Мосли Уолтер. Дьявол в синем

   – Вы могли бы прислать с ней записку, мистер Роулинз. Если вы ищете работу, я мог бы назначить вам встречу по почте...
   – Я пришел поговорить с мистером Картером.
   – Это невозможно, – сказал он и встал, как будто это могло меня напугать.
   Я взглянул на него снизу вверх:
   – Почему бы вам не сесть и не позвонить боссу?
   – Это уж слишком, Роулинз. Даже очень важные персоны не вмешиваются в дела мистера Картера. Вам повезло, что я нашел время побеседовать с вами.
   – Хотите сказать, что бедный ниггер должен был счастлив, когда десятник находит время, чтобы осыпать его проклятиями?
   Вместо ответа, мистер Бакстер взглянул на часы:
   – У меня деловое свидание, мистер Роулинз. Если расскажете мне, что вы хотели сообщить мистеру Картеру, он позовет вас, если сочтет нужным.
   – То же самое сказала мне дама в приемной, а вы упрекаете меня в том, что я распускаю язык.
   – Я осведомлен о делах мистера Картера, а дама в приемной – нет.
   – Может быть, он и рассказывает вам обо всех своих делах, но то, что я хочу сообщить, пока что неизвестно самому мистеру Картеру.
   – И что бы это могло быть? – спросил он, снова опускаясь на стул.
   – Вот все, что я могу вам сказать: если он не захочет меня принять, ему, возможно, придется руководить компанией из тюремной камеры.
   Я и сам хорошенько не знал, что хотел этим сказать, но Бакстера это потрясло настолько, что он тотчас же поднял телефонную трубку.
   – Мистер Картер, – сказал он. – У нас здесь агент мистера Олбрайта, и он хочет встретиться с вами... Уверяет, это срочно. Может быть, вы примете его...
   Они еще немного поговорили, а потом Бакстер повел меня вниз по коридору. Мы повернули налево и подошли к темной деревянной двери. Бакстер открыл ее своим ключом, и я увидел за ней маленький, обитый тканью лифт.
   – Входите, – пригласил Бакстер.

