Страница:
Миченер Джеймс
Гавайи Миссионеры
Миченер Джеймс
Гавайи Миссионеры
перевод с английского Алукард С..
Через тысячу лет после того, как переселенцы с Бора-Бора завершили свое долгое путешествие на север, худощавый юноша с болезненным цветом лица и сальными светлыми волосами покинул свою родную обедневшую ферму близ деревни Мальборо в восточной части штата Массачусетс и был зачислен на первый курс Йельского колледжа в штате Коннектикут. Это событие казалось несколько странным и даже таинственным по двум причинам. Во-первых, лишь бросив взгляд на эту ферму, трудно было предположить, что ее владельцы могли позволить себе отправить одного из десяти своих отпрысков учиться в колледж. И во-вторых, даже если это и случилось, то у родителей должны быть на то веские личные причины, поскольку всего в двадцати пяти милях от фермы находился Гарвард, а до Йеля следовало проделать путь более чем в сотню миль на юг.
Однако Гидеон Хейл, сухопарый мужчина, которому исполнилось сорок два года, но на вид можно было бы дать все шестьдесят, легко бы объяснил свой поступок:
-Наш священник как-то посетил Гарвард. Впоследствии он убеждал нас в том, что это место стало прибежищем для сторонников деистов и даже атеистов. Ни один из моих сыно вей не вступит в этот зараженный ересью притон.
Вот поэтому-то семнадцатилетний Эбнер и отправился в Йель, который по-прежнему оставался приютом для всех честных и искренних приверженцев заповедей Джона Кальвина, как и велит конгрегационизм Новой Англии.
Что же касается денег на образование, у Гидеона Хейла и тут нашелся ответ:
-Мы ведем такую жизнь, какую подобает истинным христианам, и слушаем слово Кальвина, как его проповеду ет нам Теодор Беза в Женеве и Джонатан Эдвардз в Бостоне. Нам не нужно разукрашивать свои амбары, чтобы продемон стрировать богатство. Мы не станем излишне баловать своих дочерей, чтобы поощрять похотливость. Мы умеем эконо мить деньги, чтобы потратить их на совершенствование сво его ума и спасение души. Когда мой сын Эбнер выйдет из
Йеля священником, он будет прославлять Господа и, проповедуя эти принципы, подавать пример своей праведностью. Как же он смог попасть с этой фермы на факультет богословия? Да потому что у него бережливая семья, которая избегает излишеств.
На последнем году обучения в Йеле изможденный Эбнер Хейл, которому родители не присылали достаточных средств к существованию, обрел духовное просветление, изменившее всю его жизнь. Это событие подвигнуло его на неординарные поступки и побудило обратить внимание на непреходящие ценности.
Произошедшее с юношей нельзя было назвать, как это повелось в начале девятнадцатого века, "обращением в веру", поскольку этот этап он миновал еще в одиннадцать лет. В одну зимнюю темную ночь Эбнер возвращался с дальнего поля на ферму. Под ногами потрескивало жнивье, а изо рта мальчика вырывался пар. Неожиданно он явственно услышал чей-то голос: "Эбнер Хейл, ты спасен?" Он знал, что нет, и ответил отрицательно, однако голос продолжал вопрошать все о том же. Внезапно яркий свет озарил луг, и мальчик, содрогаясь всем телом, прирос к месту. В таком положении его и застал встревоженный отец. Эбнер бросился к нему и разрыдался, умоляюще произнеся: "Отец, что мне сделать, чтобы заслужить спасение?" В Мальборо подобное обращение в веру посчитали за небольшое чудо. С этого момента его набожный отец превратился в скупца, экономил каждый грош, чтобы впоследствии отправить отмеченного Богом ребенка учиться богословию.
То, что испытал в Йеле аскетичного вида юноша, можно смело назвать духовным просветлением. Помог свершиться этому совершенно посторонний человек. Группа его однокурсников-мирян, включая соседа по комнате молодого студента медицинского факультета Джона Уиппла, не чуравшегося выпивки и курения, влетела к Эбнеру в тот момент, когда он трудился над эссе под названием: "Как на практике осуществляется наложение епитимьи Теодором Безой в городе Женеве".
Пошли с нами слушать Кеоки Канакоа! - наперебой вы крикивали возбужденные молодые люди.
Я занят. Я работаю, - объяснил товарищам Эбнер и за крыл за ними дверь плотнее, чтобы не поддаваться соблазну.
Молодой человек дошел в своем эссе как раз до того места, когда Беза начал вводить учение Кальвина в жизнь простых горожан. Юный студент факультета богословия так расстарался в описании, что даже сам восхитился, перечитывая текст, в который вложил столько страсти. Он писал: "Перед Безой постоянно вставал вопрос, который должен мучить всех тех, кто наделен какой-либо властью: "Управляю ли я ради благосостояния людей или ради славы Господа нашего?" Для Безы было несложно ответить на этот вопрос, и хотя в результате в Женеве время от времени неизбежно случались грубые, а порой и жестокие деяния, осужденные мировой общественностью, то же самое происходило и во всем земном царстве Божьем. Но теперь впервые на планете целый город стал жить в соответствии с заповедями Господа нашего".
В этот момент в дверь снова кто-то отчаянно заколотил, она распахнулась, и в проеме возникла голова проворного Джона Уиппла.
Эбнер, мы тебе место заняли и пока что держим. Ты зна ешь, такое впечатление, что весь колледж пришел послушать Кеоки Канакоа! - заявил он.
Я работаю, - упрямо повторил Эбнер, затем аккуратно прикрыл дверь и вернулся к столу, где в янтарном свете лам пы продолжал старательно выводить: "Достичь Царства Бо жьего на земле непросто. Одно только изучение Библии не подскажет, как правительству понять и осмыслить свои свя щенные обязанности. Ведь если бы это было так легко, тыся чам правительств, которые придерживались слова Божьего и все же погибли, удалось бы постичь путь Господний. Мы хоро шо знаем, что им это не удалось, а не удалось лишь потому, что не было рядом с ними человека, обладавшего такой мудро стью, что смог бы показать им...". На этом месте Эбнер заду мался и, прикусив кончик ручки, вспомнил о той мрачной и долгой борьбе, которую вел его отец со священниками Маль боро. Гидеон Хейл точно знал, в чем состоят законы Господа, но священники были людьми упрямыми и не желали слушать его доводов. Однако ни для Эбнера, ни для его отца не явилось сюрпризом то, что незамужняя дочь одного из этих извращен цев вдруг обнаружила, что ждет ребенка. Правда, какой имен но грех заключался в этом, не знал даже и сам Эбнер.
