Страница:
– Не говорите ничего плохого про Карло, – сделала ему выговор госпожа Металюна. – Может, кто и считает его глуповатым, но у него золотые руки. А Марти непременно хотел сделать из него торговца.
– Жаль, когда отцы не понимают, что их дети не могут быть такими же, как они, – размышлял вслух Ким.
– Но теперь-то он понял. Карло работает сейчас у старого Хиннера. Тот потерял ногу на войне и сам не справляется. Кроме того, он глух, поэтому его не волнует, что Карло не больно речист. А работать парень умеет! И кто знает, может быть, Карло получит от Хиннера в наследство дом?
– Все, что ни делается, все к лучшему, – улыбнулся Ким. – Но все равно мне жаль маленького Алексиса.
Затем он отправился в комнату, чтобы остаться одному, подумать и выкурить трубочку.
Итак, зима прошла, и наступила весна. В первый день мая, который еще называют «месяцем наслаждения», на лугу отмечался праздник. Это было как во времена перед войной. Только старая липа, под которой в течение столетий женихи и невесты давали согласие, была срублена топорами больгов. Но теперь на старом месте рос саженец, и в его бедной еще тени объявляли результаты выборов.
Мартен Кройхауф, сделав себе имя на геройском прошлом, не боялся соперников и действительно выиграл с большим отрывом от других. Отдала ли за него свой голос Металюна Кнопф – это навсегда останется тайной. Стоя в полном облачении бургомистра – хотя и с более тонкой золотой цепью, нежели старая, которую похитили больги, – Кройхауф был великолепен.
Урожай в этом году выдался богатым, чему радовался и стар и млад на большом рынке Альдсвика. На рыночную площадь и в близлежащие переулки стекался народ, чтобы поторговаться или просто поболтать. И, конечно же, фольки, страстно любящие посплетничать, не могли упустить такую возможность.
А в этот раз было что обсудить. За два дня до открытия ярмарки у жены бургомистра Альдсвика Петронеллы Кройхауф родился сын.
По случаю этого бургомистр в «Золотом плуге» угощал пивом, причем не только богатых и знатных, как обычно, но – вопреки всем обычаям и традициям – всех, кто оказался этим вечером в заведении.
– Отец Одильон! – воскликнул радостно торговец, увидев среди присутствующих его худощавую фигуру. – Не хотите ли присоединиться к нам и чокнуться за рождение моего сына?
– С удовольствием! – ответил тот. – Но не обижайтесь, кум Кройхауф, я бы охотнее остался здесь, среди мне подобных. Все же я хочу дать вам благословение. Как зовут вашего малыша?
– Ну, моя жена, которая в таких вещах всегда права, решила, что имя Алексис больше подходит для осла. Поэтому мы назвали его Альдероном, в честь предводителя фолькского народа, первым пришедшего в Эльдерланд.
– Альдерон! – крикнули все стоявшие рядом. – Да здравствует Альдерон!
Господин Кимберон, сидя в углу трактира и потягивая пиво, улыбнулся.
Пару дней спустя в Альдсвике произошло одно событие, не такое шумное, как открытие ярмарки, но не менее значимое.
Марина, которая снова поселилась в своем старом доме неподалеку от Виндера, загодя явилась в дом хранителя, чтобы помочь госпоже Металюне с приготовлениями. Хотя та и не терпела посторонних у себя на кухне, сейчас она была втайне горда, что сама жрица посвящает ее в тайны приготовления обеда из одного блюда, о котором ходили легенды. И вскоре можно было увидеть, как обе женщины, склонив головы, рассказывают друг другу то, о чем никогда не узнает ни один мужчина-фольк.
Вечер 22 сентября выдался мрачным. Все небо затянули тучи, закрыв собой звезды. В сумеречном свете показались две фигуры, которые двигались по гравийной дороге, ведущей к небольшому домику. Он, словно нуждаясь в защите, притулился к огромному зданию Музея истории Эльдерланда.
Один из шедших был худ, но довольно широк в плечах. Его темно-русые волосы, падавшие на плечи, были собраны тонким золотым обручем. Куртку из заклепанной кожи с тонким орнаментом покрывала шерстяная накидка красного, даже пурпурного цвета. Его рубаха и штаны были сшиты из тончайшего льна, а сапоги – из наилучшей кожи. Кайма, обрамлявшая запястья, сверкала золотом. Меч, висевший в отделанных серебром кожаных ножнах, был, казалось, простой работы. Только при ближайшем рассмотрении можно было понять, что это оружие – настоящее произведение кузнечного искусства.
Шедший рядом был мал и крепок. Очень мал и очень крепок. Под кожаным одеянием он носил кольчугу тонкой работы. В вечернем свете она, надетая на объемный живот, отливала золотом. Голову его покрывал украшенный чеканкой шлем, из-под которого торчали кудрявые рыжие волосы и борода, свисавшая на грудь. Сбоку в кожаном футляре висел тяжелый топор с двойным лезвием. Несмотря на короткие ноги, гном ничуть не отставал от идущего рядом.
Огромное здание музея заслонило собой последние звезды.
– Почти как тогда, Бубу. Как будто ничего и не изменилось, – сказал мужчина гному.
Тот посмотрел на него с укором.
– Только твоя одежда пообносились. А вот физиономия раздобрела.
Второй ухмыльнулся:
– И это говорит мне тот, кто женился на женщине-фольке, чтобы та его откармливала.
Прежде чем гном успел что-то возразить, дверь широко распахнулась. Оттуда полился свет. Перед ними стояла маленькая полная улыбающаяся женщина.
