Михайлов Владимир Дмитриевич. Властелин

   Во всяком случае, даже не для того, чтобы объединиться против меня, но для того, чтобы хотя бы серьезно подумать об этом, им нужно время. И они – самые умные среди них, а таких совсем немного, – решают это время выиграть. Каким способом? Они ведь знают, что переход от мира к войне для Ассарта – привычное дело и происходит быстро. И вот сочиняется сказка относительно состоявшегося объединения, относительно организации обороны каждой планеты, и еще больше: о якобы готовящемся нападении на сам Ассарт. Короче говоря – все то, что вы мне только что с таким увлечением рассказывали. Расчет очевиден: если я поверю вашим россказням хоть на одну десятую, я буду вынужден отложить начало войны и принять меры для проверки вашей информации – и таким образом они получат передышку и, может быть, что-то и на самом деле придумают. Вот зачем, уважаемый советник Жемчужины Власти – жемчужины, увы, поддельной, – вот с какой целью вы явились ко мне. А для того, чтобы получить ко мне доступ, вы пошли на мерзкое преступление – а впрочем, чего же другого ожидать от вас? – и похитили женщину, никому в жизни никогда не причинившую ни малейшего вреда, не пожелавшую зла, собирающуюся стать матерью, а похитив – отправили куда-то в пространство на корабле, предоставленном для этой цели какой-то из враждебных планет; вы мне сообщите ее название или я узнаю его иным путем, это безразлично, но виновная планета пострадает куда серьезнее других, могу обещать вам уже сейчас. Да, ворвавшись в жизнь доброй, скромной и – утверждаю – счастливой женщины, в лучших традициях былого пиратства, вы заточаете ее в трюме, – ну пусть даже в каюте – какого-то корабля и надеетесь, что он укроется от моих глаз в пространстве. Да, пространство обширно, но кто знает предел моим возможностям? Высокочтимый советник, вы помните, надеюсь, как в свое время поступали с пиратами? Их вешали, любезный мой. Слава Рыбе, мы далеко ушли от тех примитивных времен. И все, кто так или иначе замешан в этом деле, будут молить меня о веревке – но не получат ее. Если же у вас сохранилась хоть капля порядочности, вы захотите спасти их от страшной смерти, воистину страшной, заменить ее смертью быстрой и безболезненной; а спасти вы сможете лишь одним способом, я уже сказал вам – каким: как только я прикажу, вы проведете мой корабль туда, где они находятся. Только не говорите мне, что вы не знаете где. Иначе мой гнев сметет все границы.
   Возможно, Властелин ожидал от меня ответа на этот как бы не заданный, но на самом деле все же заданный вопрос. Я предпочел ответить в таком же неявном ключе: просто пожал плечами – пусть понимает, как хочет. Однако, не уверенный в том, что он сейчас способен логически мыслить (думаю, что нет), я на всякий случай добавил:
   – Я подумаю.
   Кажется, он даже немного опешил от моего нахальства. Чуть ли не полминуты понадобилось ему, чтобы переварить мою реплику. Потом он усмехнулся и сказал:
   – Думайте. Я предоставляю вам возможности для этого.
   – Я хорошо думаю только в привычной обстановке, – заявил я, стараясь поколебать его в принятом решении. Он кивнул.
   – Вы и окажетесь в привычной для вас обстановке. Не станете же вы уверять меня, что никогда в жизни не сидели в тюрьме? Не надо, вам никто не поверит. Но неужели вы воображали, что после всего, что было здесь сказано, вы выйдете из моего кабинета иначе, как под стражей?
   Сидеть в тюрьме мне до сих пор как-то не приходилось. Но я даже не заикнулся об этом – чтобы не разрушать возникший в его представлении мой целостный и колоритный образ.
   Он нажал кнопку и вызвал стражу. Приперлись сразу пятеро громил. Вообще-то их было шестеро, но шестым был Рука – вахтенный телохранитель. Они остановились в моей окрестности, и каждый из пятерки, по-моему, сразу нарисовал на мне тот участок, которым намеревался всерьез заняться.
   – Увести государственного преступника, – распорядился Властелин, – и держать его под замком. Не допускать общения ни с кем. Поняли? Ни с кем – включая даже самых высокопоставленных особ. Все – только с моего личного разрешения. Ясно?
