— Думаю, это так.
   — Минуту назад, — сказал я, — вы упомянули о взятии на поруки миссис Фэблон.
   — Это происходило в далеком прошлом. Я помогал им обоим при случае. Я чувствовал в своем роде ответственность за Роя.
   Вера мотнула сердито головой:
   — Вы отдали ей дом.
   — Какой дом? — спросил я.
   Джемисон мне ответил:
   — Тот самый, в котором она живет, вернее, жила. Я по правде, не отдавал ей его. Она им пользовалась. В конце концов, она была добра к моему бедному сыну. Так же, как и Рой в свое время.
   — Он здорово вас нагрел?
   — На несколько тысяч. Могло быть и больше, но большая часть моего капитала содержалась в кредитных операциях. Рой отчаянно нуждался в деньгах в последние дни. Он играл на деньги, которых у него не было.
   — Играл с субъектом, которого звали Кетчел?
   — Да, это было его имя.
   — Вы знали Кетчела?
   — Никогда не встречал, но слышал о Нем. — От кого?
   — От Мариэтты. В течение десяти или одиннадцати дней, когда Рой пропадал, и прежде, чем всплыло его тело, Мариэтта очень много говорила о Кетчеле. Казалось, что она подозревает, что он убил Роя. Но у нее не было улик. Я разубедил ее идти в полицию. После того как факт самоубийства был установлен, она бросила эту затею.
   Вера снова нескладно заерзала и потянула Джемисона за руку, будто умершая женщина была ее соперницей:
   — Идите в кровать. Вы совсем сумасшедший, если сидите всю ночь напролет.
   Особая атмосфера благопристойности в доме улетучилась. Я встал, чтобы уйти. Вера взглянула на меня с облегчением.
   Джемисон сказал, не обращая на нее внимания:
   — Я тогда пришел к выводу, что Мариэтта имела свои фантазии об убийстве потому, что было тяжело смириться с мыслью о самоубийстве Роя. Вы же не думаете, что у нее все же что-то имелось?
   — Возможно, и было. Инспектор Ольсен утверждает, что Фэблон явно утонул в соленой воде. Это могло быть способом совершить убийство. Но я все же хотел бы поговорить с Кетчелом. Думаю, вам неизвестно, где его найти.
   — Не имею ни малейшего представления. Для меня это просто имя.
   Вера сверлила меня глазами, стараясь выставить меня. Полицейские еще находились в кухне. Мариэтту убрали. Не было и Питера. Большая комната приобрела вид мрачной казенной пустоты, так мне знакомой. Однажды я сам был полицейским, состоял в частях на Лонг-Бич.

Глава 17

   Я направился обратно к гавани по океанскому бульвару, к отелю «Брейкуотер», где намеревался провести остаток ночи. Один или оба из Гендриксов могли там объявиться, хотя я и не ожидал их.
   Я невольно притормозил, когда оказался около зарослей, где обитали бродяги. Хорошо, что я это сделал, иначе бы не заметил «кадиллак» Гарри. Он стоял на травянистой полосе на стороне океана уткнувшись в ствол пальмы. Налицо были следы аварии. Основание дерева хранило следы удара. Тяжелый бампер машины вдавился в радиатор, на ветровом стекле отложился отпечаток чьей-то головы. Я нашел несколько брызг крови на переднем сиденье.
   Кто бы ни взял и ни изуродовал машину, ключ для зажигания остался на месте. Я сделал то, что мне следовало бы сделать раньше: использовал ключи, чтобы открыть багажник.
   Там лежал Гарри спиной ко мне. Я просунул руку ему под голову и повернул его лицом. Он был жестоко избит. Пока он не издал стона, я думал, что он мертв. Я просунул руки под его ноги и плечи и, приподняв, вытащил его, положил на траву и осмотрелся, надеясь на помощь. Ветер завывал в сухих пальмовых кронах над головой. Не было видно ни одной человеческой души. Но я не хотел оставлять Гарри. Кто-то мог украсть его снова.
