Страница:
Когда "Фетида" готовилась отплывать назад в Лахайну, Эбнера ждало еще одно потрясение. Он увидел, что в его каюте уже успели обосноваться сам доктор Уиппл, его жена Аман -да и двое сыновей.
Мне помнится, тебе было велено отплыть на Кауи, - за метил Эбнер.
Куда они меня направили, и куда я поплыву - это два со вершенно разных места, - просто ответил Уиппл. Правда, пре подобный Хейл сразу же успокоился: у Уипплов не было при себе багажа, и поэтому Эбнер решил, что семейство решило по пути навестить какой-нибудь из островов, например, Ланаи или Молокаи. Однако когда бриг миновал эти порты, семья Уипплов по-прежнему находилась на борту "Фетиды". У само го пирса Лахайны Джон схватил Эбнера за руку и попросил:
Не торопись уходить. Я хочу, чтобы ты стал свидетелем того, что сейчас должно произойти. А вот и Иеруша! Я хочу, чтобы она тоже подошла к нам, чтобы потом не было противо речивых пересудов по поводу того, что я собираюсь сделать.
Прихватив с собой жену и детей, Джон повел чету Хейлов к магазину Джандерса и бодрым голосом обратился к владельцу:
Капитан, я прибыл сюда, чтобы полностью отдать себя в ваше распоряжение. Теперь моя судьба зависит от вас.
Что вы хотите этим сказать? - подозрительно спросил Джандерс.
У вас здесь очень большой бизнес, капитан. С каждым годом в Лахайну приплывает все большее количество кито бойных судов. Вам потребуется помощник и партнер. И вот я предлагаю себя в качестве этого партнера.
Вы покидаете миссию?
Совершенно верно.
Это из-за Хьюлетта?
Да, в основном. Но есть и другие причины. Я почему-то привык считать, что люди за свою работу должны получать денежное вознаграждение. Причем справедливое. - Он потя нул ткань своих поношенных, не по размеру мешковатых брюк, потом указал на платье Аманды и заметил: - Я устал каждый год приезжать в Гонолулу за тем, чтобы заглянуть в мешок с обносками и посмотреть, какую же ненужную дрянь на этот раз швырнули мне в лицо из Бостона. Я хочу работать на себя, получать зарплату и покупать то, что мне нравится.
И Аманда полностью согласна с вашим решением? - поинтересовался капитан.
-Да.
Это так, Аманда?
Я люблю Господа, - ответила женщина, - и служить ему доставляет мне радость и удовольствие. Но, кроме того, я люблю порядок и достаток в доме, и с тем, что сказал мой муж, я полностью согласна.
А у вас есть какой-нибудь капитал, чтобы вложить его в наше предприятие? - без особой надежды в голосе поинтере совался Джандерс.
Моя семья явилась к вам без какого-либо нажитого иму щества, - ответил красавец-доктор, которому в то время ис полнилось двадцать девять лет. Все, что у нас есть - это одежда, которую мы выбрали себе среди обносков. У меня нет с собой ни лекарств, ни инструментов и никакого багажа. Де нег, конечно же, тоже. Но зато у меня имеются знания, каса ющиеся этих островов, да такие, которыми не обладает никто другой на всей земле. Вот это я и могу вам предложить.
Вы говорите на гавайском?
Свободно.
Джандерс подумал еще несколько секунд, а затем протянул доктору свою грубоватую руку:
Сынок, отныне ты мой партнер. Кстати, я отметил тебя еще на "Фетиде", когда любознательность заставляла тебя за давать массу вопросов.
У меня будет только еще одна просьба, капитан, - доба вил Уиппл. - Я хотел бы занять у вас некоторую сумму де нег... прямо сейчас...
Я обеспечу тебя и твою семью и питанием, и жильем.
Мне понадобятся эти деньги, чтобы приобрести свой соб ственный набор необходимых медицинских инструментов и лекарства, какими пользуется любой врач. Все консультации и медицинская помощь для каждого будут бесплатными. Я все же остаюсь слугой Господа и готов служить ему, но только так, как это понимаю я сам, а не кто-то другой.
К концу недели Уипплы переехали в небольшую травяную хижину, которую вместе с большим участком земли предоставил доктору Келоло. Взамен этого он попросил Джона следить за здоровьем Маламы, поскольку ее старания по принятию новых законов вытянули из женщины немало сил. И уже в начале следующей недели на пыльной городской улице появилась первая вывеска, которая впоследствии станет одной из самых известных во всем государстве: "Джандерс и Уиппл".
* * *
После неприятной поездки в Гонолулу, где на собрании и Авраам Хьюлетт, и Джон Уиппл бросили вызов миссионерскому комитету, Эбнер Хейл серьезно встревожился. Он и раньше подозревал, какую опасность таит близкий контакт с местным населением, теперь же эти подозрения подтвердились. Испытывая самый настоящий страх перед гавайскими дикарями, Эбнер выстроил высокую стену вокруг всего своего участка, оставив лишь запасную калитку в задней части двора, через которую Иеруша могла бы проникать в свой класс для девочек и вести занятия. Кстати, проводились они в открытом помещении, похожем на сарай, расположенном в тени деревьев коу. В самом доме Эбнера было запрещено произносить даже слово на гавайском. Никакие служанки не допускались в это святилище, если они не могли говорить по-английски. А если к Эбнеру приходила делегация туземцев, он не забывал крепко прикрывать дверь, где находились дети, а сам уводил гавайцев в другое помещение, "комнату для туземцев", как ее называл сам преподобный Хейл. И тогда он был уверен в том, что дети никоим образом не смогут услышать этот языческий говор.
- Мы не должны следовать путям язычников! - постоян но напоминал Эбнер членами своей семьи. Да, именно то, что говорил в Гонолулу о миссионерах Авраам Хьюлетт, в полной мере относилось к Хейлу. Он любил гавайцев и одновременно
презирал их. Поэтому Эбнер не слишком обрадовался, когда однажды вечером к нему зашел Келоло. Священнику пришлось вставать, закрывать дверь в детскую комнату, чтобы они - упаси Бог! - не услышали гавайского языка.
Что вам угодно? - нетерпеливо спросил Эбнер.
Не так давно в церкви, - начал Келоло на гавайском, - я слышал, как Кеоки читал очень интересное место из Биб лии. Там рассказывалось о том, как один мужчина родил дру гого мужчину, а тот - еще одного мужчину. Говоря это, Келоло просто-таки сиял от радости, словно до сих пор по мнил этот отрывок из Библии, который почему-то больше все го нравился и другим гавайцам. "Рожающие" - так они на зывали его между собой.