   Он тут же получил множество горячих заверений в полной ясности, причем этот негодяй Рука старался больше всех.
   – Прикажете держать его в наручниках? – осведомился он.
   Властелин поразмыслил:
   – По-моему, этот не из таких. Грязную работу за него делают другие. Так что он не сбежит – если только кто-нибудь из вас не выломает для него решетку или не сломает замок.
   Они переглянулись, как бы разбираясь – кто из них окажется виновным в таком нарушении всего на свете. Потом поняли, что это была шутка, и хором заржали, как табун на лужайке.
   – Куда Вашему Всемогуществу угодно его запереть? – выскочил неугомонный вахтенный телохранитель. – Увезти в Централ? Или держать здесь, в Подвальных камерах?
   – Мне нужно, чтобы он, когда потребуется, был доставлен ко мне быстро и без всякого риска. В городе у него наверняка есть сообщники.
   Индеец сделал большие глаза, наверное, поражаясь тому, что у подобного типа могут оказаться еще и сообщники: выражение его физиономии свидетельствовало о том, что в глубине души он лучшего мнения об ассартском народе. Однако противоречить Властелину он, уважая субординацию, не стал.
   – Ну, топай, ублюдок, – обратился он ко мне и даже сделал жест, показывавший, что телохранитель готов придать мне некое поступательное движение при помощи собственного колена.
   Однако Властелин осадил его.
   – Никаких грубостей, – сказал он.
   Преступник или не преступник, но все же я был сановником, а они – всего лишь солдатней. В Ассарте всем полагалось то, что полагалось. Мне – вежливое обращение, если, конечно, я сам не дам повода для крутых мер.
   – Прошу идти, – на этот раз Рука обратился ко мне вежливо и официально.
   Даже не взглянув на него, я гордо поднял голову и прошествовал к выходу. Шестерка окружала меня, как наследники – больного дядюшку. В дверях я остановился – они чуть не налетели на меня, поскольку сзади у меня не установлены стоп-сигналы, – и, обернувшись, сказал хмуро глядевшему нам вслед Властелину:
   – Думаю, Ваше Всемогущество, что понадоблюсь вам раньше, чем вы полагаете. И буду рад оказать серьезную услугу.
   Я знал, что он меня не поймет. Сейчас – не поймет. Для этого у него не хватало опыта. Но похоже, что от этого дефицита он быстро избавится.

6

   Война спешила родиться.
   На Ассарте день ее появления на свет отмечался торжественно. Для этого с давних пор существовал праздник Последней Пуговицы. Правда, на сей раз его как-то заторопили и немного скомкали. Могло создаться впечатление, что война рождается несколько недоношенной. Но большинство людей не обращало внимания на такие мелочи, не позволяло себе сомневаться. Все знали: войне бы только родиться, а там – своевременные ли были роды, или преждевременные – ее выкормят, укрепят, позволят встать на ножки.
   В этот день на площадь Ассарта уже с самого раннего утра со всех концов города стекались люди.
   Движение транспорта разрешалось лишь до внутренней границы Первого городского цикла. Дальше шли пешком, богатые смешивались с бедными, здоровые – с больными, старики с молодыми, горожане с провинциалами. Никогда единство жителей Ассарта не ощущалось столь наглядно и убедительно, как сейчас.
   Даже хмурый и озабоченный Изар не выдержал. Едва успев позавтракать, он переоделся в простое платье и больше часа провел среди людей, на ближайших улицах и площадях – как всегда в таких случаях, загримированный до неузнаваемости. Он хотел увидеть своими глазами и услышать своими ушами, как выглядят и что говорят люди.
   И тем, и другим он остался доволен. Наверное, на ассартиан подействовала и сама война, – когда ее объявляешь ты, это всегда поднимает дух и прибавляет уверенности, – а также и то, ради чего она была задумана: героическое прошлое. Об истории говорили все больше, и теперь разве что злостные скептики не высказывали убеждения в своем благородном происхождении и неоценимых заслугах предков.
   Глаза блестели, голоса звучали звонко и уверенно, упругой стала поступь, горделивой осанка. Хотя жизнь пока еще не успела стать лучше, чем была до сих пор, теперь можно было уже смело предсказывать: ощутив себя сильными, люди не захотят более вести то полунищее существование, которое до сих пор они терпели просто потому, что не знали о своем праве на лучшее.
