Нагорный Алексей Петрович. Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

   — Ну и дурак! — в сердцах отрезал Бушмакин. — Иди лучше послушай, что умные люди говорят.
   Коля подошел вплотную к конторке. Мастер перевернул страницу и прочитал:
   — «Переговоры о перемирии на всех фронтах. Представители немецкого командования согласились встретиться с представителями русского командования».
   — Согласились? — восторженно выкрикнул кто-то рядом с Колей. Коля повернулся и узнал чернявого парня.
   — Давайте, братцы, немчуре в ноги за это упадем! Он испокон веку русскому человеку учитель, благодетель и образец для подражания! А когда ест, тут же шептунов пускает, — сам слыхал! Я с немцами раз обедал.
   — Нюхал, а не слыхал, — бросил Бушмакин. — Остер ты, Василий, на язык, гляди, укоротят.
   — А по мне — хоть сейчас! — весело улыбнулся чернявый. — Я, товарищ Бушмакин, сам страдаю! Я вынужден язык пополам складывать, когда рот закрываю. Как собака!
   Все засмеялись, а мастер продолжал:
   — Самое интересное, товарищи, слушайте! Начиная с четверга, на каждый талон будут нам отпускать по полфунта мяса. Это вам не рубец или там кишки бараньи. Верно я говорю?
   — Верно! — снова выкрикнул Вася. — Мясо, конечно, завезут, в магазины… — он сделал ударение на втором слоге. — А вот дадут ли нам, — это еще вопрос!
   — А куда же оно, по-твоему, денется? — улыбнулся Бушмакин.
   — А его приказчики по карманам рассуют! — зло сказал Вася. — В первый раз, что ли?
   — Не в первый! — загудели рабочие. — Воруют в магазинах! Известное дело!
   — Нужен рабочий контроль! — крикнул Бушмакин.
   — Спекулянтов нужно ловить и к стенке ставить! — поддержал его Вася. — Предлагаю резолюцию нашего цеха! Которые уличены в воровстве или спекуляции, тех безоговорочно в расход!
   — Согласны! — дружно ухнул цех.
   — Бушмакин, давай лист, подписи собирать начну! — потребовал Вася.
   — Вот тебе ключ, — сказал Бушмакин Коле. — Вали домой, отдыхай. Все равно сегодня работы не будет. А я через час-другой приду. И еще вот что. Соседка есть у меня, Маруськой звать, девка бойкая, но ты и думать не смей о ней, понял? Она сегодня из деревни приехать должна.
   Коля вышел на Литейный. Короткий северный день угасал, заходящее солнце выкрасило стены сгоревшего суда в грязный серо-бурый цвет. Коля поежился от пронизывающего ветра с Невы и, подняв воротник пальто, зашагал по Шпалерной. Прохожих почти не было, только один раз навстречу попался патруль: солдаты подозрительно оглядели Колю, но не остановили. На углу Гагаринской, на другой стороне улицы, Коля увидел пожилую пару: чиновника в форменной фуражке с кокардой и седую даму в шляпке с вуалеткой и длиннополом салопе. В руках дама несла замысловатую сумочку. Коля засмотрелся и вдруг его обогнали двое: мордастый тип в котелке, с кокетливо переброшенным через правое плечо шарфом и низкорослый, похожий на обезьяну человек неопределенного возраста в солдатской шинели без хлястика.
   — Ну и ну! — услышал Коля голос мордастого. — Какая встреча! Судя по вашей одежде, мил-сдарь, вы изволите служить в сыскной полиции?
   — Нет больше сыскной полиции, — отозвался мужчина в форменной фуражке. — С кем имею честь?
   — С объектом бывшей деятельности, — витиевато объяснил мордастый. — Клоп, возьми у дамы сумочку, ей тяжело ее держать.
   — Что вы, — удивилась женщина. — Совсем напротив.
   — Лиза, отдай сумку, — приказал мужчина. — Они все равно отберут. Это же бандиты… — он поперхнулся от неожиданного удара в лицо.
   Коля подошел ближе. Он еще не решил, как поступить, что-то мешало. «Где я видел этого мордастого, где?» — думал Коля. — «Тряпки этой у него на шее быть не должно, а шапка…» — и сразу вспомнил: Сеня Милый!
