амбара, съездит в Можайск, чтобы посмотреть на дедовский дом, который
перевезли в город и сделали из него городскую больницу. Якову сеялку, Якову
молотилку, Якову веялку он тоже увидит в Алексенках, они еще работали и
через шесть десятков лет. Увидит и пожалеет слепого больного старика,
расстрелявшего деда. А Тихона, раненного в сорок третьем, отправят поближе к
дому в ивановский госпиталь, и Сара будет ходить к нему по весенней грязной
непролазной дороге пятьдесят верст, таща за спиной мешок с немудреной
голодной едой, приготовленной вдовой отца Арсения, матушкой Александрой,
умершего своей смертью в тридцать третий год, не то что настоятель храма
отец Иоанн Красовский, который не согласился оставить службу и закрыть
церковь, и чтобы сделать это и без согласия отца Иоанна - его арестовали в
38-м в день рождения Емели 20 июля ретивые оперативники, когда он сходил с
поезда в Середе, выбили на допросе зубы, ибо не подтверждал он оговор
односельчанина. И вскоре отец Иоанн умер в Борисоглебской тюрьме, в прошлом
- монастыре, и был похоронен на монастырском дворе, ставшим тюремным
кладбищем. Ему тоже повезло по сравнению с отцом Николаем, которого распяли
на березе, и по сравнению с Игуменом Амвросием, зарубленным комиссаром
Бакаем, по сравнению с отцом Александром, отцом Михаилом, отцом Авелем,
отцом Даниилом, съеденными голодными крысами по хотению и забаве новых
соловецких владык со звездой во лбу, и еще великого множества новых
мучеников, разную и одна другой страшнее, смерть принявших. И все же, и все
же - вечная память мученику Иоанну, русскому священнику, одному из тьмы,
кровь которых пролилась в русскую землю, сделав ее священной и воистину
богоизбранной, ибо столько жертв во имя веры не приняла ни одна земля за всю
долгую и короткую закончившуюся историю человеков... И когда шла Сара по
дороге по колено в грязи через Середу и дальше на Иваново, почему-то
вспомнила белую горницу в Лысенке, солнце и нож Ставра, и хотя уговаривала
себя, что все это прошло, минуло и не имеет значения, в эти минуты она не
любила себя за нечаянную, незваную, назойливую, раздражающую, но живую
память, которая мешала ей жалеть в воспоминании своем ее мужа именем Ставр и
которая делала ее еще более беззащитной перед этой ночной, грязной,
беззвездной, длинной и холодной дорогой, такой одинокой и такой заброшенной,
как будто шла она не по Ивановской земле, а по бесконечной холодной пустыне
какой-то незнакомой земли, лишь по памяти похожей на ее землю, и, слава
Богу, распятый священник, монахи, изрубленные в Спасовом монастыре, все же
смывали, как дождь грязь с окон, в ее памяти глаза Ставра, такие дикие,
такие яркие, такие бешеные и такие торжествующие, что и здесь, во тьме, она
закрывала свои и почти теряла сознание.
глава 2
И было утро, час луны. И спал Ставр, и сошел к нему с неба Дух Святой и
сказал так: - Сегодня день твой последний в этом числе времени, и сегодня ты
будешь видеть. Утром встань и скажи жене своей: "Ты - жена моя, и ты будешь
венчана в Храме Николы Чудотворца, что напротив дома твоего". И ты сегодня
познаешь жену свою не как зверь, но как человек. И ты родишь сына, и имя ему
будет - новый народ, иной, чем народ отца твоего, и иной, чем народ жены
твоей. Каждая женщина на земле связывает рода, род свой и род мужа своего,
народ свой и народ мужа своего, но мало число рождающих новый народ, и есть
народы по отцу своему, и есть народы по матери своей, но нет народов, в
которых живут два имени, и народ сына твоего будет первым, и имя ему
ставросары. И потому ты, выполнив положенное тебе, отдашь Богу твоему душу,
но сорок дней и сорок ночей душа твоя будет рядом с женой твоей, пока в ней
не сложится новая плоть. И проснулся Ставр, и увидел перед глазами оконце,
похожее на окно дома своего в Лысенке, и увидел лампаду в правом углу, под
иконой Николы Чудотворца, и лампада горела, и свет ее был тих и неколебим. И
было утро, день двадцать четвертый месяца октября в празднество образа
Пресвятой Богородицы Всех Скорбящих Радостей в 1937 год. И перевел он глаза
на жену свою, дыхание которой было ровно, и увидел руки ее, и руки были
тонки, но вены не отошли за ночь и были похожи на вздувшиеся голубые реки,
перевел глаза и увидел кончики ее тонких ног, что выглядывали из-под
пестрого лоскутного одеяла, и были они похожи на крылья ласточки, и стал
смотреть дальше и увидел голландку с изразцами по белому полю с синими
птицами, цветами, дворцами иерусалимскими, Иисусом, въезжающим в город. А
справа был ковер, на котором олени бродили по берегу реки, задевая рогами
синее небо, зеленые ветви дерев, домик охотника, и понял Ставр, что он видит
мир, и ослабло его сердце. Но встал Ставр и ходил, и подошел к двери, и
открыл ее, и вышел на волю, и стал смотреть на ель перед домом, на
колокольню храма Николы Чудотворца, на пять куполов с крестами, которые
собьют и разрушат ретивые человеки, но отец Зосима вернет их обратно через
пятьдесят лет, но этого Ставр не увидит, а увидит Емеля, сын его, который
сегодня будет зачат. И весь Емеля еще в Ставре, и весь Емеля еще в Саре, и
ставросаров нет на земле, хотя они уже есть, ибо то, что не имеет имени, не
имеет быть на свете Божьем, и только то, что названо Богом, имеет быть, а
имя ставросаров уже названо и исчислено. И увидел Ставр утреннее солнце, и
сошел в сад, и там увидел деревья - яблони и груши, и сливы, и терновник, и
терновник был пуст, и груша и сливы пусты, на дереве яблони висело четыре
яблока, и цвет их был красный, белый и зеленый, и желтый, и с этих четырех
цветов начнет свою школу Авель, когда будет учить Емелю закону Божьему и
объяснять смысл видимого и невидимого цвета. И когда сорвал плоды Ставр,
повернул назад, то увидел бежавшую к нему по холоду босиком и в одной рубахе
тонкую, легкую как перо птицы, Сару. Дух Святой явился к ней во сне и сказал
так: сегодня -последний день жизни Ставра, и сегодня он будет видеть, утром
он встанет и скажет тебе: "Ты - жена моя, и ты будешь венчана в церкви
Николы Чудотворца, что напротив твоего дома". И он сегодня познает тебя не
как зверь, но как человек. И ты родишь сына, и имя ему будет народ
ставросаров, и он соединит народ твой и мужа твоего в одну плоть. И потом
Ставр исполнит положенное ему и отдаст свою душу Богу, но сорок дней и сорок
