— Почему мистер Мартель оставляет кабину? Она очень удобно расположена.
— Это лучшая кабина. Вы видите весь берег и море вплоть до самого рифа, где мы занимаемся серфингом. — Он махнул своей мускулистой рукой. — Мистер Мартель обычно сидел там и наблюдал, как мы скользим на досках. Он сказал мне однажды, что занимался серфингом, когда был моложе.
— Он не сказал, где он этим занимался?
— На этом же рифе, я полагаю.
— Он был здесь раньше?
— Этого я не знаю. Во всяком случае, при мне нет.
— И вы не знаете, почему он оставляет свою кабину?
— Ему она не понравилась. Он всегда на что-нибудь жаловался — например, вода в бассейне слишком пресная. Он считал, что она должна быть более соленой. Он не ладил с некоторыми членами клуба.
Парень замолчал. В его мозгу происходило какое-то шевеление, породившее внезапную мысль.
— Послушайте, не говорите, пожалуйста, Питеру Джемисону, что мистер Мартель отдал мне свою мебель. Ему это не понравится.
— Отчего же?
— Он из тех, кто не поладил с Мартелем. Пару раз они чуть не подрались.
— Из-за Джинни Фэблон?
— Я думаю, вам это известно?
— Нет, не очень.
— Тогда не буду вам ничего больше говорить. Если Питер Джемисон узнает, меня вытащат на ковер за то, что болтаю о членах клуба.
Он чувствовал, что наболтал лишнего. Одна из тех дам, что играли в бридж, избавила его от моего допроса. Она крикнула ему через бассейн:
— Стэн, не принесешь ли ты нам кофе? Черного!
Он встал и лениво поплелся к буфету.
Я одел темные очки и взобрался по деревянной лестнице на второй этаж строения. По похожей на палубу галерее я прошел в самый конец. Ротанговый плетеный стол, стоящий посередине кабины Мартеля, был завален разными предметами: купальными костюмами и халатами, мужскими и женскими пляжными принадлежностями, ластами и масками, бутылками от виски и коньяка. Там был маленький электрообогреватель и бамбуковые трости. Мартель вышел из одной из внутренних комнат с миниатюрным телевизором в руке. Он поставил его на стол.
— Выезжаете?
Он недовольно посмотрел на меня. Сейчас я был в темных очках, а он их снял. Глаза его блестели и были очень темного цвета, и в них как бы сосредоточилось все выражение его ярко-смуглого лица. Длинный, с горбинкой нос выдавал самоутверждающий и любознательный характер. Похоже, он меня не узнал.
— А что, если и так? — ответил он настороженно.
— Я подумал, что мог бы занять ваше место.
— Едва ли это возможно. Я снял помещение на весь сезон.
— Но вы не собираетесь его использовать.
— Я пока не решил окончательно.
Он больше говорил сам с собой, чем со мной. Его темный взгляд скользнул мимо меня к прибрежному пляжу. Я повернулся и посмотрел туда же. Голубые волны перекатывались через риф. А там, за ним, дюжина мальчишек вертелись коленопреклоненными на своих досках, будто они совершали молитву.
— Вы занимались серфингом?
— Нет.
— А подводным плаванием? Я заметил, что у вас есть все необходимое снаряжение.
— Да, я этим занимался.
Я внимательно слушал его речь. Мартель говорил с акцентом, но акцент проявлялся значительно слабее, чем во время ссоры с Гарри Гендриксом, и он использовал мало французских слов. Конечно, он сейчас не был так возбужден.
— А в Средиземном море вы не плавали под водой? Говорят, что этот вид спорта зародился в Средиземноморье.
— Это так, и я там плавал. Я был когда-то жителем Франции.
— Из какой части?
— Париж.
— Интересно, я был в Париже во время войны.
— Многие американцы там побывали, — ответил он натянуто. — Теперь, если разрешите, я избавлюсь от этих вещей.
— Хотите я вам помогу?
— Нет, спасибо, благодарю вас, всего хорошего.
Он вежливо раскланялся. Я пошел обратно по палубе, пытаясь подвести итог своим впечатлениям. Его смоляные волосы и гладкое строгое лицо, как и острый взгляд его глаз, говорили, что ему должно быть не больше тридцати. Чувствовалось тем не менее, что он владеет собой и обладает выдержкой более зрелого человека. Я так и не составил полной характеристики об этом человеке.
Я выбрался в лабиринт находящихся на первом этаже кабинок для переодевания. Занятия в школах к тому времени закончились, и толпа маленьких ребятишек шлепала друг друга полотенцами по ногам с неимоверным хохотом и шутливыми угрозами. Я прикрикнул на них, чтобы они не шумели. Они подождали, когда я уйду, и после моего ухода разбушевались еще сильнее.
Питер попытался завязать галстук перед затуманенным от пара зеркалом.
Он увидел мое отражение и обернулся с улыбкой. Я впервые видел его улыбающимся. Сейчас его лицо было красным и лоснящимся.
— Я не знал, что вы здесь. Я делал пробежку на берегу.
— Прекрасно, — ответил я. — Я только что разговаривал с Мартелем. Он перебирается из своей кабины, и, может быть, съедет совсем.
— Вместе с Джинни?
— Не думаю, что мне следовало спрашивать его об этом напрямую. В нынешних обстоятельствах мне, возможно, не следовало бы вообще с ним разговаривать. Это не то, что нужно сейчас. Но у нас, возможно, мало времени.
Эти слова согнали улыбку с лица Питера, и он, волнуясь, начал покусывать губы.
— Я надеялся, что вы сможете что-нибудь сделать, чтобы остановить его.
— Я не отказываюсь, но самое страшное, что я не знаю, с какими вопросами к нему обращаться. Я никогда не был во Франции, и я не очень хорошо помню, чему меня учили в школе в отношении французского.
— Так же и я. Я походил на курсы к профессору Таппинджеру, чтобы немного освежить свой французский, но он выставил меня.
— Это было в местном колледже?
— Да. — Ему показалось, что я хотел его объяснений по поводу его учебы в Принстоне и почему он там провалился. — Но я окончил курс здесь, в Монтевисте, в прошлом году.
— А Джинни должна была закончить его в этом году?
— Да, но она взяла отпуск на два года. Она работала сестрой в приемной клиники доктора Сильвестра, но ей работа не понравилась, и в прошлом году она вернулась в колледж.
— Ваш профессор Таппинджер был одним из ее преподавателей?
— Да, он преподавал ей большей частью французский.
— А он хороший специалист?
— Джинни считала так, и она была одной из лучших его студенток.
— Тогда он смог бы нас выручить.