   — Не смейте оскорблять интеллигентного человека… — назидательно говорил между тем мордастый. — А еще дворянин, чиновник. Пфуй.
   Коля подошел вплотную к бандитам.
   — Все, Лиза, — спокойно сказал чиновник. — Теперь их трое. Хорошо, если просто разденут.
   — Здравствуйте вам, — поздоровался Коля. — Давно не видались.
   — Ты кто такой? — мордастый всмотрелся в лицо Коли. — Откуда меня знаешь? А-а-а… Переоделся! — Он даже заулыбался. — Клоп, шлепни мальчика.
   Коля повернулся к Сене боком и с разворота, как бывало в стенке, сомкнутыми в замок руками ударил его под ребра. Сеня екнул селезенкой, как конь на рыси, и, перевернувшись через голову, распластался на тротуаре. Клоп бросился на Колю с ножом, и Коля, совсем потеряв голову от злости и ненависти, жестоко ударил его кулаком в лицо. Что-то хрустнуло. Клоп захрипел и, повернувшись к чиновнику окровавленным лицом, медленно сполз на асфальт…
   Колю трясло. Он без конца вытирал правую руку о полу пальто, а левой пытался остановить прыгающие губы.
   — Так вы не с ними? — запоздало спросила женщина.
   — Прекрасный вопрос, Лиза, — констатировал мужчина. — Позвольте представиться: надворный советник Колычев, Нил Алексеевич. Моя жена — Елизавета Меркурьевна. Не трогайте рот, молодой человек. Это сейчас пройдет.
   Коля увидел, как Сеня поднялся и, пошатываясь, начал уходить. Потом побежал.
   — Уйдет…
   — Ну и черт с ним, — сказал Колычев. — Где вы живете?
   — Рядом. А что… с этим? — Коля посмотрел на Клопа.
   — С этим? — Колычев поправил пенсне. — Сейчас посмотрим.
   Из-за угла вывернулся патруль — трое матросов. Они увидели лежащего человека, подбежали, на ходу выдергивая маузеры.
   — Стоять на месте, руки вверх! — крикнул старший. Перевернул Клопа, сказал: — Этот готов. Кто его?
   — Я, — отозвался Коля.
   — Пойдемте с нами, — кивнул старший и повернулся к Колычеву и его супруге: — Подтверждаете?
   — Молодой человек защитил нас от бандитов, — сказал Колычев. — Этот, — он кивнул в сторону Клопа, — бросился на молодого человека с ножом. В порядке необходимой обороны молодой человек его ударил. Это мы можем подтвердить.
   — Это еще проверить надо, — хмуро сказал старший.
   — Не надо, — подошел второй патрульный. — Я этого парня знаю. Он нам в трамвае Чинушу сдал, свой парень.
   — Ну, раз такое дело, — старший улыбнулся.
   Патрульные вызвали дворника, записали адрес Колычевых и всех отпустили. Около Клопа, до приезда труповозки, остался дежурить дворник.
   Квартира, в которой жил Бушмакин, состояла из четырех комнат, длинного коридора с уборной в конце и прихожей, из которой вела дверь в ванную комнату.
   Все это Коля определил методом личного наблюдения и исследования, впрочем, подобная терминология в этот момент ему в голову, конечно, не приходила, и он пока даже думать не мог, что спустя самое непродолжительное время слова «наблюдение», «расследование», «метод» надолго, если не на всю жизнь, станут самыми употребительными в его лексиконе.
   Коля отвернул кран в ванной и пустил воду. Долго думал — зачем второй кран, если идет точно такая же вода? Потом догадался: печка. Если ее протопить, из левого крана с красной шишечкой потечет горячая…
   Уборная с белым унитазом привела его в восторг. Коля пять раз подряд спустил воду, каждый раз замирая от восхищения. За этим увлекательным занятием его и застала соседка Маруська.
   Была она лет девятнадцати, румяная, с льняными волосами, высокой грудью — типичная петроградская деваха. На ней были туфли с пряжками-бантами. В левой руке она держала корзинку с яблоками, а в правой — мужской зонтик с загнутой ручкой.