ночей, пока из тебя не исчезнет сомнение, жив ли сын твой, душа Ставра будет
рядом с тобой. И открыла глаза Сара и не нашла мужа своего, и бросилась вон,
босая и легкая как крыло птицы, на волю и там, в огороде за домом, увидела
Ставра, и он увидел ее. И упали они друг к другу и плакали, и она гладила
его волосы и руки и целовала губы, и он гладил ее волосы и посреди языка ее
отыскал стон ее, и вошли они в дом, и Сара стала готовить еду, она пожарила
картошку, выбрав не мелкую и не крупную, в постном масле и с луком в печке,
на изразцах которой были цветы, птица Сирин и Иерусалим. И потом пришла
тьма, и была она в 18 часов, и это был час молока. И надела Сара белое
платье, которое взяла она с собой из своего дома, которое сшила ей Рахиль -
мать ее, и Ставр надел свой обычный коричневый в полоску заношенный костюм,
и пошли они в церковь, и церковь была открыта, но не с главного хода, где на
паперти росла трава и стояли заколоченные, перевязанные проволокой ящики,
как будто шел уже сороковой год, через дверь в приделе справа от алтаря, и
едва открыли дверь, и она была высока и тяжела, как увидели иконостас - и он
был нетронут и блестел золотом, и местный чин был полон, и праздничный тоже,
но в деисусном не было иконы Иоанна Предтечи, а было пусто. И горели
лампады, и пел хор, и стоял перед Ставром и Сарой распятый отец Николай, и
был он в полном праздничном облачении и смотрел добро, и не было мучения на
лице его. И за спиной Ставра встал еврейский Бог, и за спиной Сары русский
Бог, и началось венчание. В церкви, кроме них, были мученики - отец
Владимир, отец Вениамин, отец Иоанн, священник Рябухин, отец Амвросий, отец
Ярослав, отец Аввакум, отец Владимир, отец Александр, отец Михаил, отец
Николай, отец Лев, отец Федор, отец Михаил, отец Георгий, отец Федор, отец
Василий, отец Даниил, отец Николай, отец Илларион, отец Ярослав и отец
Сергий, и отец Родион. А далее стояли - мученики Ахаз, Езекия, Иаков, Исаак,
Авия, Озия, Иоафам, Амасия, Манасия и Амон, Соломон, Иуда, Седекия, Иехония
и Серух. И весь обряд был долог, и закончился он в час молитвы. И вышли из
храма Ставр и Сара, но все другие остались там, а дверь не была закрыта, и
свет падал на землю, и хор пел им вослед "Господи, помилуй..." И был час
крыла, в небе были звезды, дуло ветром с Тахи, на Поповой горе ветер шевелил
ветви елей. А Сара смотрела на мужа своего, и Ставр смотрел на жену свою
так, как в первый раз, и в доме становилось светлее, более чем от света
лампады и керосиновой лампы, горевшей в их затерянном между небом и землей,
между всеми странами и домами жилище. Спасение человеков и в том, что в
любом, самом забытом уголке, под дырявой крышей, среди голода и холода, на
земляном полу и на деревянной широкой лавке с рассыпанным поверх сеном,
покрытой заплатанной льняной накидкой, могут встретиться двое, кто собой
свяжут народы их и родят новый, в котором будет и милосердие для народов,
чья кровь течет в душе их. И началась ночь зачатия. Лампу погасили, чуть
плотнее закрыли дверь, Ставр сегодня чувствовал себя легко, очищение пришло
незаметно, руки его были крепки, ноги несли тело чутко, как рысь ночью
ступает по траве, как Емеля шел по лесу к своей лесной Ждане, так и сейчас
Ставр шел между дверей, что почти были ему в упор. Легкая Сара сидела на его
руке, как ребенок на руке матери. И это тоже было их счастье, которое
отпущено каждому страдавшему человеку. И не было прошлого, и не было
будущего, было единственное - всегда, которое разламывало, как жар, губы
Сары, которое качало ее парус на вершине волны, которое вытягивало ее, как
нитку пряжи, и свивало, и затягивало до туготы веретеном, которое
выворачивало ее наизнанку и делало целым миром с домом, храмом - звездным
небом, и только внутри, где была она, оставался мир с маленьким домом,
маленьким храмом и крошечными звездами, которые сжались плотно, как
сжимается резиновый мяч в кулаке. И это - всегда - ало кольцевало губы
Ставра, и это - всегда - лежало головой на кончиках ног Ставра, и это -
всегда - текло, как Млечный Путь, по синему небу, бросало в холодную воду,
покрывало коркой льда и плавило и толкало в тигле, пыль летела по ветру, как
пепел мертвых в графстве Йоркшир, где потом на месте развеянного праха
ставят скамейки, это - всегда - падало беззащитным конем с кручи водопада
выше, чем Ниагара, лепестком цветущей вишни на ладонь вышедшей под небо
холодной весной юной вдовы Великого Могола. И это - всегда - оставалось
всегда, когда исчезли из этого мира и Ставр, и Сара, и их сын Емеля, когда
исчезли их народы - и народ Ставра, и народ Сары, и народ ставросары, когда
все это легло в книгу истории, это - всегда - опять ложилось на вытянутые
кончики ног, положив подушку под голову, и, обводя рот красным, тихо
шептало: "Где бы ты ни был, ты - не один на этой земле, мой единственный,
мой любимый, муж мой, пока мы живы и пока мы мертвы, а потом живы и потом
мертвы"... Когда это - всегда - отошло и пролилось дождем на поле, и первое
зерно на глазах выпустило зеленый побег, душа Ставра приподнялась над телом
его и с высоты божницы стала смотреть на новый мир, который он не знал и
видел теперь. Сара обмыла Ставра, поставила свечи по четырем сторонам его
тела, и, когда отошла на несколько минут, свеча от тепла склонила голову, и
загорелось покрывало, а потом подушка под головой Ставра, а потом и волосы
Ставра, и Саре пришлось тушить его тело, поэтому остался запах и пролилась
вода, но запах прошел, воду убрала Сара, и сорок дней и ночей Ставр стерег
жизнь Емели в теле Сары. И Сара видела его и говорила с ним, но язык их не
состоял из слов, это был язык понимания, каким говорят человеки, которым был
явлен Дух Святой, и этот язык люди называют горловым говорением, и он не
имеет слов и не знает наречий, но он язык, и им может быть устроена жизнь, и
на этом языке Сара сказала Ставру: "Ты свободен", - и он, увидев в последний
раз божницу, лампаду, коричневый крашеный пол, изразцы голландки, мимо
креста колокольни и мимо проводов над мельницей, мимо вершины ели и среди
расступившихся звезд по длинному коридору поплыл медленно туда, откуда видна
не вся земля, а только то место, в котором ты родился, в котором ты жил и в
котором ты умер...