Я посоветовал Питеру назначить встречу с профессором после обеда, если возможно, и сказал, что подожду его на автостоянке. Я не хотел, чтобы Мартель видел нас уходящими вместе.
Глава 6
Глава 7
— Это лучшая кабина. Вы видите весь берег и море вплоть до самого рифа, где мы занимаемся серфингом. — Он махнул своей мускулистой рукой. — Мистер Мартель обычно сидел там и наблюдал, как мы скользим на досках. Он сказал мне однажды, что занимался серфингом, когда был моложе.
— Он не сказал, где он этим занимался?
— На этом же рифе, я полагаю.
— Он был здесь раньше?
— Этого я не знаю. Во всяком случае, при мне нет.
— И вы не знаете, почему он оставляет свою кабину?
— Ему она не понравилась. Он всегда на что-нибудь жаловался — например, вода в бассейне слишком пресная. Он считал, что она должна быть более соленой. Он не ладил с некоторыми членами клуба.
Парень замолчал. В его мозгу происходило какое-то шевеление, породившее внезапную мысль.
— Послушайте, не говорите, пожалуйста, Питеру Джемисону, что мистер Мартель отдал мне свою мебель. Ему это не понравится.
— Отчего же?
— Он из тех, кто не поладил с Мартелем. Пару раз они чуть не подрались.
— Из-за Джинни Фэблон?
— Я думаю, вам это известно?
— Нет, не очень.
— Тогда не буду вам ничего больше говорить. Если Питер Джемисон узнает, меня вытащат на ковер за то, что болтаю о членах клуба.
Он чувствовал, что наболтал лишнего. Одна из тех дам, что играли в бридж, избавила его от моего допроса. Она крикнула ему через бассейн:
— Стэн, не принесешь ли ты нам кофе? Черного!
Он встал и лениво поплелся к буфету.
Я одел темные очки и взобрался по деревянной лестнице на второй этаж строения. По похожей на палубу галерее я прошел в самый конец. Ротанговый плетеный стол, стоящий посередине кабины Мартеля, был завален разными предметами: купальными костюмами и халатами, мужскими и женскими пляжными принадлежностями, ластами и масками, бутылками от виски и коньяка. Там был маленький электрообогреватель и бамбуковые трости. Мартель вышел из одной из внутренних комнат с миниатюрным телевизором в руке. Он поставил его на стол.
— Выезжаете?
Он недовольно посмотрел на меня. Сейчас я был в темных очках, а он их снял. Глаза его блестели и были очень темного цвета, и в них как бы сосредоточилось все выражение его ярко-смуглого лица. Длинный, с горбинкой нос выдавал самоутверждающий и любознательный характер. Похоже, он меня не узнал.
— А что, если и так? — ответил он настороженно.
— Я подумал, что мог бы занять ваше место.
— Едва ли это возможно. Я снял помещение на весь сезон.
— Но вы не собираетесь его использовать.
— Я пока не решил окончательно.
Он больше говорил сам с собой, чем со мной. Его темный взгляд скользнул мимо меня к прибрежному пляжу. Я повернулся и посмотрел туда же. Голубые волны перекатывались через риф. А там, за ним, дюжина мальчишек вертелись коленопреклоненными на своих досках, будто они совершали молитву.
— Вы занимались серфингом?
— Нет.
— А подводным плаванием? Я заметил, что у вас есть все необходимое снаряжение.
— Да, я этим занимался.
Я внимательно слушал его речь. Мартель говорил с акцентом, но акцент проявлялся значительно слабее, чем во время ссоры с Гарри Гендриксом, и он использовал мало французских слов. Конечно, он сейчас не был так возбужден.
— А в Средиземном море вы не плавали под водой? Говорят, что этот вид спорта зародился в Средиземноморье.
— Это так, и я там плавал. Я был когда-то жителем Франции.
— Из какой части?
— Париж.
— Интересно, я был в Париже во время войны.
— Многие американцы там побывали, — ответил он натянуто. — Теперь, если разрешите, я избавлюсь от этих вещей.
— Хотите я вам помогу?
— Нет, спасибо, благодарю вас, всего хорошего.
Он вежливо раскланялся. Я пошел обратно по палубе, пытаясь подвести итог своим впечатлениям. Его смоляные волосы и гладкое строгое лицо, как и острый взгляд его глаз, говорили, что ему должно быть не больше тридцати. Чувствовалось тем не менее, что он владеет собой и обладает выдержкой более зрелого человека. Я так и не составил полной характеристики об этом человеке.
Я выбрался в лабиринт находящихся на первом этаже кабинок для переодевания. Занятия в школах к тому времени закончились, и толпа маленьких ребятишек шлепала друг друга полотенцами по ногам с неимоверным хохотом и шутливыми угрозами. Я прикрикнул на них, чтобы они не шумели. Они подождали, когда я уйду, и после моего ухода разбушевались еще сильнее.
Питер попытался завязать галстук перед затуманенным от пара зеркалом.
Он увидел мое отражение и обернулся с улыбкой. Я впервые видел его улыбающимся. Сейчас его лицо было красным и лоснящимся.
— Я не знал, что вы здесь. Я делал пробежку на берегу.
— Прекрасно, — ответил я. — Я только что разговаривал с Мартелем. Он перебирается из своей кабины, и, может быть, съедет совсем.
— Вместе с Джинни?
— Не думаю, что мне следовало спрашивать его об этом напрямую. В нынешних обстоятельствах мне, возможно, не следовало бы вообще с ним разговаривать. Это не то, что нужно сейчас. Но у нас, возможно, мало времени.
Эти слова согнали улыбку с лица Питера, и он, волнуясь, начал покусывать губы.
— Я надеялся, что вы сможете что-нибудь сделать, чтобы остановить его.
— Я не отказываюсь, но самое страшное, что я не знаю, с какими вопросами к нему обращаться. Я никогда не был во Франции, и я не очень хорошо помню, чему меня учили в школе в отношении французского.
— Так же и я. Я походил на курсы к профессору Таппинджеру, чтобы немного освежить свой французский, но он выставил меня.
— Это было в местном колледже?
— Да. — Ему показалось, что я хотел его объяснений по поводу его учебы в Принстоне и почему он там провалился. — Но я окончил курс здесь, в Монтевисте, в прошлом году.
— А Джинни должна была закончить его в этом году?
— Да, но она взяла отпуск на два года. Она работала сестрой в приемной клиники доктора Сильвестра, но ей работа не понравилась, и в прошлом году она вернулась в колледж.
— Ваш профессор Таппинджер был одним из ее преподавателей?
— Да, он преподавал ей большей частью французский.
— А он хороший специалист?