   Изар во время своей прогулки убедился в том, что массы его уважали и правление его одобряли. Множество разосланных Легионом Морского Дна соглядатаев и прежде давали такую же информацию, но полезно и приятно было убедиться в народной любви нынче.
   Вернувшись в Жилище Власти и приведя себя в порядок, Властелин выслушал командоров семнадцати эскадр, доложивших о полной готовности.
   Корабли были полностью заправлены топливом. Боезапас доведен до военной нормы. Призванные резервисты обмундированы, снаряжены и вооружены в полном соответствии с уложениями. Генералы успели даже провести их через краткосрочные восстановительные курсы, чтобы напомнить подзабытые многими азы солдатского искусства, заключающегося в том, чтобы поразить врага и выжить самому. Космический десант и гвардия – за исключением тарменарского полка, которому предстояло, приняв участие в сегодняшнем празднике, остаться в качестве личного резерва Верховного Главнокомандующего – были уже посажены на корабли и усердно обживали их. Погрузка остальных войск должна была начаться сразу же по завершении праздника.
   К полудню движение людей на площади прекратилось. Не потому, что устали или успокоились, но движение стало просто невозможным: десятки тысяч людей на площади успели сцементироваться в единую массу, текучая субстанция превратилась в твердое тело, в гигантское, но неделимое существо с единой мыслью, единым чувством, единым дыханием.
   Тогда грянули барабаны. Пронзительно возопили военные рожки. Через несколько тактов взорвался сводный оркестр, и на его призыв единое существо на площади отозвалось низким слитным рокочущим вздохом; так дышит океан.
   Одновременно на балконе, возносившемся над парадным крыльцом Жилища, появились: справа – Властелин с приближенными, слева – Жемчужина Власти в окружении наиболее высокопоставленных дам Державы. И на него, и на нее тут же устремились десятки тысяч взглядов, любопытствующих и испытующих. Безулыбчивое обычно лицо Властелина на этот раз украшала улыбка – радостная и доброжелательная. Что касается Жемчужины, то раскрытый веер, который она держала на уровне губ, непрерывно обмахиваясь (день выдался жарким), не позволял составить определенное представление о том, находилась ли Супруга Власти в духе или, как уверяли некоторые, радовалась меньше, чем следовало бы в столь великий миг.
   Снова барабаны, и снова оркестр. Черный клин полка тарменаров, ожидаемо и все же неожиданно возникший в устье Проспекта Предков, легко, словно горячий нож сквозь масло, прошел через уже до предела, кажется, спрессованную толпу, раздвигая ее и оставляя за собой коридор, который не закрывался более, потому что, продвигаясь, полк как бы одновременно и таял: задние шеренги его, одна за другой, отставали и, развернувшись, останавливались спинами к толпе, образуя как бы стены этого коридора. А уцелевшая часть, дойдя до самого крыльца Жилища Власти, тоже начала распространяться во все стороны, – давление в толпе при этом стало можно уже сравнить даже с давлением, существующим, как полагают, в самом центре планеты. В результате в конце коридора возникла достаточно просторная круглая площадка.
   Тогда двери Главного Крыльца распахнулись. Выбежавшие оттуда служители тащили с собой какие-то металлические штанги и полосы. Из них в мгновение ока на круглой площадке было собрано нечто вроде платформы, возвышавшейся над толпой и позволявшей всем и каждому видеть все, что будет на ней происходить. Верхняя плоскость возникшей конструкции оказалась на том же уровне, что и балкон. Сразу же часть балюстрады балкона была убрана, и между площадкой и балконом перекинули легкий металлический мостик, немедленно закрепленный с обеих сторон надежными болтами.
   Завершение строительства было отмечено еще одним музыкальным взрывом. Потом на секунду-другую взметнулась тишина. И рухнула под согласованным ударом барабанных палочек. Барабанщики выбивали быстрый марш.
   И в ритме, заданном их рокотом, со стороны того же проспекта в коридор вступили и торжественно промаршировали мимо сдерживавших давление толпы тарменаров уже не гвардейцы, а обыкновенные ассартские солдаты, вооруженные и одетые в скромную полевую форму. Их было всего лишь пятнадцать – мельчайшее подразделение армии, основа ее структуры, носившее название «палец» и составлявшее одну пятую часть «кулака».