   — Ну и как? — подбоченясь, осведомилась Маруська. — Льется?
   — Льется… — послушно сказал Коля и зачем-то спрятал руки за спину.
   — Ну и кто же ты такой? — продолжала она допрашивать.
   — Грельские мы, — объяснил Коля. — Из-под Пскова мы…
   — Ага… А сюда ты как попал?
   — А меня Бушмакин подобрал.
   — Тоже мне, пятиалтынный, — сказала Маруська презрительно. — Он валяется, а его подобрали. Чудной твой Бушмакин, вот что я тебе скажу! Я ему говорю: выходи за меня замуж!
   — А он? — заинтересовался Коля.
   — А он говорит: соплива ты больно, — Маруська даже фыркнула от обиды.
   — А ты чего?
   — А я — через плечо! — обозлилась она. — Ты женат?
   — Нет…
   — Ну, женихом будешь. Неси зонтик в мою комнату, яблоко получишь.
   Коля послушно поплелся за ней, по дороге разглядывая зонтик и пытаясь понять, для чего он, собственно, предназначен.
   В комнате, обставленной еще беднее бушмакинской, Маруська спросила:
   — Ты хоть с бабами дело когда имел?
   — Не-е, — Коля покраснел. — Стыдно это…
   — Сты-ыдно?! — изумилась она. — Ну и дурак! — Она смотрела на него смеющимися глазами, явно забавляясь его смущением.
   Щелкнула входная дверь. Бушмакин крикнул с порога:
   — Коля! Ты дома?
   — Дома я, дома!! — отчаянно заорал Коля. — Здесь я!
   — Так я и знал, — сказал Бушмакпн, входя в Маруськину комнату. — Совращаешь, бесстыжая?
   — Вас не удалось, а уж этот — мои будет! — нахально сказала Маруська. — Угощайтесь яблочком!
   — Благодарствуйте, — Бушмакин взял Колю за руку, спросил у Маруськи: — На завод чего не идешь?
   — С завтрашнего, — устало сказала Маруська, развязывая платок. — А моих в деревне никого нет… Маманя, оказывается, полгода назад померла… Мне соседка сказала. А яблоки — из нашего сада. Вы берите всю корзину, я их все равно есть не могу… — Она зарыдала.
   Хмурый Бушмакин вывел Колю в коридор:
   — Отца ее во время штурма Зимнего убили. Он у нас на заводе работал. Мать с ними не жила, в деревню уехала еще года три назад. А Маруська отцу помогала, незаметно на токаря выучилась… Ты ее не обижай, понял?
   — То не думай, то не обижай, — Коля пожал плечами.
   — Как тебе объяснить, — задумчиво сказал Бушмакин. — Один от наглости людям морды бьет, другой от беззащитности в бесстыдство ударяется. Вот это у нее и есть. Скромная она в жизни и, как бы это сказать, — ранимая очень, понял?
   На следующее утро Коля проснулся затемно. За дверью, в коридоре, орала Маруська:
   — Бушмакин, эй, Бушмакин!
   — Ну чего тебе, язва? — проснулся Бушмакин. Посмотрел на Колю, развел руками: вот, мол, наказание.
   — Я стирать иду! — снова крикнула Маруська. — Давайте белье!
   — Да ладно, — лениво сказал Бушмакин. — Мы уж сами. Вот ванную топить будем, тогда и постираем…
   — А чем топить-то, дяденька? — насмешливо спросила Маруська. — Не хотите — как хотите, я пошла.
   — Погоди… — Бушмакин, заскрипев дверцей платяного шкафа, бросил на пол узел с бельем. — Коля тебе поможет, донесет. — Бушмакин потянулся. — Я пока встану, поесть приготовлю, ладно?
   Прачечная помещалась во дворе, в одноэтажном флигеле и когда-то обслуживала проживавших в бело-зеленом доме иностранцев. Теперь женщины со всего квартала ходили в эту прачечную стирать.