глава 3
И пришел день, и пришел час, и Бог простил грех Ставра, и еврейский Бог
простил, и русский пожалел. И встал Ставр, и начал ходить, и было это 6
ноября месяца, или другим именем листопада, в 1937 год, примерно за девять
месяцев до рождения сына Ставра и Сары именем Емели, первородного сына
народа именем ставросары. День этот, день зачатия Емели и канун смерти
Ставра, был днем преподобного Варлаама Хутынского, новогородского
чудотворца, приявшего смерть в 1243 год, жившего мыслью святого писания -
аще внешний человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся день. И было
это так. Сказал русский Бог Ставру: - Оживи и ходи, - и Ставр встал и ходил.
Но заклятия с глаз Ставра не снял. Еврейский Бог сказал Саре: - Вот муж
твой, он страдал, и он прощен, и сегодня умрет Ставр, и тебе осталась ночь
одна, и больше не будет Ставра, и если ты не успела, люби его и имей сына от
мужа своего.
Сара легла в постель Ставра и любила его, и плакала, и Ставр знал, что
это последняя ночь, и Сара знала, что это последняя ночь, и, перед тем как
лечь, Сара встала на колени и молилась так - молитвой прощения. - Прости,
Господи, что посмела творить суд, не ведая будущего своего и будущего
Ставра, и прости грех его, который совершил он, не ведая будущего своего и
будущего жены своей Сары, и народа, который родят они и который будет именем
ставросары, и то не будет народ еврейский, и то не будет народ русский, а
будет народ ставросары, и сними проклятие мое, и, если не можешь с нас,
сними проклятие свое с народа именем ставросары. И прости меня за то, что
совершила грех, ослепленная болью, вызвав кару на отца детей моих, и прости
его, по слепоте своей понудившего меня потерять милосердие и разум мой. И
зажгла в правом углу в подсвечнике одну свечу, и встал на колени Ставр, и
ему Сара зажгла в подсвечнике вторую свечу, и молился Ставр молитвой
покаяния так: - Прости, Боже, грех мой, за который справедливо покарал ты
меня, прости каждого, кто совершил этот грех, и тех, кого покарал ты, и тех,
кого не покарал вовсе. И были не все делавшие виновны, но виновны все, не
осознавшие вины своей... И Ставр вошел к Саре и любил ее долго, пока не
прокричал петух, и тогда он последнее семя свое оставил матери сына своего
именем Емеля. И заснул, а Сара сухими глазами смотрела на его закрытые веки
и говорила так: - Ну не уходи же, прошу тебя, не уходи. Ну почему именно ты,
именно сегодня, ну почему именно тогда, когда мне открыли тебя, когда нас
оставила жизнь без света в глазах, без мысли и нежности друг к другу, почему
Бог твой и Бог мой разлучают нас, когда стали мы вместе и одна жизнь, и одни
вздох, и один выдох, и одно прощение, и одна вина, и один сон, и один стон,
и одна плоть. Ну что такое боль и кровь, и обида, все, что послал Бог земле
нашей и нам, как пылинке этой земли, по сравнению с тем, что закроют очи
твои последней тьмой, в которой нет света снаружи, и не будет света внутри,
и не будет надежды увидеть этот свет, не уходи. В земле так много смерти, ну
зачем ей еще одна твоя крохотная жизнь. Я прощаю времени твоему, я прощаю
воздуху, в котором жила ненависть и зависть, и желание убийства, я прощаю
это время в мыслях твоих, в душе твоей, и плоти твоей. Мы будем жить, ведь я
же нашла тебя, нашла после смерти своей, нашла после слепоты и глухоты
своей, нашла после обморока своего, нашла после немоты и пересохших слез
моих, не уходи. В моих словах разлука каждого уходящего за край жизни, в
моих словах все слезы, выплаканные каждой женщиной на земле, в моих словах
все стоны нежности и боли, не уходи. Вот завтра расступится земля и примет
тело твое, вот завтра расступится небо и примет душу твою, а я останусь
одна, найдя тебя, а я останусь как жаворонок без земли, он будет летать в
небе, и некуда будет сесть ему, и умрет он, когда устанут крылья. А я
останусь без тебя, как рыба без воды, и будет дышать она на суше и умрет,
потому что вода - это жизнь, и останусь я как звезды без неба, негде будет
быть им, и упадут они прочь. А я останусь как огонь без дерева, и будет он
высок, но не из чего гореть ему, и пепел и зола не дадут пламени, не уходи,
я рожу тебе прекрасного сына, и имя ему будет народ, и ты будешь отцом
народа, а я матерью его. И в имени народа нашего будут наши с тобой имена -
ставросары будет имя его, ну подожди, чтобы услышать первый крик нового
народа, первый смех нового народа, первый плач нового народа. Боже, все, кто
умер уже и умрет вперед, как с вами мне было расстаться, но как мне
расстаться с тобой, мой Ставр, как расстаться Саре со своим Ставром, кому
объясню я, что значит смерть отца, но кому объясню, что значит смерть отца
народа и что матери его плакать чем? И упала Сара на колени, и целовала ноги
Ставра, и когда целовала, стали ноги холодеть, и жизнь потекла назад к
сердцу и потом к душе Ставра и стала собираться там из тела, как собирает
пастух стадо в загон, устроенный в горах, что растеклось по долине. Видно,
свистнул пастух стадо, щелкнул бичом, заплакал в рожок, и вот одна капля
замешкавшейся жизни, что задержалась на склоне плеча, бегом вприпрыжку
бросилась вверх по склону и на последней минуте достигла вершины души
Ставра, так как бежала много быстрее, чем отставала. И стала душа тяжела,
как нагруженный чрезмерным багажом корабль "Император" с отплывающими из
Крыма беженцами на борту, захватившими с собой все, что можно и нельзя было
захватить. И отделилась душа Ставра и тяжело потянулась к окну, что было
открыто, Сара видела этот свет и следила за ним глазами, в которых слезы
стояли как ледяные стены потешного дворца Елизаветы, и душа сквозь стены
слез была голуба и каплевидна, как будто слеза, падающая обратно. И смотрел
Ставр на Сару и любил ее, и была она мала ростом, и была она хрупка, и была
та же девочка, что была в день погрома, но лицо ее было не лицо страха, а
лицо любви и прощения, и имя ему было сострадание и сочувствие. Тело было
худо на желтой штопаной простыне, и волосы черны от природы и страданий на
желтом полотне, и глаза открыты, и были они голубы - и был в них свет, и
было их много, как в двух зеркалах против друг друга, и прощение отражалось
в глазах Ставра, которое вытекло из очей Сары. Сорок дней стояла душа Ставра
над Сарой, пока не услышала жизнь в чреве ее, и тогда она оставила село
