Левитина Наталия. Экстремальная Маргарита

   Люся уселась рядом с начальницей, и они напряженно уткнулись в монитор.
   Маргарита раскладывала пасьянс и думала о том, что еще пара недель — и она будет свободна от обязательств перед Настасьей. Она уже мечтала о новой работе — опасной, напряженной, рискованной, хотя и не знала, удастся ли что-то найти. Но пресные будни, полностью лишенные интриги и остроты, убийственно влияли на ее здоровье.

Глава 17

   Внезапно выдали зарплату, и в обед друзья позволили себе прокатиться на раздолбанной «девятке» Валдаева в сторону ресторанчика «Тбилиси», известного отличным шашлыком, невысокими ценами и душевным обслуживанием.
   Сначала, для разминки, Илья уселся на забытый кем-то сотовый телефон.
   — Мне нравится, что ты не мелочишься, — заметил Александр. — Если уж на что-то садишься, то это всегда оказывается вещь ценная и полезная в хозяйстве, а не какая-нибудь ерунда типа дырявых перчаток. Помнишь, ты у меня дома сел на мышеловку? Пульсатилла поседела от ужаса, услышав твой рев.
   — Шашлычок. Ему три, мне четыре, — сказал Илья официанту, отдавая мобильник. — Вот, возьми
   — Хозяин, наверное, сейчас за ним вернется. А какого хрена у тебя мышеловка лежала в кресле? Ты представляешь, куда она могла мне прицепиться?!
   — Я собирался ее починить, —г с невинными глазами заявил Валдаев.
   Шашлык был подан через минуту в сопровождении овощей и зелени. От вина и пива детективы мужественно отказались, надрывно вздыхая.
   — Насколько я понял, она не нуждалась в ремонте, — буркнул Здоровякин, срывая с раскаленного шампура первый кусок пропитанного маринадом мяса. — И потом, мышей должна ловить Пульсатилла.
   — Что ты! — возмутился Саша. — Моя нежная девочка! Ее стошнит. Кстати, а как там поживает твоя нежная девочка? Которая прописана по адресу Оранжевый бульвар, 18?
   Илья внезапно оглох на оба уха. Он сосредоточенно грыз мясо, не поднимая глаз на друга. Потом признался:
   — Чего-то не хватает. К шашлыку.
   — Ясно чего, — вздохнул Валдаев. — «Мерзавчика». Но Зуфаралимыч нас не поймет. Унюхает.
   — А мы себе не простим.
   — Да, ты прав. Ничего нет хуже внутренних противоречий, разрывающих тебя на части. Берем
   — Один? Два?
   — Один, — решился Здоровякин. — Двух будет уже мало. А один — в самый раз.
   Через секунду к ним мчался официант, неся на подносе запотевший шкалик с водкой. Натюрморт на столе приобрел композиционную завершенность, а физиономии оперативников порозовели.
   — Я еще не сделал комплимент твоей офигительной рубашечке, — чавкнул приставучий Валдаев. — Подлинный Карден, посмотрите-ка! С каких это пор скромные менты стали одеваться у Кардена? Эй, не слышишь меня? Ты дома-то ночевал?
   — Ночевал! — с грозным пафосом ответил Здоровякин. Он сейчас гордился тем, что не оправдывает подозрения друга. Хотя ему удалось провести ночь рядом с женой отнюдь не благодаря собственной моральной устойчивости, а из-за сдержанности Настасьи.
   — Ну, рассказывай, рассказывай, — в горячем нетерпении подбодрил Илью Александр. — О чем вы говорили?
   Понимая, что отвязаться не удастся, Илья в скупых выражениях передал другу сюжет вчерашней встречи.
   — М-да… Ты только о еде и думаешь, жирный боров! Слушай, а ты не полагаешь, что слишком быстро Настенька забывает мужа? Еще и траур не снят, а она зовет в гости мужчину?
