Страница:
Валентайн кивнул Дойлу и еще паре знакомых из школы. У него было много приятелей, но ни одного близкого друга. Живя вместе с падре, он выполнял массу поручений по дому и школе, которые не оставляли времени для общения. К тому же Валентайн предпочитал книгу шумной компании сверстников и часто чувствовал себя чужаком.
Юноша направился в лес и пошел вдоль двухмильной трассы. Ему нужно было время, чтобы побыть одному и подумать. Валентайн правильно угадал: земля на большом холме на западной стороне озера была скользкой от глинистой грязи.
Он стоял на холме и смотрел поверх дрожащей поверхности воды на общую палатку. Неожиданная мысль появилась в таинственном саду его мозга, там, где росли самые лучшие мысли.
В гонке участвовали пятнадцать мальчиков, хотя далеко не все набрали достаточное количество очков в предыдущих играх, чтобы у них был шанс получить приз. Они были одеты кто во что горазд — от комбинезонов до кожаных набедренных повязок, все юноши были высокие и худощавые, с растрепанными волосами и сильными мышцами.
— На счет «один» готовься, — начал отсчет сенатор Гэфли, внимательно глядя на дрожащих от нетерпения мальчишек, — «два» — на старт, и… вперед!
Через сотню ярдов несколько мальчиков едва не замерли на месте, когда Валентайн, резко свернув вправо, направился к озеру. Он пробежал по длинной косе и с размаху бросился в воду.
Валентайн плыл мощными, жадными рывками, нацелившись на высокий дуб на другом берегу. Изгиб озера в этом месте был около 150 ярдов в ширину, и Дэвид вычислил, что присоединится к остальным как раз тогда, когда они соскользнут с покрытого слоем грязи холма.
И он оказался прав. Вынырнув из воды насквозь мокрым, он оказался впереди Бобби Ройса, который бежал первым и только что показался из леса. На финише под смешанный аккомпанемент приветствий и свистков Дэвид разорвал импровизированную ленту испачканной в грязи грудью. Больше всех свистели, конечно, те семьи, чьи дети принимали участие в гонке. Хмурый сенатор буквально вырвал у него из рук финишную ленту, так, как будто это была оскверняемая священная икона, а не кусок жалкой бечевки.
Остальные мальчики добрались до финиша через две минуты, и начался спор. Некоторые убежденно доказывали, что главное было добраться из пункта А в пункт Б с максимально возможной скоростью, а каким именно путем, по земле или по воде, не имело значения. Большинство выражало мнение, что гонка задумывалась как две мили бега по пересеченной местности, а не заплыв, что сделало бы это совсем другим спортом. Каждая сторона кричала все громче и громче, уверенная в том, что выиграет спор тот, кто всех перекричит. Два старичка, находившие весь скандал чудовищно уморительным, похлопав Дэвида по спине, втиснули в его руку бутылку пива, объявив бесспорнным чемпионом в доселе неведомом виде спорта: доведении сенатора Гэфли до состояния взъерошенной курицы.
В спешке составленная из трех сенаторов комиссия дисквалифицировала Валентайна, но заявила, что ему полагается специальный приз за «инициативность и оригинальность». Валентайн посмотрел, как Бобби Ройс получил ружье и патроны, и вышел из палатки.
Запах шашлыков снова заставил его вспомнить о голоде. Он взял жестяной поднос и положил на него все, что мог унести. Домашнее пиво на вкус оказалось мерзким. Было ли пиво таким же плохим в старом мире?
Но каким-то образом оно подчеркивало вкус пахнущего дымком мяса. Валентайн отыскал сухое местечко под ближайшим деревом, уселся и занялся едой.
К нему подошел один из стариков, хлопавших его по плечу. В руках старик нес лакированный деревянный ящик, а в хорошо натренированных пальцах сжимал две бутылки пива.
— Эй, привет, парень! Не прогонишь?
Валентайн улыбнулся и пожал плечами.
Старик прислонился к стволу дерева.
— Есть уже не больно хочется, сынок. Когда был, как ты, веришь или нет, мог полбычка уговорить. А вот пиво по-прежнему хорошо идет, — сказал он, сделав глоток из бутылки и протягивая другую Валентайну. — Слушай, сынок, ты на них наплюй. Гэфли и все остальные — по-своему хорошие мужики, им просто неожиданности не по нутру. Мы, видишь ли, слишком много неожиданного повидали на своем веку, так что больше не хочется.
Валентайн тоже отхлебнул свежего пива и только кивнул: рот его был занят едой.
— Меня зовут Квинси. Мы когда-то были соседями. Ты тогда такой резвый шкет был. Твоя мама к нам заходила, особенно когда моя Дон последний раз болела.
Цепкая память Валентайна встрепенулась, приходя ему на помощь.
— Я вас помню, мистер Квинси. У вас велосипед был. Вы мне еще давали покататься.
— Да, и у тебя неплохо получалось, особенно учитывая, что у него не было шин! Я его отдал, когда Дон не стало. Переехал к зятю. Но я помню твою мать, она сидела с ней. Говорила с ней. Шутила. Заставляла ее есть. Знаешь, я думаю, что я так и не сказал ей спасибо, даже когда мы ее хоронили…
Старик сделал большой глоток.
— Но это все вода под мостом, как мы раньше говорили. Когда-нибудь видел настоящий мост? А, ну видел, конечно. На старом шоссе. Тот еще стоит. — Старик помолчал, а потом добавил: — Я пришел, чтобы кое-что тебе отдать. Я как увидел тебя, с мокрыми, блестящими волосами, так сразу о твоей матери подумал. И раз эти старые дураки не хотят вручать тебе заслуженный приз, я решил дать тебе его сам.
Он повозился с зеленоватой защелкой на ящике и поднял крышку. Внутри, в специальном углублении из синего бархата, лежал сверкающий пистолет.
Валентайн задохнулся от изумления:
— Ух ты! Вы шутите? Да за него такую цену дадут…
Старик покачал головой:
— Это мой. У твоего отца тоже мог быть такой. Это пистолет старого американского образца. Я его всегда чистил и смазывал. Патронов нет, но девятимиллиметровые найти нетрудно. Я хотел отдать его зятю, но он ничтожество. Продаст за банку пойла.
Так что я принес его сюда, думал поменять на книги или еще что. И вдруг понял, что надо отдать тебе, тебе-то он пригодится. Для охоты не совсем подходит, но для спокойствия на пустынной дороге — как раз. На одиноком пути.
— Вы о чем, мистер Квинси?