– Добро пожаловать, ваше императорское величество, а также Владыка Бурин, сын Балорина из рода Брегорина.
– Марина, ты знаешь, что для тебя я всегда Фабиан. – Сказав это, рослый мужчина обнял ее, притянув к себе так, что ее ступни оторвались от пола.
– А как же я? – прогремел Бурорин. – Я так долго тебя не видел!
Марина высвободилась из объятий Фабиана.
– Ах, Бубу, – сказала она, поцеловав его в щеку, – что такое два дня?
– Вечность! – воскликнул он.
– Ты и без того со мной каждый день, – заметила Марина. – И каждую ночь, – прошептала так, чтобы только Бурин мог ее услышать.
– Что остальные? – спросил Фабиан. – Уже здесь?
– Смотрите сами! – сказала, улыбнувшись, Марина.
В этот момент дверь во внутренние покои дома отворилась, и на пороге показался хранитель Музея истории и член Совета Эльдерланда Кимберон Вайт. На его плечи была наброшена домашняя накидка винно-красного цвета. Таков обычай фольков, когда они принимают гостей в собственном доме. Его заостренные кверху уши немного покраснели, как бывало всегда, когда он чувствовал себя счастливым. Русые волосы были растрепаны, а голубые глаза блестели.
– Входите! Вы почти последние!
Арандур Элохим, Высокий Эльфийский Князь, поднялся, когда они вошли. Присущее ему величие делало его заметным везде, где бы он ни появлялся.
– Добро пожаловать! – приветствовал он всех. – Благословение Божественной Четы да будет с вами!
Рядом с ним находился эльф, одетый в светло-серебряное, и эльфийская девушка. На ней были белые струящиеся одежды, на голове блестела диадема.
– Гилфалас! – воскликнул Фабиан, а затем, поклонившись, добавил: – Принцесса Итуриэль, имею честь.
– О, – удивился Ким, – я и не знал, что вы знакомы.
– Принцесса присутствовала на моей коронации, а ты нет, – пояснил Фабиан. – Я жалел об этом. Почему ты не приехал?
– О, я думал, что окажусь лишним на этих празднествах.
Фабиан нахмурился. По его лицу пробежала тень.
– Но я же написал, что без твоей помощи не выдержу этой скучной церемонии.
– О, – сказал Ким в третий раз, показавшись при этом немного тупым. – В письме, к сожалению, не все можно было прочитать. Но ты это, как мне кажется, пережил. Верь мне, так действительно было лучше.
Фабиан не успел ответить, так как тут вошел Бурин.
– Где же здесь доброе темное пиво, дорогой Ким? – начал было он, как вдруг заметил в комнате еще одного гостя, который ускользнул от внимания Фабиана. Тот расположился в большом кресле у камина, поставив ноги на скамеечку. В одной его руке была пенковая трубка, в другой – большая кружка пива.
Это оказался самый старый, почтеннейший гном, какого только можно себе представить. Борода его доходила до пояса, а сросшиеся брови напоминали густую изгородь. Он восседал спокойно, как камень, из которого был сотворен много времени назад Владыкой Подземного Мира. На его правой руке сияло золотое кольцо с камнем, похожим на топаз.
– Ардхамагрегорин, не ожидал вас здесь увидеть, – произнес, поклонившись, Бурин.
– Разве я не носитель кольца? – сказал Владыка. – Разве обладатели колец не договорились встретиться здесь через год, чтобы обсудить ход событий? Кроме того, называйте меня Грегорин. Ведь длинные имена хоть и почетны, но все-таки слишком уж труднопроизносимы.
Бурин все продолжал удивляться:
– Вы курите, Владыка? И пьете?
– Ну да, – прогремел старец голосом твердым как гранит. – Охранять Врата в Подземный Мир – занятие довольно однообразное и монотонное. Поэтому я и пристрастился к табаку. А что касается пива, то оно здесь действительно хорошее.
– Без сомнения, – подтвердила Марина, вошедшая в комнату с двумя бокалами. – Берите, господа. Хозяин «Золотого плуга» достаточно наварил пива с такого хорошего урожая.
Фабиан взял у нее кружки и передал их Киму, который хотел одну отдать Итуриэль, но помедлил.
– Принцесса, вы когда-нибудь пили пиво? – спросил он из осторожности.
– Нет, не припомню. А это опасно? – поинтересовалась она.
– Только если выпить его слишком много, – объяснил Бурин своим громовым голосом.
– Тогда, Владыка, я, если можно, уклонюсь от этого, – решила Итуриэль.
– Таков обычай: когда встречаются старые друзья, каждый произносит тост. Не хотите ли вы оказать нам честь, Высокий Эльфийский Князь? – предложил Фабиан.
На мгновение Арандур задумался, а потом сказал:
– Выпьем за время, чтобы всегда – с начала и до конца – оно вело нас по дороге, которая в итоге приводит к дому.
Тост показался Киму необычным, но он со всеми вместе поднял кружку и выпил. Пиво оказалось пряным и лилось, как прохладное жидкое золото.
– А это хорошо, если однажды снова все будут вместе, – произнес он, чтобы прервать воцарившееся молчание.
– Один отсутствует, – сказал Высокий Эльфийский Князь.
Последний гость появился, когда уже перевалило за полночь.