   По дороге Маруська рассказала Коле, что рядом с нею всегда становится княжна Щербатова, а чуть позади — горничная бывшего председателя совета министров Горемыкина. Щербатова учится стирать — не старый режим, теперь никого не поэксплуатируешь, а горничная — та больше рассказывает истории из жизни высшего общества.
   Вошли в прачечную. Она была неожиданно пуста, и Маруська в растерянности остановилась на пороге.
   — Эй, есть кто-нибудь? — крикнула она.
   Из-за деревянной перегородки, где складывали стиральные доски, вышла красноносая старушка в бойкой не по возрасту шляпке, помахала рукой:
   — Бонжур, Мария. А что за галант с тобой?
   — Горничная горемыкинская, — шепнула Маруська Коле. — Да вот, исподнее принесла, бабушка Виолетта.
   — Неси назад, — хихикнула Виолетта. — Воды горячей нет, и теперь не будет долго.
   — А как же стирать?
   — А вот свергнем большевиков, — сказала Виолетта, — и все возвернется в лучшем виде: консомэ, бордо, бордели и старые шептуны в правительство — вроде моего хозяина. Слышь, девка… Чернь по всему городу водку жрет. Склады разбивают и жрут до чертиков. Ты сидела бы лучше дома, а то, не ровен час… Хотя защитник у тебя что надо.
   — А вы? — Маруська с сомнением посмотрела на Виолетту.
   — А на меня теперь и черт не польстится, — засмеялась та. — Слышь, девка, а Щербатову-то, княжну, убили вчера.
   — Как убили? — Маруська даже присела от неожиданности.
   — Да так и убили — ломом по голове. Пьяные. Да еще надругались. Так-то вот, — вздохнула Виолетта.
   Вернулись домой. Бушмакин выслушал сбивчивый рассказ Коли и Маруськи и начал торопливо натягивать пальто.
   — Куда? — удивилась Маруська. — До смены целый час еще.
   — Идемте, — сказал Бушмакин. — Раз такое дело — наше место — на заводе. Мало ли что.
   …Рабочие стояли на внутреннем дворе плотной стеной. Посредине, взобравшись на канцелярский стол, размахивал руками Вася.
   — Товарищи! — кричал он. — Второй день подряд завод стоит по причине отсутствия электрической энергии и из-за того, что не подвезли уголь. Что это значит? А это значит, что революция останется без патронов и орудий, товарищи! Предлагаю назначить проверку — кто именно виноват — и к стенке!
   Рабочие дружно подняли руки. Потом на стол вскочил комиссар из Смольного — чернобородый, в потертой кожанке. И Коля сразу узнал Сергеева.
   — Проверка, конечно, дело хорошее, — негромко сказал Сергеев. — Но это во вторую очередь. В городе громят винные склады, товарищи. Наиболее отсталая часть населения поддалась агитации врагов революции и в пьяном угаре занимается бандитизмом. Я хочу, чтобы вы поняли главное. Агенты недобитого самодержавия пытаются опоить солдат и рабочих, натравить пьяных друг на друга и в пьяной междоусобице нанести смертельный удар авангарду революции — Петроградской коммуне! Долой врагов и губителей народа!
   — Дадим решительный и беспощадный отпор контрреволюционным бандам погромщиков! — что было мочи заорал Вася.
   Толпа поддержала его возмущенными выкриками. Рабочие окружили Сергеева. Бушмакин и Коля подошли к нему вплотную. Он узнал их и улыбнулся. Потом развернул на столе план Петрограда:
   — Вот Малая Нева. Вот здесь, у Биржевого моста, Ватный остров, а на нем — казенный винный склад номер два. Охрана поручается вашему заводу. Выступать немедленно.
   — А оружие? — спросил Бушмакин.
   — Вы считаете, что против обманутых людей нужно оружие? — удивился Сергеев.
   …Построились в колонну. Так уж получилось, что впереди, рядом с Сергеевым, оказались и Коля с Бушмакиным. Молча вышли за ворота завода и направились к набережной Невы.
   У Летнего сада колонну догнала Маруська. Через плечо у нее висела огромная санитарная сумка военного образца.
   — Женщинам в таком деле места нет, — сказал Сергеев.