   За солдатами выступали еще трое военных в невысоких чинах, тоже в скромных мундирах и без оружия – если не считать висевших на поясах кинжалов. Один из этих трех нес на вытянутых руках небольшую кожаную шкатулку; те, кто стоял ближе к коридору, могли увидеть на крышке шкатулки вытисненную эмблему Вооруженных Сил, но и те, кто не видел, знали, что она там находится. Остальные двое были оснащены объемистыми сумками, висевшими через плечо.
   Двигаясь все тем же размеренным шагом, военные миновали коридор и приблизились к помосту на круглой площадке. Прозвучала команда, и все на мгновение замерли. Еще одна команда – и «палец» из колонны перестроился в шеренгу, обращенную лицом к помосту.
   Снова барабаны сменились оркестром, и под торжественные звуки с балкона на помост перешли четверо генералов. Четко ступая, они заняли места в четырех углах помоста.
   Снова короткая пауза – и опять команда. Она прозвучала с помоста и тут же была повторена внизу. По этой команде солдат, стоявший в середине шеренги, вышел из нее и парадным шагом подошел к ведущей наверх лесенке. В том же ритме ступая со ступеньки на ступеньку, он поднялся наверх, сделал еще несколько шагов (настил площадки глухо гудел от его уверенной поступи) и остановился в самой середине. Приставив ногу, он выполнил висевшим на груди фламмером артикул, называемый «На караул», приветствуя Властелина и всех находившихся здесь представителей Властных сил, и застыл, как изваяние.
   Еще одна команда раздалась. На этот раз пришли в движение те трое, что не были вооружены. Колонной по одному они в свою очередь поднялись на площадку, перестроились в шеренгу и остановились в трех шагах позади солдата.
   Теперь оркестр звучал, не умолкая. Но это не могло помешать тем из толпы, кто обладал хорошим зрением, заметить одно неприятное упущение. У солдата, поднявшегося на площадку и, видимо, олицетворявшего собою в этот миг все Вооруженные Силы, обмундирование было не в порядке. А именно: в самом низу спинной части его полевого мундира, там, где на фалдах полагается быть двум медным, ярко начищенным и оттого блестящим пуговицам – у этого была только одна! Там же, где полагалось быть второй, зияло гладкое место, даже хвостика нитки не было.
   Конечно, это заметили не все. Но будь в толпе даже слепой, вообще неспособный увидеть что-либо, он все равно бы знал точно, что на солдатском мундире не хватает одной пуговицы. Ибо будь она на месте, праздник никак не мог бы состояться.
   Теперь пришли в движение все четыре генерала. Покинув свои углы, они, двигаясь с точным расчетом, какой вырабатывается долгими годами военной службы, также образовали шеренгу, находившуюся позади безоружной троицы.
   Тем самым завершился предварительный ритуал. Оркестр вспыхнул в последний раз, и воцарилась тишина столь глубокая, что шаги Властелина, покинувшего свое место и подошедшего к самой балюстраде балкона, разнеслись, без преувеличения, по всей площади. Они прозвучали как поступь самой Истории.
   Остановившись на виду у всех собравшихся, Властелин поднял руку.
   – Сограждане! – громко сказал он, и хорошо укрытые микрофоны тут же разнесли раздавшееся слово по множеству усилителей для последующей передачи народу. – Благодаря вашей самоотверженности, с какою вы отозвались на мой призыв, сегодня можно с уверенностью сказать: мы готовы выступить на борьбу за то, что по справедливости и необходимости должно принадлежать нам. Мои верные генералы, ответьте всему народу: готовы ли мы?
   Все четверо названных глубоко вдохнули воздух.
   – Ваше Всемогущество, мы не готовы! – отрапортовали они хором.
   – Не может быть! – громко удивился Властелин. – Не могу поверить, что после неустанного труда всех и каждого на Ассарте мы можем не быть готовыми! Чего нам не хватает?
   – Еще не пришита последняя пуговица к мундиру последнего солдата! – без сучка и задоринки отрубили генералы.
   – У нас не хватило пуговицы? Нет ниток? Может быть, чувствуется недостача в портных?
   – Вооруженные Силы Ассарта обеспечены всем, что им нужно, Ваше Всемогущество!
   – В таком случае, – провозгласил Властелин, – приказываю: немедленно пришить последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата!
   – Будет исполнено! – услышал в ответ он – и все, кто был на площади, а также наблюдал за церемонией сидя, стоя или лежа у телевизоров.
