Страница:
«Вот они, поцелуйчики, – понял Костя, – никогда эти деревенские игрища не оказываются невинными». Он медленно, с чувством собственного достоинства встал, неторопясь отряхнулся и строго посмотрел на хихикающие парочки.
– Давайте, пойте про свои колокольчики, – сварливым тоном потребовал он.
– Гори, гори ясно, – стройно завопила шеренга.
Уж теперь-то Комаров не прозевал момент. Он даже благородно дал улепетывающим Василисе и прыщавому немного форы, а потом быстро рванул с низкого старта, мгновенно набрал скорость и в несколько секунд нагнал обоих. Чтобы разорвать их руки, требовалась еще более высокая скорость, чем развил Комаров. Он резко выдохнул, собрался и так заработал ногами, как не работал даже на Первенстве Города.
Легко отбросив прыщавого в темноту и мгновенно забыв о нем, он поймал за руку Василису и крепко сжал ее мягкую маленькую ладошку. Теперь, кажется, по правилам игры надо было поцеловать партнершу. Костя сроду не целовался с девчонками. Однажды, еще в детском саду, они поспорили с Кириллом, что Костя не побоится чмокнуть в щеку зазнайку-Вику с их лестничной клетки. Костя долго примеривался, делал ложные выпады, но так и не смог преодолеть робость. Сейчас ему предоставлялся второй шанс. И если бы он пренебрег правилами игры, то над ним смеялся бы уже не брат, а весь Но-Пасаран.
«Надо, так надо», – вздохнул он и быстро прижался губами где-то между щекой Василисы и уголком ее губ.
– Зачем? – удивленно вскинула ресницы девушка.
– По правилам, – похолодел Костя.
– Ты увидел, как американец поцеловал Калерию, и подумал, что поцелуй входит в обязательные правила игры? – поняла она.
– Черт, – не сдержался Костя и во второй раз за вечер густо покраснел.
Какая глупая и непонятная игра эти горелки!
Василиса засмеялась, взяла его за руку и потащила за собой. Впрочем, горелки уже всем надоели, и молодежь приступила к следующей забаве: прыжкам через костер.
С двояким чувством наблюдал Костя за перелетающими через огонь тенями. С одной стороны он понимал, что эти забавы не могут закончиться ничем хорошим – шутки с огнем плохи, а пустой огнетушитель валяется под деревом у подножия Горки. С другой, ноги его сами приплясывали на месте, а мышцы непроизвольно сокращались. Уж он-то прыгнул бы! Если бы не был участковым. Как жаль, что он не простой коренной комбайнер!
– Огонь очищает, – поняла его сомнения Василиса, – это как купание в крещенской проруби. Пойдем, ты не пожалеешь!
Последние сомнения, злобно шипя, отползли в темноту. Костя взглянул в ярко-голубые глаза девушки, поблагодарил ее легким пожатием руки, и первый повлек ее к костру. Наверное, огонь не просто очищал. Наверное те, кто разводил костер, бросили в него специальные травы. После первого прыжка Костя почувствовал такое опьянение, что уже не мог остановиться. Все опасения уползли в ночь вслед за сомнениями, сейчас для него существовали только ночь, огонь, Василиса и те крылья, которые переносили его через мудрое и совсем не опасное пламя костра.
За играми собравшиеся чуть не прозевали главное событие купальской ночи – цветение папортника.
«Около полуночи из широких листьев папортника внезапно появляется почка, которая, поднимаясь все выше и выше, то заколышется, то остановится – и вдруг зашатается, перевернется и запрыгает. Ровно в двенадцать часов ночи созревшая почка разрывается с треском, и взорам представляется ярко-огненный цветок, столь яркий, что на него невозможно смотреть. Невидимая рука срывает его, а человеку почти никогда не удается сделать этого. В это время слышны голоса и вой нечистой силы, не желающего допустить человека до чудного цветка, имеющего драгоценные свойства», – вспомнил Комаров лекцию бабушки Пелагеи.
За десять минут до двенадцати все игры на Плешивой Горке прекратились и народ, как по команде, разбежался в разные стороны. Этого-то Комаров и не предусмотрел. Он рассчитывал, что гуляющие все время будут кучковаться вместе, даже искать цветок. Ан нет! Коллективные поиски цветка папортника их не устраивали! Никто не хотел найти его для общества, каждый рассчитывал получить его для себя.
– А еще совхоз, – фыркнул Комаров, – совместное хозяйство, так сказать.
Но долго фыркать ему не пришлось. На мероприятии присутствовали и старшие школьники, и пенсионеры. На Горке, в окружении народа, им ничего не угрожало, а сейчас, когда они рассеялись по лесу, могло произойти непоправимое. Например, они могли нарваться на йети. Или заблудиться. А Костя даже не догадался их всех пересчитать! Непростительная халатность!
Единственная возможная в этой ситуации тактика – это тихо бродить по лесу и прислушиваться. Поиски папортника долго не продлятся – он цветет всего несколько мгновений после двенадцати. Новый год, просто! Только что часы не бьют. А может, это и есть настоящий Новый год? Только летний.
В лесу было шумно. Нет, соискатели волшебного цветка вели себя тихо. Но треск ломаемых под ногами веток, перешептывание, сдержанное робкое хихикание создавали впечатление, что лес наводнен сотнями невидимых жителей. Косте даже стало немного жутковато. «В это время слышны голоса и вой нечистой силы, не желающего допустить человека до чудного цветка», – назойливо пульсировали в голове слова Крестной Бабки. Светящиеся стрелки на циферблате его часов медленно, но неуклонно приближались к двенадцати. Против своей воли Комаров замер и затаил дыхание. Замерло и затаило дыхание все кругом. Даже нечистая сила постеснялась выть и разговаривать.
«Ровно в двенадцать часов ночи созревшая почка разрывается с треском, и взорам представляется ярко-огненный цветок». До двенадцати оставалось несколько секунд. И вдруг… Костя не поверил собственным ушам. Прямо за спиной его послышался весьма четкий, громкий треск. Рука Комарова привычно потянулась к кобуре. Он медленно, насколько позволяли ему словно парализованные мышцы, повернулся и увидел прямо перед собой знакомые, горящие страхом и ненавистью глаза.
