МакБейн Эд. Лёд

   Красивый кашемировый пиджак, светло-коричневый. Еще пара брюк. Зеленые! Да кто станет носить зеленые брюки? Разве что какой-нибудь ирландец наденет их в День святого Патрика! Лыжная куртка. Синяя. Впрочем, маленького размера. Наверное, принадлежит девушке. У куртки – воротник на «молнии», в котором должен быть сложенный капюшон, на тот случай, если станешь замерзать при подъеме по канатной дороге. Нет, брат Антоний ни за что бы не надел лыжи, даже за миллион долларов! Да, а вот куртка любовника, черная, как халат. Ты что, лыжник, Т.М.? И ты иногда вывозил свою крошку покататься на лыжах? Он ощупал все карманы кашемирового пиджака и затем бросил его на пол. Он ощупал синюю куртку девушки. Ничего не нашел. Он уже хотел бросить ее на пол вместе с другой одеждой, как вдруг заметил что-то странное в области воротника.
   Он взялся за воротник обеими руками и скрутил его.
   Внутри словно было что-то жесткое.
   Он снова покрутил воротник. Послышался легкий хруст. Внутри воротника, кроме капюшона, было еще что-то. Он отнес куртку к постели. Он сел на край постели среди трусиков и лифчиков. Он снова ощупал воротник. Да, внутри определенно что-то было. Он быстро расстегнул «молнию».
   Вначале он был разочарован.
   В руках он держал конверт, сложенный несколько раз в длину, чтобы он уместился в воротнике с застежкой-"молнией". Он развернул конверт. Письмо было адресовано Салли Андерсон. Он поглядел на обратный адрес в левом верхнем углу. Имя ему ничего не говорило, но местосразу проливало свет. Если он не нашел самого кокаина, то, возможно,он нашел первичный источниккокаина. Он сунул руку в конверт и извлек письмо, написанное от руки. Он начал читать. При этом он слышал, как тикают его часы. Он понял, что задержал дыхание. И вдруг он захихикал.
   Ну, теперь начинаем действовать, подумал он. Приходит наше лучшее время. «Кадиллаки» и кубинские сигары, шампанское и икра! Продолжая хихикать, он сунул письмо в передний карман. Потом он прикинул, насколько безопасно выходить из квартиры через дверь. Решил, что безопасно, и отправился к Эмме, торопясь сообщить ей радостные вести.