Эбнера давно интересовало это странное пристрастие именно к данной главе из Книги Паралипоменон, тем более, он чувствовал, что гавайцам не может быть понятен этот текст.
-Чем же вам так полюбилась эта глава? - попробовал он выяснить истину сейчас.
Келоло смутился и принялся оглядываться, чтобы удостовериться в том, что их никто не подслушивает. Затем, совершенно неожиданно, он робко признался:
В Библии очень много таких мест, которые мы совер шенно не понимаем. Это и не удивительно: откуда нам про все знать? Мы не знакомы со многими вещами, которые уже ста ли привычными для белых людей. Но когда мы слышим "Ро жающих", для наших ушей это слаще любой музыки, Макуа Хейл, эта история звучит так же, как и наши родовые сказа ния. И в этот момент мы начинаем чувствовать, будто мы са ми тоже являемся частью Библии.
Что значит "родовые сказания"? - не понял Эбнер.
Вот именно в связи с этим вопросом я и пришел к вам. Я вижу, что вы очень заняты работой и переводите Библию на наш язык, и все мы высоко ценим ваш труд. Малама и я подумали вот о чем. Прежде чем она умрет... Да-да, Макуа Хейл, она очень плохо себя чувствует. Мы подумали о том, не могли бы вы записать нашу родовую историю на англий ском языке? Мы ведь с ней брат и сестра, как вам известно.
Да, известно, - пробубнил Эбнер.
И я последний из тех, кто знает и помнит историю пле мени, - заявил Келоло. - В то время, когда Кеоки должен был учить ее, он занимался другим важным делом - изучал
Бога. Теперь он уже вырос и не сможет запомнить все то, чему когда-то учили меня, готовя в кахуны.
Эбнер был человеком ученым, и поэтому сразу понял, какую научную ценность могут иметь любые легенды и повествования старых времен. Поэтому он сразу же ухватился за предложенную вождем идею и поинтересовался:
Как же звучит эта семейная история, Келоло?
Я хочу, чтобы вы записали ее так, словно ее рассказыва ет Кеоки. Я это делаю для него, чтобы он узнал, от кого проис ходит, и был знаком со всеми своими предками.
Но скажите хотя бы, как она начинается? - не отступал миссионер.
В травяной хижине было темно. Единственная лампа, заправленная китовым жиром и раскачивающаяся от легкого ветерка, не давала достаточно света. Тени перемещались по комнате, а Келоло, усевшись на полу и скрестив ноги, начал:
-Меня зовут Кеоки. Я сын Келоло, а тот пришел на Мауи вместе с великим Камехамеха; а тот был сыном Канакоа, ко роля Кона, плававшего на Кауаи; а тот был сыном Келоло, ко роля Коны, который погиб при извержении вулкана; а тот был сыном Келоло, короля Коны, который похитил Кекелаа- лии из Оаху; а тот был сыном...
После того как Эбнер некоторое время слушал эту увлекательную родословную, его любознательность ученого превозмогла скуку, возникшую с самого начала этого повествования. К тому же ему сразу показалось, что все было выдумано и не имеет отношения к реальной человеческой истории.
Как же вам удалось запомнить все это генеалогическое древо? - изумился Хейл.
Алии, который не знает своих предков, даже не может надеяться завоевать какое-либо высокое положение у нас на Гавайях, - пояснил вождь. Мне понадобилось три года для того, чтобы запомнить все имена и все ветви моей родослов ной. А ведь короли Коны, как вам, может быть, известно, про изошли от...
Скажите, эти предки, они существовали на самом деле или просто были придуманы? - напрямую спросил Эбнер.
Такой вопрос изумил Келоло:
-Придуманы, Макуа Хейл? Вся наша жизнь состоит в этом. Почему, как вы думаете, Малама стала Алии Нуи? Пото му что она может проследить своих предков до второго каноэ,
на котором наше племя приплыло на Гавайи. Ее далекой прародительницей была сама верховная жрица Малама, которая и прибыла сюда на том втором каноэ. Мое имя имеет очень глубокие корни и восходит к тем временам, когда на самом первом каноэ из Бора-Бора приехал мой предок, который был верховным жрецом того самого каноэ. Меня зовут так же, как и его - Келоло.
Эбнер едва сдержал улыбку. Этот безграмотный вождь, сидящий перед ним, пытался связать свою родословную с каким-то мифическим событием, которое происходило, может быть, десятью веками раньше, если вообще имело место. Эбнер подумал о своей собственной семье, оставшейся в Мальборо. Его мать знала, когда ее предки прибыли в Бостон, но никто уже не помнил, откуда появились сами Хейлы. А вот здесь имелся человек, который даже не умел писать, но зато заявлял...
Вы говорите, что помните даже те каноэ, в которых при плыли сюда люди вашего племени?
Конечно! Тем более, что это было одно и то же каноэ.
Откуда вы можете об этом знать? - резко спросил Эбнер.
В нашей семье всегда знали название того корабля. Это было каноэ по имени "Ждущий Западного Ветра". Келоло правил им, Канакоа был королем, Па главным гребцом по одну сторону, а Мало - по другую. Звездочетом был тогда Ку- пуна, а жена Келоло Келани тоже находилась на борту. Каноэ имело в длину восемьдесят футов, если считать по вашим мер кам, а путешествие занимало тридцать дней. Мы всегда знали такие вещи о том каноэ.
Вы имеете в виду каноэ, похожее на те маленькие лодки, что стоят у пирса? И сколько же людей вы упомянули? Семь или восемь? Если им пришлось плыть в таком каноэ? - прене брежительно начал закидывать вопросами вождя миссионер.
Это было двухкорпусное каноэ, Макуа Хейл, и в нем на ходилось не восемь человек, а пятьдесят восемь.
Эбнер был ошеломлен. Но снова в нем пробудился историк, и ему стало интересно послушать еще какие-нибудь мифы этого странного народа.
И откуда же прибыло то каноэ?
С Бора-Бора, - спокойно ответил Келоло.
Ну, да, вы мне уже как-то говорили. Где это?
Возле Таити, - так же просто пояснил вождь.
Значит, люди вашего племени приплыли на каноэ с Та ити, - Эбнер не стал продолжать, а только сказал: - Наде юсь, на этом и заканчивается семейная история?
О, нет! - с гордостью воскликнул Келоло. - Я не рас сказал вам даже половины.
Этого Эбнер вынести уже не мог, и поэтому перестал называть рассказ вождя "семейной историей". Он решил, что выслушивает один из типичных гавайских мифов, поэтому резко произнес:
-Я обязательно все это запишу для вас, Келоло. Мне бы очень хотелось узнать всю историю до конца. - Он поправил качающуюся лампу, взял несколько свежих листов бумаги и решил на пару вечеров отложить перевод Библии. Теперь начинайте рассказывать, но только очень медленно, - преду предил он. - И постарайтесь ничего не пропускать.