Начинал капать дождь. Шлюзы неба, стонавшие весь вечер под давлением накопившихся потоков, наконец открылись. Сначала это были большие редкие капли. Потом дождь усилился, и они стали падать с еще большим шумом, пока наконец настоящие потоки с оглушительным грохотом не обрушились вниз. Через какое-то время дождь ослаб до непрерывной барабанной дроби, которая, ударяя в оконные стекла, тихонько убаюкивала.
Ким стоял, прислонившись к камину, и покуривал трубку. Было хорошо снова оказаться среди своих друзей и предаться воспоминаниям. Даже если что-то и изменилось, о чем он весьма критично заметил Бурину:
– Ты порядком прибавил в весе.
Тот потупил взгляд, уставившись в свой бокал.
– Это неизбежность счастливо женившихся мужчин, – объяснил он, посмотрев на Марину глазами, полными любви. Она в это время была увлечена беседой с эльфийской принцессой. – Но это ей не мешает, не вредит и моим занятиям. Более того, Ким, я думаю, что даже если через многие сотни лет крылатые корабли полетят к звездам, то и там найдутся толстые мужчины, которые будут заботиться о механизмах. Но скажи мне, что с твоей работой?
– О! – опять воскликнул Ким. Казалось, он будет произносить это междометие весь вечер. – С моей диссертацией дело продвигается. Я нашел массу нового о ранней истории фольков. Сейчас я ищу одну книгу, которая каким-то образом оказалась утеряна.
В этот момент в дверь постучали. Сначала Киму показалось, что он ослышался. Но когда увидел, что Марина приготовилась встать и открыть дверь, то, сделав шаг от камина, произнес:
– Сиди, я открою.
Стук возобновился, и Ким заторопился.
– Да, да, иду, – крикнул он.
Когда дверь открылась, порыв ветра ринулся в дом, неся с собой ливень. Ким невольно зажмурил глаза. Когда он их открыл, перед ним предстала удивительнейшая сцена.
Возле двери выстроилась в полукруг примерно дюжина фигур. Некоторые были высокого роста, их бледные лица светились изнутри. Не имея ни глаз, ни носа, ни рта, ни ушей, они, однако, двигались, как будто все видели. Их длинная блестящая одежда не позволяла узнать, что скрывается под ней.
Другие, маленькие и коренастые, были чернее ночи. Их лица и тела казались грубо отесанными, но отчетливо очерченными, как будто ребенок лепил их из глины, но еще не успел доделать. Создавалось впечатление, что их чернота притягивает окружающую темноту, но свет, падавший на них из двери, играл на туловищах, показывая, что они не просто тени.
Однако самая необыкновенная фигура стояла посредине.
Она казалась маленькой и коренастой и была одета в серебро и хрусталь, так что одежда на ней блистала и звенела при каждом порыве ветра. На голове красовалась корона из серебра, украшенная бриллиантами и рубинами, а на руке – золотое кольцо с фиолетовым камнем, похожим на аметист.
Лицо существа имело резкий контраст с внешним великолепием. Глаза, обрамленные морщинистыми веками, казались большими. Рот был широким и ухмыляющимся. Уши напоминали крылья летучей мыши, а под ними вздувались жабры с пульсирующими красными прожилками.
– Добро пожаловать, король карликов, – официально приветствовал его Ким, а затем добавил: – Как дела, Гврги?
Рот болотника растянулся в улыбке.
– Здесь мокро. Может Гврги войти? И свита тоже?
Ким ухмыльнулся, услышав, что его друг заговорил так, как в стародавние времена:
– Проходи! Заходите все!
Сначала он старался не вглядываться в светлые и темные существа из свиты короля карликов, пока они проходили мимо него. Но вскоре любопытство победило.
– Карликов я знаю, но другие… Это тени из глубин Зарактрора? – поинтересовался он.
Гврги закивал.
– Да, – подтвердил он. – Все их изгнали, и во тьме они были одиноки. Я знаю, что это такое, и поэтому спустился к ним. Сейчас тени принадлежат мне и не представляют никакой опасности.
– Это… это замечательно, – обрадовался Ким. – Я… – Голос его осекся.
В нескольких словах, произнесенных Гврги, лежала история, которая, как и многие другие, иначе не была бы рассказана. Потом фольк заметил, что король карликов его уже не слушает, так как что-то другое завладело его вниманием. Ким перевел взгляд в ту сторону, куда смотрел Гврги.
В дверях, ведущих из зала во внутреннюю часть дома, стояла Итуриэль. Казалось, свет, окутывающий ее, одновременно шел отовсюду и из ниоткуда. Она стояла там, молодая и ясная, как раннее утро. Ким невольно подумал о Водах Пробуждения, когда они в первый раз увидели богиню. Гврги стоял как вкопанный.
– Госпожа, хотите пойти со мной, чтобы я мог показать вам чудеса моего королевства? Это не займет много времени, – пролепетал он.
Она подошла и взяла его за руки:
– Я буду следовать за тобой всюду, куда бы ты меня ни повел, вплоть до конца всех времен.
Его большие глаза наполнились слезами.
– Я тебя полюбил, как только увидел. Но я не надеялся, что ты… Ты такая красивая, а я…
Итуриэль приложила руку ему ко рту:
– Успокойся, ты красив, Гврги, ничейный сын, носитель кольца, Владыка бездны. Все внешнее – камень. Только душа имеет значение…
И Ким, молчаливый свидетель того, как ужаснейшее и прекраснейшее существа Среднеземья объясняются друг другу в любви, лишний раз подивился путям, которые иногда уготавливает судьба.
