– Ну вот и все, – сказала женщина, поднимаясь с колен и оправляя на себе нечто облачно-туманное, взбитое, что было на ней надето. – Боль скоро пройдет. Если хотите, я могу применить обезболивающее.
   – Нет, – сказал я, переведя дыхание. – Пусть будет так.
   – Хорошо. Сейчас я велю Атине вымыть вас…
   – Ни в коем случае, мадам, – возмутился я. – С этим я всегда справляюсь сам!
   – Очень хорошо. – Она, не скрывая, внимательно наблюдала за мной. – В таком случае я попрошу, чтобы для вас подыскали какую-нибудь одежду. Эту придется облить бензином и сжечь (она, разумеется, сказала не «бензин», а «схип», но ведь мы и вообще говорили по-ассартски), она не придает вам достоинства.
   – Как вам угодно, мадам. – Я нагнул голову, одновременно прислушиваясь к утихающей боли.
   – Вы, вероятно, проголодались, господин путник по обету?
   Откровенно говоря, так оно и было. Я кивнул.
   – В таком случае после ванны… это будет уже ранний завтрак. Что вам угодно будет получить на завтрак?
   – О, на ваше усмотрение, мадам; я буду благодарен за все.
   – Вы очень непритязательны… Атина!
   Она произнесла это негромко, но уже через секунду-другую внутри дома послышались шаги. Вошла служанка. Я посмотрел на нее. Откровенно говоря, у меня успело сложиться несколько иное представление о женщине, что упоенно предавалась любви в траве. Хотя – любви все возрасты покорны…
   – Приготовьте ванну, Атина, и посмотрите в гардеробе хозяина… Старого хозяина… что-нибудь, что подошло бы господину, – она кивнула в мою сторону. – Потом проводите его в ванну.
   – Да, хозяйка. – Служанка присела. – Сию минуту, хозяйка.
   Она унеслась. Я глядел ей вслед. Когда я снова перевел взгляд на хозяйку, то увидел на ее губах откровенную усмешку.
   – Что-нибудь не так, мадам?
   Она на миг стала серьезной.
   – Все не так… Хотя…
   Не договорив, она повернулась и вышла. Атина уже входила, чтобы отвести меня, куда было приказано.
   Примерно через час я не без сожаления покинул ванну; но голод уж слишком настойчиво напоминал о себе – по мере того, как боль в ноге утихала. Я полагал, что хозяйка легла досыпать, и не думал, что заставляю ее ждать. Однако, когда Атина отконвоировала меня в обширный зал, служивший, судя по всему, столовой, женщина оказалась там; она уже сидела за столом, размерами напоминавшим теннисный корт (хотя и без коридоров для парной игры). Женщина жестом пригласила меня сесть – не рядом с нею, во главе стола, где стоял еще один стул, но сбоку, справа от нее. Я послушно уселся. И понял, что снова попал в затруднительное положение. Мне наверняка следовало предложить даме что-то из множества яств, которыми был уставлен стол; но черт меня возьми, если я мог назвать хоть одно из них или хотя бы определить, что из чего приготовлено. Женщина, как бы не замечая, что загнала меня в тупик (но, в конце концов, у меня просто не было времени, чтобы изучить ассартианский быт во всех его деталях!), предложила сама:
   – Прошу вас, не стесняйтесь и простите за скудость выбора. Советую вам начать с липота… вот это – житар из парты… Грудка шушника – правда, соус очень острый, из китранских молав. Налейте мне, пожалуйста, кирбо, а себе – по вашему выбору…
   Я беспомощно водил глазами по столу. Будь там бутылки с этикетками, я разобрался бы: настолько я владел языком. Но все было в хрустальных графинах и различалось лишь цветом; что-то было налито, вероятно, и в два серебряных кувшина, стоявших там же; но тут даже и цвет напитка оставался загадкой. Я попытался сделать обходной маневр, рискуя прослыть неотесанным вахлаком:
   – Мадам, насколько было бы приятней, если бы вы своими руками…
   – Я понимаю: болит нога… – Она произнесла это серьезно, но глаза ее – большие, серо-зеленые – откровенно смеялись. – Я с удовольствием поухаживаю за вами… Мне следовало бы понять сразу.
   Она налила мне и себе чего-то темно-красного из графина, добавила светлой жидкости из кувшина. Положила на тарелку что-то – белое, залитое коричневым соусом.
   – За ваш путь, – сказала она, поднимая бокал.