— Послушай, сынок. Я стар и состарился потому, что хорошо разбираюсь в людях. У тебя такой вид, будто ты жаждешь чего-то большего, чем глоток пива. Твой отец был таким же. Ты знаешь, что он служил на флоте и обошел весь мир? Ему это подходило. Потом, когда началось это дерьмо, он занимался другими вещами. Он сражался за правое дело, как и падре. Делал то, о чем, может, и матушке твоей не рассказывал. Ты похож на него, тебя надо только подтолкнуть немного. А что тебя подтолкнет, я не знаю.
Валентайн подумал о том, что, может быть, его уже подтолкнули. Он хотел поговорить с Полом Сэмюэлсом, поговорить наедине. Он готов был признаться себе в том, что хочет уйти с ними, когда они соберутся покинуть дом падре.
— Этот мир настолько загажен, что иногда не могу поверить, что все еще в нем живу. Когда что-то идет коту под хвост, можно сделать только две вещи — исправить или смириться. Мы все здесь, в Пограничных Водах, пытаемся смириться, да что там, просто спрятаться от этого кошмара. У нас хорошо получается. Может, не стоило к этому привыкать, не знаю.
Но ведь у нас есть дети, которых надо одевать и кормить. Казалось, что ради них лучше спрятаться и не раскачивать лодку. Но это я, не ты. Ты смышленый парень, твоя выходка на озере доказательство тому.
Тем, у кого есть реальная власть, плевать на нас. А ты живешь у падре и, может быть, понимаешь, что это только вопрос времени. Они обязательно отыщут нас.
И неважно, как далеко мы заберемся в леса. Это война на выживание — или мы, или они. Но воевать — на такое способны немногие.
Дэвид заставил себя проглотить застрявший в горле ком, но справиться с волнением это не помогло. Может ли он просто уйти?
Его тайный план — жить на берегу озера в маленьком домике с книгами и удочками — больше не казался привлекательным и никуда не годился. И все с тех пор, как Сэмюэлс и Финнер рассказали о том, как отомстили патрульным, которые превратили его жизнь в груду искромсанного мяса. Странно, что старый сосед беседовал с ним так, словно был посвящен в его потаенные, еще не сформировавшиеся до конца мысли.
— Вы говорите, что мне нужно уйти, присоединиться к Сопротивлению, бороться за правое дело?
— Пара-тройка мальчишек уходят каждый год. Народ про это помалкивает. Если слух дойдет до патрулей, быть беде. В таких случаях обычно говорят, что «Джо женился и теперь с семьей жены живет около Брейнерда» или что-то подобное. Сенаторы этого не поощряют, но у Гэфли самого дочка убежала два года назад. Письма каждый год приходят, только он их никому не показывает.
Из духа противоречия всем своим видом показывая Квинси, что тот не так уж хорошо разбирается в людях, как ему кажется, Дэвид пожал плечами и сказал:
— Не знаю, что я буду делать, мистер Квинси. Я думал отправиться на Лесное озеро, построить лодку… мне нравится рыбачить. И говорят, там почти никто не живет.
— Конечно, сынок. А лет через двадцать мимо проедет патруль, так же как…
— Эй, — покраснел Валентайн, — это не… несправедливо.
— Но это постоянно происходит. Вот этой весной, на Больших Водопадах. Восемь человек. Как я слышал, на юге еще хуже. Особенно в городах, где спрятаться негде.
Валентайн собирался было сказать, что ему нет до этого дела, но сдержался. Тем сентябрьским днем падре тоже не было никакого дела до одиннадцатилетнего сироты, но он решился взять на себя эту ответственность, поступил так, как поступают порядочные люди.
Вечером встревоженный молодой человек знакомыми тропами спешил к дому падре. В холщовом мешке он нес остатки пиршества и старый незаряженный пистолет, а в голове его проносился вихрь мыслей. Лица людей, животные у общей палатки, берега, холмы и деревья — все наполняло его чувством безопасности. Леса прекрасны, темны, глубоки… Он прошел сразу на задний двор, проверил скот и начал колоть дрова. Это занятие всегда помогало ему привести мысли в порядок, хотя он покрывался липким потом и уставал до дрожи в суставах. С тех пор как жизнь занесла его сюда пять лет назад, он колол дрова не только для падре, но и для нескольких соседей в обмен на сахар или муку. Тяжесть топорища в руке, звук вонзающегося в сухую плоть дерева лезвия помогали ему успокоиться и привести мысли в порядок.
Он сложил дрова в поленницу и вошел в дом. В заполненной табачным дымом библиотеке вокруг пустой бутылки и наполовину пустого кувшина сидели трое мужчин. Небольшой мешочек, полный писем, включая письмо от юной леди по фамилии Гэфли, лежал на исцарапанном столе падре, а гораздо большая кипа писем лежала в мешке одного из гостей, готового к долгому пути на юг. Тот, кого звали Финнер, восхищенно листал замызганное издание под названием «Обнаженные модели через фотообъектив».
— Дэвид, ты пропустил всего лишь скучный обмен последними новостями. И еще более скучное распитие спиртных напитков, — сказал отец Макс, не вставая с облезлого стула. — Ты выиграл гонку?
— Типа того. Не важно.
Он рассказал, как все было. Когда Валентайн дошел до рассказа о дисквалификации, Финнер пренебрежительно фыркнул.
— Расскажите, как вы познакомились с моим отцом, мистер Сэмюэлс.
Сэмюэлс взглянул на падре.
— Просто Пол. Когда я был примерно, как ты, плюс-минус год-два, мы с твоим отцом частенько приезжали сюда с юга, как сейчас с Джессом. Нам нравилось поддерживать отношения со здешними ребятами и с этим старым плутом. Хорошо смоченные занятия философией. Вот как можно это назвать.
Валентайн начал раздачу добычи, принесенной из общей палатки. Гости налегли на еду с энтузиазмом людей, которые провели долгие дни в дороге на подножном корму.
— Вы с ними сражаетесь? С курианами, со Жнецами, с теми штуками, которые они делают? И с патрулями, да?
— Патрулями мы здесь называем полицаев, — вмешался падре.
— Ну, не все сразу, сынок, — ответил Сэмюэлс, — на самом деле мы больше времени проводим, в страхе прячась от них, чем открыто сражаясь. Мы можем нанести пару-другую ударов, там, где у нас поменьше шансов получить сдачи. А в остальное время мы просто пытаемся не умереть с голоду. Приходилось тебе запивать горсть муравьев водой прямо с земли, из следа, оставленного копытом? Спал ли ты когда-нибудь на улице без палатки, под дождем? Носил одну рубашку, не снимая, месяц? Грязно и воняет. Я не только рубашку имею в виду.
Валентайн выпрямился во весь рост, вытянувшись так, чтобы добавить себе еще пару дюймов к своим шести футам:
— Я хочу к вам присоединиться, сэр.