* * *

   Движения не ощущалось, слышно было только мягкое гудение мотора где-то под полом. В лифте были скамейка и пепельница, стены и потолок выложены квадратиками из красной бархатистой ткани. В каждом квадратике вальсировала пара – мужчина и женщина, одетые в костюмы французских придворных. При виде подобной роскоши мое сердце учащенно забилось.
   У дверей лифта нас встретил маленький рыжий человечек в желтовато-коричневом костюме и простой белой рубашке с расстегнутым воротом. Сначала я решил, что это слуга мистера Картера, но вскоре убедился, что, кроме нас, в комнате никого нет.
   – Мистер Роулинз? – Он тронул пальцами редеющие волосы и пожал мне руку. Рукопожатие было мягким, как бумага. И сам он, маленький и тихий, походил больше на ребенка, чем на мужчину.
   – Мистер Картер, я пришел рассказать вам...
   Он поднял руку и покачал головой. Затем повел меня через большую комнату к двум розовым кушеткам перед его столом, по цвету и форме походившим на рояль. Парчовые занавески были раздвинуты, из окна открывался вид на горы за бульваром Сансет. Мне подумалось, что от вице-президента до президента долгий путь. Мы сели на одну из кушеток.
   – Хотите выпить? – Он показал на хрустальный графин с коричневой жидкостью на краю стола.
   – А что это? – Мой голос странно прозвучал в большой комнате.
   – Это коньяк.
   Я впервые пил по-настоящему хороший коньяк, и он мне страшно понравился.
   – Мистер Бакстер сказал, у вас есть новости от этого Олбрайта.
   – Не совсем так, сэр.
   Он поморщился. Эта детская гримаса вызвала у меня чувство симпатии к нему.
   – Видите ли, мне не совсем нравится, как у меня идут дела с мистером Олбрайтом. С тех пор как я встретил этого человека, меня преследуют беды и неприятности.
   – Что случилось?
   – Женщину, мою приятельницу, убили, когда она стала расспрашивать о мисс Моне, и полиция решила, что к этому причастен я. Разыскивая вашу приятельницу, я сталкивался со всеми городскими бандитами и грабителями.
   – С Дафной все в порядке?
   Он был так встревожен, что я поспешил его успокоить:
   – В последний раз, когда я ее видел, она выглядела просто великолепно.
   – Вы видели ее?
   – Да, позапрошлой ночью.
   Слезы набежали на его светлые детские глаза.
   – И как она? – спросил он.
   – Мы с ней попали в беду, мистер Картер. Но, видите ли, происходит что-то непонятное. Когда я встретил ее, она говорила как француженка. Но потом, когда мы обнаружили труп, французский акцент у нее исчез, и она заговорила уже как жительница Сан-Диего или какого-нибудь подобного места.
   – Труп? Какой труп?
   – Я расскажу и об этом, но вначале мы должны прийти к какому-то соглашению.
   – Вам нужны деньги?
   – Да нет. Мне уже заплатили, и я догадываюсь, что платите вы. Я хочу, чтобы вы помогли мне разобраться в том, что происходит. Видите ли, я не доверяю вашему Олбрайту, от полиции стараюсь держаться подальше. Для моего друга Джоппи эта история слишком сложна и запутанна. Так что помочь мне можете только вы. Я так понял, вам нужна эта девушка, потому что вы любите ее, и провалиться мне сквозь землю, если я не прав.
   – Я люблю Дафну, – подтвердил он.
   Его слова ошеломили меня. Он вовсе не пытался казаться хладнокровным, как это подобает мужчине; он нервно сжимал руки, чтобы удержаться от расспросов, пока я излагал ему суть дела.
   – Тогда расскажите мне, почему Олбрайт ее разыскивает.
   Картер снова провел рукой по волосам и бросил взгляд на горы. После недолгого молчания заговорил:
   – Человек, которому я доверяю, рекомендовал мне мистера Олбрайта как специалиста по части всяких конфиденциальных дел. По некоторым причинам я не хочу, чтобы эта история попала в газеты.
   – Вы женаты?
   – Нет. Я хочу жениться на Дафне.
   – Она у вас ничего не украла?
   – Почему вы спрашиваете об этом?
   – Мистер Олбрайт очень интересуется ее багажом. Это навело меня на мысль, что она унесла с собой нечто, что вы хотели бы вернуть.
   – Вы можете назвать это кражей, мистер Роулинз, для меня это пустяки. Она забрала кое-какие деньги, когда покинула меня. Но повторяю: меня это не волнует. Я хочу вернуть ее. Вы говорите, она была прекрасна, когда вы ее видели?
   – Какую сумму она взяла?
   – Не понимаю, какое это имеет значение.