Костя так и не достал пистолет. Он успел предупредить маневр противника и ловко вильнул в сторону, когда тот бросился на него. Тем не менее, йети удержался на месте и повернулся, чтобы снова напасть. Но Комаров сделал гигантский прыжок и оказался прямо за спиной чудовища. «Левша, – всплыло вдруг у него воспоминание, – главное, нейтрализовать левую руку». Он вцепился в эту самую левую руку, повернул и резко дернул на себя. Йети взвыл, совсем как чудовище из мультика, упал на колени и задергался в последних усилиях освободиться. Костя достал свободной рукой наручники, защелкнул на одной руке преступника, и тут йети повернул свою лохматую голову и впился зубами в плечо держащей его руки. На Комарове была только довольно тонкая джинсовая рубашка, и зубы Снежного человека, привыкшие разрывать сырое мясо и глодать жесткие корни, цепко впились в живую комаровскую плоть.
Костя попытался немного придушить кусачего зверя и предплечьем свободной руки обхватил его шею. Но чем сильнее давил Костя зверю на горло, тем крепче сжимались его челюсти. «Откусит ведь», – запаниковал Комаров. Он живо представил, как йети отгрызает аккуратный кусочек его руки, как долго рассматривает и с чувством глубокого удовлетворения проглатывает безвозвратно. Настолько безвозвратно, что невозможно будет пришить обратно. Комаров решил изменить тактику и для начала освободить руку. Он перестал придушивать противника и попробовал применить знаменитый болевой прием, которому научил его старый наставник. Прием сработал. Йети хрипло вскрикнул, для чего ему пришлось разжать челюсти. И в тот же момент Комаров услышал страшное шипение. Рядом с ними возникла еще одна крупная тень. Именно она издавала это самое шипение. Йети пронзительно закричал и прикрыл голову лапами. Костя схватил эти лапы, внезапно ставшие совсем послушными и безвольными, завел их за спину и быстро защелкнул наручники.
– Вязать будем? – спросила Калерия, а это она подоспела на помощь Комарову. И не просто подоспела, а с огнетушителем. Именно шипение огнетушителя так напугало дикого зверя.
– Веревка за поясом, – прохрипел Костя.
Он обнял руками зловонного зверя и боялся расцепить объятия. Калерия ловко скрутила йети, свободный конец веревки обвязала вокруг своей талии и проверила прочность. Откуда ни возьмись, прискакал Мухтар. Он обнюхал того, кого задержал его хозяин и презрительно фыркнул.
– Ну что, повели его на свет Божий? – даже в полной темноте Комаров почувствовал, как улыбнулась ему эта мужественная и самоотверженная девушка.
Против его воли, в душе Костика росло восхищение этой действительно редкой красоты девушкой. Да, он побаивался ее, часто бегал и прятался от чрезмерной заботы и опеки Калерии, но сила, которая сильнее силы разума, постоянно заставляла его сердце противно сжиматься, руки – не менее противно потеть, а глаза – убегать от ее прямого и слегка насмешливого взгляда. Может, эта сила и была той самой женственностью, сопротивляться которой не может ни один тип, гордо именующий себя мужчиной? Далеко не каждая особа женского пола имеет внутри себя этот огонь, опаляющий всякого, кто рискнет приблизиться к ней. И далеко не каждая выставляет его на всеобщее обозрение. В Калерии Белокуровой этого огня было с избытком. И языки этого пламени часто лизали бедного Комарова.
Вот и сейчас у него захватывало дух от этого величественного зрелища. В свете жертвенных костров Калерия казалась самой Богиней Ночи, сошедшей на землю, чтобы вместе с людишками отметить день рождения своих близнецов. То, что за ней на веревке волочилось нечто страшное и лохматое не портило картины, а скорее дополняло ее. Казалось, что это лохматое – плененная ею нечисть, которую Богиня собирается принести в жертву своему возлюбленному – Богу Луны и Огня. Богу огненных жертвоприношений Семарглу Сварожичу.
Все, кто был в этот час на Плешивой Горке замерли, пораженные красотой и величием момента. Даже наглюга-Саймон не осмелился приблизиться к Калерии, чтобы сыграть роль ее мужа. Наконец, Купальница и ее жертва достигли самой вершины Горки. Они остановились как раз на круглом плоском пятачке земли, окруженным кострами. Прекрасная девушка с формами и ликом самой эротичной из Богинь, лохматая нечисть и козел с ухмылкой Пана.
Толпа, зачарованная этой картиной, молча встала за кострами. Калерия гордо вскинула голову, обвела взглядом односельчан, потом бросила взгляд на пленного. И тут губы ее едва заметно дрогнули, а глаза залучились состраданием.
– Костя, дай ключи от наручников и бутерброд, – повелела она.
Комаров беспрекословно выполнил ее приказ и перекинул через костер пакет с ключами, хлебом и колбасой.
– Кажется, вы, лешие, берете угощение только из левой руки?
Калерия подошла совсем близко к чудовищу, освободила ему руки и левой рукой протянула бутерброд. Глаза, сверкающие сквозь седые нечесанные космы посмотрели на девушку с недоверием, немытая лапа с длинными пальцами и загнутыми, частью поломанными когтями схватила угощение, желтые, явно незнакомые с зубной щеткой зубы яростно впились в хлеб.
Йети явно был человекообразного происхождения. Он и ел как люди: довольно ловко держал бутерброд в руках, тщательно, с явным блаженством на морде, пережевывал. Калерия поднесла ему сладкий кофе из Костиного термоса. Йети принял колпачок с душистым напитком, медленно втянул ноздрями аромат кофе, утробно рыгнул и отчетливо, на чистом немецком протянул: «Gu-u-ut!»
Да, в йети действительно было больше человеческого, чем звериного. Так шерсть на морде росла не по звериному принципу, а по человеческому: наподобие усов и бороды. Та шерсть, которая, как показалось сначала Косте, покрывала верхнюю часть лица, оказалась просто непомерно отросшими волосами. Да и морда была необычная: у всех зверей она вытянутая, а у этого была плоская, как у персидского кота, мопса или человека.