   Я ухватился за свой и чуть не потянулся чокаться, но вовремя вспомнил, что на Ассарте это не принято. Выпил. Вкусное и крепкое. И с внутренним отчаянием (так бросаются в холодную воду) принялся за закуску. Вместо вилок здесь полагались плоские лопатки с короткими зубчиками с одной стороны; я постарался орудовать ими как можно непринужденнее.
   Я наелся быстрее, чем ожидал; дама давно уже отложила свою лопатку и сидела, глядя куда-то вдаль и изредка отпивая из бокала уже что-то другое, зеленоватое. Когда я наконец отвалился от стола, она перевела взгляд на меня и еще несколько секунд помолчала. Под ее взглядом я почувствовал себя неудобно – ощущение было таким, словно меня насадили на вертел и сейчас начнут поджаривать.
   В общем, так оно и получилось. Потому что она тут же сказала:
   – Ну, а теперь, господин путник, расскажите мне сказку. Я люблю слушать сказки по ночам.
   – Сказку мадам? Я не уверен…
   – Но вы ведь все равно начнете рассказывать мне сказку, если я спрошу вас, кто вы и откуда.
   Черт, она была права. У меня уже просилась на язык разработанная нами легенда.
   – Мадам, почему вы…
   – Погодите, я не закончила. Хочу предупредить вас: вымысел о путешествии по обету, или же о нападении, при котором вы лишились всего, или о заблудившемся горожанине – и так далее, и тому подобное – исключается. Вы не горожанин и не фермер, не купец и не ученый, и не инженер, и не солдат, и уж подавно не принадлежите к Сфере Власти. То есть, может быть, вы – и то, и другое, и какое угодно по счету, но с одной оговоркой: не здесь. Короче – вы не ассартианин.
   – Но мадам, что дало вам повод…
   – Да все на свете. Если бы вы хотя бы прожили на Ассарте достаточно продолжительное время, вы бы знали, что в высших семьях принято всех слуг называть одним именем – легче для запоминания, а отзывается всегда ближайший; что житар никогда не подают на завтрак; что, отказываясь от служанки при купании, вы наносите серьезную обиду хозяину…
   Она была совершенно права; но ведь мы рассчитывали, что у меня здесь найдется хоть какое-то время для изучения именно обычаев, правил и всего такого – и не моя вина, что все получилось так, а не иначе. Однако, независимо от причин, это был провал. И надо было уходить немедленно.
   – Мадам, я…
   – Помолчите еще, – сказала она повелительно. – И, наконец, вы даже не знаете, куда попали и с кем разговариваете. Нет-нет, мне были очень приятны ваши слова. Любой женщине они были бы приятны. Но всякий ассартианин скажет вам, что с Жемчужиной Власти разговаривают не так. И любой ассартианин с первого взгляда понял бы, что находится в Летней Обители Властелинов – и вел бы себя соответственно. Итак, я объяснила вам, чего не следует касаться в вашей сказке. Потому что сказка хороша, когда она правдоподобна. В сказку нужно верить, иначе незачем слушать ее. Вы готовы?
   Да, я, пожалуй, успел уже в какой-то степени прийти в себя.
   – Мадам, – сказал я. – Предположим, что вы правы. Поэтому скажу вам лишь одно – и это не будет сказкой: кем бы я ни был и каковы бы ни были мои цели – в них нет ничего такого, что грозило бы вам, вашей власти, вашим близким и приближенным. А теперь позвольте от всего сердца поблагодарить вас за гостеприимство и помощь и уйти. Мне не хотелось бы, чтобы мне пытались помешать в этом.
   Жемчужина Власти усмехнулась.
   – И тем не менее я задержу вас. В ваших интересах: вам необходимо хотя бы отдохнуть в нормальных условиях. Здесь вы в полной безопасности. Сейчас вы настолько устали, что я даже не расспрашиваю вас всерьез. Но когда вы проснетесь – вы мне расскажете все. Быть может, даже несколько раньше… Господин путник, ускользнуть вам сейчас никак не удастся: все выходы заперты и стража больше не будет предаваться страсти, пока ее не сменят. Оцените положение – и согласитесь. Потому что я ведь обойдусь и без вашего согласия…
   Я секунду подумал. Меня несколько встревожили ее слова: я расскажу ей все, еще не успев проснуться. Что же, она могла заранее подсыпать мне что-то в еду, в питье… Или, когда я усну, подключить какую-нибудь аппаратуру и заставить меня в бессознательном состоянии выболтать все на свете. Но отдохнуть и вправду следовало. Что же: если нужно, я могу и не спать сутки-другие даже без стимуляторов. А нога тем временем придет в полный порядок.