   И торжественное действие началось. Тот из безоружных военных, что нес кожаную шкатулку, плавным движением открыл ее и осторожно, словно драгоценность, извлек необходимую пуговицу. Она была начищена не хуже, чем все те, что были пришиты к мундиру заранее. Второй военный расстегнул свою сумку и достал из нее сантиметр и пластинку мела. Подойдя к не шелохнувшемуся солдату (у которого только лицо побагровело от сознания важности церемониала и гордости за свое в нем участие), представитель искусного племени военных портных тщательно измерил сантиметром расстояние имевшейся непарной пуговицы от нижнего края фалды и от заднего разреза. Отыскав искомую точку, он пометил ее прикосновением мела.
   Пока он производил столь важные предварительные действия, второй портной, также раскрыв свою сумку, вооружился иглой и катушкой прочнейших военных ниток, а также ножницами. Отмотав нужной длины нитку, он уверенным движением вооруженных ножницами пальцев отрезал ее и, сунув ножницы, как и катушку, обратно в сумку, поднял на уровень глаз руки, в которых держал: в левой – иглу, а в правой – нитку, и одним неуловимым и точным движением вдел нитку в игольное ушко.
   Затем измеритель сделал два шага назад, пришиватель же, напротив, два шага вперед и занял место, на котором прежде стоял измеритель. А тот в это время проделал ловкую эволюцию и снова оказался близ солдатской спины, но уже левее. После чего изящным, но решительным движением взялся обеими руками за фалду, приподнял ее и одновременно растянул. Пришиватель, не выпуская из рук иглы, склонился, готовый к работе.
   Тогда пришел в движение тот из портных, что хранил пуговицу. Он также приблизился, приложил пуговицу к намеченной мелом точке и, как и двое его товарищей по оружию, как бы окаменел.
   – Ваше Всемогущество, разрешите приступать? – испросил позволения генерал, стоявший на правом фланге начальственной шеренги.
   – Разрешаю!
   Получив таким образом свободу действий, правый генерал незамедлительно обратился к другому, что стоял на левом фланге.
   – Прикажите шить!
   Генерал набрал в легкие побольше воздуха.
   – Слушай мою команду!.. – раскатилось над площадью и над всей державой, и человечество замерло в горячем нетерпении.
   – Последнюю пуговицу к мундиру последнего солдата!..
   Напряжение становилось воистину невыносимым. И тут, как гром в засуху, как высшее откровение, прозвучало одно-единственное, но такое нужное в тот миг краткое слово:
   – Шить!
   И – в который уже раз сегодня – звуки разлетелись из-под барабанных палочек. В толпе раздались ликующие выкрики. Портной-пришиватель с коротким выдохом вонзил иглу в ткань мундира решительным движением, каким, наверное, погрузил бы клинок кинжала в грудь неприятеля в рукопашной схватке. Игла скрылась из глаз, но в следующую долю секунды снова взлетела – и опять устремилась вниз, причем на пути и туда, и обратно она неукоснительно пронзала не только ткань, но и ушко пуговицы, чье отсутствие так задержало победоносную войну.
   Ровно двенадцать раз просверкала игла. Затем пришиватель сделал руками еще несколько неуловимых профессиональных движений, закрепляя нитку, а измеритель, уже стоявший наготове с раскрытыми ножницами, отсек остаток вместе с иглой, отпустил фалду и для верности потянул за пуговицу.
   Пуговица держалась прочно.
   Тогда измеритель повернулся к генералам, сделав четкое «Кругом!»:
   – Разрешите доложить: ваше приказание выполнено, пуговица пришита!
   Генеральский доклад не заставил себя ждать:
   – Ваше Всемогущество, Властелин и Верховный Главнокомандующий! Почтительно докладываю: во исполнение вашего приказа Последняя пуговица к мундиру последнего солдата – пришита!
   – Благодарю за службу!
   Властелин снова повернулся к народу.
   – Соотечественники! Теперь Ассарт совершенно готов к выполнению своей высокой миссии! Поздравляю наши Вооруженные Силы, поздравляю всех вас! К победе! Ура!
   Ураган поднялся над площадью, извержение, космический катаклизм! Рев был таким, что оркестра совершенно не было слышно, хотя каждый видел, как усердно музыканты надували щеки.
