Страница:
Но Костя не веселился вместе с братом. В этот Новый Год умерла одна, самая добрая сказка. А вера в другие сказки дала глубокую трещину.
Поэтому Комаров так злился, когда все встречные но-пасаранцы в один голос твердили ему о Лешаке, якобы, орудующем в местном лесу. А может… Кто его знает! Ведь существование йети практически доказано. И ничего в этом сказочного и таинственного нет. Просто один из неисследованных человекообразных. Но они живут в горах.
Костя ни секунды не сомневался, что все россказни о Лешем – бред. Но любопытство, усиленное юношеской пылкостью и обвинениями Печного в трусости, назойливым бычьим цепнем елозили по его телу, не давали покоя душе, будоражили страсть к открытию.
– Схожу в лес, – решил он, – в конце-концов, я просто обязан проверить показания Савской, как бы бредовы они не были. Это моя работа. И никто надо мной за это смеяться не будет. Если что, скажу, что просто ходил проверить пограничные столбики. А то таможенники уже плешь проели жалобами на но-пасаранцев, которые воруют эти самые столбики для межевых меток на картофельные поля.
Костя крикнул Мухтара, купил в сельпо лимонада, захватил из дома хлеба и вареных яиц и отправился в лес. Он не собирался бесцельно блуждать по чащобе и аукаться с лесной нечистью. Маршрут следования его был вполне конкретен: мимо Чертового Омута, через Плешивую Горку в самый бурелом. Или «Заповедный Лес», как называют его в совхозе имени Но-Пасарана.
Глава 11
Поэтому Комаров так злился, когда все встречные но-пасаранцы в один голос твердили ему о Лешаке, якобы, орудующем в местном лесу. А может… Кто его знает! Ведь существование йети практически доказано. И ничего в этом сказочного и таинственного нет. Просто один из неисследованных человекообразных. Но они живут в горах.
Костя ни секунды не сомневался, что все россказни о Лешем – бред. Но любопытство, усиленное юношеской пылкостью и обвинениями Печного в трусости, назойливым бычьим цепнем елозили по его телу, не давали покоя душе, будоражили страсть к открытию.
– Схожу в лес, – решил он, – в конце-концов, я просто обязан проверить показания Савской, как бы бредовы они не были. Это моя работа. И никто надо мной за это смеяться не будет. Если что, скажу, что просто ходил проверить пограничные столбики. А то таможенники уже плешь проели жалобами на но-пасаранцев, которые воруют эти самые столбики для межевых меток на картофельные поля.
Костя крикнул Мухтара, купил в сельпо лимонада, захватил из дома хлеба и вареных яиц и отправился в лес. Он не собирался бесцельно блуждать по чащобе и аукаться с лесной нечистью. Маршрут следования его был вполне конкретен: мимо Чертового Омута, через Плешивую Горку в самый бурелом. Или «Заповедный Лес», как называют его в совхозе имени Но-Пасарана.
Глава 11
Костя, медведь и пара кентавров
В лесу ничего не напоминало о недавних сомнениях Комарова. Там было гораздо прохладнее, чем в деревне, трава и цветы находились с стадии самого буйного и свежего расцвета, зелень деревьев уже созрела, но еще не собиралась умирать, и поэтому несколько снисходительно и свысока шелестела вслед Комарову.
Тонкая паутинка легла на лицо юноши. Костя попытался снять ее пальцами, но она порвалась – часть прицепилась к рукаву, а часть еще крепче вцепилась в щеку, защекотала в ноздре, заставила громко и раскатисто чихнуть.
– Лесавка шалит, – объяснил он свой чих Мухтару, насторожено и удивленно посмотревшему на хозяина.
Костя даже обрадовался, что так кстати и правильно вспомнил имя детеныша Лешего и Кикиморы Болотной. Видать, лекция бабушки Пелагеи не забылась. Чтобы занять время и проверить память, Костя решил попробовать припомнить все, что рассказывала ему при первой встрече Крестная Бабка. Ему нравилось, что в лесу можно было совершенно спокойно говорить вслух и никто не вертел у виска пальцем и не делал «большие глаза».
– Значит так, – начал он, как на экзамене, – леший, по русской мифологии, хозяин и защитник леса. Он пасет зайцев, волков и медведей и еще чем-то занимается, кажется, гоняет охотников, хулиганов и лесорубов. Просто Грин Пис какой-то, а не леший. Его подружка, незаконная, разумеется, Кикимора Болотная – не путать с Запечной. Различаются фамилией и местом жительства, схожи склочным характером и малопривлекательной внешностью. Отпрыски столь достойной пары – лесавки, ауки, пущевики и прочие моховики, луговые, полевые, плодичи, грибичи, пчеличи, ягодичи – больше не помню. Ничего себе! А Болотная-то – просто мать героиня! Наш президент о ней не знает. А может, они просто очень долго живут, поэтому столько детей нарожали? Теперь самое главное: как еще зовут подозреваемого, и под какой личиной он скрывается.
Костя остановился, принял сосредоточенный вид и голосом киношного Жеглова из детективного суперхита перечислил:
– Леший. Он же Лесовик. Он же Лесунок. Он же Лешак. Он же Дикий Мужик. Он же Никола Дуплянский. Он же Попутник. Он же Боровик. Он же Лукавый. Важное примечание: Лукавый – не по аналогии с сатаной, а по внешнему сходству с луком: такой же согнутый и искривленный, как изнутри, так и в душе.
Костя удовлетворенно усмехнулся: не зря так любил его Виктор Августинович! Память у Костика всегда была даже лучше, чем у его друга-соперника-брата Кирилла.
Не стоит думать, что Комаров просто прогуливался по лесу и болтал сам с собой. Пока одна часть мозга его вспоминала и выдавала «на гора» эти сведения, другая цепко выхватывала их внешнего окружения детали, которые могли бы опровергнуть официальные показания бедной сумасшедшей Ариадны Федоровны. Чего он искал? Клочки одежды и шерсти. Даже не клочки, а хотя бы нити и волоски. Следы небольших женских ног. Следы огромных босых ног. Естественно, если Савскую похитил йети. Потому что у лешего может и не быть следов, а если они и будут, то самыми разнообразными. Бабушка Пелагея рассказывала, что Лешак любит обращаться в тетерева, медведя, дряхлого бомжеватого вида мужика. И размеров он может быть вполне произвольных – совсем маленьким, вровень с травой, и огромным, как самые высокие сосны. Впрочем, Костя высматривал следы только человека и, на всякий случай, медведя. Мало ли чего!