   — Не пытайся изображать из себя ханжу. Она боялась одиночества, тоски, кошмаров…
   — А случайно, не наша ли прекрасная девочка и отравила Кармелина? Может, она никогда и не любила мужа? Выгода-то налицо: представь, какое состояние ей досталось в тридцать два года!
   — Брось. Если бы она была убийцей, то и на пять метров не подпустила бы к себе чужого мужика. Изображала бы вдову, измученную печалью.
   — Наверное, ты прав. Кармелин, случайно, не оставил завещания? Ты не спросил?
   — Забыл.
   — Ты, я думаю, обо всем на свете забыл, после того как она скормила тебе тонну черной икры, а потом заманила в спальню.
   — Но ведь у нас ничего не было.
   — Что ж ты ушами хлопал? Смелости хватило только на икру. Берегись, Здоровякин. Любовь красавицы подобна испепеляющему пламени.
   — Во-первых, с чего ты решил, что Настасья ко мне неравнодушна, а во-вторых, почему это она должна меня испепелить?
   — Слова не мои, а древнего ассирийца Ахикары.
   Он тебе, конечно, не знаком. Если Настасья тебя полюбит, от твоего счастливого брака останутся руины, а сам ты превратишься в мумию, иссушенную страданиями и угрызениями совести. Ну, признайся, уже ведь начал терзаться?
   — Да, начал.
   — И от Настасьи все внутри горит, и Машку жалко, да?
   — Да.
   — И перед детьми до слез стыдно, да, нет?
   — Да, — хмуро выдавил Илья.
   — Вот видишь.
   Но шашлычные палочки, несмотря на невеселый оборот беседы, исправно исчезали с блюда.
   — Кстати, — вспомнил Илья, — если бы Настасья решила изобразить из себя любовницу Кармелина, в открытую маяча в день убийства около его дома, она наверняка надела бы не белый, а черный парик, чтобы кардинально изменить внешность. Девица ведь не пыталась проскользнуть незаметно, значит, хотела, чтобы ее запомнили именно в виде шикарной блондинки. А Настасья и в самом деле является шикарной блондинкой.
   — Ты прав. К тому же у них с Маргаритой стопроцентное алиби, мы ведь проверяли. Да ты не волнуйся, я просто так намекнул на возможную причастность Настасьи к смерти ее мужа. Чтобы поднять твой тонус.
   — Не надо мне ничего поднимать. У меня все в полном порядке. Спасибо за заботу. Ого! Посмотри в окно! На противоположной стороне улицы наш итальянец встречается с какой-то мадам.
   Действительно, Валдаев увидел в окне Маурицио Бартолли. Он увлеченно что-то говорил элегантной даме лет сорокасорока пяти, поддерживая ее под руку. Оперативники забыли про обед и, вытягивая шеи, как гусята, уткнулись в стекло. Сорокалетняя дама, несмотря на возраст, восходящий к мезозойской эре, смотрелась великолепно. Строгий брючный костюм облегал точеную фигуру, воротник белоснежной блузки подчеркивал свежий цвет лица. В мочках ушей вспыхивали и гасли бриллианты. Филигранно подстриженные волосы блестели на солнце и ложились на плечи идеальным полукругом.
   — Помчались! — заторопился Валдаев, выпрыгивая из-за стола и бросая на скатерть несколько купюр. — Они садятся в машину! Поедем за ними!
   За руль села дама, Бартолли устроился на месте пассажира. Красавец «чероки» чинно тронулся с места, сопровождаемый скромной «девяткой», крадущейся следом чуть ли не на пуантах. Неразлучной парочкой они проехали несколько километров. Женщина вела автомобиль уверенно, спокойно, технично.
   — А что нам от них надо? — вяло поинтересовался Здоровякин. Его разморило после плотного обеда, и он уже почти спал в мягком, кресле, предоставив Александру контролировать ситуацию.
   — Проверяем Бартолли.
   — Как ты его проверяешь?
   — Сижу на «хвосте».
   — Гениально. Ну Бартолли, ну едет куда-то, и что? Может, соотечественницу встретил, итальянку? От этой женщины веет европейским шиком.
