У Альдо закружилась голова, когда он приблизился к бассейну. Вода казалась бесконечно глубокой, и у Альдо было такое чувство, что он увидел само основание мира.
   Бурин помедлил один миг, что не ускользнуло от владыки на троне:
   – Теперь ты веришь моим словам, Бурорин?
   Бурин застыл. Слова Владыки застали его врасплох. Не сам вопрос, а последнее слово. Только что он был простым гномом, а теперь… Услышал ли он правильно? Назвал ли его Владыка Подземного Мира Бурорином?
   – Вы… Вы оказываете мне великую честь, Владыка, – произнес он быстро, прежде чем смог обдумать услышанное, – и, конечно, это ваше право, даже если я не чувствую себя достойным. И все же…
   – Говори!
   – Эти врата… Если правда то, о чем сообщает легенда, то тогда владыка Фрегорин создал их против вашей воли, но Фрегорин погребен в своем саркофаге после войны с карликами. И они не должны сейчас существовать.
   – Но кто тебе сказал, что Фрегорин пал в бою? Кто мог положить его в саркофаг, если карлики этого не делали? Ты хочешь знать все тайны времени, Бурорин, сын Балорина из дома Брегорина? Ты думаешь, тебе подобает знать слово, которым был создан мир, и то, которым он закончится?
   Бурин обернулся:
   – Нет, конечно, нет, Владыка…
   – Хотя мы не вмешиваемся в ход истории, – взяла слово Владычица, – но, если устройство мира будет поколеблено, мы используем свою власть, чтобы восстановить порядок вещей. И в итоге все окажется лишь частью нашего плана. Еще вопросы?
   У Бурина вопросов больше не было. Он повернулся и ступил на край бассейна.
   – Пойдем, – сказал Гилфалас Итуриэль и подал ей руку.
   Она взяла протянутую руку, но на ходу обернулась еще раз.
   – А что будет с ним? – спросила она, взглянув на одиноко стоявшего, побледневшего Гврги.
   – Он не предусмотрен нашим планом, – заявил бог и наморщил лоб. – Он должен вернуться к созданиям, стоящим вне нашего порядка.
   – Но я обещала, что буду о нем заботиться. – Слезы стояли в глазах Итуриэль.
   – Я сожалею, сестра, – произнесла богиня, – но Господин прав. Устройство времени достаточно хрупко, и мы не можем использовать новые элементы, чье действие мы не в состоянии контролировать.
   Итуриэль вздохнула.
   – Прости меня, Гврги, – сказала она затем. – Я не хотела, чтобы ты снова стал таким, каким был когда-то. Может быть, время залечит твои раны. Но я не могу противиться божественному требованию.
   Своим взглядом Гврги был способен разбить сердце. Медленно он сделал два-три шага в направлении Врат, чьи мощные створки все еще были наполовину открыты. Итуриэль отвернулась. Слепая от слез, ступила она на край черного водоема. Держась за руки, они в последний раз глубоко вдохнули.
   – Прощайте! – произнес бог, а богиня добавила:
   – Мы будем с вами всегда и везде.
   Альдо закрыл глаза, прежде чем совершить последний решительный шаг в глубину.
   – Нееееет! – раздался пронзительный, заставляющий стынуть кровь крик. В два прыжка Гврги приблизился к ним. Он схватил Итуриэль так крепко, словно не хотел больше никогда ее отпускать, и вместе с ней упал в темную глубину.

НЕСОСТОЯТЕЛЬНЫЙ ГЕРОЙ

   Бурин проснулся.
   Вернее сказать, Бурорин проснулся. Он все еще был ошеломлен тем, что услышал от Владыки. Но состояние это было настолько ему приятно, насколько было бы приятно любому гному хотя бы раз в жизни услышать свое длинное имя. Ведь чем больше букв содержит имя, тем ранг гнома выше.