В полутемной комнате Келоло начал нараспев:
То было время рожденья большого вождя, В то время храбрые увидели свет, Сначала слабый, как рождающаяся луна. Это было в древние времена, Когда на небе светили Семь Очей.
Великий бог Кейн вошел в богиню Ваиололи,
И родились потомки света, предвестники людей.
Акиаки, который вынул из моря острова,
И нежная Лаилаи, создательница птиц и цветов.
А вечером долгого дня Акиаки познал сестру свою,
И родился человек, предвестник славы и войн...
И пока Келоло речитативом кратко рассказывал об исто рии своего народа, маленькая комнатка словно наполнилась звуками мелких битв и великих сражений. Здесь, в этой лачу ге, сейчас рождались боги, смелые воины похищали краси вых женщин, и раздавались взрывы вулканов. Мужчины в желтых накидках, с копьями, вышагивали от одного потока лавы до другого. Королевы сражались за права своих детей, и храбрецы погибали в штормах. Через некоторое время Эбнер поддался очаровывающему влиянию рассказа, он влился в эти придуманные мифические события, и когда Келоло и Ма лама на каноэ "Ждущий Западного Ветра" совершали свое
второе путешествие от Бора-Бора до Гавайев, маленький миссионер словно сам пережил все опасности этого смелого предприятия. А Келоло, сидя в полумраке, запел то, что подразумевалось как древняя песнь, которая должна была указывать направление во время этого сказочного путешествия:
Жди западного ветра, жди западного ветра, И в темноте плыви к Нуку Хива, Там найди неподвижную звезду, Держи курс на нее, держи курс на нее, Пусть глаза твои устали от жары.
Но как только Эбнер был готов воспринять часть этого повествования как правду, в рассказе немедленно начинались фантастические до смешного события. Чего стоило упоминание начала путешествия от Бора-Бора. Келоло заявил, что каноэ выходило в океан, когда был сильный шторм, и волны достигали в высоту сорока футов.
-Представить себе только: гавайское каноэ отправляется в открытое море во время урагана! - смеясь, делился Эбнер с Ие- рушей наиболее невероятными местами из рассказа Келоло. - Нет, ты только послушай! Здесь перечислено более сорока поко лений якобы существовавших исторических личностей. Даже если отдать каждому поколению двадцать лет, и это еще очень скромно, то выходит, что Келоло пытается мне доказать, что знает историю своих предков на протяжении более чем восьми сот лет! Он говорит, что именно тогда его предки достигли этих островов, а потом еще совершили второе путешествие, отпра вившись на каноэ за новым грузом. Это непостижимо!
Когда Келоло закончил рассказ о своем генеалогическом древе - а оно, в общем, включало в себя поколений, - Эбнер предусмотрительно сделал копию и для себя. Он назвал это произведение "примитивной фантастической поэмой" и отослал ее в Йельский колледж, где она стала основой всех последующих записей гавайской мифологии. Особенно понравился ученым исследователям эпизод, где описывался конфликт между богом Бора-Бора Кейном и богом Гавайки Коро. Сам Эбнер был невысокого мнения о своем труде, и когда он вызвал к себе Кеоки, чтобы вручить ему написанное, то снисходительно заметил:
-Твой отец заявил, будто это и есть история вашего пле мени.
Все верно, - рассердился Кеоки.
Ты только посмотри, Кеоки! Тут описано более ста двад цати пяти поколений людей! Да никто не в состоянии запом нить...
Кахуны в состоянии, - упорствовал юноша.
Ты произнес это так, словно защищаешь кахун, - на сторожился Эбнер.
В том, что они помнят историю рода, я готов им пове рить, - ответил Кеоки.
Но это же просто смешно, это выдумка, фантазия. - И Эб нер презрительно шлепнул ладонью по рукописи.
Это наша книга, - заявил Кеоки, прижимая листки к своей груди. Библия - ваша книга, а эти воспоминания - наша.
Как ты смеешь, ты, человек, который позволил себе да же спросить меня, когда его посвятят в духовный сан?!
Почему же так получается, преподобный Хейл, что мы должны всегда смеяться над своей книгой и обязательно ува жать и почитать вашу?
Потому что моя Книга, как ты ее неправильно назвал, является божественным словом самого Господа, а твоя пред ставляет собой сборник выдумок.
Неужели "Рожающие" более близки к правде, нежели воспоминания кахун? бросил вызов Кеоки.
Близки к правде? - чуть не задохнулся Эбнер. Он почув ствовал, как начинает кипятиться. - Одна книга представляет собой божественное откровение Слова самого Создателя. Дру гая ... - Он скорчил презрительную мину и закончил: - Госпо ди Всемогущий! Да неужели ты можешь даже сравнивать их?!
Мне кажется, что в Ветхом Завете очень много всячес ких сказаний, которые тоже являются только лишь вымыс лом кахун, и не более того, уверенно произнес Кеоки. За тем, чтобы хотя бы немного отомстить Эбнеру за его высоко мерие, он добавил: - Скажите мне честно, преподобный Хейл, неужели вы сами не считаете, что Иезекиль по своей сущности был почти что кахуна?
Тебе лучше сейчас уйти, - ледяным тоном бросил Эбнер, но тут же почувствовал себя неловко оттого, что напрасно так рассердил юношу. Поэтому он положил руку на плечо Кеоки и указал на каноэ, стоявшее у берега. Послушай, - тихо начал он доказывать свою правоту, - конечно же, ты понимаешь, что
такая лодка не в состоянии вместить пятьдесят восемь человек и совершить путешествие с ними в течение тридцати дней, да еще с Таити!
Кеоки сделал шаг в сторону, чтобы ему стало видно серебристую воду пролива между островом Ланаи и Кахоолаве, ведущего на юг.
Преподобный Хейл, вы не помните, как называется вот тот пролив?
Кажется, Кеала-и-каики, - отозвался священник.
А вы не слышали названия мыса на Кахоолаве?
Нет.
Оно звучит так же: мыс Кеала-и-каики. Как вы думаете, что означают эти слова?
Ну... - задумался Эбнер. - "Ке" - просто артикль, "ала" означает "дорога, путь", "и" указывает направление, например, как предлоги "к" или "на". Что же такое "каики", мне неведомо.
Но вы знаете, что мы сейчас произносим, как "к", раньше звучало, как "т". Что же тогда должно означать слово "каики"?
Против своей воли Эбнер подставил нужные буквы в современное "каики".
Таити, - прошептал он. - Путь на Таити.