   Я пересек пляж, чтобы намочить водой платок, и промочил одну ногу. Гарри стонал, когда я обтирал ему лицо платком, но он не очнулся. Я поднял его веко и увидел только белок.
   Я подсчитал, что он находился в бессознательном состоянии в течение шести или семи часов. У меня уже не было сомнений, что кровь на каблуке Мартеля принадлежала Гарри. Я решил отвезти его в больницу. Я был уже на полпути к своей машине, когда патрульная машина с красным фонарем на крыше появилась в виду. Она остановилась, и из нее вышел полицейский.
   — Что вы здесь делаете?
   — Этот человек попал в аварию. Я собираюсь доставить его в больницу.
   — Это сделаем мы.
   Это был молодой офицер со срывающимся голосом. Он взял Гарри из моих рук и положил его не заднее сиденье своего автомобиля. Затем он повернулся ко мне с рукой на пистолете.
   — Мне кажется, его избили.
   — Да.
   — Дайте посмотреть ваши руки. Подойдите к свету.
   Я показал свои руки в луче фар. Второй полицейский сошел с шоферского места и подошел сзади.
   — Я не бил его, можете сами посмотреть.
   — А кто это сделал?
   — Не знаю. — Мне не хотелось затрагивать вопрос о Мартеле. — Я увидел разбитый автомобиль, открыл багажник, а там лежал он. Это его машина. Думаю, что ее украли.
   — Вы его знаете?
   — Слегка. Его зовут Гарри Гендрикс. Мы оба остановились в отеле «Брейкуотер». Можете найти меня там позднее, если понадоблюсь. Сейчас лучше было бы доставить его в больницу.
   — Не беспокойтесь, мы это сделаем.
   — В какой госпиталь?
   — Районный госпиталь, если только вы не заплатите за него. Благотворительный требует дневной залог. — Сколько это?
   — Двадцать долларов за место.
   Я дал ему двадцать долларов из денег Питера. Офицер сказал, что его имя Вард Расмуссен и он принесет мне квитанцию из госпиталя.
* * *
   Вестибюль отеля был пуст за исключением древнего привратника, спящего на кушетке. Я дотронулся до него. Он вздрогнул и позвал Марту.
   — Кто такая Марта?
   Он протер заспанные глаза.
   — Я знал девицу Марту. Я позвал Марту?
   — Ну да.
   — Наверно, она снилась мне. Я знал такую в «Красном обрыве». Марта Трют. Я родился и вырос в «Красном обрыве». Это было давно.
   Он прошел за стойку, зарегистрировал меня и дал ключи от комнаты 28. Электрические часы над его головой показывали пять минут четвертого.
   Я спросил старика, не возвращалась ли рыжеволосая женщина, миссис Гендрикс, в отель. Он не помнил. Я покинул его, и он продолжал трясти головой над воспоминаниями о Марте Трют.
   Я упал в кровать и не видел никаких снов. Ветер затих перед рассветом. Я услышал тишину и проснулся, не понимая, чего не хватает. Серый рассвет затуманивал окно. Я слышал плещущее море, перевернулся на другой бок и снова заснул.
   Разбудил телефон. Дежурный сказал, что меня спрашивает полицейский.
   Утро было в разгаре — без четверти восемь, по моим часам.
   Решил позвонить Эрику Мальковскому. Он оказался в студии.
   — Не спали всю ночь, Эрик?
   — Я встаю рано, и уже сделал несколько увеличенных снимков с того негатива. На них кое-что проступило, и я хотел бы вам показать.
   — Что это?
   — Посмотрите и сделайте свои выводы.
   — Вы можете привезти их ко мне в отель?
   Он сказал, что сможет.
   — Я буду либо в комнате 28, либо в кафе.
   Натянув одежду, я отправился в вестибюль. Молодой полицейский принес шляпу Гарри. Он вручил мне также квитанцию на двадцать долларов. — Мне не хотелось вас будить так рано, — сказал он, — но я ухожу с дежурства.
