Мэллоу направился в амбар. Небо на востоке начало розоветь, самая длинная ночь в жизни Валентайна подходила к концу. Он подал знак своим Волкам, чтобы те начинали будить сонных фермеров и проверять их карманы и мешки.
   Виновный раскрыл себя сам. Шестнадцатилетний мальчишка, тот, чью мать укусили ночью, бросился со всех ног в проем южной двери. Двое из Волков Мэллоу преградили ему путь и схватили его. В вещах мальчишки Валентайн нашел угольный карандаш, завернутый в обрывки материи, и маленький компас.
   — Парень, что ты понимаешь?.. — вздохнул один из мужчин. Пара других смачно выругались.
   Мальчишка сломался, он выкрикивал угрозы и проклятия вперемежку с рыданиями и всхлипами. Его отец с посеревшим лицом обнимал плачущую жену. Она уже дрожала от слабости и начавшейся болезни, которая унесет ее жизнь. Два-три дня, потом ее нужно будет пристрелить как бешеную собаку. Мэллоу и Патель не обращали внимания на убитых горем родителей и продолжали допрашивать парня.
   — Кто тебя в это втравил, парень? — спрашивал Мэллоу, наклоняясь так, чтобы заглянуть в опущенные глаза мальчишки. — Что они тебе пообещали?
   Если бы этот мужик все решал, он бы тебе шею свернул прямо сейчас, одной здоровой рукой. Я тебе не смогу помочь, если ты будешь молчать. Вот что я тебе скажу. Ты отправишь еще записку, но напишешь в ней то, что я тебе скажу. Тогда тебя не повесят.
   Больше ничего не обещаю, но висеть не будешь.
   Страх парня взорвался гневом.
   — Вы не понимаете, да?! У них власть, а не у вас. Они устанавливают законы. Они всем правят. А когда они от вас устанут, то высосут всю вашу кровь, а остатки отдадут грогам! Те, кто не хочет умирать, должны подчиняться!
   Валентайн, усталый до изнеможения, вышел наружу, чтобы взглянуть на восход. Он смотрел, как желтовато-рыжее солнце разгоралось в утренней дымке, и думал о том, в какое пакостное время его угораздило родиться.
 

2

   Северная Миннесота, тридцать девятый год правления куриан
   Он вырос среди пасторальных пейзажей озерного края Верхней Миннесоты. Дэвид Стюарт Валентайн родился в одну из бесконечно долгих зим в прочном кирпичном доме на берегу озера Карвер. Поселения, беспорядочно разбросанные в этой местности, уцелели не потому, что активно сопротивлялись нашествию, а потому, что в эти места трудно было добраться. Куриане недолюбливают холод и потому доверяют патрулирование своим полицаям.
   Сами Жнецы появляются только летом, как когда-то рыбаки и туристы, приезжавшие на озера с мая по сентябрь.
   В первые годы после Поражения миллиарды беженцев пытались найти убежище среди озер и лесов в местности, известной как Пограничные Воды. Они уничтожили здесь одержимых, но будущим партизанам поселенцы в помощи отказали — большинство из них уже сталкивались с упырями и теперь не хотели ничего, кроме покоя.
   Пограничными Водами управляла только погода.
   Каждую осень поселенцы судорожно собирали урожай и запасали продукты впрок, а затем выпадал снег, и семьи устраивались на зимовку. Летом они уходили в леса, подальше от дорог, и возвращались в дома только после того, как Жнецы снова были вынуждены отступить на юг из-за холода.
   Семья маленького Дэвида была из тех, кто пришел в эти места в поисках убежища. В его жилах текла кровь скандинавов, индейцев и даже азиатов, а следы предков можно было отыскать на территории от самого Квебека до Сан-Франциско. Мать Валентайна была красивой и сильной индианкой сиу из Манитобы, а отец — бывшим морским летчиком.
