Страница:
— Невероятно по тебе соскучилась! — сказала Елена. — Я безумно тебя люблю.
Кобрин прижал к себе мягкую полуголую жену в ворохе прозрачных кружев, отметив, что сегодня верная спутница жизни выглядит удивительно привлекательно, и крепко ее поцеловал.
— И я невероятно соскучился, — признался он. Яной он займется завтра. А пока рядом находилась жена, которая была еще очень и очень ничего.
* * *
Город обязательно должен был пострадать от какого-нибудь грандиозного природного явления — разрушительного тайфуна, снежной лавины или хотя бы от волны цунами. Потому что вот уже целых два часа, как были уложены в кроватки близнецы, а Маша Здоровякина все еще не садилась к компьютеру.
Сегодня ей позвонила давняя подруга и, бурля сочувствующим негодованием, передала информацию. Уже второй раз она видела из окна (ее дом стоял в двух шагах от здания ГУВД, что на Петербургской площади) гигантского Машиного мужа Илью, шедшего рядом с ослепительной женщиной, светловолосой, элегантной, стройной.
— По моему убеждению, надевать в жару черный шелковый костюм — это последняя стадия маразма. Однако блондинки в черном выглядят так эффектно, — тараторила подруга.
— Наверное, какая-нибудь свидетельница. Или подозреваемая, — беззаботно ответила Маша, постукивая клавишами. Разговаривая, она не прекращала работы. — Он общается по работе с гигабайтом разнообразных женщин, и блондинок, и брюнеток
— Я не придаю этому значения. Пожалуйста, не думай об Илье ничего плохого.
— Я о нем и не думаю, — фыркнула подруга. — Я о ней. Ты бы видела, как она стреляла глазами! Илья парнишка видный. И такой громадный. На него, безусловно, много желающих. Так что, старушка, кончай сохнуть у компьютера и займись мужем.
— Я действительно уделяю ему мало внимания, — призналась Маша. — Столько работы. И такой интересной! Хочется все успеть.
— Дура! Работа никуда не убежит, нет у нее такой врожденной склонности. А у мужчин есть! Бегать на сторону — это их имманентное свойство.
Маша некоторое время ничего не отвечала. Она развернула на дисплее электронный толковый словарь и быстро нашла слово «имманентный».
— Мария! — строго напомнила подруга. — Не лапши! Принимай меры! У вас дети.
— А если ты ошибаешься? Я не могу оскорбить Илью подозрениями.
— Ты не доверяешь моей интуиции?
Маша доверяла. Подруга действительно была старым боевым товарищем и никогда не подводила. Но Илья тоже пользовался у Марии неограниченным кредитом доверия.
— Машка, ты, конечно, очень славная девчонка
— Но та блондинка, которая положила глаз на Илью..
— Поверь мне, я даже не могу сказать, что она симпатичнее тебя. Нет! Это женщина из другого измерения, из другой галактики. Не из нашей жизни.
— Тебе достаточно было два раза увидеть ее из окна, чтобы это понять?
Нет, моя радость. Мне достаточно было единственного взгляда. Кроме того, не забывай, я живу на первом этаже. А они стояли и разговаривали битых двадцать минут. Жанровая зарисовка до сих пор у меня перед глазами. Илья, взволнованный, румяный и даже вспотевший… И она… Природная красота плюс естественное очарование, умноженные ударной мощью солидного банковского счета. Извини, но ты не конкурент. Ладно, оставим внешние данные. Но у тебя, элементарно, нет таких шмоток. Тебя, подозреваю, Илья чаще видит в драном халате или старой футболке, нежели в черном шелковом костюме от Каран. А духи она, несомненно, покупает в «Галерее цветов».
— Это что, совсем круто? — упавшим голосом спросила Маша. Замечание о «драном халате» по своей справедливости и проницательности приближалось к истинам Нового Завета.
— Круто? Да там вшивый пятимиллилитровый флакончик духов стоит больше, чем вся твоя компьютерная техника, вместе взятая.
— Что же мне делать? — простонала Маша. Она уже не смотрела на монитор, она вовсе отвернулась от компьютера. — А если ты все-таки ошибаешься?
— Я тебя предупредила. Теперь ты владеешь информацией. Ты умная девочка, поэтому думай. Возможно, я сгущаю краски, но в случае с Ильей лучше предупредить события, чем позволить им приблизиться к финалу. Он не донжуан и не сердцеед. Он верный муж и семьянин. Но если он влюбится в эту белобрысую куклу, то окончательно и бесповоротно…
…Мысль о том, что в ее счастливой жизни, которая полностью устраивала Машу, могут произойти перемены, удручающе действовала на психику. Маша если чего и боялась, то детских болезней, —войны, грабителей, интернетовских вирусов. Но от Ильи она никогда не ждала подвоха или обмана.
И сейчас тревожные думы настолько поглотили ее, что она забыла о любимом ноутбуке. За окном стемнело, а Илья снова задерживался.
Ощутив под боком что-то горячее, Валдаев автоматически отодвинулся. Теплая ночь не располагала ко сну в обнимку с нагретой печкой. А урчащая Пульсатилла таковой и являлась. Сонный Шурик уже было сделал движение, чтобы выдворить пушистую обузу за пределы кровати, но вовремя остановился. Внезапно он понял, что этой ночью Пульсатилла впервые доверила ему свои ценные мохнатые килограммы. В смысле, осчастливила присутствием. Это было новым прорывом в отношениях бывших антагонистов. Гордая аристократка признавала, что ей недостаточно быть любимой Валдаевым (выдрессированный сыщик теперь так добросовестно относился к обязанностям по обслуживанию кошки, что та уже не сомневалась в его любви), ей хочется любить самой.
Балконная дверь была распахнута настежь, однако ночной воздух, залетавший в комнату, не приносил прохлады. Александр мучился от жары, но, польщенный доверием, не смел избавиться от нежданной гостьи. Он сдержанно вздыхал, потел, слушал умиротворенное урчание Пульсатиллы и вспоминал Маргариту. Временами в его мысли, спутанные дремой, вторгался разъяренный усатый абрек и с воплем «Кто убил Кармелина, охламоны?!» гонялся за детективом с саблей. Это, наверное, был Зуфар Алимович. Но он быстро исчезал, уступая место продолговатым зеленым глазам, в которых светился вызов, и отвага, и дерзость. Маргарита протягивала ему весло, приглашая сесть в утлую резиновую лодчонку. Вода вокруг бурлила, пенилась, время от времени из нее появлялись разинутые крокодильи пасти. «Зачем? — кричал Саша, затыкая крокодила веслом. — Я не хочу!» Маргарита жестоко улыбалась. Огромная зубастая тварь цвета увядшей травы устрашающе клацала зубами над ухом, норовя отгрызть сыщику голову. «Давай попробуем! Рискнем!» — звала его Маргарита, предлагая разделить прелести экстремального туризма. Внезапно ее волосы укорачивались, светлели, и вот уже перед Валдаевым стояла шикарная блондинка в розовой юбочке и красной майке. У нее было лицо Настасьи. Из-за спины выглядывал Здоровякин. Он обнимал Настасью и, не смущаясь, начинал методично лишать ее одежды. «Ничего не могу с собой поделать, — объяснял он. — Ты же видишь, она бесподобна!» Настасья вяло отбивалась трехлитровой банкой, на которой был нарисован череп и написано: «Цианид».