   – Если вы хотите, чтобы я отвечал на ваши вопросы, придется отвечать на мои.
   – Тридцать тысяч долларов, – небрежно бросил он, словно речь шла о карманной мелочи, оставленной на полочке в ванной. – Мы устроили для служащих наших концернов полдневный выходной в виде премии, но этот день оказался платежным. Банк не успел вовремя доставить деньги, их привезли ко мне домой.
   – И вы позволили банку доставить такую сумму к себе домой?
   – Это случилось впервые. И кто бы мог подумать, что меня ограбят именно в эту ночь!
   – Мне кажется, этого следовало ожидать.
   Он улыбнулся:
   – Деньги для меня ничего не значат. Мы с Дафной поссорились, и она взяла деньги, решив, что я больше не стану с ней разговаривать. Она ошиблась.
   – Из-за чего вы поссорились?
   – Ее пытались шантажировать. Она пришла ко мне и все рассказала. Ее хотели использовать, чтобы добраться до меня. Она решила уехать и тем самым меня спасти.
   – Чем они шантажировали ее?
   – Я не хотел бы об этом говорить.
   Я не настаивал.
   – Олбрайт знает про деньги?
   – Да. Я ответил на ваши вопросы. Расскажите мне о ней. Она жива и здорова?
   – Когда я ее видел, она была в полном порядке. Разыскивала своего приятеля Фрэнка Грина.
   Я думал, что это имя потрясет его, но Тодд Картер пропустил его мимо ушей.
   – Что вы сказали о трупе?
   – Мы поехали к другому ее приятелю по имени Ричард и обнаружили, что он убит.
   – Ричард Мак-Ги? – В голосе Картера прозвучал холод.
   – Может быть. Знаю только, что звали его Ричард.
   – Он жил на Лоурел-Кэньон-роуд?
   – Да.
   – Хорошо. Я рад, что он мертв. Я рад. Это был ужасный человек. Говорила ли она вам, что он торговал мальчиками?
   – Сказала только, что он был ее приятелем.
   – Ничего себе приятель. Шантажист и сутенер у гомосексуалистов, обслуживал богачей с извращенными наклонностями.
   – Но он мертв, и Дафна взяла его машину. Это было позапрошлой ночью. Она собиралась уехать из города. С тех пор я о ней не слышал.
   – А как она была одета? – Его глаза загорелись от нетерпения.
   – На ней было голубое платье и голубые туфли.
   – Она была в чулках?
   – Кажется, да. – Я не хотел, чтобы ему показалось, будто я слишком внимательно ее разглядывал.
   – Какого цвета?
   – Кажется, тоже голубые.
   Он широко улыбнулся, обнажив все свои зубы.
   – Это она. Скажите, а брошь на груди у нее была? Вот на этом месте?
   – Была, только с другой стороны. Красная с зелеными точечками.
   – Хотите еще выпить, мистер Роулинз?
   – Не откажусь.
   Он наполнил мой бокал.
   – Она красивая женщина, правда?
   – Если бы это было не так, вы не стали бы ее разыскивать.
   – Я никогда не встречал женщину, от которой исходил бы такой неуловимый и чудесный аромат. Единственным моим желанием всегда было приблизиться к ней, чтобы еще раз его ощутить.
   Мыло "Айвори", подумал я.
   Он расспрашивал меня о ее косметике и о прическе. Поведал, что она родом из Нового Орлеана, из старинной французской семьи, ведущей свою родословную от Наполеона. О ее глазах мы говорили целых полчаса. Но потом он заговорил о таких вещах, о которых мужчине лучше умолчать. Нет, речь шла не о сексе, а о том, как она прижимала его к груди, когда он был испуган, или как она вступалась за него, когда продавец или официант пытались его обсчитать.
   У меня осталось странное впечатление от разговора с мистером Картером. Я, негр, в кабинете богатого белого человека разговаривал с ним так, словно мы лучшие друзья, и даже больше. Ни страха, ни презрения к себе я не почувствовал. Не скажу, что я не встречался с подобным отношением к себе раньше. Мистер Тодд Картер был так богат, что даже не мерил меня обычной человеческой меркой. Он мог рассказать мне все. Я был для него чем-то вроде собаки-медалиста, которую он приласкал, когда ему было плохо.
   Это была худшая разновидность расизма. Он даже не видел разницы между нами, и это доказывало, что я для него попросту не существую. Но у меня не было времени переживать по этому поводу. Просто я смотрел, как шевелятся его губы, когда он вспоминал о потерянной любви. В конце концов он стал казаться мне каким-то странным существом. Ребенком, выросшим до размеров взрослого человека, который терроризирует несчастных родителей своей физической силой и своей тупостью.