На его досаду, дождей не было давно, трава росла буйным цветом и скрывала следы, если они и были. Несколько раз Косте попадались свежесломаные ветки, но ничего подозрительного в этом не было – пора была ягодная, мало ли народу могло бродить по лесу в эти дни! Наконец, он достиг Чертового Омута. Самое время было, подобно сестрице Аленушке, посидеть на бережке, помочить усталые ноги в прозрачной черной воде Омута и закусить. Костя сглотнул слюну. Рано. Кто знает, когда он дойдет до Заповедного Леса и сколько там пробудет! Еще надо преодолеть Плешивую Горку.
Это действительно была не гора, а всего лишь горка. Никаких тебе скалистых уступов, никаких тебе туров с замысловато закрученными рогами, никаких тебе опасных троп и губительных лавин. Так, небольшой холм, даже не поросший деревьями. Трава здесь не была прикрыта сердобольной зеленью деревьев, поэтому не имела ничего общего с травой в лесу – была тонкая, рыжеватая, жалкая. Она не скрывала неэстетичных меловых проплешин на всей поверхности так называемой горы. Растительность немного разбавлял неприхотливый седой ковыль, да черный лишайник, больше похожий на горелые клочки бумажки, чем на что-то живое. Костя немного постоял перед выбором – обойти гору или пересечь – и остановился на втором. Хоть и говорят, что «умный в гору не пойдет», но все великие открытия на свете совершаются именно теми самыми «неумными», которые никак не желают идти по более легкому пути.
Скрытые надежды Костика не оправдались. Если на горе и было нечто тайное и неизведанное, то это «нечто» открыли и забрали еще до него. Только на самой вершине Плешивой Горки был сконструирован не то очаг, не то алтарь. Не иначе, как пронырливая Людка Болотникова добралась сюда со своими пионерами с целью разведения пионерского костра и распевания забытых большинством неблагодарных потомков бодрых и жизнеутверждающих пионерских песен.
Увы! Здесь тоже не было клочков одежды беглянки-Савской. Наверное, их развеял ветер. Или успели сжечь пионеры. Косте становилось все веселее и веселее. Он не ругал себя за то, что пошел на поводу у своей прихоти и отправился в лес за подтверждением существования или несуществования йети. По сути, он был обязан доказать темным сельчанам то, как смешно и глупо они заблуждаются. Иначе они от него просто не отстанут со своими советами засадить Лешего в КПЗ. Только вот как найти доказательства? Одного его слова будет мало. Если он принесет на одном плече шкуру этого самого йети, то это будет подтверждением, а не отрицанием существования Хозяина леса. Да и стоит ли овчинка выделки? Разумно ли убивать редкого и чрезвычайно ценного для науки животного, может быть, даже занесенного в Красную Книгу, ради развенчания заблуждений отдельно взятой деревни?
За рассуждениями Костя даже и не заметил, как перешел границу, разделяющую солнечную, просторную Плешивую Горку и Заповедный Лес. Граница эта была довольно четкой, ее даже можно было измерить с помощью рулетки. Только что нещадно палило солнце, безмятежно и бесстыдно пикировали на Костю тяжелые слепни, шумела листва, мерцали бабочки, как вдруг все исчезло. Как Костя понял, что это именно Заповедный Лес? Непонятно. Не было никаких пограничных столбиков, предостерегающих надписей, рисунков черепа с костями. В Заповедном Лесу было тихо-тихо. Здесь не порхали летающие насекомые – нельзя же назвать летающими насекомыми многочисленных паучков, опутавших своей паутиной все свободное пространство между деревьями! Не было травы. Не было даже самых завалящих цветочков. И не было звуков. Листва неподвижно висела на деревьях тяжелыми пластиковыми лепешками, влажноватая прелая листва мягко пружинила под ногами, но не шелестела, как ей и положено.
Как Костя и ожидал, характерной чертой Заповедного Леса был бурелом. Комаров из книжек и фильмов примерно представлял себе, какой должен быть бурелом, поэтому сразу узнал его. Бурелом состоял из сломанных корявых сучьев, непроходимых завалов и зарослей, колючих кустов, которые хватают путников своими цепкими лапами, вырывают клочки одежды, до крови царапают лицо и руки. Видно, местный леший прекрасно справлялся со своими обязанностями.
– И почему бурелом? – Костя любил подвергать сомнению любое утверждение, встречающееся на его пути, – ведь если это слово состоит от двух производных: «буря» и «ломать», то в этом нет никакого смысла. Буря ломает деревья чаще на открытом пространстве, где они не защищены соседями. А в этот густой лес никакой ветерок не просочится, а не то, что буря.
И еще одна особенность, которая показалась странной Комарову. Если за границами леса нещадно палило солнце, то его лучи должны были бы просвечивать сквозь листву, тонкими туманными столбами пронизывать лес то тут то там, по крайней мере, так было на картинах Шишкина. А уж он-то как никто другой умел изображать лес! Правда, сосновый. В Заповедном основное место занимали зеленостволые осины и липы, облепленные лишайником приятного оливкового оттенка. И сквозь листву этих лип и осин не просачивалось ни лучика, ни капли солнца! Было сумеречно, промозгло и тихо. Так тихо, что звенело в ушах.
И вдруг краем глаза Комаров зацепил что-то выбивающееся из всей схемы Заповедного Леса. Что-то совершенно нелогичное, несвойственное для него. Он пошарил взглядом между стволами и наткнулся на яркий клочок не то ткани, не то еше чего. Вот оно! Азарт, придремавший под грузом иронического отношения ко всей этой ситуации, сильно толкнул Костю по направлению к особенно яркому во всей этой мрачности лоскуту.
И только в паре метров от предполагаемого лоскута Костя понял, как обидно ошибся. Это был обычный подосиновик. Правда, очень красивый подосиновик. Среднего размера, с аккуратной шляпкой чистого, оранжеватого цвета. И совершенно нечервивый. Костя аккуратно, стараясь не сломать шляпку, поместил находку в карман. Ну и что, что один? На суп должно хватить. Анна Васильевна будет рада. Надо было двигаться дальше. Мозг Комарова прекрасно сознавал это, но глаза совершенно самостоятельно шарили вокруг.
Вот под мрачным прелым листом мелькнул яркий краешек еще одной шляпки. Совсем маленький, красивый, чистый подосиновичек! А вон еще один! Куда складывать-то? Костя снял ветровку и связал ее рукавами наподобие узелка.