* * *

   Детективы застали Алонсо Квадрадо голым, когда пришли к нему в четыре часа дня. Они посчитали это благоприятным обстоятельством. Голый человек чувствует себя неловко перед одетым. Поэтому у взломщиков квартир бывает преимущество, когда они врываются в спальню к спящему: голый человек вскакивает с постели, а перед ним – грабитель в плаще и с пистолетом. Алонсо Квадрадо принимал душ в раздевалке «Ассоциации христианской молодежи» на Ландис-авеню, когда вошли два детектива. На обоих детективах были плащи. На одном была шляпа. На Квадрадо не было ничего, кроме мыльной пены.
   – Привет, Алонсо, – сказал Мейер.
   Голому Квадрадо попало мыло в глаза.
   – Черт! – воскликнул он и стал поливать водой лицо. Он был очень худ, а лицо у него было бледное и желтоватое. Пышные усы казались огромными.
   – Мы хотим задать вам еще несколько вопросов, – сказал Карелла.
   – Ну, вы выбрали время... – произнес Квадрадо.
   Он ополоснулся под душем, выключил воду, взял полотенце и стал вытираться. Детективы ждали. Квадрадо обернул полотенце вокруг бедер и прошел в раздевалку. Детективы проследовали за ним.
   – Я только что играл в гандбол, – сказал он. – Вы играете в гандбол?
   – Играл когда-то, – ответил Мейер.
   – Самая хорошая игра, – сказал Квадрадо, сел на скамью и открыл дверцу одного из шкафов. – Ну, о чем будем говорить на этот раз?
   – Вы знаете, что ваша кузина умерла? – спросил Мейер.
   – Да, я знаю. Похороны завтра. Но я не пойду. Ненавижу похороны. Вы не бывали на испанских похоронах? Не видели, как все эти старушки бросаются на гроб? Это зрелище не для меня.
   – Ей нанесли раны острым предметом, вы знаете?
   – Да.
   – Можете предположить, кто это сделал?
   – Нет. Если бы Лопес был еще жив, я бы сказал, что это он. Но он тоже умер.
   – Больше ничего предположить не можете?
   – Послушайте, вы знаете, чем она занималась. Это мог быть кто угодно.
   Он вытирал ноги. Он потянулся к шкафу, вынул пару носков и стал натягивать их. Интересно, как люди одеваются, подумал Мейер. Все люди делают все по-разному, никто одинаково не грызет початок кукурузы. Трудно найти двоих, кто одинаково одевается. Почему Квадрадо начал с носков? С черныхносков к тому же. Не собрался ли он на прослушивание для съемок порнографического фильма? Не наденет ли он сейчас ботинки раньше, чем трусы или брюки? Одевание – это еще одно таинство жизни.
   – Чем она занималась?
   – Ну, не совсем занималась, но все же. Работала над вопросом, примерно так.
   – И что же это было?
   – То единственное, что она унаследовала от Лопеса.
   – Ну, говорите, не стесняйтесь, – сказал Карелла.
   Квадрадо снова потянулся к шкафу. Он снял с крючка трусы и надел.
   – Это ремесло Лопеса, – сказал он и потянулся в шкаф за брюками.
   – Торговля наркотиками?
   – Да, у нее был список.
   – Какой список?
   – Его клиентов.
   – Как она раздобыла его?
   – Она ведь с ним жила, верно?
   – Вы говорите про настоящийсписок? С именами и адресами? На листке бумаги?
   – Нет. При чем тут лист бумаги? Но она жила с ним – она знала, кто его клиенты. Она мне говорила, что собирается заняться этим делом. Доставлять кокаин туда же, куда доставлял он. Хотела иметь небольшой приработок.
   – Когда она вам говорила об этом? – спросил Мейер.
   – Сразу после того, как его убили, – сказал Квадрадо и надел рубашку.
   – Почему вы не сказали нам об этом в прошлый раз?
   – Вы меня не спрашивали.
   – Это было новодля нее? – спросил Карелла.
   – Что вы имеете в виду?
   – Куплю-продажу.
   – Да.
   – Она не работала с ним до того, как его убили? Они не были партнерами или кем-то в этом роде?
   – Нет. Вы думаете, что он стал бы делить хорошее дело с девицей? Да никогда.
   – Но он говорил ей; кто были его клиенты?
   – Ну, он не говорил так: «Этот парень берет четыре грамма, а тот – шесть граммов». Ничего подобного. То есть он не вручал ей список на блюдечке. Но когда какой-то парень живет с кем-то, он начинает болтать.Знаете, что я имею в виду? Ну, например, он говорит: «Я должен отнести сегодня Луису две порции по три грамма». Что-нибудь такое. В общем, болтает, понимаете?
   – В «беседе под одеялом».
   – Да, в «беседе под одеялом», – сказал Квадрадо. – Именно так. Джудит была умненькая. Когда Лопес болтал, она слушала. Скажу вам по правде, Джудит не думала, что это продлится очень долго. Понимаете, о чем я? После того, как он поранил ее... Ну, сколько может девушка мириться с этим? Он был псих и подонок, к тому же у него были еще другие бабы, не одна Джудит. В общем, она старалась слушать. Она не могла знать заранее, что его убьют... Но она рассчитала, что никому не повредит, если...
   – Откуда вы знаете?
   – Знаю что?
   – Что она не знала, что его убьют?
   – Я просто предполагаю. Вы не возражаете, если я закурю?
   – Курите, – решил Мейер.
   – Я обычно люблю покурить после игры, – сказал Квадрадо, потянулся к сумке на полу шкафа и вытащил из нее жестяную коробочку из-под заменителя сахара. Они сразу догадались, что было в коробочке. Это удивило их, но не слишком. В теперешнее время люди покуривают травку даже на скамейке на другой стороне улицы от метро. Они наблюдали, как Квадрадо запаливал свою закрутку. Он пососал ее и выпустил облако дыма.
   – Не желаете угоститься? – спросил он, любезно протягивая закрутку Мейеру.
   – Спасибо, – сухо сказал Мейер, – я на службе.
   Карелла улыбнулся.
   – Кто были эти другие женщины?