   — Уже время, я уже встал. Как Гарри?
   — Он выползет. Они переведут его в районный госпиталь, если вы не внесете за него деньги.
   — А есть ли смысл?
   — Это их бизнес. Я видел, как люди умирают на дороге между районным госпиталем и Благотворительным. Я не хочу сказать, что он обязательно умрет. Доктор сказал, что он будет в порядке.
   — Если по существу, то он мне не друг. — Его дружба вам уже стоит двадцать долларов. Если вы случайно навестите его в госпитале, не могли бы вы отдать ему шляпу. Я взял ее из машины, до того как рабочие оттащили машину на свалку. Это хорошая шляпа, и он захочет получить ее обратно.
   Он дал мне шляпу. Я не стал обращать его внимание, что на ней значится другое имя. Я гадал, кто такой Л.Спилмен и как она попала к Гарри.
   — Машина полностью изношена, — сказал Расмуссен. — Она не много стоит, но автоворы есть автоворы. По дороге мы наткнулись на трех подозреваемых. Они сами нам помогли. Один из них поранил голову во время аварии, и дружки привели его в пункт «Скорой помощи».
   — Это сборщики апельсинов?
   — Простите?
   — Один белый и два темнокожих собрата?
   — Вы видели их?
   — Я их видел. Что вы намерены с ними делать?
   — Все зависит, что они натворили. Я пока не решил. Если они захватили и заперли вашего друга в багажнике, а потом увезли его куда-то, по нашим законам это называется похищением.
   — Я не думаю, что им было известно, что он лежит в багажнике.
   — Тогда кто его так избил? Доктор сказал, что он получил хорошую взбучку, что его не просто били, а сбили с ног и добивали ногами.
   — Не удивляюсь.
   — У вам есть предположение, кто это сделал?
   — Да, но потребуется время для доказательства.
   Он сказал, что у него масса свободного времени, фактически весь день. Несмотря на его возражения, я заказал ему завтрак и с помощью яичницы с ветчиной и кофе перебросил на него какую-то часть дела Мартеля.
   Расмуссен внимательно слушал.
   — Вы думаете, что Мартель избил Гендрикса?
   — Голову даю на отсечение. Он поймал его тогда, когда Гендрикс шпионил за его домом, и избил его. Но нет смысла гадать. Гендрикс скажет нам обо всем, когда очнется.
   Расмуссен потягивал кофе и делал скорбное лицо.
   — Как машина Гендрикса оказалась внизу на бульваре?
   — Думаю, Мартель отогнал ее туда вместе с Гендриксом в багажнике. Он оставил ее там, где легче украсть. Бард Расмуссен посмотрел внимательно на меня поверх чашки. Его глаза светились как горелки Бунзена. С квадратной челюстью и пухлыми молодыми губами у него был какой-то фанатичный вид.
   — Кто такой этот Мартель? И почему Вирджиния Фэблон вышла за него замуж?
   — Это то дело, которым я занимаюсь. Мартель утверждает, что он состоятельный француз, у которого неприятности с французским правительством. Гендрикс говорит, что тот дешевый мошенник. Мартель, может быть, и мошенник, и я подозреваю, что он им и является, но он не дешевый. Он путешествует с сотней тысяч долларов наличными в «бентли» с самой красивой девушкой в городе.
   — Я знал Вирджинию в школе, — сказал Расмуссен. — Красавица. И у нее были большие способности. Она поступила в колледж шестнадцати лет. Она окончила школу на целый семестр раньше других в классе.
   — Вы, кажется, о ней помните многое.
   — Я когда-то ухлестывал за ней. Однажды набрался храбрости и попросил ее пойти со мной на танцы. Это было, когда я стал капитаном футбольной команды. Но она тогда дружила с Питером Джемисоном.