Мех на теле был негустой, он больше напоминал волосатость, которая существует и у некоторых людей, а на стопах и ладонях меха не было вовсе.
В отделении Комаров усадил существо на стул – оно прекрасно справилось с этой задачей, пристально посмотрел ему в глаза и прямо спросил:
– Вы – человек?
Йети действительно оказался человеком.
После удачного допроса Райнера заперли в землянке, в надежде через пару дней отправить самолетом за линию фронта. Райнер об этом не знал. И ожидал самого худшего. Партизанская землянка – ненадежная тюрьма, и немцу удалось бежать. Бежать-то он бежал, да вот к своим не попал. Сначала он просто боялся являться пред ясные очи начальства: он прекрасно понимал, что за те сведения, которые он дал партизанам, его по головке не погладят. Потом, терзаемый муками голода, решил сдаться, но немного припоздал: к тому времени наши уже освободили деревню, и от его соотечественников и следа не осталось.
Райнер пошел в направлении к линии фронта, но эта самая линия убегала от него с невиданной силой, и он окончательно заплутался. От всего пережитого у него в голове все смешалось, Райнер уже не понимал, кого он боится больше, бывших своих или хозяев этой земли. Муки голода довершили работу, начатую хулиганским поступком судьбы. Бывший солдат стал люто бояться людей. Даже не самих людей, а пыток, которым могут подвергнуть его эти люди. В безлюдном лесу вырыл он себе землянку и стал жить, наподобие Робинзона Крузо. Питался, в основном, мясом. Кроме довольно крупных зверей и птиц, пойманных с помощью силка, не брезговал мышами и лягушками.
В минуты просветления страх перед людьми немного ослабевал, тогда Райнер с величайшей осторожностью воровал в ближайшей деревне, которой по иронии судьбы оказался Но-Пасаран, одежду и овощи. Бывало, что он сталкивался с людьми нос к носу. В эти моменты имидж лесного духа приходился ему очень кстати: ни у кого не возникало желания вступить с ним в конфликт, встречные просто и незатейливо брали руки в ноги и драпали, что есть силы. Или застывали в шоке. В таком случае драпал Райнер. Часто он любил наблюдать за стадом: только пастух задремлет, Райнер подползал к ближайшей из коров и сдаивал молоко прямо в рот. Щедрые Буренки уже привыкли к нему и не боялись. Воровство старушек для гарема он тоже отрицал. Какое воровать, если женщина – тоже немного человек, а людей он боялся.
А несчастный и не догадывался, что все село знает о его существовании. Не подозревал он и о том, что его принимают за русского лешего. Вера но-пасаранцев в существование Лешака играла ему на руку: сельчане обменивались новостями о выдоенных коровах, раздетых чучелах, украденном хлебе, но им и в голову не приходило поймать воришку. Какой же здравомыслящий человек будет склочничать с лешим из-за корочки хлеба?
Так бы и вековал себе спокойно в русском лесу бывший немецкий солдат Райнер Ангермюллер, если бы не новый участковый Константин Дмитриевич Комаров. Чего боится тот, кто верит в существование духов леса? Неизвестности. Незнания логики и характера поступков этих духов. Способности к перевоплощению и непредсказуемости. Костя же относился к неизвестному лесному жителю как к умному, хитрому, но вполне реальному существу. И он чувствовал себя человеком – то есть существом более мудрым и сильным.
Впрочем, так оно и было. При близком рассмотрении Райнер оказался стариком среднего роста и телосложения. Костя сам удивлялся, как это он видел в нем довольно крупное чудовище. Видать, верна поговорка: у страха глаза велики.
Когда Костя клятвенно заверил Райнера, что пытки на территории России запрещены законом, просветление, которое находило на беднягу временами, прочно водворилось в его черепной коробке, а агрессия по отношению к роду человеческому сменилась расслабленностью и умилением.
Калерия привела в порядок лохмы на голове Райнера, Костя сам сводил его в баню к Анне Васильевне, помог отрезать бороду и побриться. И вот перед ним предстал худощавый старичок, в котором ничего, кроме слегка диковатого взгляда, не выдавало бывшего йети. Больше всего Костю поразило то, что Райнер находился в прекрасной физической форме. Никаких следов старческой немощи или хронических заболеваний не было и в помине, зубы хоть и не были безупречной белизны, но зато просто были, были в полном составе и полном порядке.
Единственное, что бросалось в глаза, это хромота. Еще односельчане заметили, что Райнер, будучи Лешаком, прихрамывал на левую ногу. Эта-то хромота и являлась основным подтверждением его лешачьей породы. Костя, как смог, расспросил задержанного и узнал, что хромота досталась ему от рождения. Поэтому его и взяли-то на фронт в самом конце войны. Когда брали совсем молоденьких мальчишек и инвалидов, способных держать в руках оружие.
Костя не был уверен, но неплохую физическую форму Райнера вполне можно было объяснить здоровым образом жизни. Все врачи и диетологи в один голос рекомендуют раздельное немудреное питание и сон на свежем воздухе!
Немец неплохо понимал русскую речь и даже мог вполне толково объясняться на смеси русского языка и жестов. Он довольно подробно рассказал о своем житье в Заповедном Лесу, легко признал мелкие пакости в виде хищения одежды с чучел и молока из-под коров. Но вот что касается убийства и похищения Савской… Может, он был не так уж и прост, как казался, может, не совсем понимал смесь из русско-немецкой речи Комарова, но когда Костя начинал говорить об актрисе и дальнобойщике, Райнер только стыдливо щурился и чередовал русское «не понимай» с немецким «nicht versteheh».
Комаров ничего не понимал. Он не думал, что Ангермюллер так хитер, что может признать мелкие грешки, легко раскрыть свое инкогнито и так талантливо изобразить непонимание в вопросе об убийстве. Если тот и играл, то вдохновенно. Нервно подрагивал ресницами, старательно таращил свои круглые, выцветшие от старости глаза. Значит, не так-то он был прост. И небезопасен. Поэтому Комаров изменил своему первому порыву и не отправил пленника в «Улыбку», а запер в камере. По меркам прожившего столько лет в землянке человека, и в КПЗ условия были не хуже, чем в доме престарелых.