Отец Макс рассмеялся пьяным смехом:
— Я знал, что вы его уговорите!
Через неделю, теплым солнечным днем, падре провожал всю компанию. Он дал Дэвиду старый, пахнущий плесенью гамак. Его можно было использовать не только для отдыха, падре показал, как обмотать вокруг него одежду и повесить через плечо.
Когда остальные новобранцы, собравшиеся со всей округи за последние несколько дней, стали закидывать за спины свой багаж — большинство несло рюкзаки, набитые едой, — Валентайн обнаружил, что ему очень многое нужно сказать падре. Но уже не было ни времени, ни возможности поговорить наедине.
— Да хранит тебя Господь, — сказал священник, в его глазах блестели слезы.
— Я буду писать. Не волнуйтесь обо мне. Джейкоб Кристенсен сказал, что будет помогать вам здесь. Он хочет учить малышню, так что вам не придется…
Падре протянул руку.
— Хорошо, Дэвид, у меня все будет в порядке. Тебе скоро придется думать о более важных вещах, чем о том, как подоить корову или накормить цыплят. Но день, когда я прекращу учить детей читать, наступит, только если я буду лежать в земле.
Сэмюэлс и Финнер тоже подошли пожать руку падре. Как они умудрялись оставаться такими бодрыми, было загадкой для Дэвида. Они все ночи проводили за выпивкой и разговорами, а днем ходили по торговым палаткам и соседним домам. Дэвид по едва заметным лесным тропинкам водил их к семьям, чьи имена стояли на конвертах.
Один из таких визитов особенно запомнился молодому человеку: Сэмюэлс тогда пришел передать пожилой женщине несколько личных вещей ее погибшего сына, который был ему другом. Она, должно быть, предчувствовала беду и не показалась ни удивленной, ни убитой горем и даже не собиралась уходить из дому на лето. В ту ночь в библиотеке они больше пили и меньше смеялись.
Посвящение Валентайна началось в первый же день пути на юг. Сначала он узнал, насколько сильно могут уставать ноги. Ему не раз приходилось проводить целый день шагая, но никогда еще он не нес на своей спине больше сорока фунтов продуктов, воды и вещей да еще и со скоростью, установленной требовательным сержантом.
К ним присоединились другие волонтеры. Одну из них Валентайн знал. Гэбриэлла Чо несколько лет ходила в школу к падре. Густые черные волосы девушки причиняли Валентайну немало страданий, завораживая его, когда он входил в неуклюжую пору полового созревания. В пятнадцать лет из-за работы по дому ей пришлось бросить школу. С тех пор как Валентайн видел ее в последний раз, два года назад, она успела расцвести и превратиться в прекрасную женщину.
— Гэбби, так и ты с нами, — сказал Валентайн, с облегчением осознав, что он наконец-то стал выше ростом, чем девушка с оленьими глазами.
Она посмотрела на него один раз, другой.
— Да, я тоже отправляюсь в долгий путь.
— Мы скучали по тебе. Отцу Максу пришлось задавать свои каверзные вопросы другим. Все изменилось, когда ты ушла.
— Да, все изменилось, — ответила она.
На прочие вопросы Гэбриэлла отвечала так же односложно и опустив глаза. Валентайну пришлось закончить разговор.
В первый вечер они остановились на заросшем травой перекрестке больше чем в дюжине миль на юг от дома падре. Члены отряда разбили лагерь и весь следующий день провели в разговорах. Пока спутники отдыхали, появился солдат, ведя за собой еще четверых новобранцев: двое светловолосых парней были близнецами и отличались гигантским ростом. Валентайну даже показалось странным, что звали их Кайл и Пит, а не Тор и Один.
Дальше на юг и на запад отряд продвигался простыми этапами, простыми с точки зрения людей, которые не назывались Волками. Для Валентайна каждый следующий день оказывался сложнее предыдущего. К тому времени как они добрались до окрестностей Миннеаполиса, группа разрослась до тридцати солдат и больше сотни юношей и девушек.
Лейтенант Скеллен встретил их у лодки, на которой люди партиями должны были переправиться через Миссисипи. На глазу у него была повязка, такая широкая, что ее скорее можно было бы назвать шарфом. Она прикрывала шрам в форме полумесяца. С лейтенантом было еще несколько дюжин рекрутов, таких же подростков с широко распахнутыми глазами, как и люди сержанта. Им было так же неуютно в незнакомых местах и среди незнакомых лиц. После переправы путешественники сделали крюк вокруг Городов Близнецов и направились в пустынные земли, заросшие степной травой. По пути им встретилось стоголовое стадо каких-то животных, каждое из которых напоминало гору меха и кожи. Волки сказали Валентайну, что это бизоны.
— Никакая погода нипочем таким косматым, — объяснил Финнер своим подопечным из Пограничных Вод, — когда начинается метель, бизоны не прячутся в лесу, а встают в круг и пережидают.
Валентайн еще многое узнал по пути на юг. Он научился делать компас, натирая старое двустороннее лезвие бритвы о свою руку. Когда лезвие заряжалось статическим электричеством, он подвешивал его на ниточку в банке из-под консервов, чтобы защитить от ветра. Проболтавшись туда-сюда, маленький кусочек металла находил север, как собака. Новобранцы научились тому, как и где разводить костры, выстраивать защитные барьеры из поленьев, чтобы спрятать огонь и направить тепло в лагерь. Ему рассказали об окопных кострах на большом ветру и о том, как жарить дичь на вертеле не над огнем, а рядом с ним, подставив внизу сковородку, чтобы поймать каждую каплю ценного жира. Валентайн научился делать муку не только из пшеницы, но и из рогоза, и даже из древесной коры. Он толок кору в кастрюле с водой, отделял жилки и оставлял ее отстояться, затем сливал воду и поджаривал мясистый крахмал на палке.
Даже с солью на вкус он был не очень, но Валентайн понял, что может есть практически все что угодно.
Что еще более невероятно — он прибавил в весе, хотя и был голоден от заката до рассвета.
Когда мешки новобранцев пустели, люди останавливались на одиноких фермах и в мелких поселениях, и жители кормили их.
— Нет, сэр, я не могу с ними сражаться, но я могу накормить тех, кто это делает, — объяснил один фермер с козлиной бородкой, передавая мешки бобов и кукурузной муки доброй сотне людей, вставших лагерем на берегу его ручья.
Валентайн учился обращаться с пистолетом. Волки пустили шапку по кругу и собрали около двух дюжин пуль с тех членов отряда, чьи боеприпасы подходили к его пистолету. Некоторые Волки носили по три кобуры с оружием, чтобы иметь больше шансов использовать пули, добытые в бою у погибших. Дэвид сбивал старые банки из-под краски и обветшалые, облезлые дорожные знаки. Во время одного из таких уроков стрельбы Валентайн попытался поговорить с сержантом Сэмюэлсом. Он только что сбил подряд целый ряд алюминиевых банок и очень гордился собой.