На этом наша история медленно, но верно приближается к концу. Хотя, впрочем, есть еще что рассказать. Кимберон Вайт остался верен своему намерению не покидать Эльдерланд даже тогда, когда император снова пригласил его в Великий Ауреолис, на этот раз на церемонию своего бракосочетания. Ким решил, что будет лучше для него и всех остальных, если он останется здесь.
Лишь однажды он сделал исключение из этого правила. Через три года после встречи в доме хранителя, летом 781 года по летосчислению фольков, он один, взяв взаймы пони и повозку, отправился на юг.
Путь не был богат какими-либо событиями, хотя, когда Ким пробирался через болота, царил необычный для этого времени года туман. Без особых происшествий он миновал укрепления двадцатого легиона, которые были сооружены после войны с темными эльфами, чтобы защищать дорогу. Центурион дал ему ряд ценных советов. Ким вежливо поблагодарил его, хотя и сам знал, как ему следует поступать.
Аллатурион ничуть не изменился. Он остался таким, каким был в воспоминаниях Кима. Но что здесь могло измениться за четыре года, с тех пор как Ким покинул его? Дома стояли такие же покосившиеся, как и раньше. Пивные пребывали на своих местах. Студенты, хотя и повзрослели, пили не меньше, чем прежде. Исторический факультет находился в том же здании со старой, но заново покрашенной табличкой у двери, сообщавшей, что «слова уходят, а дела остаются».
Лишь декан факультета сменился. Прежний магистр Гандалфус почил два года назад, вследствие чего магистрат определил его преемника. Магистр Квазинус Траке был маленьким человеком с острыми бегающими глазами. Ходили слухи, что один из его предков слыл еретиком, и его сочинения в библиотеках в течение многих лет держались под замком, чтобы какой-нибудь благочестивый студент не оказался введен ими в заблуждение. Так, по крайней мере, рассказывал Ким в хозяйском доме после третьей кружки пива. Впрочем, входя в главную аудиторию, чтобы заявить о своем приезде, он был уже вполне трезв. Члены Ученого Совета – профессора и магистры, среди которых был и ректор Магнификус, – сидели в своих неизменных креслах в президиуме. На них красовались роскошные бархатные мантии и высокие береты, а в руках они держали позолоченные скипетры. У кафедры, украшенной резьбой, занял место магистр Квазинус. Ему надлежало выполнять функции адверсариуса, то есть он должен был опровергать согласно законам науки тезисы, выдвигаемые кандидатом. Верх его приземистого туловища венчала голова, едва выглядывавшая из-под кафедры. И чтобы увидеть хоть что-то кроме обтянутой кожей диссертации, лежащей перед ним в открытом виде, ему приходилось как можно выше вытягивать подбородок.
Ким напоминал подсудимого, когда прошел за барьер – туда, куда ему указали. Одет он был в коричневую мантию бакалавра, что подразумевало младшую степень учености, на голове его был простой берет того же цвета.
Магистр Адрион, подумал он, если вы все еще откуда-то на меня смотрите, заступитесь и помогите, чтобы я вас не опозорил.
Зал был наполнен людьми. По большей части это были студенты, но также и пара бакалавров в коричневых одеяниях. То здесь, то там виднелась красная мантия какого-нибудь магистра. Говорили, что сегодня должен проходить совершенно необычный экзамен. Суровый экзамен весьма странного кандидата, о котором было много разговоров года два назад. Да к тому же он должен представить работу, граничащую с ересью.
Прозвенел колокольчик ректора. Экзамен начался.
– Sit thema,[28] – начал оппонент.
В аудитории поднялся шепот, отчего не было слышно последующих слов. Он равнодушно дождался, пока наступила тишина и начал снова:
– Sit thema: «Sive creatio artificial populum non sit contra grandem Patris Matrisque disignum».[29]
Ким знал, что дискуссия будет проводиться на древнем языке, на котором он и написал диссертацию. Но сейчас он не понимал ничего. Слова звучали в его ушах, но это походило на бессмысленное чередование звуков. Ким тяжело вздохнул. Все взгляды были обращены на него. Каждый ждал, что он скажет.
Ким закрыл глаза. И вдруг ему показалось, что рядом с ним присутствует кто-то, кого прежде не было. Какой-то миг он словно видел перед собой лицо любимого наставника, его худую фигуру, одетую в красную мантию. И тут он услышал далекий голос: Мужайся. Он не может быть прав. Прав ты.
Ким открыл глаза. Пауза длилась мгновение. Все еще ждали его ответа. Он откашлялся.
– Non est,[30] – сказал Ким уверенным голосом. Да, этого не может быть, ибо, если бы сотворение фольков противоречило Плану Божественной Четы, тогда бы это означало, что не весь мир находится в ее руках. – Nam si esset creatio singularis contra designum Patris Martisque, mundos поп esset finitHS, quis vere est secundum /idem et revela-tionen.[31]
Адверсариус открыл следующую страницу рукописи. Ему, вероятно, и самому не хотелось углубляться в эту сомнительную область. Ведь если бы он допустил сомнение в конечности мира, какой она является сообразно вере и интуиции, он сам бы оказался на грани ереси.
Так от одного вопроса они переходили к другому. На каждый из них кандидат отвечал спокойно и уверенно. В полдень прозвенел звонок. Экзамен длился уже целых два часа.
– Sit thema,[32] – снова начал было оппонент.
Аудитория застонала так откровенно, что даже магистр Квазинус не мог больше это игнорировать. Он оторвал глаза от рукописи. Ректор посмотрел на него с легким укором.