Хитросплетения кошмаров закончились в три часа ночи. Телефонный звонок поставил уверенную точку в метаниях Валдаева, пронзив его барабанные перепонки миллионом острых игл. Поговорив по телефону, Александр упал в кровать рядом с Пульсатиллой и уснул — теперь уже мертвым сном праведника.
Глава 20
Глава 21
Кобрин прижал к себе мягкую полуголую жену в ворохе прозрачных кружев, отметив, что сегодня верная спутница жизни выглядит удивительно привлекательно, и крепко ее поцеловал.
— И я невероятно соскучился, — признался он. Яной он займется завтра. А пока рядом находилась жена, которая была еще очень и очень ничего.
* * *
Город обязательно должен был пострадать от какого-нибудь грандиозного природного явления — разрушительного тайфуна, снежной лавины или хотя бы от волны цунами. Потому что вот уже целых два часа, как были уложены в кроватки близнецы, а Маша Здоровякина все еще не садилась к компьютеру.
Сегодня ей позвонила давняя подруга и, бурля сочувствующим негодованием, передала информацию. Уже второй раз она видела из окна (ее дом стоял в двух шагах от здания ГУВД, что на Петербургской площади) гигантского Машиного мужа Илью, шедшего рядом с ослепительной женщиной, светловолосой, элегантной, стройной.
— По моему убеждению, надевать в жару черный шелковый костюм — это последняя стадия маразма. Однако блондинки в черном выглядят так эффектно, — тараторила подруга.
— Наверное, какая-нибудь свидетельница. Или подозреваемая, — беззаботно ответила Маша, постукивая клавишами. Разговаривая, она не прекращала работы. — Он общается по работе с гигабайтом разнообразных женщин, и блондинок, и брюнеток
— Я не придаю этому значения. Пожалуйста, не думай об Илье ничего плохого.
— Я о нем и не думаю, — фыркнула подруга. — Я о ней. Ты бы видела, как она стреляла глазами! Илья парнишка видный. И такой громадный. На него, безусловно, много желающих. Так что, старушка, кончай сохнуть у компьютера и займись мужем.
— Я действительно уделяю ему мало внимания, — призналась Маша. — Столько работы. И такой интересной! Хочется все успеть.
— Дура! Работа никуда не убежит, нет у нее такой врожденной склонности. А у мужчин есть! Бегать на сторону — это их имманентное свойство.
Маша некоторое время ничего не отвечала. Она развернула на дисплее электронный толковый словарь и быстро нашла слово «имманентный».
— Мария! — строго напомнила подруга. — Не лапши! Принимай меры! У вас дети.
— А если ты ошибаешься? Я не могу оскорбить Илью подозрениями.
— Ты не доверяешь моей интуиции?
Маша доверяла. Подруга действительно была старым боевым товарищем и никогда не подводила. Но Илья тоже пользовался у Марии неограниченным кредитом доверия.
— Машка, ты, конечно, очень славная девчонка
— Но та блондинка, которая положила глаз на Илью..
— Поверь мне, я даже не могу сказать, что она симпатичнее тебя. Нет! Это женщина из другого измерения, из другой галактики. Не из нашей жизни.
— Тебе достаточно было два раза увидеть ее из окна, чтобы это понять?
Нет, моя радость. Мне достаточно было единственного взгляда. Кроме того, не забывай, я живу на первом этаже. А они стояли и разговаривали битых двадцать минут. Жанровая зарисовка до сих пор у меня перед глазами. Илья, взволнованный, румяный и даже вспотевший… И она… Природная красота плюс естественное очарование, умноженные ударной мощью солидного банковского счета. Извини, но ты не конкурент. Ладно, оставим внешние данные. Но у тебя, элементарно, нет таких шмоток. Тебя, подозреваю, Илья чаще видит в драном халате или старой футболке, нежели в черном шелковом костюме от Каран. А духи она, несомненно, покупает в «Галерее цветов».
— Это что, совсем круто? — упавшим голосом спросила Маша. Замечание о «драном халате» по своей справедливости и проницательности приближалось к истинам Нового Завета.
— Круто? Да там вшивый пятимиллилитровый флакончик духов стоит больше, чем вся твоя компьютерная техника, вместе взятая.
— Что же мне делать? — простонала Маша. Она уже не смотрела на монитор, она вовсе отвернулась от компьютера. — А если ты все-таки ошибаешься?
— Я тебя предупредила. Теперь ты владеешь информацией. Ты умная девочка, поэтому думай. Возможно, я сгущаю краски, но в случае с Ильей лучше предупредить события, чем позволить им приблизиться к финалу. Он не донжуан и не сердцеед. Он верный муж и семьянин. Но если он влюбится в эту белобрысую куклу, то окончательно и бесповоротно…
…Мысль о том, что в ее счастливой жизни, которая полностью устраивала Машу, могут произойти перемены, удручающе действовала на психику. Маша если чего и боялась, то детских болезней, —войны, грабителей, интернетовских вирусов. Но от Ильи она никогда не ждала подвоха или обмана.
И сейчас тревожные думы настолько поглотили ее, что она забыла о любимом ноутбуке. За окном стемнело, а Илья снова задерживался.
Ощутив под боком что-то горячее, Валдаев автоматически отодвинулся. Теплая ночь не располагала ко сну в обнимку с нагретой печкой. А урчащая Пульсатилла таковой и являлась. Сонный Шурик уже было сделал движение, чтобы выдворить пушистую обузу за пределы кровати, но вовремя остановился. Внезапно он понял, что этой ночью Пульсатилла впервые доверила ему свои ценные мохнатые килограммы. В смысле, осчастливила присутствием. Это было новым прорывом в отношениях бывших антагонистов. Гордая аристократка признавала, что ей недостаточно быть любимой Валдаевым (выдрессированный сыщик теперь так добросовестно относился к обязанностям по обслуживанию кошки, что та уже не сомневалась в его любви), ей хочется любить самой.