   – Но кто же их сосчитает? – сказал Квадрадо. – Ну, была эта одноногая: знаете Аниту Диас? Она очень красивая, но у нее только одна нога. Ее здесь называют Хромоножкой. В постели лучше ее не бывает. На всякий случай имейте в виду. Ну, Лопес с ней встречался. И еще была... Вы знаете этого человечка, владельца кондитерской на углу Масонов и Десятой? Так вот, с его женой. Лопес встречался с ней тоже. Все это время он продолжал жить с Джудит. Кто знает, почему она так долго терпела? – Он снова пососал закрутку. – Думаю, что она боялась его, понимаете? Ну, он все время угрожал ей и в конце концов стал прижигать сигаретами. И тогда она по-настоящемуиспугалась. Видимо, она решила, что лучше помалкивать и пускай он шляется, к кому хочет.
   – Как она предполагала обеспечивать этих людей?
   – Что вы имеете в виду?
   – Ну, клиентов Лопеса. Где она предполагала брать порошок?
   – Там же, где брал Лопес.
   – И где это?
   – У одной англичанки, дилера унций.
   – У кого именно?
   – Лопес жил с ней когда-то. Джудит рассудила так: что было, то прошло, а бизнес есть бизнес. Если девушка снабжала Лопеса, то почему бы ей такжене снабжать Джудит?
   – Значит, это была женщина?
   – Да, блондинка, с которой он жил.
   Карелла посмотрел на Мейера.
   – Какаяблондинка? – спросил он.
   – Я сказал вам. Англичанка, с которой он жил когда-то.
   – Блондинка? -изумился Мейер.
   – Да, блондинка, – сказал Квадрадо. – Что с вами, ребята? Вы плохо слышите?
   – Когда это было? – спросил Мейер.
   – Год назад, может быть... Трудно вспомнить. У Лопеса девушки приходили и уходили, как поезда в метро.
   – А как ее звали, не знаете?
   – Нет, – сказал Квадрадо и в последний раз затянулся закруткой, прежде чем бросить ее на пол. Он чуть было не потушил ее ногой в носке, но вовремя сообразил, что обувь еще не надел. Мейер любезно наступил на окурок. Квадрадо сел, натянул пару черных высоких башмаков на резиновой подошве и стал зашнуровывать их.
   – Где они жили? – спросил Карелла.
   – На Эйнсли. Там и сейчас еще живут несколько англичан... Квартплата низкая, а они как раз такие люди, которые пытаются сводить концы с концами. Ну, такие, как голодные художники, музыканты или эти, которые делают статуи...
   – Скульпторы, – сказал Мейер.
   – Точно, скульпторы, – хмыкнул Квадрадо. – Это вы хорошее слово подобрали.
   – Давайте подытожим, – сказал Карелла. – Вы говорите, что год назад...
   – Примерно.
   – Лопес жил с блондинкой, дилером кокаина...
   – Нет, не тогда.
   – Он не жил с ней?
   – Он жил с ней, но она не занималась кокаином. В ту пору еще не занималась.
   – А что она делала?
   – Пыталась свести концы с концами. Как и все.
   – Какпыталась?
   – По-моему, она была танцовщицей, что-то в этом роде.
   Карелла снова поглядел на Мейера.
   – Я думаю, что она в конце концов уехала оттуда, потому что получила роль в шоу, – сказал Квадрадо – Прошлым летом. Переехала обратно в деловой центр.
   – И снова всплыла, теперь уже занимаясь кокаином, – сказал Карелла.
   – Да.
   – Когда?
   – С кокаином? Кажется, прошлой осенью. Примерно в октябре.
   – Стала снабжать Лопеса кокаином?
   – Да.
   – Кто вам сказал об этом?
   – Джудит.
   – Вы уверены, что девушка не приходила сюда покупатькокаин?
   – Нет, не приходила. Она была дилером унций, она продавала. Вот почему Джудит рассчитывала продолжить торговлю после Лопеса. Те же клиенты, тот же самый дилер унций.
   – Как часто она приходила сюда?
   – Блондинка? Каждую неделю.
   – Вы знаете это наверняка?
   – Я знаю это, потому что Джудит мне рассказала об этом.
   – И это началось в октябре?
   – Да. Как раз тогда Лопес вступил в дело. Но это все со слов Джудит. Я обо всем этом знаю только с ее подачи.
   – Когда она приходила?
   – По воскресеньям обыкновенно.
   – С целью передать кокаин?
   – И, может быть, ради чего-то еще.
   – Что вы имеете в виду?
   – Ну, знаете, вспомнить старые времена. Заодно.
   – С Лопесом?
   – Если верить Джудит. Кто знает, правда это или нет? Девушка терпит от парня столько всего, что потом у нее разыгрывается воображение. Она начинает находить под подушкой чужие трусики... Ну, понимаете? Ей начинает казаться, что простыни пахнут другими женщинами. По правде говоря, моя кузина была немного чокнутая. Только чокнутая могла терпеть такого парня, как Лопес.
   – Но вы не знаете, как звали ту девушку?
   – Нет.
   – А вы не знаете, как называлось то шоу, в котором она выступала?
   – Нет.
   – Но вы уверены, что она жила с Лопесом?
   – Совершенно уверен. Но жила она с ним не с самого начала. Прежде у нее была квартира в этом доме, где живут еще двое англичан. А потом она переехала к нему. Да, в этом я уверен. Более того, я это видел собственными глазами.
   – Что вы видели?
   – Как они входили вместе в дом и выходили. В любой час дня и ночи. Послушайте, все знали, что у Лопеса была блондинка из центра города.
   – Что это был за дом? – спросил Мейер.
   – Дом, в котором он жил.
   – Когда его застрелили?
   – Нет. Там он жил с Джудит. То на авеню Калвер. А это на Эйнсли.
   – Вы знаете адрес?
   – Нет. Это рядом с аптекой. На углу Эйнсли и Шестой, по-моему. Аптека «Тру-Вей».
   – Вы бы узнали девушку, если бы опять увидели ее?
   – Блондинку? Конечно. Красивая девушка. Но что она нашла в Лопесе, это загадка, верно?
   – Алонсо, можно попросить вас об одной любезности? – спросил Мейер. – Вы не проедете с нами в участок? Только на пару минут.
   – Зачем? С какой целью? – сказал Квадрадо.
   – Пустяки, – сказал Мейер. – Мы хотим показать вам несколько фотографий.