– Не достаточно ли, господин адверсариус? Разве кандидат еще не доказал, что его гипотеза не подлежит сомнению? – спросил он.
– Еще один вопрос, ваше превосходительство.
Ректор вздохнул:
– Да.
Магистр Квазинус открыл последнюю страницу работы Кима:
– Если этой работе и хватает правомерности, то научной обоснованности ей недостает. У вас здесь написано: Sicut Popules in Gradum exierunt, expectamt eos Alderonus cum asino suo Alexi.[33] Высокая коллегия, до меня не дошло ни одной заметки, даже маленькой справки о том, что кто-то ждал фольков. И откуда они могли появиться – Альдерон и его осел, asinus![34] – со славным именем Алексис. Может ли кандидат это доказать? – закончил он.
Ким сидел как громом пораженный. Он не мог вспомнить этой фразы, но был абсолютно уверен в том, что где-то об этом читал.
– In libra quodam…[35] – начал он на древнем языке, но потом невольно перешел на Всеобщий. – Я об этом читал в одной книге, – сказал он в полголоса, – но не могу сейчас вспомнить ни названия, ни ее автора.
Шептание среди слушающих возобновилось и продолжалось до тех пор, пока ректор не начал стучать по столу своим скипетром.
– Silentium![36] – воскликнул он. Затем, повернувшись к кандидату, добавил: – Нам этого недостаточно, и требуется, чтобы ты представил свидетелей, которые бы подтвердили существование этой работы.
Ким беспомощно оглянулся. В этот момент с последнего ряда аудитории кто-то встал. Поднявшийся был одет в скромную коричневую мантию бакалавра. Его голос раздался ясно и отчетливо:
– Я могу это засвидетельствовать, ибо сам держал эту книгу в руках.
– А кто ты такой? – съязвил адверсариус.
– Fabianus Alexis, Baccalaureus Artium Civisque Universitatis Altae Thurionis.[37]
Шепот нарастал.
– Император, это император!
Тотчас поднялся еще один свидетель:
– Я тоже. Gilfalas Talariensis, Baccalaureus Artium Civisque.[38]
– И я, – присоединился третий, маленький и приземистый, внушительных размеров, на котором красовалась коричневая мантия. – Burorinus Balorini Filius, Baccalaureus[39] и так далее и тому подобное. И осла я знаю тоже, – добавил он напоследок.
Магистр Квазинус покраснел. Ректор злобно улыбнулся.
– Достаточны ли вам свидетельства этих безупречных студентов, уважаемый коллега? – прошептал он. И угнетенным голосом добавил: – Не становитесь сами asinus, Квазинус!
Тот проглотил подступившую к горлу желчь и с силой захлопнул рукопись.
– Quod concendendum est.[40]
Тотчас на Кимберона Вайта была накинута красная мантия, а на голову ему надет берет. Затем ректор произнес слова, которые звучали в подобной ситуации уже в течение многих столетий:
– Ego pro tempore Universatis Altae Thurionis ordinarius te Cimberonum magistrum nomino, nominatum pronuntio, pronuntiatum prodamo. Gratulor![41]
Кимберон и его друзья сидели в «Черном ките» за кружками пива, пока их головы не стали тяжелыми.
Магистр Кимберон заплетающимся языком спросил у своего друга, императора:
– Скажи мне, Ф-фабиан, что с книгой… и ослом… ты мне хотел лишь помочь?.. И это не правда… это неревно… э-э… неверно…
Но Фабиан не согласился с этим:
– Все имеет свою подлинность… и со временем, мой друг… однажды…
– О! – воскликнул Ким.
Но день, когда все должно было проясниться, все не наступал, и, в конце концов, Ким забыл об этом.
Прошел год, за ним, согласно вечному круговороту времени, следующий. Однажды из Империи пришло известие, что Фабиан и его супруга стали родителями наследника, которому дали имя Талмонд Юлиан. Ким отправил поздравления на листе бумаги ручной выделки, написав их разборчивым почерком ученого, а потом позабыл и про это.
– Жаль, когда отцы не понимают, что их дети не могут быть такими же, как они, – размышлял вслух Ким.
– Но теперь-то он понял. Карло работает сейчас у старого Хиннера. Тот потерял ногу на войне и сам не справляется. Кроме того, он глух, поэтому его не волнует, что Карло не больно речист. А работать парень умеет! И кто знает, может быть, Карло получит от Хиннера в наследство дом?
– Все, что ни делается, все к лучшему, – улыбнулся Ким. – Но все равно мне жаль маленького Алексиса.
Затем он отправился в комнату, чтобы остаться одному, подумать и выкурить трубочку.
Итак, зима прошла, и наступила весна. В первый день мая, который еще называют «месяцем наслаждения», на лугу отмечался праздник. Это было как во времена перед войной. Только старая липа, под которой в течение столетий женихи и невесты давали согласие, была срублена топорами больгов. Но теперь на старом месте рос саженец, и в его бедной еще тени объявляли результаты выборов.
Мартен Кройхауф, сделав себе имя на геройском прошлом, не боялся соперников и действительно выиграл с большим отрывом от других. Отдала ли за него свой голос Металюна Кнопф – это навсегда останется тайной. Стоя в полном облачении бургомистра – хотя и с более тонкой золотой цепью, нежели старая, которую похитили больги, – Кройхауф был великолепен.
Урожай в этом году выдался богатым, чему радовался и стар и млад на большом рынке Альдсвика. На рыночную площадь и в близлежащие переулки стекался народ, чтобы поторговаться или просто поболтать. И, конечно же, фольки, страстно любящие посплетничать, не могли упустить такую возможность.