   Благодаря рассказам отца мальчик знал о мире больше, чем его сверстники. В то время как другие ребята мечтали о том, чтобы стать пиратами или построить плот и спуститься по Миссисипи, он хотел перелететь на самолете через Тихий океан.
   Его детству пришел конец в одиннадцать лет, холодным сентябрьским днем, когда появился первый иней ранней северной осени и семья только вернулась с летней стоянки домой. Один или два патруля продолжали ошиваться поблизости. Судя по следам, найденным Дэвидом позднее, у дома останавливались два грузовика — неповоротливые, воняющие соляркой, которую предпочитали деревенские патрули. Вероятно, от незваных гостей несло еще и алкоголем.
   Члены патруля опустошили кладовку, а потом провели остаток утра, насилуя мать Дэвида. Его отец, услышавший с берега озера шум моторов подъехавших грузовиков, был расстрелян на пороге дома, во дворе. Дэвид услышал выстрелы, когда собирал дикую кукурузу. Он поспешил домой с нарастающей страшной уверенностью, что стреляли именно у них.
   Парнишка осмотрел подозрительно тихий дом. Все комнаты наполнял запах помидор, которые мать тушила на кухне. Валентайн нашел ее первой, над телом надругались, у женщины было перерезано горло. По злобе или просто по привычке захватчики убили и его маленького брата, который совсем недавно научился писать свое имя, и совсем крошечную сестренку. Дэвид не плакал, отец говорил, что одиннадцатилетние мужчины не плачут. Он обошел дом и нашел отца, лежащего на заднем дворе. Ворона сидела на плече бывшего пилота, и клевала мозги, вытекшие из дыры размером с бейсбольный мяч.
   Валентайн пошел к дому падре. Переставлять ноги, шаг за шагом, было трудно, почему-то хотелось просто лечь и уснуть. Затем он увидел знакомую тропинку к дому, служившему для местного населения школой, церковью и публичной библиотекой. Валентайн рассказал священнику о том, что он слышал и видел, а затем предложил проводить туда падре. Священник уложил мальчика в постель в подвале своего дома. Эта комната на несколько лет стала домом Дэвида.
   Убитых похоронили вместе. Дэвид бросил первый ком земли в могилу. После похорон, когда разошлись небольшие группки соседей, Дэвид, на плече которого успокаивающе лежала ладонь падре, наконец решился спросить:
   — Отец Макс, а их души съели?
   Каждый день в школе дети должны были заучивать стих из Библии, пословицу или поговорку. Им даже казалось, что они слишком много записывают и заучивают. Иногда строчки были как-то связаны с уроком, иногда нет. Цитата, выбранная для последнего дождливого дня занятий, имела особенное значение для старших учеников. Этот особый урок можно было бы озаглавить «Факты о смерти». Падре надеялся исправить неверное представление, которое его ученики составили из слухов и легенд, затем заполнить пробелы в знаниях о том, что произошло после Поражения, когда Homo sapiens потерял свое положение во главе пищевой цепочки. Для некоторых младших учеников материал был слишком мрачен, а родители других были против того, чтобы их детям вообще об этом рассказывали, поэтому в последнюю школьную неделю посещаемость была не на высоте.
   Падре снова указал на цитату, начиная урок.
   Отец Максимилиан Арген был красив. У него были длинные точеные руки и мускулистые плечи. Несмотря на то что за спиной падре были шестьдесят три прожитых года и многие мили пути прочь от Пуэрто-Рико, родины священника, его волосы только начали приобретать оттенок соли, смешанной с перцем.
   Этот человек был стеной, за которой могла укрыться небольшая община, и, когда он говорил на собраниях, жители слушали его сильный, мелодичный голос и безукоризненное произношение с тем же вниманием, что и ученики на уроке.
   На классной доске было выведено двенадцать слов.
   Аккуратным почерком отца Макса с геометрической четкостью было написано: «Чем дальше ты смотришь назад, тем больше ты видишь впереди. Уинстон Черчилль».