Балконная дверь была распахнута настежь, однако ночной воздух, залетавший в комнату, не приносил прохлады. Александр мучился от жары, но, польщенный доверием, не смел избавиться от нежданной гостьи. Он сдержанно вздыхал, потел, слушал умиротворенное урчание Пульсатиллы и вспоминал Маргариту. Временами в его мысли, спутанные дремой, вторгался разъяренный усатый абрек и с воплем «Кто убил Кармелина, охламоны?!» гонялся за детективом с саблей. Это, наверное, был Зуфар Алимович. Но он быстро исчезал, уступая место продолговатым зеленым глазам, в которых светился вызов, и отвага, и дерзость. Маргарита протягивала ему весло, приглашая сесть в утлую резиновую лодчонку. Вода вокруг бурлила, пенилась, время от времени из нее появлялись разинутые крокодильи пасти. «Зачем? — кричал Саша, затыкая крокодила веслом. — Я не хочу!» Маргарита жестоко улыбалась. Огромная зубастая тварь цвета увядшей травы устрашающе клацала зубами над ухом, норовя отгрызть сыщику голову. «Давай попробуем! Рискнем!» — звала его Маргарита, предлагая разделить прелести экстремального туризма. Внезапно ее волосы укорачивались, светлели, и вот уже перед Валдаевым стояла шикарная блондинка в розовой юбочке и красной майке. У нее было лицо Настасьи. Из-за спины выглядывал Здоровякин. Он обнимал Настасью и, не смущаясь, начинал методично лишать ее одежды. «Ничего не могу с собой поделать, — объяснял он. — Ты же видишь, она бесподобна!» Настасья вяло отбивалась трехлитровой банкой, на которой был нарисован череп и написано: «Цианид».
Хитросплетения кошмаров закончились в три часа ночи. Телефонный звонок поставил уверенную точку в метаниях Валдаева, пронзив его барабанные перепонки миллионом острых игл. Поговорив по телефону, Александр упал в кровать рядом с Пульсатиллой и уснул — теперь уже мертвым сном праведника.
Глава 20
Справедливее было бы сказать, что Солнце вращается вокруг Земли, что омары синего цвета, что стрихнин отличается изысканным вкусом, что честность и бескорыстие — главные качества нашей власти, что Сильвестр Сталлоне — девочка, что стране выгодны низкие цены на нефть, что шведы страстнее испанцев, что через месяц рубль и доллар будут идти один к одному, чем отметить буйную радость на лице Аллочки по случаю возвращения Кобрина из московского вояжа.
— Как долетели? — кисло поинтересовалась она.
— Отлично, — сухо ответил Ярослав Геннадьевич.
Он тоже не светился восторгом от встречи с секретаршей. При виде ее физиономии чувство прекрасного в нем вопило дурным голосом. «Нет, работать с ней я не буду, — окончательно решил вице-президент, оглядывая сутулую фигурку в открытом легком платье. — Вырядилась. Что за вид? И вся грудь в веснушках…»
При такой потрясающей взаимной неприязни и в самом деле лучше было расстаться. Хотя сегодня Кобрин ехал на работу в отличном настроении.
— Статья для газеты готова?
— Да, — без эмоций кивнула Алла. — У вас литературный дар.
Кобрин пристально посмотрел на секретаршу, подозревая подвох:
— Пресс-релизы из типографии забрали? —Да.
— А рекламный клип смотрела?
— Да, получилось здорово. Кассета у вас на столе. И статья тоже. Кроме того, мне пришла в голову чудесная идея.
Кобрин поморщился. Секретарша в роли генератора идей казалась ему нонсенсом.
— У меня есть знакомые в веб-студии. Они удивлены, почему такая крупная и процветающая компания, как «Пластэк», не имеет сайта в Интернете
— Предлагают разработать дизайн.
— М-да? Отлично. Займись. Санкционирую. Только во всем советуйся со мной. — Вице-президент развернулся к Аллочке спиной и попытался нырнуть в кабинет. Но Алла нажала на тормоз.
— У меня к вам конфиденциальный разговор, — ровным, монотонным голосом сказала она.
Кобрин вернулся обратно, его брови удивленно поползли вверх.
— В чем дело?
— Вчера здесь была ваша жена.
Ярослав Геннадьевич не смог удержать вздоха. Он сел на стул около секретарского стола и посмотрел на Аллу с нескрываемым беспокойством. О ревнивой натуре Елены Борисовны знала вся фирма, и Кобрин знал, что все знают. Поэтому взгляд, брошенный на секретаршу, взгляд мужчины, измученного беспрестанными подозрениями, должен был априори записать Аллочку в кобринские союзники. Уж в этом-то вопросе она могла ему посочувствовать. Так оно и оказалось.
— Мне неудобно говорить об этом, но Елена Борисовна расспрашивала меня, есть ли у вас… подруга, работающая здесь, в «Пластэке».
Кобрин бессильно развел руками. Его глаза говорили: «Ну что тут поделаешь! Вот такая женщина…»
— И что ты ответила? — спросил он, грустно улыбаясь. Это была улыбка оскорбленной добродетели. Впервые за время, прошедшее после смерти Кармелина, Ярослав Геннадьевич говорил с Аллой нормальным человеческим тоном.
— Мое отрицание имело оттенок возмущенного негодования, — ответила Аллочка. — У вас ведь нет подруги… работающей в нашей компании.
Существенное дополнение в виде последней фразы позволило Кобрину быть достаточно искренним.
— Естественно, — честно ответил он. У него и вправду не было любовницы в «Пластэке».
— Откровенно говоря, мне не хотелось бы вновь встречаться с Еленой Борисовной. Я, конечно, никому ничего не скажу. Но если она и дальше будет всех расспрашивать, пойдет в другие отделы, потом в цеха, то я не знаю, что будет с вашей репутацией
— Вы уж как-нибудь воздействуйте на жену, — не удержалась от доброго совета Аллочка, хотя понимала, что Кобрину сейчас и так неприятно и совершенно нет желания обсуждать семейные проблемы.
Ладно. Разберемся, — вздохнул Ярослав Геннадьевич. Он поднялся и вновь собрался идти в кабинет, но следующий вопрос Аллы пригвоздил его к полу.
— А скажите, девушка из детективного агентства «Шерлок» вас вчера встретила в аэропорту или нет?
Если бы Аллочка выстрелила ему в спину из арбалета, то и тогда бы он был меньше удивлен.
— Девушка? Из агентства? — обернулся Кобрин.
— Она сказала, что должна передать вам документы, и я сообщила ей номер рейса. Не надо было?
— Все в порядке, — заверил Ярослав Геннадьевич и наконец-то исчез за дверью.