Яковлевское, Костромской губернии, что возле Плеса. И Сара сорок дней видела
душу Ставра и не плакала, а молилась так: - Ставре, отче народа нашего, ты
видишь Сару, жену твою, и я тиха, как река Таха в полнолуние и безветрие,
чтобы беречь первый сон сына твоего, и я добра, как бинты на ране,
останавливающие кровь ее, и я тверда, как трава, пробивающая асфальт, потому
что ношу в чреве своем сына нашего и народ наш, что будет иметь две земли в
душе своей и весь мир в мыслях своих. Я мягка, как мягко железо,
расплавленное в огне, остынет огонь, и я буду той, которой быть должно. Нет
боле мира, государства и людей нет, нет боле боли и страдания, и жестокости
нет, я сохраню в чреве своем народ наш, если будет мор и голод, и война и
напасть какая, мир мой стал мал, и имя ему сын, и все остальное вне слепоты
моей, и все остальное вне мысли моей, и все остальное только то, что есть,
но что не владеет мной и для кого невидима я. Не уходи, душа моя, береги
нас, а когда уйдешь, останется Бог мой, и Бог твой, и Бог ставросаров, и Он
сохранит нас и спасет нас, и помилует нас, и оставит нас в забытости и
неприкаянности нашей, и тебя, Ставра, и меня, Сару, и плод наш, имя которому
ставросар, в котором в единой плоти будут палач и жертва, обиженный и
обижающий, погубивший и погубленный, и будет виден выход для ненависти,
непрощения и слепоты человеков. И так молилась Сара и стояла на коленях
перед лампадой, что горела в доме отца Арсения, под иконой Николы
Чудотворца, в шестой день ноября месяца, и свет лампады был светел и похож
на свет души Ставра, что стоял над ней сорок дней и потом ушел, как солнце
садится медленно за горизонт, как птица исчезает в небе или самолет, как
рыба исчезает в глубине, сверкнув последний раз золотым боком в случайном
солнечном луче. И пока рос в чреве ее Емеля, вспоминала Сара их единственный
день, их единственную жизнь, и день этот, и ночь эта были длиннее жизни, и
самой длинной жизни, и были длиннее даже смерти, а смерть имеет границу
конца и начала большую, чем любая человеческая жизнь. И то, как Ставр
целовал кончики пальцев ног Сары, было год, и то, как трогал губами грудь
Сары, которая, как оживают и поднимаются цветы после града от солнца, ожила
и поднялась под губами Ставра, было десять, и то, как посреди языка отыскал
Ставр стон, было сто. И кому это было рассказать Саре, и кому это было
открыть Саре, когда жизнь останавливалась, когда Ставр разрушил ее, и опять
остановилась, когда он создал ее, и все же это было счастье, которое могло
спокойно жить, и когда Сара шила, и когда стояла в военные годы днями и
ночами в бесконечной очереди за выживанием, и когда ночью плакала и смотрела
на небо, где жила душа Ставра, и это было счастьем, когда несла она на
коромысле вторую сотню ведер воды из колодца, чтобы полить огород, кормивший
ее, Емелю и целый новый народ, которому они со Ставром дали свое имя. А в
это время народ прежний харкал кровью по тюрьмам, мерз и умирал под
Сталинградом, под Ригой, под Минском, под Варшавой, под Берлином и народ
русский, и народ еврейский, и народ армянский, и народ белорусский, и народ
узбекский, и всякий народ, спаянный в единую плоть в гудящей печи мировой
войны, с красной звездой во лбу и желтой на груди, пеплом выходил из высоких
труб, множа и уравнивая скорбь человеков и отяжеляя дым отечества, чтобы тот
не улетел вовне, а осел на поля и равнины, горы и леса, которые все так же
монотонно, ничего не видя и ничему не сочувствуя и не удивляясь, плодились и
размножались и гибли вместе с птицами и гадами морскими и лесной тварью,
совсем не как человеки, умиравшие наконец не бессмысленно, но гонимые
истиной на этой войне, случившейся потому, что люди нарушили законы неба и
гармонию природы, и еще потому, что Бог во гневе лепил из человеков новый
мир, расплавив в огне застывший холодный, потерявший мысль и форму ржавый
металл.
глава 4
... И был день двадцать седьмой месяца октября, или паздерника иного
имени месяца, 1937 год, день, когда преставился преподобный Нестор, монах
киевского монастыря, во времена Медведко писавший "Повесть временных лет". И
в час луны сказал русский Бог Ставру, когда тот спал: - Сегодня последний
день твой на этой земле, а на другой будет у тебя другой путь, когда
начнется твоя смерть, и будет он до конца этой смерти, а третий путь знать
тебе рано, но будет и он по конце смерти твоей. В ином имени, времени и этом
пространстве, существующем между тем, что сегодня видимо тебе, наделенному
даром слепоты, чтобы глаза не отвлекали тебя от того, что внутри тебя, и
тем, что видимо всем и называется жизнью человеков и выглядит как дом, поле,
небо и воздух. Встань и будь нежен с женой своей, как нежен бывает пух
тополиный с кожей руки, как бывает нежна прохладная вода с телом измученного
жарой в пустыне, как бывает нежен взгляд матери, смотрящей на спящего
ребенка, будь нежен, как нежно прикосновение тепла руки к губам,
произносящим с любовью имя твое, и от этой нежности родится сын, и нежность
твоя будет искуплением за все, что было от зверя в тебе, и нежность будет
искуплением за все, что перенесет сын твой, ставший первым среди народа
ставросаров. И нежностью будет вознаграждена Сара за все муки, понесенные от
тебя и человеков. И день зачатия будет для нее днем нежности и памяти о
тебе, и нежность будет так велика, что перетянет на весах справедливости ад,
который несет она в душе своей. И встал Ставр на колени перед образом Николы
Чудотворца, что висел в красном углу комнаты. И глаза Николы были светлы от
лампады, что зажгла своей рукой Сара. И молился Ставр так: - Вот сегодня моя
последняя ночь, вот сегодня оставляю семя свое в лоне Сары, и пойдет от нас
народ, имя которому будет ставросары, и не будет у народа нашего одной
земли, а будет весь мир, и будет у него та земля, где был зачат и родился
он, и будет у него та земля, где живет он, - едины, но та, где родился, -
защитой от той, где живет, и та, где живет, - защитой от той, где родился, и
там, где живет один ставросар, будет там земля и ставросаров, и там, где
один миллион ставросаров, будет и земля ставросаров, и там, где будет
похоронен один ставросар, там будет земля и ставросаров, и там, где миллион,
- там будет и земля ставросаров. И там, где живет народ другого имени, он -
брат твой, даже если убьет тебя, но пока он убивает тебя, ты должен в это