   Ритуал был совершен. Теперь начиналось народное гулянье, и моторизованные лавки и киоски уже подкатывали к площади со всех сторон одновременно.
   Служители сноровисто разобрали опустевшую площадку. Солдаты и портные промаршировали через площадь в обратном направлении, погрузились в машину и отправились к месту прохождения службы. Балкон вслед за Властелином и Супругой Власти покинули и все там присутствовавшие. Последними ушли тарменары своим стелющимся шагом.
   Войска в точках накопления начали погрузку на корабли.

7

   Люди, как правило, находятся в опасности – не в одной, так в другой. И, как правило, об этом не знают. Те, кому угроза известна, предпочитают людей не информировать. Людей, может быть, и любят, но им не всегда верят.
   Ну что же, может быть, это и правильно. Люди продолжают заниматься своими делами, и это лучшее, что они могут сделать.

 
   Уве-Йорген медленно, с расстановкой, вытер руки и швырнул грязный конец в ведро.
   – Ну, кажется, готово, – сказал он. В его голосе звучало удовлетворение.
   – Жаль, – откликнулся Георгий, – что нельзя провести испытание.
   – Мне тоже жаль. Но это не та игра, которую играют в открытую. Мы даже не знаем в конце концов, кто наш союзник и кто – противник.
   – Вернее сказать – чьи мы союзники.
   – Пусть так. Что же, осталось последнее: привести в порядок жилую палубу. Как-никак, на борту могут оказаться даже женщины. Причем привыкшие к удобствам. Так что придется поработать. Хотя, признаться, в этой области я не чувствую себя уверенно.
   – Я еще менее. Но все же – попытаемся, по своему разумению.
   – За дело, воин, время уходит. Глянь на задний экран: последние корабли Властелина вытягиваются на стартовые…

 
   Последние корабли эскадр Ассарта и в самом деле вытягивались на стартовые позиции. Однако один еще находился на планете. Таким было распоряжение Властелина.
   То был корабль, на котором, кроме других, находился и тот атмосферный штурмовик, что самим своим существованием не так давно помог Властелину одолеть нахлынувшую было тоску.
   Теперь, когда машина эта вместе с ее пилотом отправлялась в бои, Изару захотелось проводить их обоих самому. Несмотря на множество дел, он нашел для этого время.
   Ответив на положенные по уставу приветствия, он неторопливо прошел вдоль строя пилотов и командиров, пожимая руку каждому. А когда дошел до того летчика, на чьем месте сидел в ту ночь, – не удержался и обнял его.
   Пилот даже растерялся, потому что таких ситуаций уставом не предусматривалось. И не сделал никакого встречного движения, но продолжал держать руки по швам. Однако Властелину и не был нужен ответ.
   – В лице одного из вас, такого же, как все вы, – сказал он громко, отступив на несколько шагов, – я прощаюсь с каждым и желаю славных дней и уверенных побед. Обещаю: когда полк возвратится с победой, я встречу вас на этом самом месте.
   Он сделал паузу.
   – Надеюсь, верю, что и тогда увижу в этом строю каждого из вас!
   Властелин повернулся к Острию полка:
   – Начинайте погрузку.
   – К погрузке! – незамедлительно прозвучала команда. – Направо! К назначенным люкам! Шагом – марш! Бегом!
   Властелин еще с минуту постоял на опустевшем плацу. Круто повернулся и направился к выходу.
   Перед тем как сесть в машину, он спросил адъютанта:
   – Мое распоряжение относительно Жемчужины Власти выполнено?
   – Да, Ваше Всемогущество! Разумеется, Ваше Всемогущество! Передвижение Жемчужины ограничено, у всех выходов поставлены караулы.
   – Хорошо.
   Он уселся, адъютант захлопнул дверцу и сел впереди. Машина тронулась, за ней – другие, с охраной. Война началась. Теперь уже ничего нельзя было изменить.

 
   Здесь было не так уж плохо. Только одиноко и тоскливо. И не хватало простора, хотя бы улицы, хотя бы внутреннего дворика, какой был у нее дома. Деревьев. Птиц. Воздух, правда, был чистым, кондиционеры работали исправно.
   Леза просила, чтобы поставили телевизор, но ей не обещали и на самом деле не поставили. Видимо, те, кто заточил ее здесь, не хотели, чтобы она знала о событиях, происходящих в мире.