Эбнер! - раздался в коридоре громоподобный голос. - Выслушать Кеоки Канакоа - твой долг! - Дверь распахнулась, и на пороге возник невысокий, коренастый профессор в тесном жилете и грязном галстуке. - Это же в интересах твоей души! Ты просто обязан выслушать то, что хочет донести до нас этот замечательный молодой христианин! - Профессор быстрым шагом подошел к столу, потушил лампу и потащил упирающегося ученика на лекцию миссионера.
Эбнер отыскал то место, которое до сих пор держал для него дальновидный и очаровательный Джон Уиппл, и оба молодых человека, такие непохожие во всех отношениях, принялись ожидать, пока займут свои места те, кто должен был сидеть на сцене зала. В половине восьмого Иеремия Дэй президент колледжа, спокойный с виду, но все же охваченный духовным огнем, провел к самому дальнему стулу смуглого белозубого и черноволосого молодого великана, одетого в слишком тесный для него костюм.
-Для меня является большой честью представить студен там Йельского колледжа, - просто начал президент Дэй, - человека, обладающего, пожалуй, одним из самых сильных и мощных голосов во всем мире. Когда начинает говорить Кео- ки Канакоа, в нем звучит глас повелителя Оухайхи. Он обра щается к мировому сознанию, к вам, молодые люди, к тем, кто уже посвятил себя службе Иисусу Христу. И голос Кеоки Канакоа несет в себе вызов, особый, ни с чем не сравнимый вызов!
При этих словах юный богатырь, ростом не менее шести футов и пяти дюймов, и весивший, наверное, более двухсот пятидесяти фунтов, поднялся со своего места и одарил публику ослепительной улыбкой, после чего вознес руки к небу, как настоящий священник, и начал молиться:
Да благословит Господь мои слова, которые я хочу сей час передать вам. Да откроет он ваши сердца, чтобы вы могли услышать меня!
Да он говорит даже лучше меня! - шепнул соседу на ухо Джон Уиппл, но Эбнер даже не улыбнулся. Шутка не развесе лила его, потому что в эту минуту ему, как никогда, хотелось снова очутиться в своей комнате, чтобы продолжить свою ра боту. Ему казалось, что сейчас он как раз дошел до самого главного момента в своем эссе, когда профессор так некстати вытащил его на лекцию какого-то варвара с Оухайхи.
Но когда смуглый великан заговорил, не только Эбнер, но и все остальные, собравшиеся в зале, притихли и внимали, затаив дыхание, обаятельному молодому дикарю. Он поведал им о том, как ему удалось сбежать от своих соплеменников-идолопоклонников, с острова, где царили полигамия, грубость и жестокость. Он рассказал о первой встрече с христианским миром, подробно вспоминая о том, как после прибытия китобойного судна в Бостон попытался получить разрешение на выступление в Гарварде, но его там только высмеяли. Затем он пешком отправился в Йель, отыскал прямо на улице президента Дэя и обратился к нему со словами:
-Я пришел сюда в поисках Иисуса Христа. И тогда глава Йеля ответил незнакомцу:
-Если вы не найдете его здесь, то колледж придется за крыть.
Кеоки Канакоа говорил в течение двух часов. Иногда его голос становился больше похожим на шепот, когда он начинал повествование о тех темных злодеяниях, которые творились на его родных островах Оухайхи, о том ужасе, в котором погрязли его соплеменники. Иногда этот неповторимый голос начинал грохотать, словно волны прибоя. Кеоки обращался к сидящим в зале молодым людям с просьбой приехать на острова. О, сколько они могли сделать доброго во имя Христа, если бы только постарались донести до местных жителей Его слово! Но больше всего потрясло публику - и ту, что слушала Канакоа раньше, в других местах Новой Англии, и ту, что пришла в зал сегодня - так это рассказ о том, как тяжело живется на островах Оухайхи без Христа.
-Когда я был маленьким мальчиком, - негромко начал воспоминания лектор на чистом английском, которому он обучался в различных церковных школах, мой народ по клонялся ужасным богам, таким, например, как Ку, который считался богом сражений. Ку требовал от островитян беско нечных человеческих жертв. И где же жрецы находили для кровожадного бога эти жертвы? Накануне дня пожертвова ний мой отец, губернатор Мауи, обычно говорил своим по мощникам: "Нам требуется человек". Затем помощники со бирались вместе, и один из них предлагал: "Давайте возьмем Какай, я уже давно им недоволен". А другой мог высказаться и иначе: "По-моему пришла пора забрать вот такого-то, а его земли достанутся нам". Ночью к "избраннику" предательски подкрадывались сзади двое заговорщиков, а один встречал его лицом к лицу и с улыбкой интересовался: "Приветствую тебя, Какай, как прошла сегодняшняя рыбная ловля?" Но прежде, чем несчастный успевал ответить...
Дойдя до этого трагического момента в рассказе, Кеоки тренированный своими наставниками-миссионерами, взял театральную паузу, выждал несколько секунд, а затем, воздев вверх руки, продемонстрировал аудитории смертельную веревку, свитую из кокосовых волокон.
-Пока человек, подосланный моим отцом, продолжал ух мыляться, один из заговорщиков набрасывался на жертву сзади и связывал несчастному руки. Другой человек накиды вал петлю ему на шею... вот так.
С этими словами лектор нарочито медленно скрестил руки так, что веревка затянулась в тугой узел. Захрипев, Кеоки снова выждал пару секунд, и затем голова его, словно бездыханного, упала на грудь. В это время казалось, будто все его тело вырывается из узкого, не по размеру, американского костюма. И когда Кеоки опять "ожил", то лицо его выражало искреннюю печаль и сожаление.
-Мы совсем не знаем Христа, - тихо, словно извиняясь, произнес он, и на этот раз многим почудилось, что голос вели кана доносится до них из склепа.
Затем Кеоки перешел к заключительной части, отчеканивая каждое слово, словно стуча молотом по сердцам слушателей. Слезы градом покатились по его щекам, и теперь каждому стало очевидным, какие ужасы приходилось переживать этому молодому человеку на своей родине.
-О юноши, посвятившие себя Господу! - взмолился Кео ки. - На островах моего отца бессмертные души каждую ночь отправляются в вечный ад, и в этом повинны вы! Это происхо дит из-за вас! Вы не донесли слово Христово до моих островов! Мы жаждем услышать его, мы не можем более существовать без него. Неужели вы настолько безразличны к нашим судь бам, что так никогда и не донесете слово Иисуса до нас? Не ужели в этом зале не найдется ни одного молодого человека, который смог бы сейчас подняться и сказать мне: "Кеоки Ка- накоа, я поеду с тобой на Оухайхи и спасу ради Иисуса Хрис та триста тысяч душ".