время строить дом свой, пока руки держат, глаза видят, а ноги носят тело
твое, и когда он казнит тебя, и когда он заставит покинуть землю твою, ты
строй дом, даже если он достается брату твоему, который убьет тебя, пусть
перевезли в город и сделали из него городскую больницу. Якову сеялку, Якову
молотилку, Якову веялку он тоже увидит в Алексенках, они еще работали и
через шесть десятков лет. Увидит и пожалеет слепого больного старика,
расстрелявшего деда. А Тихона, раненного в сорок третьем, отправят поближе к
дому в ивановский госпиталь, и Сара будет ходить к нему по весенней грязной
непролазной дороге пятьдесят верст, таща за спиной мешок с немудреной
голодной едой, приготовленной вдовой отца Арсения, матушкой Александрой,
умершего своей смертью в тридцать третий год, не то что настоятель храма
отец Иоанн Красовский, который не согласился оставить службу и закрыть
церковь, и чтобы сделать это и без согласия отца Иоанна - его арестовали в
38-м в день рождения Емели 20 июля ретивые оперативники, когда он сходил с
поезда в Середе, выбили на допросе зубы, ибо не подтверждал он оговор
односельчанина. И вскоре отец Иоанн умер в Борисоглебской тюрьме, в прошлом
- монастыре, и был похоронен на монастырском дворе, ставшим тюремным
кладбищем. Ему тоже повезло по сравнению с отцом Николаем, которого распяли
на березе, и по сравнению с Игуменом Амвросием, зарубленным комиссаром
Бакаем, по сравнению с отцом Александром, отцом Михаилом, отцом Авелем,
отцом Даниилом, съеденными голодными крысами по хотению и забаве новых
соловецких владык со звездой во лбу, и еще великого множества новых
мучеников, разную и одна другой страшнее, смерть принявших. И все же, и все
же - вечная память мученику Иоанну, русскому священнику, одному из тьмы,
кровь которых пролилась в русскую землю, сделав ее священной и воистину
богоизбранной, ибо столько жертв во имя веры не приняла ни одна земля за всю
долгую и короткую закончившуюся историю человеков... И когда шла Сара по
дороге по колено в грязи через Середу и дальше на Иваново, почему-то
вспомнила белую горницу в Лысенке, солнце и нож Ставра, и хотя уговаривала
себя, что все это прошло, минуло и не имеет значения, в эти минуты она не
любила себя за нечаянную, незваную, назойливую, раздражающую, но живую
память, которая мешала ей жалеть в воспоминании своем ее мужа именем Ставр и
которая делала ее еще более беззащитной перед этой ночной, грязной,
беззвездной, длинной и холодной дорогой, такой одинокой и такой заброшенной,
как будто шла она не по Ивановской земле, а по бесконечной холодной пустыне
какой-то незнакомой земли, лишь по памяти похожей на ее землю, и, слава
Богу, распятый священник, монахи, изрубленные в Спасовом монастыре, все же
смывали, как дождь грязь с окон, в ее памяти глаза Ставра, такие дикие,
такие яркие, такие бешеные и такие торжествующие, что и здесь, во тьме, она
закрывала свои и почти теряла сознание.
глава 2
И было утро, час луны. И спал Ставр, и сошел к нему с неба Дух Святой и
сказал так: - Сегодня день твой последний в этом числе времени, и сегодня ты
будешь видеть. Утром встань и скажи жене своей: "Ты - жена моя, и ты будешь
венчана в Храме Николы Чудотворца, что напротив дома твоего". И ты сегодня
познаешь жену свою не как зверь, но как человек. И ты родишь сына, и имя ему
будет - новый народ, иной, чем народ отца твоего, и иной, чем народ жены
твоей. Каждая женщина на земле связывает рода, род свой и род мужа своего,
народ свой и народ мужа своего, но мало число рождающих новый народ, и есть
народы по отцу своему, и есть народы по матери своей, но нет народов, в
которых живут два имени, и народ сына твоего будет первым, и имя ему
ставросары. И потому ты, выполнив положенное тебе, отдашь Богу твоему душу,
но сорок дней и сорок ночей душа твоя будет рядом с женой твоей, пока в ней
не сложится новая плоть. И проснулся Ставр, и увидел перед глазами оконце,
похожее на окно дома своего в Лысенке, и увидел лампаду в правом углу, под
иконой Николы Чудотворца, и лампада горела, и свет ее был тих и неколебим. И
было утро, день двадцать четвертый месяца октября в празднество образа
Пресвятой Богородицы Всех Скорбящих Радостей в 1937 год. И перевел он глаза
на жену свою, дыхание которой было ровно, и увидел руки ее, и руки были
тонки, но вены не отошли за ночь и были похожи на вздувшиеся голубые реки,
перевел глаза и увидел кончики ее тонких ног, что выглядывали из-под
пестрого лоскутного одеяла, и были они похожи на крылья ласточки, и стал
смотреть дальше и увидел голландку с изразцами по белому полю с синими
птицами, цветами, дворцами иерусалимскими, Иисусом, въезжающим в город. А
справа был ковер, на котором олени бродили по берегу реки, задевая рогами
синее небо, зеленые ветви дерев, домик охотника, и понял Ставр, что он видит
мир, и ослабло его сердце. Но встал Ставр и ходил, и подошел к двери, и
открыл ее, и вышел на волю, и стал смотреть на ель перед домом, на
колокольню храма Николы Чудотворца, на пять куполов с крестами, которые
собьют и разрушат ретивые человеки, но отец Зосима вернет их обратно через
пятьдесят лет, но этого Ставр не увидит, а увидит Емеля, сын его, который
сегодня будет зачат. И весь Емеля еще в Ставре, и весь Емеля еще в Саре, и
ставросаров нет на земле, хотя они уже есть, ибо то, что не имеет имени, не
имеет быть на свете Божьем, и только то, что названо Богом, имеет быть, а
имя ставросаров уже названо и исчислено. И увидел Ставр утреннее солнце, и
сошел в сад, и там увидел деревья - яблони и груши, и сливы, и терновник, и
терновник был пуст, и груша и сливы пусты, на дереве яблони висело четыре
яблока, и цвет их был красный, белый и зеленый, и желтый, и с этих четырех
цветов начнет свою школу Авель, когда будет учить Емелю закону Божьему и
объяснять смысл видимого и невидимого цвета. И когда сорвал плоды Ставр,
повернул назад, то увидел бежавшую к нему по холоду босиком и в одной рубахе
тонкую, легкую как перо птицы, Сару. Дух Святой явился к ней во сне и сказал
так: сегодня -последний день жизни Ставра, и сегодня он будет видеть, утром
он встанет и скажет тебе: "Ты - жена моя, и ты будешь венчана в церкви
Николы Чудотворца, что напротив твоего дома". И он сегодня познает тебя не
как зверь, но как человек. И ты родишь сына, и имя ему будет народ
ставросаров, и он соединит народ твой и мужа твоего в одну плоть. И потом
