Михайлов Владимир Дмитриевич. Беглецы из ниоткуда

   Если таковые наступят; это всегда сомнительно, но ведь бывает, что они и действительно приходят?

Глава 6
Далеко, вне нашей системы координат

   – Отсчет времени включен?
   – Отсчет ведется, Всеобъемлющий, согласно вашему распоряжению.
   – Сколько осталось у них?
   – Одна треть последней паузы.
   По земному отсчету времени это составляло три с небольшим часа.
   – Силы уничтожения?
   – В полной готовности, Всеобъемлющий. Можем начинать хоть мгновенно.
   – Нет. Мы поставили срок – и мы его выдержим. Но ни мгновения больше.
   – Все будет соблюдено строжайшим образом.

Глава 7
Бытие

   За временем следили не только в пространстве разума, именуемого Всеобъемлющим – хотя таким он, конечно, по большому счету не был. Но это как раз интересовало обитателей «Кита» меньше всего. Зато время – больше всего остального.
   Срок был им известен, как бывает известно прошлое. Потому что он и находился в прошлом – уже почти весь. Счет пошел на минуты.
   Однако к этому времени монтаж батарей был закончен, а кроме того, успели даже завершить подготовку корабля к старту, что обычно отнимает кучу времени. Успели. Оставалось лишь пассажирам (снова они сделались наконец пассажирами, хотя всего значения, каким обладало это событие, ни один еще по-настоящему не прочувствовал) занять места в своих каютах, в противоперегрузочных коконах, а членам экипажа – на своих постах, инженеру – переключить новые батареи с режима накопления на режим отдачи, капитану же, убедившись, что все и всё находится там, где и полагается, – врубить автоматы на старт.
   Однако коконы все еще оставались пустыми, и посты экипажа – тоже. Зато на Центральном посту, у аппаратов внешней связи, толпилось столько народу, сколько никак не должно было быть. И никто никого не выгонял.
   Все было в порядке – за исключением того, что катер с Орланой на борту до сих пор не вернулся. И по-прежнему не наблюдался даже локаторами. Это означало, что он очень, очень далеко.
   Люди в Центральном посту молчали, стояли неподвижно, и только взгляды каждого находились в постоянном движении по одному и тому же маршруту: от экрана локатора – к табло главного хронометра и обратно. Туда – назад, туда – назад.
   На экране ничего не менялось. На табло же доли секунды, и секунды, и минуты мчались так, словно хотели побить галактический рекорд в спринте.
   Когда в запасе осталось ровно столько времени, сколько его требовалось, чтобы все срочно заняли свои места и корабль начал движение, устоявшуюся тишину нарушил капитан. Не садясь, он приступил к контрольному предстартовому опросу:
   – Штурман, пространство по заданному курсу?
   – Пространство чистое, – проглотив комок, доложил штурман Луговой.
   – Инженер, состояние машин и механизмов? Готовность к старту?
   – Готовность полная, – отрапортовал инженер, но вовсе не так браво, как бывало в прежние времена. И добавил уже сверх программы:
   – В сопространство уйдем. А там – как повезет. Гарантии нет.
   Этих слов капитан предпочел не услышать: о батареях все было прекрасно известно и ему самому.
   Но он никак не мог пропустить мимо ушей другие слова, произнесенные высоким, громким – на грани крика – голосом:
   – Нет! Вы не сделаете этого!
   То была Вера. Мать. Пусть и грешная, но – мать.
   – Капитан! Будем мужчинами!
   То был Истомин.
   И Карский, отец:
   – Остановитесь, капитан! Приказываю вам как представитель администрации!
   Капитан ответил:
   – Здесь хозяин – я. И ответственность – на мне. Все понимаю. Но нас здесь – два десятка. А она – одна. Мой долг – увести корабль от гибели. Хотя бы освободим им этот… канал. А тогда можно будет продолжить поиск…
   Последние слова прозвучали не очень уверенно.
   – Разве кто-нибудь знает, где границы зоны канала?
   Это спросил физик.
   Капитан лишь пожал плечами. Никто не знал, конечно, и корабельными приборами этот пресловутый канал было даже не нащупать: иное поле.
   Говорили и слушали – а взгляды все качались: туда – сюда.
   Нарев сказал лишь одно слово:
   – Подождите. Может, он еще здесь?
   Он стоял рядом с пультом «Сигмы». И тут же отстучал на клавиатуре несколько слов. Считал с дисплея ответ.
   – Сейчас придет.
   И – на недоуменные взгляды:
   – Петров. Объясним ему. Нам ее не найти. А он – сможет, я думаю. Мы все забываем, что у него только тело – наше, а сам он…
   – Не успеет, – сказал капитан. – Поздно.
   – У них иное время…
   Больше никто не сказал ни слова, пока не прозвучали шаги и не вошел Петров, от которого так и веяло кельвиновским холодом, по сравнению с чем могильный хлад покажется тропиками.
   – Надо уходить!
   Это проговорил он; челюсть двигалась с трудом.
   – Проницатель, – обратился Нарев…