   Чувствовал ли он себя теперь иначе, нежели раньше? Стал ли теперь героем тот, кто прежде, несмотря на свой древний и всеми почитаемый род, был таким же гномом, как и прочие? Он прислушался к себе, попытался заметить что-то необычное, раньше ему не свойственное. Но не увидел никакой разницы. Вероятно, со стороны виднее, когда кто-то повышается в звании, подумал гном. Нет, он был таким же, как и прежде. Ему даже стало казаться, что он в каком-то смысле авантюрист. Но для себя и своих близких друзей он навсегда останется просто Бурином.
   Гном открыл глаза. Все вокруг было окутано непроглядной темнотой. Однако Бурин знал точно, что она не похожа на ту, какая бывает в пещерах. Вдруг он увидел узкую полоску света, таинственный непонятный луч, который проглядывал откуда-то сверху. Это было совсем не похоже на дневной свет. Справа и слева от гнома высились черные стены с зубчатыми краями, которые, казалось, пребывают в непрерывном движении. В воздухе ощущался запах гнили, от которого становилось дурно. У Бурина возникло сомнение по поводу того, уж не выпил ли он хорошенько накануне, так как все вокруг крутилось и вертелось.
   Но в действительности он ничего не пил, а просто-напросто был брошен на дно шахты, где и пребывал теперь в таком весьма плачевном состоянии.
   – Эй? – позвал он осторожно.
   Тут Бурину на ум пришли имена его спутников, которые он и решил произнести.
   – Гилфалас? Альдо? – раздалось в темноте.
   Только теперь он сообразил, что лежит, и заставил себя подняться. От его внимания не ускользнуло и то, что топор так и остался в кожаном чехле, привязанном к поясу. Еще не до конца придя в себя, чувствуя какое-то оцепенение, он сделал пару неуверенных шагов и тут же, нелепо раскинув руки, упал. Гигантская тень закрыла небо, и две огромные лапы подхватили его.
   – Горбац?
   – Silentium![25] – прорычал больг.
   Для Бурина было сюрпризом услышать от больга язык студенческих пивных. Наконец он вспомнил, что и их легионы общались на Всеобщем языке. В этот момент все стало на свои места, мир для Бурина принял свой обычный вид, и он увидел, что они находятся в каком-то темном узком переулке. Была ночь. Все вокруг окутывала непроглядная тьма. Но вот сквозь облака показались тонкие полоски света.
   – Где остальные? – спросил Бурин удрученно.
   – Не знаю, – пожал плечами Горбац. – Пойдем их поищем.
   Пройдя совсем немного по переулку мимо жалких щитовых домиков, стоящих по обе стороны, они увидели две небольшие тени. Их очертания были легко узнаваемы: эльф и фольк.
   – Гилфалас, что… – начал Бурин.
   – Тсс! – ответил Гилфалас и жестом попросил его умолкнуть.
   Он провел Бурина в какую-то нишу в стене дома. Горбацу пришлось встать чуть поодаль, так как места для него в нише не хватило.
   Бледные рассветные лучи слабо освещали маленькую площадь. Вокруг царила тишина.
   Внезапно на втором этаже дома напротив заскрипела дверь. Галерея, тянувшаяся вдоль фасада, осветилась. Какая-то женщина вышла на балкон. На ней было пестрое платье, которое скорей демонстрировало, нежели скрывало ее пышные формы. На шее и в ушах ее сверкали бриллианты, возможно поддельные. Ослепительный блеск шел от браслетов на ее руках, а пальцы были украшены многочисленными кольцами. При слабом свете ярко и отчетливо вырисовывались глаза и губы, накрашенные чересчур сильно. Внезапно раздался ее визгливый голос:
   – Идиот несчастный! Ничего ты от меня не получишь, слышь ты, ничего! Пшел вон!
   Ее речь была такой грубой и исковерканной, что с трудом можно было разобрать, что она кричит.
   На балконе показался мужчина. Раскачивающейся походкой он напоминал медведя. Послышался его невнятный голос:
   – Не будь дурой, Иллона! Перестань кричать. Кто заботится о тебе так хорошо, как я?