Нет, он держал ситуацию под контролем. Он прекрасно помнил, зачем пришел в этот лес. Он следил за направлением, подмечал мелочи, с помощью которых можно было бы ориентироваться на местности. Но не выслеживать и не срезать эти яркие, с завидным упрямством выпрыгивающие из земли создания он уже не мог. Кто оказывался в подобном положении, тот его поймет.
«Ничего, скоро это месторождение закончится», – успокаивал себя Комаров. Но месторождение не заканчивалось, а разрасталось, ширилось. Косте уже приходилось примечать гриб в одном месте, краем глаза ловить другой, бросаться к третьему. Ладно бы еще были сыроежки! А то яркие, молоденькие, чистые подосиновики! С ужасом вспомнил Комаров детскую сказку, где Баба-Яга заманила близняшек в лес именно такими грибами. Заманила и чуть не съела. Еще в детстве он снисходительно возмущался жадности и безрассудству девчонок. А сейчас сам никак не мог остановиться.
Ну как можно остановиться, когда прямо под ногами расположилось целое семейство тугих красных шапочек! Костя присел, достал нож, положил узел с грибами. И вдруг где-то невдалеке оглушительно звонко хрустнула ветка.
– Мухтар! – выпрямился Костя, – ко мне, Мухтар.
И тут он понял, что с того момента, как он зашел в Заповедный Лес, не видел Мухтара. На горе тот был, с горы сходил, а в лесу Костя был уже один.
– Мухтар! – еще громче крикнул Костя.
– Ар-ар-ар, – закаркало эхо.
«Каркало ли оно в первый раз?» – не мог вспомнить Костя. Для верности он проверил:
– Я кому сказал? Быстро ко мне!
– Не-не-не, – отказалось эхо.
– Было, – обрадовался Костя.
И тут же вновь насторожился: в направлении, в котором недавно хрустнула ветка, мелькнуло что-то лохматое, крупное, серое. И это явно был не очередной подосиновик-гигант. Тот был бы по крайней мере другого цвета.
«Может, Мухтар прикалывается?» – с сомнением понадеялся Костя. Рука его уже сама расстегнула кобуру. Ветровку с грибами пришлось положить на землю. Достав «макарова», Комаров медленно пошел по направлению к дереву, за которым мелькнула тень. Стрелять он не собирался: это действительно мог оказаться Мухтар, но и помешать оружие в таком деле не могло: медведи в русских лесах еще не совсем перевелись.
Лохматое, тем временем, вело себя вполне невинно. Оно больше не ломало веток, не мелькало за деревьями, Косте даже пришло в голову, что он ошибся в потемках. Ветка вполне могла сломаться на дереве сама – ломаются же они иногда, а за тень он мог принять игру света. Костя уже смелее зашагал по лесу и даже оглянулся на брошенные грибы – как бы не забыть, где оставил. И в этот момент между деревьями опять мелькнула тень. Снова показалось? Да нет. Теперь Комаров уже ясно представлял направление, в котором двигалось нечто.
– Стой! Сдавайся! Руки вверх! – крикнул он и побежал, стараясь не выпускать из виду дерево, за которым скрылось нечто и посматривать под ноги, чтобы не зацепиться о корень или ветку.
Нечто, скорее всего, не понимало русского языка. По крайней мере, после команды Костика, оно не задрало косматые лапы, а бросилось улепетывать со всех ног, искусно петляя между деревьями и скрываясь за их стволами. Рассмотреть его в деталях не было никакой возможности – слишком умело оно пряталось за деревья, слишком темно было в лесу, слишком далеко было расстояние. Но то, что это не козел, было очевидно. Нечто бежало на двух лапах, даже не пытаясь сделать пару скачков на четвереньках, нечто явно не имело рогов – голова его поросла густым, длинным серым мехом. Серый же, свалявшийся мех окутывал все тело. И оно явно прихрамывало на левую ногу, хотя эта хромота и не мешала скорости и ловкости передвижения.
Костя бежал без оглядки. Какие тут оглядки, когда беглеца нельзя было выпускать из виду! Пока тот двигался, Костя мог его видеть. Стоило тому остановиться, он сразу бы слился с окружающей средой. И расстояние между ними стало медленно, но верно сокращаться. Видимо, нечто было уже не так молодо, а может, ему мешала хромота. Комаров был юн, вооружен и скорее всего, догнал бы неопознанный объект, если бы не длинный, гибкий корень, умело замаскированный под прошлогодней листвой. Корень будто вздыбился при Костином приближении, цепко обхватил его ногу и дернул на себя. Так, по крайней мере, показалось Комарову. Хорошо, что Виктор Августинович учил своих подопечных падать!
Перехватив в зубы «макарова», он спружинил на обе руки и тут же снова вскочил на ноги. Конечно, этого момента хватило беглецу для того, чтобы раствориться в воздухе. Напрасно Костя замирал за тонкими стволами осин, напрасно хоронился в пахнувшей осенью старой листве. Потеряв более часа, он понял, что неоправдано глупо упустил беглеца.
Он еще немного побродил между тонкими чахлыми стволами и с досадой махнул рукой – упустил безвозвратно! Грибы и ветровка тоже были потеряны. Хотя этого и следовало ожидать – в противном Заповедном Лесу не могло случиться ничего хорошего. Но вот чего не мог ожидать тот, кто заманил его сюда, так это прекрасной подготовки Комарова. Виктор Августинович провел со своими питомцами не один день в лесу без еды, воды и палаток, но научил их основам выживаемости в экстремальных обстоятельствах. И одно из его правил гласило: никогда не заходи в лес без компаса, даже если зайти туда тебе пришлось по малой нужде. С помощью компаса Костя быстро сориентировался по азимуту, выбрал правильное направление и неожиданно скоро вышел прямо к Плешивой Горке. Возле нее мирно и лениво пасся Мухтар. Увидев хозяина, он приветливо мекнул и вяло махнул хвостом.
– Предатель, – презрительно кинул ему Комаров, – бросил меня одного. Ты же легко мог взять след, и йети уже сидел бы в КПЗ!
Мухтар, вроде бы засмущался, низко опустил голову и поджал хвост. Потом, решив что извинений достаточно, подбежал к хозяину и примирительно лизнул его в раскрытую ладонь. Долго сердиться у Кости уже не было сил. Он устал, проголодался, провизия осталась в карманах ветровки. Хорошо Мухтару: поел травки – и сыт. А Комарову еще надо было идти до дома с пустым желудком.