Ставр исполнит положенное ему и отдаст свою душу Богу, но сорок дней и сорок
ночей, пока из тебя не исчезнет сомнение, жив ли сын твой, душа Ставра будет
рядом с тобой. И открыла глаза Сара и не нашла мужа своего, и бросилась вон,
босая и легкая как крыло птицы, на волю и там, в огороде за домом, увидела
Ставра, и он увидел ее. И упали они друг к другу и плакали, и она гладила
его волосы и руки и целовала губы, и он гладил ее волосы и посреди языка ее
отыскал стон ее, и вошли они в дом, и Сара стала готовить еду, она пожарила
картошку, выбрав не мелкую и не крупную, в постном масле и с луком в печке,
на изразцах которой были цветы, птица Сирин и Иерусалим. И потом пришла
тьма, и была она в 18 часов, и это был час молока. И надела Сара белое
платье, которое взяла она с собой из своего дома, которое сшила ей Рахиль -
мать ее, и Ставр надел свой обычный коричневый в полоску заношенный костюм,
и пошли они в церковь, и церковь была открыта, но не с главного хода, где на
паперти росла трава и стояли заколоченные, перевязанные проволокой ящики,
как будто шел уже сороковой год, через дверь в приделе справа от алтаря, и
едва открыли дверь, и она была высока и тяжела, как увидели иконостас - и он
был нетронут и блестел золотом, и местный чин был полон, и праздничный тоже,
но в деисусном не было иконы Иоанна Предтечи, а было пусто. И горели
лампады, и пел хор, и стоял перед Ставром и Сарой распятый отец Николай, и
был он в полном праздничном облачении и смотрел добро, и не было мучения на
лице его. И за спиной Ставра встал еврейский Бог, и за спиной Сары русский
Бог, и началось венчание. В церкви, кроме них, были мученики - отец
Владимир, отец Вениамин, отец Иоанн, священник Рябухин, отец Амвросий, отец
Ярослав, отец Аввакум, отец Владимир, отец Александр, отец Михаил, отец
Николай, отец Лев, отец Федор, отец Михаил, отец Георгий, отец Федор, отец
Василий, отец Даниил, отец Николай, отец Илларион, отец Ярослав и отец
Сергий, и отец Родион. А далее стояли - мученики Ахаз, Езекия, Иаков, Исаак,
Авия, Озия, Иоафам, Амасия, Манасия и Амон, Соломон, Иуда, Седекия, Иехония
и Серух. И весь обряд был долог, и закончился он в час молитвы. И вышли из
храма Ставр и Сара, но все другие остались там, а дверь не была закрыта, и
свет падал на землю, и хор пел им вослед "Господи, помилуй..." И был час
крыла, в небе были звезды, дуло ветром с Тахи, на Поповой горе ветер шевелил
ветви елей. А Сара смотрела на мужа своего, и Ставр смотрел на жену свою
так, как в первый раз, и в доме становилось светлее, более чем от света
лампады и керосиновой лампы, горевшей в их затерянном между небом и землей,
между всеми странами и домами жилище. Спасение человеков и в том, что в
любом, самом забытом уголке, под дырявой крышей, среди голода и холода, на
земляном полу и на деревянной широкой лавке с рассыпанным поверх сеном,
покрытой заплатанной льняной накидкой, могут встретиться двое, кто собой
свяжут народы их и родят новый, в котором будет и милосердие для народов,
чья кровь течет в душе их. И началась ночь зачатия. Лампу погасили, чуть
плотнее закрыли дверь, Ставр сегодня чувствовал себя легко, очищение пришло
незаметно, руки его были крепки, ноги несли тело чутко, как рысь ночью
ступает по траве, как Емеля шел по лесу к своей лесной Ждане, так и сейчас
Ставр шел между дверей, что почти были ему в упор. Легкая Сара сидела на его
руке, как ребенок на руке матери. И это тоже было их счастье, которое
отпущено каждому страдавшему человеку. И не было прошлого, и не было
будущего, было единственное - всегда, которое разламывало, как жар, губы
Сары, которое качало ее парус на вершине волны, которое вытягивало ее, как
нитку пряжи, и свивало, и затягивало до туготы веретеном, которое
выворачивало ее наизнанку и делало целым миром с домом, храмом - звездным
небом, и только внутри, где была она, оставался мир с маленьким домом,
маленьким храмом и крошечными звездами, которые сжались плотно, как
сжимается резиновый мяч в кулаке. И это - всегда - ало кольцевало губы
Ставра, и это - всегда - лежало головой на кончиках ног Ставра, и это -
всегда - текло, как Млечный Путь, по синему небу, бросало в холодную воду,
покрывало коркой льда и плавило и толкало в тигле, пыль летела по ветру, как
пепел мертвых в графстве Йоркшир, где потом на месте развеянного праха
ставят скамейки, это - всегда - падало беззащитным конем с кручи водопада
выше, чем Ниагара, лепестком цветущей вишни на ладонь вышедшей под небо
холодной весной юной вдовы Великого Могола. И это - всегда - оставалось
всегда, когда исчезли из этого мира и Ставр, и Сара, и их сын Емеля, когда
исчезли их народы - и народ Ставра, и народ Сары, и народ ставросары, когда
все это легло в книгу истории, это - всегда - опять ложилось на вытянутые
кончики ног, положив подушку под голову, и, обводя рот красным, тихо
шептало: "Где бы ты ни был, ты - не один на этой земле, мой единственный,
мой любимый, муж мой, пока мы живы и пока мы мертвы, а потом живы и потом
мертвы"... Когда это - всегда - отошло и пролилось дождем на поле, и первое
зерно на глазах выпустило зеленый побег, душа Ставра приподнялась над телом
его и с высоты божницы стала смотреть на новый мир, который он не знал и
видел теперь. Сара обмыла Ставра, поставила свечи по четырем сторонам его
тела, и, когда отошла на несколько минут, свеча от тепла склонила голову, и
загорелось покрывало, а потом подушка под головой Ставра, а потом и волосы
Ставра, и Саре пришлось тушить его тело, поэтому остался запах и пролилась
вода, но запах прошел, воду убрала Сара, и сорок дней и ночей Ставр стерег
жизнь Емели в теле Сары. И Сара видела его и говорила с ним, но язык их не
состоял из слов, это был язык понимания, каким говорят человеки, которым был
явлен Дух Святой, и этот язык люди называют горловым говорением, и он не
имеет слов и не знает наречий, но он язык, и им может быть устроена жизнь, и
на этом языке Сара сказала Ставру: "Ты свободен", - и он, увидев в последний
раз божницу, лампаду, коричневый крашеный пол, изразцы голландки, мимо
креста колокольни и мимо проводов над мельницей, мимо вершины ели и среди
расступившихся звезд по длинному коридору поплыл медленно туда, откуда видна
не вся земля, а только то место, в котором ты родился, в котором ты жил и в
котором ты умер...
