Страница:
24
— О боже! Нет!..
Кэндис Блюм, не выдержав, закричала. Сидевшая рядом Дженни немедленно повернулась к своей начальнице. Лицо той приобрело мертвенно-белый цвет. На ее столе лежал рекламный номер «Пипл», только что доставленный посыльным, — этот журнал появится на прилавках всех киосков Америки ровно через двадцать четыре часа. Дженни подбежала к столу Кэндис почти в ужасе: наверняка произошло непоправимое, и они заменили обложку!.. Кэндис боялась этого все последние месяцы. Она всегда повторяла, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но нет, вот она — Дэзи на обложке… и все прекрасно… Очевидно, Дэнил сработал наилучшим образом, и выходка Дэзи только раззадорила его. Фото потрясающее! Сбоку обложки красная строка кричала: «Княжна Дэзи: тайная история дочери Франчески Вернон и князя Стаха Валенского».
Руки Дженни дрожали, пока она искала страницу, где начиналась статья.
— Страница тридцать четвертая, — выдохнула Кэндис.
Дженни в конце концов нашла двойной разворот, предварявшийся строчкой на обложке номера. Вся правая половина разворота была занята одной большой черно-белой фотографией. Дженни уставилась на нее, затем прочла подпись и снова перевела взгляд на фото. Весь мир, казалось, сжался до размеров этой страницы, этой фотографии, этих двух женских портретов. Две девушки со светлыми волосами и черными глазами, две девушки, стоявшие в обнимку перед камерой, улыбающиеся и такие похожие. Невероятно похожие! Обеим, казалось, года по двадцать три.
Подпись под фотографией гласила: «Княжна Дэзи во время недавнего посещения своей сестры-близнеца Даниэль, находящейся в доме для умственно отсталых детей, куда ее упрятали в шестилетнем возрасте».
Обе женщины, замерев от ужаса, смотрели друг на друга, не в состоянии произнести ни слова, силясь понять то, чего не могло быть, но что было у них перед глазами.
Наконец слабым голосом Кэндис все же выговорила:
— Она… она немного ниже.
— Глаза… у нее те же самые глаза… но выражение… выражение глаз… оно не такое… в нем что-то расплывчатое… — спотыкаясь на каждом слове, произнесла Дженни.
В том состоянии шока, в каком она пребывала, она не могла охватить всей картины и ухватывала лишь детали.
— А волосы… они доходят только до плеч… и потом, они как будто не такие блестящие… но вот растут, мне кажется… растут точно, как у Дэзи.
Голос Кэндис звучал так, словно она говорила из соседней комнаты.
— Черты лица, — продолжала Дженни, — отличаются, но, правда, не настолько, чтобы не увидеть сходства. Просто они… не совсем… в общем, не совсем такие ясные… не такие тонкие. Она выглядит, ну, я бы сказала, моложе и… у меня такое ощущение, что она не обладает чувством юмора. Но это, безусловно, то же самое лицо… лицо Дэзи.
— Нет! — почти выкрикнула Кэндис. — Не то же самое! Разве ты захотела бы взглянуть на это лицо еще раз?!
— Да, вы правы, — в ужасе согласилась Дженни. — Не захотела бы, верно. Боже, вы только взгляните на ту, другую, фотографию! — И она показала на репродукцию обложки «Лайф» двадцатипятилетней давности. Пальцы ее руки заметно дрожал и.
С фотографии с обложки журнала на них смотрели Стах и Франческа, а рядом смеющийся младенец. Запинаясь, Дженни вслух прочла подпись под снимком: «Когда князь и княгиня Валенские позировали для фото на обложке „Лайф“, никто не знал, что у них родился и другой ребенок. Ребенок, которого они поспешили спрятать от всего мира».
— Господи Иисусе! — громко прошептала Дженни.
Обе они принялись читать статью вслух, пробегая одну за другой все пять страниц текста.
— «В эксклюзивном интервью, которое дал нашему журналу князь Джордж Эдвард Вудхилл Валенский, сводный брат княжны Дэзи, он сообщил „Пипл“ о существовании сестры с интеллектом четырехлетнего ребенка». Господи, Кэндис, четырехлетнего!
Кэндис твердым голосом одернула Дженни:
— Заткнись! Там есть еще и похлеще! Ты только послушай, Дженни: «Князь Валенский самым решительным образом возражает против того, чтобы старинное имя его семьи эксплуатировалось в коммерческих целях. Его сводная сестра, по его словам, рекламируя новые косметические изделия, „поступает неподобающим и весьма вульгарным образом“. Ах ты, сукин сын!.. — И Кэндис продолжила чтение, но уже более громким и уверенным тоном. — „По его мнению, если бы в свое время Франческа Вернон не бросила его отца и не похитила бы девочек-близнецов, у них могло бы быть вполне нормальное детство. Увы, к тому времени, когда его отец получил детей обратно, было уже слишком поздно, чтобы помочь Даниэль… Князь Валенский, который на семь лет старше своей сводной сестры, княжны Дэзи, является весьма уважаемым консультантом по инвестициям. Испытывая горечь в связи с поступком сестры, получившей миллион долларов за участие в рекламной кампании, он заявил нам следующее: «Она получила в наследство десять миллионов долларов и фактически растранжирила всю эту сумму, выбросив деньги на ветер, потому что у нее не хватило ума воспользоваться советами знающих людей. И на этот раз она промотает полученные средства столь же быстро…“
— Господи! — ахнула Дженни. — Вы, правда, думаете, что она их промотала?
— Подожди! Здесь есть кое-что и похуже: «Дэзи Валенская была названа Патриком Шенноном „уникальной“, „единственной в своем роде“…» Господи, Дженни! Послушай, что тут дальше. «Шеннон выложил миллионы долларов, будучи убежденным, что ее лицо и титул создадут престижный имидж для новой продукции… В прошлом году убытки „Элстри“, как полагают, составили более тридцати миллионов долларов… беспрецедентная блицкампания в средствах массовой информации для рекламы очередного нового лица в бизнесе красоты, включая…» Ну все, больше не могу читать ни слова! — И Кэндис в изнеможении откинулась на спинку стула. — Позвони мистеру Биджуру по внутреннему и скажи, что я долж-на немедленно его видеть.
Но еще какое-то время Кэндис и Дженни молча смотрели на фотографию Дэзи и Даниэль. Ни одна из них не в силах была отвести взгляда от изображения двух близнецов, так потрясшего их: они все время сравнивали незначительные, но столь существенные различия в чертах их лиц, делавшие одну из сестер роскошной красавицей, а другую расплывчатой оболочкой, маловыразительной, со смазанной полуулыбкой на губах и мольбой в больших черных глазах.
