К счастью, всадники ехали мерным, неспешным шагом. Или король сжалился, или это входило в его замысел.
   Солнце уже клонилось к закату, когда он приказал остановиться. На вершине холма, поднимавшегося над зеленым полем, Вильгельм распорядился разбить лагерь, который тут же назвали Дорфилд. Вскоре Райна узнала, что здесь на рассвете грянет битва с саксами.
   Когда Максен возвратился из королевского шатра, уже совсем стемнело. Опуская за собой полог, которым закрывался вход, сообщил:
   — Он знает, что мы здесь.
   Этчевери села на постели.
   — Эдвин?
   Свет факелов, освещавших лагерь, бросал причудливые тени на стены шатра.
   — Да, — устало подтвердил рыцарь, садясь рядом с ней. — Он в лесу, по другую сторону поля, а завтра его сподвижники соберутся на этом поле.
   Сердце девушки забилось от страха. Она положила руку на его плечо:
   — Может, Эдвин уклонится от сражения.
   — Думаешь?
   Он не верил этому, как и Райна, которая почему-то тешила себя надеждой. Даже если Харволфсон завтра не примет боя, сражение произойдет на следующий день.
   — Но как же твое предложение о мире?
   — Я уже сказал, Вильгельм пойдет на это, если Эдвин будет достойным противником. А может, все будет как-то иначе.
   Сколько всего теснилось в голове девушки: вопросы, ответы на которые ничего не изменят; слова, которые озвучивают тишину; мольбы, которые уже слышал Максен, стараясь внять им. Она понимала, что эта ночь может оказаться для них последней, что когда-нибудь придет день, и Максен сложит голову за короля. Райна пыталась отмахнуться от назойливых и мрачных мыслей.
   — Ты ляжешь со мной?
   Он сжал ее в объятиях и лег рядом с ней.
   — Немного отдохну.
   А завтра он пойдет в бой, который неизвестно чем закончится. Рыцарь сплел ее пальцы со своими:
   — Как Элан?
   Саксонка вздохнула:
   — Она жалуется на боли в животе, ребенок толкается. Я беспокоюсь за нее.
   — Кристоф с ней?
   — И сэр Гай.
   — Что говорит брат?
   — К сожалению, он никогда не принимал роды. Бедняга в растерянности.
   — Тогда надо послать за королевским лекарем, — проговорил он поднимаясь.
   Райна, положив ему руку на плечо, остановила его:
   — Его уже позвали к ней, и сейчас он с Элан.
   Он, поразмыслив, опять лег:
   — Что если она родит прямо сейчас?
   Райне такая мысль уже приходила в голову:
   — Ей осталось ходить еще месяц, но вообще-то ребенок может родиться и недоношенный.
   — Здоровый?
   — Кто как. Я видела разных младенцев, родившихся раньше срока.
   — Значит, и при преждевременных родах ребенок будет здоровым?
   — Возможно.
   — Но ты в этом уверена?
   — Пусть лучше скажет лекарь.
   Хотя Максен и не говорил ей о ссоре с королем, но поклялся, что если что-нибудь случится с сестрой или, хуже того, с Райной, он вновь станет кровожадным воином Гастингса и своей рукой убьет Вильгельма.
   На рассвете король велел выстроить войско. Построение было таким, как при Гастингсе — лучники впереди, тяжелая пехота в центре и кавалерия. Завоеватель ждал Эдвина, чтобы сразиться с ним в честном поединке.
   Райна стояла на скале, ежась от пронизывающего холодного ветра, раздувавшего юбки и плащ. Она смотрела на войско, готовое ринуться в битву по приказу короля, готовое убивать, если только не произойдет чудо.
   Девушка пыталась сосчитать воинов, но каждый раз сбивалась, глядя на знамя, реющее над головой короля. У всех, кто смотрел на знамя, невольно появлялась мысль, что Вильгельм — избранник Бога, любимый сын святой церкви, который имеет право дарить жизнь и забирать ее не только у отдельных людей, но и у целых народов.
