Тем временем Ольгерд, могущественный литовский король-язычник, обрушился на полумертвую Польшу, захватив Люблин и Белосток, заодно выгнав из Львова союзника поляков – галицкого короля Болеслава, сына мазовецкого князя, бежавшего при его приближении на юг своих владений. Одновременно, брат Ольгерда – Кейстут вторгся в земли тевтонских рыцарей, круша города и крепости. Сам Кейстут не скрывал, что его цель – добить ненавистный орден, а всех немцев и христиан сбросить в море.
Смута вспыхнула и на востоке немецких земель. На этот раз восстали уже, казалось, безвозвратно онемеченные и окатоличенные, начавшие забывать свой язык славяне-венеды. Запылали оставшиеся без защиты дворянские замки, тела немецких бюргеров и бауэров в изобилии украшали деревья в поморских и приэльбских лесах. В возродившихся языческих капищах перед идолами четырехликого Святовида и Морены пролилась жертвенная кровь. В изобилии оказалось у венедов и хорошее оружие, и опытные в военном деле вожди. Следует отметить, что в донесениях из тех мест, о причастности ко всему этому Светлой Девы ничего не говорилось, зато вовсю кивали на того же Ольгерда.
Тем временем война, разгоравшаяся между Восточным Римом и Венецией, с самого начала пошла не так, как все ожидали. Византия одерживала одну победу за другой. Не прошло и месяца, как пали Кандия, Эвбея и почти все острова Ионического архипелага. Во многих случаях кондотьеры сдавали их без боя, предварительно перерезав немногочисленных венецианских солдат. На снаряжение войска и на подкуп жадных иноземных наемников, служивших венецианцам, пошла перелитая утварь константинопольских церквей. В короткий срок византийский флот завоевал господство в Эгейском море. Вышедшие в море главные силы флота венецианцев с двадцатью тысячами отборного войска, совершенно неожиданно стали жертвой бурь неслыханной силы, какой не помнили местные старожилы. Десятки кораблей разбились о скалы Далмации, оставшиеся были захвачены славянскими пиратами. Кроме этого, на стороне греков против Венеции выступила Генуэзская республика, кипрский король Пьер, преследовавший в этой войне свои, весьма далеко идущие цели и, наконец, рыцари-госпитальеры с Родоса. К ним охотно присоединились располагавшие сильным флотом Дубровник и 3адар, имевшие веские основания ненавидеть «Жемчужину Адриатики». Вскоре жители вчерашней владычицы морей со страхом увидели вражеские паруса совсем недалеко от своих бастионов. С севера на венецианские владения наступал эрцгерцог Австрийский Фердинанд Габсбург, с запада – Барнабе Висконти, мечтавший объединить под своей властью Италию, а с востока– венгры и хорваты, заключившие союз с константинопольским императором. Вскоре Венеция оказалась обложена не только с моря, но и с суши. Спешно достраиваемые на верфях боевые галеры были сожжены вражескими лазутчиками, неведомо как пробравшимися в тщательно охраняемый порт. Обо всем этом подробно сообщал кардиналу в письме, приор венецианской обители ордена доминиканцев, фра Джордано, с которым кардинал был в свое время неплохо знаком. В конце послания он робко осведомлялся: не может ли кардинал хоть как-то повлиять на монарха Кипра и особенно на госпитальеров, чтобы побудить их разорвать союз с императором-схизматиком. Эта просьба почтенного монаха заставила Джованни дель Мори грустно усмехнуться. Что он может сделать?? Разве что написать послание, которое наверняка не дойдет, а если и дойдет, то не заставит иоаннитов и генуэзцев отказаться от борьбы с давним врагом, и тем более не повлияет на Пьера I Лузиньяна, которому ныне грезится константинопольский престол. Впрочем, для несчастных венецианцев забрезжила надежда. Умер, не оставив наследников, болгарский царь Панайот, и знать, проведя несколько недель в спорах и ругани, едва не перешедших в резню, решила вручить корону сыну его покойной сестры – сербскому государю Душану. Он сразу же принялся собирать войско против Византии, и той, судя по всему придется несладко, тем более, что почти все ее силы выставлены против Венецианской республики.