— «Единственная в своем роде»! — пробормотала Кэндис. — Господи, все погибло — к завтрашнему дню эта фотография разойдется по всему миру!
— Вы думаете, «Пипл» знал обо всей этой истории, когда решил вынести портрет Дэзи на обложку? — дрожащим голосом спросила Дженни.
— Исключается. Конечно, они подают свои статьи с каким-нибудь особым вывертом, но чтобы задумать такую подлость… По тому, как это место подано в тексте, я могу сказать, что информация должна была поступить в самую последнюю минуту. Все сделано наспех и читается так, будто это напечатано в каком-нибудь журнале новостей, а не в «Пипл».
— Но как же тогда это могло случиться? — удивилась Дженни.
— Один бог знает. Но лично мне это все равно. Когда случается такая гнусность, то «как» отступает на задний план. Соедини меня с секретарем Биджура.
— Можно дать вам один совет? — спросила Дженни.
— В чем дело?
— Подправьте, пожалуйста, тушь на ресницах до того, как он придет. Чтобы не видно было, что вы плакали.
Во время ленча ее должен был интервьюировать Джерри Таллмер из «Нью-Йорк пост» для очерка в одном из ближайших номеров газеты; в 2.30 намечалось второе интервью — с Филлис Баттел из «Кинг фичерс», в половине шестого — коктейль и одновременно еще одно интервью с Лэмми Джонстон из «Ганнет» для предстоящей передачи. На каждом интервью предполагалось присутствие Кэндис — в качестве моральной поддержки, разумеется, поскольку отвечать на вопросы корреспондентов было обязанностью Дэзи. Однако Кэндис всегда внимательно следила за ходом беседы и, если того требовали обстоятельства, готова была прийти на помощь, чтобы подчеркнуть то или иное место в разговоре или предложить другую тему для обсуждения. Хотя эта худощавая, самоуверенная и резкая молодая женщина была всего на три года старше Дэзи, она проявляла к ней чувство, в чем-то напоминавшее материнское: в глазах Дэзи это была твердо стоящая на ногах и уверенная в своем жизненном призвании женщина-мать, выводящая в свет свою дочь-дебютантку. Кэндис обладала способностью незаметно вставить в разговоре несколько слов, чтобы подчеркнуть достоинство Дэзи, как сама она никогда бы не сумела сделать.
Тем не менее, пройдя через по крайней мере дюжину интервью и приобретя некоторый опыт, Дэзи понимала: любой репортер, каким бы милым или обворожительным он ни был, всегда ищет какой-то поворот, подлавливая ее, чтобы она проболталась, сказав именно то, чего она не должна говорить. Правда, делали они это как бы ненароком и без кажущегося злого умысла, терпеливо дожидаясь того единственного признания, ради которого, по их мнению, и стоило делать весь материал. Как раз накануне один из репортеров спросил, действительно ли ей самой нравится запах новых духов, которые она рекламирует. Боже, неужели он всерьез мог полагать, что она ответит отрицательно? Для подобных людей это было всего лишь частью их работы, как поняла теперь Дэзи, так что ответь она вместо «да» «нет», материал был бы по-настоящему сенсационным.
Дэзи тщательно оделась в один из своих новых туалетов, что было одним из атрибутов той роли, которую она должна была сейчас сыграть. Во время каждого интервью за ней тщательно наблюдали, и малейшее изменение в ее туалете тут же попадало в репортерский блокнот. Так создавался ее имидж, абсолютно необходимый для рекламы имидж. День за днем, месяц за месяцем. Интервью за интервью. Туалет за туалетом. Вопрос за вопросом. Может статься, думала Дэзи, со временем она привыкнет к этому. Пока же ей приходилось напоминать себе о том, что впереди маячит миллион долларов, — только это могло подвигнуть ее на утренние метаморфозы. Это было неотъемлемой частью ее работы, а раз так, то, видит бог, она будет выполнять все, что требуется, нравится ей это или нет.
При мысли, что можно будет оставить у себя все эти наряды, которыми ее снабдили, а потом, спустя три или даже четыре десятка лет извлечь их из шкафа и, вдоволь налюбовавшись ими, надеть, Дэзи невольно улыбнулась. Да, пожалуй, тогда, для шестидесятилетней, она будет одета оригинальней всех в мире.
Она взглянула на часы. Времени оставалось только на то, чтобы добежать до кафе «Борджиа-Н», перехватить чашку кофе-эспрессо и домчаться в город на первое из своих интервью во время рабочего ленча. На переодевание, косметику и прическу у нее ушел добрый час, тогда как в прошлом на все эти операции, когда не нужно было заботиться о своем имидже и терпеливо заниматься собственной внешностью, у нее уходило минут семь или того меньше. Что ж, решила она, хочешь играть амплуа княжны, смирись с потерей времени. Дэзи схватила почту и, не глядя на нее, выбежала на улицу.
В кафе на Принс-стрит она нашла свободный боковой столик на открытой веранде и уселась там, греясь в лучах сентябрьского солнца и с наслаждением вдыхая запах свежеиспеченного хлеба, доносившийся из пекарни на противоположной стороне улицы. Однако есть сейчас она ничего не будет. Из своего опыта она вынесла заключение, что во время рабочего ленча нужно подкрепляться как следует, потому что полный рот всегда дает тебе возможность не сразу отвечать на вопрос, а успеть обдумать все как следует.
Выпив чашку эспрессо, она тут же заказала вторую. Пока кофе принесут, у нее есть время просмотреть почту. Теперь, без Кики, писем приходит куда меньше. И зачем это, удивилась Дэзи, она захватила с собой этот большой коричневый конверт? Что ж, таскать его теперь с собой целый день? Она снова, уже внимательнее, посмотрела на коричневый конверт. Его доставил посыльный — в левом углу фамилия корреспондента «Пипл». Дэзи растерялась: она не рассчитывала на получение сигнального номера сегодня. Это у нее запланировано на завтра. Вероятно, люди из журнала хотели сделать ей сюрприз, но сама она меньше всего желала сейчас этого. Впрочем, почему бы не взглянуть на номер и забыть об этом.
Дэзи вскрыла конверт и вытащила журнал. Лицо ее расплылось в довольной улыбке при виде фотографии на обложке. Она же понимала, что будет только лучше выглядеть безо всякой этой их кошмарной косметики. Но что это за подпись там, красными буквами? Улыбка исчезла с ее лица, когда она прочла текст: «Тайная история…» Что бы это могло быть?