— Надо бы тебе попробовать левой рукой, — предложил ветеран.
Эта мысль стерла самодовольную ухмылку с лица Валентайна.
— Почему, сержант?
— Что, если тебя ранят в правую, парень? Если ее тебе только что оторвало? Я знаю, большинство инструкторов говорят, что это потеря времени. А я думаю, что хорошо бы уметь пользоваться и другой рукой. Заставляет и тело, и мозги работать по-другому, не так, как всегда.
Валентайн поставил одну из банок на место, резкий запах бездымного пороха защекотал его ноздри.
Он неловко поднял пистолет на уровень глаз, расставил ноги на ширину плеч. Валентайн сбил банку со второго выстрела.
— Можно? — спросил Сэмюэлс.
Валентайн протянул ему пистолет. Сержант внимательно, профессионально осмотрел его.
— Это твоего отца?
— Нет, сержант. Мне отдал его сосед моих родителей.
Сэмюэлс присвистнул:
— Такое оружие? Оно в отличном состоянии. Этот сосед, должно быть, много думал о тебе, — сказал он, возвращая пистолет Валентайну.
— Скорее, он много думал о моих родителях, — задумчиво сказал Валентайн. Он помолчал, не зная, как сформулировать вопрос: — Вы, кажется, тоже много думали о моем отце. Я ничего не знаю о его жизни до того, когда он встретил маму. Он говорил только, что путешествовал.
Сэмюэлс выглянул из дверного проема сарая. Лагерь был практически пуст. Патруль ушел под руководством лейтенанта, а новобранцы, воспользовавшись свободным временем, стирали и купались в ближайшей речке.
— Да, Дэвид. Я знал его. Мы познакомились не так уж давно, уже после того как небо наполнилось пеплом. Мы встретились в Мичигане вскоре после того как началось все это дерьмо. Я тогда был моложе, чем ты сейчас, мне было лет пятнадцать. Твой отец и я были в таком же отряде: сражались, когда могли, а чаще прятались. Полицейские, военные, несколько ребят из береговой охраны озера Мичиган.
Мы даже форму придумали — к шляпе пришивали, как придется, кусок камуфляжного материала. Господи, какая это была голодная и жалкая банда! — Он покачал головой и продолжил: — Даже когда нам удавалось взрывать грогов, мы не могли в это поверить. Все было как в кино, в научно-фантастическом. Никто ни фига не знал о том, что происходит. Я плакал, кажется, каждую проклятую ночь. Когда взорвалась ядерная бомба, мои родители были в Детройте. Тогда-то я и понял: от слез тебе лучше, да только это ничего не меняет. Слезы высохнут, а ты по-прежнему голоден. И тебе по-прежнему одиноко.
Двое мужчин, обветренный годами взрослый и еще совсем мальчишка, вышли из сарая и смотрели, как садится солнце. Сэмюэлс кивнул Волкам, несущим дежурство по лагерю, и присел на останки зеленого трактора. Пространство под капотом, где когда-то находился мотор, было пусто, только болтались провода.
— Значит, вы оба были Волками? — спросил Валентайн, опустив обязательное «сэр», когда они оба сели.
— Это было потом. Господи Боже, мы не знали, что думать. Какие слухи до нас доходили… Что-то про эксперименты правительства. Что это был апокалипсис и сатана ходил по земле. Людей собирали в лагеря, как в фильмах про фашистов. Существа из космоса. Оказалось, что правда была еще более странной, чем слухи.
Кажется мне, мы пытались добраться до горы Омега. Говорили, что там находились вице-президент с теми, кто остался от правительства и военных начальников. Только вот беда, никто не знал, где эта гора Омега. И тут мы встретили падре.
Падре работал на кого-то по имени Ро. Нет, он не то чтобы бросил Святую Церковь. Он сказал, что Ро — особенный, он посоветует нам, как бороться с этой нечистью. Нам было неинтересно. Он сказал о том, как Ро сидит в безопасном месте с едой, выпивкой, женщинами.
В общем, не помню уж, что он нам наобещал. Никто из нас не заинтересовался. Незадолго до этого нас уже почти заманили в ловушку и чуть не убили такими обещаниями. Но когда падре заявил, что этот Ро знает, что происходит, это нас зацепило. Особенно твоего отца. Некоторые из ребят говорили, что это очередная ловушка, но я пошел с твоим отцом, потому что доверял ему.
Оказалось, что этот Ро — Ткач жизни. Он выглядел как врач из телевизора, такой весь умный и все такое. Думаю, ты знаешь, кто такие Ткачи жизни, ты у падре жил. Он рассказал нам о дверях в другие планеты, о вампирах и жизненной ауре и о том, что гроги были существами, выведенными в лаборатории.
Мы на это не купились. Помню, некоторые наши ребята начали распевать: «Ро, Ро, Ро, кати свою телегу», ну, типа, смеялись над ним. Мы думали, он и падре — парочка полных психов, понимаешь? Он что-то сказал падре, а потом, клянусь Господом, превратился в огромного золотого орла, а вместо крыльев у него горело пламя. Да никто из нас не знал, кричать или в штаны наложить. Я тебе говорю. Твой отец велел нам всем заткнуться и успокоиться, и орел снова превратился в человека.
Поверь мне, после этого мы слушали. Он рассказал нам о группе Ткачей жизни на планете Кур. С помощью Камней Прикосновения они узнали секрет того, как жить, питаясь жизненной аурой. Существам, которые жили около тысячи лет, возможность прожить миллионы, должно быть, показалась соблазнительной, слишком соблазнительной. Они нарушили закон Ткачей жизни, свой моральный кодекс, и начали поглощать ауру. Они пытались стать бессмертными. В интересах науки, прогресса. Согласно тому, что сказал Ро, единственное, чего они достигли, — это превратили свой мир в кошмар. Они стали тем, что мы называем вампирами, существами, которые кажутся нам бессмертными. Они забирают чужие жизни. Эти мерзавцы Ткачи, куриане, стали смертельными врагами всех остальных в своей расе.
Куриане разбили общество Ткачей. Из исследователей и ученых они превратились в нечто холодное и жестокое. Они использовали свои способности для подавления любого сопротивления. Ошеломленные Ткачи могли только закрыть порталы в Кур. Я думаю, это была попытка остановить эпидемию. Но оказалось слишком поздно. Несколько куриан уже сбежали и воспользовались Межзвездным Древом, чтобы атаковать всю цивилизацию Ткачей. Врата закрывались, но это только отрезало Ткачей от мира и помешало им организовать эффективное сопротивление. Они вели себя как люди, которые прячутся в доме от банды убийц, закрывшись каждый в своей комнате, вместо того чтобы сражаться вместе.