— Джинни считала так, и она была одной из лучших его студенток.
— Тогда он смог бы нас выручить.
Я посоветовал Питеру назначить встречу с профессором после обеда, если возможно, и сказал, что подожду его на автостоянке. Я не хотел, чтобы Мартель видел нас уходящими вместе.
Глава 6
— Мистер Джемисон только что ушел, — сказала женщина, дежурившая у приемной конторки.
У нее был приятный, мягкий голос, но она казалась встревоженной. Я присмотрелся к ней. Внешне она выглядела молодой, приятной особой в коричневом твидовом костюме. Ее темные волосы обрамляли овальное пикантное личико. Она была немного полновата, но это видимо, от сидячей работы. — Я разговаривал с мистером Джемисоном, но никому не говорите об этом.
— А почему я должна говорить об этом?
— Кто-нибудь может спросить вас.
— Я никогда не говорю о приходах и уходах наших членов. Кроме того, я не знаю вашего имени.
— Арчер. Лью Арчер.
— Меня зовут Элла Стром.
Дощечка на столе перед ней гласила: «Миссис Стром. Секретарь Клуба» Она увидела, что я рассматриваю ее, и безразличным тоном произнесла:
— В настоящий момент я не замужем, не миссис.
— Я тоже. Когда вы сегодня свободны? Может, вместе поужинаем?
— Нет, сегодня я уже приглашена на ужин с танцами. Но благодарю.
— Не стоит того.
У парковки возле теннисных кортов Питер уже ждал меня в своем «корвете». Место окружали зеленые эвкалиптовые деревья, и их слегка больничный запах носился в воздухе. Игра шла лишь на одном из дюжины кортов. Тренер, в рубашке с надписью: «Теннисный клуб», показывал маленькой девочке, как делать подачу, в то время как ее мамаша наблюдала за ними с боковой аллеи.
— Профессора Таппинджера нет в своем офисе, и его нет дома, — сказал Питер. — Жена говорит, что он на пути домой.
— Я еще побуду немного здесь. Насколько я понимаю, миссис Бегшоу живет при клубе?
— Да, в одном из коттеджей. — Он махнул рукой в сторону деревьев позади площадки.
— Вы спрашивали ее что-либо о Мартеле?
— Нет.
— Но вы знакомы с миссис Бегшоу?
— Не настолько близко. Я знаю всех в Монтевисте, — добавил он нехотя.
— И они знают меня, я полагаю.
Я прошел через эвкалиптовые заросли и через ворота в заборе, ограждающем примыкающую к территории бассейна лужайку. Дюжина серых кирпичных коттеджей, отделенных от своих соседей живой изгородью из цветущего кустарника, раскинулись на лужайке. Маленький мексиканец в форме цвета хаки занимался в зарослях поливом.
— Буэнос диас!
— Хороший день, — ответил он, сверкая зубами, и направил струю из своего шланга прямо в небо, как фонтан. — Вам кто-то нужен?
— Миссис Бегшоу.
— Вот ее коттедж. — Его крыша была едва видна из-за яркой шапки бугенвилей. — Она вернулась всего лишь две минуты назад.
Миссис Бегшоу была одной из участниц карточной игры у бассейна, той самой, что заказала кофе. На вид ей было лет семьдесят.
— Это вас я видела только что разговаривающим со Стэнли? — спросила она меня у двери.
— Да, меня.
— А затем с Мартелем?
— Да.
— А теперь вы пришли ко мне. Любопытная последовательность. — Она тряхнула своими белыми завитками. — Я не знаю, чувствовать себя польщенной или озабоченной.
— Ни то, ни другое, миссис Бегшоу. Меня зовут Арчер, и я детектив, как вы, возможно, уже догадались.
Она впустила меня в гостиную, заставленную мебелью. Восточный ковер на полу был пушист и хорош, что страшно было наступать на него.
Она заметила мое замешательство.
— Ковер не совсем здесь на месте, но мне не хотелось оставлять его. Не меняя тона она сказала:
— Садитесь. Я полагаю, вы занимаетесь тем, чем в виде спорта занимаются все местные жители, — лезете в дела Фрэнсиса Мартеля.
— Это моя профессия, а не спорт.
— Кто послал вас сюда? — резким тоном спросила она.
— Местное семейство.
— Мариэтта Фэблон?
— Да, она интересуется результатами моих изысканий.
— "Изыскания" — слишком мягкое слово для того, чем вы занимаетесь, мистер Арчер. Вы стараетесь выжить Мартеля из города. Это ваша цель? — Нет.
— Удивительно. Он уезжает, вы знаете. Он сказал мне об этом пятнадцать минут назад.
— А Джинни Фэблон едет с ним?
Она опустила глаза.
— О мисс Фэблон мы не говорили. Во всяком случае, она молодая женщина двадцати четырех лет — в ее возрасте я была уже пять лет замужем, — и она вполне способна сама отвечать за свои поступки и сделать свой выбор. — Ее голос, на како-то момент дрогнувший, вновь обрел твердость. — Более способна, чем большинство молодых женщин.
— Так что, вы думаете, она отправится с ним? — спросил я.
— Не знаю. Но это свободная страна, я полагаю.
— Это для людей, которые знают, что к чему и с кем они имеют дело. Вы не можете сделать правильный выбор, не зная фактов. Она тряхнула кудряшками. Ее лицо оставалось непроницаемым, как маска.
— Я не хочу, чтобы мне читали лекцию об этом. Я привела Фрэнсиса Мартеля в Монтевисту — вернее, в этот круг, и я полностью убеждена, что сделала правильно. Мне он нравится. Это верно, я не могу предоставить вам копию его генеалогического древа. Но я уверена, что у него добротные корни. Это один из выдающихся молодых французов среди моих знакомых.
— Значит, он француз?
— А у вас есть сомнения?
— До тех пор пока не установлены факты, сомнения всегда остаются.
— А вы являетесь тем арбитром, который устанавливает факты?
— В ходе моих собственных расследований, естественно, я должен этого придерживаться.
Произошла достаточно острая перепалка, и она начала волноваться. Она пыталась скрыть свой гнев громким смехом в мой адрес.
— Вы хотите склонить меня на свою сторону, не так ли?
— Может быть, и так. Но я сам никуда не склоняюсь.
— Это потому, что некуда склоняться. Просто мистер Мартель не такой, как другие люди, и они считают, что есть что-то темное в его прошлом. Беда моих соседей в одном: им нечем заняться и они живут как змеи в гадюшнике, копаясь в грязном белье друг друга. Если этого грязного белья не хватает, они сами его делают.