«Яна! Какая дура! — мысленно ругал он любовницу, — Какого черта она звонила в приемную! Ведь это зацепка. Алла, можно сказать, уже в курсе происходящего…»
* * *
— Банкрот! — подвела Настасья неутешительный итог своей коммерческой деятельности.
— А вдруг как-нибудь выкрутимся, Настюша Сергеевна? — спросила бухгалтер Люся. Она, как обычно, сидела вместе с владелицей бутика у компьютера и «рылась» в электронных документах
— Цифры на мониторе подтверждали Настасьины слова. «Галерея цветов» неумолимо приближалась к банкротству.
Однако нельзя сказать, что настроение хозяйки магазина соответствовало положению дел. Напротив, впервые за время, прошедшее после убийства Никиты Кармелина, Настасья появилась в офисе с улыбкой на лице.
— Вы немного пришли в себя, Настасья Сергеевна, — заметили подчиненные и тоже радостно заулыбались. Видеть начальницу, еще несколько недель назад такую стопроцентно благополучную, в состоянии черной тоски было для них невыносимо.
— Жизнь продолжается, правда? — немного смущенно ответила Настасья, словно пытаясь объяснить и проскользнувшую на лице счастливую улыбку, и светло-серый костюм, уже никак не подходящий на роль траурного… — Ну что тут у нас, Люся? — Настасья двигала мышкой по столу, меняя окна на экране. Делать это можно было бесконечно — денег не прибавлялось.
— Все поправимо, — без особого энтузиазма заметила Люся.
— Мы, конечно, можем продать часть оргтехники, оборудования… Но все ерунда! В этом месяце выкрутимся, в следующем потонем. Как оказалось, в отличие от Никиты, я в бизнесе полный профан!
— Безусловно, — раздался в кабинете металлический голос, услышав который Настасья вздрогнула и невольно сжалась.
На пороге стояла горячо любимая свекровь. Свиданию с ней Настасья предпочла бы общество голодного тигра — так было бы менее накладно для ее здоровья.
— Здравствуйте, Юлия Тихоновна! — засуетилась бухгалтерша. — Настасья Сергевна, я вас оставлю?
— Иди, Люся.
Если верен принцип, что за все в жизни надо платить, то за безоблачное, радостное существование с Никитой Кармелиным Настасья расплатилась нервными клетками, израсходованными на борьбу со свекровью. Юлия Тихоновна, подобно ледяному душу, обладала отличными тонизирующими свойствами. Она могла одним ласковым словом превратить чудесное, приподнятое настроение Настасьи, созвучное мажорной моцартовской сонате, в партитуру траурного марша.
— Трудишься в поте лица, — усмехнулась Юлия Тихоновна, комфортно располагаясь в кожаном кресле-вертушке. — Молодец. Умница. Сколько заработала в августе? Бизнес развивается?
— Мне вообще-то было не до бизнеса, — с вызовом ответила Настасья. — Слезы не лучший помощник в делах.
— Слезы, слюни, сопли… Только на это ты и способна.
— Конечно! — взвилась Настасья. — А вы даже похороны ухитрились вставить в график деловых встреч, словно совещание, или переговоры, или какой-нибудь банкет! Вас ничто не волнует!
— Не смей так со мной разговаривать, — совершенно спокойным тоном, без тени возмущения или негодования приказала Юлия Тихоновна. — Девчонка! Что ты знаешь о моих страданиях?
— Какие страдания? Вы же кусок льда! Бесчувственная и бессердечная! С похорон — сразу в самолет.
— У тебя истерика. Успокойся. Не понимаю, как мог Никита так долго жить с истеричкой.
— Я не истеричка! — взвизгнула Настасья, подскакивая с места и наилучшим образом иллюстрируя определение, данное свекровью. — Вы сами меня довели!
Они смотрели друг на друга с явным «обожанием». Обе красивые, одетые с дорогой изысканностью, великолепно причесанные и накрашенные. Куриная тушка, попав в точку пересечения их взглядов, моментально бы зажарилась до аппетитной хрустящей корочки.
— Извини, если я тебя расстроила, — издевательски улыбнулась Юлия Тихоновна. — Постарайся прийти в себя. Я с деловым визитом. И надеюсь на адекватное восприятие. А то ты сейчас начнешь швыряться степлерами и ножницами и не поймешь, о чем я говорю. Сосредоточься, пожалуйста! Можно было подумать, что Настасья — безмозглая куропатка и не различает человеческую речь. Юлия Тихоновна именно так и думала, относясь к невестке с глубоким пренебрежением. Удовлетворять сексуальные потребности сына — вот, по мнению свекрови, был предел земной полезности Настасьи. На большее она была не способна. А бестолковая девчонка, представьте себе, захотела еще и магазином управлять…
— И что такое важное вы хотите мне сообщить?
— Я собираюсь продать «Галерею цветов».
Настасья на секунду замерла, а потом неестественно громко рассмеялась:
— Вы? Да с какой стати! Если мне придет в голову мысль продать мой бутик, то я сделаю это самостоятельно, без вашей помощи.
— Милая моя, я свято верю в твой финансовый гений. Однако позволь мне самой решать, как распорядиться «Галереей», если за все время ее существования ты ни разу не обошлась без помощи «Пластэка». Компания теперь на сорок пять процентов — моя, так как все акции сына перешли в мое владение. И не надейся, что я последую примеру Никиты и буду заниматься бесцельной благотворительностью. Нет! Пора взрослеть, ты уже достаточно наигралась. Бутик слишком дорогая игрушка.
— Я и не надеялась получить от вас что-то. Спасибо, справлюсь как-нибудь сама.
— Справляйся, справляйся, дорогуша. Знаю, тебе будет нелегко, ведь наиболее сложная операция, на которую запрограммирован твой мозг, — выбор оттенка губной помады. И не забудь вернуть долг «Пластэку».
— Какой долг? — изумилась Настасья. Она бессильно сжимала кулаки, мечтая запустить в возлюбленную свекровь дыроколом или еще чем-нибудь поувесистее.
— Последнюю денежную субсидию, которую выделил тебе Никита в начале августа, я оформила как краткосрочный заем.
— Это нечестно!
— Честно и справедливо, — отрезала Юлия Тихоновна. — Узнаешь, что такое настоящий бизнес.
— Я ничего не подписывала! Сделка недействительна!
— Правда? — усмехнулась Кармелина, разглядывая Настасью как какого-нибудь жучка или букашку.
Настасья осеклась. Она вспомнила, что предусмотрительно снабдила мужа фирменными бланками «Галереи цветов» с печатью и своей подписью, чтобы не доставлять лишних хлопот.
— Вспомнила? Молодец. Теперь садись и думай
— И не надо так на меня смотреть, Настасья, гневно и страстно, как Отелло на Дездемону. Докажи, что ты хоть на что-то способна.