Но не этот вопрос волновал Костю. Его мучило другое: кого же, все-таки, он спугнул в лесу? Медведи не серые. Он сам видел в зоопарке. Волки не бегают на задних лапах. Мухтар в лес не входил. Неужели, действительно йети? Неужели Ариадна Федоровна не врала? Ведь уже известны случаи похищения людей йети. И похищали они именно женщин. И использовали их именно с качестве секс-рабынь. Неужели?
Костя решил, что имеет смысл порасспросить старожилов о случаях встречи с лесным жителем. Имеет смысл провести следственный эксперимент с Савской – она просто обязана вспомнить дорогу к логову похитившего ее зверя. Но в то же время, имеет смысл не бросать все другие версии. Особенно ту, с Мачо.
Как ни устал Комаров, но воспоминание о Мачо неприятно кольнуло его. Интересно, что он сейчас делает? Поет гимн перед отходом ко сну? Запивает минеральной водой биодобавки? Давит прыщ перед зеркалом? Интуиция взвыла в Комарове дурным голосом. Он понял, что если немедленно не узнает, чем занимается в данный момент чумной техасец, то потеряет покой на всю ночь. Он круто развернулся и зашагал по направлению к брошенному тюремному бараку.
В кустах возле барака он едва не наступил на Людку. Хорошо, что ее выдали белеющие в темноте гольфы.
– Вы почему тут?
Костя совсем забыл о том, что Болотникова с пионерами предпочитала проводить теплые летние ночи не на танцплощадке за клубом, а во всевозможных засадах. Не могла же она упустить такой великолепный шанс, как временное проживание в Но-Пасаране иностранцев!
– Записываю, кто к американцам не вербовку ходит.
– И много записали?
– Много. Так и валят вербоваться И не только молодежь. Стариков тоже много.
– Что, серьезно? – не поверил Костя.
– Пионеры не врут, – сверкнула очами Людка. – Только одного не понимаю. В книжках пишут, что расплачиваться должны те, кто вербует с тем, кого вербуют. Так?
– Бесспорно.
– Так что же получается? Получается, что это не американцы наших вербуют, а наши американцев.
– Забавное наблюдение. И откуда вы это взяли?
– Да все наши, кто к ним идет, несут с собой полные сумки всякого добра. Кто молоко, кто мед, кто огурцов с грядки. А кто – готовую продукцию: цыплят в сметане, борщ в термосе.
– Странно. Ничего не понимаю.
– Вот и я тоже. Но на всякий случай фиксирую. Те мои пионеры, что не занимаются в данный момент тимуровским окучиванием яблонь в садах малообеспеченных граджан, прямо на дороге стоят, всех останавливают, осматривают и записывают.
– А вы почему не с ними?
– А мы лежим на случай, если кто в обход поста захочет пройти. Через пост идут люди честные, которым нечего скрывать. А вот если найдутся те, которые захотят обойти пост, то мы их и сцапаем!
– Здорово придумано! – еще раз позавидовал Костя многочисленному членству Лидмилиной организации. – А кто это «мы»? Я кроме вас никого не вижу.
– Я еще, – завозился кто-то в метре от Комарова, – Степан.
– Здорово затаился! – похвалил Комаров.
Он действительно не заметил Степана, хотя с Людкой разговаривал достаточно долго.
– Ладно. Продолжайте лежать в засаде, – разрешил Костя, – а я подойду поближе, посмотрю, что там творится.
Поближе творилось действительно нечто невероятное. Внутри бывшего тюремного барака, в котором обитали гости, ярко и уютно горел свет. Снаружи темноту красиво и несколько театрально резали лучи карманных фонариков, громко и скрипуче кричал невидимый магнитофон. Косте удалось незамеченным подойти совсем близко к группе, сидевшей возле стены барака на большом бревне.
– Нет, браток. Ты нашу водку с вашей виской не равняй, – слышался медлительный, уверенный басок, – что твоя виска? Макратихина настойка на клопах и то духовитее.
Речь его прервал поток возмущенной англоязычной речи, из которой Костя понял только два слова «Джонни Уокер» и «Смирнофф».
– Это ты верно говоришь, – нисколько не смущаясь, продолжил басок, – но ты вот скажи: водочку часто употребляешь? То-то бывает. А виски? Понятно, еще чаще. А вот в наше сельпо как-то вашу виску завезли, так она три года стояла, пока один бандюга из местной колонии не освободился и всю эту мерзость не скупил. О чем это говорит? О том, что не пользуется она популярностью среди простого народа. А водочку потребляем ежедневно и еженошно. И часто еще ежеутренне. Что же это получается? Вы – и водку и виски глушите, а мы – только водку. Это два-один в нашу пользу получается.
Англоязычный собеседник опять начал что-то горячо и не-по-русски толковать. В вязкой тишине, сопровождающей его речь, прямо-таки чувствовалась напряженная работа извилин тех, кто пытался вникнуть в суть говоримого.
– Ага, – обрадовано воскликнул русский собеседник. – Все ясно. Не хочешь, значит, верить в теорию. Тады давай на практике. Устроим конкурс. Ты будешь пить свою виску, а я свою беленькую. Кто больше выпьет и наутро здоровее будет, тот и прав.
Американец пару раз переспросил, потом, видимо, понял и азартно залепетал что-то. Дальнейшее Косте уже было неинтересно. Удаляясь от места заключения пари, он слышал, как местные спорили с гостями по поводу ставок. Американцы кричали что-то про доллары, а наши убеждали их, что в Но-Пасаране ставки издревле оплачивались Макратихиным самогоном. Последнее, что слышал Костя, это были попытки разъяснения бестолковым гостям что есть самогон и в чем его преимущество перед долларом.
Чуть дальше заседали женщины. По вскользь оброненным словам «чилдрен» и «внучок» Комаров понял, что здесь проводиться обсуждение достоинств подрастающего поколения. Ни вербовкой, ни Мачо здесь не пахло.
Самая шумная группа была дальше. Именно здесь из последних усилий вопил магнитофон, именно здесь группировалась местная молодежь. Костя прислушался: в основном говорили но-пасаранские девчонки. Калерии среди них явно не было: хотя она и носила статус девушки, но в гулянках совсем зеленой молодежи участия уже не принимала. А раз здесь не было Калерии, то значит, не было и Мачо. Нечего было делать и Комарову.