   — А где женщинам есть место? — ехидно осведомилась Маруська. — В двуспальной кровати?
   — Ну и язычок, — покрутил головой Сергеев.
   — Она теперь не уйдет, — сказал Бушмакин. — Бесполезно.
   Маруська пристроилась рядом с Колей и старалась шагать в ногу.
   — Горемыкинская Виолетта дала, — она похлопала по сумке. — Шептуну старому, Горемыкину, еще когда он председателем был, такая сумка по должности полагалась. В коридоре на вешалке висела. Мало ли… А вдруг они себе бо-бо сделают? Не просто ведь шептун. Пред-се-да-тель совета министров…
   Впереди, слева, открылся Ватный остров. Он сплошь был застроен одноэтажными, барачного типа складами. К острову вел утлый деревянный мост.
   Сергеев остановил колонну. Вдалеке тускло маячил купол Исаакия, ближе виднелась Ростральная колонна. Слева, в Петропавловке, слегка дымили высокие трубы Монетного двора…
   Коля вертел головой во все стороны и восхищенно цокал.
   — Переполняют впечатления? — улыбнулся Сергеев. — Наш город красив…
   — Я так мыслю, — подошел Бушмакин. — Все сосредоточиваемся на острове. Если что — мост аннулируем.
   — Как?
   — Выкатим на середину бочку спирта, подожжем и — покедова! — весело сказал Бушмакин.
   — Складской скрылся! — подбежал Вася. Рядом с Васей — статный голубоглазый парень в порванной студенческой тужурке. — А это, — Вася весело улыбнулся, — Никита, сын нашего мастера.
   — Вы что, студент? — с сомнением посмотрел на него Сергеев.
   Никита оглядел свою форму, пожал плечами:
   — Нет… Это я купил по случаю, чтобы утешить отца. Он, видите ли, мечтал, что я стану студентом. Ну и пришлось притворяться. Из человеколюбивых побуждений, так сказать. Год сходило, а перед самым двадцать пятым октября отец увидел меня на Сытном рынке — я дрова таскал — все понял и выгнал из дома.
   — Как он? — спросил Сергеев у Бушмакина. — Ничего?
   — Отец — колеблющийся, — сказал Бушмакин.
   — А Никита — свой в доску! — вдруг заявил Вася. — Я за него ручаюсь!
   — Ручаешься? — усмехнулся Бушмакин.
   — Между прочим, напрасно смеетесь. Никита уже давно и прочно стоит за народное дело. Так, Никита?
   — Подтверждаю, — кивнул Никита. — Я всем нутром за революцию!
   — Он, когда выбивали юнкеров с телефонной станции, помогал большевикам, — сказал Вася. — Включал-выключал телефоны.
   — Умеете? — спросил Сергеев.
   — Сестра у меня там работала, — тихо сказал Никита. — Убили ее… Юнкера…
   — Понятно… — кивнул Сергеев. — Ломайте замки, берите себе в помощь людей и катите сюда бочки со спиртом. — И ты, Коля, давай с ними.
   Коля, Никита и Вася убежали. Бушмакин достал кисет, протянул Сергееву:
   — Одалживайтесь.
   Скрутили цигарки, закурили.
   — Из каких будешь? — спросил Бушмакин. — С первой встречи стараюсь, а определить не могу! А у меня глаз на человека острый.
   — Механик я, — сказал Сергеев. — Работал в Пулковской обсерватории, ремонтировал телескопы. Но это больше для прикрытия основной работы.
   — А основная?
   — Революция, — просто ответил Сергеев.
   Прикатили бочки, вышибли днища. В ноздри ударил густой запах спирта. Вася потянул носом и шутовски закачался.
   — Вот благостыня…
   — Ты не вздумай, — нахмурился Бушмакин.
   — Да что вы, — заулыбался Вася. — Я этих пьяниц во как насмотрелся. У нас все пили: отец, братья, соседи… Выпьют и посуду бьют, то друг другу морды. Я с тех пор пьяных ненавижу.
   — Причины пьянства надо ликвидировать, — негромко сказал Сергеев. — Проклятые причины, из-за которых народ пьет без просыпу. Ну, дайте срок. Разберемся.