   — А откуда у нее джип с нашими номерами, если она итальянка? На роль блондинки-убийцы она не тянет — старовата. Хотя фигурка вполне ничего.
   — Зато Бартолли у нас под подозрением, как возможный заказчик убийства.
   — Ну, продолжай тогда. Ого!
   Пока они спорили, притормозив на красном, случилось непредвиденное. «Чероки», стоявший первым у светофора, почти дождался желтого света, резко дал газу, развернулся практически на одном месте на сто восемьдесят градусов и поехал в обратную сторону по встречной полосе.
   — Нас засекли!!! — восторженно заорал Александр
   Он безуспешно попытался совершить подобный маневр, но время было упущено. Образовалась небольшая пробка. Перекресток заполнил гул возмущенных сигналов. Прекрасные в своем негодовании водители громко выражали хозяину «девятки», перекрывшей движение, различные пожелания на дальнейшую жизнь. Самым ласковым из них было «чтоб ты удавился, кретин!». Непробиваемый Валдаев, в жизни которого бывали моменты и посложнее, закончил переползание на встречную полосу с разворотом. Плотный поток автомобилей растянул элементарную, в принципе, процедуру на добрых пятнадцать минут. «Хвост» бесславно оторвался от преследуемого «чероки».
   — Нет, ну ты видел! — не унимался Валдаев. — Как она нас сделала!
   — Не нас, а тебя, — поправил друга Здоровякин. — Что ты уши развесил на светофоре. Болтать надо было меньше.
   — Нет, ну ты прикинь! — никак не мог успокоиться Саша. — Засекла! И как ловко смылась!
   Валдаев направил автомобиль в сторону Петербургской площади. Вскоре они уже сидели в кабинете и предавались горестному анализу ситуации.
   — Кажется, мы с тобой неудачники и лопухи, — подвел неутешительный итог Здоровякин. — Я вчера упустил подружку Кобрина, ты сегодня — Бартолли с его таинственной мадам. Алло, да, — бросил Илья в трубку загорланившего телефона. — На, возьми, это тебя…
   — Валдаев.
   Здравствуй, Саша, — раздался голос Аллочки, секретарши из «Пластэка». — Я звоню тебе по поручению Юлии Тихоновны Кармелиной. Она вернулась из Москвы и, узнав, что ты ее разыскивал, просила передать, что завтра в десять утра подъедет к вашей мрачной конторе.
   — Почему мрачной? — удивился Александр. — У нас очень симпатичное зданьице. Недавно отремонтированное, покрашенное в веселенький желтый цвет.
   — Но ведь у вас есть подвалы и застенки? Несомненно. В общем, дай указание, чтобы Юлию Тихоновну к вам пропустили. Только, пожалуйста, не заставляй ее ждать. Во-первых, каждая минута ее рабочего времени оценивается нашей компанией в бешеную сумму денег, а во-вторых, ты же понимаешь, в каком стрессовом состоянии она пребывает в последнее время.
   — Слушаюсь, гражданин начальник, — отчеканил Александр. — Спасибо, что позвонила. Страстно целую в носик. — Он положил трубку и торжественно объявил: — Завтра в десять к нам прибудет Кармелина.
   — А почему не сегодня?
   — Слава богу, хоть что-то сдвинулось с мертвой точки.
   — Думаешь, она окажется нам полезной?
   — А что? Старушка далека от маразма, учитывая, какой высокий пост она занимает в «Пластэке». Будем ждать от нее мудрости, помноженной на знания. Вдруг ей известны тайные порывы и страсти души Кармелина? Мать все-таки. Вдруг она в курсе его взаимоотношений с блондинкой-отравительницей? Вдруг…
   — Какого она года? — бесцеремонно перебил Здоровякин, роясь в бумагах.
   — Тридцать девятого, а что?
   — Хочу проверить, не скоропалительно ли ты обзываешь ее старушкой.
   — Шестьдесят ведь стукнуло. Нам с тобой не дожить. Особенно тебе, с твоими бандитствующими отпрысками.