глава 3
И пришел день, и пришел час, и Бог простил грех Ставра, и еврейский Бог
простил, и русский пожалел. И встал Ставр, и начал ходить, и было это 6
ноября месяца, или другим именем листопада, в 1937 год, примерно за девять
месяцев до рождения сына Ставра и Сары именем Емели, первородного сына
народа именем ставросары. День этот, день зачатия Емели и канун смерти
Ставра, был днем преподобного Варлаама Хутынского, новогородского
чудотворца, приявшего смерть в 1243 год, жившего мыслью святого писания -
аще внешний человек тлеет, обаче внутренний обновляется по вся день. И было
это так. Сказал русский Бог Ставру: - Оживи и ходи, - и Ставр встал и ходил.
Но заклятия с глаз Ставра не снял. Еврейский Бог сказал Саре: - Вот муж
твой, он страдал, и он прощен, и сегодня умрет Ставр, и тебе осталась ночь
одна, и больше не будет Ставра, и если ты не успела, люби его и имей сына от
мужа своего.
Сара легла в постель Ставра и любила его, и плакала, и Ставр знал, что
это последняя ночь, и Сара знала, что это последняя ночь, и, перед тем как
лечь, Сара встала на колени и молилась так - молитвой прощения. - Прости,
Господи, что посмела творить суд, не ведая будущего своего и будущего
Ставра, и прости грех его, который совершил он, не ведая будущего своего и
будущего жены своей Сары, и народа, который родят они и который будет именем
ставросары, и то не будет народ еврейский, и то не будет народ русский, а
будет народ ставросары, и сними проклятие мое, и, если не можешь с нас,
сними проклятие свое с народа именем ставросары. И прости меня за то, что
совершила грех, ослепленная болью, вызвав кару на отца детей моих, и прости
его, по слепоте своей понудившего меня потерять милосердие и разум мой. И
зажгла в правом углу в подсвечнике одну свечу, и встал на колени Ставр, и
ему Сара зажгла в подсвечнике вторую свечу, и молился Ставр молитвой
покаяния так: - Прости, Боже, грех мой, за который справедливо покарал ты
меня, прости каждого, кто совершил этот грех, и тех, кого покарал ты, и тех,
кого не покарал вовсе. И были не все делавшие виновны, но виновны все, не
осознавшие вины своей... И Ставр вошел к Саре и любил ее долго, пока не
прокричал петух, и тогда он последнее семя свое оставил матери сына своего
именем Емеля. И заснул, а Сара сухими глазами смотрела на его закрытые веки
и говорила так: - Ну не уходи же, прошу тебя, не уходи. Ну почему именно ты,
именно сегодня, ну почему именно тогда, когда мне открыли тебя, когда нас
оставила жизнь без света в глазах, без мысли и нежности друг к другу, почему
Бог твой и Бог мой разлучают нас, когда стали мы вместе и одна жизнь, и одни
вздох, и один выдох, и одно прощение, и одна вина, и один сон, и один стон,
и одна плоть. Ну что такое боль и кровь, и обида, все, что послал Бог земле
нашей и нам, как пылинке этой земли, по сравнению с тем, что закроют очи
твои последней тьмой, в которой нет света снаружи, и не будет света внутри,
и не будет надежды увидеть этот свет, не уходи. В земле так много смерти, ну
зачем ей еще одна твоя крохотная жизнь. Я прощаю времени твоему, я прощаю
воздуху, в котором жила ненависть и зависть, и желание убийства, я прощаю
это время в мыслях твоих, в душе твоей, и плоти твоей. Мы будем жить, ведь я
же нашла тебя, нашла после смерти своей, нашла после слепоты и глухоты
своей, нашла после обморока своего, нашла после немоты и пересохших слез
моих, не уходи. В моих словах разлука каждого уходящего за край жизни, в
моих словах все слезы, выплаканные каждой женщиной на земле, в моих словах
все стоны нежности и боли, не уходи. Вот завтра расступится земля и примет
тело твое, вот завтра расступится небо и примет душу твою, а я останусь
одна, найдя тебя, а я останусь как жаворонок без земли, он будет летать в
небе, и некуда будет сесть ему, и умрет он, когда устанут крылья. А я
останусь без тебя, как рыба без воды, и будет дышать она на суше и умрет,
потому что вода - это жизнь, и останусь я как звезды без неба, негде будет
быть им, и упадут они прочь. А я останусь как огонь без дерева, и будет он
высок, но не из чего гореть ему, и пепел и зола не дадут пламени, не уходи,
я рожу тебе прекрасного сына, и имя ему будет народ, и ты будешь отцом
народа, а я матерью его. И в имени народа нашего будут наши с тобой имена -
ставросары будет имя его, ну подожди, чтобы услышать первый крик нового
народа, первый смех нового народа, первый плач нового народа. Боже, все, кто
умер уже и умрет вперед, как с вами мне было расстаться, но как мне
расстаться с тобой, мой Ставр, как расстаться Саре со своим Ставром, кому
объясню я, что значит смерть отца, но кому объясню, что значит смерть отца
народа и что матери его плакать чем? И упала Сара на колени, и целовала ноги
Ставра, и когда целовала, стали ноги холодеть, и жизнь потекла назад к
сердцу и потом к душе Ставра и стала собираться там из тела, как собирает
пастух стадо в загон, устроенный в горах, что растеклось по долине. Видно,
свистнул пастух стадо, щелкнул бичом, заплакал в рожок, и вот одна капля
замешкавшейся жизни, что задержалась на склоне плеча, бегом вприпрыжку
бросилась вверх по склону и на последней минуте достигла вершины души
Ставра, так как бежала много быстрее, чем отставала. И стала душа тяжела,
как нагруженный чрезмерным багажом корабль "Император" с отплывающими из
Крыма беженцами на борту, захватившими с собой все, что можно и нельзя было
захватить. И отделилась душа Ставра и тяжело потянулась к окну, что было
открыто, Сара видела этот свет и следила за ним глазами, в которых слезы
стояли как ледяные стены потешного дворца Елизаветы, и душа сквозь стены
слез была голуба и каплевидна, как будто слеза, падающая обратно. И смотрел
Ставр на Сару и любил ее, и была она мала ростом, и была она хрупка, и была
та же девочка, что была в день погрома, но лицо ее было не лицо страха, а
лицо любви и прощения, и имя ему было сострадание и сочувствие. Тело было
худо на желтой штопаной простыне, и волосы черны от природы и страданий на
желтом полотне, и глаза открыты, и были они голубы - и был в них свет, и
было их много, как в двух зеркалах против друг друга, и прощение отражалось
в глазах Ставра, которое вытекло из очей Сары. Сорок дней стояла душа Ставра
над Сарой, пока не услышала жизнь в чреве ее, и тогда она оставила село
Яковлевское, Костромской губернии, что возле Плеса. И Сара сорок дней видела
душу Ставра и не плакала, а молилась так: - Ставре, отче народа нашего, ты