Дэзи, холодея от внезапного испуга, открыла журнал — глянцевая страница никак не хотела переворачиваться. В виске билась одна мысль: какой еще редактор мог превратить подробные многочасовые, но весьма осторожные интервью, которые она им давала, в «тайную историю»? Ужас мурашками холодил ей кожу — вот сейчас она узнает ответ на этот вопрос. Впрочем, так ли это? Действительно ли она не знает его? Ведь где-то в тайниках ее мозга всегда, всегда жила готовность к отражению нападения.
Она перевернула еще страницу.
Человеческая жестокость пронзила ей сердце, и саднящая боль растеклась по всей груди. Дэзи вскрикнула и поспешно захлопнула журнал.
К ней подбежал официант — она жестом отослала его прочь и спрятала журнал, поставив на него свою сумочку.
Боль в груди стала нестерпимой, словно в сердце вонзили стальные спицы. Дэзи обхватила себя руками, пытаясь защититься от этих стрел. Она сделала эту отчаянную попытку, потому что иначе не выживешь, иначе нельзя будет дышать. Уронив голову на столик, сжавшись в комок, она застыла: так легче сопротивляться пронзительной боли, от которой она буквально раскалывалась на части. Бесполезно: боль и не думает утихать. Наоборот, она расползлась, теперь уже атакуя Дэзи со всех сторон, будто само зло обрушилось на нее и рвет и треплет, подобно дикому кровожадному зверю, имени которого ей не дано узнать.
Официант между тем подошел вновь. У него озабоченный вид. Дэзи почувствовала: еще секунда — и он заговорит. Она поспешно поднялась, прижав к груди номер журнала и сумочку, и, шатаясь, будто старуха, неуверенной осторожной походкой покинула террасу кафе. Она побрела внутрь — туда, где в углу полупустого зала ее нельзя было увидеть с улицы. Ловя воздух пересохшими губами, чувствуя, как по лбу струятся капли холодного пота, она тем не менее нашла силы открыть журнальный номер и заставила себя прочесть всю статью от начала до конца. И еще раз. И еще…
Ее глаза оставались сухими, а в голове не было никаких мыслей. На всем свете нет ничего, кроме этой статьи и необходимости как можно скорее положить конец нестерпимой боли. Дэзи сложила журнал и спрятала его в сумочку. Снова обхватив грудь руками, низко нагнув голову, она словно сделалась совсем маленькой, незаметной.
— Еще один эспрессо? — негромко осведомился официант.
Она кивнула.
Пила она жадно, словно от этой чашки кофе зависела вся ее жизнь. Наконец мозг ее снова подключился и начал работать. Зверь зла, раздиравший металлическими когтями грудь, однако, не желал отступать. Но думать теперь она все-таки способна. Ей срочно нужна помощь. С пугающей ясностью она поняла, что помочь ей может только один человек на свете.
Положив на столик деньги, она поднялась и быстро вышла на улицу, где тут же остановила проезжавшее такси.
Первым нарушил молчание Биджур.
— Пэт, — обратился он к боссу, — это вовсе не обязательно должно означать для нас крах.
Шеннон невидящим взглядом посмотрел на него. Он думал только об одном: надо найти Дэзи прежде, чем она это увидит.
— Где Дэзи? — обратился он к своим подчиненным.
— Не беспокойтесь, — почувствовав его волнение, тут же ответила Кэндис. — У нее сейчас встреча за ленчем. Она в полном порядке.
— Послушайте, Пэт! Ради бога, дайте я прочту вам выдержки из этой статьи. А вы сидите спокойно и постарайтесь воспринять все объективно, — настаивал Хилли.
— Ну давайте.
— «Школа Королевы Анны, — начал он, — считается одним из лучших заведений для умственно отсталых детей. Стоимость пребывания довольно высокая — в среднем двадцать три тысячи долларов в год для каждого из воспитанников. Миссис Джоан Хендерсон, директор школы, рассказала, что через четыре года после смерти князя Стаха Валенского в 1967 году все заботы о содержании сестры в школе целиком взяла на себя княжна Дэзи». Дальше они цитируют эту самую миссис Хендерсон. «Для нее это было нелегко, — сообщила нам миссис Хендерсон. — Подчас нам приходилось дожидаться денежного перевода сверх положенного срока, но в конце концов он всегда приходил. Не думаю, чтобы за последние десять лет хоть один раз случилось, чтобы Даниэль не получила своего еженедельного письма от Дэзи. И туда обязательно была вложена маленькая цветная открытка или рисунок от ее сестры. Каждое воскресенье, пока Дэзи жила в Англии, она навещала сестру. Между тем сестры расстались, когда обоим было по шесть лет». А вот что она дальше говорит: «Сестры-близнецы очень похожи, несмотря на всю разницу в их интеллектуальных способностях. Что касается Даниэль, то она, безусловно, гораздо лучше понимает Дэзи, чем своих учителей… За свою весьма долгую жизнь я редко встречала привязанность такой силы, как у княжны Дэзи». Конец цитаты. И тут идет фото Дэзи, рисующей маленького ребенка верхом на пони. А подпись под фото такая: «Мастерски выполненные рукой Дэзи портреты помогали ей содержать свою сестру-близнеца в том единственном месте, которое стало ее домом, в то время как сама Дэзи вынуждена была влачить свое существование в дешевой однокомнатной квартирке в Сохо, в доме без лифта, целиком посвящая себя работе».
— А на следующей странице, где Дэзи изображена на съемках в бейсбольной куртке и матросской шапочке, они цитируют Норта. Позвольте, я прочту, мистер Биджур, — с жаром вмешалась Кэндис. — «Ведущий режиссер рекламных фильмов Федерик Гордон Норт говорит, что был крайне разочарован, когда княжна Дэзи решила уйти из его студии. „Она была безусловно самым творческим и работоспособным продюсером, о каких только может мечтать директор. Все, кто с ней работал когда-либо, относились к ней с любовью. У нее большой талант в этой области“. Когда его спросили, может, ему недостает сотрудничества с нею в таких широко известных рекламных роликах, как „Доктор Пеппер“, „Дауни“ и „Ревлон“, мистер Норт ответил с грустной улыбкой: „Она может получить свою прежнюю работу у меня в любое время, когда ей это захочется. Я желаю Дэзи всяческих успехов“. Мистер Шеннон! — воскликнула Кэндис. — Да Дэзи — просто героиня!
— То, что я и хотел сказать, именно это! — перебил ее Хилли Биджур, входя в раж. — Послушайте, Пэт, вчера мы имели просто очередное красивое лицо для своей рекламы. А сегодня… сегодня у нас кандидат на роль Жанны д'Арк. Да она ведь может, к чертовой матери, получить премию года имени Хелен Келлер! Давайте посмотрим на всю эту историю под таким углом зрения.