* * *
…Неведомая сила подняла меня и, накинув на плечи легкое покрывало, я вышла прямо на площадь, миновав изумленную стражу. Ливень бешено хлестал меня по лицу. Молнии били в землю совсем рядом, а черные тучи были так тяжелы, что, казалось, сейчас должны рухнуть на землю… Вот молния ударила у моих ног, и грохот почти лишил меня слуха. Но я уже чувствовала, чувствовала это… Я дотянулась до тех, кто не давал о себе знать уже так долго… Он совсем рядом! Он сейчас появится здесь! Новая молния… И еще целый сноп их вокруг меня… Из оплавленных дыр в камнях площади валит синеватый дым. Следившие за мной с почтительного расстояния люди падают ниц. Мне совсем не страшно – что может случится со мною, особенно теперь?! Явись, явись мне, кто бы ТЫ ни был, приди и возьми меня, невесту твою! Дай увидеть хотя бы твой лик!… Я словно очнулась… Что за странные слова я говорила только что? Я не понимаю их, никогда и не слышала такого языка. Вся площадь полна распростершихся на земле и коленопреклоненных людей. Мое покрывало, соскользнув с плеч, мокрой тряпкой лежит у ног. Гроза уходит, солнце начинает проглядывать из-за туч…
* * *
Мидр. Континент Аэлла, Атх. Эра Второго Поколения.
598 цикл, 1473 день.
– К сожалению, ты был прав, она действительно получила доступ к нашей информации, – Зоргорн со вздохом отключил последний модуль вычислителя и стер с экрана подборку сообщений от других Хранителей.
– Не поверил бы, несмотря на все данные… Если бы в эпизоде с грозой она не говорила на нашем языке, Светом Смерти клянусь, не поверил бы. Теперь понятно, что означали тогда эти необычные импульсы в пятом слое. По всей вероятности, подобные проникновения действительно имели место и раньше, но они просто не фиксировались ни стандартным тестированием, ни системами безопасности. Фактотум ограничивался пассивным считыванием текущей и оперативной информации и не пытался сканировать основную базу данных.
– Я заблокировал все незадействованные каналы и установил фильтры везде, где только можно, – отрапортовал Таргиз, – теперь путей для проникновения не остается.
– Боюсь, Таргиз, не было бы поздно. Ей вполне могло стать известно и кто такие мы, и все наши планы… и даже – что представляет собой она сама.
– Конечно, – продолжил Зоргорн, – вряд ли она способна понять хотя бы десятую часть того, что могла извлечь из памяти мыслящих машин… Кстати, так и не удалось выяснить, в какие именно блоки она ухитрилась залезть, и это печалит меня едва ли не больше всего. Но если она поймет, то весь план рухнет. Ее нынешних сил и способностей вполне хватит, чтобы отказаться повиноваться нашим командам даже после того, как контроль будет восстановлен.
– Но как такое могло вообще произойти, Наставник?
– Ну, то, что она с легкостью проникла в модули, в принципе можно понять, ведь их структура, в общем, подобна ментальной составляющей. Но каналы? Это действительно считалось невозможным, в соответствии со всеми теориями межфазового перехода, постулировавшими монополярность каналов. Так что не казнись – тебе не в чем обвинять себя. – Ты помнишь, Таргиз, – после паузы продолжил Зоргорн, – помнишь, я говорил тебе, что ее способности сродни характерным для магических миров; кому, как не мне, знать это: я сам происхожу из такого. Видимо, это и сыграло основную роль – ведь там иногда встречается такое, что невозможно объяснить даже с учетом всех свойств этих континуумов…Да, я вот только сейчас подумал: именно такие способности должны были быть у Самого Первого…
* * *
[42]
Однако, если чума и была карой небесной, то людей она, во всяком случае, не вразумила. Не прекратилась ни одна из войн, даже напротив, словно бы вместе с чумой на землю пришла зараза какой-то уже беспредельно сатанинской злобы, жажды кровопролития и всеобщего разрушения. Люди сбивались в шайки иногда по несколько сот человек, в которых вчерашний рыцарь становился под начало бывшего мятежника, а вчерашний священник с охотой занимал место палача.
Они грабили уцелевшие деревни и города, жестоко убивали попавших к ним в руки, устраивали побоища друг с другом, даже поджигали леса, в которых пытались спрятаться от них несчастные. Не меньше зла творили окончательно вышедшие из чьего бы то ни было повиновения остатки гарнизонов Светлой Девы, разбросанные по всей Европе и забытые своей повелительницей. Эти разнузданные сборища потерявших человеческий облик убийц бессмысленно кочевали куда глаза глядят, уничтожая все на своем пути.
А ведь были и обычные разбойничьи шайки, куда вливались даже прежде честные люди – чтобы вернуть себе отнятое добро, поквитаться за обиды, или просто добыть кусок хлеба.
Но словно было мало всего этого! Вслед за чумой горячий аравийский ветер принес из-за Средиземного моря еще одно страшное бедствие – неисчислимые тучи саранчи. Двигаясь, как и чума, с юга на север, ее полчища дочиста выедали то немногое, что взошло на скудно засеянных полях, что не сожгла засуха и не выбил град. Стало ясно, что после Войны и Чумы свою жатву предстоит собрать и Царю-Голоду.