Похоже, она твердо не была уверена в том, что говорит, иначе не говорила бы так много и так складно. Мартель был в некоторой степени ее протеже. Когда мы оба помолчали, она спросила:
— Вы что-нибудь нашли против него?
— По сути дела, нет. Пока еще нет.
— Вы полагаете, что найдете?
— Не знаю. Вы познакомились с ним через квартирного брокера?
— О нет. У нас есть общие друзья.
— Здесь, в Монтевиста?
— В Вашингтоне, точнее, в Джорджтауне. Генерал Бегшоу и я жили однажды в Джорджтауне.
— И вы там встретились с Мартелем?
— Я этого не говорила. Он знал одного нашего старого соседа. — Она заколебалась, глядя на меня. — Я не думаю, что следует говорить вам его имя.
— Если бы вы это сделали, это могло бы нам помочь.
— Нет, это очень благородные и честные люди, и я не хочу беспокоить их такими вещами.
— Мартель использовал их для своей рекомендации? Они могли бы и не одобрить этого. Они, может быть, и не знают его.
— Я уверена, что знают.
— Они дали ему рекомендательное письмо?
— Нет.
— Тогда все, чем вы располагаете, — это только его слова.
— Мне кажется, вернее, мне казалось, что этого достаточно. Он говорил о них очень много, свободно и со знанием.
Но настороженность, с которой она продумывала каждое свое слово и следила за моими словами, усиливалась, и ее уверенность в своем суждении явно пошатнулась.
— Вы действительно думаете, что он в некотором роде мошенник?
— Я не пришел к заключению. Хочу, чтобы и вы этого не делали.
— И хотите вытянуть из меня имя? — произнесла она мрачно.
— Мне не нужно имя, если вы окажете мне помощь.
— А как я могу помочь?
— Свяжитесь с вашими джорджтаунскими друзьями и спросите, что они знают о Мартеле.
Она подняла голову.
— Я могу это сделать.
— Сделайте, пожалуйста. Это единственная зацепка у меня.
— Сегодня же вечером я позвоню своим друзьям.
— Могу ли я позвонить вам позднее?
— Думаю, что да.
— Сожалею, если причинил вам неприятности.
— Вы не причинили. Это вопрос морали. Правильно сделала я или нет? Конечно, если бы мы не думали о последствиях всего, что мы делаем, мы бы кончили тем, что ничего бы не делали.
— Когда он уезжает?
— Немедленно, я думаю. Сегодня или завтра.
— Он не сказал почему?
— Нет, он очень скрытный человек, но я знаю почему. Для всех он подозрителен. У него нет здесь друзей.
— Кроме Джинни.
— Он ее не упоминал.
— И он не сказал куда, направляется?
— Нет.
У нее был приятный, мягкий голос, но она казалась встревоженной. Я присмотрелся к ней. Внешне она выглядела молодой, приятной особой в коричневом твидовом костюме. Ее темные волосы обрамляли овальное пикантное личико. Она была немного полновата, но это видимо, от сидячей работы. — Я разговаривал с мистером Джемисоном, но никому не говорите об этом.
— А почему я должна говорить об этом?
— Кто-нибудь может спросить вас.
— Я никогда не говорю о приходах и уходах наших членов. Кроме того, я не знаю вашего имени.
— Арчер. Лью Арчер.
— Меня зовут Элла Стром.
Дощечка на столе перед ней гласила: «Миссис Стром. Секретарь Клуба» Она увидела, что я рассматриваю ее, и безразличным тоном произнесла:
— В настоящий момент я не замужем, не миссис.
— Я тоже. Когда вы сегодня свободны? Может, вместе поужинаем?
— Нет, сегодня я уже приглашена на ужин с танцами. Но благодарю.
— Не стоит того.
У парковки возле теннисных кортов Питер уже ждал меня в своем «корвете». Место окружали зеленые эвкалиптовые деревья, и их слегка больничный запах носился в воздухе. Игра шла лишь на одном из дюжины кортов. Тренер, в рубашке с надписью: «Теннисный клуб», показывал маленькой девочке, как делать подачу, в то время как ее мамаша наблюдала за ними с боковой аллеи.
— Профессора Таппинджера нет в своем офисе, и его нет дома, — сказал Питер. — Жена говорит, что он на пути домой.
— Я еще побуду немного здесь. Насколько я понимаю, миссис Бегшоу живет при клубе?
— Да, в одном из коттеджей. — Он махнул рукой в сторону деревьев позади площадки.
— Вы спрашивали ее что-либо о Мартеле?
— Нет.
— Но вы знакомы с миссис Бегшоу?
— Не настолько близко. Я знаю всех в Монтевисте, — добавил он нехотя.
— И они знают меня, я полагаю.
Я прошел через эвкалиптовые заросли и через ворота в заборе, ограждающем примыкающую к территории бассейна лужайку. Дюжина серых кирпичных коттеджей, отделенных от своих соседей живой изгородью из цветущего кустарника, раскинулись на лужайке. Маленький мексиканец в форме цвета хаки занимался в зарослях поливом.
— Буэнос диас!
— Хороший день, — ответил он, сверкая зубами, и направил струю из своего шланга прямо в небо, как фонтан. — Вам кто-то нужен?
— Миссис Бегшоу.
— Вот ее коттедж. — Его крыша была едва видна из-за яркой шапки бугенвилей. — Она вернулась всего лишь две минуты назад.
Миссис Бегшоу была одной из участниц карточной игры у бассейна, той самой, что заказала кофе. На вид ей было лет семьдесят.
— Это вас я видела только что разговаривающим со Стэнли? — спросила она меня у двери.
— Да, меня.
— А затем с Мартелем?
— Да.
— А теперь вы пришли ко мне. Любопытная последовательность. — Она тряхнула своими белыми завитками. — Я не знаю, чувствовать себя польщенной или озабоченной.
— Ни то, ни другое, миссис Бегшоу. Меня зовут Арчер, и я детектив, как вы, возможно, уже догадались.
Она впустила меня в гостиную, заставленную мебелью. Восточный ковер на полу был пушист и хорош, что страшно было наступать на него.
Она заметила мое замешательство.
— Ковер не совсем здесь на месте, но мне не хотелось оставлять его. Не меняя тона она сказала:
— Садитесь. Я полагаю, вы занимаетесь тем, чем в виде спорта занимаются все местные жители, — лезете в дела Фрэнсиса Мартеля.
— Это моя профессия, а не спорт.
— Кто послал вас сюда? — резким тоном спросила она.
— Местное семейство.
— Мариэтта Фэблон?
— Да, она интересуется результатами моих изысканий.
— "Изыскания" — слишком мягкое слово для того, чем вы занимаетесь, мистер Арчер. Вы стараетесь выжить Мартеля из города. Это ваша цель? — Нет.