   — Да уж… — согласился Илья. — Доведут меня. (Сегодня утром, выйдя из спальни, потрясенный Илья увидел потомство, несущее куда-то с сосредоточенным видом гладильную доску. Леша, надрываясь, держал закругленный край, Антоша, пыхтя, путался в складных ножках. К тому же он умудрился обмотаться шнуром утюга, и утюг ехал следом по линолеуму. Можно было не сомневаться, что деятельная молодежь сумеет воткнуть штепсель в розетку. Застигнутые врасплох, дети остановились и невинно посмотрели на папулю так, словно собирались погладить ему рубашку: «Вот, несем. А что, нельзя?»)
   — Давай-ка мчись вниз, выпиши Кармелиной пропуск. А то завтра мы обязательно забудем.
   — Сам и мчись, — беззлобно огрызнулся Илья
   — При мысли о детях его охватил приступ стыда за вчерашнее поведение. Сегодня дети, можно сказать, голодали, так как их папаша-предатель, вместо того чтобы отовариться вожделенным кефиром и бежать домой, к семье, провел вечер в обществе грустной сероглазой блондинки.
   — И помчусь, — весело ответил Валдаев, которого ничего не мучило. — Мне не трудно. Думал, я буду с тобой препираться?
   * * *
   Накануне внеочередного собрания акционеров Аллочка была завалена работой по самую макушку. Ярослав Геннадьевич, беременный на девятом месяце идеей наконец-то отбросить приставку «вице» от своего звания, развил кипучую деятельность. Его внезапно охватило желание организовать бурную рекламную кампанию, чтобы увеличить количество продаж. Но по странному недоразумению «Пластэк» не имел команды пиарщиков, и все вопросы рекламы находились под контролем секретарши.
   Взмыленная Алла трудилась не покладая рук, названивая в рекламные агентства и на телевидение. К вечеру она представляла собой иллюстрацию к разделу «Использование труда рабов» в учебнике «История древнего мира». Но окончательно Аллочку доконало очередное, наверное уже шестнадцатое, исправление статьи, подготовленной Кобриным для публикации в местной прессе. Главный редактор областной газеты, приятель Кобрина, уже забронировал полосу для огромной статьи о жизни «Пластэка», его грандиозных успехах и мелких неудачах. Несомненно, знакомство с опытом процветающего предприятия экстра-класса было интересно читателям, трагический информационный повод — смерть Кармелина — придавал материалу требуемую броскость. Но Аллочка метала гром и молнии.
   Вице-президент вставил в окончательную редакцию шедевра несколько абзацев, которые привели Аллу в ярость. Они касались личности погибшего президента. Кобрин вроде бы попытался отдать дань признательности Никите Кармелину. Но каким-то неуловимым образом, путем тонких намеков создал у читателей впечатление, что «Пластэк» добился процветания не благодаря таланту Никиты Кармелина, а вопреки его многочисленным ошибкам. Кобрин, не лишенный литературного дара, не рубил сплеча. Он рассыпался в комплиментах, восхвалял чудесные личные качества Никиты Андреевича, рвал на себе шелковый галстук, живописуя тоску и отчаяние, охватившие фирму в день трагической гибели Кармелина. Но искусно вплетая в ткань панегирика разрушительные выражения типа «однако все-таки мы не можем не заметить», «и все же мы должны сказать…», Ярослав Геннадьевич сводил на нет предыдущие заявления. Резвый скакун его словесной изобретательности лихим галопом нес читателей к единственно верному выводу: «Пластэк» из-за ошибок руководства работал не так эффективно, как мог бы. Но теперь все пойдет путем. Когда компания перейдет под власть нового командира. Оставалось надеяться, что господин Кобрин не передумает и осчастливит тружеников «Пластэка» согласием возглавить компанию.
   — Каков наглец! — с отвращением смотрела Алла на листы бумаги, с тихим шорохом выползавшие из лазерного принтера. — «Искренне восхищаясь фантастической способностью Никиты Андреевича предугадывать конъюнктурные изменения рынка, к сожалению, должен признать…» Тьфу ты пропасть!