   – Я верю вам, мадам. Я согласен.
   – Очень хорошо. Атина!
   Вот эта вполне могла бы оказаться там, у ворот. Я пригляделся. Могу поспорить – это она и была. Что же, солдату повезло.
   – Проводи господина в спальню для великих донков. Но не задерживайся!
   Последние слова были сказаны с расстановкой.
   – О да, хозяйка. Ни в коем случае, хозяйка!
   Я встал, отвесил даме поклон и секунду смотрел на нее. Я не был уверен, что увижусь с нею утром: исчезнуть все-таки следовало прежде, чем она продолжит свой допрос. Ничего, если нога будет в порядке, их решетка меня не остановит… Но мне хотелось запомнить ее облик. Она выдержала мой взгляд, не моргнув.
   – Желаю вам приятных снов, путник.
   – И вам, мадам.
   – Я постараюсь…

 
   Сон мой был более чем приятен.
   Мне снилось, что служанка повела меня к лестнице и довела до спальни на втором этаже. Едва успев показать мне все, что следовало, она выбежала с такой скоростью, будто я собирался загрызть ее. Хотя, видит Бог, у меня не было таких намерений.
   Мне снилось, что я разделся, поискал пижаму и не обнаружил ее. Вероятно, здесь предпочитали спать нагишом (еще один пробел в моем образовании; впрочем, сейчас это было уже все равно). Я лег на широченную кровать и накрылся легчайшим и теплым одеялом. И твердо решил не спать.
   Дальше мне приснилось, что дверь отворилась и в спальню вошла Жемчужина Власти. Но уже не в облачном наряде, а в чем-то, что, строго говоря, не было ничем. Я попытался встать, но вспомнил, что на мне-то уж и подлинно ничего нет. Она подошла и остановилась у кровати.
   – Ты не ассартианин, – сказала она. – И в этом – мое спасение.
   Она сделала паузу.
   – День тому назад меня насиловали на глазах всего мира.
   Я пискнул что-то, но она повелительно протянула руку.
   – После этого я решила не жить. Но сейчас поняла, что есть иной выход. Отплатить. Тогда я смогу жить дальше.
   Движением плеч она сбросила на пол то воображаемое, что на ней было. Она была ослепительна.
   – Этой ночью я тоже хочу кричать от любви.

 
   Еще мне снилось, что была любовь. В криках, в стонах, в горьком аромате ее благовоний, в поту, в сплетении, когда уже не различить, кто где.
   И очень много слов. Говорила она. Говорил я. И она. И я. И…
   И снова стоны. Кажется, кричал и я. Хотя мне это не свойственно.
   Такими были сны.
   Потом я проснулся. Стояла еще глубокая ночь. Рядом со мной лежала Ястра, беззвучно дыша. Ее рука покоилась на моей груди.
   Я поцеловал ее, стараясь не разбудить. Мне было странно. Я не хотел и не искал ничего подобного и внутренне не был готов. Но так получилось; может быть, следовало пожалеть об этом, но у меня не было сожаления. Я знал, что когда-нибудь потом меня упрекнут в этом. Но сейчас, наверное, нельзя было поступить иначе. Не ради меня. Ради Ястры. Могущественные тоже бывают слабы…
   Я выскользнул из постели, осторожно переложив руку женщины на скомканную простыню. Что-то не позволяло мне вновь безмятежно уснуть. Нечто такое, что я знал, но сейчас никак не мог вспомнить. Подсознание предупреждало о какой-то опасности. Никогда не следует пренебрегать подобными сигналами.
   Я быстро оделся и, бесшумно ступая, подошел к двери. Оглянулся. Ястра крепко спала; наверное, душа ее нашла пусть хоть небольшое успокоение. Буду рад, если так… Дверь отворилась без единого звука, и я вышел в холл второго этажа. Толстый ковер скрадывал шаги, так что можно было двигаться свободнее. Я сделал несколько шагов и остановился, пытаясь все-таки понять, что именно меня беспокоило и как надо было поступить, чтобы тревога исчезла. Однако никаких идей не возникало. Я хотел было подойти к огромному окну, целиком занимавшему одну из стен холла и выходившему на висячую галерею. Однако в последний миг передумал – и, как оказалось, правильно.
