигатели жизни. Если мы все время будем показывать нашу Дэзи в кругу этих людей, то клиенты будут воспринимать ее точно так же. Мне кажется, мы вызовем в сердцах потребительниц чувство зависти. А в этом случае маловероятно, что они захотят покупать духи и косметику, напоминающие им о той, кому они завидуют. Разве не так? Ведь половина наших будущих потенциальных клиенток работают, а вторая половина — это домохозяйки или студентки. Богатые бездельники — это не для них и не про них! Вместе с тем, как я сказал, сама идея представить Дэзи настоящей аристократкой мне импонирует. Собственно говоря, именно поэтому корпорация и остановила на ней свой выбор. Но давайте подчеркнем это в ней более тонко. Нужен какой-то другой ход. Мне почему-то все время видится Англия. Дэзи должна быть там. Сам не знаю, откуда у меня возникло подобное представление.
— Думаю, потому, что у нее до сих пор сохранился, правда в очень незначительном виде, британский акцент. Ведь до пятнадцати лет она воспитывалась в Британии как-никак, — счел нужным проинформировать Шеннона Люк.
— А откуда вам известны такие подробности? — спросил Патрик с неожиданно прозвучавшей в голосе подозрительностью, удивившей даже его самого.
— Я просто помолвлен… хм-м… помолвлен с ее подругой, с которой они вместе живут, — не без доли смущения заметил Люк.
— Что, с подругой из Гросс-Пойнта?
— Да, — подтвердил он.
— Кики Кавана? «Юнайтед моторе»? Что ж, мои поздравления, Хаммерштейн. Великолепно!
Взоры всех, кто был в комнате, устремились на Люка, и каждый подумал: Кавана… Детройт… «Юнайтед моторс»… Везет же некоторым! Конечно, каждый знал, что Люк, как говорится, парень — не промах, но чтобы до такой степени?
Раздосадованный, Люк поспешил вернуться к теме беседы:
— Итак, мистер Шеннон, вы сказали Англия?
— Да. Именно Англия. И замки. В обязательном порядке замки! И чтобы Дэзи, например, на скаку подъезжала к воротам. А ездить верхом она умеет, как никакая другая фотомодель в мире. Или, скажем, гуляла с собаками в саду, а замок был бы на заднем плане как фон…
— Собака породы корги. У английской королевы всегда были именно корги. Эту породу королевские особы просто обожают, — вставила Кэндис Блюм.
— Шотландская овчарка. Или даже две, — мечтательно заметил Шеннон, ко всеобщему изумлению.
— Которая будет есть клубнику со сметаной на газоне, — подхватил Оскар Пэттисон. — На фоне замка, конечно.
— Прекрасно. Весьма ценное предложение, — согласился Шеннон. — Да, да, свежий воздух, Англия, замки — и еще, может быть, какой-то молодой человек рядом. Обязательно. И не какая-нибудь очередная фотомодель мужского пола, а настоящий лорд, только не спесивый тип. Главное — замок… Все остальное будет зависеть от самой Дэзи. Я имею в виду романтику, красоту и великолепие. Какая женщина не мечтала бы жить в замке, быть принцессой — пусть не на всю жизнь, но хоть разок, — произнес Шеннон, наконец-то явно удовлетворенный. — И поскольку она американка, они могут ассоциировать себя с ней. Да, к тому времени, когда рекламная кампания наберет полные обороты, вся страна уже должна знать, что она — одна из американских женщин-служащих, и в то же время — княжна.
— Кэндис, — произнес Патрик, оборачиваясь к своей сотруднице, отвечавшей за связи с общественностью, — твоя задача позаботиться об этом. Я хочу, чтобы мы организовали для Дэзи рекламу такого размаха, которого у нас никогда раньше не было. Устрой сказочный прием, чтобы можно было представить ее прессе накануне того, как в продажу поступят новые духи. Используй все свои контакты — пусть в газетах и журналах появятся как можно больше интервью и фото. Пресса на это клюнет — ведь достаточно лишь намекнуть, кто были ее родители. Кроме того, она несет в себе элемент некой загадочности. Но я не хочу, чтобы вы просто так сидели и ждали, пока газетчики сами придут к вам. Нет, надо проявить настойчивость, как бывает, когда речь идет о проталкивании в прессу человека, абсолютно никому не известного. Конечно, материалы с ней должны появиться в «Вуменс веар», «Вог» и «Базаар», «Гуд хаус», «Джорнэл», «Космо». Но больше всего я помышляю о журнале «Пипл» — там перед Рождеством должна быть обложка с портретом Дэзи. Я на это рассчитываю, учти!
Кэндис Блюм ограничилась кивком головы в знак согласия.
Люк, в свою очередь, не мог не задуматься о том, что ему впервые приходится создавать рекламу при столь активном участии спонсора — причем с самого начала!
— Мистер Шеннон, — начал он, — тут возникает одна весьма важная проблема. «Элстри» выпускает и другие духи, находящие сбыт в Америке. Так вот, американки имеют обыкновение относиться к своим духам как к предмету искусства. Они покупают флакон или получают в подарок, а пользуются им только в исключительных случаях. Или даже вообще держат его, ни разу не открыв, как украшение своего туалетного столика. В этом плане они отличаются от жительниц Европы: те постоянно пользуются духами, поэтому часто покупают новые. Косметика — другое дело. Тут американки идут впереди, но в отношении духов — нет. Это для них скорее как шампанское, которое откупоривают не слишком часто, а отнюдь не белое вино, которое употребляют постоянно. Мы еще не обсудили, в каком тоне будут составлены рекламные тексты, представляющие «Княжну Дэзи». Я хотел бы видеть всего одну строчку в телерекламе и рекламных объявлениях в печати. Эта строчка в устах Дэзи прозвучит убедительно — для этого ей вовсе не надо быть актрисой.