Наконец, когда он уже почти потерял надежду найти в этом народном гулянии укушенного техасца и медсестру, удача улыбнулась ему. Словно из-под земли, в темноте выросли две гигантские тени. Тени были так громадны и широки, что Костя напугался и присел за первый попавшийся у него на пути редкий куст шиповника. Гиганты имели лошадиные туловища, по четыре ноги каждый и разговаривали между собой голосами Мачо и Калерии.
– Я все понимаю, Саймон, – тихо говорила девушка, но и вы поймите меня. Я здесь выросла, именно здесь я стала такой, какой так нравлюсь вам. Разве я могу предать землю, которая вырастила меня? Разве могу оставить маму? Ей так тяжело!
Она только после того, как меня родила, семь лет больше не рожала, а потом – каждый год. У нас уже двойняшек две пары. Ей почти пятьдесят, а она все рожает и рожает.
– Это же красиво! – обрадовано воскликнул гигантский Мачо, которого, оказывается, звали Саймон. – Техасу нужно крупное количество здоровых прекрасных детей. Таких, как вы,
Калерия. Техас скончается от грусти, если вы не дадите ему этот презент.
– А папа? – не обратила особого внимания на его страшные слова Калерия, – мама забьет его до смерти, если меня не будет рядом. Она у нас очень требовательная, а папа не всегда справляется с ее требованиями. Тогда она его порет розгами. И только я могу защитить его.
– Мы и ваш папа заберем, – не смутился Мачо-Саймон, – папа хорошо, папа надо беречь.
– Прямо как в «Алых парусах», – даже в полной темноте было ясно, что Калерия улыбалась.
Тонкая паутинка легла на лицо юноши. Костя попытался снять ее пальцами, но она порвалась – часть прицепилась к рукаву, а часть еще крепче вцепилась в щеку, защекотала в ноздре, заставила громко и раскатисто чихнуть.
– Лесавка шалит, – объяснил он свой чих Мухтару, насторожено и удивленно посмотревшему на хозяина.
Костя даже обрадовался, что так кстати и правильно вспомнил имя детеныша Лешего и Кикиморы Болотной. Видать, лекция бабушки Пелагеи не забылась. Чтобы занять время и проверить память, Костя решил попробовать припомнить все, что рассказывала ему при первой встрече Крестная Бабка. Ему нравилось, что в лесу можно было совершенно спокойно говорить вслух и никто не вертел у виска пальцем и не делал «большие глаза».
– Значит так, – начал он, как на экзамене, – леший, по русской мифологии, хозяин и защитник леса. Он пасет зайцев, волков и медведей и еще чем-то занимается, кажется, гоняет охотников, хулиганов и лесорубов. Просто Грин Пис какой-то, а не леший. Его подружка, незаконная, разумеется, Кикимора Болотная – не путать с Запечной. Различаются фамилией и местом жительства, схожи склочным характером и малопривлекательной внешностью. Отпрыски столь достойной пары – лесавки, ауки, пущевики и прочие моховики, луговые, полевые, плодичи, грибичи, пчеличи, ягодичи – больше не помню. Ничего себе! А Болотная-то – просто мать героиня! Наш президент о ней не знает. А может, они просто очень долго живут, поэтому столько детей нарожали? Теперь самое главное: как еще зовут подозреваемого, и под какой личиной он скрывается.
Костя остановился, принял сосредоточенный вид и голосом киношного Жеглова из детективного суперхита перечислил:
– Леший. Он же Лесовик. Он же Лесунок. Он же Лешак. Он же Дикий Мужик. Он же Никола Дуплянский. Он же Попутник. Он же Боровик. Он же Лукавый. Важное примечание: Лукавый – не по аналогии с сатаной, а по внешнему сходству с луком: такой же согнутый и искривленный, как изнутри, так и в душе.
Костя удовлетворенно усмехнулся: не зря так любил его Виктор Августинович! Память у Костика всегда была даже лучше, чем у его друга-соперника-брата Кирилла.
Не стоит думать, что Комаров просто прогуливался по лесу и болтал сам с собой. Пока одна часть мозга его вспоминала и выдавала «на гора» эти сведения, другая цепко выхватывала их внешнего окружения детали, которые могли бы опровергнуть официальные показания бедной сумасшедшей Ариадны Федоровны. Чего он искал? Клочки одежды и шерсти. Даже не клочки, а хотя бы нити и волоски. Следы небольших женских ног. Следы огромных босых ног. Естественно, если Савскую похитил йети. Потому что у лешего может и не быть следов, а если они и будут, то самыми разнообразными. Бабушка Пелагея рассказывала, что Лешак любит обращаться в тетерева, медведя, дряхлого бомжеватого вида мужика. И размеров он может быть вполне произвольных – совсем маленьким, вровень с травой, и огромным, как самые высокие сосны. Впрочем, Костя высматривал следы только человека и, на всякий случай, медведя. Мало ли чего!
На его досаду, дождей не было давно, трава росла буйным цветом и скрывала следы, если они и были. Несколько раз Косте попадались свежесломаные ветки, но ничего подозрительного в этом не было – пора была ягодная, мало ли народу могло бродить по лесу в эти дни! Наконец, он достиг Чертового Омута. Самое время было, подобно сестрице Аленушке, посидеть на бережке, помочить усталые ноги в прозрачной черной воде Омута и закусить. Костя сглотнул слюну. Рано. Кто знает, когда он дойдет до Заповедного Леса и сколько там пробудет! Еще надо преодолеть Плешивую Горку.
Это действительно была не гора, а всего лишь горка. Никаких тебе скалистых уступов, никаких тебе туров с замысловато закрученными рогами, никаких тебе опасных троп и губительных лавин. Так, небольшой холм, даже не поросший деревьями. Трава здесь не была прикрыта сердобольной зеленью деревьев, поэтому не имела ничего общего с травой в лесу – была тонкая, рыжеватая, жалкая. Она не скрывала неэстетичных меловых проплешин на всей поверхности так называемой горы. Растительность немного разбавлял неприхотливый седой ковыль, да черный лишайник, больше похожий на горелые клочки бумажки, чем на что-то живое. Костя немного постоял перед выбором – обойти гору или пересечь – и остановился на втором. Хоть и говорят, что «умный в гору не пойдет», но все великие открытия на свете совершаются именно теми самыми «неумными», которые никак не желают идти по более легкому пути.
Скрытые надежды Костика не оправдались. Если на горе и было нечто тайное и неизведанное, то это «нечто» открыли и забрали еще до него. Только на самой вершине Плешивой Горки был сконструирован не то очаг, не то алтарь. Не иначе, как пронырливая Людка Болотникова добралась сюда со своими пионерами с целью разведения пионерского костра и распевания забытых большинством неблагодарных потомков бодрых и жизнеутверждающих пионерских песен.