   Разумеется, мужчина был пьян, да так, что еле стоял на ногах. Он норовил обнять женщину, но та держала его на дистанции.
   – У кого ничего нет – тот ничего и не получит.
   Человек не отставал и положил руку на талию женщины. Тогда внезапно она толкнула пьяного. Мужчина, изо всех сил пытаясь сохранить равновесие, начал балансировать руками, но попытка его не увенчалась успехом. Он перевалился через перила и ухнул прямо в канаву, лицом в грязь.
   Женщина посмотрела вниз, как бы желая удостовериться в том, что с ним ничего хуже не случилось. Видно было, что противоречивые чувства переполняют ее в этот миг. Лицо выражало одновременно и торжество, и сострадание.
   Тем временем пьяный, лежавший в канаве, приподнялся, опираясь на локоть, но тут же снова упал.
   – Поделом тебе, дурак! – сказала женщина, удаляясь. – Мужлан!
   Друзья, наблюдавшие за происходящим, переглянулись.
   – Мы должны ему помочь, – сказал Альдо.
   – Мужчина не заслуживает помощи, если так обращается с приличной женщиной, – возразил Гилфалас, сделав при этом жест отвращения.
   Альдо и не подозревал, что у эльфа такие высокие моральные принципы. Но, вероятно, это было связано с отношением к женщине его народа.
   – Во всяком случае, он может сказать, где мы оказались, – сделал Альдо еще одну попытку.
   Бурин фыркнул:
   – Хорошо, если он вспомнит, как зовут его самого!
   Некоторое время спутники стояли в нерешительности, прежде чем что-либо предпринять, но тут с другой стороны площади показался свет факелов. Вслед за тем послышался скрежет металла.
   – Стража, – произнес Горбац.
   Человек, лежавший на земле, приподнялся и оглянулся.
   – Возьмем его с собой! – недолго думая решил Бурин.
   Сделав пару быстрых шагов по направлению к пьяному, он подхватил его под руки. Бородатое, покрытое грязью лицо уставилось на Бурина неподвижным глазом в кровоподтеках, другой был закрыт повязкой с кожаным клапаном.
   – Не трогай меня… – Пьяница попытался сопротивляться.
   – Помогите! – прошипел Бурин.
   Альдо не знал, что надо делать. Да и Гилфалас, по всей видимости, не мог взять в толк, что от него требуется. Только Горбац осознал всю серьезность их положения. Тотчас его кулак опустился на голову незнакомца и отправил его в царство снов. Затем больг поднял мужчину, вес которого заставил даже его поднапрячься. Перекинув бесчувственное тело через плечо, как мешок, он отправился по переулку.
   – Vadite![26] – приказал он.
   – Вперед! – перевел Альдо.
   Стало уже почти светло, но тем не менее бежать спутники не могли, поскольку приходилось внимательно смотреть под ноги. Переулок был полон мусора, и запах вокруг стоял отвратительный. В какое же ужасное место забросила их судьба?
   – Знаете ли вы что-нибудь об остальных? – поинтересовался на ходу Бурин. – Что с Гврги и Итуриэль?
   – Их здесь нет, – ответил Гилфалас. – Я это чувствую.
   Свет от факелов стал еще ярче, когда группа солдат показалась на площади. Их было четверо: неотесанные парни с бесчувственными лицами, их черные глаза сверкали дико и тупо. Это были еще не больги, но определенно уже и не люди.
   Их подбитые гвоздями сапоги то цокали по мостовой, то хлюпали по липкой грязи. Грубые и резкие движения заставляли скрипеть кожаные доспехи. Пронзительно скрежетал металл. От солдат шел запах давно не мытого тела, кожи и масла. В руках они держали алебарды – оружие городской стражи, – древки которых с силой погружали в грязь.