   Райна поискала глазами Максена. Несколько часов назад он покинул ее, не говоря ни слова, а только, взяв ее лицо в руки, жадно целовал и окинул ее хрупкую фигурку придирчивым взглядом, будто стараясь навечно запечатлеть в памяти милый образ. Она, окаменев, смотрела ему вслед, держась из последних сил, и только когда его поглотила темень, дала волю своим чувствам. Ей хотелось, чтобы в нем возродился кровожадный воин Гастингса и Пендери смог бы уцелеть в битве. Но было и противоположное желание — изгнать зверя, который оттеснил в сторону человека в его душе.
   Она обратилась с мольбой к Богу, прося его вразумить короля и побудить его согласиться на мир. Конечно, Вильгельм — не единственное препятствие на пути к согласию: отец Максена горел жаждой мщения. Да, если король и согласится на мир, старик закатит такой скандал, что у видавших виды и привыкших сквернословить и богохульствовать рыцарей глаза полезут на лоб. Остается только молиться, чтобы Пендери-отец не повлиял на короля. Молиться и надеяться.
   Райна была так поглощена своими мыслями, что не заметила приближения человека.
   — Райна, — окрикнул ее Кристоф. — Тебя зовет Элан.
   Девушка спросила в тревоге.
   — Что-то не так?
   — У нее схватки.
   — Когда начались?
   — Утром.
   — А что говорит лекарь?
   Юноша недовольно поморщился:
   — Он говорит, ему нужно готовиться к приему раненых. Не дай Бог что-нибудь случится с королем!
   Сердце гулко застучало в груди. Неужели Элан родит здесь, на поле битвы? К тому же без помощи лекаря…
   Господи, помоги!
   — Ты пойдешь к ней? — вновь спросил Кристоф.
   — Конечно.
   У несчастной Элан остались только она и Кристоф, а лекарь, наверно, побежал готовить мази и повязки, чтобы перевязать царапины своего драгоценного короля. Райна бросила последний взгляд на Максена, как бы запоминая его, и поспешила за Кристофом. Лучше уж занять свои мысли рождением ребенка, чем смертью.
   Когда запыхавшиеся молодые люди подошли к шатру Элан, лекарь как раз уходил:
   — Я дал ей лекарство. Оно уменьшит боль. Теперь осталось только ждать.
   — Остается только принять ее ребенка, помочь его появлению на свет, — бросила саксонка.
   Лекарь остановился и кинул взгляд через плечо:
   — Еще один саксонский ублюдок.
   — Вы…
   Вопль Элан заставил Райну удержать в себе гневную тираду. Стиснув зубы, она нырнула под полог, который держал Кристоф.
   — Я здесь, Элан, — бодрым голосом сказала она, желая поддержать роженицу.
   Той, наверно, было совершенно безразлично теперь, что подумают о ней люди. Элан могла бы сейчас напугать любого: спутанные, стоящие дыбом волосы, красное лицо, блестевшее от пота, вытаращенные глаза, искаженное нечеловеческой мукой лицо. Она мало была похожа на прелестную, ухоженную леди, которой была еще вчера.
   Схватив Райну за руку, роженица сжала ее изо всей силы:
   — Умираю. Я умираю.
   — Нет, — утешала ее Райна. — Вы просто рожаете.
   — Просто?! — крикнула Элан, задрожав от ярости. — Почему бы тебе самой не попробовать и не узнать, просто это или нет?!
   — Может, и я попробую, — тихо пробормотала саксонка, — и тогда я буду сжимать вам руку и рычать на вас.
   Норманнка вместо того, чтобы еще пуще разозлиться, неожиданно рассмеялась:
   — Ха! Тогда настанет моя очередь бессовестно врать, как просто рожать.
   Улыбаясь, Райна откинула прядь волос со лба Элан:
   — Конечно, все так и будет.
   Немного расслабившись, роженица улеглась поудобнее и вздохнула. Кристоф, забытый ими, напомнил о себе.