   Обычно Валентайн слушал с интересом, он любил историю. Но сегодня его взгляд был устремлен в окно, за которым по-прежнему лил дождь и не было никаких признаков того, что он прекратится. Валентайн даже передвинул свою парту под предлогом того, что на него капает, влево, так, чтобы она прижималась к стене прямо под окном. Щербатый белый таз, который стоял теперь на месте его парты, был уже почти полон, и капли, падающие с крыши, звонко булькали, словно расставляя знаки препинания в лекции падре. Валентайн всматривался в дождевые тучи, надеясь разглядеть просвет. Был последний день Полевых Игр, и это значило, что должен состояться забег по пересеченной местности. Если совет отменит Игры из-за непогоды, Валентайн останется там же, где был по прошлым итогам, — на третьем месте.
   Молодежь собиралась каждую весну со всех Пограничных Вод, чтобы принять участие в соревнованиях. По традиции их проводили в честь окончания зимовки и начала сезона летнего укрытия.
   В этом году Валентайн намеревался получить первый приз. Третье и второе места обеспечивали победителям рукопожатие и возможность поближе рассмотреть трофей того, кто занял первое. Призом для юношей от шестнадцати до восемнадцати были настоящее ружье и пятьдесят патронов для охоты на птиц.
   Хорошее ружье значило обильный охотничий сезон. Падре и Дэвиду это бы очень помогло. Падре преподавал практически даром, и Валентайн зарабатывал не больше — он рубил и складывал бесконечные поленницы дров для соседей. Если Валентайн выиграет, они с падре будут есть гусей, уток и фазанов до самого снега.
   — Мистер Валентайн, — сказал отец Макс, прервав мысленный пир Дэвида, — пожалуйста, вернитесь к классу. Мы говорим на очень важную тему… о вашем наследии.
   — Странно, — прошептал Дойл с задней парты, — что-то я не припомню, чтобы падре говорил тебе, какой ты тупой сукин сын.
   Бульк, добавил тазик.
   Суставы пальцев мозолистых рук падре хрустнули, когда тот сжал кулаки. Грубые шутки Дойла были так же всем привычны, как вода, капающая с крыши классной комнаты в дождь. Падре, очевидно, твердо решил не обращать внимания ни на то, ни на другое.
   Он смотрел только на Дэвида.
   — Простите, отец, — сказал Валентайн, придав своему голосу столько раскаяния, сколько может семнадцатилетний юноша.
   — Вы можете загладить вину перед классом, рассказав нам то, что вы знаете о пре-сущих.
   — Ну, это тебе не долго вещать, — снова раздался шепот сзади.
   Падре посмотрел на Дойла.
   — Благодарю вас за то, что посвятили два часа своего драгоценного времени, латая школьную крышу, мистер Дойл. Крыша и я безмерно благодарны. Ваше резюме, мистер Валентайн.
   Бульк.
   Валентайн слышал, как Дойл елозит на стуле.
   — Они жили до динозавров, отец. Они создали Врата, которые соединяют планеты. Межзвездное Древо. Куриане так сюда и попали, правда?
   Отец Макс поднял правую руку. На ней не хватало большого пальца, а остальные были неправильной формы. Это всегда напоминало Валентайну о корнях дерева, которые не могут решить, в какую сторону расти.
   — Вы торопитесь, мистер Валентайн. Вы забрались примерно на шестьдесят пять миллионов лет вперед.
   Падре присел на краешек своего стола и окинул взглядом восьмерых старших учеников. В классе должно было быть около сорока человек, если бы на уроки приходили все подростки округи. Но образование, как и выживание, было делом добровольным в неорганизованном мире Пограничных Вод.