А в этот раз было что обсудить. За два дня до открытия ярмарки у жены бургомистра Альдсвика Петронеллы Кройхауф родился сын.
По случаю этого бургомистр в «Золотом плуге» угощал пивом, причем не только богатых и знатных, как обычно, но – вопреки всем обычаям и традициям – всех, кто оказался этим вечером в заведении.
– Отец Одильон! – воскликнул радостно торговец, увидев среди присутствующих его худощавую фигуру. – Не хотите ли присоединиться к нам и чокнуться за рождение моего сына?
– С удовольствием! – ответил тот. – Но не обижайтесь, кум Кройхауф, я бы охотнее остался здесь, среди мне подобных. Все же я хочу дать вам благословение. Как зовут вашего малыша?
– Ну, моя жена, которая в таких вещах всегда права, решила, что имя Алексис больше подходит для осла. Поэтому мы назвали его Альдероном, в честь предводителя фолькского народа, первым пришедшего в Эльдерланд.
– Альдерон! – крикнули все стоявшие рядом. – Да здравствует Альдерон!
Господин Кимберон, сидя в углу трактира и потягивая пиво, улыбнулся.
Пару дней спустя в Альдсвике произошло одно событие, не такое шумное, как открытие ярмарки, но не менее значимое.
Марина, которая снова поселилась в своем старом доме неподалеку от Виндера, загодя явилась в дом хранителя, чтобы помочь госпоже Металюне с приготовлениями. Хотя та и не терпела посторонних у себя на кухне, сейчас она была втайне горда, что сама жрица посвящает ее в тайны приготовления обеда из одного блюда, о котором ходили легенды. И вскоре можно было увидеть, как обе женщины, склонив головы, рассказывают друг другу то, о чем никогда не узнает ни один мужчина-фольк.
Вечер 22 сентября выдался мрачным. Все небо затянули тучи, закрыв собой звезды. В сумеречном свете показались две фигуры, которые двигались по гравийной дороге, ведущей к небольшому домику. Он, словно нуждаясь в защите, притулился к огромному зданию Музея истории Эльдерланда.
Один из шедших был худ, но довольно широк в плечах. Его темно-русые волосы, падавшие на плечи, были собраны тонким золотым обручем. Куртку из заклепанной кожи с тонким орнаментом покрывала шерстяная накидка красного, даже пурпурного цвета. Его рубаха и штаны были сшиты из тончайшего льна, а сапоги – из наилучшей кожи. Кайма, обрамлявшая запястья, сверкала золотом. Меч, висевший в отделанных серебром кожаных ножнах, был, казалось, простой работы. Только при ближайшем рассмотрении можно было понять, что это оружие – настоящее произведение кузнечного искусства.
Шедший рядом был мал и крепок. Очень мал и очень крепок. Под кожаным одеянием он носил кольчугу тонкой работы. В вечернем свете она, надетая на объемный живот, отливала золотом. Голову его покрывал украшенный чеканкой шлем, из-под которого торчали кудрявые рыжие волосы и борода, свисавшая на грудь. Сбоку в кожаном футляре висел тяжелый топор с двойным лезвием. Несмотря на короткие ноги, гном ничуть не отставал от идущего рядом.
Огромное здание музея заслонило собой последние звезды.
– Почти как тогда, Бубу. Как будто ничего и не изменилось, – сказал мужчина гному.
Тот посмотрел на него с укором.
– Только твоя одежда пообносились. А вот физиономия раздобрела.
Второй ухмыльнулся:
– И это говорит мне тот, кто женился на женщине-фольке, чтобы та его откармливала.
Прежде чем гном успел что-то возразить, дверь широко распахнулась. Оттуда полился свет. Перед ними стояла маленькая полная улыбающаяся женщина.
– Добро пожаловать, ваше императорское величество, а также Владыка Бурин, сын Балорина из рода Брегорина.
– Марина, ты знаешь, что для тебя я всегда Фабиан. – Сказав это, рослый мужчина обнял ее, притянув к себе так, что ее ступни оторвались от пола.
– А как же я? – прогремел Бурорин. – Я так долго тебя не видел!
Марина высвободилась из объятий Фабиана.
– Ах, Бубу, – сказала она, поцеловав его в щеку, – что такое два дня?
– Вечность! – воскликнул он.
– Ты и без того со мной каждый день, – заметила Марина. – И каждую ночь, – прошептала так, чтобы только Бурин мог ее услышать.
– Что остальные? – спросил Фабиан. – Уже здесь?
– Смотрите сами! – сказала, улыбнувшись, Марина.
В этот момент дверь во внутренние покои дома отворилась, и на пороге показался хранитель Музея истории и член Совета Эльдерланда Кимберон Вайт. На его плечи была наброшена домашняя накидка винно-красного цвета. Таков обычай фольков, когда они принимают гостей в собственном доме. Его заостренные кверху уши немного покраснели, как бывало всегда, когда он чувствовал себя счастливым. Русые волосы были растрепаны, а голубые глаза блестели.
– Входите! Вы почти последние!
Арандур Элохим, Высокий Эльфийский Князь, поднялся, когда они вошли. Присущее ему величие делало его заметным везде, где бы он ни появлялся.
– Добро пожаловать! – приветствовал он всех. – Благословение Божественной Четы да будет с вами!
Рядом с ним находился эльф, одетый в светло-серебряное, и эльфийская девушка. На ней были белые струящиеся одежды, на голове блестела диадема.