— Но, — произнесла Кэндис с робостью в голосе, чего с ней никогда прежде не бывало, — что, по-вашему, должна испытывать Дэзи, когда увидит, что вся ее история выплыла наружу? Ведь она так долго держала ее в тайне, что не приходится сомневаться: вряд ли она хотела, чтобы это обнародовали.
— Какое, к свиньям собачьим, имеет значение, что там она чувствует! — злорадно отреагировал Хилли Биджур, потирая руки и с трудом удерживаясь, чтобы не сорваться с места. — Да это же, черт возьми, возможно, самое лучшее паблисити! Да ведь все это завтра же будет во всех газетах Америки. Ха! Кэндис, малютка, а ну-ка назови мне, что было в личной жизни Хемингуэя или Катрин Денев, или Кэндис Берген хоть в малейшей степени похожего на это по своей трогательности?! Да универмаги, где Дэзи должна появиться, будут ломиться от восторженных толп! Каждая женщина Америки захочет увидеть Дэзи своими глазами. Да Фил Донахью возьмет ее к себе в шоу на целый час! Мерв влюбится в нее… Майк Дуглас… Она появится в программе «Сегодня»… Может, даже у Карсона… точно у Карсона…
— Ну-ка, проваливай из моего офиса, Хилли, и чтоб ноги твоей здесь больше не было! — заорал Патрик Шеннон, встав и двинувшись на президента «Элстри» с гримасой отвращения.
— Не надо прятать, — произнесла Дэзи таким бесцветным и лишенным всякого выражения голосом, как будто говорила во сне. Вскочив с кресла, Шеннон бросился к ней.
Он сгреб ее в охапку — в новом роскошном платье, на фоне которого так странно смотрелось ее лицо — лицо наказанного и насмерть перепуганного ребенка. Боже, до чего же она была холодная! Прямо ледяная, так что, прежде чем сказать ей хоть слово, он принялся отогревать ее. Сжимая ее в горячих объятиях, Шеннон старался передать Дэзи все свое тепло. Он растирал ей спину своими большими ладонями, держа ее голову на груди и шепча на ухо ласковые слова, как делает мать, стараясь успокоить больного ребенка.
Дотронувшись до ее пальцев и ощутив, как они замерзли, он схватил ее ладони и сунул их к себе за пазуху, под пиджак, чтобы они оттаяли там, рядом с его сердцем. Дэзи и сама прильнула к нему, словно он был единственной ее опорой в жизни. Прижимая к себе Дэзи, Шеннон почувствовал, как забилось ее сердце, а она ощутила биение его сердца под своими ладонями. Он гладил ее волосы и еще крепче прижимал к себе доверчиво прильнувшее хрупкое тело. И боль, что разрывала на части ее сердце, начала потихоньку отступать, словно Пэт принял ее на себя.
Облегчение оказалось настолько сильным, что Дэзи наконец почувствовала, как к ней пришли слезы. В больших ладонях Патрика, прижимавших ее к себе и гладивших ее волосы, она все больше и больше оттаивала и, о чудо, разрыдалась! Слезы шли откуда-то из самых глубин ее существа, сотрясая все ее тело, но Шеннон не отпускал ее и упрямо держал в своих крепких объятиях, как бы принимая на себя все ее горе. И это придавало ей уверенности: она может ничего не таить перед этим человеком.
Мало-помалу душераздирающие рыдания перешли в тихие всхлипы, и Дэзи взяла у него носовой платок, чтобы вытереть лицо.
— Кэндис сказала, что у тебя должен быть ленч, а то я бы сам разыскал тебя.
— Она не знала. Они послали мне сигнальный экземпляр, я получила его сегодня утром.
— Дэзи, присядь, родная.
Он усадил ее на кушетку рядом с собой и нежно обнял за плечи одной рукой. Второй, вынув из кармана брюк еще один носовой платок, стал ласково вытирать слезы, катившиеся по ее щекам, но, поняв, что это бесполезно, перестал и просто взял обе ее ладони в свои. Дэзи глубоко вздохнула и положила голову ему на плечо. Они сидели так молча, слушая дыхание друг друга, прежде чем Дэзи решилась заговорить.
— Это Рэм.
Голос звучал тускло, ровно и без эмоций.
— Рэм?
— Да, это мой сводный брат. Единственный, о ком я тебе ничего не рассказывала.
— Не понимаю. Почему ты не рассказывала? И почему он так с тобой поступил?
— Он поехал в школу, я знаю, и взял это фото, — проговорила Дэзи, уходя от прямого ответа на вопросы Шеннона. — Оно висело на стене в спальне Дэни. А потом он рассказал им всю эту ужасную ложь о моей матери. Я знаю, что это ложь, потому что она исходила от него. А правды я не узнаю никогда — никогда! Потому что все, кто мог бы ее знать, умерли. Даже Анабель говорила, что отец отказывался разговаривать об этом.
— Но почему твой брат решился причинить тебе страдания? — не отступал Шеннон. — У него же должен быть какой-то мотив? Он говорит, правда, что причина в том, что он против использования титула и фамилии семьи в коммерческих целях. Но мне это кажется сомнительным. Какая это причина в наше время?
Дэзи слегка отодвинулась от Шеннона и откинулась на спинку дивана — теперь они сидели хотя и рядом, но не вместе. Сцепив руки, Дэзи в упор взглянула на него.
— Когда я была маленькой девочкой, я любила его — он был для меня на втором месте после отца. Потом, после того как отец умер, а мне было тогда пятнадцать лет, в жизни у меня остался только один Рэм. И вот тем летом… тем летом… — Дэзи встряхнула головой, словно приказав себе ничего не бояться и выложить все начистоту. — В то лето мы… стали любовниками. Первый раз он набросился на меня и… изнасиловал. И в последний раз было то же самое. А в перерывах между первым и последним разом я… в общем, я не слишком стремилась помешать ему. И позволяла ему владеть собой. Анабель я ничего про это не рассказывала. В то время мне так хотелось, чтобы меня хоть кто-нибудь любил… но конечно же, это не может служить оправданием.
Кэндис Блюм, не выдержав, закричала. Сидевшая рядом Дженни немедленно повернулась к своей начальнице. Лицо той приобрело мертвенно-белый цвет. На ее столе лежал рекламный номер «Пипл», только что доставленный посыльным, — этот журнал появится на прилавках всех киосков Америки ровно через двадцать четыре часа. Дженни подбежала к столу Кэндис почти в ужасе: наверняка произошло непоправимое, и они заменили обложку!.. Кэндис боялась этого все последние месяцы. Она всегда повторяла, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но нет, вот она — Дэзи на обложке… и все прекрасно… Очевидно, Дэнил сработал наилучшим образом, и выходка Дэзи только раззадорила его. Фото потрясающее! Сбоку обложки красная строка кричала: «Княжна Дэзи: тайная история дочери Франчески Вернон и князя Стаха Валенского».