— Удивительно. Он уезжает, вы знаете. Он сказал мне об этом пятнадцать минут назад.
— А Джинни Фэблон едет с ним?
Она опустила глаза.
— О мисс Фэблон мы не говорили. Во всяком случае, она молодая женщина двадцати четырех лет — в ее возрасте я была уже пять лет замужем, — и она вполне способна сама отвечать за свои поступки и сделать свой выбор. — Ее голос, на како-то момент дрогнувший, вновь обрел твердость. — Более способна, чем большинство молодых женщин.
— Так что, вы думаете, она отправится с ним? — спросил я.
— Не знаю. Но это свободная страна, я полагаю.
— Это для людей, которые знают, что к чему и с кем они имеют дело. Вы не можете сделать правильный выбор, не зная фактов. Она тряхнула кудряшками. Ее лицо оставалось непроницаемым, как маска.
— Я не хочу, чтобы мне читали лекцию об этом. Я привела Фрэнсиса Мартеля в Монтевисту — вернее, в этот круг, и я полностью убеждена, что сделала правильно. Мне он нравится. Это верно, я не могу предоставить вам копию его генеалогического древа. Но я уверена, что у него добротные корни. Это один из выдающихся молодых французов среди моих знакомых.
— Значит, он француз?
— А у вас есть сомнения?
— До тех пор пока не установлены факты, сомнения всегда остаются.
— А вы являетесь тем арбитром, который устанавливает факты?
— В ходе моих собственных расследований, естественно, я должен этого придерживаться.
Произошла достаточно острая перепалка, и она начала волноваться. Она пыталась скрыть свой гнев громким смехом в мой адрес.
— Вы хотите склонить меня на свою сторону, не так ли?
— Может быть, и так. Но я сам никуда не склоняюсь.
— Это потому, что некуда склоняться. Просто мистер Мартель не такой, как другие люди, и они считают, что есть что-то темное в его прошлом. Беда моих соседей в одном: им нечем заняться и они живут как змеи в гадюшнике, копаясь в грязном белье друг друга. Если этого грязного белья не хватает, они сами его делают.
Похоже, она твердо не была уверена в том, что говорит, иначе не говорила бы так много и так складно. Мартель был в некоторой степени ее протеже. Когда мы оба помолчали, она спросила:
— Вы что-нибудь нашли против него?
— По сути дела, нет. Пока еще нет.
— Вы полагаете, что найдете?
— Не знаю. Вы познакомились с ним через квартирного брокера?
— О нет. У нас есть общие друзья.
— Здесь, в Монтевиста?
— В Вашингтоне, точнее, в Джорджтауне. Генерал Бегшоу и я жили однажды в Джорджтауне.
— И вы там встретились с Мартелем?
— Я этого не говорила. Он знал одного нашего старого соседа. — Она заколебалась, глядя на меня. — Я не думаю, что следует говорить вам его имя.
— Если бы вы это сделали, это могло бы нам помочь.
— Нет, это очень благородные и честные люди, и я не хочу беспокоить их такими вещами.
— Мартель использовал их для своей рекомендации? Они могли бы и не одобрить этого. Они, может быть, и не знают его.
— Я уверена, что знают.
— Они дали ему рекомендательное письмо?
— Нет.
— Тогда все, чем вы располагаете, — это только его слова.
— Мне кажется, вернее, мне казалось, что этого достаточно. Он говорил о них очень много, свободно и со знанием.
Но настороженность, с которой она продумывала каждое свое слово и следила за моими словами, усиливалась, и ее уверенность в своем суждении явно пошатнулась.
— Вы действительно думаете, что он в некотором роде мошенник?
— Я не пришел к заключению. Хочу, чтобы и вы этого не делали.
— И хотите вытянуть из меня имя? — произнесла она мрачно.
— Мне не нужно имя, если вы окажете мне помощь.
— А как я могу помочь?
— Свяжитесь с вашими джорджтаунскими друзьями и спросите, что они знают о Мартеле.
Она подняла голову.
— Я могу это сделать.
— Сделайте, пожалуйста. Это единственная зацепка у меня.
— Сегодня же вечером я позвоню своим друзьям.
— Могу ли я позвонить вам позднее?
— Думаю, что да.
— Сожалею, если причинил вам неприятности.
— Вы не причинили. Это вопрос морали. Правильно сделала я или нет? Конечно, если бы мы не думали о последствиях всего, что мы делаем, мы бы кончили тем, что ничего бы не делали.
— Когда он уезжает?
— Немедленно, я думаю. Сегодня или завтра.
— Он не сказал почему?
— Нет, он очень скрытный человек, но я знаю почему. Для всех он подозрителен. У него нет здесь друзей.
— Кроме Джинни.
— Он ее не упоминал.
— И он не сказал куда, направляется?
— Нет.
Глава 7
Питер встретил меня у ворот. Профессор Таппинджер был уже дома и согласился принять нас.
Он жил в соседнем, примыкающем к порту районе, куда вела довольно разбитая дорога, и единственным преимуществом этого места было то, что отсюда открывался вид на океан. Солнце, тяжелое и красное, висело сейчас над самым горизонтом. Его отражение было похоже на разлившийся на воде огонь.
Дом Таппинджеров, зеленого цвета оштукатуренный коттедж, похож был на каждый третий в ряду, если не считать его окраски. Цементная дорожка, ведущая к крыльцу, была сооружена таким образом, чтобы препятствовать любителям роликов и велосипедов всех видов. Девочка шести или семи лет открыла дверь. У нее были огромные внимательные глаза и пучок на головке. — Папа сказал, чтобы вы прошли к нему в кабинет.
Она провела нас через затоптанную гостиную на кухню. Склонившаяся над раковиной женщина с подчеркнуто безразличным видом чистила картошку. Трехлетний малыш крутился у нее в ногах и фыркал от смеха. Она не обращала на него никакого внимания, и на нас, кстати, также. Она была мила на вид, не больше тридцати, с моложавым «конским хвостиком» на голове и голубыми глазами, которые с безразличием скользнули по мне.
— Он в кабинете, — произнесла она и локтем показала на дверь.
Мы вошли в помещение бывшего гаража, заставленного книжными полками. Флюоресцирующая лампа свисала на цепи над столом, заваленным раскрытыми книгами и газетами. Профессор сидел за столом спиной к нам. Он не повернулся, когда Питер заговорил с ним. Впечатление было такое, будто мы прервали важную работу его мыслей.
— Профессор Таппинджер? — произнес Питер.
— Я вас слышу. — В голосе чувствовалось раздражение. — Прошу подождать еще минутку, пожалуйста. Я пытаюсь закончить фразу.