   Правильно – потому что в следующее мгновение мне почудилось, что мгла по ту сторону окна странным образом уплотнилась. Я замер, напрягаясь, приводя себя из расслабленного состояния в боевое. Пятясь, отступил к стене, остановился в простенке между той дверью, за которой спала Ястра, и другой – что было за нею, я не знал. Я был безоружен, но это меня не очень беспокоило: на Ферме меня вооружили умением, которое стоило многих стволов и лезвий. Теперь я почувствовал, что готов применить его. Оставалось лишь ждать развития событий.
   Они не замедлили произойти. Я не увидел даже, но почувствовал по едва уловимому движению воздуха, что одна из створок окна отворилась, постояла открытой не более секунды и мягко притворилась снова. Незваный гость был уже здесь – я ощутил его присутствие так же уверенно, как если бы видел его глазами; однако в этой преисподней темноте я не мог увидеть ничего – зато и он тоже. Так что я находился в выигрышном положении: я знал, что он тут, а он, похоже, и не подозревал о моем присутствии.
   Воздух снова едва ощутимо заколебался; это означало, что пришелец, выждав, чтобы убедиться, что его приход остался незамеченным, двинулся вперед. Видимо, у него не было точного представления о планировке этажа, и он стал обходить холл по периметру. Остановился подле первой, считая от него, двери. Медленно-медленно приотворил, затем рывком распахнул настежь. Сделал шаг и остановился в проеме – наверное, вслушивался. Комната оказалась пустой. Он отступил, затворил дверь. Пока он изучал ту комнату, я успел опуститься на корточки, сгруппироваться, чтобы в нужное мгновение распрямиться взрывным движением и ударить. Человек приблизился, теперь я слышал его дыхание – глубокое, размеренное, вовсе не говорящее о страхе или хотя бы волнении. Поведение гостя свидетельствовало об известном опыте. Интересно, что он все-таки ищет? Кто он? Вор? Или хуже? Почему-то воровская версия не вызвала у меня доверия: слишком просто это было бы. Вор не станет просачиваться сквозь охрану, не станет рисковать жизнью, – но не может ведь быть, чтобы он не знал, куда вламывается…
   Пока я размышлял, человек сделал попытку отворить вторую дверь – совсем рядом со мной. Мне пришлось некоторое время не дышать, иначе он непременно услышал бы. Дверь оказалась запертой. Однако взломщик не собирался мириться с неудачей. Едва слышное бряканье, потом звук металла, трущегося о металл, сказали мне, что у человека было кое-какое техническое оснащение. Он отпер замок не более чем за три секунды. Дверь покорно отворилась. Я решил, что больше ждать нечего.
   Он стоял ко мне правым боком, левой рукой придерживая отворенную дверь, и вслушивался, пытаясь понять, обитаема ли комната или пуста. То, что она оказалась запертой, ни о чем не говорило: комнаты могли оказаться и смежными, и за запертой дверью вполне возможно было обнаружить спящего – или даже не спящего человека. Я не стал дожидаться, пока он придет к какому-нибудь выводу. Рывком распрямившись, я взлетел в воздух и сплетенными кистями рук с размаху рубанул его по голове.
   Вернее, по тому месту, где, по моим соображениям, должна была находиться его голова. Ничего подобного: там оказалось плечо. Гость, похоже, был на голову выше, чем я предполагал. Порази я его в голову, он вырубился бы мгновенно; но голова уцелела. Правда, я тут же понял, что его правая выключена из борьбы: что-то глухо стукнулось о ковер – предмет, который он сжимал в правой руке. Как ни неожиданна была моя атака, человек лишь едва слышно крякнул, – видимо, попадать в неожиданные ситуации не было для него непривычным делом. Чтобы не позволить ему оценить обстановку, я сделал поворот вокруг оси и ударил ногой в пустоту – он успел отскочить. Тогда я решительно шагнул вперед и применил один из тех приемов, какими только на Ферме, пожалуй, и владели: когда не надо даже прикасаться к противнику. Странно, однако он устоял, и это красноречиво свидетельствовало о том, что и ему приходилось проходить подобную же подготовку. Ага, вот, значит, какие дела… Любопытно, как он поступит теперь. Попытается взять меня на подобный же прием или применит иную уловку?
   Он поступил самым разумным образом: предпочел исчезнуть. Неуловимый ветерок скользнул, створка окна пропустила налетчика и осталась отворенной. Я усмехнулся: нет, бесполезно ждать, что я подойду, чтобы затворить ее, это для младенцев…
   Вместо этого я опустился на колени и, не сводя глаз с окна, принялся шарить руками по ковру. Через несколько секунд рука укололась обо что-то острое; я едва не выругался вслух. Это был нож, длинный, широкий, образцово наточенный. Ну что же – вот я и вооружился… Теперь, пожалуй, пора и закрыть окно.