   — Я должен осмотреть тебя, как мне сказал лекарь, — и приподнял край одеяла.
   — Ой, делай все, что хочешь, — застонала сестра. — Мне все равно. — И она сама сбросила одеяло, открыв обнаженное тело.
   Мать Райны когда-то говорила ей — при рождении ребенка невозможно стесняться.
   Вспыхнув, Кристоф осмотрел сестру и прикрыл ее одеялом.
   — Час приближается, — объявил он и взглянул на саксонку. — Когда покажется головка, мне потребуется ваша помощь. У вас хватит сил?
   — Конечно.
   — Потребуется много сил, если ребенок будет долго выходить.
   — Я сделаю это.
   Прошло несколько мгновений, и Элан содрогнулась:
   — Он убивает меня!
   — Найдите кусок дерева, мы вставим ей между зубами, — попросил юноша.
   Разжать пальцы Элан оказалось делом нелегким, но Райне все же удалось высвободить руку.
   — Я скоро вернусь, — пообещала она норманнке, хотя та вряд ли ее слышала.
   Выскользнув из шатра, она сначала взглянула на небо, потом на выстроившихся на поле рыцарей, к которым приближались повстанцы Эдвина. Ее обуял ужас. Саксы собрали внушительное войско, желая отплатить за поражение под Гастингсом. Они шли в полном боевом порядке, и вел их человек, опытный в воинском искусстве. Райна молилась, чтобы этим движением воинов все и ограничилось, и Вильгельм отказался от битвы. Пусть его мучают сомнения, каков будет исход боя.
   Раздался крик Элан.
   Очнувшись, Райна оторвала взгляд от поля битвы и лихорадочно начала искать кусок дерева.
 
   Пряча бушующие в душе чувства за бесстрастной маской, смотрел Максен на приближающуюся армию Эдвина. Хотя он мог погибнуть на этом поле, но все равно жаждал боя.
   Построение войска саксов было таким же, как у норманнов: лучники, пехота, кавалерия да и численно армии были равны. Но когда они сошлись ближе, Пендери понял, что саксов гораздо больше. Все они были вооружены копьями, мечами, огромными боевыми топорами. На некоторых сверкали доспехи. Что ж, Эдвину надо отдать должное: за короткий срок он собрал и обучил целую армию. Бой будет трудный…
   — Боже мой, кавалерия, — Вильгельм не верил собственным глазам.
   Максен догадывался, о чем думает король. Норманны одержали победу при Гастингсе благодаря кавалерии. Теперь, видно, наученный горьким опытом Эдвин тоже обзавелся кавалерией.
   — Ты взгляни, как они идут, — застонал король. — В полном боевом порядке, как и мое войско, даже построение совпадает с моим. Да он насмехается надо мной!
   Похоже, ему еще не приходилось сталкиваться с таким серьезным и хорошо обученным противником, как Харволфсон. И все же, невзирая на боевую выкладку, еще неизвестно, как они будут сражаться.
   — А оружия сколько! — причитал Вильгельм. — Я бы не поверил, если бы не увидел собственными глазами.
   Сохраняя бесстрастное лицо, Максен повернулся к суверену:
   — Значит, мы все-таки идем в бой, ваше величество?
   — Конечно, мы идем в бой! — рявкнул старик Пендери. — Я не боюсь саксонских псов, которые только тем и занимаются, что насилуют невинных девиц!
   Максен вспомнил о последних месяцах, когда Харволфсон совершал набеги на замки норманнов. Он не только насиловал, но и портил кровь новоявленным хозяевам Англии.
   Король откликнулся быстро:
   — Ты что, Пендери, вздумал указывать королю, что ему делать?
   Старик умело скрыл изумление:
   — Конечно нет, мой король, но я высказал свое мнение.
   — Слишком громко, — гневно упрекнул Завоеватель.
   Пендери склонил голову:
   — Простите меня, милорд.