   Тень ревности легла ему на глаза. Он поднял свою стриженую голову, будто хотел стряхнуть воспоминания.
   — Забавно, что она все перевернула и вышла замуж за Мартеля. Вы думаете, что он приехал в город специально, чтобы жениться на ней?
   — Во всяком случае, это произошло. Я не знаю, каковы у него были первоначальные планы.
   — Откуда у него сотня тысяч долларов?
   — Он вложил их в форме вклада с оплатой в панамский банк «Новая Гранада». Это соответствует его утверждению, что его семейство имеет имущество в различных странах.
   Расмуссен наклонился через стол, отодвинул в сторону пустую чашку локтем.
   — Это соответствует особенно хорошо тому факту, что он мошенник. Масса преступных денег стекается в Панаму в связи с их банковскими законами.
   — Я знаю, потому-то я и упомянул об этом. Есть и еще одно обстоятельство. Женщина, которую застрелили прошлой ночью, мать Вирджинии Фэблон, получала средства из того же банка.
   — А какой доход?
   — Я не знаю. Вы можете узнать детали из ее местного банка, «Национального».
   — Я подтолкну это.
   Он вынул новенькую записную книжечку. Пока он делал скорописью свои записи, приехал Эрик Мальковский. Он привез снимки. Я представил их друг другу. Эрик вытащил увеличенные снимки из конверта и разложил их на столе. Они были размером шесть на восемь дюймов, свежие и четкие, будто были сделаны накануне. Я мог разглядеть каждую морщину на лице Кетчела. Хоть он улыбался, можно было заметить следы болезни, скрытые этой улыбкой. Морщины вокруг рта также свидетельствовали о недомогании. У него был вид человека, который сам проложил путь себе наверх или к тому, что он считал вершиной, но не получал от этого никакого удовлетворения.
   На увеличенной фотографии лицо Китти несколько изменило выражение. В нем можно было заметить легкую уверенность в себе, в том, что она из тех женщин, что способны делать кое-что получше, чем просто носить одежду. Но в той Китти, которую я видел прошлым вечером здесь, в отеле «Брейкуотер», эта уверенность, похоже, умерла и не оставила следа.
   — Вы сделали хорошую работу, Эрик. Эти снимки нам здорово помогут.
   — Спасибо. — Но ему чего-то еще хотелось от меня. Он перегнулся через стол и ткнул в снимок указательным пальцем. Посмотрите внимательно на человека на заднем плане, того, что держит поднос.
   Почти мгновенно я понял, что он имел в виду. За широкой улыбкой и пышными усами парня, обслуживавшего автобусы, я узнал помолодевший вариант Мартеля.
   — Он был простым официантом в клубе, — сказал Мальковский, — даже не официант, а состоял при автобусах. И я допускал, чтобы он измывался надо мной!
   Расмуссен вежливо произнес:
   — Можно мне посмотреть этот снимок?
   Я передал ему его, и он стал его рассматривать. С кофейником в руках к столику подошла официантка. Она предложила мне меню, заляпанное следами рук. Сама же она хранила на себе следы своих недавних деяний — и на любвеобильных губах, и в разочарованном взгляде, невымытых волосах и ленивой походке.
   — Вы хотите сделать заказ? — спросила она Эрика.
   — Я уже завтракал. Выпью кофе.
   Я тоже заказал кофе. Официантка увидела снимок передо мной, когда наливала кофе.
   — Я знаю эту девицу, — сказал она. — Она была здесь прошлой ночью.
   Она изменила цвет волос, правда?
   — А в какое время вчера?
   — Должно быть, до семи. В семь я ухожу. Она заказала куриные сандвичи, все с белым мясом.
   Она наклонилась и бесцеремонно спросила:
   — Она кинозвезда или какая-то знаменитость?
   — Почему вы думаете, что она кинозвезда?
   — Не знаю. Она была так одета и так выглядела. Она очень симпатичная женщина. — Почему-то она была возбуждена и приглушила свой голос: Простите, я не хотела быть надоедливой.