Необходимо было нащупать ту струнку, на которой можно было сыграть и заставить Райнера признать свою вину. Конечно, можно было бы пригрозить пытками, но Костя боялся, что просветление, которое нашло на задержанного, опять поглотит мрак сумасшествия. К тому же он просто жалел бедного безумца. Тот был достаточно наказан за все грехи молодости.
Костя вспомнил, что у него со вчерашнего вечера не было и крошки во рту и решил сбегать домой перекусить. Печально, но на голодный желудок он соображал значительно хуже, чем на сытый.
Несмотря на рабочий день и бессонную ночь практически всего Но-Пасарана, на улице царило нездоровое оживление. Тут и там стояли кучки народа всех возрастов и обоих полов, в этих кучках звучала оживленная трескотня, которая прекращалась, как только Костя подходил ближе.
– Здравствуйте, Константин Дмитриевич!
Никогда еще эта фраза не звучала столь уважительно, как в этот раз. Сейчас но-пасаранцы не просто здоровались с полюбившимся им участковым, но и пытались вложить в это простое и немногословное приветствие всю гордость и радость за то, что этот смелый, красивый, умный участковый принадлежал именно им, а не какому-нибудь соседнему поселку.
Они не говорили больше ничего, не трясли руки, не хлопали по плечу, не поздравляли с успехом, они просто повторяли на разные голоса это незатейливое приветствие:
– Здравствуйте, Константин Дмитриевич!
Внезапно трогательную картину нарушило такое знакомое Косте тявканье, и из толпы вынырнула Савская с Мальвиной. Комаров испугался, что она начнет требовать свидания с любимым и загранпаспорта на выезд в Германию, но бывшая русская актриса не захотела опускаться до столь прозаического жеста.
– Я отрекаюсь! – воскликнула Ариадна Федоровна, картинно воздев руки к небу, – отрекаюсь от всех своих показаний. Я не желаю быть возлюбленной какого-то одичавшего немца. Я всегда мечтала почувствовать себя Красавицей из сказки про аленький цветочек, всегда хотела хотя бы в мечтах любимой девушкой дикого зверя. А раз никакого лешего и йети не существует, то я буду ждать, пока в лесу не заведется настоящее чудовище, и обязательно завоюю его сердце.
Костя глубоко вздохнул, сглотнул голодную слюну и повернулся назад. Хочешь-не хочешь, целесообразно или нецелесообразно, а зафиксировать показания этой сумасбродки-Савской было необходимо.
Завтракать ему пришлось ближе к обеду. Довольно стройные показания Савкой остались лежать в рабочем столе, очная ставка с Райнером ничего не дала. Оба лже-возлюбленных довольно брезгливо поморщились при виде друг-дуга. Либо Савская действительно насочиняла все про похищение, либо оба были великолепными актерами. Так или иначе, с Ангермюллера было снято обвинение в похищении старушки-актрисы, но оставалось обвинение в убийстве дальнобойщика. К великой досаде Кости, подтвержденное только весьма шаткими показаниями Савской. Так как та, опровергнув похищение, заявила, что йети-Райнер все-таки убил ее возлюбленного. Вот к кому Костя с удовольствием применил бы пытки – так это к Савской!
Глава 18
– Давайте, пойте про свои колокольчики, – сварливым тоном потребовал он.
– Гори, гори ясно, – стройно завопила шеренга.
Уж теперь-то Комаров не прозевал момент. Он даже благородно дал улепетывающим Василисе и прыщавому немного форы, а потом быстро рванул с низкого старта, мгновенно набрал скорость и в несколько секунд нагнал обоих. Чтобы разорвать их руки, требовалась еще более высокая скорость, чем развил Комаров. Он резко выдохнул, собрался и так заработал ногами, как не работал даже на Первенстве Города.
Легко отбросив прыщавого в темноту и мгновенно забыв о нем, он поймал за руку Василису и крепко сжал ее мягкую маленькую ладошку. Теперь, кажется, по правилам игры надо было поцеловать партнершу. Костя сроду не целовался с девчонками. Однажды, еще в детском саду, они поспорили с Кириллом, что Костя не побоится чмокнуть в щеку зазнайку-Вику с их лестничной клетки. Костя долго примеривался, делал ложные выпады, но так и не смог преодолеть робость. Сейчас ему предоставлялся второй шанс. И если бы он пренебрег правилами игры, то над ним смеялся бы уже не брат, а весь Но-Пасаран.
«Надо, так надо», – вздохнул он и быстро прижался губами где-то между щекой Василисы и уголком ее губ.
– Зачем? – удивленно вскинула ресницы девушка.
– По правилам, – похолодел Костя.
– Ты увидел, как американец поцеловал Калерию, и подумал, что поцелуй входит в обязательные правила игры? – поняла она.
– Черт, – не сдержался Костя и во второй раз за вечер густо покраснел.
Какая глупая и непонятная игра эти горелки!
Василиса засмеялась, взяла его за руку и потащила за собой. Впрочем, горелки уже всем надоели, и молодежь приступила к следующей забаве: прыжкам через костер.
С двояким чувством наблюдал Костя за перелетающими через огонь тенями. С одной стороны он понимал, что эти забавы не могут закончиться ничем хорошим – шутки с огнем плохи, а пустой огнетушитель валяется под деревом у подножия Горки. С другой, ноги его сами приплясывали на месте, а мышцы непроизвольно сокращались. Уж он-то прыгнул бы! Если бы не был участковым. Как жаль, что он не простой коренной комбайнер!
– Огонь очищает, – поняла его сомнения Василиса, – это как купание в крещенской проруби. Пойдем, ты не пожалеешь!
Последние сомнения, злобно шипя, отползли в темноту. Костя взглянул в ярко-голубые глаза девушки, поблагодарил ее легким пожатием руки, и первый повлек ее к костру. Наверное, огонь не просто очищал. Наверное те, кто разводил костер, бросили в него специальные травы. После первого прыжка Костя почувствовал такое опьянение, что уже не мог остановиться. Все опасения уползли в ночь вслед за сомнениями, сейчас для него существовали только ночь, огонь, Василиса и те крылья, которые переносили его через мудрое и совсем не опасное пламя костра.