   Коля увидел Маруську. Она стояла у воды и смотрела в сторону Петропавловки. Он подошел, встал рядом. Ему вдруг захотелось сказать какие-то хорошие слова, сделать что-нибудь эдакое, удивить, — а она бы обратила внимание, ласково посмотрела… Но слов не было, а сделать… не разбежаться же и не прыгнуть в ледяную воду.
   — Слышь, Коля, — сказала вдруг Маруська. — Ты знаешь такое слово: «счастье»?
   — Слыхали, — смутившись, ответил Коля. — Сказка такая есть — про горе-злосчастье.
   — Так то про горе, дурачок… — Она засмеялась и провела ладонью по его щеке. — А счастье — это все наоборот, понял?
   — Когда хлеба много, — сказал Коля. — Дом новый, корова и лошадь. И людей бить не надо. Противно людей бить.
   — Про любовь забыл, — Маруська печально посмотрела на него и вздохнула. — Человек без любви, что дерево без листьев… Нету толка в таком человеке. А ты бы мог меня полюбить? Да не красней, я так, к примеру.
   — К примеру мог бы, — выдавил Коля. — А к чему спрашиваешь?
   — Идут! — закричал кто-то.
   Коля оглянулся. Со стороны Александровского проспекта к мостику двигалась огромная толпа. Погромщики шли медленно, молча, была в их движении какая-то уверенная, не знающая пощады сила. Передние вышли к самой воде, задние напирали, толпа волновалась.
   Коля посмотрел на своих. Рабочие замерли, многие, как заметил Коля, едва скрывали страх и растерянность.
   Он всмотрелся в толпу. Кривые, пьяные улыбки, остановившиеся глаза — все было видно хорошо, отчетливо, потому что защитников острова и погромщиков разделяла только узкая полоска воды.
   Несколько погромщиков попытались было взойти на мост, но их остановил окрик Сергеева:
   — Стойте!
   Погромщики остановились. Толпа подалась еще ближе. Все ждали, что скажет этот чернобородый комиссар.
   — Граждане! — крикнул Сергеев. — Вы поддались на провокацию! Если вы нападете на этот склад, многие из вас погибнут. Подумайте, сколько сирот появится в ваших, да и в наших семьях, если вы не образумитесь! Я призываю вас мирно разойтись по домам!
   Из толпы вышел человек, и Коля тотчас же узнал его: это был Сеня Милый. На затылке у него по-прежнему каким-то чудом держался неизменный котелок.
   — Господа свободной России! — рявкнул Сеня, обращаясь к толпе. — Инородцы препятствуют нам взять то, что завоевано нашей кровью в результате революции! Какое же это правительство, господа, ежели оно русскому человеку выпить не дает!
   Толпа ответила ревом. Сеня взмахнул рукой, и рев стих.
   — Когда мы делали революцию, — орал Сеня, — инородцы сидели по щелям! А как сладкое делить — так русским шиш, а им пенки? Ишь, шпионы немецкие! Продали Россию!
   — Бей гадов, спасай Россию! Смерть шпионам! Долой! — начали выкрикивать в толпе.
   — Надо было оружие, — с отчаянием сказал Бушмакин. — Коля! Отступай!
   Толпа рвалась к мосту. Коля легко отбросил первую волну нападавших, вторую. И третья волна разбилась о него, словно о волнорез. Перед мостом осталось лежать несколько человек, остальные швыряли камни и грязь, но не решались броситься в следующую атаку.
   — А ну, подходи! — орал Коля. — Кому жизнь не дорога!
   — Господа! — вопил в ответ Сеня. — Неужели вы испугались этого фраера? Давите его, гниду!
   Толпа снова бросилась вперед. На этот раз натиск был настолько могучим, что Колю, Васю и Никиту выперли на середину моста — словно пробку протолкнули в горлышко бутылки…
   — Поджигай! — отчаянно замахал руками Бушмакин.
   — Поджигайте! — тревожно крикнул Сергеев.