   Неожиданно в приемной появился человек, который вполне мог разделить Аллочкино недовольство Ярославом Геннадьевичем. Жена Кобрина Елена Борисовна нагрянула с инспекцией.
   Раньше, насколько она знала (к ее глубокому удовлетворению), у мужа не было персональной секретарши. Он при необходимости «пользовался» (милое выраженьице!) секретаршей Кармелина. Навестив однажды «Пластэк» и внимательно взглянув на Аллу, Елена Борисовна успокоилась. Она органически не переваривала женщин, но в Аллочке все вызывало восторг: и бледное треугольное личико с тонкими губами, и невыразительные глаза, и редкие волосы неопределенного цвета, и плоская грудная клетка.
   А сегодня, в отсутствие мужа, Елена Борисовна примчалась в офис «Пластэка» подобно голодной неудовлетворенной волчице, которая бежит по лесу торопливой рысью, тяжело дыша, высунув язык и нервно оглядываясь в поисках добычи. Не найдя в доме улик для обвинения мужа в измене, она дала лишь короткую передышку измученному сердцу — расслабилась, заулыбалась, легко вздохнула. Спустя несколько часов ее снова начал точить червь сомнения. А так как других занятий, кроме удовлетворения маниакальной подозрительности, у нее не было, оставалось продолжить изыскания на рабочем месте Ярослава. Секретарша Алла должна была помочь ей в этом благородном деле.
   Алла спинным мозгом поняла, что ждать от посетительницы чего-то приятного так же наивно, как призывать Госдуму, к самороспуску. Она хорошо знала о зацикленности Елены Борисовны на вопросе супружеской неверности.
   — Здравствуйте, Елена Борисовна! — воскликнула она, с титаническим усилием изображая на лице искреннюю радость.
   — Здравствуй, Алла, — улыбнулась одними губами сумасшедшая ревнивица.
   Оглядывая Аллу, Елена Борисовна подумала о том, что если бы все женщины на земле имели подобную внешность, то ей не нужно было бы беспокоиться о нравственном облике мужа. К несчастью, данное условие было абсолютно недостижимо.
   — Вот, пришла посмотреть, как муж работает… — неуклюже обосновала она свое появление в «Пластэке». — Теперь ведь на него свалился двойной объем работы. После смерти Никиты. Правда?
   — Несомненно, — кивнула секретарша, теряясь в догадках, какая нелегкая привела сюда кобринскую жену. — Присаживайтесь, пожалуйста. Я налью вам холодной воды. Или хотите «Фанты»?
   Вы так любезны, Аллочка, — кивнула Кобрина. И взяла быка за рога: — Знаете, я пришла к вам за помощью. Поймите меня, как женщина женщину. Я очень люблю Ярослава Геннадьевича. Не представляю жизни без него. Алла! В последнее время меня не покидает ощущение, что муж мне неверен. Видите, как я откровенна? Надеюсь на вашу порядочность. Скажите, у него кто-то появился? Какая-нибудь сотрудница «Пластэка»?