За играми собравшиеся чуть не прозевали главное событие купальской ночи – цветение папортника.
«Около полуночи из широких листьев папортника внезапно появляется почка, которая, поднимаясь все выше и выше, то заколышется, то остановится – и вдруг зашатается, перевернется и запрыгает. Ровно в двенадцать часов ночи созревшая почка разрывается с треском, и взорам представляется ярко-огненный цветок, столь яркий, что на него невозможно смотреть. Невидимая рука срывает его, а человеку почти никогда не удается сделать этого. В это время слышны голоса и вой нечистой силы, не желающего допустить человека до чудного цветка, имеющего драгоценные свойства», – вспомнил Комаров лекцию бабушки Пелагеи.
За десять минут до двенадцати все игры на Плешивой Горке прекратились и народ, как по команде, разбежался в разные стороны. Этого-то Комаров и не предусмотрел. Он рассчитывал, что гуляющие все время будут кучковаться вместе, даже искать цветок. Ан нет! Коллективные поиски цветка папортника их не устраивали! Никто не хотел найти его для общества, каждый рассчитывал получить его для себя.
– А еще совхоз, – фыркнул Комаров, – совместное хозяйство, так сказать.
Но долго фыркать ему не пришлось. На мероприятии присутствовали и старшие школьники, и пенсионеры. На Горке, в окружении народа, им ничего не угрожало, а сейчас, когда они рассеялись по лесу, могло произойти непоправимое. Например, они могли нарваться на йети. Или заблудиться. А Костя даже не догадался их всех пересчитать! Непростительная халатность!
Единственная возможная в этой ситуации тактика – это тихо бродить по лесу и прислушиваться. Поиски папортника долго не продлятся – он цветет всего несколько мгновений после двенадцати. Новый год, просто! Только что часы не бьют. А может, это и есть настоящий Новый год? Только летний.
В лесу было шумно. Нет, соискатели волшебного цветка вели себя тихо. Но треск ломаемых под ногами веток, перешептывание, сдержанное робкое хихикание создавали впечатление, что лес наводнен сотнями невидимых жителей. Косте даже стало немного жутковато. «В это время слышны голоса и вой нечистой силы, не желающего допустить человека до чудного цветка», – назойливо пульсировали в голове слова Крестной Бабки. Светящиеся стрелки на циферблате его часов медленно, но неуклонно приближались к двенадцати. Против своей воли Комаров замер и затаил дыхание. Замерло и затаило дыхание все кругом. Даже нечистая сила постеснялась выть и разговаривать.
«Ровно в двенадцать часов ночи созревшая почка разрывается с треском, и взорам представляется ярко-огненный цветок». До двенадцати оставалось несколько секунд. И вдруг… Костя не поверил собственным ушам. Прямо за спиной его послышался весьма четкий, громкий треск. Рука Комарова привычно потянулась к кобуре. Он медленно, насколько позволяли ему словно парализованные мышцы, повернулся и увидел прямо перед собой знакомые, горящие страхом и ненавистью глаза.
* * *
Ситуация в этот раз не играла на руку Косте. Нервы его были напряжены до предела, а неожиданное появление Снежного Человека вместо цветка папортника не содействовало повышению жизненного тонуса. Но упускать йети в этот раз он был просто не вправе. Ведь у него было явное преимущество перед ним – верный, никогда не подводящий его «макаров». Впрочем, Комаров понимал и то, что применять оружие можно будет только как крайнее средство. Йети – редкий, еще не изученный наукой зверь. Или человек. Или нечистая сила.Костя так и не достал пистолет. Он успел предупредить маневр противника и ловко вильнул в сторону, когда тот бросился на него. Тем не менее, йети удержался на месте и повернулся, чтобы снова напасть. Но Комаров сделал гигантский прыжок и оказался прямо за спиной чудовища. «Левша, – всплыло вдруг у него воспоминание, – главное, нейтрализовать левую руку». Он вцепился в эту самую левую руку, повернул и резко дернул на себя. Йети взвыл, совсем как чудовище из мультика, упал на колени и задергался в последних усилиях освободиться. Костя достал свободной рукой наручники, защелкнул на одной руке преступника, и тут йети повернул свою лохматую голову и впился зубами в плечо держащей его руки. На Комарове была только довольно тонкая джинсовая рубашка, и зубы Снежного человека, привыкшие разрывать сырое мясо и глодать жесткие корни, цепко впились в живую комаровскую плоть.
Костя попытался немного придушить кусачего зверя и предплечьем свободной руки обхватил его шею. Но чем сильнее давил Костя зверю на горло, тем крепче сжимались его челюсти. «Откусит ведь», – запаниковал Комаров. Он живо представил, как йети отгрызает аккуратный кусочек его руки, как долго рассматривает и с чувством глубокого удовлетворения проглатывает безвозвратно. Настолько безвозвратно, что невозможно будет пришить обратно. Комаров решил изменить тактику и для начала освободить руку. Он перестал придушивать противника и попробовал применить знаменитый болевой прием, которому научил его старый наставник. Прием сработал. Йети хрипло вскрикнул, для чего ему пришлось разжать челюсти. И в тот же момент Комаров услышал страшное шипение. Рядом с ними возникла еще одна крупная тень. Именно она издавала это самое шипение. Йети пронзительно закричал и прикрыл голову лапами. Костя схватил эти лапы, внезапно ставшие совсем послушными и безвольными, завел их за спину и быстро защелкнул наручники.
– Вязать будем? – спросила Калерия, а это она подоспела на помощь Комарову. И не просто подоспела, а с огнетушителем. Именно шипение огнетушителя так напугало дикого зверя.
– Веревка за поясом, – прохрипел Костя.
Он обнял руками зловонного зверя и боялся расцепить объятия. Калерия ловко скрутила йети, свободный конец веревки обвязала вокруг своей талии и проверила прочность. Откуда ни возьмись, прискакал Мухтар. Он обнюхал того, кого задержал его хозяин и презрительно фыркнул.