Юноша направился в лес и пошел вдоль двухмильной трассы. Ему нужно было время, чтобы побыть одному и подумать. Валентайн правильно угадал: земля на большом холме на западной стороне озера была скользкой от глинистой грязи.
Он стоял на холме и смотрел поверх дрожащей поверхности воды на общую палатку. Неожиданная мысль появилась в таинственном саду его мозга, там, где росли самые лучшие мысли.
В гонке участвовали пятнадцать мальчиков, хотя далеко не все набрали достаточное количество очков в предыдущих играх, чтобы у них был шанс получить приз. Они были одеты кто во что горазд — от комбинезонов до кожаных набедренных повязок, все юноши были высокие и худощавые, с растрепанными волосами и сильными мышцами.
— На счет «один» готовься, — начал отсчет сенатор Гэфли, внимательно глядя на дрожащих от нетерпения мальчишек, — «два» — на старт, и… вперед!
Через сотню ярдов несколько мальчиков едва не замерли на месте, когда Валентайн, резко свернув вправо, направился к озеру. Он пробежал по длинной косе и с размаху бросился в воду.
Валентайн плыл мощными, жадными рывками, нацелившись на высокий дуб на другом берегу. Изгиб озера в этом месте был около 150 ярдов в ширину, и Дэвид вычислил, что присоединится к остальным как раз тогда, когда они соскользнут с покрытого слоем грязи холма.
И он оказался прав. Вынырнув из воды насквозь мокрым, он оказался впереди Бобби Ройса, который бежал первым и только что показался из леса. На финише под смешанный аккомпанемент приветствий и свистков Дэвид разорвал импровизированную ленту испачканной в грязи грудью. Больше всех свистели, конечно, те семьи, чьи дети принимали участие в гонке. Хмурый сенатор буквально вырвал у него из рук финишную ленту, так, как будто это была оскверняемая священная икона, а не кусок жалкой бечевки.
Остальные мальчики добрались до финиша через две минуты, и начался спор. Некоторые убежденно доказывали, что главное было добраться из пункта А в пункт Б с максимально возможной скоростью, а каким именно путем, по земле или по воде, не имело значения. Большинство выражало мнение, что гонка задумывалась как две мили бега по пересеченной местности, а не заплыв, что сделало бы это совсем другим спортом. Каждая сторона кричала все громче и громче, уверенная в том, что выиграет спор тот, кто всех перекричит. Два старичка, находившие весь скандал чудовищно уморительным, похлопав Дэвида по спине, втиснули в его руку бутылку пива, объявив бесспорнным чемпионом в доселе неведомом виде спорта: доведении сенатора Гэфли до состояния взъерошенной курицы.
В спешке составленная из трех сенаторов комиссия дисквалифицировала Валентайна, но заявила, что ему полагается специальный приз за «инициативность и оригинальность». Валентайн посмотрел, как Бобби Ройс получил ружье и патроны, и вышел из палатки.
Запах шашлыков снова заставил его вспомнить о голоде. Он взял жестяной поднос и положил на него все, что мог унести. Домашнее пиво на вкус оказалось мерзким. Было ли пиво таким же плохим в старом мире?
Но каким-то образом оно подчеркивало вкус пахнущего дымком мяса. Валентайн отыскал сухое местечко под ближайшим деревом, уселся и занялся едой.
К нему подошел один из стариков, хлопавших его по плечу. В руках старик нес лакированный деревянный ящик, а в хорошо натренированных пальцах сжимал две бутылки пива.
— Эй, привет, парень! Не прогонишь?
Валентайн улыбнулся и пожал плечами.
Старик прислонился к стволу дерева.
— Есть уже не больно хочется, сынок. Когда был, как ты, веришь или нет, мог полбычка уговорить. А вот пиво по-прежнему хорошо идет, — сказал он, сделав глоток из бутылки и протягивая другую Валентайну. — Слушай, сынок, ты на них наплюй. Гэфли и все остальные — по-своему хорошие мужики, им просто неожиданности не по нутру. Мы, видишь ли, слишком много неожиданного повидали на своем веку, так что больше не хочется.
Валентайн тоже отхлебнул свежего пива и только кивнул: рот его был занят едой.
— Меня зовут Квинси. Мы когда-то были соседями. Ты тогда такой резвый шкет был. Твоя мама к нам заходила, особенно когда моя Дон последний раз болела.
Цепкая память Валентайна встрепенулась, приходя ему на помощь.
— Я вас помню, мистер Квинси. У вас велосипед был. Вы мне еще давали покататься.
— Да, и у тебя неплохо получалось, особенно учитывая, что у него не было шин! Я его отдал, когда Дон не стало. Переехал к зятю. Но я помню твою мать, она сидела с ней. Говорила с ней. Шутила. Заставляла ее есть. Знаешь, я думаю, что я так и не сказал ей спасибо, даже когда мы ее хоронили…
Старик сделал большой глоток.
— Но это все вода под мостом, как мы раньше говорили. Когда-нибудь видел настоящий мост? А, ну видел, конечно. На старом шоссе. Тот еще стоит. — Старик помолчал, а потом добавил: — Я пришел, чтобы кое-что тебе отдать. Я как увидел тебя, с мокрыми, блестящими волосами, так сразу о твоей матери подумал. И раз эти старые дураки не хотят вручать тебе заслуженный приз, я решил дать тебе его сам.
Он повозился с зеленоватой защелкой на ящике и поднял крышку. Внутри, в специальном углублении из синего бархата, лежал сверкающий пистолет.
Валентайн задохнулся от изумления:
— Ух ты! Вы шутите? Да за него такую цену дадут…
Старик покачал головой:
— Это мой. У твоего отца тоже мог быть такой. Это пистолет старого американского образца. Я его всегда чистил и смазывал. Патронов нет, но девятимиллиметровые найти нетрудно. Я хотел отдать его зятю, но он ничтожество. Продаст за банку пойла.
Так что я принес его сюда, думал поменять на книги или еще что. И вдруг понял, что надо отдать тебе, тебе-то он пригодится. Для охоты не совсем подходит, но для спокойствия на пустынной дороге — как раз. На одиноком пути.
— Вы о чем, мистер Квинси?
— Послушай, сынок. Я стар и состарился потому, что хорошо разбираюсь в людях. У тебя такой вид, будто ты жаждешь чего-то большего, чем глоток пива. Твой отец был таким же. Ты знаешь, что он служил на флоте и обошел весь мир? Ему это подходило. Потом, когда началось это дерьмо, он занимался другими вещами. Он сражался за правое дело, как и падре. Делал то, о чем, может, и матушке твоей не рассказывал. Ты похож на него, тебя надо только подтолкнуть немного. А что тебя подтолкнет, я не знаю.