видишь Сару, жену твою, и я тиха, как река Таха в полнолуние и безветрие,
чтобы беречь первый сон сына твоего, и я добра, как бинты на ране,
останавливающие кровь ее, и я тверда, как трава, пробивающая асфальт, потому
что ношу в чреве своем сына нашего и народ наш, что будет иметь две земли в
душе своей и весь мир в мыслях своих. Я мягка, как мягко железо,
расплавленное в огне, остынет огонь, и я буду той, которой быть должно. Нет
боле мира, государства и людей нет, нет боле боли и страдания, и жестокости
нет, я сохраню в чреве своем народ наш, если будет мор и голод, и война и
напасть какая, мир мой стал мал, и имя ему сын, и все остальное вне слепоты
моей, и все остальное вне мысли моей, и все остальное только то, что есть,
но что не владеет мной и для кого невидима я. Не уходи, душа моя, береги
нас, а когда уйдешь, останется Бог мой, и Бог твой, и Бог ставросаров, и Он
сохранит нас и спасет нас, и помилует нас, и оставит нас в забытости и
неприкаянности нашей, и тебя, Ставра, и меня, Сару, и плод наш, имя которому
ставросар, в котором в единой плоти будут палач и жертва, обиженный и
обижающий, погубивший и погубленный, и будет виден выход для ненависти,
непрощения и слепоты человеков. И так молилась Сара и стояла на коленях
перед лампадой, что горела в доме отца Арсения, под иконой Николы
Чудотворца, в шестой день ноября месяца, и свет лампады был светел и похож
на свет души Ставра, что стоял над ней сорок дней и потом ушел, как солнце
садится медленно за горизонт, как птица исчезает в небе или самолет, как
рыба исчезает в глубине, сверкнув последний раз золотым боком в случайном
солнечном луче. И пока рос в чреве ее Емеля, вспоминала Сара их единственный
день, их единственную жизнь, и день этот, и ночь эта были длиннее жизни, и
самой длинной жизни, и были длиннее даже смерти, а смерть имеет границу
конца и начала большую, чем любая человеческая жизнь. И то, как Ставр
целовал кончики пальцев ног Сары, было год, и то, как трогал губами грудь
Сары, которая, как оживают и поднимаются цветы после града от солнца, ожила
и поднялась под губами Ставра, было десять, и то, как посреди языка отыскал
Ставр стон, было сто. И кому это было рассказать Саре, и кому это было
открыть Саре, когда жизнь останавливалась, когда Ставр разрушил ее, и опять
остановилась, когда он создал ее, и все же это было счастье, которое могло
спокойно жить, и когда Сара шила, и когда стояла в военные годы днями и
ночами в бесконечной очереди за выживанием, и когда ночью плакала и смотрела
на небо, где жила душа Ставра, и это было счастьем, когда несла она на
коромысле вторую сотню ведер воды из колодца, чтобы полить огород, кормивший
ее, Емелю и целый новый народ, которому они со Ставром дали свое имя. А в
это время народ прежний харкал кровью по тюрьмам, мерз и умирал под
Сталинградом, под Ригой, под Минском, под Варшавой, под Берлином и народ
русский, и народ еврейский, и народ армянский, и народ белорусский, и народ
узбекский, и всякий народ, спаянный в единую плоть в гудящей печи мировой
войны, с красной звездой во лбу и желтой на груди, пеплом выходил из высоких
труб, множа и уравнивая скорбь человеков и отяжеляя дым отечества, чтобы тот
не улетел вовне, а осел на поля и равнины, горы и леса, которые все так же
монотонно, ничего не видя и ничему не сочувствуя и не удивляясь, плодились и
размножались и гибли вместе с птицами и гадами морскими и лесной тварью,
совсем не как человеки, умиравшие наконец не бессмысленно, но гонимые
истиной на этой войне, случившейся потому, что люди нарушили законы неба и
гармонию природы, и еще потому, что Бог во гневе лепил из человеков новый
мир, расплавив в огне застывший холодный, потерявший мысль и форму ржавый
металл.
глава 4
... И был день двадцать седьмой месяца октября, или паздерника иного
имени месяца, 1937 год, день, когда преставился преподобный Нестор, монах
киевского монастыря, во времена Медведко писавший "Повесть временных лет". И
в час луны сказал русский Бог Ставру, когда тот спал: - Сегодня последний
день твой на этой земле, а на другой будет у тебя другой путь, когда
начнется твоя смерть, и будет он до конца этой смерти, а третий путь знать
тебе рано, но будет и он по конце смерти твоей. В ином имени, времени и этом
пространстве, существующем между тем, что сегодня видимо тебе, наделенному
даром слепоты, чтобы глаза не отвлекали тебя от того, что внутри тебя, и
тем, что видимо всем и называется жизнью человеков и выглядит как дом, поле,
небо и воздух. Встань и будь нежен с женой своей, как нежен бывает пух
тополиный с кожей руки, как бывает нежна прохладная вода с телом измученного
жарой в пустыне, как бывает нежен взгляд матери, смотрящей на спящего
ребенка, будь нежен, как нежно прикосновение тепла руки к губам,
произносящим с любовью имя твое, и от этой нежности родится сын, и нежность
твоя будет искуплением за все, что было от зверя в тебе, и нежность будет
искуплением за все, что перенесет сын твой, ставший первым среди народа
ставросаров. И нежностью будет вознаграждена Сара за все муки, понесенные от
тебя и человеков. И день зачатия будет для нее днем нежности и памяти о
тебе, и нежность будет так велика, что перетянет на весах справедливости ад,
который несет она в душе своей. И встал Ставр на колени перед образом Николы
Чудотворца, что висел в красном углу комнаты. И глаза Николы были светлы от
лампады, что зажгла своей рукой Сара. И молился Ставр так: - Вот сегодня моя
последняя ночь, вот сегодня оставляю семя свое в лоне Сары, и пойдет от нас
народ, имя которому будет ставросары, и не будет у народа нашего одной
земли, а будет весь мир, и будет у него та земля, где был зачат и родился
он, и будет у него та земля, где живет он, - едины, но та, где родился, -
защитой от той, где живет, и та, где живет, - защитой от той, где родился, и
там, где живет один ставросар, будет там земля и ставросаров, и там, где
один миллион ставросаров, будет и земля ставросаров, и там, где будет
похоронен один ставросар, там будет земля и ставросаров, и там, где миллион,
- там будет и земля ставросаров. И там, где живет народ другого имени, он -
брат твой, даже если убьет тебя, но пока он убивает тебя, ты должен в это
время строить дом свой, пока руки держат, глаза видят, а ноги носят тело
твое, и когда он казнит тебя, и когда он заставит покинуть землю твою, ты
строй дом, даже если он достается брату твоему, который убьет тебя, пусть