Великан замолк. Испытывая глубочайшее понимание и со чувствие к молодому человеку, президент Дэй протянул ему стакан воды, но Кеоки, жестом отстранив его, сквозь горест ные всхлипывания продолжал:
- Неужели никто не поедет вместе со мной для того, чтобы спасти эти несчастные души?
Он сел на свое место, и все тело его еще долго сотрясалось. Некоторое время этот человек, сраженный собственным откровением, пытался успокоиться, а затем президент Дэй осторожно увел его со сцены.
* * *
Воздействие миссионерской проповеди Кеоки на соседей по комнате Хейла с факультета богословия и Уиппла с медицинского было поистине ошеломляющим. Студенты покидали лекционный зал в полном молчании, при этом каждый из них размышлял о несчастной доле островитян, которую так красочно и доходчиво обрисовал молодой великан. Очутившись в своей комнате, они даже не стали зажигать лампу и легли спать в темноте, сраженные тем, что Кеоки обвинил их в полном равнодушии к своим соотечественникам. Когда весь кошмар обвинения окончательно дошел до сознания Эбнера, юноша расплакался - впрочем, он родился и вырос в эпоху всеобщей сентиментальности, - и когда встревоженный Джон спросил его: "Что случилось, Эбнер?", фермерский сын ответил:
-Я не могу даже помыслить о сне. Мне видятся эти несча стные люди, души которых заранее обречены на вечное пре бывание в аду.
Это было произнесено с таким выражением, что Джон сразу понял все: перед мысленным взором его товарища проплывала каждая отдельная душа и срывалась в вечное пламя, а несчастный Эбнер страдал и не мог перенести такого горя.
-У меня до сих пор звенит в ушах его призыв, - поддер жал соседа Уиппл: "Кто поедет вместе со мной на Оухайхи?"
Эбнер ничего не ответил на слова Джона.
Миновала полночь, но всхлипывания Хейла не прекращались, и тогда молодой доктор поднялся, зажег лампу и принялся одеваться. Поначалу Эбнер притворялся, будто не понимает, что происходит с его другом, но затем неожиданно, одним резким движением соскочил с кровати и схватил Уиппла за руку:
Что ты собрался предпринять, Джон?
Я поеду на Оухайхи, - просто ответил красавец Уиппл. - Я не допущу того, что моя жизнь так и пройдет даром, и чтобы меня обвиняли в безразличии к мольбе жителей этих островов.
Да, но куда ты собрался идти сейчас? - не отступал Хейл.
К президенту Дэю. Хочу предложить себя в качестве но сителя слова Божьего.
Наступила пауза, во время которой, с некоторым сомнением и нерешительностью, полностью одетый доктор и будущий священник в одной ночной рубашке, разглядывали друг друга. Наконец, тишину нарушил Эбнер:
-Ты помолишься со мной?
-Конечно, - согласился врач, опускаясь на колени. Эбнер устроился у своей кровати и обратился к Богу со сле дующими словами:
-О Отец наш Всемогущий! Сегодня вечером мы услыша ли твой призыв. Он донесся до нас со звездных небес и из бес крайних океанских просторов, где души людские гибнут во зле. И хотя мы считаем себя недостойными рабами твоими, тем не менее, позволишь ли ты нам стать твоими слугами?
Так продолжалось несколько минут, а Эбнер все обращался к далекому, но вполне реальному и почти материальному, карающему, но всепрощающему Богу. Если бы в тот момент его попросили описать существо, к которому он взывает, молодой человек ответил бы так: "Он высок, худощав, черноволос и обладает пронзительным взглядом. Он очень серьезен, замечает любой проступок и хочет, чтобы все люди жили согласно его заповедям. Он суровый, но милосердный Отец, строгий, но справедливо требующий дисциплины и порядка". Кстати, точно в таких же выражениях он бы представил и Гидеона Хейла. А если бы кому-нибудь после такой характеристики вздумалось поинтересоваться: "А этот Отец когда-нибудь улыбается?", то подобный вопрос изумил бы юного Эбнера. Он просто никогда не задумывался над этим, но после тщательного размышления юноша бы заметил: "Он сострадателен, но никогда не улыбается".
Когда молитва закончилась, Джон обратился к товарищу:
Ты идешь со мной?
Конечно, но, может быть, стоит подождать утра, и тогда отправиться к президенту Дэю?
"Идите же в мир и читайте проповеди каждой живой ду ше", - напомнил слова Христа молодой доктор. Поняв, как удачно его упрекнул товарищ, Эбнер быстро оделся.
Они постучались в комнату президента в половине пятого утра, и тот открыл дверь, ничуть не удивившись столь ранним посетителям. Дэй уселся за стол в пальто и кашне, под которыми, правда, виднелась ночная рубашка, и сразу же поинтересовался:
Я подозреваю, что вы имели беседу с самим Господом?
Мы хотим предложить себя для поездки на Оухайхи, - пояснил Джон Уиппл.
А вы хорошо обдумали столь серьезный шаг?
Мы часто обсуждали вопрос, как лучше следует посвя тить свою жизнь Богу, - начал было Эбнер, но тут же разры дался, у него сразу покраснело лицо, а из носа потекло. Пре зидент Дэй молча передал юноше платок.
Не так давно мы серьезно решили посвятить себя служе нию Господу, убедительно подхватил Уиппл. - Я, напри мер, бросил курить. Эбнер думал о том, что ему следует по ехать в Африку спасать заблудшие души. Мне же показалось, что я смогу работать с бедняками в Нью-Йорке. Но сегодня ве чером мы, наконец, осознали, куда нам на самом деле необхо димо отправиться.
Значит, это решение пришло к вам не в один момент? - настаивал Дэй.
Разумеется, нет! - поспешно ответил Эбнер, шмыгнув носом. - Я пришел к такому решению еще три года назад, когда прослушал проповедь преподобного Торна об Африке.
А вы, мистер Уиппл? Мне казалось, что вы мечтали стать врачом, а не миссионером.
Долгое время я колебался между медициной и семина рией, президент Дэй. И выбрал первое, так как посчитал, что таким образом смогу служить Господу, используя обе возмож ности.
Президент внимательно посмотрел на своих способных учеников и спросил:
-Вы уже помолились, приняв решение относительно столь серьезного выбора?
Да, - кротко ответил Эбнер.
И какое послание вы получили в ответ?
Мы должны отправиться на Оухайхи.
Хорошо, - решительно произнес Дэй. - Сегодня вече ром я был настолько вдохновлен, что хотел поехать туда и сам. Но мой долг заставляет меня оставаться здесь.
Что же нам теперь следует делать? - поинтересовался Уиппл, в то время как над студенческим городком уже зани малась весенняя заря.
Возвращайтесь к себе в комнату, но ничего никому не рассказывайте. В пятницу вы встретитесь с членами Амери канского совета уполномоченных представителей по вопро сам заграничных миссий.