Руки Дженни дрожали, пока она искала страницу, где начиналась статья.
— Страница тридцать четвертая, — выдохнула Кэндис.
Дженни в конце концов нашла двойной разворот, предварявшийся строчкой на обложке номера. Вся правая половина разворота была занята одной большой черно-белой фотографией. Дженни уставилась на нее, затем прочла подпись и снова перевела взгляд на фото. Весь мир, казалось, сжался до размеров этой страницы, этой фотографии, этих двух женских портретов. Две девушки со светлыми волосами и черными глазами, две девушки, стоявшие в обнимку перед камерой, улыбающиеся и такие похожие. Невероятно похожие! Обеим, казалось, года по двадцать три.
Подпись под фотографией гласила: «Княжна Дэзи во время недавнего посещения своей сестры-близнеца Даниэль, находящейся в доме для умственно отсталых детей, куда ее упрятали в шестилетнем возрасте».
Обе женщины, замерев от ужаса, смотрели друг на друга, не в состоянии произнести ни слова, силясь понять то, чего не могло быть, но что было у них перед глазами.
Наконец слабым голосом Кэндис все же выговорила:
— Она… она немного ниже.
— Глаза… у нее те же самые глаза… но выражение… выражение глаз… оно не такое… в нем что-то расплывчатое… — спотыкаясь на каждом слове, произнесла Дженни.
В том состоянии шока, в каком она пребывала, она не могла охватить всей картины и ухватывала лишь детали.
— А волосы… они доходят только до плеч… и потом, они как будто не такие блестящие… но вот растут, мне кажется… растут точно, как у Дэзи.
Голос Кэндис звучал так, словно она говорила из соседней комнаты.
— Черты лица, — продолжала Дженни, — отличаются, но, правда, не настолько, чтобы не увидеть сходства. Просто они… не совсем… в общем, не совсем такие ясные… не такие тонкие. Она выглядит, ну, я бы сказала, моложе и… у меня такое ощущение, что она не обладает чувством юмора. Но это, безусловно, то же самое лицо… лицо Дэзи.
— Нет! — почти выкрикнула Кэндис. — Не то же самое! Разве ты захотела бы взглянуть на это лицо еще раз?!
— Да, вы правы, — в ужасе согласилась Дженни. — Не захотела бы, верно. Боже, вы только взгляните на ту, другую, фотографию! — И она показала на репродукцию обложки «Лайф» двадцатипятилетней давности. Пальцы ее руки заметно дрожал и.
С фотографии с обложки журнала на них смотрели Стах и Франческа, а рядом смеющийся младенец. Запинаясь, Дженни вслух прочла подпись под снимком: «Когда князь и княгиня Валенские позировали для фото на обложке „Лайф“, никто не знал, что у них родился и другой ребенок. Ребенок, которого они поспешили спрятать от всего мира».
— Господи Иисусе! — громко прошептала Дженни.
Обе они принялись читать статью вслух, пробегая одну за другой все пять страниц текста.
— «В эксклюзивном интервью, которое дал нашему журналу князь Джордж Эдвард Вудхилл Валенский, сводный брат княжны Дэзи, он сообщил „Пипл“ о существовании сестры с интеллектом четырехлетнего ребенка». Господи, Кэндис, четырехлетнего!
Кэндис твердым голосом одернула Дженни:
— Заткнись! Там есть еще и похлеще! Ты только послушай, Дженни: «Князь Валенский самым решительным образом возражает против того, чтобы старинное имя его семьи эксплуатировалось в коммерческих целях. Его сводная сестра, по его словам, рекламируя новые косметические изделия, „поступает неподобающим и весьма вульгарным образом“. Ах ты, сукин сын!.. — И Кэндис продолжила чтение, но уже более громким и уверенным тоном. — „По его мнению, если бы в свое время Франческа Вернон не бросила его отца и не похитила бы девочек-близнецов, у них могло бы быть вполне нормальное детство. Увы, к тому времени, когда его отец получил детей обратно, было уже слишком поздно, чтобы помочь Даниэль… Князь Валенский, который на семь лет старше своей сводной сестры, княжны Дэзи, является весьма уважаемым консультантом по инвестициям. Испытывая горечь в связи с поступком сестры, получившей миллион долларов за участие в рекламной кампании, он заявил нам следующее: «Она получила в наследство десять миллионов долларов и фактически растранжирила всю эту сумму, выбросив деньги на ветер, потому что у нее не хватило ума воспользоваться советами знающих людей. И на этот раз она промотает полученные средства столь же быстро…“
— Господи! — ахнула Дженни. — Вы, правда, думаете, что она их промотала?
— Подожди! Здесь есть кое-что и похуже: «Дэзи Валенская была названа Патриком Шенноном „уникальной“, „единственной в своем роде“…» Господи, Дженни! Послушай, что тут дальше. «Шеннон выложил миллионы долларов, будучи убежденным, что ее лицо и титул создадут престижный имидж для новой продукции… В прошлом году убытки „Элстри“, как полагают, составили более тридцати миллионов долларов… беспрецедентная блицкампания в средствах массовой информации для рекламы очередного нового лица в бизнесе красоты, включая…» Ну все, больше не могу читать ни слова! — И Кэндис в изнеможении откинулась на спинку стула. — Позвони мистеру Биджуру по внутреннему и скажи, что я долж-на немедленно его видеть.
Но еще какое-то время Кэндис и Дженни молча смотрели на фотографию Дэзи и Даниэль. Ни одна из них не в силах была отвести взгляда от изображения двух близнецов, так потрясшего их: они все время сравнивали незначительные, но столь существенные различия в чертах их лиц, делавшие одну из сестер роскошной красавицей, а другую расплывчатой оболочкой, маловыразительной, со смазанной полуулыбкой на губах и мольбой в больших черных глазах.
— «Единственная в своем роде»! — пробормотала Кэндис. — Господи, все погибло — к завтрашнему дню эта фотография разойдется по всему миру!
— Вы думаете, «Пипл» знал обо всей этой истории, когда решил вынести портрет Дэзи на обложку? — дрожащим голосом спросила Дженни.
— Исключается. Конечно, они подают свои статьи с каким-нибудь особым вывертом, но чтобы задумать такую подлость… По тому, как это место подано в тексте, я могу сказать, что информация должна была поступить в самую последнюю минуту. Все сделано наспех и читается так, будто это напечатано в каком-нибудь журнале новостей, а не в «Пипл».