– Ну что, повели его на свет Божий? – даже в полной темноте Комаров почувствовал, как улыбнулась ему эта мужественная и самоотверженная девушка.
* * *
Эта ночь была самой короткой в году. До рассвета оставалось всего несколько часов, но Плешивую Горку освежали жертвенные костры. Костя подумал было отвести свою добычу сразу в КПЗ, но что-то, может быть, отсвет очищающего огня, шепнул ему, что именно в этот момент йети должен быть на горе. Калерия поняла Костика с полуслова. Не дожидаясь, когда он попросит ее об этом, девушка начала подъем. Она была сильная, как породистая, немыслимо дорогая беговая лошадка, эта но-пасаранка. Почти без усилий шла она по крутому склону и волокла за собой на веревке упирающегося и злобно рычащего йети. Мухтар помогал ей – когда Снежный Человек начинал очень уж упрямиться, козел легко поддевал его сзади рогами. Костя шел за козлом. Он не помогал Калерии, он любовался ей. Коса растрепалась во время схватки, и длинные, слегка волнистые волосы окутывали ее подобно вуали, немного колыхались на ветру, ласкали высокую, красивой формы грудь.Против его воли, в душе Костика росло восхищение этой действительно редкой красоты девушкой. Да, он побаивался ее, часто бегал и прятался от чрезмерной заботы и опеки Калерии, но сила, которая сильнее силы разума, постоянно заставляла его сердце противно сжиматься, руки – не менее противно потеть, а глаза – убегать от ее прямого и слегка насмешливого взгляда. Может, эта сила и была той самой женственностью, сопротивляться которой не может ни один тип, гордо именующий себя мужчиной? Далеко не каждая особа женского пола имеет внутри себя этот огонь, опаляющий всякого, кто рискнет приблизиться к ней. И далеко не каждая выставляет его на всеобщее обозрение. В Калерии Белокуровой этого огня было с избытком. И языки этого пламени часто лизали бедного Комарова.
Вот и сейчас у него захватывало дух от этого величественного зрелища. В свете жертвенных костров Калерия казалась самой Богиней Ночи, сошедшей на землю, чтобы вместе с людишками отметить день рождения своих близнецов. То, что за ней на веревке волочилось нечто страшное и лохматое не портило картины, а скорее дополняло ее. Казалось, что это лохматое – плененная ею нечисть, которую Богиня собирается принести в жертву своему возлюбленному – Богу Луны и Огня. Богу огненных жертвоприношений Семарглу Сварожичу.
Все, кто был в этот час на Плешивой Горке замерли, пораженные красотой и величием момента. Даже наглюга-Саймон не осмелился приблизиться к Калерии, чтобы сыграть роль ее мужа. Наконец, Купальница и ее жертва достигли самой вершины Горки. Они остановились как раз на круглом плоском пятачке земли, окруженным кострами. Прекрасная девушка с формами и ликом самой эротичной из Богинь, лохматая нечисть и козел с ухмылкой Пана.
Толпа, зачарованная этой картиной, молча встала за кострами. Калерия гордо вскинула голову, обвела взглядом односельчан, потом бросила взгляд на пленного. И тут губы ее едва заметно дрогнули, а глаза залучились состраданием.
– Костя, дай ключи от наручников и бутерброд, – повелела она.
Комаров беспрекословно выполнил ее приказ и перекинул через костер пакет с ключами, хлебом и колбасой.
– Кажется, вы, лешие, берете угощение только из левой руки?
Калерия подошла совсем близко к чудовищу, освободила ему руки и левой рукой протянула бутерброд. Глаза, сверкающие сквозь седые нечесанные космы посмотрели на девушку с недоверием, немытая лапа с длинными пальцами и загнутыми, частью поломанными когтями схватила угощение, желтые, явно незнакомые с зубной щеткой зубы яростно впились в хлеб.
Йети явно был человекообразного происхождения. Он и ел как люди: довольно ловко держал бутерброд в руках, тщательно, с явным блаженством на морде, пережевывал. Калерия поднесла ему сладкий кофе из Костиного термоса. Йети принял колпачок с душистым напитком, медленно втянул ноздрями аромат кофе, утробно рыгнул и отчетливо, на чистом немецком протянул: «Gu-u-ut!»
* * *
Костя не знал, продолжался ли праздник без него. Там, вроде, должно было начаться самое интересное: обливание грязью и повальное купание в Чертовом Омуте. После происшествия на Плешивой Горке сам Комаров, Мухтар, говорящий по-немецки йети и несколько особо любопытных вернулись в Но-Пасаран. На улице было уже почти светло, ночь прошла единым мгновением, но спать не хотелось. Костя шел рядом с йети и пристально разглядывал его. При свете дня зверское обличие словно спадало с чудовища, а сквозь космы и лохмотья все яснее и яснее проглядывал человеческий лик.Да, в йети действительно было больше человеческого, чем звериного. Так шерсть на морде росла не по звериному принципу, а по человеческому: наподобие усов и бороды. Та шерсть, которая, как показалось сначала Косте, покрывала верхнюю часть лица, оказалась просто непомерно отросшими волосами. Да и морда была необычная: у всех зверей она вытянутая, а у этого была плоская, как у персидского кота, мопса или человека.
Мех на теле был негустой, он больше напоминал волосатость, которая существует и у некоторых людей, а на стопах и ладонях меха не было вовсе.
В отделении Комаров усадил существо на стул – оно прекрасно справилось с этой задачей, пристально посмотрел ему в глаза и прямо спросил:
– Вы – человек?
Йети действительно оказался человеком.