   — С этим все в порядке.
   Она отошла и потом казалась несколько разочарованной. Расмуссен сказал, когда официантка не могла слышать:
   — Забавно, конечно, но я также ее знаю.
   — Вполне возможно, она говорит, что выросла здесь, в городе, где-то в районе железнодорожных путей.
   — Ворд Расмуссен почесал свою стриженую голову:
   — Я совершенно уверен, что видел ее. Как ее имя?
   — Китти Гендрикс. Она жена, вернее, была женой Гарри Гендрикса, но они не живут вместе. Семь лет назад она жила с человеком, которого можно видеть здесь на снимке, — его имя Кетчел и, он, вероятно, жив до сих пор. Она накормила меня вымышленной басней о том, что была личным секретарем крупного бизнесмена, у которого Мартель похитил какие-то деньги. Но я не очень этому верю.
   Вард сделал несколько пометок.
   — Куда мы отправимся отсюда?
   — Вы уже втянулись в это дело? Правда?
   Он улыбался:
   — Это лучше, чем наказывать людей за переход в неположенном месте.
   Моя мечта — стать детективом. Кстати, можно я оставлю у себя экземпляр этого снимка?
   — Прошу вас. Запомните, сейчас она на семь лет старше и рыжая. Поручаю вам выяснить все о ее родственниках и ее местонахождении. Она наверняка знает гораздо больше того, что рассказала мне. Она может вывести нас на Кетчела.
   Он сложил снимок и сунул в записную книжку.
   — Я займусь этим немедленно.
   Перед уходом Вард записал адрес и телефон на листке в записной книжке. Он сказал, что живет с отцом, но скоро собирается жениться и переехать в другое место. Он дал мне вырванную страничку и вышел из кафе, заспешив куда-то еще. Парень мне очень понравился. Больше двадцати лет назад, когда я был новобранцем в отряде на Лонг-Бич, я испытывал то же, что он сейчас. Он впервые впрягся в это дело, и я надеюсь, что служебная сбруя не слишком глубоко врежется в его добропорядочность.

Глава 18

   Теннисный клуб закрыт до десяти часов, как сказал мне Эрик. Я застал Рето Столла, управляющего, в его коттедже, расположенном рядом с коттеджем миссис Бегшоу. На нем был голубой блайзер с золотыми пуговицами, что весьма соответствовало темной мебели его жилой комнаты. В ней отсутствовали личные вещи и чувствовался затхлый запах ладана.
   Столл приветствовал меня с официальной вежливостью. Он усадил меня в кресло, в котором сам, очевидно, читал утреннюю газету. Он беспрерывно потирал и массировал руки.
   — Ужасно, это убийство миссис Фэблон.
   — В газетах еще не давали информацию?
   — Нет. Миссис Бегшоу сказала мне. Старушки в Монтевисте имеют свои каналы связи, — добавил он с усмешкой. — Эта новость была для нас как удар среди ясного неба. Миссис Фэблон являлась одним из самых замечательных членов клуба. Кому понадобилась смерть такой очаровательной женщины?
   Я не сомневался, говорил он искренне, но в его голосе не было той теплоты, с которой говорят о женщинах.
   — Может быть, вы поможете мне, мистер Столл?
   Я показал ему несколько увеличенных снимков. — Вы знаете этих людей?
   Он поднес снимки к скользящей стеклянной двери, открывающейся во дворик. Его серые глаза сузились, рот пренебрежительно искривился.
   — Да, они находились здесь в качестве гостей несколько лет назад. По правде говоря, я не хотел их пускать. Это были люди не нашего круга. Но доктор Сильвестр поднял шум из-за них.
   — Почему?
   — Мужчина был его пациентом и, очевидно, очень нужным человеком.
   — Он рассказывал что-нибудь о нем?
   — Не было необходимости. Я узнал этот тип. Они жители Палм-Спринга или Лас-Вегаса, но не отсюда. — Он сморщил лицо, как от боли, и хлопнул себя по лбу:
   — Я должен вспомнить его имя.