   Вильгельм хмыкнул, не сказав ни слова. Он ждал, когда саксы подойдут ближе. Лязг оружия и доспехов, стук копыт сменила тишина.
 
   — Боже, я умираю, — задыхалась Элан.
   Она повисла на руке Кристофа и Райны, отдыхая от измучивших ее схваток. Наконец-то показалась головка ребенка. Райна, наклонившись, взяла полотенце из таза, отжала его и приложила к потному лбу Элан.
   — Скоро все кончится, — она старалась не слушать стук копыт приближающейся конницы Эдвина. Этот звук сводил ее с ума.
   — Я умру, — повторяла норманнка всякий раз, когда ее пытались успокоить.
   — Чепуха, — кричал Кристоф. — Ты родишь ребенка и будешь жить.
   — Я должна…
   И вновь начались схватки. Элан обессиленно положила голову на плечо саксонки.
   — Слышишь меня? Я должна освободиться от этого бремени!
   Райна вытирала пот с ее лба:
   — Не разговаривай, Элан, копи силы.
   — Я должна… — норманнка провела языком по пересохшим губам.
   — Наверно, теперь это имеет значение, — помолчав, продолжала Элан.
   — Имеет значение? — вынуждена была спросить Райна.
   Та кивнула.
   — Это было не изнасилование. Я…
   Кристоф и Райна, затаив дыхание, ждали, пока закончится очередная схватка, и роженица сможет продолжить.
   — Зная, кто такой Эдвин, я отдалась ему, — пробормотала Элан.
   — Не понимаю… — растерялась саксонка. Роженица горько улыбнулась.
   — Ты бы стала кормить отца басней об изнасиловании, которое не в силах предотвратить, или… — она провела языком по губам. — Или же предпочла сделанное в брачную ночь открытие, что ты не девственница?
   Значит, Эдвин оказался игрушкой в руках юной девицы, которая сделала его козлом отпущения.
   — Понятно, — вздохнула Райна.
   — Отец должен узнать об этом, — продолжала Элан.
   Ребенок, повернувшись, начал пробиваться в новый, незнакомый ему мир, и его мать потеряла дар речи. Однако продолжала оглушать саксонку пронзительным воплем.
   Раньше роженица наотрез отказалась от деревянного кляпа, но сейчас согласилась взять его в зубы.
   — Тужься! — приказал ей брат. — И не останавливайся до тех пор, пока я тебе не скажу.
   Сестра послушалась и напрягла мышцы. Надо бы обдумать признание Элан, но сейчас Райне было не до этого.
 
   «Все так и должно было произойти», — думал Эдвин. Он держал в руках поводья и скакал в гуще кавалеристов. Все эти месяцы он скрывал свои приготовления, чтобы Вильгельм не смог оценить истинную мощь своего противника. Конечно, норманны собрали под свои знамена целую армию, но ее численность была бы намного больше, если бы король знал, сколько воинов у саксов. Харволфсон следовал мудрой поговорке: «Молчание — золото».
   Сердце Эдвина переполняла гордость. Единственное, что его беспокоило — это боевое умение сподвижников. Он искренне надеялся, что в ратном деле его люди не уступают норманнам. Харволфсон заставлял их упражняться долго и упорно, и теперь их нельзя было назвать просто крестьянами, хотя у них сердца земледельцев, а не воинов. Но в сердцах их горело чувство мести, которое делало их сильнее.
   Когда саксы заняли позицию, Эдвин взглянул на Вильгельма, который стоял в ожидании под развевающимся знаменем. На память сразу пришел Гастингс. В тот день пришелец, заявивший, что получил благословение церкви, явился на поле боя, чтобы отобрать землю у целого народа. Почти все саксы были перебиты. Чем закончится этот бой? Неужели опять Гастингс?
   — Нет!
   Харволфсон даже не заметил, что говорит вслух. Бог должен дать ему благословение. Сегодня саксы одержат победу и возвратят свои земли.
   — Ты что-то задумал, и это не дает тебе покоя, — нарушил ход его мыслей Этель. — Ты вспоминаешь ту битву?