   Валентайн приготовился слушать долгий рассказ, как обычно, когда падре таким образом усаживался. Остальные ученики не разделяли привилегии жить в одном доме с падре и не знали, что эту манеру он перенял у собственной учительницы. Монахиня из Сан-Хосе сумела разжечь жажду знаний в курящем марихуану подростке, в роли которого Валентайну было так трудно представить падре. Но мысли Валентайна все норовили ускользнуть к играм.
   — Мы очень мало знаем об монстрах, о пре-сущих, кроме того, что они появились на Земле раньше, чем все живое, — начал падре. — Я вчера рассказывал вам о Вратах. Нет, мистер Дойл, не о рок-группе из старого мира. Я знаю, мы все думаем о них как о чудовищном проклятии, причине всех наших бед. Все сложилось бы по-другому, если бы они никогда не были открыты. Они были чудесным изобретением, соединяющим планеты Млечного Пути так же легко, как эта дверь соединяет нас с библиотекой.
   Мы называем создателей Межзвездного Древа пре-сущими, ибо мы даже не уверены в том, что у них были тела. Вот в чем дело. Они, возможно, и не нуждались в физической оболочке. Но если они имели тела, то большие, судя по тому, что некоторые Врата были не меньше амбара. — Мы знаем, что пре-сущие действительно жили, потому что они оставили Межзвездное Древо и Камни Прикосновения. Камень Прикосновения — это как книга, которую можно читать, просто положив на нее руку. Они не всегда правильно взаимодействуют с мозгом, к сожалению, бывает, что человек сходит с ума от впечатлений, и я этому верю.
   Но человек с правильными мыслями, прикоснувшись к такому Камню, способен испытать нечто, что мы можем назвать откровением. Как загрузка информации, про которую я вам рассказывал, говоря о компьютерных технологиях старого мира.
   Падре посмотрел в пол и покачал головой. Валентайн знал, что он и любит прошлое, и ненавидит его.
   Выпив, падре начинал проклинать несправедливости старого мира, который мог накормить и одеть всех своих детей, но предпочел этого не делать. Далее могли последовать горькие слезы ностальгии по тому, что называлось картошкой из «Макдоналдса», которую нужно было макать в шоколадный коктейль, или о непомерно дорогих сувенирных футболках.
   — Пре-сущие жили за счет поглощения энергии, особенной энергии, той, которую производят живые существа. Растения вырабатывают ее в очень малом количестве. Животные, мы в том числе, в большем.
   Эта энергия, которую мы называем «жизненной силой», или «аурой жизни», определяется двумя свойствами нашего организма: размером и интеллектом.
   Последний преобладает. Корова, несмотря на размер, выделяет меньше жизненной силы, чем обезьяна. Обезьяна «ярче» из них двоих, она «светится», если понимаете.
   Вверх поднялась ученическая рука, и падре остановился.
   — Вы нам об этом уже говорили, но я так и не поняла, является ли эта самая аура душой или нет? Это и есть душа? — спросила Элейн Ковел. Ей было всего тринадцать, но она была такой умницей, что всегда оставалась на уроках для старших.
   — Хороший вопрос, мисс Ковел, — с улыбкой ответил падре, — я хотел бы, чтобы у меня был однозначный ответ. Согласно моим внутренним ощущениям, аура жизни — это не душа. Я думаю, что душа — это то, что принадлежит тебе и Богу, и больше никто не может в это вмешаться. Я знаю, некоторые люди говорят, что это нашими душами кормятся, но мы не знаем точно и не сможем никогда узнать. Я думаю, что аура жизни — это другой, особый, вид энергии, которую мы выделяем, так же как мы выделяем тепло и электромагнитное поле.
   Взгляд Элейн застыл, и Валентайн посочувствовал ей. Она тоже была сиротой, Жнецы забрали ее родителей пять лет назад в Висконсине. Элейн теперь жила с теткой, которая едва сводила концы с концами, ткала пледы и чинила пальто. Все ученики замерли.
   Как только падре заговаривал о смерти, их обычная оживленность куда-то испарялась.