«Се бысть наказание Божье за грехи великие и святотатства неимоверные, людьми сотворенные!» – возглашали в уцелевших церквах сохранившие головы священники. Оставалось только признать правоту этих слов.
Ощутив боль в сердце – с некоторых пор она все чаще посещала его, Джованни дель Мори устало откинулся в кресле, поднял глаза от бумаг и пергаментов. Он словно воочию увидел недавно еще цветущие земли, ныне зачумленные, опустошенные, где только пировали крылатые пожиратели падали, а в полумертвых городах пощаженные мором люди волокли крючьями в огонь трупы, вперемешку с еще цепляющимися за жизнь.
Уцелевшие, как встарь, в темные века варварских нашествий, забивались в глубь дремучих лесов, где по ночам у редких костров полубезумные пророки вещали о конце света или же заклинали древних богов и бесов колдуны.
Даже если произойдет чудо, и Великий Мятеж кончится уже завтра, сколько еще лет пройдет, прежде чем христианский мир залечит свои раны? Десятилетия? Или, может быть, века?
… Чем больше проходило времени, тем меньше становилось писем и надежных свидетельств. Их заменяли слухи, принесенные беглецами и случайными путниками. Слухи, вызывающие саркастический смех и леденящий ужас, бредовые и до жути похожие на правду, рождающие робкую надежду или еще глубже повергающие в отчаяние. Говорили, что Дьяволица собирает армию из одних только язычников и поклонников Сатаны, чтобы окончательно истребить христианские народы; что мавры готовятся перейти Пиренеи с тремястами тысячами всадников, чтобы совершить то, чему почти семь столетий назад помешал Карл Мартелл, что чудом спасшийся папа Климент IV объявился в Константинополе…
И, казалось, уже не было возможности отделить правду от лжи.
К тому времени о приближении последних времен стали говорить уже не только невежественные простолюдины, но и облеченные высоким саном служители церкви. И, как это бывало не раз, клирики погрузились в долгие, бесконечные споры, забыв обо всем, словно обрадовавшись еще одной возможности поразить друг друга ученостью и остротой ума. Посвященные этим спорам послания и акты составляли едва ли не добрую половину в собрании Джованни дель Мори.
Спорившие тут же разбились на два лагеря. Одни утверждали, что, видимо, Господь в неисповедимости путей своих, счел нынешнее время наилучшим для Страшного Суда и, следовательно, недалек день, когда небо свернется, как свиток и ангелы вострубят… Что же касается Светлой Девы, то она, несомненно, Антихрист, явившийся в облике женщины, что со стороны Дьявола было несомненно логично: ведь именно через первую женщину пришел в мир грех.
Другие строго держались священного писания, заявляя, что, коль скоро указанные в нем перед Концом Света события не наступили, то и говорить не о чем. При этом они не забывали укорить оппонентов словами из Святого Писания, сказанными Иисусом апостолам: «О временах и сроках говорить нет нужды, ибо день тот придет, яко тать в нощи».
Спорившие выстраивали длинные цепочки затейливых аргументов, постепенно уводивших их в область сугубо отвлеченных понятий, в которых они, в конце концов запутывались сами, исписывали целые страницы толкованиями какого-нибудь одного слова в Библии, находили возможность собирать провинциальные соборы, чтобы принять осуждающую того или иного богослова буллу…
А между тем рушились храмы, горели монастыри, на развалинах воздвигались языческие алтари и приносились жертвы Князю Тьмы. И в то время, когда аббаты и ученые доктора теологии отчаянно спорили: что означает какая-нибудь фраза из блаженного Августина или Тертуллиана, множество безвестных христиан умирали в мучениях за отказ принять безбожную веру. Но едва ли не наихудшим было то, что подобные разговоры ослабляли силу духа верующих в еще уцелевших государствах.
«Так много зла и грехов творится ныне, что – видимое дело, близится конец света» – говорили они.
Впрочем, как он может осуждать кого бы то ни было, если и сам часто почти готов был в это поверить?
Напрягая весь свой ум, кардинал уже, наверное, в тысячный раз обдумывая известное ему, стараясь не упустить ни единой мелочи, подобно тому, как мастер складывает из кусочков цветной смальты затейливую мозаику, пытался найти хоть какой-то ответ, понять, что происходит? Пытался… и не мог.
…Он пододвинул к себе разбухшую сумку с бумагами. Здесь у него было собрано все то, в общем немногое, что было известно о той, которую звали Светлой Девой, Дьяволицей, Владычицей, Великой Блудницей Вавилонской, а часто просто – «Она». Уже не впервые обращался он к этим записям, всякий раз мучительно размышляя над тем, что творится вокруг.
Никому не было с точностью ведомо, кто она такая и кем была до того, как стала во главе безумных толп, готовых разрушить мир, в какой стране, деревне, или городе увидела свет. Больше всего было здесь записей слышанного от якобы заслуживающих доверия людей или просто все тех же слухов.
В ней поочередно узнавали то беглую монахиню из Геттингена, приговоренную за распутство к вечному заточению, то дочь герцога Вестфальского, бесследно исчезнувшую десять лет назад, то гречанку из Пирея, то еврейку из Константинополя, то мавританскую рабыню – любовницу венецианского корсара, то вдову ирландского купца, обезглавленного за перепродажу краденой церковной утвари…
На глаза ему попалась запись рассказа одной пророчицы из английского захолустья, что Светлая Дева – дочь самого Сатаны и повешенной за детоубийство женщины, которую он воскресил своей силой и которая вновь умерла в минуту появления дочери на свет, после чего стая демонов уволокла ее душу в Ад.
Кардинал поспешил отложить в сторону эти листы, где, как он был уверен нет и крупицы правды. Гораздо больше его сейчас интересовали сведения о том, что она делала и как себя вела во время последних полутора лет, с тех пор, как ее имя стало известным.
Именно они могли дать ответ на хотя бы некоторые из мучивших его вопросов и, быть может, подсказали бы как противостоять злу. Перед ним легла стопа бумаг, где описывалась ее обыденная жизнь, привычки, поступки.
Перед людьми она всегда появлялась в одном и том же простом белом платье, и с непокрытой головой, с распущенными по плечам золотисто-рыжими волосами. Она не носила никаких драгоценностей, даже, в свое время, отказалась принять корону, преподнесенную ей в дар страсбургскими ювелирами. Так же ни разу не одевала эта повелительница величайших армий доспехи и не брала в руки никакого оружия. Она могла не спать помногу дней, а обычно ей хватало одного-двух часов сна в сутки. Вообще, она отличалась исключительной выносливостью. Во время похода через Альпы, она, по словам очевидцев, шла во главе войска, пешая, при этом не отставая от конницы, все в том же белом платье, не обращая внимания на глубокий снег и ледяной ветер. И только, уступая многочисленным мольбам соратников, она согласилась накинуть на плечи полушубок.
Обычно она мало ела и совсем не пила хмельных напитков. Правда, изредка она устраивала пиры, где, вместе с присутствующими, отдавала дань изысканным яствам. Что до иных плотских слабостей, то молодые красивые мужчины были нередкими гостями на ее ложе. Она ничуть не пыталась это скрыть, даже напротив – один из тезисов проповедуемой ею (надо отметить достаточно непоследовательной и сумбурной) ереси гласил – коль скоро человек есть образ и подобие божье, то и все, что заложено в его природе, свято. Говорили, что, когда похоть особенно одолевает ее она будто бы, призывает к себе десятки мужчин и отдается им всю ночь без перерыва.
Кроме того, молва приписывала ей противоестественную склонность к своему полу; поговаривали, что якобы она тайно возит за собой множество прекрасных юных девушек из самых знатных родов, собранных во всех завоеванных землях. Но это, скорее всего, были только слухи.
Мельком пролистав эти бумаги, кардинал тоже отложил их в сторону и обратился к описанию того, как она вела свои войны.
Казалось, сам Антихрист шел впереди ее войск. Людей охватывало какое-то сатанинское безумие. Случалось, все способные держать оружие устремлялись за ней, в селах и городах оставались немощные старики да младенцы. Даже женщины уходили с ней, бросив детей. Все верили, что она – Светлая Дева и в самом деле посланница Бога, а те немногие, что позволяли себе усомнится в святости этой женщины, предавались казни. Города и замки зачастую сдавались без боя, все духовные лица умерщвлялись самими местными жителями, не дожидаясь ее приказов. Так же точно уничтожались все знатные и перед смертью над несчастными творили чудовищные надругательства. Лишь считанных недель ее пребывания в Ирландии, издревле славившейся католическим благочестием, хватило, чтобы из небытия возродилась вера убийц-друидов. Конечно, немало зла творилось и там, где проходили ее капитаны, но как им было далеко до своей госпожи! Не кто иная, как «именуемая Светлой Девой» была средоточием и виной чудовищной бури, причиной того, что мелкая заурядная смута переросла в бунт против самого Творца.