Валентайн подумал о том, что, может быть, его уже подтолкнули. Он хотел поговорить с Полом Сэмюэлсом, поговорить наедине. Он готов был признаться себе в том, что хочет уйти с ними, когда они соберутся покинуть дом падре.
— Этот мир настолько загажен, что иногда не могу поверить, что все еще в нем живу. Когда что-то идет коту под хвост, можно сделать только две вещи — исправить или смириться. Мы все здесь, в Пограничных Водах, пытаемся смириться, да что там, просто спрятаться от этого кошмара. У нас хорошо получается. Может, не стоило к этому привыкать, не знаю.
Но ведь у нас есть дети, которых надо одевать и кормить. Казалось, что ради них лучше спрятаться и не раскачивать лодку. Но это я, не ты. Ты смышленый парень, твоя выходка на озере доказательство тому.
Тем, у кого есть реальная власть, плевать на нас. А ты живешь у падре и, может быть, понимаешь, что это только вопрос времени. Они обязательно отыщут нас.
И неважно, как далеко мы заберемся в леса. Это война на выживание — или мы, или они. Но воевать — на такое способны немногие.
Дэвид заставил себя проглотить застрявший в горле ком, но справиться с волнением это не помогло. Может ли он просто уйти?
Его тайный план — жить на берегу озера в маленьком домике с книгами и удочками — больше не казался привлекательным и никуда не годился. И все с тех пор, как Сэмюэлс и Финнер рассказали о том, как отомстили патрульным, которые превратили его жизнь в груду искромсанного мяса. Странно, что старый сосед беседовал с ним так, словно был посвящен в его потаенные, еще не сформировавшиеся до конца мысли.
— Вы говорите, что мне нужно уйти, присоединиться к Сопротивлению, бороться за правое дело?
— Пара-тройка мальчишек уходят каждый год. Народ про это помалкивает. Если слух дойдет до патрулей, быть беде. В таких случаях обычно говорят, что «Джо женился и теперь с семьей жены живет около Брейнерда» или что-то подобное. Сенаторы этого не поощряют, но у Гэфли самого дочка убежала два года назад. Письма каждый год приходят, только он их никому не показывает.
Из духа противоречия всем своим видом показывая Квинси, что тот не так уж хорошо разбирается в людях, как ему кажется, Дэвид пожал плечами и сказал:
— Не знаю, что я буду делать, мистер Квинси. Я думал отправиться на Лесное озеро, построить лодку… мне нравится рыбачить. И говорят, там почти никто не живет.
— Конечно, сынок. А лет через двадцать мимо проедет патруль, так же как…
— Эй, — покраснел Валентайн, — это не… несправедливо.
— Но это постоянно происходит. Вот этой весной, на Больших Водопадах. Восемь человек. Как я слышал, на юге еще хуже. Особенно в городах, где спрятаться негде.
Валентайн собирался было сказать, что ему нет до этого дела, но сдержался. Тем сентябрьским днем падре тоже не было никакого дела до одиннадцатилетнего сироты, но он решился взять на себя эту ответственность, поступил так, как поступают порядочные люди.
Вечером встревоженный молодой человек знакомыми тропами спешил к дому падре. В холщовом мешке он нес остатки пиршества и старый незаряженный пистолет, а в голове его проносился вихрь мыслей. Лица людей, животные у общей палатки, берега, холмы и деревья — все наполняло его чувством безопасности. Леса прекрасны, темны, глубоки… Он прошел сразу на задний двор, проверил скот и начал колоть дрова. Это занятие всегда помогало ему привести мысли в порядок, хотя он покрывался липким потом и уставал до дрожи в суставах. С тех пор как жизнь занесла его сюда пять лет назад, он колол дрова не только для падре, но и для нескольких соседей в обмен на сахар или муку. Тяжесть топорища в руке, звук вонзающегося в сухую плоть дерева лезвия помогали ему успокоиться и привести мысли в порядок.
Он сложил дрова в поленницу и вошел в дом. В заполненной табачным дымом библиотеке вокруг пустой бутылки и наполовину пустого кувшина сидели трое мужчин. Небольшой мешочек, полный писем, включая письмо от юной леди по фамилии Гэфли, лежал на исцарапанном столе падре, а гораздо большая кипа писем лежала в мешке одного из гостей, готового к долгому пути на юг. Тот, кого звали Финнер, восхищенно листал замызганное издание под названием «Обнаженные модели через фотообъектив».
— Дэвид, ты пропустил всего лишь скучный обмен последними новостями. И еще более скучное распитие спиртных напитков, — сказал отец Макс, не вставая с облезлого стула. — Ты выиграл гонку?
— Типа того. Не важно.
Он рассказал, как все было. Когда Валентайн дошел до рассказа о дисквалификации, Финнер пренебрежительно фыркнул.
— Расскажите, как вы познакомились с моим отцом, мистер Сэмюэлс.
Сэмюэлс взглянул на падре.
— Просто Пол. Когда я был примерно, как ты, плюс-минус год-два, мы с твоим отцом частенько приезжали сюда с юга, как сейчас с Джессом. Нам нравилось поддерживать отношения со здешними ребятами и с этим старым плутом. Хорошо смоченные занятия философией. Вот как можно это назвать.
Валентайн начал раздачу добычи, принесенной из общей палатки. Гости налегли на еду с энтузиазмом людей, которые провели долгие дни в дороге на подножном корму.
— Вы с ними сражаетесь? С курианами, со Жнецами, с теми штуками, которые они делают? И с патрулями, да?
— Патрулями мы здесь называем полицаев, — вмешался падре.
— Ну, не все сразу, сынок, — ответил Сэмюэлс, — на самом деле мы больше времени проводим, в страхе прячась от них, чем открыто сражаясь. Мы можем нанести пару-другую ударов, там, где у нас поменьше шансов получить сдачи. А в остальное время мы просто пытаемся не умереть с голоду. Приходилось тебе запивать горсть муравьев водой прямо с земли, из следа, оставленного копытом? Спал ли ты когда-нибудь на улице без палатки, под дождем? Носил одну рубашку, не снимая, месяц? Грязно и воняет. Я не только рубашку имею в виду.
Валентайн выпрямился во весь рост, вытянувшись так, чтобы добавить себе еще пару дюймов к своим шести футам:
— Я хочу к вам присоединиться, сэр.
Отец Макс рассмеялся пьяным смехом:
— Я знал, что вы его уговорите!