Глава 12

   Артур Браун не хотел заниматься тем, чем занимался. Артуру Брауну хотелось смотреть телевизор вместе с женой.
   Ему не хотелось изучать все эти материалы, которые они с Клингом получили вначале от вдовы Марвина Эдельмана и затем из сейфа Марвина Эдельмана. Если бы Артур Браун хотел стать бухгалтером, то много лет назад он не пошел бы в полицейскую академию. Бухгалтерия навевала скуку. Даже собственная бухгалтерия навевала скуку. Обыкновенно он просил Кэролайн составить баланс расходов и доходов семьи, и она прекрасно справлялась с этим.
   Было двадцать минут двенадцатого.
   Через десять минут кончатся новости и на экране появится Джонни Карсон. Иногда Брауну казалось, что всех американцев объединяют только прогноз погоды и Джонни Карсон. Этой зимой погода была ужасной по всей стране. Если отсюда полететь в Миннеаполис, то там погода будет такой же. Это создавало ощущение, что здесь и там – родная страна. Это объединяло самых различных людей. Если отсюда полететь в Цинциннати, то там тоже будет дрянная погода. Только вы выходите из самолета, как вас сразу охватывают глубокие братские чувства. Затем вы попадаете в гостиничный номер, звоните в службу обслуживания, просите принести вам выпить, распаковываете багаж, включаете телевизор, и ровно в 23.30 на экране появляется старина Джонни Карсон. И вы знаете, что в то же самое время на него смотрят в Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке, в Каламазу, в Атланте и в Вашингтоне (округ Колумбия). И благодаря этому вы чувствуете себя неотъемлемой частью величайшего народа на земле.
   Браун прикинул, что, если бы Джонни Карсон выставил свою кандидатуру на выборах в президенты, он побил бы других кандидатов без труда. И как раз сейчас – вернее, через десять минут – Брауну хотелось смотреть передачу с Джонни Карсоном. Ему совершенно не хотелось сверять содержимое сейфа Марвина Эдельмана с его банковскими балансами и погашенными чеками за последние год-два. Это была работа для бухгалтера. А полицейскийдолжен был заниматься совершенно другим: сидеть на диване, обняв Кэролайн, и смотреть на Лолу Фалану, которая была сегодняшней гостьей Джонни и которую он считал самой красивой черной женщиной на свете. После Кэролайн, конечно. Он никогда не говорил Кэролайн, как прекрасна, по его мнению, была Лола Фалана. После всех лет службы в полиции он научился правилу никогда не открывать дверь, если не знаешь наверняка, что за ней находится. И он не очень хорошо понимал, что скрывалось за дверью Кэролайн в последние дни. Однажды Браун обронил, что Дайана Росс достаточно хороша, и Кэролайн швырнула в него пепельницу. Он пригрозил ей арестом за попытку нападения, а она сказала, что он может склеить эту пепельницу сам.Это случилось уже давно, и с тех пор он не пытался еще раз открыть эту дверь. У него было чувство, что он найдет за ней ту же самую тигрицу.
   Он был очень счастлив, что миссис Эдельман нашла дубликат ключа от сейфа для хранения ценностей в банке. Благодаря этому им с Клингом не пришлось ехать в центр города и подавать ходатайство в суд для получения предписания о вскрытии сейфа. В таком предписании им могли и отказать: все зависело от того, какой попадется судья. Некоторые судьи были словно на стороне плохихпарней. Возьмите такого судью, как Певец свободы Уилбор Харрис. Вы приводите в зал суда преступника, у которого в одной руке окровавленное мачете, а в другой – отрубленная голова. Старина Харрис цокает языком и говорит: «Ай-ай-ай! Мальчик опять нашкодил? Заключенный освобождается под подписку о невыезде».
   Старина Харрис мог назначить смехотворный залог в десять тысяч долларов тому, кто убил свою мать, отца, Лабрадора и всех золотых рыбок в аквариуме. При встречах с Певцом свободы возникало чувство, что работа твоя никому не нужна. Ты работаешь в поте лица, рискуешь жизнью, а Певец свободы отпускает преступника, и тот сваливает навсегда. Какой смысл тогда ловить преступников? Браун был рад, что не придется ехать в центр выклянчивать предписание суда о вскрытии сейфа.
   Однако радость улеглась, когда он увидел, какого размераэтот сейф. И радость совсем улетучилась, когда они с Клингом обнаружили, какое количество бумаг и документов находилось внутриэтого ящика. Теперь эти бумаги были навалены перед ним на столе, включая балансы по банковским счетам Эдельмана, погашенные чеки и баночку пива. Из другой комнаты, днем служившей детской для его дочери Конни, а вечером – комнатой, в которой они с Кэролайн смотрели телевизор, – он услышал музыкальную заставку перед «Шоу Джонни Карсона». Он прислушался. Эд Макмагон объявлял список гостей (Лола Фалана была одной из них, это точно), и затем прозвучала знакомая вступительная фраза:
   – Это Джонни!
   Браун вздохнул, сделал большой глоток пива и принялся рассортировывать различные документы, которые они извлекли из сейфа.
   Предстояла долгая ночь.