И они действительно смогут прибыть сюда так быстро? - восхищенно выдохнул Эбнер.
Да. Они уже уяснили для себя, что после выступлений Кеоки Канакоа очень часто требуется их присутствие. - Од нако, заметив радость на лицах молодых людей, президент поспешил предупредить их: - Преподобный Торн, главный представитель в этой группе, человек очень проницательный и умный. Он легко распознает юношей, которыми руководят лишь эмоции, а не истинная преданность Христу. Если вы не уверены в том, что ваше желание сохранится в течение всей вашей жизни, лучше не стоит тратить понапрасну драгоцен ное времени Элифалета Торна.
Мы преданы Господу и уверены в себе, - твердо заявил Эбнер, после чего молодые люди пожелали президенту спо койной ночи и удалились.
* * *
В пятницу Джон и Эбнер, спрятавшись за шторами, наблюдали из окна своей комнаты за тем, как по двору Йельского колледжа чинно вышагивала комиссия из Американского совета полномочных представителей по делам иностранных миссий. Они прибыли сюда, чтобы провести собеседования со студентами, которых не оставила равнодушными пламенная речь Кеоки Канакоа.
- Это же сам преподобный Торн! - в восхищении прошептал Эбнер, увидев главу комиссии. Впереди шел высокий худощавый мужчина в длинной рясе и высоченной шляпе. Особенно бросались в глаза его косматые брови, крючковатый нос и огромный подбородок. Священник походил на сурового судью, и оба студента немного испугались встречи с ним.
Однако Джон Уиппл тревожился напрасно, потому что бесе да с Элифалетом Торном у него получилась легкая и непринуж денная. Глава комиссии подался вперед и начал задавать вопросы, в то время как четверо его менее важных спутников просто внимательно слушали все, что происходило в аудитории.
Скажите, не являетесь ли вы сыном преподобного Джо шуа Уиппла из западной части штата Коннектикут? - с теплотой в голосе поинтересовался Элифалет Торн.
Да, - кивнул Джон.
Наверное, ваш отец сумел вырастить достойного набож ного сына?
Полагаю, что это так.
Вскоре стало очевидным, что члены комиссии быстро оценили будущего доктора Джона Уиппла как человека прямого, обаятельного, сообразительного, воспитанного в богобоязненной семье сельского священника.
Вы уже прошли процесс обращения в веру? - тихо про должал преподобный Торн.
Да, в пятнадцать лет я уже серьезно задумывался над своим будущим, начал рассказывать Джон, - и колебался между медициной и семинарией. Я выбрал первое, поскольку тогда еще не полностью был уверен, что до конца сумел по нять Господа. Сам я не мог бы назвать себя набожным моло дым человеком, хотя, конечно, всегда исправно посещал цер ковь. Но однажды, когда я возвращался из школы домой, я увидел на дороге нечто напоминающее смерч из пыли, при ближающийся ко мне. И вскоре я услышал голос: "Готов ли ты служить мне всю свою жизнь?" И я ответил: "Да". Я был потрясен и не мог сдвинуться с места, а смерч завис надо мной, но я не почувствовал даже запаха пыли. С того момента я понял, что теперь знаю и понимаю Господа.
Пятеро суровых священников одобрительно закивали, поскольку подобное знакомство с Господом в последнее время стало делом привычным для Новой Англии - после Великого Пробуждения года. Никто тогда не знал, как именно происходит "обращение в веру", это свершалось всегда по-разному. Преподобный Торн еще больше подался вперед и ледяным тоном спросил:
-Мистер Уиппл, если поначалу вы находились в сомнении относительно своего будущего и никак не могли выбрать меж ду врачом и священником, поскольку, как вы уверяете, не зна ли Бога, так почему же впоследствии, когда Господь непосред ственно обратился к вам, вы все же не решились поступить на факультет богословия?
Эта проблема мучила меня достаточно долгое время, - признался Уиппл. Но мне очень нравилась медицина, и я подумал, что, став врачом, смогу служить Господу, используя сразу обе возможности.
Что ж, это честный ответ, мистер Уиппл. Возвращай тесь к своим занятиям. Вы получите от нас письменный ответ, самое позднее, через неделю.
Вернувшись после собеседования в свою комнату, Джон пребывал в состоянии такого восторга, граничившего с экстазом, что не только не стал разговаривать с соседом, но даже не взглянул в сторону Эбнера. Уипплу казалось, что сейчас происходит нечто очень важное, будто он только что пережил самый грандиозный момент своего существования, и буквально минуту назад был так близок к Богу! Итак, он был готов полностью посвятить себя служению Господу, и никто и ничто в целом свете не смогло бы заставить его изменить свое решение. Ничего не объясняя, он заявил Эбнеру, что его кандидатура утверждена.
Совсем по-другому прошло собеседование у юного Хейла. Как только он предстал перед членами комиссии, в своем мешковатом, не по размеру костюме, с сальными волосами, прилипающими к болезненного цвета щекам, сутулый и неуклюжий, один из самых замечательных священников на целом свете невольно задался вопросом: "О Господи, почему же ты избрал своим слугой такого убогого и жалкого человечка? "
Вы обращены в веру? - нетерпеливо спросил преподоб ный Торн.
Да, - важно заявил Эбнер, но его пространные объясне ния получились каким-то слишком напыщенными. Он поче му-то начал чересчур долго и нудно объяснять, где именно располагался луг, и где находились его дом и школа. Правда, ни у кого не осталось сомнений, что Господь действительно бе седовал с этим молодым человеком.
Почему же вы все-таки решили служить в качестве мис сионера? - задал свой следующий вопрос преподобный Торн.
Потому что после того события на лугу я уже был твердо уверен в том, что посвящу Господу свою жизнь и останусь ве рен ему навсегда, - торопливо объяснил Эбнер. Остальные члены комиссии сразу поняли, что этот юноша, к сожалению, производит не слишком благоприятное впечатление на самого Торна. Тот долгое время служил миссионером в Африке и хо
рошо знал, с какими проблемами приходится сталкиваться молодым людям в дальних странах. После серии собеседований с будущими миссионерами в колледже Уильямса Торн заявил своим помощникам: "Мы должны строжайшим образом избегать тех молодых людей, которые чересчур уверены в себе и в своих взаимоотношениях с Богом. Обычно они настолько гордятся собой, что не могут смириться с ролью миссионера, как человека, подчиняющегося Господу всегда и во всем, в самом широком смысле. Если мы сразу сможем определить таких людей и вовремя отсеять их, то сэкономим массу денег, а также избежим ненужных затруднений в дальних странах". Сейчас помощникам стало очевидно, что Торн как раз намеревается провести ту самую "чистку", о которой недавно предупреждал их, поскольку он прервал поток благочестивого красноречия Эбнера и заметил:
Гавайи Миссионеры
перевод с английского Алукард С..