   — Да, — помедлив, ответил он. — Мне даже кажется, что рядом со мной король Гарольд.
   Этель с его могучим телосложением не мог подобрать себе коня и вынужден был сражаться в пехоте. Когда войско расположилось на поле, он подошел к предводителю.
   — Это решающая битва, — добавил Эдвин. Этель молчал.
   Глядя на Завоевателя, Харволфсон не мог не заметить исполина слева от Вильгельма. Максен Пендери. В этом он был уверен, хотя отсюда нельзя было разглядеть лицо. По губам Эдвина скользнула горькая усмешка. Сегодня он исполнит свое давнее желание и отомстит. Норманны будут изгнаны с английской земли. Он расплатится, наконец, с человеком, присвоившим его замок, захватившим в плен женщину, которая должна была стать его женой. Если бы ему только удалось добраться до Элан Пендери…
   Он смотрел на противника — там все было без изменений, потом перевел взгляд на своих воинов и почувствовал неладное.
   Пристально Харволфсон оглядел одного, второго и все понял. Тишина, повисшая над полем боя, вызвала смятение в душах саксов. Войско его состояло не из воинов, закаленных во многих сражениях, а из крестьян, которые обо всем привыкли размышлять на свой лад. Теперь они беспокоились о том, смогут ли одержать победу и что их ждет впереди.
   «Боже мой, но почему именно сейчас? — пришла Эдвину в голову тревожная мысль. — Почему до этого саксы были уверены в себе, в победе, а сейчас сомневаются? Многие из них участвовали в набегах на замки, проявили настоящую доблесть, так куда девались их уверенность и сила?»
   Ответ таился в тишине. Она давила на душу. Для Эдвина тишина была привычна, как и его меч, а сподвижников она пугала.
   Он уверял себя, что они выстоят, выдержат. Как только поле боя огласится боевыми кличами и лязгом оружия, саксы воспрянут духом и покажут, на что способны.
   Пронзительный крик прорезал тишину. Но это не боевой клич, а… голос младенца.

Глава 30

   Эдвин не мог знать, что кричал его сын, который хоть и родился до срока, но был здоровым.
   Пока Кристоф занимался Элан, Райна, прижимая ребенка к груди, вытерла его и завернула в одеяло. Младенец тут же успокоился. Саксонку охватили восторг и гордость, которые испытывают только одни матери. Она даже не думала о том, что там творится на поле боя.
   — Вы хотите увидеть своего сына, миледи? — опустившись на колени возле Элан, спросила девушка.
   Пендери попыталась поднять голову, но бессильно опустила ее на подушку.
   — Ничего не хочу… иметь общего с… этим…
   «Этим!» Не с ним, как надо было бы сказать о ребенке, а с «этим», будто он не человек. Если бы норманнка не мучилась так долго, Райна выбила бы из нее правду, но с этим успеется. Битва, однако, ждать не будет, она способна навсегда отобрать у нее возлюбленного. Но что ей делать?
   Младенец пискнул и вытащил из-под одеяла крохотный кулачок.
   — А-а, дорогуша, — пробормотала Райна, гладя его пальчики.
   А когда ребенок раскрыл ладонь и схватил ее палец, она поспешила к выходу.
   — Кристоф, мне нужна ваша лошадь, — попросила девушка.
   — Зачем? Куда?
   — Покончить с битвой до того, как она начнется, — саксонка вышла из шатра.
   На поле она увидела две армии, застывшие в ожидании смертельной схватки. Ей надо успеть добраться до Эдвина. Саксонка поставила ногу в стремя и только тогда поняла, что не сможет сесть в седло с ребенком на руках.
   — Что вы собираетесь делать? — спросил Кристоф.
   Не зная, что тот шел за ней следом, она испуганно вздрогнула:
   — Если что-то удастся, то лишь с помощью этого младенца. Эдвин должен знать, что у него родился сын.