   — Так почему же их больше нет? — спросил другой ученик. — Я думал, что именно эта энергия делает куриан бессмертными.
   — Очевидно, наш Создатель решил, что ни одна раса не может существовать бесконечно, вне зависимости от того, насколько продвинуты их технологии.
   Когда пре-сущие начали умирать, среди них поднялась паника. Им нужно было все больше и больше жизненной силы, чтобы выжить, и они изничтожили целые планеты, пытаясь помешать неизбежному свершиться. Возможно, именно они поглотили всех динозавров. Эти два события, кажется, совпадают по времени. В конце концов, пре-сущие начали поедать друг друга, но все было бесполезно. Они все равно умерли.
   Когда не осталось никого, чтобы поддерживать в порядке Врата, порталы начали закрываться. И так продолжалось тысячи лет. Но осколки знаний пре-сущих и само Межзвездное Древо сохранились, и их нашел новый разум.
   Снаружи прокатились раскаты грома, и дождь сильнее застучал по крыше.
   — Значит, мы теперь называем пре-сущих курианами? — спросила девушка.
   — Нет. Куриане происходят из расы, известной как Ткачи жизни. Они нашли остатки цивилизации пре-сущих и использовали все, что смогли понять. Как варвары, которые захватили Рим. Название — Ткачи жизни — относится к тем представителям расы, которые путешествуют по другим мирам и поселяются там на завоеванных землях, так же как человек, который берет с собой свой скот, зерно и саженцы деревьев, когда переезжает, но готов принять новое, если оно лучше, и Ткачи поступали так же, колонизируя Межзвездное Древо. Они живут долго, очень долго… многие тысячи лет. Есть мнение, что их создали пре-сущие как строителей, но кажется странным, что существа с такой сильной аурой, как у них, могли выжить в период умирания пре-сущих.
   Ткачи вновь открыли Врата на нашу Землю примерно тогда, когда человечество выяснило, что еда вкуснее, если ее сначала приготовить. Наши предки боготворили их. Большинство Ткачей довольствовались ролью учителей, но некоторым этого было мало.
   Ткач жизни может появиться перед нами в обличье мужчины или женщины, слона или черепахи, если за хочет, поэтому они должны были показаться нашим бедным предкам богами. Им так же легко менять свою форму, как нам переодеваться. Я думаю, они послужили прообразами героев многих старых мифов и легенд.
   Ткачи в каком-то смысле усыновили нас. Когда мы стали более образованными, они взяли некоторых в иные миры. Мне говорили, что люди живут на других планетах и сейчас. Если так, я надеюсь, их судьба лучше нашей. Ткачи жизни могли все что угодно вытворять с ДНК. Они могли создавать полезных существ себе на потребу или изменять существующие виды в зависимости от своих запросов. Мы знаем, что им нравилось создавать прекрасных птиц и рыб для украшения своих жилищ. Некоторые до сих пор живут на нашей планете.
   Падре улыбнулся.
   — Когда-нибудь видели попугая? — спросил он. — Я думаю, они над ним неплохо поработали.
   Он помолчал, обдумывая мысль.
   Валентайн видел фотографию попугая. Но сейчас единственными птицами, о которых он мог думать, были фазаны, нежные, молодые фазанчики, которые взлетают, бешено хлопая крыльями. Он видел их сквозь прицел своего нового, только что выигранного ружья. Он слышал, что у соседских пойнтеров снова появились щенки, может, ему удастся получить одного.
   Падре продолжал говорить.
   Дойл, в кои-то веки серьезный, поднял руку:
   — Сэр, зачем вы нам об этом рассказываете? Мы о вампирах и всем таком с детства знаем. Может, лучше про то, чего мы не понимаем? Ну какая разница, как это все началось? Нам все равно надо каждое лето прятаться в лесах. И каждую осень пара-тройка семей не возвращается.