   — Кетчел.
   — Да, именно так. Я поселил его и женщину в коттедж рядом с собой. Чтобы они были у меня на виду.
   — Вы что, наблюдали за ними?
   — Они вели себя лучше, чем я ожидал. Не было диких пьяных вечеринок, лишнего шума, ничего подобного.
   — Полагаю, они много часов занимались карточной игрой.
   — О!
   — Рой Фэблон принимал в этом участие?
   Столл смотрел мимо меня. Он почувствовал, что может разразиться скандал.
   — Откуда вы это знаете?
   — От миссис Фэблон.
   — Тогда можете считать, что это верно. Сам не помню.
   — Не надо, Рето. Вы подсоединены к информационной системе Монтевисты, и вы должны были слышать, что Фэблон проиграл кучу денег Кетчелу. Миссис Фэблон обвинила его в смерти мужа.
   Тень раздражения набежала на его лицо.
   — Теннисный клуб за это не несет ответственности.
   — Вы находились в клубе в ту ночь, когда исчез Фэблон?
   — Нет, меня не было. Я не могу дежурить все двадцать четыре часа.
   Он посмотрел на часы. Стрелки приближались к десяти. Он уже хотел закончить нашу беседу.
   — Посмотрите еще вот этот снимок. Вы узнаете молодого человека в белом пиджаке?
   Он поднес снимок к свету.
   — Смутно припоминаю. Кажется, он находился здесь пару недель, — сказал он и добавил, глубоко вздохнув:
   — Похоже, что это Мартель.
   — Я совершенно уверен, что это он. Что он здесь делает? Помогает по ремонту автобусов?
   Он сделал беспомощный жест руками, как бы обнимая и прошлое, и настоящее, и неясное будущее. Он сел.
   — Не имею представления. Насколько помню, он был временным помощником, выполняющим больше работы по уборке. В разгар сезона я использовал иногда этих ребят на уборке коттеджей.
   — Откуда вы их набирали?
   — В Агентстве по найму работников. Они же представители неквалифицированной рабочей силы. Мы готовим их. Некоторых нанимаем в Бюро по трудоустройству при колледже. Я не помню, где мы нанимали этого.
   Он снова посмотрел на снимок, затем помахал им.
   — Я могу посмотреть в записях.
   — Будьте добры. Это, возможно, самое важное, что вы сделаете в этом году.
   Он запер дверь своего коттеджа и провел меня сквозь ворота на территорию бассейна. Вода, не потревоженная купальщиками, лежала как глыба зеленого стекла в солнечных лучах. Мы обошли вокруг и подошли к кабинету Столла. Он оставил меня восседать за своим столом, а сам ушел в комнату архива.
   Он появился через пять минут с карточкой в руках:
   — Я совершенно уверен, что это то, что нам нужно: если я могу доверять своей памяти. Но его имя не Мартель.
* * *
   Его настоящее имя было Фелиц Сервантес. Его взяли через колледж, и он работал неполный день. После обеда и по вечерам за один доллар двадцать пять центов в час. Он работал недолго — с 14 по 30 сентября 1959 года.
   — Его уволили?
   — Он сам ушел. По записи, он уволился 30 сентября, не забрав двухдневный заработок.
   — Это уже любопытно. Рой Фэблон исчез 29 сентября, Фелиц Сервантес уволился 30 сентября, Кетчел выехал 1 октября.
   — И вы связываете все три события воедино, — сказал он.
   — Трудно этого не заметить.
   Я воспользовался телефоном Столла, чтобы назначить на одиннадцать часов встречу с главой Бюро по трудоустройству — человеком по имени Марин.
   Я попросил его собрать всю информацию о Фелице Сервантесе.
   Когда я находился в клубе, я зашел к миссис Бегшоу. Нехотя, но она дала адрес своих друзей в Джорджтауне, Плимсонов, которых якобы знает Мартель.