   Коля и Никита из последних сил сдерживали толпу. Вася опустился на колени и чиркал спичками. Они ломались одна за другой. Вася в отчаянии оглянулся. И тогда Сергеев бросился вперед, выхватил у Васи коробок и с первого раза, словно у собственной плиты на кухне, зажег спичку.
   — Бегите, ребята, — негромко сказал он.
   Он подождал, пока мимо проскочили Никита и Коля, и бросил спичку на мост. С ревом взвилось пламя. Давя друг друга, погромщики побежали с горящего моста, начали прыгать в воду. Одежда на Сергееве загорелась. Его повалили, стараясь сбить пламя. Наконец, это удалось, и Сергеев поднялся — грязный, закопченный, с обожженным лицом.
   — Вроде пронесло, — с сомнением сказал Бушмакин.
   — Не думаю, — Сергеев вытащил платок и начал вытирать лицо. Застонал, удивленно посмотрел на Бушмакина:
   — Надо же… Не уберегся…
   Подскочила Маруська, выдернула из сумки пакет с марлей, протянула Сергееву:
   — Промокайте, только не нажимайте.
   — Слезет кожа…
   — Женщины облезлых еще крепче любят, — заявила Маруська.
   — Кто про что, а вшивый про баню, тьфу! — рассердился Бушмакин. — Нашла время.
   — Скучный вы человек, — вздохнула Маруська. — По-вашему, у любви дни и часы, что ли? Сегодня можно, а завтра — перерыв? Нешто любовь — это присутственное место?
   — Да будет тебе, — отвернулся Бушмакин. — Дырка у меня в голове от твоей любви.
   Сеня что-то орал на другом берегу.
   — Пристрелить его к черту! — в сердцах сказал Бушмакин. — У тебя есть наган, чего ждешь?
   — Я не призовой стрелок, — сказал Сергеев. — Могу попасть в другого человека.
   — А этот все равно бандит! Туда ему и дорога!
   — Я тебе так скажу, — Сергеев тяжело посмотрел на Бушмакина: — Ты в раж не входи и рассудка не теряй. Другой есть другой, понял? А стрелять мы имеем право только в тех, кто этого на самом деле заслуживает. А кто думает, что лес рубят — щепки летят, — тот последний контрик и враг всему нашему делу!
   — Там запасу на всю жизнь! — орал Сеня. — Все наше. Только не дрейфь! Вперед, соколики-алкоголики!
   Толпа приблизилась к воде. Осторожно, словно купальщики несколько человек попробовали ледяную воду — кто рукой, кто ногой и вдруг все разом, словно по неслышной команде, ринулись в воду. Затрещал молодой ледок…
   — Это конец, — спокойно сказал Сергеев. — Все… Выстраивайтесь в цепь по всему берегу! — закричал он рабочим. — Держаться до последнего. Они нас все равно не пощадят!
   — Пощады не давать! — словно в ответ крикнул Сеня. — Бей всех, потом разберемся!
   Вода почернела от плывущих людей. Молча смотрели на них защитники острова. Рухнул, подняв тучу искр, сгоревший мост.
   — Может, выкатить бочки, выбить днища — пусть спирт льется в воду, — вдруг сказал Коля. — И зажжем. Пусть горят, пьянь проклятая.
   — Это мысль, — кивнул Сергеев. — Если вылить спирт вдоль всего берега — стена огня может их остановить!
   И снова с ревом взвилось пламя — сплошная ослепительно-белая стена. Она скрыла нападавших, а когда последние сиреневые языки опали и лениво расползлись по воде, Коля увидел, что противоположный берег пуст.
   — Варит у тебя тут, — Сергеев шутливо дотронулся до Колиной головы. — Не теряешься. Это, брат, первое дело в нашей профессии…
   — В какой еще профессии? — ревниво вступил Бушмакин. — Одна у него теперь профессия — быть рабочим человеком.
   — Хорошая профессия, — улыбнулся Сергеев. — Однако, товарищ Бушмакин, напомню вам, что мы с вами — партийцы. Стало быть, делаем не то, что нравится, а то, что партии нужно, согласны?
   — Да ведь Коля пока беспартийный, — возразил Бушмакин.
   — Пока, — подчеркнуто сказал Сергеев. — Ладно, разговор преждевременный.