* * *

   Когда зазвонил телефон, Клинг вздрогнул. Телефон стоял на приставном столике у кровати, и первый звонок разорвал тишину комнаты, как выстрел из пистолета. Клинг резко выпрямил спину, сердце гулко застучало. Он схватил трубку.
   – Алло! – сказал он.
   – Привет, это Эйлин.
   – А, привет.
   – Ты словно запыхался.
   – Нет... Просто у меня очень тихо. И телефон позвонил неожиданно... – Сердце по-прежнему колотилось.
   – Ты не спал? Я не...
   – Нет, я просто лежал.
   – В постели?
   – Да.
   – Я тоже в постели, – сказала она.
   Он ничего не ответил.
   – Я хочу извиниться, – сказала она.
   – За что?
   – Я не знала про развод.
   – Ничего, все в порядке.
   – Я бы не говорила того, что сказала, если бы знала.
   То есть, как он понял, она не знала про обстоятельстваразвода. Но со вчерашнего дня она уже узнала, потому что об этом знали все в департаменте. И теперь она извинялась за то, что назвала сценой «Ох! Ах!». Это когда жена находится в постели с любовником, а по лестнице в дом поднимается муж. Именно то, что случилось с Клингом.
   – Все в порядке, – сказал он.
   Но было не все в порядке.
   – Я только сделала хуже, да? – сказала она.
   Он хотел сказать: «Ну, не надо говорить глупости, спасибо за звонок». Но вдруг он подумал: «Да, ты задела больное место».
   – Вообще говоря, да, – сказал он.
   – Прости, я только хотела...
   – Что тебе рассказали? – спросил он.
   – Кто именно?
   – Ладно, выкладывай, – сказал он. – Не важно, кто рассказывал.
   – Только то, что была какая-то проблема.
   – Ага. Какая проблема?
   – Просто проблема.
   – Что моя жена гуляла на стороне, так?
   – Да, так мне сказали.
   – Отлично, – сказал он.
   Воцарилась долгая пауза.
   – Ну, – вздохнула она, – я только хотела сказать, мне очень жаль, что я расстроила тебя вчера.
   – Ты меня не расстроила, – сказал он.
   – У тебя расстроенный голос.
   – Я расстроен, – согласился он.
   – Берт... – сказала она и поколебалась. – Пожалуйста, не злись на меня, ладно? Пожалуйста, не надо! -Ему вдруг показалось, что она плачет. В следующую секунду он услышал щелчок в трубке.
   Он поглядел на трубку.
   – Что? -сказал он в пустую комнату.