* * *

   – Я люблю ее, мистер Роулинз. Я пойду на все, чтобы вернуть ее.
   – Желаю вам удачи. Но для ее же безопасности, избавьтесь от Олбрайта. Он охотится за этими деньгами.
   – Вы найдете ее для меня? Я дам вам тысячу долларов.
   – А как с Олбрайтом?
   – Я велю своим людям отказаться от его услуг. Против нас он не пойдет.
   – А если пойдет?
   – Я богатый человек, мистер Роулинз. Мэр и начальник полиции нередко обедают за моим столом.
   – Тогда почему вы не обратитесь к ним?
   Он отвернулся от меня, когда я задал этот вопрос.
   – Найдите ее для меня, – повторил он.
   – Если вы дадите мне задаток, скажем, в двести долларов, я попытаюсь. Не уверен, что у меня что-нибудь получится. Она вполне может быть сейчас в Новом Орлеане.
   Он встал с улыбкой на лице, сжал мою руку своей безвольной кистью:
   – Я попрошу мистера Бакстера выписать вам чек.
   – Извините, но мне нужны наличные.
   Он вынул бумажник и покопался в купюрах.
   – У меня здесь сотня и семьдесят пять с мелочью. Вам могут выписать чек на остальное.
   – Я возьму полторы сотни, – сказал я.
   Он вывалил все деньги из бумажника и протянул их мне, бормоча:
   – Берите все, берите все.
   И я взял. Еще во время нашей беседы у меня мелькнуло опасение, что я не переживу авантюру, в которую ввязался. Но отступать было некуда, да и нельзя. Я решил хотя бы выудить у этих белых побольше денег.
   Деньги всесильны. Они оплачивают ренту и кормят котенка. Из-за денег убили Коретту, и Де-Витт Олбрайт, не задумываясь, убьет меня. Мне пришло в голову, что если я раздобуду достаточно денег, то, может быть, смогу откупиться.

Глава 18

   Итак, я пустился на поиски Фрэнка Грина, надеясь найти у него ответы на все мои вопросы. Он знал, где находится Дафна, если вообще кто-либо знал об этом. Он знал, кто убил Коретту. В этом я не сомневался. Ричард Мак-Ги тоже был убит, но эта смерть меня не волновала, потому что полиция едва ли могла заподозрить меня в этом убийстве. Сие вовсе не значило, что я был равнодушен к убийствам и насилию. Убить человека – преступление, и в более совершенном мире убийца непременно должен предстать перед законом.
   Но я уже разуверился в том, что по отношению к неграм существует справедливость. По опыту знаю, что справедливость иной раз торжествует, если у чернокожего окажутся деньги, чтобы подмазать там, где надо. Но у меня денег не было. Я был нищий негр, готовый кандидат в обитатели тюрьмы, если только не найду Фрэнка, чтобы отгородиться им от Де-Витта Олбрайта и от полиции. И я пустился на поиски.

* * *

   Сначала я направился в бильярдную в Слаусоне. Заведение Рикардо походило на пролом в стене без окон и с одной дверью. Снаружи не было никакой вывески, потому что либо вы знали, где находится заведение Рикардо, либо были чужаком. Джоппи несколько раз водил меня к Рикардо после того, как закрывал свой бар. Это серьезное заведение посещали темные личности со злобным взглядом. Они курили и напивались до бесчувствия перед очередным делом. В таком месте вас могли запросто убить, и только рядом с таким крутым парнем, как Джоппи Шэг, я чувствовал себя в безопасности. Но стоило ему отлучиться в туалет, и я тотчас же начинал почти физически ощущать, как в темноте бьется пульс насилия.
   Фрэнка Грина только в таких местах и можно было отыскать. Потому что Фрэнк сам был темной личностью. Когда кто-то не возвращал долг или увивался за его девушкой, Фрэнк отправлялся к Рикардо и подыскивал человека с "пушкой", который помогал ему расправиться с обидчиком. А иногда ему просто нужна была подмога для захвата партии сигарет. У Рикардо собирались отчаянные ребята, они постоянно жили не в ладах с законом.
   В большой комнате стояли четыре бильярдных стола, над каждым столом висела лампа с зеленым абажуром. Вдоль стен на стульях с прямыми спинками посиживали завсегдатаи. Они пили из коричневых бумажных стаканчиков и курили. Тусклый свет слабо озарял эту комнату. Игрой заправлял тощий парень по имени Микки, сын Розетты. С тех пор как Рикардо, заболев диабетом, потерял обе ноги, заведением управляла Розетта. Рикардо лежал где-то наверху в своей постели, пил виски и глазел на стены. Когда я услышал про болезнь Рикардо, я выразил свое сочувствие: "Мне очень жаль, Рози".
   Глазки-бусинки тонули в пухлой коричневой плоти на широком лице Розетты. Бросив на меня косой взгляд, она проворчала: "Он набаловался с бабами за двоих и с лихвой. Теперь пусть отдохнет". Вот что она ответила на мое соболезнование.