* * *

   Орлана поняла, что совершила ошибку, исправить которую ей уже не удастся.
   Когда катер летел в инерционном режиме и вдруг отказала система ориентации в пространстве – скисли гироскопы, – ей ни в коем случае не следовало включать тягу. Потому что все направления мгновенно перепутались, так что где теперь находился корабль и куда летела она – угадать было совершенно невозможно. На локаторе виднелось одно лишь пространство, чистое и бесконечное. На локаторе была смерть.
   Даже связь умолкла. Видимо, катер ушел слишком уж далеко. Он ведь не был рассчитан на самостоятельные полеты. А если и была тут какая-то возможность перейти на сверхдальнюю связь, то о ней рассказать Орлане и всем другим не успели – или не сочли нужным.
   Катер кувыркался. Наверное, так чувствуют себя люди на центрифуге, когда вращение происходит сразу в трех плоскостях. И точно так же кувыркались и мысли, не в состоянии сориентироваться в одном каком-нибудь направлении.
   Думалось о том, что лучше всего – сразу открыть фонарь и покончить с душившим ее отчаянием.
   Другая мысль: не откроется – она ведь не в скафандре, страховка помешает разгерметизации.
   Третья: что случилось с системой ориентации?
   Четвертая: катер ведь так и не был опробован после ремонта – инженер, помнится смутно, говорил…
   Дальше: хоть бы он остановился – меня сейчас стошнит, не удержусь… А какая разница? Нет, неприятно умирать в грязи…
   И еще: голова болит все сильнее – кажется, сейчас треснет…
   И потом: зачем я вообще полетела? Никак не вспомнить. Куда?..
   Затем какое-то время мыслей вообще не было.
   Но что-то жило в глубине – даже не сознания, а в подсознании, наверное: «Живи, борись, захоти, пожелай – и все свершится так, как ты потребуешь! Только соберись с силами, сейчас ведь только тело твое страдает, а дух готов действовать»…
   Перед глазами стоял красный туман. На мгновение возникла решимость: собрать все силы – и потребовать! На малое мгновение.
   Этого хватило?
   Но катер ведь перестало крутить! Он уравновесился. Хотя гироскопы по-прежнему сохраняли неподвижность.
   Медленно повернулся в пространстве, как бы нащупывая верный курс.
   И каким-то образом сама собою включилась тяга.
   На маленьком дисплее катерного компьютера возникло:
   «Ничего не делать! Быть спокойно!»
   Орлана не обратила внимания на неправильности. Даже не поняла толком, что там написалось. Закрыла глаза, медленно приходя в себя.
   Катер ускорялся. Потом тяга стала постоянной. А потом ее снова прижало к креслу: приборы показали, что началось торможение.

* * *

   Тело Петрова лежало, распростершись на полу в Центральном посту. Все вокруг снова были так же неподвижны, как и оно. Разве что живые еще дышали, а Петров – нет.
   Первый после долгого перерыва вдох он сделал за секунду до того, как загремел резкий, тревожный звон.
   Звон означал, что отпущенный кораблю для жизни срок пришел к концу. И уже через секунду все могло закончиться.
   Тем не менее Проницателю помогли подняться. Он сказал:
   – Готовьтесь принять катер. Он приближается.
   Капитан спросил:
   – А есть смысл? Время прошло.
   – Я знаю. Но я лечу им навстречу. Постараюсь остановить. А вы поторопитесь.
   Внутри себя он сам себе удивлялся. Все-таки человеческое тело сильно влияло на ясность мышления. Искажало. Вносило излишнее: чувства, не свойственные чистому разуму.
   – А теперь прощайте, – сказал он то, что вовсе не обязательно было говорить.
   Ему не успели ответить: тело снова рухнуло на пол.
   Наверное, на этот раз уже окончательно. Навсегда.
   – Отнесем его, – сказал Нарев.
   – Сначала катер, – возразил капитан.
   И все зашевелились, словно проснувшись.