Он почесал затылок тупым концом карандаша и что-то написал. Его медно-красные волосы на висках сверкали сединой. Когда он встал, я увидел, что это невысокий человек и по крайней мере на десять лет старше своей симпатичной жены. Он, вероятно, тоже был когда-то приятным парнем, с этим чувственным ртом и хорошими чертами лица. Но он выглядел так, будто перенес недавно какую-то болезнь, и в его глазах, за стеклами очков, застыла память о ней. Его рукопожатие было довольно прохладным.
— Как поживаете, мистер Арчер? Как вы Питер? Простите, что задержал вас. Я урываю бесценные минуты сосредоточенности у этой постоянной беготни. С нагрузкой в двенадцать часов преподавательской работы и необходимой для этого подготовки не так легко выкроить время для писанины. Я завидую Флоберу, имевшему возможность тратить целые дни на поиски нужного слова.
Таппинджер обладал профессиональной привычкой говорить не останавливаясь.
Я прервал его:
— Над чем вы работаете?
— Над книгой, если у меня когда-нибудь хватит времени закончить ее.
Ее тема — влияние французской литературы на современную американскую. В настоящий момент я изучаю запутанный вопрос о Стефене Крейне. Но это для вас неинтересно. Питер говорит, что вы детектив. — Да. Я пытаюсь получить некоторую информацию о человеке, носящем имя Фрэнсис Мартель. Вам не доводилось встречать его?
— Сомневаюсь, но имя его вызывает некоторый интерес. Это одна из древнейших фамилий Франции.
— Полагают, что Мартель — француз. Он утверждает, что он политический изгнанник.
— А сколько ему лет?
— Около тридцати. Это человек довольно среднего роста, стройный и с быстрой походкой. Черные волосы, черные глаза и смуглая кожа. У него французский акцент, который меняется от сильного до малозаметного.
— И вы думаете, что он намеренно это делает?
— Не знаю. Если он и прибегает к этому, ему удалось одурачить немало людей. Я пытаюсь выяснить, кто он и что из себя представляем.
— Истина — вещь всегда ускользающая, — произнес Таппинджер нравоучительным тоном. — Что вы хотите от меня? Послушать, как он говорит, и оценить аутентичность его речи?
Профессор казался наполовину шутливым, но я ответил ему со всей серьезностью:
— Это не плохая идея, если ее хорошо проработать. Но Мартель уже готовится покинуть город. Я подумал, если бы вы могли снабдить меня несколькими вопросами, на которые мог бы ответить лишь образованный француз...
— Вы хотите, чтобы я учинил ему экзамен? Не так ли?
— И чтобы вы дали ответы на эти вопросы.
— Полагаю, что могу сделать это. Когда вам это нужно? Завтра?
— Прямо сейчас.
— Это просто невозможно.
— Но он может уехать в любую минуту.
— Ничем не могу помочь. — Голос Таппинджера стал визгливым, как у женщины. — Мне предстоит проверить сегодня сорок работ — эти бюрократы из колледжа даже не выделяют мне студента, который бы мог их читать. У меня нет времени для своих собственных детей...
— О'кей, оставим это. Не такая уж это блестящая затея, прежде всего.
— Но мы должны что-то сделать, — вмешался Питер. — Я готов заплатить за потраченное вами время, профессор.
— Мне не нужны ваши деньги. Все, чего я хочу, — это свободно пользоваться своим временем. — Таппинджер чуть не плакал.
Его жена открыла дверь и заглянула в кабинет. Лицо ее выражало беспокойство, но создавалось впечатление, что это все для нее не впервой. — В чем дело, папаша?
— Ни в чем. Не называй меня «папашей». Я не настолько уж старше тебя.
Она пожала плечами, выказав таким образом свое презрение, и посмотрела на меня.
— Что здесь происходит?
— Кажется, мы действуем вашему супругу на нервы. Мы пришли в неудачное время.
Более спокойным голосом Таппинджер обратился к жене:
— Ничего, что касалось бы тебя, Бесс. Вопрос идет о подготовке текста, чтобы проверить одного человека в отношении его французского языка.
— И это все?
Она прикрыла дверь на кухню.
Таппинджер обратился к нам:
— Простите за то, что я повысил голос, у меня головная боль. — Он прижал руку к своему круглому лбу. — Я думаю, что смогу выполнить вашу просьбу. Я потратил вдвое больше энергии только на разговор об этом. Но мне непонятна спешка.
— Мартель собирается забрать с собой Джинни, и мы хотим помешать этому, — сказал Питер.
— Джинни? — Таппинджер выглядел сбитым с толку.
— Я думал, вы сказали ему о ней, — сказал я Питеру.
— Я говорил по телефону, но он не слушал. — Питер обернулся к Таппинджеру:
— Вы помните Вирджинию Фэблон, профессор?
— Конечно, помню. Она впутана в это дело?
— Весьма солидно. Она говорит, что собирается выйти замуж за Мартеля.
— А вы в нее сами влюблены, не так ли?
Питер покраснел.
— Да, но я делаю это не просто из-за своего эгоизма. Джинни не понимает, в какую яму она попадает.
— Вы говорили с ней об этом?
— Я пытался. Но она без ума от Мартеля. Он причина того, что она бросила учебу в прошлом месяце.
— В самом деле? Я думал, она больна. Так говорили в колледже.
— С ней нет ничего такого, — сказал Питер. — Виноват этот тип.
— А что она думает о его французском происхождении?
— Он ее абсолютно подчинил своей воле, — сказал Питер.
— Тогда он, возможно, действительно француз. Мисс Фэблон имеет приличное знание французского.
— Он может быть и французом, и шарлатаном, — сказал я. — Мы же только хотим выяснить, аристократ ли он на самом деле?
Впервые Таппинджер проявил интерес.
— Это вполне возможно. Давайте попробуем.
— Он сел за свой заваленный стол и взял в руки карандаш.
— Оставьте меня на десять минут, джентльмены.
— Мы вернулись в гостиную. Миссис Таппинджер тоже проследовала из кухни за нами, трехлетний малыш увязался за ней.
— Папаша успокоился? — спросила она меня голосом маленькой девочки, приятным, но каким-то искусственным.
— Думаю, да.
— Он пребывает в плохом настроении с прошлого года. Они отказались дать ему звание полного профессора. Для него это стало большим разочарованием. Он винит всех подряд. Особенно меня.
Она опять пожала плечами. На этот раз недовольство было в свой собственный адрес.
— Но, пожалуйста, — произнес в замешательстве Питер — Профессор Таппинджер уже извинился.