— Но как же тогда это могло случиться? — удивилась Дженни.
— Один бог знает. Но лично мне это все равно. Когда случается такая гнусность, то «как» отступает на задний план. Соедини меня с секретарем Биджура.
— Можно дать вам один совет? — спросила Дженни.
— В чем дело?
— Подправьте, пожалуйста, тушь на ресницах до того, как он придет. Чтобы не видно было, что вы плакали.
* * *
В то утро, когда Кэндис и Дженни читали «Пипл», Дэзи проснулась поздно и стала перебирать в уме все, что ей предстояло сделать за день.Во время ленча ее должен был интервьюировать Джерри Таллмер из «Нью-Йорк пост» для очерка в одном из ближайших номеров газеты; в 2.30 намечалось второе интервью — с Филлис Баттел из «Кинг фичерс», в половине шестого — коктейль и одновременно еще одно интервью с Лэмми Джонстон из «Ганнет» для предстоящей передачи. На каждом интервью предполагалось присутствие Кэндис — в качестве моральной поддержки, разумеется, поскольку отвечать на вопросы корреспондентов было обязанностью Дэзи. Однако Кэндис всегда внимательно следила за ходом беседы и, если того требовали обстоятельства, готова была прийти на помощь, чтобы подчеркнуть то или иное место в разговоре или предложить другую тему для обсуждения. Хотя эта худощавая, самоуверенная и резкая молодая женщина была всего на три года старше Дэзи, она проявляла к ней чувство, в чем-то напоминавшее материнское: в глазах Дэзи это была твердо стоящая на ногах и уверенная в своем жизненном призвании женщина-мать, выводящая в свет свою дочь-дебютантку. Кэндис обладала способностью незаметно вставить в разговоре несколько слов, чтобы подчеркнуть достоинство Дэзи, как сама она никогда бы не сумела сделать.
Тем не менее, пройдя через по крайней мере дюжину интервью и приобретя некоторый опыт, Дэзи понимала: любой репортер, каким бы милым или обворожительным он ни был, всегда ищет какой-то поворот, подлавливая ее, чтобы она проболталась, сказав именно то, чего она не должна говорить. Правда, делали они это как бы ненароком и без кажущегося злого умысла, терпеливо дожидаясь того единственного признания, ради которого, по их мнению, и стоило делать весь материал. Как раз накануне один из репортеров спросил, действительно ли ей самой нравится запах новых духов, которые она рекламирует. Боже, неужели он всерьез мог полагать, что она ответит отрицательно? Для подобных людей это было всего лишь частью их работы, как поняла теперь Дэзи, так что ответь она вместо «да» «нет», материал был бы по-настоящему сенсационным.
Дэзи тщательно оделась в один из своих новых туалетов, что было одним из атрибутов той роли, которую она должна была сейчас сыграть. Во время каждого интервью за ней тщательно наблюдали, и малейшее изменение в ее туалете тут же попадало в репортерский блокнот. Так создавался ее имидж, абсолютно необходимый для рекламы имидж. День за днем, месяц за месяцем. Интервью за интервью. Туалет за туалетом. Вопрос за вопросом. Может статься, думала Дэзи, со временем она привыкнет к этому. Пока же ей приходилось напоминать себе о том, что впереди маячит миллион долларов, — только это могло подвигнуть ее на утренние метаморфозы. Это было неотъемлемой частью ее работы, а раз так, то, видит бог, она будет выполнять все, что требуется, нравится ей это или нет.
При мысли, что можно будет оставить у себя все эти наряды, которыми ее снабдили, а потом, спустя три или даже четыре десятка лет извлечь их из шкафа и, вдоволь налюбовавшись ими, надеть, Дэзи невольно улыбнулась. Да, пожалуй, тогда, для шестидесятилетней, она будет одета оригинальней всех в мире.
Она взглянула на часы. Времени оставалось только на то, чтобы добежать до кафе «Борджиа-Н», перехватить чашку кофе-эспрессо и домчаться в город на первое из своих интервью во время рабочего ленча. На переодевание, косметику и прическу у нее ушел добрый час, тогда как в прошлом на все эти операции, когда не нужно было заботиться о своем имидже и терпеливо заниматься собственной внешностью, у нее уходило минут семь или того меньше. Что ж, решила она, хочешь играть амплуа княжны, смирись с потерей времени. Дэзи схватила почту и, не глядя на нее, выбежала на улицу.
В кафе на Принс-стрит она нашла свободный боковой столик на открытой веранде и уселась там, греясь в лучах сентябрьского солнца и с наслаждением вдыхая запах свежеиспеченного хлеба, доносившийся из пекарни на противоположной стороне улицы. Однако есть сейчас она ничего не будет. Из своего опыта она вынесла заключение, что во время рабочего ленча нужно подкрепляться как следует, потому что полный рот всегда дает тебе возможность не сразу отвечать на вопрос, а успеть обдумать все как следует.
Выпив чашку эспрессо, она тут же заказала вторую. Пока кофе принесут, у нее есть время просмотреть почту. Теперь, без Кики, писем приходит куда меньше. И зачем это, удивилась Дэзи, она захватила с собой этот большой коричневый конверт? Что ж, таскать его теперь с собой целый день? Она снова, уже внимательнее, посмотрела на коричневый конверт. Его доставил посыльный — в левом углу фамилия корреспондента «Пипл». Дэзи растерялась: она не рассчитывала на получение сигнального номера сегодня. Это у нее запланировано на завтра. Вероятно, люди из журнала хотели сделать ей сюрприз, но сама она меньше всего желала сейчас этого. Впрочем, почему бы не взглянуть на номер и забыть об этом.
Дэзи вскрыла конверт и вытащила журнал. Лицо ее расплылось в довольной улыбке при виде фотографии на обложке. Она же понимала, что будет только лучше выглядеть безо всякой этой их кошмарной косметики. Но что это за подпись там, красными буквами? Улыбка исчезла с ее лица, когда она прочла текст: «Тайная история…» Что бы это могло быть?
Дэзи, холодея от внезапного испуга, открыла журнал — глянцевая страница никак не хотела переворачиваться. В виске билась одна мысль: какой еще редактор мог превратить подробные многочасовые, но весьма осторожные интервью, которые она им давала, в «тайную историю»? Ужас мурашками холодил ей кожу — вот сейчас она узнает ответ на этот вопрос. Впрочем, так ли это? Действительно ли она не знает его? Ведь где-то в тайниках ее мозга всегда, всегда жила готовность к отражению нападения.