* * *

   Проницатель мчался незримым облачком напротив той силе, неразумной мощи, которая, подчиняясь приказу, возникла из как бы пустого пространства и концентрировалась сейчас, чтобы обрушиться на тело-помеху и раздавить его, скомкать, превратить в комочек вещества – и выбросить далеко-далеко, – туда, где оно больше не будет мешать.
   Так можно было сделать с самого начала – и, безусловно, для очистки канала избрали бы именно такой способ, если бы не одно обстоятельство: уничтожая помеху, сила исказила бы и параметры канала, и потом потребовалось бы время, чтобы он снова мог действовать без осечек. Всеобъемлющий старался избежать этого. Межпространственный канал – образование весьма хрупкое. Но сейчас терпение иссякло. К тому же Федерация не выполнила соглашения: тело не ушло.
   И вот сила надвигалась – а Проницатель мчался ей навстречу, излучая лишь одну мысль:
   – Они ушли! Ушли! Ушли! Отменить силу! Отменить!
   Чтобы излучение было достаточно мощным, он уходил в него сам, становясь все меньше и слабее, но продолжая слать свой сигнал до последнего.
   До того мига, как перестал существовать как отдельная индивидула высокого заряда.
   Но сила замедлилась. Она не мыслила, она подчинялась лишь сигналам – и сигнал Проницателя оказался сильнее, потому что они были совсем рядом.
   Замедлилась. Остановилась. И начала рассеиваться. Уходить к своим истокам.
   А корабль стартовал, хотя и несколько позже установленного времени. Освободил наконец зону канала.
   Разогнался, как встарь, до переходной скорости. Вспыхнул на мгновение голубым светом – и в чужом пространстве стало пусто, как было, пока кусочек земной цивилизации не занесла сюда нелегкая.

* * *

   Физик Карачаров кое-как пристроился за нештатным компьютером в закоулке туристического модуля. В компьютер была загружена программа – на этот раз его программа, противоположная той, которая заставила корабль в давние годы изменить, находясь в сопространстве, свой знак.
   Когда сопространство захлопнулось за ними, капитан дал команду. И Карачаров, повинуясь ей, включил выполнение.
   Ничего не произошло, казалось. Но у Карачарова сомнений не было. Или, если и были, он их никак не показал.
   – Все в порядке, – сказал он. – Везите на Землю.
   – Выйдем в наше пространство – проверим, – сказал капитан. – Какой-то риск все же есть, правда?
   – Риск есть, даже когда улицу переходишь, – ответил Карачаров, несколько обидевшись.

* * *

   Перехватчики висели в сопространстве, дрейфуя вместе с ним. Бромли на «Бахадуре» сидел за собственным пультом.
   Командир корабля подошел к нему. Офицер был недоволен.
   – Боюсь, доктор, что вся затея – ни к чему.
   – Вы полагаете? – пробормотал физик, не отрываясь от пульта.
   – Просто я верю в ваши приборы. А они показали бы нам корабль еще до начала его разгона – если бы он вообще существовал в этом пространстве. Но его нет нигде. А коли нет – значит, и не будет. Ничто не возникает ниоткуда, согласны?
   Ответ физика оказался совершенно неожиданным:
   – Вижу цель, – крикнул он возбужденно.
   И в самом деле: еще мгновение назад нигде не существовавшая цель сейчас отчетливо обозначилась на мониторе.
   – Опознать цель! – приказал командир.
   После паузы он услышал:
   – Странные какие-то сигналы. Цель идентификации не поддается.
   – Такие сигналы употреблялись двадцать и тридцать лет тому назад, – сказал командир. – Не поддается опознанию – значит, это он и есть. Хотя так и не понимаю – каким образом он мог возникнуть ниоткуда. Где же он был?
   – В нигде, – услышал он в ответ.
   И скомандовал:
   – Курс на объект. Смотри, доктор: если что не так будет…
   – Будет, будет так, – успокоил его Бромли.
   Самого его уже била дрожь. Но не от страха. То была дрожь азарта.
   Корабли медленно сближались. Раньше такое считалось невозможным. Но мало ли что раньше считалось невозможным – и произошло все-таки.
   Сближались до тех пор, пока объект вдруг не засигналил – огнями, торопливо, отчаянно:
   «Стоп! Прекратите сближение! Опасно! Опасно!»
   – Моторы стоп! – крикнул капитан в микрофон.