— По-вашему, я совершенно бесполезная личность?
— По-моему, ты и не личность вовсе. Так, красивая безделушка. Предмет роскоши.
— Наконец-то ваша неприязнь, которую я ощущала все годы жизни с Никитой, нашла конкретное словесное выражение. Раньше вы были более сдержанны.
— Берегла нервную систему сына.
— На состояние моей нервной системы вам, безусловно, наплевать.
— С высокой колокольни, — кивнула Юлия Тихоновна. — Ой, вот только не надо слез!
Настасья шмыгнула носом и потянулась к сумочке за платком.
— Да что вы сегодня на меня набросились?! — всхлипнула она.
— Я тебе скажу что! — впервые повысила голос Юлия Тихоновна. — Мало того, что ты оказалась совершенно бесполезна в плане воспроизводства и по твоей вине я никогда в жизни не возьму на руки внука, ты к тому же лишила меня сына!
Последние слова Кармелина почти выкрикнула, отбросив маску спокойствия и выдержанности.
— Я?
— А кто! Ты позволила Никите увлечься какой-то девкой, связь с которой привела его к гибели! Куда ты смотрела, идиотка?! Даже собственного мужа не смогла удержать около себя!
— Уходите! — поднялась с кресла Настасья. Ее лицо было залито слезами. — Уходите, пожалуйста
— Я не могу больше вас видеть.
Юлия Тихоновна бросила на невестку последний испепеляющий взгляд, молча встала и покинула кабинет.
Настасья увлеченно зарыдала.
— Настюша Сергеевна, — осторожно потрогала ее за плечо Люся. — Не плачьте! Успокойтесь! Выпейте водички.
— Почему она меня так ненавидит?! — простонала Настасья.
— Да и вы ее поймите. Сына ведь потеряла.
— А я — мужа.
— Вы через пару лет снова выйдете замуж и будете счастливы. И будете вспоминать о Никите Андреиче с легкой грустью. А у нее никогда больше не будет сына
— Она сейчас может говорить что угодно, и ей все надо простить. Потерпите. Потом сама будет извиняться.
— Она? Извиняться? Да никогда в жизни! Стерва! Настасья издала финальный шмыг и прекратила рыдания.
— Давай думать, — сказала она бухгалтеру. — Как нам спасти положение. Ты слышала про долг? — Я ведь не подслушивала! — замахала руками Люся. — Правда, ваши крики были слышны даже в торговом зале.
— Кармелина повесила на нас долг. То, на что мы надеялись как на безвозмездную помощь, она провела по документам как заем.
— Только этого нам не хватало. Выручки совсем нет, — уныло буркнула Люся.
Они заняли обычную диспозицию около компьютера и принялись за работу.
* * *
Горничная отеля «Звездный» вынырнула из апартаментов, занимаемых итальянцем, чрезвычайно довольная. Она сжимала в руке купюру.
— Веселый сегодня, счастливый, — объяснила девушка подоплеку своего случайного обогащения. — Светлан! Ты не знаешь, итальянские лиры по сколько идут?
— Спроси что полегче. Итальяшка дал?
— Угу, синьор Бартолли. Десять тысяч.
— Классно!
Симпатичные горничные, голоногие, в короткой униформе, теребили в руках банкнот, разглядывая.
— Сгоняю на первый этаж, может, в обменнике поменяют.
— А что это он расщедрился?
— Не знаю. Радость у него какая-то. Сейчас по телефону тарахтел, как пулемет, словно горохом сыпал. Тыр-тыр-тыр, тыр-тыр-тыр! Как они там друг друга понимают, в Италии?
— Да вот как-то понимают.
— И кажется, уезжать собрался. Все барахло из шкафчиков на кухне убрал. Чемодан открыт, шифоньер выворочен наизнанку, словно пьяница, которого стошнило.
— Фу, ты сказала!
— Это я образно.
— Соскучился по макаронам, поди, итальянец-то наш!
— Я уж так к нему привыкла за месяц. Хороший постоялец, не буйный. Десять тысяч, гляди-ка, дал напоследок.
— В 106-й заселился жирный американец. Такая туша, Ларис, я тебе скажу! И вот незадача, не успел он обновить унитаз в номере, как бачок треснул. Ты когда-нибудь слыхала, чтобы бачок у унитаза трескался? Выскочил наш американец из туалета, практически с бачком на… Ты понимаешь где. И что тут началось! И Россия ему не нравится, и мы все тут недоумки, и унитазы у нас неправильные, и гостиница наша третьесортная… Сам, можно сказать, раздавил жо… в смысле, кормой бачок, а мы виноваты!
— Раньше ему бы еще и стоимость унитаза в счет вписали. И не вякнул бы!
— Ну, у нас же теперь капитализм. Сервис. Ему администратор сказал, что в плане моральной компенсации с него не возьмут денег за двое суток и переселят в люкс. Только тогда он, жирный боров, затух…
Болтовню горничных прервало появление господина Бартолли. В непременном элегантном костюме, наодеколоненный, он светился оживлением и радостью.
— Буонджорно, синьор Маурицио! — заулыбалась Светлана. — Неужели сваливаете? В смысле, уезжаете?
— Si, si! — закивал итальянец, улыбаясь в ответ.
— Нам будет вас не хватать. Мы к вам привыкли, — бесхитростно добавила Лариса.
Итальянец весело похлопал ее по плечу и, сияя, словно хромированная дверная ручка, направился к лифту.
— Как долетели? — кисло поинтересовалась она.
— Отлично, — сухо ответил Ярослав Геннадьевич.
Он тоже не светился восторгом от встречи с секретаршей. При виде ее физиономии чувство прекрасного в нем вопило дурным голосом. «Нет, работать с ней я не буду, — окончательно решил вице-президент, оглядывая сутулую фигурку в открытом легком платье. — Вырядилась. Что за вид? И вся грудь в веснушках…»
При такой потрясающей взаимной неприязни и в самом деле лучше было расстаться. Хотя сегодня Кобрин ехал на работу в отличном настроении.
— Статья для газеты готова?
— Да, — без эмоций кивнула Алла. — У вас литературный дар.
Кобрин пристально посмотрел на секретаршу, подозревая подвох:
— Пресс-релизы из типографии забрали? —Да.
— А рекламный клип смотрела?
— Да, получилось здорово. Кассета у вас на столе. И статья тоже. Кроме того, мне пришла в голову чудесная идея.
Кобрин поморщился. Секретарша в роли генератора идей казалась ему нонсенсом.
— У меня есть знакомые в веб-студии. Они удивлены, почему такая крупная и процветающая компания, как «Пластэк», не имеет сайта в Интернете
— Предлагают разработать дизайн.