Через тысячу лет после того, как переселенцы с Бора-Бора завершили свое долгое путешествие на север, худощавый юноша с болезненным цветом лица и сальными светлыми волосами покинул свою родную обедневшую ферму близ деревни Мальборо в восточной части штата Массачусетс и был зачислен на первый курс Йельского колледжа в штате Коннектикут. Это событие казалось несколько странным и даже таинственным по двум причинам. Во-первых, лишь бросив взгляд на эту ферму, трудно было предположить, что ее владельцы могли позволить себе отправить одного из десяти своих отпрысков учиться в колледж. И во-вторых, даже если это и случилось, то у родителей должны быть на то веские личные причины, поскольку всего в двадцати пяти милях от фермы находился Гарвард, а до Йеля следовало проделать путь более чем в сотню миль на юг.
Однако Гидеон Хейл, сухопарый мужчина, которому исполнилось сорок два года, но на вид можно было бы дать все шестьдесят, легко бы объяснил свой поступок:
-Наш священник как-то посетил Гарвард. Впоследствии он убеждал нас в том, что это место стало прибежищем для сторонников деистов и даже атеистов. Ни один из моих сыно вей не вступит в этот зараженный ересью притон.
Вот поэтому-то семнадцатилетний Эбнер и отправился в Йель, который по-прежнему оставался приютом для всех честных и искренних приверженцев заповедей Джона Кальвина, как и велит конгрегационизм Новой Англии.
Что же касается денег на образование, у Гидеона Хейла и тут нашелся ответ:
-Мы ведем такую жизнь, какую подобает истинным христианам, и слушаем слово Кальвина, как его проповеду ет нам Теодор Беза в Женеве и Джонатан Эдвардз в Бостоне. Нам не нужно разукрашивать свои амбары, чтобы продемон стрировать богатство. Мы не станем излишне баловать своих дочерей, чтобы поощрять похотливость. Мы умеем эконо мить деньги, чтобы потратить их на совершенствование сво его ума и спасение души. Когда мой сын Эбнер выйдет из
Йеля священником, он будет прославлять Господа и, проповедуя эти принципы, подавать пример своей праведностью. Как же он смог попасть с этой фермы на факультет богословия? Да потому что у него бережливая семья, которая избегает излишеств.
На последнем году обучения в Йеле изможденный Эбнер Хейл, которому родители не присылали достаточных средств к существованию, обрел духовное просветление, изменившее всю его жизнь. Это событие подвигнуло его на неординарные поступки и побудило обратить внимание на непреходящие ценности.
Произошедшее с юношей нельзя было назвать, как это повелось в начале девятнадцатого века, "обращением в веру", поскольку этот этап он миновал еще в одиннадцать лет. В одну зимнюю темную ночь Эбнер возвращался с дальнего поля на ферму. Под ногами потрескивало жнивье, а изо рта мальчика вырывался пар. Неожиданно он явственно услышал чей-то голос: "Эбнер Хейл, ты спасен?" Он знал, что нет, и ответил отрицательно, однако голос продолжал вопрошать все о том же. Внезапно яркий свет озарил луг, и мальчик, содрогаясь всем телом, прирос к месту. В таком положении его и застал встревоженный отец. Эбнер бросился к нему и разрыдался, умоляюще произнеся: "Отец, что мне сделать, чтобы заслужить спасение?" В Мальборо подобное обращение в веру посчитали за небольшое чудо. С этого момента его набожный отец превратился в скупца, экономил каждый грош, чтобы впоследствии отправить отмеченного Богом ребенка учиться богословию.
То, что испытал в Йеле аскетичного вида юноша, можно смело назвать духовным просветлением. Помог свершиться этому совершенно посторонний человек. Группа его однокурсников-мирян, включая соседа по комнате молодого студента медицинского факультета Джона Уиппла, не чуравшегося выпивки и курения, влетела к Эбнеру в тот момент, когда он трудился над эссе под названием: "Как на практике осуществляется наложение епитимьи Теодором Безой в городе Женеве".
Пошли с нами слушать Кеоки Канакоа! - наперебой вы крикивали возбужденные молодые люди.
Я занят. Я работаю, - объяснил товарищам Эбнер и за крыл за ними дверь плотнее, чтобы не поддаваться соблазну.
Молодой человек дошел в своем эссе как раз до того места, когда Беза начал вводить учение Кальвина в жизнь простых горожан. Юный студент факультета богословия так расстарался в описании, что даже сам восхитился, перечитывая текст, в который вложил столько страсти. Он писал: "Перед Безой постоянно вставал вопрос, который должен мучить всех тех, кто наделен какой-либо властью: "Управляю ли я ради благосостояния людей или ради славы Господа нашего?" Для Безы было несложно ответить на этот вопрос, и хотя в результате в Женеве время от времени неизбежно случались грубые, а порой и жестокие деяния, осужденные мировой общественностью, то же самое происходило и во всем земном царстве Божьем. Но теперь впервые на планете целый город стал жить в соответствии с заповедями Господа нашего".
В этот момент в дверь снова кто-то отчаянно заколотил, она распахнулась, и в проеме возникла голова проворного Джона Уиппла.
Эбнер, мы тебе место заняли и пока что держим. Ты зна ешь, такое впечатление, что весь колледж пришел послушать Кеоки Канакоа! - заявил он.
Я работаю, - упрямо повторил Эбнер, затем аккуратно прикрыл дверь и вернулся к столу, где в янтарном свете лам пы продолжал старательно выводить: "Достичь Царства Бо жьего на земле непросто. Одно только изучение Библии не подскажет, как правительству понять и осмыслить свои свя щенные обязанности. Ведь если бы это было так легко, тыся чам правительств, которые придерживались слова Божьего и все же погибли, удалось бы постичь путь Господний. Мы хоро шо знаем, что им это не удалось, а не удалось лишь потому, что не было рядом с ними человека, обладавшего такой мудро стью, что смог бы показать им...". На этом месте Эбнер заду мался и, прикусив кончик ручки, вспомнил о той мрачной и долгой борьбе, которую вел его отец со священниками Маль боро. Гидеон Хейл точно знал, в чем состоят законы Господа, но священники были людьми упрямыми и не желали слушать его доводов. Однако ни для Эбнера, ни для его отца не явилось сюрпризом то, что незамужняя дочь одного из этих извращен цев вдруг обнаружила, что ждет ребенка. Правда, какой имен но грех заключался в этом, не знал даже и сам Эбнер.