Она перевернула еще страницу.
Человеческая жестокость пронзила ей сердце, и саднящая боль растеклась по всей груди. Дэзи вскрикнула и поспешно захлопнула журнал.
К ней подбежал официант — она жестом отослала его прочь и спрятала журнал, поставив на него свою сумочку.
Боль в груди стала нестерпимой, словно в сердце вонзили стальные спицы. Дэзи обхватила себя руками, пытаясь защититься от этих стрел. Она сделала эту отчаянную попытку, потому что иначе не выживешь, иначе нельзя будет дышать. Уронив голову на столик, сжавшись в комок, она застыла: так легче сопротивляться пронзительной боли, от которой она буквально раскалывалась на части. Бесполезно: боль и не думает утихать. Наоборот, она расползлась, теперь уже атакуя Дэзи со всех сторон, будто само зло обрушилось на нее и рвет и треплет, подобно дикому кровожадному зверю, имени которого ей не дано узнать.
Официант между тем подошел вновь. У него озабоченный вид. Дэзи почувствовала: еще секунда — и он заговорит. Она поспешно поднялась, прижав к груди номер журнала и сумочку, и, шатаясь, будто старуха, неуверенной осторожной походкой покинула террасу кафе. Она побрела внутрь — туда, где в углу полупустого зала ее нельзя было увидеть с улицы. Ловя воздух пересохшими губами, чувствуя, как по лбу струятся капли холодного пота, она тем не менее нашла силы открыть журнальный номер и заставила себя прочесть всю статью от начала до конца. И еще раз. И еще…
Ее глаза оставались сухими, а в голове не было никаких мыслей. На всем свете нет ничего, кроме этой статьи и необходимости как можно скорее положить конец нестерпимой боли. Дэзи сложила журнал и спрятала его в сумочку. Снова обхватив грудь руками, низко нагнув голову, она словно сделалась совсем маленькой, незаметной.
— Еще один эспрессо? — негромко осведомился официант.
Она кивнула.
Пила она жадно, словно от этой чашки кофе зависела вся ее жизнь. Наконец мозг ее снова подключился и начал работать. Зверь зла, раздиравший металлическими когтями грудь, однако, не желал отступать. Но думать теперь она все-таки способна. Ей срочно нужна помощь. С пугающей ясностью она поняла, что помочь ей может только один человек на свете.
Положив на столик деньги, она поднялась и быстро вышла на улицу, где тут же остановила проезжавшее такси.
* * *
В кабинете Патрика Шеннона молча сидели трое: сам Шеннон, Хилли Биджур и Кэндис Блюм. Из них троих одна Кэндис знала, что в этот час Дэзи и Джерри Таллмер ждут ее в ресторане «Ле Перигор-Парк». Слава богу, Таллмер мягкий и добрый человек, думала она. И слава богу, что Дэзи и без нее знала, где назначена встреча с Таллмером. Ее отсутствия они скорей всего даже не заметят.Первым нарушил молчание Биджур.
— Пэт, — обратился он к боссу, — это вовсе не обязательно должно означать для нас крах.
Шеннон невидящим взглядом посмотрел на него. Он думал только об одном: надо найти Дэзи прежде, чем она это увидит.
— Где Дэзи? — обратился он к своим подчиненным.
— Не беспокойтесь, — почувствовав его волнение, тут же ответила Кэндис. — У нее сейчас встреча за ленчем. Она в полном порядке.
— Послушайте, Пэт! Ради бога, дайте я прочту вам выдержки из этой статьи. А вы сидите спокойно и постарайтесь воспринять все объективно, — настаивал Хилли.
— Ну давайте.
— «Школа Королевы Анны, — начал он, — считается одним из лучших заведений для умственно отсталых детей. Стоимость пребывания довольно высокая — в среднем двадцать три тысячи долларов в год для каждого из воспитанников. Миссис Джоан Хендерсон, директор школы, рассказала, что через четыре года после смерти князя Стаха Валенского в 1967 году все заботы о содержании сестры в школе целиком взяла на себя княжна Дэзи». Дальше они цитируют эту самую миссис Хендерсон. «Для нее это было нелегко, — сообщила нам миссис Хендерсон. — Подчас нам приходилось дожидаться денежного перевода сверх положенного срока, но в конце концов он всегда приходил. Не думаю, чтобы за последние десять лет хоть один раз случилось, чтобы Даниэль не получила своего еженедельного письма от Дэзи. И туда обязательно была вложена маленькая цветная открытка или рисунок от ее сестры. Каждое воскресенье, пока Дэзи жила в Англии, она навещала сестру. Между тем сестры расстались, когда обоим было по шесть лет». А вот что она дальше говорит: «Сестры-близнецы очень похожи, несмотря на всю разницу в их интеллектуальных способностях. Что касается Даниэль, то она, безусловно, гораздо лучше понимает Дэзи, чем своих учителей… За свою весьма долгую жизнь я редко встречала привязанность такой силы, как у княжны Дэзи». Конец цитаты. И тут идет фото Дэзи, рисующей маленького ребенка верхом на пони. А подпись под фото такая: «Мастерски выполненные рукой Дэзи портреты помогали ей содержать свою сестру-близнеца в том единственном месте, которое стало ее домом, в то время как сама Дэзи вынуждена была влачить свое существование в дешевой однокомнатной квартирке в Сохо, в доме без лифта, целиком посвящая себя работе».
— А на следующей странице, где Дэзи изображена на съемках в бейсбольной куртке и матросской шапочке, они цитируют Норта. Позвольте, я прочту, мистер Биджур, — с жаром вмешалась Кэндис. — «Ведущий режиссер рекламных фильмов Федерик Гордон Норт говорит, что был крайне разочарован, когда княжна Дэзи решила уйти из его студии. „Она была безусловно самым творческим и работоспособным продюсером, о каких только может мечтать директор. Все, кто с ней работал когда-либо, относились к ней с любовью. У нее большой талант в этой области“. Когда его спросили, может, ему недостает сотрудничества с нею в таких широко известных рекламных роликах, как „Доктор Пеппер“, „Дауни“ и „Ревлон“, мистер Норт ответил с грустной улыбкой: „Она может получить свою прежнюю работу у меня в любое время, когда ей это захочется. Я желаю Дэзи всяческих успехов“. Мистер Шеннон! — воскликнула Кэндис. — Да Дэзи — просто героиня!
— То, что я и хотел сказать, именно это! — перебил ее Хилли Биджур, входя в раж. — Послушайте, Пэт, вчера мы имели просто очередное красивое лицо для своей рекламы. А сегодня… сегодня у нас кандидат на роль Жанны д'Арк. Да она ведь может, к чертовой матери, получить премию года имени Хелен Келлер! Давайте посмотрим на всю эту историю под таким углом зрения.