   За ними двигался тот, чья походка резко отличалась от остальных. Казалось, что, шагая, он не касается грязи и мусора в переулке, а парит над землей. Его доспехи были черны и так отполированы, что даже слабый сумеречный свет отражался в них. Его окутывал черный как ночь плащ, черными были и волосы, лишь лицо казалось бледным, как лик луны. Красные глаза напоминали огонь. Вся его фигура была овеяна дымом, словно дыханием дракона. Ему было достаточно одного взгляда, чтобы понять, где он находится, одного движения руки, чтобы зря не тратить слов на приказания.
   Двое стражей плечами надавили на тяжелую деревянную дверь. Петли заскрипели, однако тяжелый засов изнутри выдержал мощный натиск.
   Зажегся свет. Где-то раздался резкий крик. Стали слышны шаги и топот ног по лестнице.
   Снова на дверь бросилась стража. Дверь и на этот раз не поддалась.
   Вдруг позади них послышалось шипение, заставившее всех отпрянуть. Свет огня направился на дверь, тут же превратив ее в пепел.
   Темный эльф проскользнул внутрь. Он внимательно оглядел всех находящихся там: девушку и женщину, накрашенных и полуодетых, молодых людей, еще с пушком над верхней губой, дородных мужчин, делавших все, чтобы не быть замеченными. Открытые бутылки с вином стояли на столах.
   Темный эльф отвел глаза от присутствующих, как будто совсем их не замечал.
   – Где мужчина? – прошипел он. – Дайте его мне!
   Пожилая женщина, полнота которой уже перешла в дряблость, так что краска на ее лице выглядела вдвойне гротескно, осмелилась на него взглянуть. Пот выступил на ее лице.
   – Кого вы ищете, господин? И чем мы вам можем помочь… – Ее голос осекся под взглядом пылающих жарким огнем глаз.
   Темный эльф взмахнул рукой. Один из стражей шагнул вперед, при этом разворачивая в руках что-то белое. Перед лицами присутствующих появились черные буквы и изображение. Это был портрет не очень хорошего качества, но, кто там изображен, понять было можно.
   Мужчина с кожаным клапаном на глазу и густо разросшейся бородой.
 
   Фыркающая голова незнакомца показалась из воды.
   – Достаточно… хватит! – сплюнул он.
   Горбац усмехнулся. Голова его жертвы снова погрузилась в ледяной бурный поток.
   – Прекрати, Горбац! Ты его погубишь, – вскрикнул Альдо.
   – Я его отрезвляю, как это делают в легионе, – услышал он в ответ.
   Несомненно, больг знал толк в таких вещах. Из воды снова вынырнуло полное бородатое лицо. Теперь оно выглядело значительно чище. Светло-русая, уже слегка седоватая борода окаймляла его. Кожаная повязка, прикрывавшая левый глаз, резко нарушала симметрию лица.
   – Перестань! – простонал мужчина. – Пожалуйста!
   Горбац отпустил его.
   Они находились в тени речного склона, за последними домами.
   Поскольку никто из спутников даже не предполагал, где они очутились, им пришлось ориентироваться по шуму реки, на берегу которой нашлось достаточно укромное место. К счастью, городок был не такой значительный, чтобы быть окруженным стеной или какими-либо иными укреплениями.
   – У меня такое чувство, что я уже здесь когда-то был и… не был, – заметил Бурин.
   – У меня тоже! – согласился Гилфалас. – Только мне кажется, что я вижу все более ясно, чем прежде.
   Незнакомец тем временем пытался вытряхнуть воду из ушей. Он выглядел теперь если не трезвым, то, по крайней мере, не таким пьяным.
   – Она так всегда делает, эта шлюха, – сказал он вместо приветствия. – До тех пор пока звенят монеты в кошельке, она ласковая, как козочка. Зато потом… Ах, бабы! – Он отряхнулся.
   Меж тем становилось все светлее. Лучи восходящего солнца сверкали на воде и окутывали стены домов в теплый свет.
   Бородатый человек прищурил здоровый глаз, когда солнце осветило ему лицо, но, вероятно, главной причиной тому было удивление.