– Гилфалас! – воскликнул Фабиан, а затем, поклонившись, добавил: – Принцесса Итуриэль, имею честь.
– О, – удивился Ким, – я и не знал, что вы знакомы.
– Принцесса присутствовала на моей коронации, а ты нет, – пояснил Фабиан. – Я жалел об этом. Почему ты не приехал?
– О, я думал, что окажусь лишним на этих празднествах.
Фабиан нахмурился. По его лицу пробежала тень.
– Но я же написал, что без твоей помощи не выдержу этой скучной церемонии.
– О, – сказал Ким в третий раз, показавшись при этом немного тупым. – В письме, к сожалению, не все можно было прочитать. Но ты это, как мне кажется, пережил. Верь мне, так действительно было лучше.
Фабиан не успел ответить, так как тут вошел Бурин.
– Где же здесь доброе темное пиво, дорогой Ким? – начал было он, как вдруг заметил в комнате еще одного гостя, который ускользнул от внимания Фабиана. Тот расположился в большом кресле у камина, поставив ноги на скамеечку. В одной его руке была пенковая трубка, в другой – большая кружка пива.
Это оказался самый старый, почтеннейший гном, какого только можно себе представить. Борода его доходила до пояса, а сросшиеся брови напоминали густую изгородь. Он восседал спокойно, как камень, из которого был сотворен много времени назад Владыкой Подземного Мира. На его правой руке сияло золотое кольцо с камнем, похожим на топаз.
– Ардхамагрегорин, не ожидал вас здесь увидеть, – произнес, поклонившись, Бурин.
– Разве я не носитель кольца? – сказал Владыка. – Разве обладатели колец не договорились встретиться здесь через год, чтобы обсудить ход событий? Кроме того, называйте меня Грегорин. Ведь длинные имена хоть и почетны, но все-таки слишком уж труднопроизносимы.
Бурин все продолжал удивляться:
– Вы курите, Владыка? И пьете?
– Ну да, – прогремел старец голосом твердым как гранит. – Охранять Врата в Подземный Мир – занятие довольно однообразное и монотонное. Поэтому я и пристрастился к табаку. А что касается пива, то оно здесь действительно хорошее.
– Без сомнения, – подтвердила Марина, вошедшая в комнату с двумя бокалами. – Берите, господа. Хозяин «Золотого плуга» достаточно наварил пива с такого хорошего урожая.
Фабиан взял у нее кружки и передал их Киму, который хотел одну отдать Итуриэль, но помедлил.
– Принцесса, вы когда-нибудь пили пиво? – спросил он из осторожности.
– Нет, не припомню. А это опасно? – поинтересовалась она.
– Только если выпить его слишком много, – объяснил Бурин своим громовым голосом.
– Тогда, Владыка, я, если можно, уклонюсь от этого, – решила Итуриэль.
– Таков обычай: когда встречаются старые друзья, каждый произносит тост. Не хотите ли вы оказать нам честь, Высокий Эльфийский Князь? – предложил Фабиан.
На мгновение Арандур задумался, а потом сказал:
– Выпьем за время, чтобы всегда – с начала и до конца – оно вело нас по дороге, которая в итоге приводит к дому.
Тост показался Киму необычным, но он со всеми вместе поднял кружку и выпил. Пиво оказалось пряным и лилось, как прохладное жидкое золото.
– А это хорошо, если однажды снова все будут вместе, – произнес он, чтобы прервать воцарившееся молчание.
– Один отсутствует, – сказал Высокий Эльфийский Князь.
Последний гость появился, когда уже перевалило за полночь.
Начинал капать дождь. Шлюзы неба, стонавшие весь вечер под давлением накопившихся потоков, наконец открылись. Сначала это были большие редкие капли. Потом дождь усилился, и они стали падать с еще большим шумом, пока наконец настоящие потоки с оглушительным грохотом не обрушились вниз. Через какое-то время дождь ослаб до непрерывной барабанной дроби, которая, ударяя в оконные стекла, тихонько убаюкивала.
Ким стоял, прислонившись к камину, и покуривал трубку. Было хорошо снова оказаться среди своих друзей и предаться воспоминаниям. Даже если что-то и изменилось, о чем он весьма критично заметил Бурину:
– Ты порядком прибавил в весе.
Тот потупил взгляд, уставившись в свой бокал.
– Это неизбежность счастливо женившихся мужчин, – объяснил он, посмотрев на Марину глазами, полными любви. Она в это время была увлечена беседой с эльфийской принцессой. – Но это ей не мешает, не вредит и моим занятиям. Более того, Ким, я думаю, что даже если через многие сотни лет крылатые корабли полетят к звездам, то и там найдутся толстые мужчины, которые будут заботиться о механизмах. Но скажи мне, что с твоей работой?
– О! – опять воскликнул Ким. Казалось, он будет произносить это междометие весь вечер. – С моей диссертацией дело продвигается. Я нашел массу нового о ранней истории фольков. Сейчас я ищу одну книгу, которая каким-то образом оказалась утеряна.
В этот момент в дверь постучали. Сначала Киму показалось, что он ослышался. Но когда увидел, что Марина приготовилась встать и открыть дверь, то, сделав шаг от камина, произнес:
– Сиди, я открою.
Стук возобновился, и Ким заторопился.
– Да, да, иду, – крикнул он.
Когда дверь открылась, порыв ветра ринулся в дом, неся с собой ливень. Ким невольно зажмурил глаза. Когда он их открыл, перед ним предстала удивительнейшая сцена.