* * *

   Она сидела за единственным карточным столом в дальнем углу комнаты. Я подошел к ней поздороваться:
   – Добрый вечер, Розетта! Как сегодня идут дела?
   – Джоппи здесь? – спросила она, окинув меня взглядом.
   – Нет, у себя в баре.
   Розетта посмотрела на меня так, словно я приблудная кошка, нацелившаяся на ее сыр.
   В этой темной и задымленной комнате невозможно было разобраться, кто чем занимается, но я тут же ощутил устремленные на меня взгляды. Даже Розетта не сводила с меня глаз.
   – Кто-нибудь в последнее время продавал хорошее виски, Рози? – поинтересовался я, надеясь завести непринужденный разговор, прежде чем задать свои вопросы. Но ее пристальный взгляд выбил меня из колеи. Кроме того, в комнате было слишком тихо для такого разговора.
   – Здесь не бар, дорогуша. Если тебе нужно виски, лучше ступай к своему другу Джоппи. – Она взглянула на дверь, видимо желая, чтобы я поскорее ушел.
   – Мне нужна не выпивка, Рози. Я хотел бы купить ящик или два.
   – Почему бы тебе не спросить своего дружка? Он знает, где добыть виски.
   – Джоппи послал меня сюда, Рози. Он говорит, что ты знаешь.
   Она все еще подозрительно косилась на меня, но, думаю, причиной такого нерасположения был не страх, а что-то другое.
   – Можешь попытаться с Фрэнком Грином, если хочешь покупать ящиками.
   – Да? А где я могу его найти?
   – Я не видела его несколько дней. Наверное, где-нибудь обделывает свои дела.
   Это было все, что могла сказать Розетта. Она закурила сигарету и отвернулась. Я поблагодарил ее спину и направился к Микки.
   – Сыграем в восьмерку? – спросил Микки.
   Мне было все равно, во что играть. Я поставил пятерку и проиграл. Потом проиграл еще пять долларов. На это ушло около получаса. Когда мне показалось, что я достаточно заплатил за полученную информацию, я помахал Микки и вышел на солнечный свет.
   Сам не знаю почему, я испытывал радость. Потому что, наверное, впервые в своей жизни делал что-то по своему уму-разуму, а не по чужому приказу. Я рассчитывал только на самого себя. Правда, пока я не нашел Фрэнка, но заставил Розетту проговориться и назвать его имя. Если бы она знала, где он сейчас, я добрался бы до него уже сегодня.
   На Изабелла-стрит, в конце тупика, в большом доме располагалось заведение Верни. Рабочий люд частенько заглядывал к ней, чтобы навестить одну из здешних девушек. Это был гостеприимный дом со спальнями на втором и третьем этажах и с кухней и гостиной на первом, где посетители могли поразвлечься.
   Верни – светлокожая женщина с сединой в золотых волосах, весом около девяноста килограммов – день и ночь торчала в кухне. Ее дочь Дарсел, такая же толстушка, как и мать, приглашала мужчин в гостиную и получала с них доллары за еду и питье.
   Некоторые посетители, вроде Оделла, были счастливы сидеть в гостиной, пить и слушать патефонную музыку. Время от времени Верни появлялась в гостиной, чтобы поприветствовать старых друзей и познакомиться с новоприбывшими. Кроме выпивки и патефона, к вашим услугам были и девушки. Они поджидали клиентов, сидя у дверей своих спален. В холле второго этажа Хью Барнес надзирал за порядком. Это был широкобедрый, крепко сбитый мужчина с лицом невинного младенца. Но, несмотря на свою внешность, Хью был быстр и коварен. Благодаря ему дела у Верни шли гладко. Я зашел к ней сразу после полудня.
   – Изи Роулинз. – Дарсел протянула мне свои пухлые ручки. – А я уж было решила, что ты умер и вознесся на небеса.
   – Угу, Дарси. Ты ведь знаешь, я приберегал это для тебя.
   – Тогда, пожалуйста, сделай это сейчас. Ну пожалуйста.
   Она взяла меня за руку и повела в гостиную. Там несколько человек сидели вокруг стола, пили и слушали джаз. На кофейном столике стояли большая миска с рисом и белые фарфоровые тарелки.
   – Изи Роулинз, – послышалось из двери в кухню. – Как ты, детка? – спросила Верни, подбегая ко мне.