   – Гном и эльф, – произнес он. – И какой-то малыш. Откуда вы взялись? – Затем его голос внезапно стал резким: – И что делает здесь боллок?
   – Больг, – поправил его Бурин. – Его зовут Горбац. Это он вытащил тебя из грязи, когда пришла стража. Мое имя Бурорин, сын Балерина, сына Белфорина из рода Брегорина. А это – Гилфалас Элохим, король эльфов, ну а этого фолька зовут Альдерон из Альдсвика. А как твое имя?
   Человек с повязкой тупо уставился на него. Выглядело это так, будто он хотел во всем разобраться.
   – Я должен вас поблагодарить за то, что вы меня спасли, – произнес он. – Ладно, если речь идет о моем имени, то я – рыцарь из Туриона, и когда-то моему роду принадлежала вся эта местность. Чего, конечно, теперь не скажешь. – С ироничной ухмылкой он указал на свои лохмотья.
   Бурин нахмурил лоб, в выражении его лица ясно читалось ужасное предположение, но Гилфалас опередил его.
   – Талмонд Турионский? – спросил он.
   Теперь пришла очередь незнакомцу нахмурить лоб:
   – Откуда вы знаете мое имя? Каким образом я сделался известен в землях гномов и эльфов?
   Теперь уже Альдо не мог удержаться:
   – Талмонд Могучий, я слышал о вас и о ваших подвигах еще в школе. Учитель нам даже задал выучить наизусть старинную балладу.
   И он запел высоким чистым баритоном:
 
Вовеки народ не забудет его,
Вовеки не сыщется равный
Тому, кто серебряных рыцарей вел
К победе и гибели славной.
Пускай тебя темная сталь и сразит,
Но, Талмонд, забвенье тебе не грозит!
 
   Его голос прервался.
   – Как там дальше? Вы поведете свободные народы в бой против могущества тьмы… или повели… – Он запутался во временах.
   Человек, который назвал себя Талмондом, посмотрел на него с нескрываемым удивлением. Затем он с силой почесал бороду, раздавив при этом явно не одну блоху.
   – Мне кажется, ваш друг не в себе. Должно быть, он перегрелся, – проворчал он.
   Бурин попытался спасти ситуацию:
   – Мы пришли из одной очень далекой страны, господин Талмонд, и там рассказывают странные истории об Империи…
   Сразу же он сообразил, что Империя не существует вообще в этом времени. Талмонд поднялся. Теперь, при дневном свете, он казался больше и мощнее, чем прежде. Его внушительный живот округлился над глубоко сидящим ремнем.
   – Это безрассудно – идти против темных властителей, и, разумеется, у меня нет никакого желания делать это. И простите меня, уважаемые, но сейчас я должен расплатиться в известном вам притоне.
   Альдо повернулся к Бурину:
   – Но он не может просто так взять и уйти, как будто ничего не произошло. Он – герой, а герои в легендах так не поступают.
   – Это – действительность, а вот мы – это действительно легенда, – кротко заметил Гилфалас. – И я боюсь, что эта действительность такова, какой мы ее знаем из страшных снов. Ты помнишь: «Талмонд Дикий казнен мечом; Хельмонд Бастард, его сын, повешен». Так будет.
   Одноглазый уже на ходу обернулся, сказав:
   – А если вы меня хотите запугать, то, во-первых, нет у меня никакого сына, а во-вторых, это пока еще моя родина, и никто мне здесь не причинит вреда. Но раз уж вы меня вытащили из канавы, я не хочу показаться скрягой и угощу вас едой и бокалом вина. А потом идите своей дорогой.
   Гилфалас и Бурин переглянулись, как бы желая сказать: «Лучше это, чем ничего».
   Альдо, который еще не мог прийти в себя из-за того, что его герой оказался простым смертным, пожал плечами.
   Вероятно, небезопасно, если мы сейчас пойдем в город, подумал он. Кто может быть уверен, что они ищут не нас?
   Альдо еще не забыл об их злоключениях в Турионе.
   – Вероятно, Гилфалас мог бы сотворить чудо, как тогда… – заключил он вслух.
   Эльф возразил:
   – Этот обман не удастся в городе. Мы, эльфы, в подобных случаях просто-напросто обматываем кусок ткани вокруг головы, чтобы не было видно ушей. Наверное, это могло помочь и тебе. А что касается Бурина, то коротышки есть везде.
   – Я не коротышка! – зашумел Бурин. – Для гнома я просто гигант. Лучше скажи мне, что мы сделаем с нашим слабеньким и действительно крохотным больгом?
   Альдо усмехнулся:
   – Думаю, что мы могли бы надеть на него шкуру и вести с собой как дрессированного медведя…
   Горбац сделал шаг к нему и зарычал.
   – Я Горбац! – прогремел он в наилучшей больгской манере. – Двадцатый легион, двенадцатая когорта, вторая манипула. А танцевать будешь ты!
   Это прозвучало устрашающе, но не слишком правдоподобно.
   Альдо ухмыльнулся. По-видимому, у больга имелось и чувство юмора. Он удивлял фолька снова и снова.
   – Ну что, господа? – сверху раздался голос Талмонда. Пока они спорили, он уже успел подняться на склон. – Вы желаете продолжить беседу или предпочтете пиво?
   Ранним утром для пересохшего горла это была наилучшая перспектива.
   Тем временем городок просыпался. В узеньких переулках было еще тихо, лишь слышались лай собак да мяуканье кошек, которые бродили по крышам, вернувшись с ночной охоты. Где-то закричал петух, встречая утро. Затем послышалось кудахтанье его большой семьи, пока глухой шлепок брошенной кем-то туфли и вскрик птицы не поставили точку в утреннем концерте.
   Перекосившиеся щитовые домики с выступающими крытыми балкончиками казались втиснутыми в переулок. Здесь и там были открыты окна. Содержание кем-то вылитого ночного горшка чуть не угодило на голову Талмонда, и его ловкий отскок был не менее удивителен, чем количество брани, последовавшей затем.
   Через полуоткрытое окно высунулась голова женщины в ночном чепце.
   – Что это вы в такую рань шляетесь по улице… – начала было она. Но через мгновение осеклась и воздела руки к небу: – Мать Всего Сущего, это же он! Это он!
   Окно захлопнулось. Талмонд удивленно посмотрел вверх.
   – Ты ей ничего не успел напеть, малыш? – спросил он, укоризненно взглянув на Альдо, которому внезапная популярность его героя стала внушать тревогу.
   – Нет, господин, – произнес фольк.
   Теперь уже осторожнее они пошли дальше. Пройдя по извилистым переулкам, спутники вышли к площади, той самой, где в предрассветных сумерках на балконе разыгралась сцена. Уличные торговцы уже начали раскладывать товар.
   Как только Талмонд показался на площади, тут же прекратились их разговоры. Все взгляды оказались устремлены на него. В толпе послышался шепот, и вдруг кто-то показал на него пальцем:
   – Он… это он!
   И тут все остальные, словно выйдя из оцепенения, начали переговариваться.
   – Рыцарь! Тот, которого ищут… Вознаграждение… серебром, нет, золотыми слитками. Золото… Хватай его! – раздалось на площади.
   Эти слова не повлекли за собой никаких действий. Напротив, все отвернулись или просто остались стоять на своих местах, продолжая повседневную работу. Ассортимент у торговцев был невелик: вялые овощи, высохшие яблоки, жалкая речная рыба, потрошеные зайцы. Городок явно отжил свои лучшие дни. Люди одеты были бедно, никто не имел при себе оружия.
   Талмонд подошел к одному из рыночных торговцев, который, вместо того чтобы хоть что-то объяснить, в испуге отпрянул. Его лицо было бледным, глаза пугливо расширены.
   Рыцарь, не уступавший в силе медведю, схватил его за грудки и потащил к себе так, что ноги парня едва успевали перебирать землю.
   – Что здесь происходит? – Голос Талмонда походил на раскат грома. – Что это за болтовня про меня?
   Торговец как язык проглотил. Он только указал дрожащей рукой на что-то белое, прикрепленное к двери публичного дома.
   – Пошли! Ты поможешь мне! – прогремел Талмонд и потащил несчастного за собой.
   На двери висел лист из какого-то тонкого, похожего на пергамент материала, на котором было что-то написано. С листа смотрело лицо бородатого человека с повязкой на глазу.
   – Читай! – крикнул Талмонд, прищурив здоровый глаз.
   Схваченный повернулся:
   – Я… я не умею читать.
   Талмонд обернулся. Его лоб был наморщен. Как будто у него по лицу пробежала молния.
   – Ты можешь прочитать, малыш? – спросил он у Альдо, смотревшего на него широко открытыми глазами.
   Альдо сглотнул.
   – Я могу попробовать, господин, – пролепетал фольк.
   Он приступил. Верхняя часть листа была столь грязна, что едва ли можно было что-то разобрать.
   – Это литературный язык, я ничего не понимаю. Но часть написана на Всеобщем языке. Это я могу разобрать, – продолжал он.
   – Читай же! – проревел Талмонд.
   – «…живой или мертвый. Вознаграждение тридцать золотых…» И ниже… – Он посмотрел на разъяренного человека и помедлил. – Это тяжело прочитать из-за шрифта и…
   – Его зовут Талмонд Турионский, лесной рыцарь, – бросил Бурин. – Criminis capitalis causa.[27]
   Талмонд уставился на него. Кровь хлынула к лицу.
   – Кто… кто посмел?
   Его язык онемел, но не от ужаса. Большой человек был вне себя от гнева. Он сорвал плакат со стены. Потом развернулся. Его рука инстинктивно потянулась к поясу. Но там не было никакого оружия.
   Торговый люд стоял полукругом у своих прилавков и пристально следил за сценой. Талмонд выпустил торговца. Пятясь, тот пробрался к стоящим товарищам и, задрав голову, с искаженным от боли лицом закричал:
   – Стража! Стража!
   Это было даже скорее хрипение, чем крик. Остальные торговцы подхватили:
   – Стража!
   Она была уже тут. Две фигуры прокладывали себе дорогу между рыночных лотков. На них были простые доспехи: не кольчуга или броня, а куртки из дубленой кожи с нашитыми металлическими кольцами. На головах стражников были простые кожаные шлемы с железными застежками. Кроме того, каждый имел алебарду.
   – Что здесь происходит? – прогремели они.
   Интересно, все блюстители порядка задают такие глупые вопросы или только здешние, подумал Альдо.
   Торговец показал пальцем на Талмонда.
   – Вот… вот этот человек, – сказал он тихо, как будто не верил своим словам. И еще тише он добавил: – Вознаграждение…
   Оба стражника подошли к Талмонду, который посмотрел на них с таким равнодушием, словно не считал их достойными противниками. Он мог бы справиться с обоими, но алебарды давали им преимущество.
   – Ты – сказал один. – Иди с нами.
   Талмонд усмехнулся. В этот момент еще двое стражников начали прокладывать себе дорогу через толпу торговцев. Они шли с копьями наперевес, зазубренные острия которых сверкали в утреннем свете. Положение становилось затруднительным. По-видимому, город просто кишел стражниками. Откуда-то доносился лязг оружия, были слышны команды.
   – Этот мужчина – мой пленник, – внезапно прогремел низкий голос.
   Горбац вышел из тени. Он был выше городских стражников на полголовы. На их равнодушных грубых лицах, казалось, отразилась работа мысли. Горбац сделал шаг по проходу, образовавшемуся между людьми и живыми боевыми машинами. Он был таким, какими могли бы стать дети их детей. В легионе Черной империи Горбац был лишь рядовым солдатом, но в глазах полубольгов-полулюдей он являлся воплощением силы.