Да, - подтвердил Кеоки. - Если вы поплывете из Ла- хайны, минуете пролив Кеала-и-каики, и направитесь от мы са Кеала-и-каики, то попадете на Таити. Мои предки часто ис пользовали этот путь и плавали туда. В каноэ. Сказав это, гордый молодой человек удалился.
Но Эбнер не собирался принимать на веру подобные заяв ления, и, опросив множество местных жителей, с удовлетво рением для себя выяснил, что слово "каики" означает вовсе не Таити, а любое очень далекое место. Тогда к своей рукопи си, отправленной в Йельский колледж, он составил припис ку: "Название "Кеала-и-каики" может быть переведено и как "дорога в дальние края"". А вскоре, как бы в подтверждение того, что Эбнер все-таки оказался прав, капитан купленного Келоло брига "Фетида" сильно напился и провалялся в своей каюте весь день во время сильного шторма. В результате это го корабль, испытанный ветеран многих морей, налетел на скалы близ Лахайны, где и остался гнить на долгие годы. Его останки явились самым настоящим доказательством того, что гавайцы не могут справиться с судном даже в своих собст
венных водах, не говоря уже о неизведанных далеких морях и океанах.
* * *
Пока Эбнер сочинял письмо в Гонолулу, в котором подробно излагал странное поведение своего помощника Кеоки Ка-накоа и просил Совет перевести молодого человека на менее значительную должность, тихое спокойное утро взбудоражила весть, которая впоследствии стала для Лахайны настоящей катастрофой. К классу Иеруши подбежала старшая дочь Пу-пали и завизжала во весь голос:
-Илики! Илики! Он здесь! "Карфагенянин" !
И прежде чем перепуганная звонким криком девушки Ие-руша смогла каким-то образом вмешаться, ясноглазая красавица перепрыгнула через скамейку и унеслась прочь вместе со своей сестрой. Вдвоем они тут же поплыли к изящному китобойному судну с темными бортами и белой полосой во всю длину, где девушек, обнаженных и блестящих от воды, тут же принял в шлюпку капитан. Затем он проводил сестер в свою каюту, откуда немедленно подал команду первому помощнику:
-Мистер Уилсон! Не беспокойте меня ни под каким пред логом до завтрашнего утра. Даже обедать не зовите.
Однако его все же побеспокоили. Келоло отрядил троих полицейских, чтобы они забрали с корабля девушек и заключили их в тюрьму. Но когда стражи порядка появились на судне, их встретил на корме Уилсон, приказав немедленно убираться.
Мы пришли за женщинами, - объяснили офицеры.
Сейчас я вам все кости переломаю! - угрожающе зары чал мистер Уилсон, но в эту секунду один из полицейских смело двинулся вперед и, выставив перед собой локти, не брежно отпихнул первого помощника в сторону и направился к люку. Мистер Уилсон на какое-то время потерял равнове сие, но все же удержался и хотел прыгнуть на обидчика, но второй полицейский успел перехватить его и крепко сжать в руках. Это послужило сигналом для всеобщей драки, в кото рой, правда, очень скоро начали побеждать полицейские, по тому что почти вся команда в это время находилась на берегу.
Что за чертовщина тут происходит? - раздался рев с нижней палубы, и сразу же после этого гибкий, высокий и мускулистый капитан одним прыжком одолел трап и возник
перед дерущимися. Из одежды на капитане Хоксуорте были только плотно облегающие штаны, популярные у моряков. Быстро оценив ситуацию, он наклонил голову и бросился на первого полицейского с воинственным кличем:
-Побросать их всех за борт!
Старший из полицейских, увидев несущегося на него Хок-суорта, грациозно уклонился в сторону, пропуская капитана мимо себя, и, взмахнув правой рукой, обрушил сильный удар на шею нападавшего. Совершив по инерции короткий полет, капитан грохнулся на палубу, разбив нижнюю губу о собственные зубы. Хоксуорт отер тыльной стороной ладони рот и, увидев на ней кровь, еще с колен зловеще возопил:
-Ах, так?! Ну, ладно!
Поднявшись на ноги, капитан пошаркал подошвами по палубе, убеждаясь в устойчивости, и осторожно двинулся к ударившему его полицейскому. Сделав обманный финт вправо, он со змеиной гибкостью вывернул корпус влево и отправил свой мощный кулак в лицо островитянина. Голова последнего откинулась назад, а Хоксуорт, вжав голову в плечи, как таран, ударил полицейского в живот. Не ожидавший ничего подобного гаваец покачнулся и свалился на палубу, после чего капитан принялся пинать его ногами в лицо. Однако, ощутив боль в босых ступнях и вспомнив, что он не обут, Хоксуорт подхватил свайку для швартовки и начал избивать полицейского уже ей, нанося удары по голове и в пах, пока гаваец не лишился чувств. Не обращая ни на что внимания, Хоксуорт продолжал молотить лежащего, когда шум с другой стороны палубы привлек его внимание.
Размахивая своим грозным оружием, он бросился на помощь мистеру Уилсону, которому приходилось туго в схватке с рослым полицейским. Изо всей силы капитан обрушил свайку на голову противника своего помощника. Огромный островитянин тут же растянулся на палубе, а Хоксуорт машинально пнул его ногой в лицо и атаковал третьего офицера. Но тот, уже насмотревшись на то, что капитан сделал с его товарищами, благоразумно покинул поле сражения, выпрыгнув за борт. Точно рассчитанным броском, Хоксуорт метнул свайку в голову вынырнувшего полицейского и раскроил ему лоб. Тот тут же исчез под водой, оставив на поверхности расплывающееся кровавое пятно. Один из матросов закричал:
-Он тонет!
-И пусть эта скотина идет ко дну! - прорычал Хоксуорт. - А эти свиньи пусть составят ему компанию.
В одиночку подняв лежащего полицейского, который до сих пор пребывал без сознания, капитан напрягся и одним могучим движением отправил тело несчастного вслед за первым офицером. Тот к этому времени уже вынырнул на поверхность и изумленно озирался вокруг. Он сделал это как раз вовремя, чтобы помочь своему товарищу удержаться на воде.
Тогда Хоксуорт решил заняться третьим островитянином. Ухватив его на пару с Уилсоном за руки и за ноги, они раскачали жертву и по счету "раз-два-три" собирались бросить в воду. Однако рука полицейского была вымазана кровью, и потому на счет "три", когда Хоксуорт уже перебросил ноги гавайца за борт, рука жертвы выскользнула из ладони Уилсо-на. В результате полицейский с такой силой ударился лицом о фальшборт, что сломал обе челюсти, прежде чем оказался в воде. Несколько мгновений он безвольно покачивался на волнах, а потом медленно погрузился под воду, откуда его смогли извлечь только на следующий день.