   – Просто прекрасно, Верни. Просто прекрасно.
   Большая женщина прижала меня к себе, и мне показалось, что я окунулся в пуховую перину.
   – Ох, – простонала она, почти оторвав меня от пола. – Тебя слишком долго не было. Слишком долго!
   – Да, да, – бормотал я, сжимая ее в объятиях, а потом усадил на кушетку.
   Верни улыбнулась мне.
   – Посиди здесь, Изи: хочу, чтобы ты рассказал, как идут дела, прежде чем отправишься наверх.
   С этими словами она вернулась на кухню.
   – Как дела, Рональд? – спросил я у своего соседа.
   – Так себе, – ответил Рональд Уайт – паяльщик, обслуживающий весь город. Он носил, не снимая, рабочий комбинезон и утверждал, что это единственный костюм, который у него имеется.
   – Спасаешься здесь от своих ребят?
   Мне нравилось подшучивать над Рональдом на семейную тему. Жена каждые двенадцать или четырнадцать месяцев приносила ему сына. Она была религиозная женщина и не признавала противозачаточных средств. В тридцать пять лет у Рональда было девять сыновей и десятый на подходе.
   – Они готовы разнести весь дом на куски, клянусь тебе, Изи. – Рональд покачал головой. – Они ползали бы по потолку, если бы там было за что зацепиться. Знаешь, из-за них я боюсь идти домой.
   – Брось, старик. Не может быть, чтобы все было так плохо.
   Лоб у Рональда сморщился, как чернослив, и лицо исказила гримаса муки, когда он жаловался мне:
   – Я больше не могу, Изи. Я прихожу домой, а уже целая армия идет на меня в атаку. Сперва, подпрыгивая, прибегают старшие. Потом ковыляют те, кто едва научился ходить. И пока подползают малыши, выходит Мэри, бледная как смерть, с двумя младенцами на руках. Послушай, Изи. Я трачу пятьдесят долларов на еду, и мне остается только смотреть, как дети ее уничтожают. Они едят с утра до вечера, а в перерывах орут и безобразничают. – В глазах Рональда стояли слезы. – Клянусь тебе, я больше не выдержу. Клянусь.
   – Дарси, – завопил я. – Принеси Рональду выпить, да побыстрее! Видишь, ему нужно выпить.
   Дарси принесла нам бутылку виски и наполнила стаканы всем троим. Я вручил ей три доллара.
   – Да-а, – изрек Куртис Кросс. Перед ним на обеденном столе стояла тарелка с рисом. – Дети – самые опасные твари на земле, за исключением юных девушек в возрасте от пятнадцати до сорока двух.
   Даже Рональд не удержался от улыбки.
   – Не знаю, – сказал он. – Я люблю Мэри, но думаю, что должен удрать как можно скорее. Эти ребятишки погубят меня, если не удеру.
   – Выпей еще. Дарси, не забывай нас. Этот человек хочет забыться.
   – Ты уже заплатил за бутылку, Изи. Можешь делать с ней все, что хочешь. – Как большинству черных женщин, Дарси не нравились разговоры о том, что мужчина собирается бросить жену и детей.
   – Всего три доллара? И ты ухитряешься зарабатывать? – Я сделал вид, что поражен.
   – Мы покупаем оптом, – улыбнулась мне Дарси.
   – А не могу ли я оптом купить виски? – спросил я так, словно впервые услышал, что у грабителей можно купить виски по дешевке.
   – Не знаю, милый. Знаешь, мы с мамой поручаем Хью делать закупки.
   Здесь мне не повезло. Хью не из тех, кого можно расспрашивать о Фрэнке Грине. Это был низкий и злобный тип – вроде Джуниора Форни. Мне бы и в голову не пришло посвящать его в свои дела.
   Я отвез Рональда домой около девяти. Он плакал на моем плече:
   – Я не хочу возвращаться, Изи. Пожалуйста, возьми меня с собой, брат.
   Я с трудом удерживался от смеха. В дверях ждала Мэри. Тощая, с выпяченным животом, с двумя младенцами на руках. Остальные ребятишки толпились вокруг нее, чтобы поглядеть, как папочка возвращается домой.
   – Иди, иди, Рон. Всех этих младенцев сотворил ты и теперь должен спать в своей постели.
   Я подумал тогда, что если мне удастся пережить все свои передряги, то моя жизнь обещает стать просто прекрасной. И я даже пожалел бедного Рональда, которому не на что было надеяться, если только он не разобьет свою бедную семью.