— Это хороший признак. Обычно он не извиняется. Особенно, когда дело касается его собственной семьи.
Она имела в виду в первую очередь себя. На самом деле она хотела поговорить о самой себе и хотела поговорить со мной.
Она прислонилась к дверному проему, боковой взгляд ее голубых глаз, ленивые движения ее губ говорили о том, что она была спящей красавицей, заключенной в придорожном доме неуравновешенным профессором, не преуспевшим в своей карьере.
Малыш продолжал крутиться возле нее, закручивая ее бумажную юбку между полных, круглых ног. — А вы — хорошенькая девушка, — сказал я, подумав, что Питер выступает здесь в роли дуэньи.
— Раньше я была лучше. Двенадцать лет назад, когда вышла замуж. — Она качнула бедрами, а затем, подхватив малыша, понесла его на кухню с таким видом, будто это было сущее Божье наказание.
Замужняя женщина с маленьким ребенком — такое угощение было не совсем для меня, но она меня заинтересовала. Я пригляделся к обстановке в гостиной. Она выглядела довольно неуютной и неряшливой, с изношенным ковром и поцарапанной кленовой мебелью, стенами, покрытыми вылинявшими обоями с постимпрессионистскими рисунками, отражавшими мечты о сверкающем идеальном мире.
Солнечный закат в окне соперничал по колориту с рисунками Ван Гога и Гогена. Солнце горело как огненный корабль на воде, медленно погружаясь в лазурную гладь океана, и скоро лишь красная дымка осталась в память о нем на ясном небе. Рыбацкий катер направлялся в гавань, черный и маленький на фоне безбрежного западного свода. За его блестящим, пенистым следом крутилось несколько чаек, похожих на затухающие искры.
— Меня беспокоит Джинни, — произнес Питер, стоящий около моего плеча.
Меня тоже беспокоила она, хотя я об этом промолчал. Внезапно та сцена, когда Мартель вытащил пистолет и направил его на Гарри Гендрикса, снова возникла у меня перед глазами, хотя в то время я не придал этому значения. Кроме того, сама идея проверить Мартеля на знание французского языка мне казалась теперь нелепой.
Рыжеволосый мальчишка лет одиннадцати вошел в переднюю дверь. Он не спеша прошел на кухню и сообщил матери, что идет к соседям смотреть телевизор.
— Нет, ты не пойдешь. — Визгливый материнский голос оказался совершенно другим, не таким, которым она разговаривала с мужем или со мной. — Ты останешься дома. Уже пора обедать.
Он жил в соседнем, примыкающем к порту районе, куда вела довольно разбитая дорога, и единственным преимуществом этого места было то, что отсюда открывался вид на океан. Солнце, тяжелое и красное, висело сейчас над самым горизонтом. Его отражение было похоже на разлившийся на воде огонь.
Дом Таппинджеров, зеленого цвета оштукатуренный коттедж, похож был на каждый третий в ряду, если не считать его окраски. Цементная дорожка, ведущая к крыльцу, была сооружена таким образом, чтобы препятствовать любителям роликов и велосипедов всех видов. Девочка шести или семи лет открыла дверь. У нее были огромные внимательные глаза и пучок на головке. — Папа сказал, чтобы вы прошли к нему в кабинет.
Она провела нас через затоптанную гостиную на кухню. Склонившаяся над раковиной женщина с подчеркнуто безразличным видом чистила картошку. Трехлетний малыш крутился у нее в ногах и фыркал от смеха. Она не обращала на него никакого внимания, и на нас, кстати, также. Она была мила на вид, не больше тридцати, с моложавым «конским хвостиком» на голове и голубыми глазами, которые с безразличием скользнули по мне.
— Он в кабинете, — произнесла она и локтем показала на дверь.
Мы вошли в помещение бывшего гаража, заставленного книжными полками. Флюоресцирующая лампа свисала на цепи над столом, заваленным раскрытыми книгами и газетами. Профессор сидел за столом спиной к нам. Он не повернулся, когда Питер заговорил с ним. Впечатление было такое, будто мы прервали важную работу его мыслей.
— Профессор Таппинджер? — произнес Питер.
— Я вас слышу. — В голосе чувствовалось раздражение. — Прошу подождать еще минутку, пожалуйста. Я пытаюсь закончить фразу.
Он почесал затылок тупым концом карандаша и что-то написал. Его медно-красные волосы на висках сверкали сединой. Когда он встал, я увидел, что это невысокий человек и по крайней мере на десять лет старше своей симпатичной жены. Он, вероятно, тоже был когда-то приятным парнем, с этим чувственным ртом и хорошими чертами лица. Но он выглядел так, будто перенес недавно какую-то болезнь, и в его глазах, за стеклами очков, застыла память о ней. Его рукопожатие было довольно прохладным.
— Как поживаете, мистер Арчер? Как вы Питер? Простите, что задержал вас. Я урываю бесценные минуты сосредоточенности у этой постоянной беготни. С нагрузкой в двенадцать часов преподавательской работы и необходимой для этого подготовки не так легко выкроить время для писанины. Я завидую Флоберу, имевшему возможность тратить целые дни на поиски нужного слова.
Таппинджер обладал профессиональной привычкой говорить не останавливаясь.
Я прервал его:
— Над чем вы работаете?
— Над книгой, если у меня когда-нибудь хватит времени закончить ее.
Ее тема — влияние французской литературы на современную американскую. В настоящий момент я изучаю запутанный вопрос о Стефене Крейне. Но это для вас неинтересно. Питер говорит, что вы детектив. — Да. Я пытаюсь получить некоторую информацию о человеке, носящем имя Фрэнсис Мартель. Вам не доводилось встречать его?
— Сомневаюсь, но имя его вызывает некоторый интерес. Это одна из древнейших фамилий Франции.
— Полагают, что Мартель — француз. Он утверждает, что он политический изгнанник.
— А сколько ему лет?
— Около тридцати. Это человек довольно среднего роста, стройный и с быстрой походкой. Черные волосы, черные глаза и смуглая кожа. У него французский акцент, который меняется от сильного до малозаметного.
— И вы думаете, что он намеренно это делает?
— Не знаю. Если он и прибегает к этому, ему удалось одурачить немало людей. Я пытаюсь выяснить, кто он и что из себя представляем.
— Истина — вещь всегда ускользающая, — произнес Таппинджер нравоучительным тоном. — Что вы хотите от меня? Послушать, как он говорит, и оценить аутентичность его речи?
Профессор казался наполовину шутливым, но я ответил ему со всей серьезностью:
— Это не плохая идея, если ее хорошо проработать. Но Мартель уже готовится покинуть город. Я подумал, если бы вы могли снабдить меня несколькими вопросами, на которые мог бы ответить лишь образованный француз...