Мне помнится, тебе было велено отплыть на Кауи, - за метил Эбнер.
Куда они меня направили, и куда я поплыву - это два со вершенно разных места, - просто ответил Уиппл. Правда, пре подобный Хейл сразу же успокоился: у Уипплов не было при себе багажа, и поэтому Эбнер решил, что семейство решило по пути навестить какой-нибудь из островов, например, Ланаи или Молокаи. Однако когда бриг миновал эти порты, семья Уипплов по-прежнему находилась на борту "Фетиды". У само го пирса Лахайны Джон схватил Эбнера за руку и попросил:
Не торопись уходить. Я хочу, чтобы ты стал свидетелем того, что сейчас должно произойти. А вот и Иеруша! Я хочу, чтобы она тоже подошла к нам, чтобы потом не было противо речивых пересудов по поводу того, что я собираюсь сделать.
Прихватив с собой жену и детей, Джон повел чету Хейлов к магазину Джандерса и бодрым голосом обратился к владельцу:
Капитан, я прибыл сюда, чтобы полностью отдать себя в ваше распоряжение. Теперь моя судьба зависит от вас.
Что вы хотите этим сказать? - подозрительно спросил Джандерс.
У вас здесь очень большой бизнес, капитан. С каждым годом в Лахайну приплывает все большее количество кито бойных судов. Вам потребуется помощник и партнер. И вот я предлагаю себя в качестве этого партнера.
Вы покидаете миссию?
Совершенно верно.
Это из-за Хьюлетта?
Да, в основном. Но есть и другие причины. Я почему-то привык считать, что люди за свою работу должны получать денежное вознаграждение. Причем справедливое. - Он потя нул ткань своих поношенных, не по размеру мешковатых брюк, потом указал на платье Аманды и заметил: - Я устал каждый год приезжать в Гонолулу за тем, чтобы заглянуть в мешок с обносками и посмотреть, какую же ненужную дрянь на этот раз швырнули мне в лицо из Бостона. Я хочу работать на себя, получать зарплату и покупать то, что мне нравится.
И Аманда полностью согласна с вашим решением? - поинтересовался капитан.
-Да.
Это так, Аманда?
Я люблю Господа, - ответила женщина, - и служить ему доставляет мне радость и удовольствие. Но, кроме того, я люблю порядок и достаток в доме, и с тем, что сказал мой муж, я полностью согласна.
А у вас есть какой-нибудь капитал, чтобы вложить его в наше предприятие? - без особой надежды в голосе поинтере совался Джандерс.
Моя семья явилась к вам без какого-либо нажитого иму щества, - ответил красавец-доктор, которому в то время ис полнилось двадцать девять лет. Все, что у нас есть - это одежда, которую мы выбрали себе среди обносков. У меня нет с собой ни лекарств, ни инструментов и никакого багажа. Де нег, конечно же, тоже. Но зато у меня имеются знания, каса ющиеся этих островов, да такие, которыми не обладает никто другой на всей земле. Вот это я и могу вам предложить.
Вы говорите на гавайском?
Свободно.
Джандерс подумал еще несколько секунд, а затем протянул доктору свою грубоватую руку:
Сынок, отныне ты мой партнер. Кстати, я отметил тебя еще на "Фетиде", когда любознательность заставляла тебя за давать массу вопросов.
У меня будет только еще одна просьба, капитан, - доба вил Уиппл. - Я хотел бы занять у вас некоторую сумму де нег... прямо сейчас...
Я обеспечу тебя и твою семью и питанием, и жильем.
Мне понадобятся эти деньги, чтобы приобрести свой соб ственный набор необходимых медицинских инструментов и лекарства, какими пользуется любой врач. Все консультации и медицинская помощь для каждого будут бесплатными. Я все же остаюсь слугой Господа и готов служить ему, но только так, как это понимаю я сам, а не кто-то другой.
К концу недели Уипплы переехали в небольшую травяную хижину, которую вместе с большим участком земли предоставил доктору Келоло. Взамен этого он попросил Джона следить за здоровьем Маламы, поскольку ее старания по принятию новых законов вытянули из женщины немало сил. И уже в начале следующей недели на пыльной городской улице появилась первая вывеска, которая впоследствии станет одной из самых известных во всем государстве: "Джандерс и Уиппл".
* * *
После неприятной поездки в Гонолулу, где на собрании и Авраам Хьюлетт, и Джон Уиппл бросили вызов миссионерскому комитету, Эбнер Хейл серьезно встревожился. Он и раньше подозревал, какую опасность таит близкий контакт с местным населением, теперь же эти подозрения подтвердились. Испытывая самый настоящий страх перед гавайскими дикарями, Эбнер выстроил высокую стену вокруг всего своего участка, оставив лишь запасную калитку в задней части двора, через которую Иеруша могла бы проникать в свой класс для девочек и вести занятия. Кстати, проводились они в открытом помещении, похожем на сарай, расположенном в тени деревьев коу. В самом доме Эбнера было запрещено произносить даже слово на гавайском. Никакие служанки не допускались в это святилище, если они не могли говорить по-английски. А если к Эбнеру приходила делегация туземцев, он не забывал крепко прикрывать дверь, где находились дети, а сам уводил гавайцев в другое помещение, "комнату для туземцев", как ее называл сам преподобный Хейл. И тогда он был уверен в том, что дети никоим образом не смогут услышать этот языческий говор.
- Мы не должны следовать путям язычников! - постоян но напоминал Эбнер членами своей семьи. Да, именно то, что говорил в Гонолулу о миссионерах Авраам Хьюлетт, в полной мере относилось к Хейлу. Он любил гавайцев и одновременно
презирал их. Поэтому Эбнер не слишком обрадовался, когда однажды вечером к нему зашел Келоло. Священнику пришлось вставать, закрывать дверь в детскую комнату, чтобы они - упаси Бог! - не услышали гавайского языка.
Что вам угодно? - нетерпеливо спросил Эбнер.
Не так давно в церкви, - начал Келоло на гавайском, - я слышал, как Кеоки читал очень интересное место из Биб лии. Там рассказывалось о том, как один мужчина родил дру гого мужчину, а тот - еще одного мужчину. Говоря это, Келоло просто-таки сиял от радости, словно до сих пор по мнил этот отрывок из Библии, который почему-то больше все го нравился и другим гавайцам. "Рожающие" - так они на зывали его между собой.
Эбнера давно интересовало это странное пристрастие именно к данной главе из Книги Паралипоменон, тем более, он чувствовал, что гавайцам не может быть понятен этот текст.