— М-да? Отлично. Займись. Санкционирую. Только во всем советуйся со мной. — Вице-президент развернулся к Аллочке спиной и попытался нырнуть в кабинет. Но Алла нажала на тормоз.
— У меня к вам конфиденциальный разговор, — ровным, монотонным голосом сказала она.
Кобрин вернулся обратно, его брови удивленно поползли вверх.
— В чем дело?
— Вчера здесь была ваша жена.
Ярослав Геннадьевич не смог удержать вздоха. Он сел на стул около секретарского стола и посмотрел на Аллу с нескрываемым беспокойством. О ревнивой натуре Елены Борисовны знала вся фирма, и Кобрин знал, что все знают. Поэтому взгляд, брошенный на секретаршу, взгляд мужчины, измученного беспрестанными подозрениями, должен был априори записать Аллочку в кобринские союзники. Уж в этом-то вопросе она могла ему посочувствовать. Так оно и оказалось.
— Мне неудобно говорить об этом, но Елена Борисовна расспрашивала меня, есть ли у вас… подруга, работающая здесь, в «Пластэке».
Кобрин бессильно развел руками. Его глаза говорили: «Ну что тут поделаешь! Вот такая женщина…»
— И что ты ответила? — спросил он, грустно улыбаясь. Это была улыбка оскорбленной добродетели. Впервые за время, прошедшее после смерти Кармелина, Ярослав Геннадьевич говорил с Аллой нормальным человеческим тоном.
— Мое отрицание имело оттенок возмущенного негодования, — ответила Аллочка. — У вас ведь нет подруги… работающей в нашей компании.
Существенное дополнение в виде последней фразы позволило Кобрину быть достаточно искренним.
— Естественно, — честно ответил он. У него и вправду не было любовницы в «Пластэке».
— Откровенно говоря, мне не хотелось бы вновь встречаться с Еленой Борисовной. Я, конечно, никому ничего не скажу. Но если она и дальше будет всех расспрашивать, пойдет в другие отделы, потом в цеха, то я не знаю, что будет с вашей репутацией
— Вы уж как-нибудь воздействуйте на жену, — не удержалась от доброго совета Аллочка, хотя понимала, что Кобрину сейчас и так неприятно и совершенно нет желания обсуждать семейные проблемы.
Ладно. Разберемся, — вздохнул Ярослав Геннадьевич. Он поднялся и вновь собрался идти в кабинет, но следующий вопрос Аллы пригвоздил его к полу.
— А скажите, девушка из детективного агентства «Шерлок» вас вчера встретила в аэропорту или нет?
Если бы Аллочка выстрелила ему в спину из арбалета, то и тогда бы он был меньше удивлен.
— Девушка? Из агентства? — обернулся Кобрин.
— Она сказала, что должна передать вам документы, и я сообщила ей номер рейса. Не надо было?
— Все в порядке, — заверил Ярослав Геннадьевич и наконец-то исчез за дверью.
«Яна! Какая дура! — мысленно ругал он любовницу, — Какого черта она звонила в приемную! Ведь это зацепка. Алла, можно сказать, уже в курсе происходящего…»
* * *
— Банкрот! — подвела Настасья неутешительный итог своей коммерческой деятельности.
— А вдруг как-нибудь выкрутимся, Настюша Сергеевна? — спросила бухгалтер Люся. Она, как обычно, сидела вместе с владелицей бутика у компьютера и «рылась» в электронных документах
— Цифры на мониторе подтверждали Настасьины слова. «Галерея цветов» неумолимо приближалась к банкротству.
Однако нельзя сказать, что настроение хозяйки магазина соответствовало положению дел. Напротив, впервые за время, прошедшее после убийства Никиты Кармелина, Настасья появилась в офисе с улыбкой на лице.
— Вы немного пришли в себя, Настасья Сергеевна, — заметили подчиненные и тоже радостно заулыбались. Видеть начальницу, еще несколько недель назад такую стопроцентно благополучную, в состоянии черной тоски было для них невыносимо.
— Жизнь продолжается, правда? — немного смущенно ответила Настасья, словно пытаясь объяснить и проскользнувшую на лице счастливую улыбку, и светло-серый костюм, уже никак не подходящий на роль траурного… — Ну что тут у нас, Люся? — Настасья двигала мышкой по столу, меняя окна на экране. Делать это можно было бесконечно — денег не прибавлялось.
— Все поправимо, — без особого энтузиазма заметила Люся.
— Мы, конечно, можем продать часть оргтехники, оборудования… Но все ерунда! В этом месяце выкрутимся, в следующем потонем. Как оказалось, в отличие от Никиты, я в бизнесе полный профан!
— Безусловно, — раздался в кабинете металлический голос, услышав который Настасья вздрогнула и невольно сжалась.
На пороге стояла горячо любимая свекровь. Свиданию с ней Настасья предпочла бы общество голодного тигра — так было бы менее накладно для ее здоровья.
— Здравствуйте, Юлия Тихоновна! — засуетилась бухгалтерша. — Настасья Сергевна, я вас оставлю?
— Иди, Люся.
Если верен принцип, что за все в жизни надо платить, то за безоблачное, радостное существование с Никитой Кармелиным Настасья расплатилась нервными клетками, израсходованными на борьбу со свекровью. Юлия Тихоновна, подобно ледяному душу, обладала отличными тонизирующими свойствами. Она могла одним ласковым словом превратить чудесное, приподнятое настроение Настасьи, созвучное мажорной моцартовской сонате, в партитуру траурного марша.
— Трудишься в поте лица, — усмехнулась Юлия Тихоновна, комфортно располагаясь в кожаном кресле-вертушке. — Молодец. Умница. Сколько заработала в августе? Бизнес развивается?
— Мне вообще-то было не до бизнеса, — с вызовом ответила Настасья. — Слезы не лучший помощник в делах.
— Слезы, слюни, сопли… Только на это ты и способна.
— Конечно! — взвилась Настасья. — А вы даже похороны ухитрились вставить в график деловых встреч, словно совещание, или переговоры, или какой-нибудь банкет! Вас ничто не волнует!
— Не смей так со мной разговаривать, — совершенно спокойным тоном, без тени возмущения или негодования приказала Юлия Тихоновна. — Девчонка! Что ты знаешь о моих страданиях?
— Какие страдания? Вы же кусок льда! Бесчувственная и бессердечная! С похорон — сразу в самолет.
— У тебя истерика. Успокойся. Не понимаю, как мог Никита так долго жить с истеричкой.
— Я не истеричка! — взвизгнула Настасья, подскакивая с места и наилучшим образом иллюстрируя определение, данное свекровью. — Вы сами меня довели!