   Чтобы никого не вводить в искушение, я добрался до окна ползком и левой рукой затворил его, готовый в любой миг ударить, если потребуется, трофейным ножом. Не потребовалось. Видимо, посетитель признал свое поражение и предпочел удалиться, не ожидая продолжения. Разумно, весьма разумно… Я встал, запер окно, проверил заодно и все другие створки и повернулся, чтобы возвратиться в спальню.
   И только теперь я сообразил наконец, какая мысль все время подсознательно тревожила меня. Я вспомнил подслушанный на Заставе разговор о том, что из игры надо вывести – ее. «Она» – это была Ястра; стоило понять это, как становился ясным и нынешний визит, и то, чего следовало еще ожидать и опасаться. Да, можно считать, что ей повезло, когда она решила приютить меня. Да и мне тоже. Во всяком случае, никак нельзя сейчас бросить ее на произвол судьбы. Ее табельная охрана ни гроша не стоила – это я понял еще раньше.
   Еще постояв и прислушавшись и не уловив ничего подозрительного, я вернулся в спальню.
   Ястра не спала. Опираясь на локоть, она приподнялась в постели.
   – Что там было такое? – спросила она, сонно растягивая слова. – И куда ты девался?
   – Выходил посидеть в холле. Ничего не случилось; просто в темноте зацепился за ковер, чуть не упал.
   – Надо было включить свет… А вообще – пожалуйста, не исчезай среди ночи. Хорошо?
   – Хорошо, – пробормотал я. – Не буду.
   – И вообще… Ты помнишь, что успел рассказать мне все?
   Честное слово, я не помнил. Но сразу поверил ей.
   – Ты уже назначен моим советником, – сказала она. – Мне такой полагается. – Она улыбнулась. – Штатный любовник. Так скажут. Ну и пусть.
   «Советник… Черт, а ведь это очень кстати!» – мгновенно сообразил я. Хотя подозреваю, что кроме холодной логики здесь сыграло роль и другое: мне просто не хотелось расставаться с нею.
   – О да, хозяйка, – ответил я. – Конечно, хозяйка.
   Тут она засмеялась – как смеется женщина, изнасилованная и отомстившая насильнику.
   – Завтра я еду на Проводы моего покойного мужа, – сказала она. – А еще через пару дней придется присутствовать на моем собственном бракосочетании. Успокойся: не с тобой.
   – Однако, ты не теряешь времени.
   – Как иноземцу объясняю: таков закон. Таков Порядок. Но все это время, и потом тоже, я буду нуждаться в твоем совете.
   – Это называется советом? – спросил я.
   Она проследила за моим взглядом.
   – О, бесстыдник! – сказала она. – Ну, я встаю. Не смей отворачиваться!
3
   Весь Ассарт оделся в траур.
   На флагштоках, мачтах кораблей, над воротами и подъездами домов флаги Державы – квадратные полотнища, по диагонали разделенные на золотое и серебряное поля, с черной восьмилучевой звездой в круге посреди диагонали – были спущены до половины и украшены траурными – зеленовато-голубыми – лентами. Это был цвет океана, в глубине которого, по верованию, находили новую, вечную жизнь те, кто прожил отмеренный им срок на суше.
   Громадными полотнищами такого же цвета было задрапировано Жилище Власти.
   Каждый житель Ассарта понимал, что суша есть нечто временное, ненадежное, размываемое Океаном. Океан же велик и постоянен.
   Настал день Проводов Властелина в Великую Семью.
   Все было закрыто. Транспорт на всей планете не работал. На сутки жизнь прервалась. Лишь один механизм находился в движении: самолет, на котором ковчег с телом усопшего переносился из одного донкалата в другой. В Городе Власти каждого донкалата происходило прощание. Оно занимало полчаса. Донкалатов было двадцать. Церемония началась трое суток назад. Сегодняшний день был заключительным. Властелин вернулся в столицу, чтобы оттуда отправиться к Великой Семье, к которой он отныне принадлежал.
   Все, кому полагалось по рангу, и другие, кому было разрешено, собрались на площади напротив Жилища Власти.
   Ровно в полдень с холма над городом ударили пушки. Они прогремели восемьдесят семь раз – по числу лет, прожитых ушедшим. И сразу же распахнулись главные ворота. Их тяжелые броневые плиты с низким рокотом раскатились в стороны. Колесница с Ковчегом выехала на площадь.