-Чем же вам так полюбилась эта глава? - попробовал он выяснить истину сейчас.
Келоло смутился и принялся оглядываться, чтобы удостовериться в том, что их никто не подслушивает. Затем, совершенно неожиданно, он робко признался:
В Библии очень много таких мест, которые мы совер шенно не понимаем. Это и не удивительно: откуда нам про все знать? Мы не знакомы со многими вещами, которые уже ста ли привычными для белых людей. Но когда мы слышим "Ро жающих", для наших ушей это слаще любой музыки, Макуа Хейл, эта история звучит так же, как и наши родовые сказа ния. И в этот момент мы начинаем чувствовать, будто мы са ми тоже являемся частью Библии.
Что значит "родовые сказания"? - не понял Эбнер.
Вот именно в связи с этим вопросом я и пришел к вам. Я вижу, что вы очень заняты работой и переводите Библию на наш язык, и все мы высоко ценим ваш труд. Малама и я подумали вот о чем. Прежде чем она умрет... Да-да, Макуа Хейл, она очень плохо себя чувствует. Мы подумали о том, не могли бы вы записать нашу родовую историю на англий ском языке? Мы ведь с ней брат и сестра, как вам известно.
Да, известно, - пробубнил Эбнер.
И я последний из тех, кто знает и помнит историю пле мени, - заявил Келоло. - В то время, когда Кеоки должен был учить ее, он занимался другим важным делом - изучал
Бога. Теперь он уже вырос и не сможет запомнить все то, чему когда-то учили меня, готовя в кахуны.
Эбнер был человеком ученым, и поэтому сразу понял, какую научную ценность могут иметь любые легенды и повествования старых времен. Поэтому он сразу же ухватился за предложенную вождем идею и поинтересовался:
Как же звучит эта семейная история, Келоло?
Я хочу, чтобы вы записали ее так, словно ее рассказыва ет Кеоки. Я это делаю для него, чтобы он узнал, от кого проис ходит, и был знаком со всеми своими предками.
Но скажите хотя бы, как она начинается? - не отступал миссионер.
В травяной хижине было темно. Единственная лампа, заправленная китовым жиром и раскачивающаяся от легкого ветерка, не давала достаточно света. Тени перемещались по комнате, а Келоло, усевшись на полу и скрестив ноги, начал:
-Меня зовут Кеоки. Я сын Келоло, а тот пришел на Мауи вместе с великим Камехамеха; а тот был сыном Канакоа, ко роля Кона, плававшего на Кауаи; а тот был сыном Келоло, ко роля Коны, который погиб при извержении вулкана; а тот был сыном Келоло, короля Коны, который похитил Кекелаа- лии из Оаху; а тот был сыном...
После того как Эбнер некоторое время слушал эту увлекательную родословную, его любознательность ученого превозмогла скуку, возникшую с самого начала этого повествования. К тому же ему сразу показалось, что все было выдумано и не имеет отношения к реальной человеческой истории.
Как же вам удалось запомнить все это генеалогическое древо? - изумился Хейл.
Алии, который не знает своих предков, даже не может надеяться завоевать какое-либо высокое положение у нас на Гавайях, - пояснил вождь. Мне понадобилось три года для того, чтобы запомнить все имена и все ветви моей родослов ной. А ведь короли Коны, как вам, может быть, известно, про изошли от...
Скажите, эти предки, они существовали на самом деле или просто были придуманы? - напрямую спросил Эбнер.
Такой вопрос изумил Келоло:
-Придуманы, Макуа Хейл? Вся наша жизнь состоит в этом. Почему, как вы думаете, Малама стала Алии Нуи? Пото му что она может проследить своих предков до второго каноэ,
на котором наше племя приплыло на Гавайи. Ее далекой прародительницей была сама верховная жрица Малама, которая и прибыла сюда на том втором каноэ. Мое имя имеет очень глубокие корни и восходит к тем временам, когда на самом первом каноэ из Бора-Бора приехал мой предок, который был верховным жрецом того самого каноэ. Меня зовут так же, как и его - Келоло.
Эбнер едва сдержал улыбку. Этот безграмотный вождь, сидящий перед ним, пытался связать свою родословную с каким-то мифическим событием, которое происходило, может быть, десятью веками раньше, если вообще имело место. Эбнер подумал о своей собственной семье, оставшейся в Мальборо. Его мать знала, когда ее предки прибыли в Бостон, но никто уже не помнил, откуда появились сами Хейлы. А вот здесь имелся человек, который даже не умел писать, но зато заявлял...
Вы говорите, что помните даже те каноэ, в которых при плыли сюда люди вашего племени?
Конечно! Тем более, что это было одно и то же каноэ.
Откуда вы можете об этом знать? - резко спросил Эбнер.
В нашей семье всегда знали название того корабля. Это было каноэ по имени "Ждущий Западного Ветра". Келоло правил им, Канакоа был королем, Па главным гребцом по одну сторону, а Мало - по другую. Звездочетом был тогда Ку- пуна, а жена Келоло Келани тоже находилась на борту. Каноэ имело в длину восемьдесят футов, если считать по вашим мер кам, а путешествие занимало тридцать дней. Мы всегда знали такие вещи о том каноэ.
Вы имеете в виду каноэ, похожее на те маленькие лодки, что стоят у пирса? И сколько же людей вы упомянули? Семь или восемь? Если им пришлось плыть в таком каноэ? - прене брежительно начал закидывать вопросами вождя миссионер.
Это было двухкорпусное каноэ, Макуа Хейл, и в нем на ходилось не восемь человек, а пятьдесят восемь.
Эбнер был ошеломлен. Но снова в нем пробудился историк, и ему стало интересно послушать еще какие-нибудь мифы этого странного народа.
И откуда же прибыло то каноэ?
С Бора-Бора, - спокойно ответил Келоло.
Ну, да, вы мне уже как-то говорили. Где это?
Возле Таити, - так же просто пояснил вождь.
Значит, люди вашего племени приплыли на каноэ с Та ити, - Эбнер не стал продолжать, а только сказал: - Наде юсь, на этом и заканчивается семейная история?
О, нет! - с гордостью воскликнул Келоло. - Я не рас сказал вам даже половины.
Этого Эбнер вынести уже не мог, и поэтому перестал называть рассказ вождя "семейной историей". Он решил, что выслушивает один из типичных гавайских мифов, поэтому резко произнес:
-Я обязательно все это запишу для вас, Келоло. Мне бы очень хотелось узнать всю историю до конца. - Он поправил качающуюся лампу, взял несколько свежих листов бумаги и решил на пару вечеров отложить перевод Библии. Теперь начинайте рассказывать, но только очень медленно, - преду предил он. - И постарайтесь ничего не пропускать.