   Падре нахмурился, и Валентайну показалось, что он стал на десять лет старше.
   — Никакой, никакой разницы. Я каждый день думаю о том, что это могло бы изменить. Мистер Дойл, класс, вы молоды, вы всю свою жизнь с этим живете, и это не так давит на вас. Но я помню другой мир. Люди были недовольны им, но сейчас, оглядываясь назад, я вспоминаю о нем как о рае. Почему сейчас я говорю об этом? Посмотрите на цитату на доске. Черчилль был прав. Глядя назад, мы часто можем увидеть будущее. Я рассказываю вам об этом потому, что ничто не вечно, даже те, кто готов на все, чтобы стать бессмертными. Они не бессмертны. Куриане в конце концов погибнут, как погибли пре-сущие.
   Однажды старый правитель заплатил за то, чтобы в камне высекли такое изречение, которое останется справедливым навсегда. Мудрейший велел ему высечь слова: «И это пройдет». Но кто исчезнет первыми — мы или они?
   Мы не доживем до этого дня, но однажды куриан не станет и Земля снова будет чистой. Если даже больше ничего не запомните, я хочу, чтобы вы унесли с собой это знание и не забывали об этом, куда бы вы ни шли.
   Дождь прекратился вскоре после того, как разошлись одноклассники Валентайна. Он быстро вылил дождевую воду из армии тазиков и ведерок, выстроившихся хаотично под дырявой крышей, и направился на кухню.
   Отец Макс сидел за изъеденным временем деревянным столом, уставившись на дно пустого стакана.
   — Дэвид, когда я об этом рассказываю, мне потом надо выпить. Но одна стопка тянет за собой вторую, а то ей одиноко. Я не должен этого делать. По крайней мере не так часто.
   Он поставил кувшин на его привычное место на полке.
   — Это отрава, отец. Я бы не стал ею даже крыс травить, слишком жестоко.
   Священник поднял голову и посмотрел на Дэвида, который налил себе молока, надоенного утром.
   — Разве забег не сегодня? — спросил он.
   Валентайн, теперь одетый в линялые джинсовые шорты и кожаную жилетку, проглотил кусок хлеба и запил его большим глотком молока.
   — Ага, в четыре или вроде того. Хорошо, что дождь кончился. На самом деле мне пора, если я хочу еще разок пройтись по трассе до гонки.
   — Ты по этой трассе с апреля бегаешь, ты ее уже наизусть знаешь.
   — Дожди шли, земля теперь другая, опоры не будет. А по холму вверх и вовсе грязь одна.
   Отец Макс глубокомысленно кивнул:
   — Дэвид, я говорил тебе когда-нибудь, что твои родители гордились бы тобой?
   Валентайн промолчал, зашнуривая высокие мокасины.
   — Да. В основном после стопки этой вашей отравы. Она вас размягчает.
   — В тебе есть все лучшее от них обоих. У тебя быстрый ум и верность отца, а красотой и чувством юмора ты в мать. Она всегда умела сглаживать острые углы. Я хотел бы, чтобы они могли видеть тебя сегодня. Ты знаешь, что мы называли последний школьный день выпускным балом?
   — Ага. Я видел фотографии. Дурацкая шляпа и лист бумаги, на котором написано, что ты все знаешь.
   Было бы здорово, но я хочу достать для нас то ружье.
   Он направился к двери, но обернулся на пороге.
   — Вы будете в главной палатке?
   — Как же, буду благословлять еду и смотреть как ты получаешь первый приз. Удачи, Дэвид.
   Молодой человек открыл скрипучую, в заплатах, дверь-ширму и вдруг увидел двух бородатых мужчин, идущих к дому по тропинке от дороги. Они выглядели так, словно всю свою сознательную жизнь провели в армии. На них была одежда из оленьей кожи и широкополые поношенные шляпы из фетра. Люди несли с собой винтовки в кожаных футлярах, но вид у них был вовсе не жульнический и не задиристый, как у патрульных солдат. В отличие от патрулей, которым куриане доверили поддерживать порядок в Пограничных Водах, эти люди двигались осторожно и тихо.