Увы! Здесь тоже не было клочков одежды беглянки-Савской. Наверное, их развеял ветер. Или успели сжечь пионеры. Косте становилось все веселее и веселее. Он не ругал себя за то, что пошел на поводу у своей прихоти и отправился в лес за подтверждением существования или несуществования йети. По сути, он был обязан доказать темным сельчанам то, как смешно и глупо они заблуждаются. Иначе они от него просто не отстанут со своими советами засадить Лешего в КПЗ. Только вот как найти доказательства? Одного его слова будет мало. Если он принесет на одном плече шкуру этого самого йети, то это будет подтверждением, а не отрицанием существования Хозяина леса. Да и стоит ли овчинка выделки? Разумно ли убивать редкого и чрезвычайно ценного для науки животного, может быть, даже занесенного в Красную Книгу, ради развенчания заблуждений отдельно взятой деревни?
За рассуждениями Костя даже и не заметил, как перешел границу, разделяющую солнечную, просторную Плешивую Горку и Заповедный Лес. Граница эта была довольно четкой, ее даже можно было измерить с помощью рулетки. Только что нещадно палило солнце, безмятежно и бесстыдно пикировали на Костю тяжелые слепни, шумела листва, мерцали бабочки, как вдруг все исчезло. Как Костя понял, что это именно Заповедный Лес? Непонятно. Не было никаких пограничных столбиков, предостерегающих надписей, рисунков черепа с костями. В Заповедном Лесу было тихо-тихо. Здесь не порхали летающие насекомые – нельзя же назвать летающими насекомыми многочисленных паучков, опутавших своей паутиной все свободное пространство между деревьями! Не было травы. Не было даже самых завалящих цветочков. И не было звуков. Листва неподвижно висела на деревьях тяжелыми пластиковыми лепешками, влажноватая прелая листва мягко пружинила под ногами, но не шелестела, как ей и положено.
Как Костя и ожидал, характерной чертой Заповедного Леса был бурелом. Комаров из книжек и фильмов примерно представлял себе, какой должен быть бурелом, поэтому сразу узнал его. Бурелом состоял из сломанных корявых сучьев, непроходимых завалов и зарослей, колючих кустов, которые хватают путников своими цепкими лапами, вырывают клочки одежды, до крови царапают лицо и руки. Видно, местный леший прекрасно справлялся со своими обязанностями.
– И почему бурелом? – Костя любил подвергать сомнению любое утверждение, встречающееся на его пути, – ведь если это слово состоит от двух производных: «буря» и «ломать», то в этом нет никакого смысла. Буря ломает деревья чаще на открытом пространстве, где они не защищены соседями. А в этот густой лес никакой ветерок не просочится, а не то, что буря.
И еще одна особенность, которая показалась странной Комарову. Если за границами леса нещадно палило солнце, то его лучи должны были бы просвечивать сквозь листву, тонкими туманными столбами пронизывать лес то тут то там, по крайней мере, так было на картинах Шишкина. А уж он-то как никто другой умел изображать лес! Правда, сосновый. В Заповедном основное место занимали зеленостволые осины и липы, облепленные лишайником приятного оливкового оттенка. И сквозь листву этих лип и осин не просачивалось ни лучика, ни капли солнца! Было сумеречно, промозгло и тихо. Так тихо, что звенело в ушах.
И вдруг краем глаза Комаров зацепил что-то выбивающееся из всей схемы Заповедного Леса. Что-то совершенно нелогичное, несвойственное для него. Он пошарил взглядом между стволами и наткнулся на яркий клочок не то ткани, не то еше чего. Вот оно! Азарт, придремавший под грузом иронического отношения ко всей этой ситуации, сильно толкнул Костю по направлению к особенно яркому во всей этой мрачности лоскуту.
И только в паре метров от предполагаемого лоскута Костя понял, как обидно ошибся. Это был обычный подосиновик. Правда, очень красивый подосиновик. Среднего размера, с аккуратной шляпкой чистого, оранжеватого цвета. И совершенно нечервивый. Костя аккуратно, стараясь не сломать шляпку, поместил находку в карман. Ну и что, что один? На суп должно хватить. Анна Васильевна будет рада. Надо было двигаться дальше. Мозг Комарова прекрасно сознавал это, но глаза совершенно самостоятельно шарили вокруг.
Вот под мрачным прелым листом мелькнул яркий краешек еще одной шляпки. Совсем маленький, красивый, чистый подосиновичек! А вон еще один! Куда складывать-то? Костя снял ветровку и связал ее рукавами наподобие узелка.
Нет, он держал ситуацию под контролем. Он прекрасно помнил, зачем пришел в этот лес. Он следил за направлением, подмечал мелочи, с помощью которых можно было бы ориентироваться на местности. Но не выслеживать и не срезать эти яркие, с завидным упрямством выпрыгивающие из земли создания он уже не мог. Кто оказывался в подобном положении, тот его поймет.
«Ничего, скоро это месторождение закончится», – успокаивал себя Комаров. Но месторождение не заканчивалось, а разрасталось, ширилось. Косте уже приходилось примечать гриб в одном месте, краем глаза ловить другой, бросаться к третьему. Ладно бы еще были сыроежки! А то яркие, молоденькие, чистые подосиновики! С ужасом вспомнил Комаров детскую сказку, где Баба-Яга заманила близняшек в лес именно такими грибами. Заманила и чуть не съела. Еще в детстве он снисходительно возмущался жадности и безрассудству девчонок. А сейчас сам никак не мог остановиться.
Ну как можно остановиться, когда прямо под ногами расположилось целое семейство тугих красных шапочек! Костя присел, достал нож, положил узел с грибами. И вдруг где-то невдалеке оглушительно звонко хрустнула ветка.
– Мухтар! – выпрямился Костя, – ко мне, Мухтар.
И тут он понял, что с того момента, как он зашел в Заповедный Лес, не видел Мухтара. На горе тот был, с горы сходил, а в лесу Костя был уже один.
– Мухтар! – еще громче крикнул Костя.
– Ар-ар-ар, – закаркало эхо.
«Каркало ли оно в первый раз?» – не мог вспомнить Костя. Для верности он проверил:
– Я кому сказал? Быстро ко мне!
– Не-не-не, – отказалось эхо.
– Было, – обрадовался Костя.