В полутемной комнате Келоло начал нараспев:
То было время рожденья большого вождя, В то время храбрые увидели свет, Сначала слабый, как рождающаяся луна. Это было в древние времена, Когда на небе светили Семь Очей.
Великий бог Кейн вошел в богиню Ваиололи,
И родились потомки света, предвестники людей.
Акиаки, который вынул из моря острова,
И нежная Лаилаи, создательница птиц и цветов.
А вечером долгого дня Акиаки познал сестру свою,
И родился человек, предвестник славы и войн...
И пока Келоло речитативом кратко рассказывал об исто рии своего народа, маленькая комнатка словно наполнилась звуками мелких битв и великих сражений. Здесь, в этой лачу ге, сейчас рождались боги, смелые воины похищали краси вых женщин, и раздавались взрывы вулканов. Мужчины в желтых накидках, с копьями, вышагивали от одного потока лавы до другого. Королевы сражались за права своих детей, и храбрецы погибали в штормах. Через некоторое время Эбнер поддался очаровывающему влиянию рассказа, он влился в эти придуманные мифические события, и когда Келоло и Ма лама на каноэ "Ждущий Западного Ветра" совершали свое
второе путешествие от Бора-Бора до Гавайев, маленький миссионер словно сам пережил все опасности этого смелого предприятия. А Келоло, сидя в полумраке, запел то, что подразумевалось как древняя песнь, которая должна была указывать направление во время этого сказочного путешествия:
Жди западного ветра, жди западного ветра, И в темноте плыви к Нуку Хива, Там найди неподвижную звезду, Держи курс на нее, держи курс на нее, Пусть глаза твои устали от жары.
Но как только Эбнер был готов воспринять часть этого повествования как правду, в рассказе немедленно начинались фантастические до смешного события. Чего стоило упоминание начала путешествия от Бора-Бора. Келоло заявил, что каноэ выходило в океан, когда был сильный шторм, и волны достигали в высоту сорока футов.
-Представить себе только: гавайское каноэ отправляется в открытое море во время урагана! - смеясь, делился Эбнер с Ие- рушей наиболее невероятными местами из рассказа Келоло. - Нет, ты только послушай! Здесь перечислено более сорока поко лений якобы существовавших исторических личностей. Даже если отдать каждому поколению двадцать лет, и это еще очень скромно, то выходит, что Келоло пытается мне доказать, что знает историю своих предков на протяжении более чем восьми сот лет! Он говорит, что именно тогда его предки достигли этих островов, а потом еще совершили второе путешествие, отпра вившись на каноэ за новым грузом. Это непостижимо!
Когда Келоло закончил рассказ о своем генеалогическом древе - а оно, в общем, включало в себя поколений, - Эбнер предусмотрительно сделал копию и для себя. Он назвал это произведение "примитивной фантастической поэмой" и отослал ее в Йельский колледж, где она стала основой всех последующих записей гавайской мифологии. Особенно понравился ученым исследователям эпизод, где описывался конфликт между богом Бора-Бора Кейном и богом Гавайки Коро. Сам Эбнер был невысокого мнения о своем труде, и когда он вызвал к себе Кеоки, чтобы вручить ему написанное, то снисходительно заметил:
-Твой отец заявил, будто это и есть история вашего пле мени.
Все верно, - рассердился Кеоки.
Ты только посмотри, Кеоки! Тут описано более ста двад цати пяти поколений людей! Да никто не в состоянии запом нить...
Кахуны в состоянии, - упорствовал юноша.
Ты произнес это так, словно защищаешь кахун, - на сторожился Эбнер.
В том, что они помнят историю рода, я готов им пове рить, - ответил Кеоки.
Но это же просто смешно, это выдумка, фантазия. - И Эб нер презрительно шлепнул ладонью по рукописи.
Это наша книга, - заявил Кеоки, прижимая листки к своей груди. Библия - ваша книга, а эти воспоминания - наша.
Как ты смеешь, ты, человек, который позволил себе да же спросить меня, когда его посвятят в духовный сан?!
Почему же так получается, преподобный Хейл, что мы должны всегда смеяться над своей книгой и обязательно ува жать и почитать вашу?
Потому что моя Книга, как ты ее неправильно назвал, является божественным словом самого Господа, а твоя пред ставляет собой сборник выдумок.
Неужели "Рожающие" более близки к правде, нежели воспоминания кахун? бросил вызов Кеоки.
Близки к правде? - чуть не задохнулся Эбнер. Он почув ствовал, как начинает кипятиться. - Одна книга представляет собой божественное откровение Слова самого Создателя. Дру гая ... - Он скорчил презрительную мину и закончил: - Госпо ди Всемогущий! Да неужели ты можешь даже сравнивать их?!
Мне кажется, что в Ветхом Завете очень много всячес ких сказаний, которые тоже являются только лишь вымыс лом кахун, и не более того, уверенно произнес Кеоки. За тем, чтобы хотя бы немного отомстить Эбнеру за его высоко мерие, он добавил: - Скажите мне честно, преподобный Хейл, неужели вы сами не считаете, что Иезекиль по своей сущности был почти что кахуна?
Тебе лучше сейчас уйти, - ледяным тоном бросил Эбнер, но тут же почувствовал себя неловко оттого, что напрасно так рассердил юношу. Поэтому он положил руку на плечо Кеоки и указал на каноэ, стоявшее у берега. Послушай, - тихо начал он доказывать свою правоту, - конечно же, ты понимаешь, что
такая лодка не в состоянии вместить пятьдесят восемь человек и совершить путешествие с ними в течение тридцати дней, да еще с Таити!
Кеоки сделал шаг в сторону, чтобы ему стало видно серебристую воду пролива между островом Ланаи и Кахоолаве, ведущего на юг.
Преподобный Хейл, вы не помните, как называется вот тот пролив?
Кажется, Кеала-и-каики, - отозвался священник.
А вы не слышали названия мыса на Кахоолаве?
Нет.
Оно звучит так же: мыс Кеала-и-каики. Как вы думаете, что означают эти слова?
Ну... - задумался Эбнер. - "Ке" - просто артикль, "ала" означает "дорога, путь", "и" указывает направление, например, как предлоги "к" или "на". Что же такое "каики", мне неведомо.
Но вы знаете, что мы сейчас произносим, как "к", раньше звучало, как "т". Что же тогда должно означать слово "каики"?
Против своей воли Эбнер подставил нужные буквы в современное "каики".
Таити, - прошептал он. - Путь на Таити.