— Вы хотите, чтобы я учинил ему экзамен? Не так ли?
— И чтобы вы дали ответы на эти вопросы.
— Полагаю, что могу сделать это. Когда вам это нужно? Завтра?
— Прямо сейчас.
— Это просто невозможно.
— Но он может уехать в любую минуту.
— Ничем не могу помочь. — Голос Таппинджера стал визгливым, как у женщины. — Мне предстоит проверить сегодня сорок работ — эти бюрократы из колледжа даже не выделяют мне студента, который бы мог их читать. У меня нет времени для своих собственных детей...
— О'кей, оставим это. Не такая уж это блестящая затея, прежде всего.
— Но мы должны что-то сделать, — вмешался Питер. — Я готов заплатить за потраченное вами время, профессор.
— Мне не нужны ваши деньги. Все, чего я хочу, — это свободно пользоваться своим временем. — Таппинджер чуть не плакал.
Его жена открыла дверь и заглянула в кабинет. Лицо ее выражало беспокойство, но создавалось впечатление, что это все для нее не впервой. — В чем дело, папаша?
— Ни в чем. Не называй меня «папашей». Я не настолько уж старше тебя.
Она пожала плечами, выказав таким образом свое презрение, и посмотрела на меня.
— Что здесь происходит?
— Кажется, мы действуем вашему супругу на нервы. Мы пришли в неудачное время.
Более спокойным голосом Таппинджер обратился к жене:
— Ничего, что касалось бы тебя, Бесс. Вопрос идет о подготовке текста, чтобы проверить одного человека в отношении его французского языка.
— И это все?
Она прикрыла дверь на кухню.
Таппинджер обратился к нам:
— Простите за то, что я повысил голос, у меня головная боль. — Он прижал руку к своему круглому лбу. — Я думаю, что смогу выполнить вашу просьбу. Я потратил вдвое больше энергии только на разговор об этом. Но мне непонятна спешка.
— Мартель собирается забрать с собой Джинни, и мы хотим помешать этому, — сказал Питер.
— Джинни? — Таппинджер выглядел сбитым с толку.
— Я думал, вы сказали ему о ней, — сказал я Питеру.
— Я говорил по телефону, но он не слушал. — Питер обернулся к Таппинджеру:
— Вы помните Вирджинию Фэблон, профессор?
— Конечно, помню. Она впутана в это дело?
— Весьма солидно. Она говорит, что собирается выйти замуж за Мартеля.
— А вы в нее сами влюблены, не так ли?
Питер покраснел.
— Да, но я делаю это не просто из-за своего эгоизма. Джинни не понимает, в какую яму она попадает.
— Вы говорили с ней об этом?
— Я пытался. Но она без ума от Мартеля. Он причина того, что она бросила учебу в прошлом месяце.
— В самом деле? Я думал, она больна. Так говорили в колледже.
— С ней нет ничего такого, — сказал Питер. — Виноват этот тип.
— А что она думает о его французском происхождении?
— Он ее абсолютно подчинил своей воле, — сказал Питер.
— Тогда он, возможно, действительно француз. Мисс Фэблон имеет приличное знание французского.
— Он может быть и французом, и шарлатаном, — сказал я. — Мы же только хотим выяснить, аристократ ли он на самом деле?
Впервые Таппинджер проявил интерес.
— Это вполне возможно. Давайте попробуем.
— Он сел за свой заваленный стол и взял в руки карандаш.
— Оставьте меня на десять минут, джентльмены.
— Мы вернулись в гостиную. Миссис Таппинджер тоже проследовала из кухни за нами, трехлетний малыш увязался за ней.
— Папаша успокоился? — спросила она меня голосом маленькой девочки, приятным, но каким-то искусственным.
— Думаю, да.
— Он пребывает в плохом настроении с прошлого года. Они отказались дать ему звание полного профессора. Для него это стало большим разочарованием. Он винит всех подряд. Особенно меня.
Она опять пожала плечами. На этот раз недовольство было в свой собственный адрес.
— Но, пожалуйста, — произнес в замешательстве Питер — Профессор Таппинджер уже извинился.
— Это хороший признак. Обычно он не извиняется. Особенно, когда дело касается его собственной семьи.
Она имела в виду в первую очередь себя. На самом деле она хотела поговорить о самой себе и хотела поговорить со мной.
Она прислонилась к дверному проему, боковой взгляд ее голубых глаз, ленивые движения ее губ говорили о том, что она была спящей красавицей, заключенной в придорожном доме неуравновешенным профессором, не преуспевшим в своей карьере.
Малыш продолжал крутиться возле нее, закручивая ее бумажную юбку между полных, круглых ног. — А вы — хорошенькая девушка, — сказал я, подумав, что Питер выступает здесь в роли дуэньи.
— Раньше я была лучше. Двенадцать лет назад, когда вышла замуж. — Она качнула бедрами, а затем, подхватив малыша, понесла его на кухню с таким видом, будто это было сущее Божье наказание.
Замужняя женщина с маленьким ребенком — такое угощение было не совсем для меня, но она меня заинтересовала. Я пригляделся к обстановке в гостиной. Она выглядела довольно неуютной и неряшливой, с изношенным ковром и поцарапанной кленовой мебелью, стенами, покрытыми вылинявшими обоями с постимпрессионистскими рисунками, отражавшими мечты о сверкающем идеальном мире.
Солнечный закат в окне соперничал по колориту с рисунками Ван Гога и Гогена. Солнце горело как огненный корабль на воде, медленно погружаясь в лазурную гладь океана, и скоро лишь красная дымка осталась в память о нем на ясном небе. Рыбацкий катер направлялся в гавань, черный и маленький на фоне безбрежного западного свода. За его блестящим, пенистым следом крутилось несколько чаек, похожих на затухающие искры.
— Меня беспокоит Джинни, — произнес Питер, стоящий около моего плеча.
Меня тоже беспокоила она, хотя я об этом промолчал. Внезапно та сцена, когда Мартель вытащил пистолет и направил его на Гарри Гендрикса, снова возникла у меня перед глазами, хотя в то время я не придал этому значения. Кроме того, сама идея проверить Мартеля на знание французского языка мне казалась теперь нелепой.
Рыжеволосый мальчишка лет одиннадцати вошел в переднюю дверь. Он не спеша прошел на кухню и сообщил матери, что идет к соседям смотреть телевизор.
— Нет, ты не пойдешь. — Визгливый материнский голос оказался совершенно другим, не таким, которым она разговаривала с мужем или со мной. — Ты останешься дома. Уже пора обедать.