   В их глазах было что-то, заставляющее вспомнить настороженных диких зверей.
   — Отец Макс, — позвал Валентайн, не отрывая глаз от странных гостей, — чужие.
   Бородачи остановились, обнажив в улыбках желтые от табака зубы. Тот, что был повыше, заговорил:
   — Пусть ружья тебя не пугают, парень. Я знал твоих.
   Отец Макс шагнул с крыльца на влажную дорожку, протягивая руки к незнакомцам.
   — Пол Сэмюэлс, — почти выкрикнул он, обнимая высокого бородача, — ты сюда сто лет не забредал! Кто это с тобой?
   — Я Джесс Финнер, сэр. Наслышан о вас, сэр.
   Падре улыбнулся:
   — Уж не знаю, хорошо это или плохо, мистер Финнер. Знакомьтесь с моим подопечным. Это сын Ли Валентайна и Хелен Сен-Кру.
   — Я знал твоего отца, Дэвид, — сказал тот, которого звали Сэмюэлс. Валентайн видел, как воспоминания промелькнули в карих колодцах под морщинистыми бровями. — Весь этот ужас в тот день у вас дома. Я видел тебя после похорон. Мы рыскали четыре месяца, но взяли тех, кто…
   — Давай не будем ворошить старое, — прервал его падре.
   Валентайн заметил, как они переглянулись, и внезапно потерял всякий интерес как к гонке, так и к ружью.
   Падре потрепал его по плечу.
   — Мы потом поговорим, Дэвид, честное слово. Иди!
   Передай мои извинения собранию в главной палатке и возвращайся как можно скорее. Мы, пожалуй, откупорим одну из бутылок в поленнице, и тебе, возможно, придется укладывать меня в постель.
   — Вряд ли! — хохотнул Сэмюэлс.
   Падре смерил Дэвида очень серьезным взором, и Валентайн направился вниз по дороге. У него все еще было время пробежать дистанцию в две мили, если он поторопится. Позади трое мужчин какое-то время смотрели ему вслед, затем отвернулись и пошли в дом.
   Лагерь встретил его ароматами готовящейся еды.
   Общая палатка, стоящая на шести столбах громадина, в которой проходили венчания, крещения, торги и собрания общины в начале каждого лета, была спрятана в небольшой лощинке, окруженной озерами и холмами, во многих милях от ближайшей дороги и подальше от глаз любых патрулей на машинах. Праздник Летнего Укрытия включал в себя игры и соревнования для детей и подростков. Пора свадеб тоже обычно добавляла торжественности.
   Взрослые изучали ремесла, соревновались в верховой езде, стрельбе из ружей и луков, а затем каждый вечер жарили шашлыки. Семьи приносили свои, особые, блюда и наслаждались общением, которого были лишены в течение всего года. Когда фестиваль подойдет к концу, люди рассеются по лесам и холмам, чтобы маленькими группами пережидать летнюю жару, в надежде что Жнецы будут прочесывать какую-нибудь другую часть Пограничных Вод в поисках добычи.
   К тому времени когда Валентайн подошел к собравшимся, состязание уже казалось ему утомительной обязанностью. Обычно люди, лошади, фургоны и лотки торговцев интересовали его, но сейчас он никак не мог отвлечься от мыслей о двух незнакомцах.
   Ленточка и ружье, которое Валентайн мог получить на глазах аплодирующей толпы, представлялись несущественными после встречи с человеком, знавшим его отца.
   Валентайн настроился на то, чтобы все-таки пробежать дистанцию. Трасса огибала Березовое озеро.
   Обычно грязное и заболоченное к середине мая, в этом году Березовое наполнилось дождевой водой и разлилось почти до поляны, где стояла палатка.