   В голосе Елены Борисовны звучал надрыв. Аллочка подавила вздох. Ей хотелось закатить глаза и покрутить пальцем у виска. Но вместо этого она принялась убеждать Елену Борисовну в том, что ее заблуждение по глубине сравнимо лишь с Марианской впадиной. Кобрин ей не нравился, но, как бы там ни было, она ни разу не видела его с какой-либо женщиной…
   Правда, сегодня опять в телефонной трубке прозвучал тот женский голос — волшебный, певучий, божественный. Женщина, представившись сотрудницей детективного агентства «Шерлок», спрашивала, каким рейсом вернется из Москвы Ярослав Геннадьевич. Якобы она должна срочно передать ему какие-то документы. Вероятно, так оно и было на самом деле и Кобрина связывают с владелицей бесподобного голоса сугубо деловые отношения. Уж любовнице-то он сообщил бы, каким рейсом прилетает. А то, что слова «Ярослав Геннадьевич» в исполнении женщины звучат так нежно и интимно, можно списать на особенности чарующего голоса незнакомки…
   * * *
   Из кабинета майора Алимова Илья и Александр вышли красные и разгоряченные. Зуфар Алимович орал и топал ногами, словно намереваясь проломить пол. Подобное поведение было для него нетипично. Обычно он ограничивался замечаниями или ласково называл парней «оборзевшими сперматозоидами». Но сегодня Алимов разбушевался. Никита Кармелин при жизни имел обширный круг деловых знакомств вплоть до руководства города и области, и теперь вышестоящее начальство ненавязчиво интересовалось, почему убийство пластмассового короля до сих пор не раскрыто. А Зуфаралимыч спросил с подчиненных.
   «На ковре» Валдаев и Здоровякин выглядели блестяще: парочка славных добрых олигофренов, иначе не назовешь. Мычали, мотали головами, блеяли.
   — Мы ведь занимаемся не только Кармелиным, — пытался оправдаться Валдаев. — На нас столько всего навесили. И загадочный огнестрел в Волошинском переулке, и псевдосамоубийство владельца бензоколонок Ерохина, и…
   — Ты мне нафталин на погоны не сыпь! — рявкнул майор, творчески интерпретируя, очевидно, известное выражение «не вешай лапшу на уши». — Я вас предупреждал: первым номером идет Кармелин. Все остальное потом!
   — Конечно, — обиженным тоном вставил три копейки Здоровякин, — это только в фильмах наваливаются всем миром и с блеском раскрывают преступление. В жизни ведь все иначе!
   — Иначе! Что иначе? Все для вас — техника, связь, автомобили. Лаборатория оборудована как в «Секретных материалах». Только работайте! Думайте! Зарплату вам доплачивают из муниципального фонда, чтобы вы город от бандитов защищали! Обормоты! Неудачное дополнение к «Макарову»! Эх! — Зуфар Алимович махнул рукой. Наслушавшись гадостей от начальства, ему необходимо было разрядиться. — Уйду я от вас, ей-богу! Надоело!
   — Зуфаралимыч, — в унисон загундели Здоровякин и Валдаев, — ну что вы… Мы постараемся. Вот сейчас вернемся в кабинет и в два счета раскроем это треклятое убийство.
   — Да? Ладно, проваливайте. Надоели. Разгильдяи! Гяуры! — Кем он нас обозвал? — попросил расшифровать Илья, вернувшись в кабинет. — Какие такие гяуры?
   — Значит, неверные.
   — Кому мы не верные? — удивился Здоровякин. — Службу обожаем. Только о ней и думаем.
   — Магометане называют гяурами неверных.
   — Какие такие магометане?
   — Илюша, кончай долбить меня дурацкими вопросами. Что ты, право, как четырехлетняя девочка?
   — Слушай, Валдай, если ты такой умный, почему у нас за прошлый месяц три «глухаря»?
   — Сам удивляюсь. Что только три.
   — Ты выписал пропуск Кармелиной? Уже без двух минут десять.
   — Забыл, — прошептал Александр. — Ведь вчера пошел выписывать! И отвлекся на Танюшу Федорову с первого этажа. Знаешь, рыженькая такая
   — А сегодня с утра Алимыч накинулся изнемогшей от желания русалкой и уволок в свой страшный кабинет.
   — Ну так беги!
   — Уже бегу. Пока старушка не разобиделась, что ее заставляют ждать.
   Валдаев пулей вылетел из кабинета. Через несколько минут он вернулся довольный. Солнечный, жизнерадостный характер Валдаева не позволял ему долго грустить. Вот и сейчас, когда Здоровякин все еще не избавился от малинового румянца на щеках после разноса у майора, Валдаев уже весело что-то насвистывал себе под нос.
   — Наша старушенция еще не приходила, — объявил он. — Сейчас, наверное, заявится.