   Ковчег был похож на лодку с высоко поднятыми и закрученными спиралью форштевнем и ахтерштевнем. Высокие борта были накрыты округлой крышкой. Над ней возвышалась невысокая мачта с двумя полотнищами: выше – Державным и под ним – с личным штандартом Властелина: золотой рыбой на голубом поле. Династия Властелинов принадлежала к роду Рыбы, издревле самому знатному. Во всяком случае, так учила история.
   В погребальную колесницу было запряжено шестнадцать лошадей парами. Лошади были в бирюзового цвета чепраках, над головами их колыхались белые султаны. В колеснице, на каждом углу, навытяжку стояли офицеры Дворцовой гвардии с обнаженными шпагами; то было лишь церемониальное оружие, непригодное для серьезного боя.
   Зато Ратанские гвардейцы, чей батальон следовал сразу же за колесницей, были вооружены как для настоящей войны: кроме ритуальных мечей и копий, они несли на груди лазерные фламмеры, на одном боку – длинноствольные армейские пистолеты, на другом – кинжалы для рукопашного боя. Покойный Властелин был Почетным Шефом Ратанской гвардии.
   За батальоном ехала запряженная четверней коляска. В ней сидел Наследник. Официально он должен был еще два дня оставаться наследником. Лишь после бракосочетания с Жемчужиной Власти он будет всенародно и непреложно признан Властелином.
   За коляской Наследника шла рота Черных Тарменаров; Наследник считался их шефом, в то время как Горные Тарменары находились под покровительством Жемчужины Власти, чем немало гордились. В народе ходил слух, что в былые времена молодые жены состарившихся Властелинов выбирали любовников именно среди Горных Тарменаров, и, возможно, некоторое количество Наследников вели свое происхождение именно от них.
   Затем, в такой же коляске, следовала Вдова Власти; так должна была именоваться Жемчужина в те немногие дни, что отделяли смерть Властелина и бракосочетание Жемчужины с Рубином Власти, после чего он, как уже сказано, становился Бриллиантом, она же возвращала себе титул Жемчужины.
   Затем, за Горными Тарменарами, тоже представленными на церемонии своей Знаменной ротой, шли в строгой иерархии представители Сферы Власти. Первым выступал Ум Совета в сопровождении двух телохранителей, чьей главной задачей было – поддержать его под руки, когда старику станет трудно идти. Ум Совета мог, по преклонному возрасту, тоже воспользоваться коляской, хотя и запряженной лишь парой; то, что он отказался от этого, свидетельствовало о его глубочайшем уважении к требованиям Порядка и к памяти усопшего.
   За Умом шел Совет Властелина, насчитывавший около двухсот членов.
   Дальше следовал Советник Жемчужины Власти – только что неизвестно откуда возникший выскочка в новехоньком, еще не обмявшемся придворном мундире, державшийся, впрочем, весьма уверенно. О его появлении перешептывались, но твердого мнения пока никто еще не составил.
   Позади Советника шел немногочисленный Совет Жемчужины – большинство его составляли высокопоставленные дамы среднего возраста; были также два весьма зрелых старца.
   Потом мимо зрителей, плотно стоявших по обе стороны проспекта, проследовал генералитет. Его возглавляли командующие силами почвы, воды, воздуха и пространства. Следующая шеренга состояла из командующих силами донкалатов, Народного войска и Внешней защиты.
   Шли воины Космического десанта. Те, кто, собственно, и воевал за пределами Планеты. Гвардейские же войска предназначались для действий на поверхности Ассарта – если, не приведи Рыба, дошло бы до этого.
   Шли руководители департаментов. Видные промышленники. Торговцы. Инженеры. Ученые. Судьи. Хранители порядка. Кормящие Рыбу. Люди свободных профессий. Фермеры. Школьные учителя.
   Замыкал официальную колонну Легион Морского Дна в серебристых чешуйчатых парадных мундирах. Дальше шла толпа.
   Колонна казалась бесконечной. Когда погребальная колесница уже достигла гавани, толпа еще не успела покинуть центр Сомонта.
   Колесница пересекла набережную и остановилась. Дальше было море. Ехать стало некуда.
   Наследник и его гвардия приняли вправо и тоже остановились. Жемчужина – влево. И все новые подходившие группы таким же образом растекались в обе стороны набережной, окаймлявшей обширную бухту.