   — Но…
   — Доверьтесь мне, — буркнула девушка, желая побыстрее сесть на коня. — Подержите ребенка, пока я сажусь в седло.
   Кристоф повиновался, ни слова не говоря.
   — Это кончится! — бросила саксонка и поскакала по южному крылу армии Вильгельма.
   Она старалась ехать как можно быстрее, но пускать лошадь во весь опор опасалась из-за младенца. Она взглянула на него — он уже сладко посапывал. Похоже, стук лошадиных копыт заменил ему колыбельную.
   Райна хотела объехать армию норманнов. Она заметила, что за ней пустились в погоню. Но у нее было преимущество — внезапность. Пока норманны решали, что делать, она направила коня в сторону саксов. Райна скакала во весь опор, стараясь быстрее пересечь пространство, отделяющее две армии. Тишину нарушал теперь не только стук копыт, но и лязг металла и гул голосов. Прислушавшись, она узнала голос Максена, но ее уже ничто не могло задержать.
   «Господи, запрети им стрелять в меня! Пусть они поймут, что я никому не угрожаю, — молила она. Раз Вильгельм с кавалеристами, значит, Эдвин тоже среди всадников», — решила девушка и попыталась отыскать его взглядом. Саксы расступились, открыв ей коридор. Вот по нему и вышел ей навстречу Эдвин.
   Не отрывая от нее глаз, он сделал знак своим людям замолчать и предупредил:
   — Не подходи ближе.
   Натянув поводья, она повернула коня так, чтобы Харволфсон мог видеть ее ношу.
   — Зачем вы явились? Еще одна ловушка?
   Она откинула ткань и обнажила личико спящего младенца:
   — Посмотрите на своего сына, Эдвин.
   Он застыл как вкопанный, но тут же взял себя в руки и подъехал вплотную.
   — Моего сына? — переспросил он, глядя на нее затуманенными глазами, будто пытаясь что-то вспомнить.
   Чутье подсказало Райне, что Максен где-то поблизости. Она оглянулась: от армии отделился единственный всадник и во весь дух мчался в расположение саксов. Эдвин тоже его заметил, и глаза его гневно засверкали.
   — Эдвин, пусть он подъедет, — умоляющим голосом произнесла девушка. — Вы не можете бояться одного человека, когда у вас за спиной целая армия.
   — Еще одна уловка Пендери! — взревел сакс.
   — Нет, он не знал моих намерений. Максен хочет только защитить меня.
   — А что вы хотите, Райна?
   — Я ищу мира.
   — Мира?! Между саксами и норманнами это невозможно.
   — Почему? Они уже живут мирно. Если бы вы только…
   Ее прервал свист туго натянутой тетивы и летящих стрел.
   Глядя поверх головы Харволфсона, она заметила, что лучники целятся в Максена.
   — Эдвин, — взмолилась девушка, — прикажите им прекратить стрельбу!
   Он взглянул на младенца в ее руках, на нее и остановил лучников.
   Райна облегченно вздохнула.
   — Это от Элан Пендери, — заявила она, кивком головы указав на дитя. — Он только что родился.
   Сакс молчал. Потом грустно заметил:
   — Он должен был быть моим и вашим, Райна.
   — Если бы жизнь сложилась иначе, — уклончиво ответила она.
   — А не так, как сейчас, — горько отозвался сакс.
   — Конечно.
   — Вы любите Пендери?
   На столь неожиданный вопрос она ответила прямо:
   — Да, люблю.
   Больше ей ничего не пришлось говорить, потому что внезапно Максен оказался рядом и сжал ее руку:
   — Райна, ответь Бога ради, что ты делаешь?
   — Показывает мне моего сына, — ответил вместо нее Эдвин.
   Норманн еще никогда в жизни не испытывал такого страха, увидя одинокую всадницу, мчащуюся во весь опор со свертком в руках. Он сразу понял, что этот сверток — ребенок Элан, и мгновенно разгадал ее замысел. Король же заревел, как разъяренный бык, решив, что кто-то замыслил предательство.