Эбнер! - раздался в коридоре громоподобный голос. - Выслушать Кеоки Канакоа - твой долг! - Дверь распахнулась, и на пороге возник невысокий, коренастый профессор в тесном жилете и грязном галстуке. - Это же в интересах твоей души! Ты просто обязан выслушать то, что хочет донести до нас этот замечательный молодой христианин! - Профессор быстрым шагом подошел к столу, потушил лампу и потащил упирающегося ученика на лекцию миссионера.
Эбнер отыскал то место, которое до сих пор держал для него дальновидный и очаровательный Джон Уиппл, и оба молодых человека, такие непохожие во всех отношениях, принялись ожидать, пока займут свои места те, кто должен был сидеть на сцене зала. В половине восьмого Иеремия Дэй президент колледжа, спокойный с виду, но все же охваченный духовным огнем, провел к самому дальнему стулу смуглого белозубого и черноволосого молодого великана, одетого в слишком тесный для него костюм.
-Для меня является большой честью представить студен там Йельского колледжа, - просто начал президент Дэй, - человека, обладающего, пожалуй, одним из самых сильных и мощных голосов во всем мире. Когда начинает говорить Кео- ки Канакоа, в нем звучит глас повелителя Оухайхи. Он обра щается к мировому сознанию, к вам, молодые люди, к тем, кто уже посвятил себя службе Иисусу Христу. И голос Кеоки Канакоа несет в себе вызов, особый, ни с чем не сравнимый вызов!
При этих словах юный богатырь, ростом не менее шести футов и пяти дюймов, и весивший, наверное, более двухсот пятидесяти фунтов, поднялся со своего места и одарил публику ослепительной улыбкой, после чего вознес руки к небу, как настоящий священник, и начал молиться:
Да благословит Господь мои слова, которые я хочу сей час передать вам. Да откроет он ваши сердца, чтобы вы могли услышать меня!
Да он говорит даже лучше меня! - шепнул соседу на ухо Джон Уиппл, но Эбнер даже не улыбнулся. Шутка не развесе лила его, потому что в эту минуту ему, как никогда, хотелось снова очутиться в своей комнате, чтобы продолжить свою ра боту. Ему казалось, что сейчас он как раз дошел до самого главного момента в своем эссе, когда профессор так некстати вытащил его на лекцию какого-то варвара с Оухайхи.
Но когда смуглый великан заговорил, не только Эбнер, но и все остальные, собравшиеся в зале, притихли и внимали, затаив дыхание, обаятельному молодому дикарю. Он поведал им о том, как ему удалось сбежать от своих соплеменников-идолопоклонников, с острова, где царили полигамия, грубость и жестокость. Он рассказал о первой встрече с христианским миром, подробно вспоминая о том, как после прибытия китобойного судна в Бостон попытался получить разрешение на выступление в Гарварде, но его там только высмеяли. Затем он пешком отправился в Йель, отыскал прямо на улице президента Дэя и обратился к нему со словами:
-Я пришел сюда в поисках Иисуса Христа. И тогда глава Йеля ответил незнакомцу:
-Если вы не найдете его здесь, то колледж придется за крыть.
Кеоки Канакоа говорил в течение двух часов. Иногда его голос становился больше похожим на шепот, когда он начинал повествование о тех темных злодеяниях, которые творились на его родных островах Оухайхи, о том ужасе, в котором погрязли его соплеменники. Иногда этот неповторимый голос начинал грохотать, словно волны прибоя. Кеоки обращался к сидящим в зале молодым людям с просьбой приехать на острова. О, сколько они могли сделать доброго во имя Христа, если бы только постарались донести до местных жителей Его слово! Но больше всего потрясло публику - и ту, что слушала Канакоа раньше, в других местах Новой Англии, и ту, что пришла в зал сегодня - так это рассказ о том, как тяжело живется на островах Оухайхи без Христа.
-Когда я был маленьким мальчиком, - негромко начал воспоминания лектор на чистом английском, которому он обучался в различных церковных школах, мой народ по клонялся ужасным богам, таким, например, как Ку, который считался богом сражений. Ку требовал от островитян беско нечных человеческих жертв. И где же жрецы находили для кровожадного бога эти жертвы? Накануне дня пожертвова ний мой отец, губернатор Мауи, обычно говорил своим по мощникам: "Нам требуется человек". Затем помощники со бирались вместе, и один из них предлагал: "Давайте возьмем Какай, я уже давно им недоволен". А другой мог высказаться и иначе: "По-моему пришла пора забрать вот такого-то, а его земли достанутся нам". Ночью к "избраннику" предательски подкрадывались сзади двое заговорщиков, а один встречал его лицом к лицу и с улыбкой интересовался: "Приветствую тебя, Какай, как прошла сегодняшняя рыбная ловля?" Но прежде, чем несчастный успевал ответить...
Дойдя до этого трагического момента в рассказе, Кеоки тренированный своими наставниками-миссионерами, взял театральную паузу, выждал несколько секунд, а затем, воздев вверх руки, продемонстрировал аудитории смертельную веревку, свитую из кокосовых волокон.
-Пока человек, подосланный моим отцом, продолжал ух мыляться, один из заговорщиков набрасывался на жертву сзади и связывал несчастному руки. Другой человек накиды вал петлю ему на шею... вот так.
С этими словами лектор нарочито медленно скрестил руки так, что веревка затянулась в тугой узел. Захрипев, Кеоки снова выждал пару секунд, и затем голова его, словно бездыханного, упала на грудь. В это время казалось, будто все его тело вырывается из узкого, не по размеру, американского костюма. И когда Кеоки опять "ожил", то лицо его выражало искреннюю печаль и сожаление.
-Мы совсем не знаем Христа, - тихо, словно извиняясь, произнес он, и на этот раз многим почудилось, что голос вели кана доносится до них из склепа.
Затем Кеоки перешел к заключительной части, отчеканивая каждое слово, словно стуча молотом по сердцам слушателей. Слезы градом покатились по его щекам, и теперь каждому стало очевидным, какие ужасы приходилось переживать этому молодому человеку на своей родине.
-О юноши, посвятившие себя Господу! - взмолился Кео ки. - На островах моего отца бессмертные души каждую ночь отправляются в вечный ад, и в этом повинны вы! Это происхо дит из-за вас! Вы не донесли слово Христово до моих островов! Мы жаждем услышать его, мы не можем более существовать без него. Неужели вы настолько безразличны к нашим судь бам, что так никогда и не донесете слово Иисуса до нас? Не ужели в этом зале не найдется ни одного молодого человека, который смог бы сейчас подняться и сказать мне: "Кеоки Ка- накоа, я поеду с тобой на Оухайхи и спасу ради Иисуса Хрис та триста тысяч душ".
Великан замолк. Испытывая глубочайшее понимание и со чувствие к молодому человеку, президент Дэй протянул ему стакан воды, но Кеоки, жестом отстранив его, сквозь горест ные всхлипывания продолжал:
- Неужели никто не поедет вместе со мной для того, чтобы спасти эти несчастные души?