* * *

   В бумагах Эдельмана имелась одна странность. Цифры словно бы не сходились. Может быть, сам Браун вел записи с ошибками. В любом случае с арифметикой было не все в порядке. Были довольно большие суммы денег без отчетных документов. Постоянным фактором в расчетах Брауна были триста тысяч, которые они нашли в конторском сейфе Эдельмана. С точки зрения Брауна, это означало по крайней мере однусделку за наличный расчет. А может быть, сериюсделок, тысяч по пятьдесят, что позволяло накапливать в сейфе перед...
   Перед чем?
   В соответствии с балансами по его банковским счетам и погашенными чеками Эдельман за последний год не вносил крупных депозитов и не снимал со счетов крупных сумм. Значительные расходы были связаны с его поездками в Амстердам, Цюрих, в другие европейские города: авиабилеты, гостиницы, чеки, выписанные торговцам драгоценных камней в голландской столице. Но покупки, которые он делал (он в конце концов занимался куплей-продажей драгоценных камней), были относительно малыми: пять тысяч долларов на это, десять тысяч на то, сравнительно крупный чек на двадцать тысяч долларов, выписанный на имя одной голландской фирмы. Последующие банковские депозиты здесь, в Америке, казалось, означали, что у Эдельмана была хорошая, если не показательная, прибыль от каждой сделки за границей.
   Из того, что просмотрел Браун, следовало: Эдельман делал дело на двести-триста тысяч в год. Облагаемый налогом доход еще не был исчислен – пока еще шел февраль, и время оставалось до 15 апреля, – но свой последний доход, который он показал, был валовой доход 265 523,12 доллара за год и облагаемый налогом доход 226 523,12 после допустимых отчислений и затрат. При помощи простейших расчетов Браун установил, что Эдельман отчислил около 15 процентов от своего валового дохода. С «дядей Сэмом» он старался быть осторожным: сумма налога составила 100 700,56 доллара. Чек, выписанный 14 апреля прошлого года, показывал, что Эдельман полностью выполнил свои обязательства перед правительством – по крайней мере по доходу, в котором отчитывался.
   Брауна беспокоили триста тысяч долларов наличными.
   Он устало обратился вновь к документам, которые они извлекли из банковского сейфа Эдельмана для хранения ценностей.

* * *

   Клинг долго смотрел на телефон.
   Неужели она плакала?
   Он не хотел доводить ее до слез, он почти не знал ее. Он подошел к окну и стал смотреть на машины, которые равномерно двигались через мост, их фары светились в ночи. Опять падал снег. Когда же перестанет идти снег? Он не хотел доводить ее до слез. Что же было с ним не так?Все дело в Огасте, подумал он и снова лег.
   Конечно, если бы он мог забыть ее, было бы проще. Как говорится, с глаз долой – из сердца вон. Но как забыть, если ее лицо смотрело на него отовсюду? Обычно, если люди разводились и у них не было детей, они на самом деле после суда больше не попадались друг другу на глаза. Постепенно забывали друг друга. Иногда забывалось даже хорошее,что было... Ну, хорошего в этом мало, но таково естество зверя, имя которого «развод». СОгастой было иначе. Огаста была моделью. Нельзя было пройти мимо уличного лотка с журналами и не увидеть ее лица хотя бы на одной обложке. И каждый месяц печатались новые издания с ее фотографиями. Нельзя было включить телевизор и не увидеть ее в рекламе шампуней для волос (у нее были прекрасные волосы), в рекламе зубной пасты или лака для ногтей, как на прошлой неделе. Огаста играла пальцами с длинными ярко-красными ногтями, словно обмакнула их в свежую кровь, и улыбалась своей ослепительной улыбкой. Ах, какая у нее улыбка! Дошло до того, что он больше вообще не включал телевизор, опасаясь, что Огаста прыгнет на него с экрана, его начнут мучить воспоминания, и к горлу подступит комок.
   Он лежал, не раздеваясь, на кровати в маленькой квартирке, которую снимал в доме около моста. Он лежал, подложив руки под голову, повернувшись к окну, чтобы видеть, как по мосту в сторону Калмз-Пойнт движутся машины – едут из театров, подумал он, после спектаклей. Театралы разъезжаются по домам. Парочками. Он глубоко вздохнул.