Да, - подтвердил Кеоки. - Если вы поплывете из Ла- хайны, минуете пролив Кеала-и-каики, и направитесь от мы са Кеала-и-каики, то попадете на Таити. Мои предки часто ис пользовали этот путь и плавали туда. В каноэ. Сказав это, гордый молодой человек удалился.
Но Эбнер не собирался принимать на веру подобные заяв ления, и, опросив множество местных жителей, с удовлетво рением для себя выяснил, что слово "каики" означает вовсе не Таити, а любое очень далекое место. Тогда к своей рукопи си, отправленной в Йельский колледж, он составил припис ку: "Название "Кеала-и-каики" может быть переведено и как "дорога в дальние края"". А вскоре, как бы в подтверждение того, что Эбнер все-таки оказался прав, капитан купленного Келоло брига "Фетида" сильно напился и провалялся в своей каюте весь день во время сильного шторма. В результате это го корабль, испытанный ветеран многих морей, налетел на скалы близ Лахайны, где и остался гнить на долгие годы. Его останки явились самым настоящим доказательством того, что гавайцы не могут справиться с судном даже в своих собст
венных водах, не говоря уже о неизведанных далеких морях и океанах.
* * *
Пока Эбнер сочинял письмо в Гонолулу, в котором подробно излагал странное поведение своего помощника Кеоки Ка-накоа и просил Совет перевести молодого человека на менее значительную должность, тихое спокойное утро взбудоражила весть, которая впоследствии стала для Лахайны настоящей катастрофой. К классу Иеруши подбежала старшая дочь Пу-пали и завизжала во весь голос:
-Илики! Илики! Он здесь! "Карфагенянин" !
И прежде чем перепуганная звонким криком девушки Ие-руша смогла каким-то образом вмешаться, ясноглазая красавица перепрыгнула через скамейку и унеслась прочь вместе со своей сестрой. Вдвоем они тут же поплыли к изящному китобойному судну с темными бортами и белой полосой во всю длину, где девушек, обнаженных и блестящих от воды, тут же принял в шлюпку капитан. Затем он проводил сестер в свою каюту, откуда немедленно подал команду первому помощнику:
-Мистер Уилсон! Не беспокойте меня ни под каким пред логом до завтрашнего утра. Даже обедать не зовите.
Однако его все же побеспокоили. Келоло отрядил троих полицейских, чтобы они забрали с корабля девушек и заключили их в тюрьму. Но когда стражи порядка появились на судне, их встретил на корме Уилсон, приказав немедленно убираться.
Мы пришли за женщинами, - объяснили офицеры.
Сейчас я вам все кости переломаю! - угрожающе зары чал мистер Уилсон, но в эту секунду один из полицейских смело двинулся вперед и, выставив перед собой локти, не брежно отпихнул первого помощника в сторону и направился к люку. Мистер Уилсон на какое-то время потерял равнове сие, но все же удержался и хотел прыгнуть на обидчика, но второй полицейский успел перехватить его и крепко сжать в руках. Это послужило сигналом для всеобщей драки, в кото рой, правда, очень скоро начали побеждать полицейские, по тому что почти вся команда в это время находилась на берегу.
Что за чертовщина тут происходит? - раздался рев с нижней палубы, и сразу же после этого гибкий, высокий и мускулистый капитан одним прыжком одолел трап и возник
перед дерущимися. Из одежды на капитане Хоксуорте были только плотно облегающие штаны, популярные у моряков. Быстро оценив ситуацию, он наклонил голову и бросился на первого полицейского с воинственным кличем:
-Побросать их всех за борт!
Старший из полицейских, увидев несущегося на него Хок-суорта, грациозно уклонился в сторону, пропуская капитана мимо себя, и, взмахнув правой рукой, обрушил сильный удар на шею нападавшего. Совершив по инерции короткий полет, капитан грохнулся на палубу, разбив нижнюю губу о собственные зубы. Хоксуорт отер тыльной стороной ладони рот и, увидев на ней кровь, еще с колен зловеще возопил:
-Ах, так?! Ну, ладно!
Поднявшись на ноги, капитан пошаркал подошвами по палубе, убеждаясь в устойчивости, и осторожно двинулся к ударившему его полицейскому. Сделав обманный финт вправо, он со змеиной гибкостью вывернул корпус влево и отправил свой мощный кулак в лицо островитянина. Голова последнего откинулась назад, а Хоксуорт, вжав голову в плечи, как таран, ударил полицейского в живот. Не ожидавший ничего подобного гаваец покачнулся и свалился на палубу, после чего капитан принялся пинать его ногами в лицо. Однако, ощутив боль в босых ступнях и вспомнив, что он не обут, Хоксуорт подхватил свайку для швартовки и начал избивать полицейского уже ей, нанося удары по голове и в пах, пока гаваец не лишился чувств. Не обращая ни на что внимания, Хоксуорт продолжал молотить лежащего, когда шум с другой стороны палубы привлек его внимание.
Размахивая своим грозным оружием, он бросился на помощь мистеру Уилсону, которому приходилось туго в схватке с рослым полицейским. Изо всей силы капитан обрушил свайку на голову противника своего помощника. Огромный островитянин тут же растянулся на палубе, а Хоксуорт машинально пнул его ногой в лицо и атаковал третьего офицера. Но тот, уже насмотревшись на то, что капитан сделал с его товарищами, благоразумно покинул поле сражения, выпрыгнув за борт. Точно рассчитанным броском, Хоксуорт метнул свайку в голову вынырнувшего полицейского и раскроил ему лоб. Тот тут же исчез под водой, оставив на поверхности расплывающееся кровавое пятно. Один из матросов закричал:
-Он тонет!
-И пусть эта скотина идет ко дну! - прорычал Хоксуорт. - А эти свиньи пусть составят ему компанию.
В одиночку подняв лежащего полицейского, который до сих пор пребывал без сознания, капитан напрягся и одним могучим движением отправил тело несчастного вслед за первым офицером. Тот к этому времени уже вынырнул на поверхность и изумленно озирался вокруг. Он сделал это как раз вовремя, чтобы помочь своему товарищу удержаться на воде.
Тогда Хоксуорт решил заняться третьим островитянином. Ухватив его на пару с Уилсоном за руки и за ноги, они раскачали жертву и по счету "раз-два-три" собирались бросить в воду. Однако рука полицейского была вымазана кровью, и потому на счет "три", когда Хоксуорт уже перебросил ноги гавайца за борт, рука жертвы выскользнула из ладони Уилсо-на. В результате полицейский с такой силой ударился лицом о фальшборт, что сломал обе челюсти, прежде чем оказался в воде. Несколько мгновений он безвольно покачивался на волнах, а потом медленно погрузился под воду, откуда его смогли извлечь только на следующий день.