Он сел на свое место, и все тело его еще долго сотрясалось. Некоторое время этот человек, сраженный собственным откровением, пытался успокоиться, а затем президент Дэй осторожно увел его со сцены.
* * *
Воздействие миссионерской проповеди Кеоки на соседей по комнате Хейла с факультета богословия и Уиппла с медицинского было поистине ошеломляющим. Студенты покидали лекционный зал в полном молчании, при этом каждый из них размышлял о несчастной доле островитян, которую так красочно и доходчиво обрисовал молодой великан. Очутившись в своей комнате, они даже не стали зажигать лампу и легли спать в темноте, сраженные тем, что Кеоки обвинил их в полном равнодушии к своим соотечественникам. Когда весь кошмар обвинения окончательно дошел до сознания Эбнера, юноша расплакался - впрочем, он родился и вырос в эпоху всеобщей сентиментальности, - и когда встревоженный Джон спросил его: "Что случилось, Эбнер?", фермерский сын ответил:
-Я не могу даже помыслить о сне. Мне видятся эти несча стные люди, души которых заранее обречены на вечное пре бывание в аду.
Это было произнесено с таким выражением, что Джон сразу понял все: перед мысленным взором его товарища проплывала каждая отдельная душа и срывалась в вечное пламя, а несчастный Эбнер страдал и не мог перенести такого горя.
-У меня до сих пор звенит в ушах его призыв, - поддер жал соседа Уиппл: "Кто поедет вместе со мной на Оухайхи?"
Эбнер ничего не ответил на слова Джона.
Миновала полночь, но всхлипывания Хейла не прекращались, и тогда молодой доктор поднялся, зажег лампу и принялся одеваться. Поначалу Эбнер притворялся, будто не понимает, что происходит с его другом, но затем неожиданно, одним резким движением соскочил с кровати и схватил Уиппла за руку:
Что ты собрался предпринять, Джон?
Я поеду на Оухайхи, - просто ответил красавец Уиппл. - Я не допущу того, что моя жизнь так и пройдет даром, и чтобы меня обвиняли в безразличии к мольбе жителей этих островов.
Да, но куда ты собрался идти сейчас? - не отступал Хейл.
К президенту Дэю. Хочу предложить себя в качестве но сителя слова Божьего.
Наступила пауза, во время которой, с некоторым сомнением и нерешительностью, полностью одетый доктор и будущий священник в одной ночной рубашке, разглядывали друг друга. Наконец, тишину нарушил Эбнер:
-Ты помолишься со мной?
-Конечно, - согласился врач, опускаясь на колени. Эбнер устроился у своей кровати и обратился к Богу со сле дующими словами:
-О Отец наш Всемогущий! Сегодня вечером мы услыша ли твой призыв. Он донесся до нас со звездных небес и из бес крайних океанских просторов, где души людские гибнут во зле. И хотя мы считаем себя недостойными рабами твоими, тем не менее, позволишь ли ты нам стать твоими слугами?
Так продолжалось несколько минут, а Эбнер все обращался к далекому, но вполне реальному и почти материальному, карающему, но всепрощающему Богу. Если бы в тот момент его попросили описать существо, к которому он взывает, молодой человек ответил бы так: "Он высок, худощав, черноволос и обладает пронзительным взглядом. Он очень серьезен, замечает любой проступок и хочет, чтобы все люди жили согласно его заповедям. Он суровый, но милосердный Отец, строгий, но справедливо требующий дисциплины и порядка". Кстати, точно в таких же выражениях он бы представил и Гидеона Хейла. А если бы кому-нибудь после такой характеристики вздумалось поинтересоваться: "А этот Отец когда-нибудь улыбается?", то подобный вопрос изумил бы юного Эбнера. Он просто никогда не задумывался над этим, но после тщательного размышления юноша бы заметил: "Он сострадателен, но никогда не улыбается".
Когда молитва закончилась, Джон обратился к товарищу:
Ты идешь со мной?
Конечно, но, может быть, стоит подождать утра, и тогда отправиться к президенту Дэю?
"Идите же в мир и читайте проповеди каждой живой ду ше", - напомнил слова Христа молодой доктор. Поняв, как удачно его упрекнул товарищ, Эбнер быстро оделся.
Они постучались в комнату президента в половине пятого утра, и тот открыл дверь, ничуть не удивившись столь ранним посетителям. Дэй уселся за стол в пальто и кашне, под которыми, правда, виднелась ночная рубашка, и сразу же поинтересовался:
Я подозреваю, что вы имели беседу с самим Господом?
Мы хотим предложить себя для поездки на Оухайхи, - пояснил Джон Уиппл.
А вы хорошо обдумали столь серьезный шаг?
Мы часто обсуждали вопрос, как лучше следует посвя тить свою жизнь Богу, - начал было Эбнер, но тут же разры дался, у него сразу покраснело лицо, а из носа потекло. Пре зидент Дэй молча передал юноше платок.
Не так давно мы серьезно решили посвятить себя служе нию Господу, убедительно подхватил Уиппл. - Я, напри мер, бросил курить. Эбнер думал о том, что ему следует по ехать в Африку спасать заблудшие души. Мне же показалось, что я смогу работать с бедняками в Нью-Йорке. Но сегодня ве чером мы, наконец, осознали, куда нам на самом деле необхо димо отправиться.
Значит, это решение пришло к вам не в один момент? - настаивал Дэй.
Разумеется, нет! - поспешно ответил Эбнер, шмыгнув носом. - Я пришел к такому решению еще три года назад, когда прослушал проповедь преподобного Торна об Африке.
А вы, мистер Уиппл? Мне казалось, что вы мечтали стать врачом, а не миссионером.
Долгое время я колебался между медициной и семина рией, президент Дэй. И выбрал первое, так как посчитал, что таким образом смогу служить Господу, используя обе возмож ности.
Президент внимательно посмотрел на своих способных учеников и спросил:
-Вы уже помолились, приняв решение относительно столь серьезного выбора?
Да, - кротко ответил Эбнер.
И какое послание вы получили в ответ?
Мы должны отправиться на Оухайхи.
Хорошо, - решительно произнес Дэй. - Сегодня вече ром я был настолько вдохновлен, что хотел поехать туда и сам. Но мой долг заставляет меня оставаться здесь.
Что же нам теперь следует делать? - поинтересовался Уиппл, в то время как над студенческим городком уже зани малась весенняя заря.
Возвращайтесь к себе в комнату, но ничего никому не рассказывайте. В пятницу вы встретитесь с членами Амери канского совета уполномоченных представителей по вопро сам заграничных миссий.