— Но, — произнесла Кэндис с робостью в голосе, чего с ней никогда прежде не бывало, — что, по-вашему, должна испытывать Дэзи, когда увидит, что вся ее история выплыла наружу? Ведь она так долго держала ее в тайне, что не приходится сомневаться: вряд ли она хотела, чтобы это обнародовали.
— Какое, к свиньям собачьим, имеет значение, что там она чувствует! — злорадно отреагировал Хилли Биджур, потирая руки и с трудом удерживаясь, чтобы не сорваться с места. — Да это же, черт возьми, возможно, самое лучшее паблисити! Да ведь все это завтра же будет во всех газетах Америки. Ха! Кэндис, малютка, а ну-ка назови мне, что было в личной жизни Хемингуэя или Катрин Денев, или Кэндис Берген хоть в малейшей степени похожего на это по своей трогательности?! Да универмаги, где Дэзи должна появиться, будут ломиться от восторженных толп! Каждая женщина Америки захочет увидеть Дэзи своими глазами. Да Фил Донахью возьмет ее к себе в шоу на целый час! Мерв влюбится в нее… Майк Дуглас… Она появится в программе «Сегодня»… Может, даже у Карсона… точно у Карсона…
— Ну-ка, проваливай из моего офиса, Хилли, и чтоб ноги твоей здесь больше не было! — заорал Патрик Шеннон, встав и двинувшись на президента «Элстри» с гримасой отвращения.
* * *
Отпустив всех трех своих секретарш на ленч, Шеннон остался один в кабинете и сидел, обхватив голову руками, уперев локти в стол. Перед ним лежал раскрытый номер «Пипл», который сразу же увидела бесшумно открывшая дверь его кабинета Дэзи. Увидела, хотя он сразу же постарался засунуть журнал в ящик стола, как только заметил ее в дверях.— Не надо прятать, — произнесла Дэзи таким бесцветным и лишенным всякого выражения голосом, как будто говорила во сне. Вскочив с кресла, Шеннон бросился к ней.
Он сгреб ее в охапку — в новом роскошном платье, на фоне которого так странно смотрелось ее лицо — лицо наказанного и насмерть перепуганного ребенка. Боже, до чего же она была холодная! Прямо ледяная, так что, прежде чем сказать ей хоть слово, он принялся отогревать ее. Сжимая ее в горячих объятиях, Шеннон старался передать Дэзи все свое тепло. Он растирал ей спину своими большими ладонями, держа ее голову на груди и шепча на ухо ласковые слова, как делает мать, стараясь успокоить больного ребенка.
Дотронувшись до ее пальцев и ощутив, как они замерзли, он схватил ее ладони и сунул их к себе за пазуху, под пиджак, чтобы они оттаяли там, рядом с его сердцем. Дэзи и сама прильнула к нему, словно он был единственной ее опорой в жизни. Прижимая к себе Дэзи, Шеннон почувствовал, как забилось ее сердце, а она ощутила биение его сердца под своими ладонями. Он гладил ее волосы и еще крепче прижимал к себе доверчиво прильнувшее хрупкое тело. И боль, что разрывала на части ее сердце, начала потихоньку отступать, словно Пэт принял ее на себя.
Облегчение оказалось настолько сильным, что Дэзи наконец почувствовала, как к ней пришли слезы. В больших ладонях Патрика, прижимавших ее к себе и гладивших ее волосы, она все больше и больше оттаивала и, о чудо, разрыдалась! Слезы шли откуда-то из самых глубин ее существа, сотрясая все ее тело, но Шеннон не отпускал ее и упрямо держал в своих крепких объятиях, как бы принимая на себя все ее горе. И это придавало ей уверенности: она может ничего не таить перед этим человеком.
Мало-помалу душераздирающие рыдания перешли в тихие всхлипы, и Дэзи взяла у него носовой платок, чтобы вытереть лицо.
— Кэндис сказала, что у тебя должен быть ленч, а то я бы сам разыскал тебя.
— Она не знала. Они послали мне сигнальный экземпляр, я получила его сегодня утром.
— Дэзи, присядь, родная.
Он усадил ее на кушетку рядом с собой и нежно обнял за плечи одной рукой. Второй, вынув из кармана брюк еще один носовой платок, стал ласково вытирать слезы, катившиеся по ее щекам, но, поняв, что это бесполезно, перестал и просто взял обе ее ладони в свои. Дэзи глубоко вздохнула и положила голову ему на плечо. Они сидели так молча, слушая дыхание друг друга, прежде чем Дэзи решилась заговорить.
— Это Рэм.
Голос звучал тускло, ровно и без эмоций.
— Рэм?
— Да, это мой сводный брат. Единственный, о ком я тебе ничего не рассказывала.
— Не понимаю. Почему ты не рассказывала? И почему он так с тобой поступил?
— Он поехал в школу, я знаю, и взял это фото, — проговорила Дэзи, уходя от прямого ответа на вопросы Шеннона. — Оно висело на стене в спальне Дэни. А потом он рассказал им всю эту ужасную ложь о моей матери. Я знаю, что это ложь, потому что она исходила от него. А правды я не узнаю никогда — никогда! Потому что все, кто мог бы ее знать, умерли. Даже Анабель говорила, что отец отказывался разговаривать об этом.
— Но почему твой брат решился причинить тебе страдания? — не отступал Шеннон. — У него же должен быть какой-то мотив? Он говорит, правда, что причина в том, что он против использования титула и фамилии семьи в коммерческих целях. Но мне это кажется сомнительным. Какая это причина в наше время?
Дэзи слегка отодвинулась от Шеннона и откинулась на спинку дивана — теперь они сидели хотя и рядом, но не вместе. Сцепив руки, Дэзи в упор взглянула на него.
— Когда я была маленькой девочкой, я любила его — он был для меня на втором месте после отца. Потом, после того как отец умер, а мне было тогда пятнадцать лет, в жизни у меня остался только один Рэм. И вот тем летом… тем летом… — Дэзи встряхнула головой, словно приказав себе ничего не бояться и выложить все начистоту. — В то лето мы… стали любовниками. Первый раз он набросился на меня и… изнасиловал. И в последний раз было то же самое. А в перерывах между первым и последним разом я… в общем, я не слишком стремилась помешать ему. И позволяла ему владеть собой. Анабель я ничего про это не рассказывала. В то время мне так хотелось, чтобы меня хоть кто-нибудь любил… но конечно же, это не может служить оправданием.