И тут же вновь насторожился: в направлении, в котором недавно хрустнула ветка, мелькнуло что-то лохматое, крупное, серое. И это явно был не очередной подосиновик-гигант. Тот был бы по крайней мере другого цвета.
«Может, Мухтар прикалывается?» – с сомнением понадеялся Костя. Рука его уже сама расстегнула кобуру. Ветровку с грибами пришлось положить на землю. Достав «макарова», Комаров медленно пошел по направлению к дереву, за которым мелькнула тень. Стрелять он не собирался: это действительно мог оказаться Мухтар, но и помешать оружие в таком деле не могло: медведи в русских лесах еще не совсем перевелись.
Лохматое, тем временем, вело себя вполне невинно. Оно больше не ломало веток, не мелькало за деревьями, Косте даже пришло в голову, что он ошибся в потемках. Ветка вполне могла сломаться на дереве сама – ломаются же они иногда, а за тень он мог принять игру света. Костя уже смелее зашагал по лесу и даже оглянулся на брошенные грибы – как бы не забыть, где оставил. И в этот момент между деревьями опять мелькнула тень. Снова показалось? Да нет. Теперь Комаров уже ясно представлял направление, в котором двигалось нечто.
– Стой! Сдавайся! Руки вверх! – крикнул он и побежал, стараясь не выпускать из виду дерево, за которым скрылось нечто и посматривать под ноги, чтобы не зацепиться о корень или ветку.
Нечто, скорее всего, не понимало русского языка. По крайней мере, после команды Костика, оно не задрало косматые лапы, а бросилось улепетывать со всех ног, искусно петляя между деревьями и скрываясь за их стволами. Рассмотреть его в деталях не было никакой возможности – слишком умело оно пряталось за деревья, слишком темно было в лесу, слишком далеко было расстояние. Но то, что это не козел, было очевидно. Нечто бежало на двух лапах, даже не пытаясь сделать пару скачков на четвереньках, нечто явно не имело рогов – голова его поросла густым, длинным серым мехом. Серый же, свалявшийся мех окутывал все тело. И оно явно прихрамывало на левую ногу, хотя эта хромота и не мешала скорости и ловкости передвижения.
Костя бежал без оглядки. Какие тут оглядки, когда беглеца нельзя было выпускать из виду! Пока тот двигался, Костя мог его видеть. Стоило тому остановиться, он сразу бы слился с окружающей средой. И расстояние между ними стало медленно, но верно сокращаться. Видимо, нечто было уже не так молодо, а может, ему мешала хромота. Комаров был юн, вооружен и скорее всего, догнал бы неопознанный объект, если бы не длинный, гибкий корень, умело замаскированный под прошлогодней листвой. Корень будто вздыбился при Костином приближении, цепко обхватил его ногу и дернул на себя. Так, по крайней мере, показалось Комарову. Хорошо, что Виктор Августинович учил своих подопечных падать!
Перехватив в зубы «макарова», он спружинил на обе руки и тут же снова вскочил на ноги. Конечно, этого момента хватило беглецу для того, чтобы раствориться в воздухе. Напрасно Костя замирал за тонкими стволами осин, напрасно хоронился в пахнувшей осенью старой листве. Потеряв более часа, он понял, что неоправдано глупо упустил беглеца.
Он еще немного побродил между тонкими чахлыми стволами и с досадой махнул рукой – упустил безвозвратно! Грибы и ветровка тоже были потеряны. Хотя этого и следовало ожидать – в противном Заповедном Лесу не могло случиться ничего хорошего. Но вот чего не мог ожидать тот, кто заманил его сюда, так это прекрасной подготовки Комарова. Виктор Августинович провел со своими питомцами не один день в лесу без еды, воды и палаток, но научил их основам выживаемости в экстремальных обстоятельствах. И одно из его правил гласило: никогда не заходи в лес без компаса, даже если зайти туда тебе пришлось по малой нужде. С помощью компаса Костя быстро сориентировался по азимуту, выбрал правильное направление и неожиданно скоро вышел прямо к Плешивой Горке. Возле нее мирно и лениво пасся Мухтар. Увидев хозяина, он приветливо мекнул и вяло махнул хвостом.
– Предатель, – презрительно кинул ему Комаров, – бросил меня одного. Ты же легко мог взять след, и йети уже сидел бы в КПЗ!
Мухтар, вроде бы засмущался, низко опустил голову и поджал хвост. Потом, решив что извинений достаточно, подбежал к хозяину и примирительно лизнул его в раскрытую ладонь. Долго сердиться у Кости уже не было сил. Он устал, проголодался, провизия осталась в карманах ветровки. Хорошо Мухтару: поел травки – и сыт. А Комарову еще надо было идти до дома с пустым желудком.
Но не этот вопрос волновал Костю. Его мучило другое: кого же, все-таки, он спугнул в лесу? Медведи не серые. Он сам видел в зоопарке. Волки не бегают на задних лапах. Мухтар в лес не входил. Неужели, действительно йети? Неужели Ариадна Федоровна не врала? Ведь уже известны случаи похищения людей йети. И похищали они именно женщин. И использовали их именно с качестве секс-рабынь. Неужели?
* * *
Когда Комаров вошел в село, уже почти стемнело. Сам того не желая, он практически подтвердил бредовую версию Савской. Естественно, это был не леший – кто же поверит в такую ересь! Но это действительно мог быть Снежный Человек. И как подтверждение его существования могли иметь смысл все эти уверения односельчан о существовании Лешака.Костя решил, что имеет смысл порасспросить старожилов о случаях встречи с лесным жителем. Имеет смысл провести следственный эксперимент с Савской – она просто обязана вспомнить дорогу к логову похитившего ее зверя. Но в то же время, имеет смысл не бросать все другие версии. Особенно ту, с Мачо.
Как ни устал Комаров, но воспоминание о Мачо неприятно кольнуло его. Интересно, что он сейчас делает? Поет гимн перед отходом ко сну? Запивает минеральной водой биодобавки? Давит прыщ перед зеркалом? Интуиция взвыла в Комарове дурным голосом. Он понял, что если немедленно не узнает, чем занимается в данный момент чумной техасец, то потеряет покой на всю ночь. Он круто развернулся и зашагал по направлению к брошенному тюремному бараку.
В кустах возле барака он едва не наступил на Людку. Хорошо, что ее выдали белеющие в темноте гольфы.
– Вы почему тут?