Они смотрели друг на друга с явным «обожанием». Обе красивые, одетые с дорогой изысканностью, великолепно причесанные и накрашенные. Куриная тушка, попав в точку пересечения их взглядов, моментально бы зажарилась до аппетитной хрустящей корочки.
— Извини, если я тебя расстроила, — издевательски улыбнулась Юлия Тихоновна. — Постарайся прийти в себя. Я с деловым визитом. И надеюсь на адекватное восприятие. А то ты сейчас начнешь швыряться степлерами и ножницами и не поймешь, о чем я говорю. Сосредоточься, пожалуйста! Можно было подумать, что Настасья — безмозглая куропатка и не различает человеческую речь. Юлия Тихоновна именно так и думала, относясь к невестке с глубоким пренебрежением. Удовлетворять сексуальные потребности сына — вот, по мнению свекрови, был предел земной полезности Настасьи. На большее она была не способна. А бестолковая девчонка, представьте себе, захотела еще и магазином управлять…
— И что такое важное вы хотите мне сообщить?
— Я собираюсь продать «Галерею цветов».
Настасья на секунду замерла, а потом неестественно громко рассмеялась:
— Вы? Да с какой стати! Если мне придет в голову мысль продать мой бутик, то я сделаю это самостоятельно, без вашей помощи.
— Милая моя, я свято верю в твой финансовый гений. Однако позволь мне самой решать, как распорядиться «Галереей», если за все время ее существования ты ни разу не обошлась без помощи «Пластэка». Компания теперь на сорок пять процентов — моя, так как все акции сына перешли в мое владение. И не надейся, что я последую примеру Никиты и буду заниматься бесцельной благотворительностью. Нет! Пора взрослеть, ты уже достаточно наигралась. Бутик слишком дорогая игрушка.
— Я и не надеялась получить от вас что-то. Спасибо, справлюсь как-нибудь сама.
— Справляйся, справляйся, дорогуша. Знаю, тебе будет нелегко, ведь наиболее сложная операция, на которую запрограммирован твой мозг, — выбор оттенка губной помады. И не забудь вернуть долг «Пластэку».
— Какой долг? — изумилась Настасья. Она бессильно сжимала кулаки, мечтая запустить в возлюбленную свекровь дыроколом или еще чем-нибудь поувесистее.
— Последнюю денежную субсидию, которую выделил тебе Никита в начале августа, я оформила как краткосрочный заем.
— Это нечестно!
— Честно и справедливо, — отрезала Юлия Тихоновна. — Узнаешь, что такое настоящий бизнес.
— Я ничего не подписывала! Сделка недействительна!
— Правда? — усмехнулась Кармелина, разглядывая Настасью как какого-нибудь жучка или букашку.
Настасья осеклась. Она вспомнила, что предусмотрительно снабдила мужа фирменными бланками «Галереи цветов» с печатью и своей подписью, чтобы не доставлять лишних хлопот.
— Вспомнила? Молодец. Теперь садись и думай
— И не надо так на меня смотреть, Настасья, гневно и страстно, как Отелло на Дездемону. Докажи, что ты хоть на что-то способна.
— По-вашему, я совершенно бесполезная личность?
— По-моему, ты и не личность вовсе. Так, красивая безделушка. Предмет роскоши.
— Наконец-то ваша неприязнь, которую я ощущала все годы жизни с Никитой, нашла конкретное словесное выражение. Раньше вы были более сдержанны.
— Берегла нервную систему сына.
— На состояние моей нервной системы вам, безусловно, наплевать.
— С высокой колокольни, — кивнула Юлия Тихоновна. — Ой, вот только не надо слез!
Настасья шмыгнула носом и потянулась к сумочке за платком.
— Да что вы сегодня на меня набросились?! — всхлипнула она.
— Я тебе скажу что! — впервые повысила голос Юлия Тихоновна. — Мало того, что ты оказалась совершенно бесполезна в плане воспроизводства и по твоей вине я никогда в жизни не возьму на руки внука, ты к тому же лишила меня сына!
Последние слова Кармелина почти выкрикнула, отбросив маску спокойствия и выдержанности.
— Я?
— А кто! Ты позволила Никите увлечься какой-то девкой, связь с которой привела его к гибели! Куда ты смотрела, идиотка?! Даже собственного мужа не смогла удержать около себя!
— Уходите! — поднялась с кресла Настасья. Ее лицо было залито слезами. — Уходите, пожалуйста
— Я не могу больше вас видеть.
Юлия Тихоновна бросила на невестку последний испепеляющий взгляд, молча встала и покинула кабинет.
Настасья увлеченно зарыдала.
— Настюша Сергеевна, — осторожно потрогала ее за плечо Люся. — Не плачьте! Успокойтесь! Выпейте водички.
— Почему она меня так ненавидит?! — простонала Настасья.
— Да и вы ее поймите. Сына ведь потеряла.
— А я — мужа.
— Вы через пару лет снова выйдете замуж и будете счастливы. И будете вспоминать о Никите Андреиче с легкой грустью. А у нее никогда больше не будет сына
— Она сейчас может говорить что угодно, и ей все надо простить. Потерпите. Потом сама будет извиняться.
— Она? Извиняться? Да никогда в жизни! Стерва! Настасья издала финальный шмыг и прекратила рыдания.
— Давай думать, — сказала она бухгалтеру. — Как нам спасти положение. Ты слышала про долг? — Я ведь не подслушивала! — замахала руками Люся. — Правда, ваши крики были слышны даже в торговом зале.
— Кармелина повесила на нас долг. То, на что мы надеялись как на безвозмездную помощь, она провела по документам как заем.
— Только этого нам не хватало. Выручки совсем нет, — уныло буркнула Люся.
Они заняли обычную диспозицию около компьютера и принялись за работу.
* * *
Горничная отеля «Звездный» вынырнула из апартаментов, занимаемых итальянцем, чрезвычайно довольная. Она сжимала в руке купюру.
— Веселый сегодня, счастливый, — объяснила девушка подоплеку своего случайного обогащения. — Светлан! Ты не знаешь, итальянские лиры по сколько идут?
— Спроси что полегче. Итальяшка дал?
— Угу, синьор Бартолли. Десять тысяч.
— Классно!
Симпатичные горничные, голоногие, в короткой униформе, теребили в руках банкнот, разглядывая.
— Сгоняю на первый этаж, может, в обменнике поменяют.
— А что это он расщедрился?
— Не знаю. Радость у него какая-то. Сейчас по телефону тарахтел, как пулемет, словно горохом сыпал. Тыр-тыр-тыр, тыр-тыр-тыр! Как они там друг друга понимают, в Италии?
— Да вот как-то понимают.
— И кажется, уезжать собрался. Все барахло из шкафчиков на кухне убрал. Чемодан открыт, шифоньер выворочен наизнанку, словно пьяница, которого стошнило.