Через неделю, теплым солнечным днем, падре провожал всю компанию. Он дал Дэвиду старый, пахнущий плесенью гамак. Его можно было использовать не только для отдыха, падре показал, как обмотать вокруг него одежду и повесить через плечо.
Когда остальные новобранцы, собравшиеся со всей округи за последние несколько дней, стали закидывать за спины свой багаж — большинство несло рюкзаки, набитые едой, — Валентайн обнаружил, что ему очень многое нужно сказать падре. Но уже не было ни времени, ни возможности поговорить наедине.
— Да хранит тебя Господь, — сказал священник, в его глазах блестели слезы.
— Я буду писать. Не волнуйтесь обо мне. Джейкоб Кристенсен сказал, что будет помогать вам здесь. Он хочет учить малышню, так что вам не придется…
Падре протянул руку.
— Хорошо, Дэвид, у меня все будет в порядке. Тебе скоро придется думать о более важных вещах, чем о том, как подоить корову или накормить цыплят. Но день, когда я прекращу учить детей читать, наступит, только если я буду лежать в земле.
Сэмюэлс и Финнер тоже подошли пожать руку падре. Как они умудрялись оставаться такими бодрыми, было загадкой для Дэвида. Они все ночи проводили за выпивкой и разговорами, а днем ходили по торговым палаткам и соседним домам. Дэвид по едва заметным лесным тропинкам водил их к семьям, чьи имена стояли на конвертах.
Один из таких визитов особенно запомнился молодому человеку: Сэмюэлс тогда пришел передать пожилой женщине несколько личных вещей ее погибшего сына, который был ему другом. Она, должно быть, предчувствовала беду и не показалась ни удивленной, ни убитой горем и даже не собиралась уходить из дому на лето. В ту ночь в библиотеке они больше пили и меньше смеялись.
Посвящение Валентайна началось в первый же день пути на юг. Сначала он узнал, насколько сильно могут уставать ноги. Ему не раз приходилось проводить целый день шагая, но никогда еще он не нес на своей спине больше сорока фунтов продуктов, воды и вещей да еще и со скоростью, установленной требовательным сержантом.
К ним присоединились другие волонтеры. Одну из них Валентайн знал. Гэбриэлла Чо несколько лет ходила в школу к падре. Густые черные волосы девушки причиняли Валентайну немало страданий, завораживая его, когда он входил в неуклюжую пору полового созревания. В пятнадцать лет из-за работы по дому ей пришлось бросить школу. С тех пор как Валентайн видел ее в последний раз, два года назад, она успела расцвести и превратиться в прекрасную женщину.
— Гэбби, так и ты с нами, — сказал Валентайн, с облегчением осознав, что он наконец-то стал выше ростом, чем девушка с оленьими глазами.
Она посмотрела на него один раз, другой.
— Да, я тоже отправляюсь в долгий путь.
— Мы скучали по тебе. Отцу Максу пришлось задавать свои каверзные вопросы другим. Все изменилось, когда ты ушла.
— Да, все изменилось, — ответила она.
На прочие вопросы Гэбриэлла отвечала так же односложно и опустив глаза. Валентайну пришлось закончить разговор.
В первый вечер они остановились на заросшем травой перекрестке больше чем в дюжине миль на юг от дома падре. Члены отряда разбили лагерь и весь следующий день провели в разговорах. Пока спутники отдыхали, появился солдат, ведя за собой еще четверых новобранцев: двое светловолосых парней были близнецами и отличались гигантским ростом. Валентайну даже показалось странным, что звали их Кайл и Пит, а не Тор и Один.
Дальше на юг и на запад отряд продвигался простыми этапами, простыми с точки зрения людей, которые не назывались Волками. Для Валентайна каждый следующий день оказывался сложнее предыдущего. К тому времени как они добрались до окрестностей Миннеаполиса, группа разрослась до тридцати солдат и больше сотни юношей и девушек.
Лейтенант Скеллен встретил их у лодки, на которой люди партиями должны были переправиться через Миссисипи. На глазу у него была повязка, такая широкая, что ее скорее можно было бы назвать шарфом. Она прикрывала шрам в форме полумесяца. С лейтенантом было еще несколько дюжин рекрутов, таких же подростков с широко распахнутыми глазами, как и люди сержанта. Им было так же неуютно в незнакомых местах и среди незнакомых лиц. После переправы путешественники сделали крюк вокруг Городов Близнецов и направились в пустынные земли, заросшие степной травой. По пути им встретилось стоголовое стадо каких-то животных, каждое из которых напоминало гору меха и кожи. Волки сказали Валентайну, что это бизоны.
— Никакая погода нипочем таким косматым, — объяснил Финнер своим подопечным из Пограничных Вод, — когда начинается метель, бизоны не прячутся в лесу, а встают в круг и пережидают.
Валентайн еще многое узнал по пути на юг. Он научился делать компас, натирая старое двустороннее лезвие бритвы о свою руку. Когда лезвие заряжалось статическим электричеством, он подвешивал его на ниточку в банке из-под консервов, чтобы защитить от ветра. Проболтавшись туда-сюда, маленький кусочек металла находил север, как собака. Новобранцы научились тому, как и где разводить костры, выстраивать защитные барьеры из поленьев, чтобы спрятать огонь и направить тепло в лагерь. Ему рассказали об окопных кострах на большом ветру и о том, как жарить дичь на вертеле не над огнем, а рядом с ним, подставив внизу сковородку, чтобы поймать каждую каплю ценного жира. Валентайн научился делать муку не только из пшеницы, но и из рогоза, и даже из древесной коры. Он толок кору в кастрюле с водой, отделял жилки и оставлял ее отстояться, затем сливал воду и поджаривал мясистый крахмал на палке.
Даже с солью на вкус он был не очень, но Валентайн понял, что может есть практически все что угодно.
Что еще более невероятно — он прибавил в весе, хотя и был голоден от заката до рассвета.
Когда мешки новобранцев пустели, люди останавливались на одиноких фермах и в мелких поселениях, и жители кормили их.
— Нет, сэр, я не могу с ними сражаться, но я могу накормить тех, кто это делает, — объяснил один фермер с козлиной бородкой, передавая мешки бобов и кукурузной муки доброй сотне людей, вставших лагерем на берегу его ручья.
Валентайн учился обращаться с пистолетом. Волки пустили шапку по кругу и собрали около двух дюжин пуль с тех членов отряда, чьи боеприпасы подходили к его пистолету. Некоторые Волки носили по три кобуры с оружием, чтобы иметь больше шансов использовать пули, добытые в бою у погибших. Дэвид сбивал старые банки из-под краски и обветшалые, облезлые дорожные знаки. Во время одного из таких уроков стрельбы Валентайн попытался поговорить с сержантом Сэмюэлсом. Он только что сбил подряд целый ряд алюминиевых банок и очень гордился собой.