* * *

   – Капитан, – сказал Рудик. – Плохо дело. Горим.
   – Что?..
   – Да все они. Батареи. Я же говорил: гарантии нет. И вот пластины тают. Теряют энергию.
   – Взорвемся?
   – Нет. Но как только они скиснут окончательно, сопространство, сам знаешь, выкинет нас неизвестно куда. И так далее.
   – Сколько они еще продержатся?
   – Ну, не знаю. У них же характеристики не те. Фирменные простояли бы, может быть, сутки. А эти – ну, часа два…
   – Все ясно, – сказал капитан. – Эвакуация.
   – Жалко… – проговорил инженер.
   – У пчелки, – рявкнул капитан. И уже нормальным голосом добавил: – Переходные рукава, скорее всего, не совпадут. Придется катерами. Два часа? Обязаны успеть. Луговой! Сигналь по связи: «Терплю бедствие. Прошу выслать катера для эвакуации людей. Мой катер лишен хода. Эвакуацию проведем в два или три приема. Время – полтора часа».
   – Пишу, – сказал Луговой из своего поста.

* * *

   Все случилось так внезапно, что попрощаться с кораблем никто не успел. С миром, в котором, худо ли, хорошо ли, прожили чуть не двадцать лет. С которым срослись. В котором собирались еще жить и жить – до самой смерти. Но вот – не получилось. Каждый и радовался, и грустил. О том, что будет там, в Федерации, придутся ли ко двору – никто пока еще не задумывался. На это и потом хватит времени. Наверное, будет, как и всегда, у разных людей по-разному.
   Катера сновали, набитые под завязку. Очень маленькие суденышки.
   Бромли страдал. Он прибыл на борт «Кита» с первым же катером.
   – Неужели нельзя снять ящики? Вы не представляете, как это важно для науки…
   – Не успеем. Никто не станет рисковать. – Капитан даже не хотел всерьез разговаривать на эту тему.
   – Ну, хоть заглянуть в них! Да поймите!..
   – Вы – не с моего корабля, – сказал Устюг. – Если ваш командир разрешит – пожалуйста, риск на вас и на нем. Лезьте, смотрите. А от меня «добро» не получите. Только потеряете время.
   Капитан знал, что ни один командир такого разрешения не даст. И в самом деле, командир «Бахадура» сказал хмуро:
   – Если я вас не привезу назад здоровеньким – с меня не то что ракеты с погон снимут; с меня голову снимут – и так далеко закинут, что ее потом и не сыскать будет. Отставить разговоры, доктор. Кру-гом! На выход шагом – марш!
   Это был военный корабль все-таки. Теперь Бромли понял, что это значит.

* * *

   Эвакуированных разместили кое-как. Перехватчик – не пассажирский корабль. Утешало то, что добираться до Земли придется не так уж долго.
   Присутствовать в боевых рубках обоих кораблей разрешено было лишь немногим из спасенных. И только они смогли хотя бы взглядами послать «Киту» последнее прости, видя его на экранах внешнего обзора.
   Прошло два часа, а корабль все еще держался.
   – Я же говорил… – начал было доктор Бромли. Моргнул. А когда веки поднялись – корабля уже не было.
   Вздохи прошумели – словно повеяло ветерком над могилой.
   Корабль исчез мгновенно: был – и вот уже нет. Как в кино. Сопространство именно так выбрасывает лишившиеся энергии тела: мгновенным усилием. И неизвестно, куда.
   Может, экипаж, отправив пассажиров, и рискнул бы остаться на борту: все-таки выкинет, скорее, в своем пространстве, а там рано или поздно найдут. Энергии на быт хватит еще на сотню лет. Экипаж рискнул бы. Но у двоих были уже и жены, и дети, а у третьего и то, и другое – в ближайшей перспективе.
   Так что – не остались.
   Да и устали все-таки, откровенно говоря. За столько-то лет.
   Пора отдохнуть.

* * *

   Командир «Бахадура» был старше в звании, чем его коллега с «Эмира», и команду на возвращение отдал именно он, когда его штурман по счислению определил момент выхода.
   Миг дурноты – и знакомые звезды вспыхнули вокруг.
   – Нет, пора отдохнуть. Пора! – сказал вполголоса кто-то из спасенных – писатель, кажется, а может, и кто-то другой.
   Но все остальные недовольно загудели.
   – А что же еще мы делали столько лет? – вопросил администратор. – Нет, прекрасно, что каникулы наконец закончились.
   И правда, уже сейчас всем казалось, что они только и делали, что ничего не делали; то есть – отдыхали.
   Может, так оно на самом деле и было?