   Но вместо ожидаемой Кармелиной на пороге появилась… Валдаев и Здоровякин уставились на посетительницу словно на привидение.
   В кабинет стремительно вошла дама — спутница итальянца Бартолли, которая так ловко скрылась от преследования на «джипе-чероки». Она выглядела не менее великолепно, чем в первый раз: сегодня на ней был черный с отливом сюртук и черные брюки. Качество ткани и дизайн модели предполагали запредельную цену экипировки. Перчатки «Сермонета» и черная кожаная сумка завершали образ элегантной дамы. Кажется, она совершенно не волновалась по поводу существующей в народе гипотезы, что черный цвет старит. Легкая, изящная, красивая, она посмотрела на парней холодным голубым взглядом.
   — Здравствуйте, — сухо кинула мадам ошарашенным детективам. — Вы хотели со мной встретиться. Я Кармелина.
   С равным успехом женщина могла бы положить на стол перед оперуполномоченными гранату с выдранной чекой. Глаза у Валдаева стали неправдоподобно большими, Здоровякин клацнул челюстью.

Глава 18

   Последняя сцена с участием Маргариты снималась на крыше недавно отстроенного шестнадцатиэтажного жилого комплекса. Комплекс состоял из трех башен, соединенных перемычками. Договорившись со строительной компанией, деятельный режиссер Тимур Назаров убрал ограждение с крыши одной из башен. Здесь сейчас располагалась съемочная площадка. Вертолет городской службы спасения, выкрашенный смываемой краской в черный цвет, ждал команды на взлет.
   На высоте в несколько десятков метров дул порывистый ветер, съемочной группой владело радостное волнение. Радостное потому, что съемки близились к завершению (картина обещала получиться удачной, но все жаждали скорее покончить с авантюрой, в которую ввязались), волнение потому, что запланированная сцена относилась к разряду опасных для жизни. Вчера здесь же отсняли крупные планы с Вероникой, исполнявшей главную роль. Сегодня наступила очередь каскадера, то есть Маргариты.
   Нервная суетливость, казалось, обошла стороной только Маргариту тл режиссера. Уединившись на клочке крыши размером с носовой платок, они обсуждали детали. Их словно вовсе не касалась беготня ассистентов и реквизиторов, которые спешно замазывали проступившие буквы на борту вертолета, носились с остатками ограждения, убирая их из кадра, возили по рельсовой дорожке оператора, проверяя плавность хода, брызгали на длинные волосы Маргариты оттеночным лаком, добиваясь цветового сходства с шевелюрой главной героини.
   Для ударной сцены фильма было подобрано соответствующее одеяние для Вероники. Глухой комбинезон из синей лайковой кожи, с длинными рукавами, но очень короткими шортами. Синие туфли и прозрачные черные колготки дополняли наряд, — видимо, по мнению сценариста и режиссера, именно в таком виде и было удобнее всего бороться с преступностью майору милиции, роль которой играла Вероника.
   Шикарный наряд от Версаче, обтягивающий актрису резиновой перчаткой, стоил жутких денег. Для дублера конечно же не стали покупать второй такой комбинезон. Когда Маргарита натянула его на себя, все с удивлением отметили, что костюм, подобранный на чарующие Вероникины размеры 92x60x90, идеально сидит и на Маргарите. Вероника удивленно подняла брови. С неохотой отдавая в чужие руки драгоценный наряд, она с милым женским злорадством ожидала, что на груди у Маргариты комбинезон будет отчаянно пузыриться, а бедра, наоборот, не пролезут. Однако…
   Трюк заключался в следующем. Маргарита, вся такая божественная, ослепительно синяя, на двенадцатисантиметровых каблуках, неслась по крыше со скоростью триста километров в час, неумолимо приближаясь к краю. Над ней парил вертолет, сбросив спасательный трос. За несколько шагов до пропасти Маргарита цеплялась за трос и улетала куда-то вдаль, теряясь из виду, а камера еще несколько минут задерживалась на великолепной панораме города…