* * *

   На следующий день я совершил обход баров, куда Фрэнк сбывал краденое виски, и игорных притонов, которые он часто посещал. Я нигде не называл его имя. Как все гангстеры, Фрэнк был очень осторожен и, когда узнавал, что им интересуются, начинал нервничать. А если Фрэнк занервничает, может убить меня прежде, чем я доберусь до него. Эти два решающих дня сделали из меня сыщика.
   Я тайно ликовал, когда входил в бар и заказывал пиво за счет человека, оплатившего мои поиски. Спрашивал у бармена, как его зовут, болтал с ним о пустяках, но на самом деле даже дружеская болтовня была моей работой. Никто не знал, чего я добиваюсь, и это делало меня как бы невидимкой. Людям казалось, что я весь перед ними как на ладони, на самом деле они видели лишь мою оболочку.
   Я никогда не уставал и не терял надежды. В эти дни я не боялся даже Де-Витта Олбрайта. Хотя глупо было чувствовать себя в безопасности при его безумной страсти к насилию.

Глава 19

   Зеппо, как всегда, торчал на углу Сорок девятой и Мак-Кинли. Он был наполовину негр, наполовину итальянец и страдал то ли паркинсонизмом, то ли еще какой-то подобной болезнью. Обычно он стоял, корчась, трясясь и дергаясь, словно ясновидящий, на которого снизошло озарение.
   Парикмахер Эрнест разрешал Зеппо просить милостыню возле своего заведения, зная, что ребятишки со всей округи не посмеют приставать к несчастному у него на глазах.
   – Привет, Зеппо! Как идут дела? – спросил я.
   – Просто замечательно. – Зеппо заикался, и эти слова дались ему с большим трудом. Иногда он говорил не запинаясь, но временами был не в состоянии договорить фразу до конца.
   – Славный день, правда?
   – Д-д-д-а, с-с-с-лавный д-д-д-ень, – с трудом исторгал он, выставив перед собой руки со скрюченными, словно когти, пальцами.
   – Очень хорошо, – согласился я и вошел в парикмахерскую.
   – Привет, Изи. – Эрнест сложил газету и встал с кресла. Я уселся на его место, и хрустящая белая простыня окутала меня, превратив в подобие цветка.
   – Раньше ты всегда заходил ко мне по четвергам, Изи.
   – Времена меняются, Эрнест. А вместе с ними меняются и наши привычки.
   – Господи, пошли мне эту семерку! – завопил кто-то из дальнего угла парикмахерской. У Эрнеста всегда играли на деньги. За третьим парикмахерским креслом на полу расположилась целая компания.
   – Значит, сегодня ты взглянул в зеркало и решил, что пора подстричься, а? – спросил он меня.
   – Зарос, как гризли.
   Эрнест засмеялся и пару раз прикоснулся ножницами к моим волосам.