* * *
Появился он в но-пасаранском лесу действительно не так давно. Около шестидесяти лет тому назад, в самом конце Великой Отечественной Войны. Совсем молоденький немецкий солдат Райнер Ангермюллер попал в плен глупо. Просто задремал на посту, был оглушен ударом пудового кулака партизана-разведчика и доставлен в отряд в качестве «языка». Сам Райнер частенько видел пленных партизан, побывавших в лапах его соотечественников – в пытках он участия не принимал, но пленных конвоировал. Пыток он боялся до рвоты и колик в животе. И хотя партизаны не собирались применять по отношению к нему жестоких мер воздействия, он сразу выложил все, что от него требовалось.После удачного допроса Райнера заперли в землянке, в надежде через пару дней отправить самолетом за линию фронта. Райнер об этом не знал. И ожидал самого худшего. Партизанская землянка – ненадежная тюрьма, и немцу удалось бежать. Бежать-то он бежал, да вот к своим не попал. Сначала он просто боялся являться пред ясные очи начальства: он прекрасно понимал, что за те сведения, которые он дал партизанам, его по головке не погладят. Потом, терзаемый муками голода, решил сдаться, но немного припоздал: к тому времени наши уже освободили деревню, и от его соотечественников и следа не осталось.
Райнер пошел в направлении к линии фронта, но эта самая линия убегала от него с невиданной силой, и он окончательно заплутался. От всего пережитого у него в голове все смешалось, Райнер уже не понимал, кого он боится больше, бывших своих или хозяев этой земли. Муки голода довершили работу, начатую хулиганским поступком судьбы. Бывший солдат стал люто бояться людей. Даже не самих людей, а пыток, которым могут подвергнуть его эти люди. В безлюдном лесу вырыл он себе землянку и стал жить, наподобие Робинзона Крузо. Питался, в основном, мясом. Кроме довольно крупных зверей и птиц, пойманных с помощью силка, не брезговал мышами и лягушками.
В минуты просветления страх перед людьми немного ослабевал, тогда Райнер с величайшей осторожностью воровал в ближайшей деревне, которой по иронии судьбы оказался Но-Пасаран, одежду и овощи. Бывало, что он сталкивался с людьми нос к носу. В эти моменты имидж лесного духа приходился ему очень кстати: ни у кого не возникало желания вступить с ним в конфликт, встречные просто и незатейливо брали руки в ноги и драпали, что есть силы. Или застывали в шоке. В таком случае драпал Райнер. Часто он любил наблюдать за стадом: только пастух задремлет, Райнер подползал к ближайшей из коров и сдаивал молоко прямо в рот. Щедрые Буренки уже привыкли к нему и не боялись. Воровство старушек для гарема он тоже отрицал. Какое воровать, если женщина – тоже немного человек, а людей он боялся.
А несчастный и не догадывался, что все село знает о его существовании. Не подозревал он и о том, что его принимают за русского лешего. Вера но-пасаранцев в существование Лешака играла ему на руку: сельчане обменивались новостями о выдоенных коровах, раздетых чучелах, украденном хлебе, но им и в голову не приходило поймать воришку. Какой же здравомыслящий человек будет склочничать с лешим из-за корочки хлеба?
Так бы и вековал себе спокойно в русском лесу бывший немецкий солдат Райнер Ангермюллер, если бы не новый участковый Константин Дмитриевич Комаров. Чего боится тот, кто верит в существование духов леса? Неизвестности. Незнания логики и характера поступков этих духов. Способности к перевоплощению и непредсказуемости. Костя же относился к неизвестному лесному жителю как к умному, хитрому, но вполне реальному существу. И он чувствовал себя человеком – то есть существом более мудрым и сильным.
Впрочем, так оно и было. При близком рассмотрении Райнер оказался стариком среднего роста и телосложения. Костя сам удивлялся, как это он видел в нем довольно крупное чудовище. Видать, верна поговорка: у страха глаза велики.
Когда Костя клятвенно заверил Райнера, что пытки на территории России запрещены законом, просветление, которое находило на беднягу временами, прочно водворилось в его черепной коробке, а агрессия по отношению к роду человеческому сменилась расслабленностью и умилением.
Калерия привела в порядок лохмы на голове Райнера, Костя сам сводил его в баню к Анне Васильевне, помог отрезать бороду и побриться. И вот перед ним предстал худощавый старичок, в котором ничего, кроме слегка диковатого взгляда, не выдавало бывшего йети. Больше всего Костю поразило то, что Райнер находился в прекрасной физической форме. Никаких следов старческой немощи или хронических заболеваний не было и в помине, зубы хоть и не были безупречной белизны, но зато просто были, были в полном составе и полном порядке.
Единственное, что бросалось в глаза, это хромота. Еще односельчане заметили, что Райнер, будучи Лешаком, прихрамывал на левую ногу. Эта-то хромота и являлась основным подтверждением его лешачьей породы. Костя, как смог, расспросил задержанного и узнал, что хромота досталась ему от рождения. Поэтому его и взяли-то на фронт в самом конце войны. Когда брали совсем молоденьких мальчишек и инвалидов, способных держать в руках оружие.
Костя не был уверен, но неплохую физическую форму Райнера вполне можно было объяснить здоровым образом жизни. Все врачи и диетологи в один голос рекомендуют раздельное немудреное питание и сон на свежем воздухе!
Немец неплохо понимал русскую речь и даже мог вполне толково объясняться на смеси русского языка и жестов. Он довольно подробно рассказал о своем житье в Заповедном Лесу, легко признал мелкие пакости в виде хищения одежды с чучел и молока из-под коров. Но вот что касается убийства и похищения Савской… Может, он был не так уж и прост, как казался, может, не совсем понимал смесь из русско-немецкой речи Комарова, но когда Костя начинал говорить об актрисе и дальнобойщике, Райнер только стыдливо щурился и чередовал русское «не понимай» с немецким «nicht versteheh».
Комаров ничего не понимал. Он не думал, что Ангермюллер так хитер, что может признать мелкие грешки, легко раскрыть свое инкогнито и так талантливо изобразить непонимание в вопросе об убийстве. Если тот и играл, то вдохновенно. Нервно подрагивал ресницами, старательно таращил свои круглые, выцветшие от старости глаза. Значит, не так-то он был прост. И небезопасен. Поэтому Комаров изменил своему первому порыву и не отправил пленника в «Улыбку», а запер в камере. По меркам прожившего столько лет в землянке человека, и в КПЗ условия были не хуже, чем в доме престарелых.