— Надо бы тебе попробовать левой рукой, — предложил ветеран.
Эта мысль стерла самодовольную ухмылку с лица Валентайна.
— Почему, сержант?
— Что, если тебя ранят в правую, парень? Если ее тебе только что оторвало? Я знаю, большинство инструкторов говорят, что это потеря времени. А я думаю, что хорошо бы уметь пользоваться и другой рукой. Заставляет и тело, и мозги работать по-другому, не так, как всегда.
Валентайн поставил одну из банок на место, резкий запах бездымного пороха защекотал его ноздри.
Он неловко поднял пистолет на уровень глаз, расставил ноги на ширину плеч. Валентайн сбил банку со второго выстрела.
— Можно? — спросил Сэмюэлс.
Валентайн протянул ему пистолет. Сержант внимательно, профессионально осмотрел его.
— Это твоего отца?
— Нет, сержант. Мне отдал его сосед моих родителей.
Сэмюэлс присвистнул:
— Такое оружие? Оно в отличном состоянии. Этот сосед, должно быть, много думал о тебе, — сказал он, возвращая пистолет Валентайну.
— Скорее, он много думал о моих родителях, — задумчиво сказал Валентайн. Он помолчал, не зная, как сформулировать вопрос: — Вы, кажется, тоже много думали о моем отце. Я ничего не знаю о его жизни до того, когда он встретил маму. Он говорил только, что путешествовал.
Сэмюэлс выглянул из дверного проема сарая. Лагерь был практически пуст. Патруль ушел под руководством лейтенанта, а новобранцы, воспользовавшись свободным временем, стирали и купались в ближайшей речке.
— Да, Дэвид. Я знал его. Мы познакомились не так уж давно, уже после того как небо наполнилось пеплом. Мы встретились в Мичигане вскоре после того как началось все это дерьмо. Я тогда был моложе, чем ты сейчас, мне было лет пятнадцать. Твой отец и я были в таком же отряде: сражались, когда могли, а чаще прятались. Полицейские, военные, несколько ребят из береговой охраны озера Мичиган.
Мы даже форму придумали — к шляпе пришивали, как придется, кусок камуфляжного материала. Господи, какая это была голодная и жалкая банда! — Он покачал головой и продолжил: — Даже когда нам удавалось взрывать грогов, мы не могли в это поверить. Все было как в кино, в научно-фантастическом. Никто ни фига не знал о том, что происходит. Я плакал, кажется, каждую проклятую ночь. Когда взорвалась ядерная бомба, мои родители были в Детройте. Тогда-то я и понял: от слез тебе лучше, да только это ничего не меняет. Слезы высохнут, а ты по-прежнему голоден. И тебе по-прежнему одиноко.
Двое мужчин, обветренный годами взрослый и еще совсем мальчишка, вышли из сарая и смотрели, как садится солнце. Сэмюэлс кивнул Волкам, несущим дежурство по лагерю, и присел на останки зеленого трактора. Пространство под капотом, где когда-то находился мотор, было пусто, только болтались провода.
— Значит, вы оба были Волками? — спросил Валентайн, опустив обязательное «сэр», когда они оба сели.
— Это было потом. Господи Боже, мы не знали, что думать. Какие слухи до нас доходили… Что-то про эксперименты правительства. Что это был апокалипсис и сатана ходил по земле. Людей собирали в лагеря, как в фильмах про фашистов. Существа из космоса. Оказалось, что правда была еще более странной, чем слухи.
Кажется мне, мы пытались добраться до горы Омега. Говорили, что там находились вице-президент с теми, кто остался от правительства и военных начальников. Только вот беда, никто не знал, где эта гора Омега. И тут мы встретили падре.
Падре работал на кого-то по имени Ро. Нет, он не то чтобы бросил Святую Церковь. Он сказал, что Ро — особенный, он посоветует нам, как бороться с этой нечистью. Нам было неинтересно. Он сказал о том, как Ро сидит в безопасном месте с едой, выпивкой, женщинами.
В общем, не помню уж, что он нам наобещал. Никто из нас не заинтересовался. Незадолго до этого нас уже почти заманили в ловушку и чуть не убили такими обещаниями. Но когда падре заявил, что этот Ро знает, что происходит, это нас зацепило. Особенно твоего отца. Некоторые из ребят говорили, что это очередная ловушка, но я пошел с твоим отцом, потому что доверял ему.
Оказалось, что этот Ро — Ткач жизни. Он выглядел как врач из телевизора, такой весь умный и все такое. Думаю, ты знаешь, кто такие Ткачи жизни, ты у падре жил. Он рассказал нам о дверях в другие планеты, о вампирах и жизненной ауре и о том, что гроги были существами, выведенными в лаборатории.
Мы на это не купились. Помню, некоторые наши ребята начали распевать: «Ро, Ро, Ро, кати свою телегу», ну, типа, смеялись над ним. Мы думали, он и падре — парочка полных психов, понимаешь? Он что-то сказал падре, а потом, клянусь Господом, превратился в огромного золотого орла, а вместо крыльев у него горело пламя. Да никто из нас не знал, кричать или в штаны наложить. Я тебе говорю. Твой отец велел нам всем заткнуться и успокоиться, и орел снова превратился в человека.
Поверь мне, после этого мы слушали. Он рассказал нам о группе Ткачей жизни на планете Кур. С помощью Камней Прикосновения они узнали секрет того, как жить, питаясь жизненной аурой. Существам, которые жили около тысячи лет, возможность прожить миллионы, должно быть, показалась соблазнительной, слишком соблазнительной. Они нарушили закон Ткачей жизни, свой моральный кодекс, и начали поглощать ауру. Они пытались стать бессмертными. В интересах науки, прогресса. Согласно тому, что сказал Ро, единственное, чего они достигли, — это превратили свой мир в кошмар. Они стали тем, что мы называем вампирами, существами, которые кажутся нам бессмертными. Они забирают чужие жизни. Эти мерзавцы Ткачи, куриане, стали смертельными врагами всех остальных в своей расе.
Куриане разбили общество Ткачей. Из исследователей и ученых они превратились в нечто холодное и жестокое. Они использовали свои способности для подавления любого сопротивления. Ошеломленные Ткачи могли только закрыть порталы в Кур. Я думаю, это была попытка остановить эпидемию. Но оказалось слишком поздно. Несколько куриан уже сбежали и воспользовались Межзвездным Древом, чтобы атаковать всю цивилизацию Ткачей. Врата закрывались, но это только отрезало Ткачей от мира и помешало им организовать эффективное сопротивление. Они вели себя как люди, которые прячутся в доме от банды убийц, закрывшись каждый в своей комнате, вместо того чтобы сражаться вместе.