— Фу, ты сказала!
— Это я образно.
— Соскучился по макаронам, поди, итальянец-то наш!
— Я уж так к нему привыкла за месяц. Хороший постоялец, не буйный. Десять тысяч, гляди-ка, дал напоследок.
— В 106-й заселился жирный американец. Такая туша, Ларис, я тебе скажу! И вот незадача, не успел он обновить унитаз в номере, как бачок треснул. Ты когда-нибудь слыхала, чтобы бачок у унитаза трескался? Выскочил наш американец из туалета, практически с бачком на… Ты понимаешь где. И что тут началось! И Россия ему не нравится, и мы все тут недоумки, и унитазы у нас неправильные, и гостиница наша третьесортная… Сам, можно сказать, раздавил жо… в смысле, кормой бачок, а мы виноваты!
— Раньше ему бы еще и стоимость унитаза в счет вписали. И не вякнул бы!
— Ну, у нас же теперь капитализм. Сервис. Ему администратор сказал, что в плане моральной компенсации с него не возьмут денег за двое суток и переселят в люкс. Только тогда он, жирный боров, затух…
Болтовню горничных прервало появление господина Бартолли. В непременном элегантном костюме, наодеколоненный, он светился оживлением и радостью.
— Буонджорно, синьор Маурицио! — заулыбалась Светлана. — Неужели сваливаете? В смысле, уезжаете?
— Si, si! — закивал итальянец, улыбаясь в ответ.
— Нам будет вас не хватать. Мы к вам привыкли, — бесхитростно добавила Лариса.
Итальянец весело похлопал ее по плечу и, сияя, словно хромированная дверная ручка, направился к лифту.
Глава 21
— Ты что, опупел?! — заорал Валдаев, едва увидев друга, входящего в кабинет.
Вид у Ильи был растерянный, немного помятый, смущенный и счастливый. Он пристроил в углу вчерашний пакет с кефиром, разместился на рабочем месте напротив Саши и, опустив голову, принялся ковырять пальцем какую-то шероховатость стола.
— Ты бы меня хоть предупредил! Как ты мог! Мамонт абиссинский! — бушевал Александр праведным гневом.
— Почему абиссинский? — удивился Илья.
— Потому! Ты дома был?
— Еще нет, — вздохнул Здоровякин, краснея. — Саша…
— Негодяй! Какой матерый негодяй! Вы посмотрите на него, люди! Машка звонила мне в три ночи, рыдала. Думала, ты подорвался на противотанковой мине. И что я мог сказать несчастной малютке в три ночи, едва проснувшись, ничего не соображая?
Здоровякин снова вздохнул. Целую палитру чувств и мыслей выражал этот вздох — раскаяние, боль, надежду, любовь, признание собственной нравственной неполноценности…
— Саш, извини…
— Я сказал Маше, что мы сидим всю ночь в засаде около рассекреченной явки Крупной бандитской группировки и я буквально на секунду заскочил домой, взять любимый бронежилет. И раздался ее звонок. По твоей вине я чувствовал себя последней сволочью, нагло обманывая бедную девчонку. Самое обидное, что она безоговорочно приняла мое объяснение.
— Поверила, — опять вздохнул Илья.
— Если и поверила, то не от наивности, а из безграничной веры в твою порядочность! Езжай домой, изверг! Успокой жену.
— Мы ведь не первый раз проводим ночь вне дома.
— Что значит «мы»? — возмутился Валдаев. — Лично я этой ночью делил кровать с Пульсатиллой.
— А я думал — с Маргаритой! — удивился Илья.
— Нет, не получилось, — сник Александр. — Отшила, как какого-нибудь прыщавого юнца. Но зато ты порезвился в джунглях, шалун?
Сконфуженная физиономия Здоровякина подтверждала правильность слов. Илья провел ночь с Настасьей.
— Тогда я сгоняю домой? — спросил он, поднимаясь из-за стола и, кажется, собираясь пресечь валдаевские попытки подробнее разузнать о приключении друга.
— Сгоняй. Кефир-то не протух?
— Я его в холодильник поставил. У Настасьи.
— Предусмотрительный мальчик. Смотри не выдавай меня. Всю ночь сидел в засаде. В засаде. Всю ночь. Ты понял?
Вид у Ильи был растерянный, немного помятый, смущенный и счастливый. Он пристроил в углу вчерашний пакет с кефиром, разместился на рабочем месте напротив Саши и, опустив голову, принялся ковырять пальцем какую-то шероховатость стола.
— Ты бы меня хоть предупредил! Как ты мог! Мамонт абиссинский! — бушевал Александр праведным гневом.
— Почему абиссинский? — удивился Илья.
— Потому! Ты дома был?
— Еще нет, — вздохнул Здоровякин, краснея. — Саша…
— Негодяй! Какой матерый негодяй! Вы посмотрите на него, люди! Машка звонила мне в три ночи, рыдала. Думала, ты подорвался на противотанковой мине. И что я мог сказать несчастной малютке в три ночи, едва проснувшись, ничего не соображая?
Здоровякин снова вздохнул. Целую палитру чувств и мыслей выражал этот вздох — раскаяние, боль, надежду, любовь, признание собственной нравственной неполноценности…
— Саш, извини…
— Я сказал Маше, что мы сидим всю ночь в засаде около рассекреченной явки Крупной бандитской группировки и я буквально на секунду заскочил домой, взять любимый бронежилет. И раздался ее звонок. По твоей вине я чувствовал себя последней сволочью, нагло обманывая бедную девчонку. Самое обидное, что она безоговорочно приняла мое объяснение.
— Поверила, — опять вздохнул Илья.
— Если и поверила, то не от наивности, а из безграничной веры в твою порядочность! Езжай домой, изверг! Успокой жену.
— Мы ведь не первый раз проводим ночь вне дома.
— Что значит «мы»? — возмутился Валдаев. — Лично я этой ночью делил кровать с Пульсатиллой.
— А я думал — с Маргаритой! — удивился Илья.
— Нет, не получилось, — сник Александр. — Отшила, как какого-нибудь прыщавого юнца. Но зато ты порезвился в джунглях, шалун?
Сконфуженная физиономия Здоровякина подтверждала правильность слов. Илья провел ночь с Настасьей.
— Тогда я сгоняю домой? — спросил он, поднимаясь из-за стола и, кажется, собираясь пресечь валдаевские попытки подробнее разузнать о приключении друга.
— Сгоняй. Кефир-то не протух?
— Я его в холодильник поставил. У Настасьи.
— Предусмотрительный мальчик. Смотри не выдавай меня. Всю ночь сидел в засаде. В засаде. Всю ночь. Ты понял?