И они действительно смогут прибыть сюда так быстро? - восхищенно выдохнул Эбнер.
Да. Они уже уяснили для себя, что после выступлений Кеоки Канакоа очень часто требуется их присутствие. - Од нако, заметив радость на лицах молодых людей, президент поспешил предупредить их: - Преподобный Торн, главный представитель в этой группе, человек очень проницательный и умный. Он легко распознает юношей, которыми руководят лишь эмоции, а не истинная преданность Христу. Если вы не уверены в том, что ваше желание сохранится в течение всей вашей жизни, лучше не стоит тратить понапрасну драгоцен ное времени Элифалета Торна.
Мы преданы Господу и уверены в себе, - твердо заявил Эбнер, после чего молодые люди пожелали президенту спо койной ночи и удалились.
* * *
В пятницу Джон и Эбнер, спрятавшись за шторами, наблюдали из окна своей комнаты за тем, как по двору Йельского колледжа чинно вышагивала комиссия из Американского совета полномочных представителей по делам иностранных миссий. Они прибыли сюда, чтобы провести собеседования со студентами, которых не оставила равнодушными пламенная речь Кеоки Канакоа.
- Это же сам преподобный Торн! - в восхищении прошептал Эбнер, увидев главу комиссии. Впереди шел высокий худощавый мужчина в длинной рясе и высоченной шляпе. Особенно бросались в глаза его косматые брови, крючковатый нос и огромный подбородок. Священник походил на сурового судью, и оба студента немного испугались встречи с ним.
Однако Джон Уиппл тревожился напрасно, потому что бесе да с Элифалетом Торном у него получилась легкая и непринуж денная. Глава комиссии подался вперед и начал задавать вопросы, в то время как четверо его менее важных спутников просто внимательно слушали все, что происходило в аудитории.
Скажите, не являетесь ли вы сыном преподобного Джо шуа Уиппла из западной части штата Коннектикут? - с теплотой в голосе поинтересовался Элифалет Торн.
Да, - кивнул Джон.
Наверное, ваш отец сумел вырастить достойного набож ного сына?
Полагаю, что это так.
Вскоре стало очевидным, что члены комиссии быстро оценили будущего доктора Джона Уиппла как человека прямого, обаятельного, сообразительного, воспитанного в богобоязненной семье сельского священника.
Вы уже прошли процесс обращения в веру? - тихо про должал преподобный Торн.
Да, в пятнадцать лет я уже серьезно задумывался над своим будущим, начал рассказывать Джон, - и колебался между медициной и семинарией. Я выбрал первое, поскольку тогда еще не полностью был уверен, что до конца сумел по нять Господа. Сам я не мог бы назвать себя набожным моло дым человеком, хотя, конечно, всегда исправно посещал цер ковь. Но однажды, когда я возвращался из школы домой, я увидел на дороге нечто напоминающее смерч из пыли, при ближающийся ко мне. И вскоре я услышал голос: "Готов ли ты служить мне всю свою жизнь?" И я ответил: "Да". Я был потрясен и не мог сдвинуться с места, а смерч завис надо мной, но я не почувствовал даже запаха пыли. С того момента я понял, что теперь знаю и понимаю Господа.
Пятеро суровых священников одобрительно закивали, поскольку подобное знакомство с Господом в последнее время стало делом привычным для Новой Англии - после Великого Пробуждения года. Никто тогда не знал, как именно происходит "обращение в веру", это свершалось всегда по-разному. Преподобный Торн еще больше подался вперед и ледяным тоном спросил:
-Мистер Уиппл, если поначалу вы находились в сомнении относительно своего будущего и никак не могли выбрать меж ду врачом и священником, поскольку, как вы уверяете, не зна ли Бога, так почему же впоследствии, когда Господь непосред ственно обратился к вам, вы все же не решились поступить на факультет богословия?
Эта проблема мучила меня достаточно долгое время, - признался Уиппл. Но мне очень нравилась медицина, и я подумал, что, став врачом, смогу служить Господу, используя сразу обе возможности.
Что ж, это честный ответ, мистер Уиппл. Возвращай тесь к своим занятиям. Вы получите от нас письменный ответ, самое позднее, через неделю.
Вернувшись после собеседования в свою комнату, Джон пребывал в состоянии такого восторга, граничившего с экстазом, что не только не стал разговаривать с соседом, но даже не взглянул в сторону Эбнера. Уипплу казалось, что сейчас происходит нечто очень важное, будто он только что пережил самый грандиозный момент своего существования, и буквально минуту назад был так близок к Богу! Итак, он был готов полностью посвятить себя служению Господу, и никто и ничто в целом свете не смогло бы заставить его изменить свое решение. Ничего не объясняя, он заявил Эбнеру, что его кандидатура утверждена.
Совсем по-другому прошло собеседование у юного Хейла. Как только он предстал перед членами комиссии, в своем мешковатом, не по размеру костюме, с сальными волосами, прилипающими к болезненного цвета щекам, сутулый и неуклюжий, один из самых замечательных священников на целом свете невольно задался вопросом: "О Господи, почему же ты избрал своим слугой такого убогого и жалкого человечка? "
Вы обращены в веру? - нетерпеливо спросил преподоб ный Торн.
Да, - важно заявил Эбнер, но его пространные объясне ния получились каким-то слишком напыщенными. Он поче му-то начал чересчур долго и нудно объяснять, где именно располагался луг, и где находились его дом и школа. Правда, ни у кого не осталось сомнений, что Господь действительно бе седовал с этим молодым человеком.
Почему же вы все-таки решили служить в качестве мис сионера? - задал свой следующий вопрос преподобный Торн.
Потому что после того события на лугу я уже был твердо уверен в том, что посвящу Господу свою жизнь и останусь ве рен ему навсегда, - торопливо объяснил Эбнер. Остальные члены комиссии сразу поняли, что этот юноша, к сожалению, производит не слишком благоприятное впечатление на самого Торна. Тот долгое время служил миссионером в Африке и хо
рошо знал, с какими проблемами приходится сталкиваться молодым людям в дальних странах. После серии собеседований с будущими миссионерами в колледже Уильямса Торн заявил своим помощникам: "Мы должны строжайшим образом избегать тех молодых людей, которые чересчур уверены в себе и в своих взаимоотношениях с Богом. Обычно они настолько гордятся собой, что не могут смириться с ролью миссионера, как человека, подчиняющегося Господу всегда и во всем, в самом широком смысле. Если мы сразу сможем определить таких людей и вовремя отсеять их, то сэкономим массу денег, а также избежим ненужных затруднений в дальних странах". Сейчас помощникам стало очевидно, что Торн как раз намеревается провести ту самую "чистку", о которой недавно предупреждал их, поскольку он прервал поток благочестивого красноречия Эбнера и заметил: