Совсем рядом он увидел ее лицо – исхудавшее, обветренное, испуганные, как у олененка глаза, полураскрытые губы…
Это было последней каплей. Будто бесы вселились в Матвея, да сразу из всей преисподней. Разум затуманился, кровь прилила к чреслам. Он снял пояс, потянул через голову кольчугу.
Девушка дернулась в сторону, но не успела. Руки Матвея точно сами собой обхватили тонкий стан Гертруды. Он с силой притянул тихонько охнувшую девушку к себе. Она принялась отпихивать его, шепча: «Прошу, рыцарь, не надо, вы не такой…»
– Не надо! – повторяла она, отталкивая его, упершись ладонями в живот, когда его руки скользнули ей за пазуху. Серая ветхая ткань платья треснула, обнажив маленькую грудь. Пальцы Матвея поймали два упругих яблочка, сжав набухшие соски. Сильным рывком он задрал на ней платье.
– Не надо рыцарь, – уже обреченно прошептала она, когда Матвей, тяжело дыша, повалил ее на траву. Девушка сдавленно вскрикнула, обхватывая его шею…
Она молча принимала его ласки. Ни стона, ни страстного шепота, ни единого лишнего движения. Только когда он входил в нее слишком сильно, она тихонько вздыхала. Когда он пытался поцеловать Гертруду в губы, она старательно уклонялась, подставляя шею, и только под конец подарила ему долгий поцелуй.
Тихонько застонав, она вздохнула и обмякла.
Матвей лежал без сил на траве. Он снова смотрел в небо. Под спиной был камень, больно врезавшийся в тело, но он не спешил отодвинуться, или убрать его. Словно бы вся усталость и напряжение, накопившиеся за месяцы странствий, выплеснулось в едином порыве. Теперь он лежал усталый, почти бездыханный, не в силах подняться.
Кони тихо всхрапывали, не обращая внимания на людей.
А девушка сидя рядом с ним, и так же равнодушно и умиротворенно смотрела в небо. И молчала. Ее огрубевшие пальцы ласково погладили Матвея по щеке.
– А как тебя зовут? – негромко спросила она…и добавила, спустя короткую паузу, – Рыцарь…
– Матвей, – не знаю как по вашему, – не без труда подбирая слова ответил он.
– Матеус, наверное. Это чтобы узнать, как назвать дитя, если будет.
Гертруда, печально улыбнувшись, погладила его по взъерошенным волосам.
– Матвей, где ты там пропал?! Живо сюда! – донесся хриплый бас бывшего разбойника.
Торопливо вскочив, Матвей быстрым шагом направился обратно, пробираясь меж грудами камня.
У выхода из подвала стояли продрогшие Владислав и Петер. Старик сгибался под тяжестью мешка с книгами, лях сидел на большом куле, из прорех которого просыпались струйки отборного зерна.
– Теперь надо бы в ту деревню съездить, – бормотал он, – Чем быстрее, тем лучше…
На русина он внимания почти не обратил.
Зато от силезца не укрылось ни горящее невольным смущением лицо, ни блестящие глаза, ни явный беспорядок в одежде.
– Вижу, даром времени не теряем, друже?
Матвей промолчал в ответ, и вдруг доброжелательно улыбнулся Владиславу.
Затем демонстративно отвернулся, разглядывая вынырнувшего с новой порцией книг старца.
Силезец не стал продолжать разговор. Пусть его повеселиться. В конце концов, уж кому, как не ему не понимать, что вернуться живым из этой передряги вряд ли удастся. Себя он давно уже похоронил, делая все это, лишь для того чтобы искупить грехи перед Богом и еще, может быть, перед своей совестью. Много зла принес он, конечно в мир, да одна радость – час искупления с каждым днем все ближе.
А вот Матвея всякий раз было немножко жаль…
Тонкий девичий крик, мгновенно оборвавшийся, долетел до них со стороны монастырских ворот. Старик, всплеснув руками, выронил книгу. Рука Матвея инстинктивно рванулась к поясу… Он похолодел – меча не было. Он ведь снял его, когда был с Гертрудой! Но замешательство длилось только краткое мгновение. Выхватив кинжал – хоть это осталось, Матвей метнулся к воротам, за ним устремился Владислав. Следом, семеня и размахивая посохом, побежал и брат Петер.
У ворот обители глазам их предстала следующая картина: худой мужик волок к своей лошади отчаянно вырывающуюся Гертруду, затыкая ей рот. Другой – коротышка в зеленой шляпе – рылся в мешке Владислава. Еще один с умилением разглядывал, вертя в руках, меч Матвея, ножны которого, по хозяйски успел прицепить к поясу. Еще двое тянули под уздцы лошадей путников. Но если смирная кобыла Владислава покорно шла за своим похитителем, то норовистый Огневой брыкался, рвался из рук, и тащившему его разбойнику приходилось думать, как бы не угодить под удар копыт. При их появлении, коротышка бросил мешок и побежал прочь. Другой поднял меч, но как – то нерешительно, явно не стремился атаковать первым.
– Убью!! – зарычал Матвей почти по-звериному, кидаясь вперед.
Занося кинжал, он устремился на врага. Если тот думает, что срубит Матвея его собственным мечом, то он жестоко ошибается – он ведь не знает, что кинжал можно метнуть, и очень метко. А уж вернув меч…
Но дело повернулось по иному. Хотя разбойников было пятеро против двоих, но даже при таком соотношении сил они вовсе не горели желанием вступить в драку с хозяевами столь неожиданно доставшейся им добычи. Их предводитель – крепыш с голым черепом, покрытым плохо зажившими шрамами, гарцевавший поодаль, что-то хрипло выкрикнув, ударил своего коня плетью. Тащивший Гертруду наотмашь ударил ее в поддых и, перекинув обмякшую девушку через плечо, понесся туда, где стояла его кляча.
Пытавшиеся увести прочь лошадей, бросив поводья, вскочили в седла. Огневой едва не сбросил наглеца, но тот выхватил из-за пояса нож и уколол в шею плясавшего под ним скакуна. По гнедой шкуре заструилась кровь, и конь, заржав от боли, рванул вперед, враз обогнав кобылу Владислава, на которой, позади седока взгромоздился и новый хозяин меча (которым был, если верить преданию, в свое время сражен какой-то из сыновей самого Батыя).
Ярость едва не разорвала Матвею сердце, и он слишком поздно заметил, что разбойник в зеленой шляпе целится из лука прямо русину в лицо. Прежде чем он успел уклониться, позади коротко щелкнул арбалет, и лучник, схватившись за сердце, упал. Стрела вонзилась в землю, в десятке шагов от Матвея.
Разбойники между тем во всю мчались к лесу. Они вскачь пронеслись через болотце, подняв тучу грязных брызг и топча редкий камыш.
– Матвей, помоги! – Владислав, с натугой, покраснев, пытался натянуть арбалет. Подскочив к нему, русин одним нечеловеческим рывком взвел натяжной механизм, его спутник выхватил из-за пазухи шкворень и с выкриком – Проклятье, последний! – вставил его в гнездо. Разбойники были уже шагах в двухстах, край леса был уже недалеко. Прижав к плечу приклад, Владислав несколько секунд, затаив дыхание целился в спину главаря.
Но в миг, когда он нажал спусковую планку, на линию огня неожиданно выскочил другой бандит. Прицел был взят верно. Конвульсивно дернувшись, тот повис в седле, но скакавший позади всех на лошади Владислава разбойник сноровисто подхватил под уздцы сбавившего было ход коня и хлестнул его плетью.
Матвей зарычал, и бросился к лесу вслед за разбойниками. Владислав, ругаясь, ринулся следом. У самого леса Огневой поднялся на дыбы, и Гертруда, слетев со спины, рухнула прямо под копыта. Матвей замер, словно оглушенный.
Через секунду кавалькада скрылась за деревьями.
– Господи, Гертруда! – выдавил старый Петер, бессильно опускаясь на колени. Девочка моя… Вскочив, он побежал к зарослям. Матвей было рванулся за ним.
– Куда? Железные пальцы впились ему в локоть. – Не ровен час пустят из лесу стрелу – поминай как звали!
Они подошли к поверженному врагу. Убитый Владиславом разбойник лежал ничком в выгоревшей траве, широко раскинув руки. Маленького роста, какой-то тщедушный, в драной, грязной суконной куртке на голое тело и грубых башмаках свиной кожи на деревянной подошве, он выглядел совсем не страшным. Дурацкая зеленая шляпа отлетела шагов на пять.
На спине под лопаткой алела маленькая аккуратная дыра. И лук у него был небольшой, самодельный, подходящий, скорее для охоты на зайцев или уток.
– Насквозь просадил! – констатировал со вздохом Владислав. – Болт теперь улетел черт – те куда. Ищи теперь. Думал, хоть один останется…
Владислав, перевернул убитого на спину. Он был молод, вряд ли старше Матвея. Заросшее грязной щетиной хоречье лицо не выражало ничего. Должно быть, он так и не понял, что убит.
Силезец вытряхнул содержимое убогой котомки. Маленький нож, гусиные перья для стрел, кресало с несколькими кремнями и трут, завязанные с кусок бычьего пузыря, связка черных сухарей и пара головок чеснока. В маленьком кошеле было четыре серебряных талера, серебряная же цепочка и колечко – явно женское. Вот и все.
Едкая горечь переполняла его душу. Он потерял коня, доспехи, меч, которым владели его отец, дед и прадед (при мысли об этом витязь только что не завыл в бессильной ярости). Пропали запасы еды, одежда, деньги.
– Да, это ж надо такому случиться, – невесело усмехнулся Владислав, рассовав по карманам кафтана небогатую добычу, – сколько я в своей жизни коней увел, а у меня вот в первый раз…
«В старое время эти козлы вонючие Гансу Битому бы сапоги лизали»– подумал силезец про себя. А вслух продолжил:
– А коней-то наших они пожалуй что и съедят.
– Съедят??
– Точно. Определенно на мясо пойдут. Это раньше от конины нос воротили, а сейчас… Если уж людей едят…
При мысли о том, что его любимец Огневой попадет в котел грязным двуногим свиньям, Матвей не сдержался, пнул труп сапогом.
– Твоего-то может быть и оставят: больно хорош, а вот мою Ворону точно сожрут, – промолвил Владислав, видя реакцию спутника.
И тут, отвернувшись от своего товарища, перебиравшего жалкие трофеи, Матвей глядел туда, где брат Петер неподвижно сидел возле тела единственно дорогого ему человека.
И Матвей устыдился этих мыслей.
Ощущая странную пустоту в душе, Матвей подошел к замершему над телом девушки старику. При виде Гертруды, у русина сильно сжалось сердце. Она лежала на траве нелепой, изломанной куклой, из раздробленного копытом виска стекала кровь. Широко открытые голубые глаза, еще не затуманенные смертью, удивленно смотрели в небо. Совсем как тогда, всего лишь полчаса назад… но нет, лучше не думать об этом!
Старый монах отрешенно перебирал четки, иногда поглаживая несчастную по спутанным волосам. Казалось – окликни его во весь голос – не отзовется; словно уже не здесь.
– Пойдем, – прошептал на ухо русину подошедший сзади Владислав, потянув за рукав. – Мы тут уже ничем не поможем.
И добавил, ни к кому не обращаясь:
– Вот как оно бывает: не попадись они нам на глаза – и наши кони были бы при нас, и девчонка жива…
[58] Альфред, – напыщенно заявил бородатый. Для тебя – господин Альфред.
«Что же это за люди?!» – напряженно думал Владислав, оглядывая обступивших его воинов. Кроме «господина коронного рыцаря» здесь были еще невысокий человек, одетый почему-то в праздничный швабский костюм и точно такой же, как у того, черный плащ; явный горожанин, по виду мелкий лавочник или ремесленник; трое тех, чьи манеры и облик выдавали бывших ландскнехтов. Остальные несомненно были вчерашними крестьянами, лишь недавно взявшими оружие в руки.
Шляпу шваба украшали заткнутые за атласную ленту фазаньи перья: на голове одного из крестьян был самодельный шлем из дерева, окованного медью, с приделанными по бокам бычьими рогами.
Один из пришельцев, тем временем наклонился над Матвеев, запустил ему руку за ворот.
– Креста нет! – сообщил он вполголоса, ни к кому не обращаясь.
Шваб, тем временем, бегло осмотрел лежащие тут же вещи путников, повертел в руках арбалет, восхищенно цокнув языком, потянул тетиву и как бы ни в чем ни бывало перебросил славное изделие генуэзских мастеров через плечо. Меч силезца удостоился мимолетного презрительного кивка и был передан кому-то из подчиненных.
– Так что же вы такие и что делаете во владениях нашего преславного императора? – вдруг грозно спросил он.
Прежде, чем мозг успел осмыслить услышанное, безошибочный инстинкт старого травленого зверя, не раз ходившего рядом со смертью, подсказал Владиславу, что делать и как вести себя.