   Я послал письмо воздушной почтой с вложением фото Мартеля человеку по имени Ральф Кристман, который содержит сыскное агентство в Вашингтоне. Я просил Кристмана опросить лично Плимсонов и сообщить результаты по телефону моему агентству в Голливуде. Мне они понадобятся, возможно, завтра, если мои предположения верны.

Глава 19

   Колледж находился в районе, который еще недавно считался сельской местностью. На оголенных холмах, окружающих его, сохранились остатки апельсиновых рощ, ранее сплошным зеленым ковром покрывавших всю местность. На самой территории колледжа росли в основном пальмы, и казалось, будто их привезли сюда и высадили уже совсем выросшими. Студенты производили такое же впечатление.
   Один из них, молодой и заросший бородой, похожий на Тулуз-Латрека, подсказал мне, как найти контору мистера Мартина. Вход в нее находился за бетонным экраном сбоку от административного корпуса, составлявшего вместе с другими зданиями просторный овал, окружающий открытый центр колледжа.
   Я вступил из яркого царства солнечного света в холодное сияние флюоресцирующих ламп. Молодая женщина подошла к стойке и сказала, что мистер Мартин ожидает меня.
   Он был лысым мужчиной в рубашке с рукавами и пристальным взглядом продавца. Отделанные деревом стены его заведения казались холодными и безличными, и он казался здесь совсем не на месте.
   — Приятная контора, — сказал я, когда мы пожали руки.
   — Не могу к ней привыкнуть. Просто забавно. В августе будет уже пять лет, как я работаю здесь, но я все еще испытываю ностальгию по тому казарменному сооружению, в котором мы начинали работать. Но простите, вас не интересует прошлая история.
   — Я погружен в прошлое Фелица Сервантеса.
   — Правильно. Это то самое имя. Фелиц значит «счастливый», вы знаете. Счастливый Сервантес. Так будем надеяться на это. Я не помню его лично, он не долго работал с нами, но я достал данные о нем. — Он открыл картонную папку на столе. — Что вы хотите знать о счастливом Сервантесе?
   — Все, что у вас есть.
   — Это не много. Скажите, почему мистер Столл интересуется им?
   — Он вернулся в город пару месяцев назад под вымышленным именем. — Он что-нибудь натворил?
   — Его разыскивают по подозрению в нападении, — ответил я спокойно. Мы пытаемся установить его настоящее имя.
   — Я рад сотрудничать с мистером Столлом, он пользуется услугами многих наших парней. Но я не могу быть вам очень полезен. Сервантес, может быть, так же вымышленное имя.
   — Разве ваши студенты не представляют подлинные документы об образовании, свидетельство о рождении и другие, прежде чем вы их зачислите?
   — Предполагается, что они обязаны их представлять. Но Сервантес не представлял их. — Мартин листал бумажки из папки. — Здесь есть памятка, где он претендует на то, что является студентом из латиноамериканского государства, поступившим в порядке перевода.
   Мы приняли его временно при условии, что он представит документы к первому октября. Но к тому времени он уже ушел от нас, и даже, если его документы пришли, мы отправили их обратно.
   — А куда он уехал?
   Мартин пожал плечами, втянув лысую голову, как черепаха, в плечи.
   — Мы не следим за судьбой наших выбывших, по сути дела, он никогда и не был нашим студентом.
   Он не представил документов. Мартин, таким образом, считал, что его просто не существовало.
   — Вы можете попытаться узнать его прежний адрес, если его он оставил.
   Но это уже у миссис Грэнтам. Прибрежное шоссе, 148. Она сдает квартиры студентам.
   Я сделал пометку об адресе.
   — На каком факультете занимался Сервантес?
   — У меня не записано. Он был здесь недостаточно времени, чтобы участвовать в экзаменах. Нас это не интересует. Можете справиться в деканате, если это важно. Деканат в этом же здании.