Необходимо было нащупать ту струнку, на которой можно было сыграть и заставить Райнера признать свою вину. Конечно, можно было бы пригрозить пытками, но Костя боялся, что просветление, которое нашло на задержанного, опять поглотит мрак сумасшествия. К тому же он просто жалел бедного безумца. Тот был достаточно наказан за все грехи молодости.
Костя вспомнил, что у него со вчерашнего вечера не было и крошки во рту и решил сбегать домой перекусить. Печально, но на голодный желудок он соображал значительно хуже, чем на сытый.
Несмотря на рабочий день и бессонную ночь практически всего Но-Пасарана, на улице царило нездоровое оживление. Тут и там стояли кучки народа всех возрастов и обоих полов, в этих кучках звучала оживленная трескотня, которая прекращалась, как только Костя подходил ближе.
– Здравствуйте, Константин Дмитриевич!
Никогда еще эта фраза не звучала столь уважительно, как в этот раз. Сейчас но-пасаранцы не просто здоровались с полюбившимся им участковым, но и пытались вложить в это простое и немногословное приветствие всю гордость и радость за то, что этот смелый, красивый, умный участковый принадлежал именно им, а не какому-нибудь соседнему поселку.
Они не говорили больше ничего, не трясли руки, не хлопали по плечу, не поздравляли с успехом, они просто повторяли на разные голоса это незатейливое приветствие:
– Здравствуйте, Константин Дмитриевич!
Внезапно трогательную картину нарушило такое знакомое Косте тявканье, и из толпы вынырнула Савская с Мальвиной. Комаров испугался, что она начнет требовать свидания с любимым и загранпаспорта на выезд в Германию, но бывшая русская актриса не захотела опускаться до столь прозаического жеста.
– Я отрекаюсь! – воскликнула Ариадна Федоровна, картинно воздев руки к небу, – отрекаюсь от всех своих показаний. Я не желаю быть возлюбленной какого-то одичавшего немца. Я всегда мечтала почувствовать себя Красавицей из сказки про аленький цветочек, всегда хотела хотя бы в мечтах любимой девушкой дикого зверя. А раз никакого лешего и йети не существует, то я буду ждать, пока в лесу не заведется настоящее чудовище, и обязательно завоюю его сердце.
Костя глубоко вздохнул, сглотнул голодную слюну и повернулся назад. Хочешь-не хочешь, целесообразно или нецелесообразно, а зафиксировать показания этой сумасбродки-Савской было необходимо.
Завтракать ему пришлось ближе к обеду. Довольно стройные показания Савкой остались лежать в рабочем столе, очная ставка с Райнером ничего не дала. Оба лже-возлюбленных довольно брезгливо поморщились при виде друг-дуга. Либо Савская действительно насочиняла все про похищение, либо оба были великолепными актерами. Так или иначе, с Ангермюллера было снято обвинение в похищении старушки-актрисы, но оставалось обвинение в убийстве дальнобойщика. К великой досаде Кости, подтвержденное только весьма шаткими показаниями Савской. Так как та, опровергнув похищение, заявила, что йети-Райнер все-таки убил ее возлюбленного. Вот к кому Костя с удовольствием применил бы пытки – так это к Савской!
Глава 18
Про любовь
Печной встретил его несколько нестандартно: в этот раз он не скрывался на печи от внезапного нашествия снохи, а чинно и печально сидел перед окошком с гераньками. Стол был накрыт белой потрепанной скатеркой и неумело сервирован на одного человека.
– Заждался я тебя, – непривычно тихо объявил дед. – Три раза завтрак грел, а тебя все нетути.
– Ты по мне как по красной девице тоскуешь, – не совсем удачно пошутил Костя. – Даже от Анны Васильевны не прячешься.
– А что есть Анчутка перед накалом жизненных страстей? – совсем не храбро поинтересовался дед, – так, пшик, а не Анчутка. А вот есть женщины в русских селениях, которые, подобно белым мотылькам, в самый этот накал лезут и не боятся, что пламя опалит их могучие крылья.
Костя выслушал не совсем гладкую оду женщине Печного, и перед глазами его встала Калерия. Среди костров, с распущенными длинными волосами, с чудищем на веревке. Потом образ ее затмили ярко-голубые смеющиеся глаза Василисы. «И она так же смогла бы», – ревниво решил Костя.
– Ты чего, дед, в Калерию влюбился? – хохотнул он.
Печной с укором глянул на него из-под кустистых бровей и душевно вывел:
– Сама письмо-о, яму писа-а-ала,
Сама на по-о-очту отнесла,
Сама я ми-и-илого любила,
Сама отскоч яму дала-а-а.
– Калерия тебе отскоч дала? – совсем развеселился Костя.
Он представил, как Печной со скрипом падает на колени перед девушкой, лобызает ей руку, а она стыдливо отворачивает зардевшееся лицо.
– Заждался я тебя, – непривычно тихо объявил дед. – Три раза завтрак грел, а тебя все нетути.
– Ты по мне как по красной девице тоскуешь, – не совсем удачно пошутил Костя. – Даже от Анны Васильевны не прячешься.
– А что есть Анчутка перед накалом жизненных страстей? – совсем не храбро поинтересовался дед, – так, пшик, а не Анчутка. А вот есть женщины в русских селениях, которые, подобно белым мотылькам, в самый этот накал лезут и не боятся, что пламя опалит их могучие крылья.
Костя выслушал не совсем гладкую оду женщине Печного, и перед глазами его встала Калерия. Среди костров, с распущенными длинными волосами, с чудищем на веревке. Потом образ ее затмили ярко-голубые смеющиеся глаза Василисы. «И она так же смогла бы», – ревниво решил Костя.
– Ты чего, дед, в Калерию влюбился? – хохотнул он.
Печной с укором глянул на него из-под кустистых бровей и душевно вывел:
– Сама письмо-о, яму писа-а-ала,
Сама на по-о-очту отнесла,
Сама я ми-и-илого любила,
Сама отскоч яму дала-а-а.
– Калерия тебе отскоч дала? – совсем развеселился Костя.
Он представил, как Печной со скрипом падает на колени перед девушкой, лобызает ей руку, а она стыдливо отворачивает зардевшееся лицо.