   Максен дождался, когда Вильгельм сделает перерыв в ругательствах, и объяснил поступок Райны. Он сказал королю, что его возлюбленная пробует установить мир своим способом — показав ребенка Эдвину.
   Один-единственный раз отец Максена сделал доброе дело. Его богохульства и ругательства отрезвили Завоевателя и заставили поразмыслить над случившимся. К счастью, у него был острый ум, и поэтому он тут же разрешил Максену скакать в стан врага.
   Сам Пендери никогда бы не позволил Райне так безрассудно рисковать своей жизнью, но он понимал, что поступок ее заслуживает уважения. Он взглянул на ребенка в руках саксонки:
   — И что вы думаете о своем сыне, Харволфсон?
   Эдвин взглянул на малыша, перевел взгляд на Максена:
   — Рожденный после насилия, он едва ли может быть назван моим.
   — Но он ваш, и не было никакого насилия.
   — Какое великодушие! Но не забывайте, что норманнская шлюха обвинила меня в изнасиловании.
   — Она призналась и раскаялась.
   — Что? — в один голос воскликнули Максен и Эдвин.
   Девушка кивнула.
   — При рождении ребенка она сказала мне и Кристофу, что отдалась вам, Эдвин, чтобы отец не узнал, что девственности ее лишил другой мужчина.
   Пендери не ожидал такого поворота, полагая, что Харволфсон имел дело с девственницей.
   — Вполне возможно, — подал голос сакс, — но если сосчитать месяцы, то выходит, что дитя родилось раньше срока, значит, ребенок не мой.
   Райне такое тоже приходило в голову, но у нее появилось веское доказательство, когда она мыла младенца.
   — Он появился на свет раньше срока, но в нем течет кровь Харволфсонов.
   С этими словами она откинула одеяльце и показала маленькую розовую ножку:
   — Четыре пальца, как и у тебя, Эдвин!
   Пока молодой отец недоверчиво разглядывал младенца. Райна вспомнила их первую встречу у реки. Тогда Эдвин, разговаривая с ней, снял ботинки и сидел, опустив ноги в воду, а девушка украдкой поглядывала на его левую ступню, лишенную мизинца. Тот, заметив ее взгляд, рассказал старинное поверье о том, что сотни лет назад ведьма наложила проклятие на их семью, сказав, что все мужчины в их роду будут наказаны за предательство. Когда саксонка полюбопытствовала, что за преступление было совершено, Эдвин улыбнулся, но от ответа уклонился.
   — Он ваш сын! — Райна бережно запеленала младенца.
   Что творилось на душе Эдвина — один Бог знает.
   Встретившись взглядом с Райной, он сказал:
   — Это и есть ваш мир? Сын в обмен на всю Англию?
   Он очертил рукой полукружье перед собой.
   — Англия принадлежит Вильгельму, — заметил Максен.
   — Так было до сегодняшнего дня! — рявкнул Харволфсон.
   — Да, — согласился норманн, — но даже после сегодняшней битвы ты не выиграешь.
   Видя в глазах соперника сомнение, которое тот пытался скрыть, Пендери уверился в правоте своих слов.
   Эдвин взглянул куда-то через плечо норманна, затем посмотрел на него:
   — Моя армия превосходит численностью армию Ублюдка.
   — Только численностью, — резко возразил Максен. — У твоих воинов нет опыта. Вильгельм разобьет тебя в пух и прах.
   Харволфсон окинул взглядом армию короля и впился глазами в Максена:
   — Какая разница, где нам умирать — в его тюрьмах или здесь, на поле брани? Есть надежда получить то, что у нас отняли. Если же мы не вступим в бой, то потеряем все.
   — Вильгельм может оставить тебя и твоих сторонников в живых.
   — Что вы предлагаете? — спросил Эдвин, а взгляд тянулся к младенцу, мирно посапывающему на руках у Райны.
   — Этчевери, — объявил Пендери. — Сдайся королю, присягни ему на верность, и замок — твой.