Костя совсем забыл о том, что Болотникова с пионерами предпочитала проводить теплые летние ночи не на танцплощадке за клубом, а во всевозможных засадах. Не могла же она упустить такой великолепный шанс, как временное проживание в Но-Пасаране иностранцев!
– Записываю, кто к американцам не вербовку ходит.
– И много записали?
– Много. Так и валят вербоваться И не только молодежь. Стариков тоже много.
– Что, серьезно? – не поверил Костя.
– Пионеры не врут, – сверкнула очами Людка. – Только одного не понимаю. В книжках пишут, что расплачиваться должны те, кто вербует с тем, кого вербуют. Так?
– Бесспорно.
– Так что же получается? Получается, что это не американцы наших вербуют, а наши американцев.
– Забавное наблюдение. И откуда вы это взяли?
– Да все наши, кто к ним идет, несут с собой полные сумки всякого добра. Кто молоко, кто мед, кто огурцов с грядки. А кто – готовую продукцию: цыплят в сметане, борщ в термосе.
– Странно. Ничего не понимаю.
– Вот и я тоже. Но на всякий случай фиксирую. Те мои пионеры, что не занимаются в данный момент тимуровским окучиванием яблонь в садах малообеспеченных граджан, прямо на дороге стоят, всех останавливают, осматривают и записывают.
– А вы почему не с ними?
– А мы лежим на случай, если кто в обход поста захочет пройти. Через пост идут люди честные, которым нечего скрывать. А вот если найдутся те, которые захотят обойти пост, то мы их и сцапаем!
– Здорово придумано! – еще раз позавидовал Костя многочисленному членству Лидмилиной организации. – А кто это «мы»? Я кроме вас никого не вижу.
– Я еще, – завозился кто-то в метре от Комарова, – Степан.
– Здорово затаился! – похвалил Комаров.
Он действительно не заметил Степана, хотя с Людкой разговаривал достаточно долго.
– Ладно. Продолжайте лежать в засаде, – разрешил Костя, – а я подойду поближе, посмотрю, что там творится.
Поближе творилось действительно нечто невероятное. Внутри бывшего тюремного барака, в котором обитали гости, ярко и уютно горел свет. Снаружи темноту красиво и несколько театрально резали лучи карманных фонариков, громко и скрипуче кричал невидимый магнитофон. Косте удалось незамеченным подойти совсем близко к группе, сидевшей возле стены барака на большом бревне.
– Нет, браток. Ты нашу водку с вашей виской не равняй, – слышался медлительный, уверенный басок, – что твоя виска? Макратихина настойка на клопах и то духовитее.
Речь его прервал поток возмущенной англоязычной речи, из которой Костя понял только два слова «Джонни Уокер» и «Смирнофф».
– Это ты верно говоришь, – нисколько не смущаясь, продолжил басок, – но ты вот скажи: водочку часто употребляешь? То-то бывает. А виски? Понятно, еще чаще. А вот в наше сельпо как-то вашу виску завезли, так она три года стояла, пока один бандюга из местной колонии не освободился и всю эту мерзость не скупил. О чем это говорит? О том, что не пользуется она популярностью среди простого народа. А водочку потребляем ежедневно и еженошно. И часто еще ежеутренне. Что же это получается? Вы – и водку и виски глушите, а мы – только водку. Это два-один в нашу пользу получается.
Англоязычный собеседник опять начал что-то горячо и не-по-русски толковать. В вязкой тишине, сопровождающей его речь, прямо-таки чувствовалась напряженная работа извилин тех, кто пытался вникнуть в суть говоримого.
– Ага, – обрадовано воскликнул русский собеседник. – Все ясно. Не хочешь, значит, верить в теорию. Тады давай на практике. Устроим конкурс. Ты будешь пить свою виску, а я свою беленькую. Кто больше выпьет и наутро здоровее будет, тот и прав.
Американец пару раз переспросил, потом, видимо, понял и азартно залепетал что-то. Дальнейшее Косте уже было неинтересно. Удаляясь от места заключения пари, он слышал, как местные спорили с гостями по поводу ставок. Американцы кричали что-то про доллары, а наши убеждали их, что в Но-Пасаране ставки издревле оплачивались Макратихиным самогоном. Последнее, что слышал Костя, это были попытки разъяснения бестолковым гостям что есть самогон и в чем его преимущество перед долларом.
Чуть дальше заседали женщины. По вскользь оброненным словам «чилдрен» и «внучок» Комаров понял, что здесь проводиться обсуждение достоинств подрастающего поколения. Ни вербовкой, ни Мачо здесь не пахло.
Самая шумная группа была дальше. Именно здесь из последних усилий вопил магнитофон, именно здесь группировалась местная молодежь. Костя прислушался: в основном говорили но-пасаранские девчонки. Калерии среди них явно не было: хотя она и носила статус девушки, но в гулянках совсем зеленой молодежи участия уже не принимала. А раз здесь не было Калерии, то значит, не было и Мачо. Нечего было делать и Комарову.
Наконец, когда он уже почти потерял надежду найти в этом народном гулянии укушенного техасца и медсестру, удача улыбнулась ему. Словно из-под земли, в темноте выросли две гигантские тени. Тени были так громадны и широки, что Костя напугался и присел за первый попавшийся у него на пути редкий куст шиповника. Гиганты имели лошадиные туловища, по четыре ноги каждый и разговаривали между собой голосами Мачо и Калерии.
– Я все понимаю, Саймон, – тихо говорила девушка, но и вы поймите меня. Я здесь выросла, именно здесь я стала такой, какой так нравлюсь вам. Разве я могу предать землю, которая вырастила меня? Разве могу оставить маму? Ей так тяжело!
Она только после того, как меня родила, семь лет больше не рожала, а потом – каждый год. У нас уже двойняшек две пары. Ей почти пятьдесят, а она все рожает и рожает.
– Это же красиво! – обрадовано воскликнул гигантский Мачо, которого, оказывается, звали Саймон. – Техасу нужно крупное количество здоровых прекрасных детей. Таких, как вы,
Калерия. Техас скончается от грусти, если вы не дадите ему этот презент.
– А папа? – не обратила особого внимания на его страшные слова Калерия, – мама забьет его до смерти, если меня не будет рядом. Она у нас очень требовательная, а папа не всегда справляется с ее требованиями. Тогда она его порет розгами. И только я могу защитить его.
– Мы и ваш папа заберем, – не смутился Мачо-Саймон, – папа хорошо, папа надо беречь.
– Прямо как в «Алых парусах», – даже в полной темноте было ясно, что Калерия улыбалась.