Возле двери выстроилась в полукруг примерно дюжина фигур. Некоторые были высокого роста, их бледные лица светились изнутри. Не имея ни глаз, ни носа, ни рта, ни ушей, они, однако, двигались, как будто все видели. Их длинная блестящая одежда не позволяла узнать, что скрывается под ней.
Другие, маленькие и коренастые, были чернее ночи. Их лица и тела казались грубо отесанными, но отчетливо очерченными, как будто ребенок лепил их из глины, но еще не успел доделать. Создавалось впечатление, что их чернота притягивает окружающую темноту, но свет, падавший на них из двери, играл на туловищах, показывая, что они не просто тени.
Однако самая необыкновенная фигура стояла посредине.
Она казалась маленькой и коренастой и была одета в серебро и хрусталь, так что одежда на ней блистала и звенела при каждом порыве ветра. На голове красовалась корона из серебра, украшенная бриллиантами и рубинами, а на руке – золотое кольцо с фиолетовым камнем, похожим на аметист.
Лицо существа имело резкий контраст с внешним великолепием. Глаза, обрамленные морщинистыми веками, казались большими. Рот был широким и ухмыляющимся. Уши напоминали крылья летучей мыши, а под ними вздувались жабры с пульсирующими красными прожилками.
– Добро пожаловать, король карликов, – официально приветствовал его Ким, а затем добавил: – Как дела, Гврги?
Рот болотника растянулся в улыбке.
– Здесь мокро. Может Гврги войти? И свита тоже?
Ким ухмыльнулся, услышав, что его друг заговорил так, как в стародавние времена:
– Проходи! Заходите все!
Сначала он старался не вглядываться в светлые и темные существа из свиты короля карликов, пока они проходили мимо него. Но вскоре любопытство победило.
– Карликов я знаю, но другие… Это тени из глубин Зарактрора? – поинтересовался он.
Гврги закивал.
– Да, – подтвердил он. – Все их изгнали, и во тьме они были одиноки. Я знаю, что это такое, и поэтому спустился к ним. Сейчас тени принадлежат мне и не представляют никакой опасности.
– Это… это замечательно, – обрадовался Ким. – Я… – Голос его осекся.
В нескольких словах, произнесенных Гврги, лежала история, которая, как и многие другие, иначе не была бы рассказана. Потом фольк заметил, что король карликов его уже не слушает, так как что-то другое завладело его вниманием. Ким перевел взгляд в ту сторону, куда смотрел Гврги.
В дверях, ведущих из зала во внутреннюю часть дома, стояла Итуриэль. Казалось, свет, окутывающий ее, одновременно шел отовсюду и из ниоткуда. Она стояла там, молодая и ясная, как раннее утро. Ким невольно подумал о Водах Пробуждения, когда они в первый раз увидели богиню. Гврги стоял как вкопанный.
– Госпожа, хотите пойти со мной, чтобы я мог показать вам чудеса моего королевства? Это не займет много времени, – пролепетал он.
Она подошла и взяла его за руки:
– Я буду следовать за тобой всюду, куда бы ты меня ни повел, вплоть до конца всех времен.
Его большие глаза наполнились слезами.
– Я тебя полюбил, как только увидел. Но я не надеялся, что ты… Ты такая красивая, а я…
Итуриэль приложила руку ему ко рту:
– Успокойся, ты красив, Гврги, ничейный сын, носитель кольца, Владыка бездны. Все внешнее – камень. Только душа имеет значение…
И Ким, молчаливый свидетель того, как ужаснейшее и прекраснейшее существа Среднеземья объясняются друг другу в любви, лишний раз подивился путям, которые иногда уготавливает судьба.
На этом наша история медленно, но верно приближается к концу. Хотя, впрочем, есть еще что рассказать. Кимберон Вайт остался верен своему намерению не покидать Эльдерланд даже тогда, когда император снова пригласил его в Великий Ауреолис, на этот раз на церемонию своего бракосочетания. Ким решил, что будет лучше для него и всех остальных, если он останется здесь.
Лишь однажды он сделал исключение из этого правила. Через три года после встречи в доме хранителя, летом 781 года по летосчислению фольков, он один, взяв взаймы пони и повозку, отправился на юг.
Путь не был богат какими-либо событиями, хотя, когда Ким пробирался через болота, царил необычный для этого времени года туман. Без особых происшествий он миновал укрепления двадцатого легиона, которые были сооружены после войны с темными эльфами, чтобы защищать дорогу. Центурион дал ему ряд ценных советов. Ким вежливо поблагодарил его, хотя и сам знал, как ему следует поступать.
Аллатурион ничуть не изменился. Он остался таким, каким был в воспоминаниях Кима. Но что здесь могло измениться за четыре года, с тех пор как Ким покинул его? Дома стояли такие же покосившиеся, как и раньше. Пивные пребывали на своих местах. Студенты, хотя и повзрослели, пили не меньше, чем прежде. Исторический факультет находился в том же здании со старой, но заново покрашенной табличкой у двери, сообщавшей, что «слова уходят, а дела остаются».
Лишь декан факультета сменился. Прежний магистр Гандалфус почил два года назад, вследствие чего магистрат определил его преемника. Магистр Квазинус Траке был маленьким человеком с острыми бегающими глазами. Ходили слухи, что один из его предков слыл еретиком, и его сочинения в библиотеках в течение многих лет держались под замком, чтобы какой-нибудь благочестивый студент не оказался введен ими в заблуждение. Так, по крайней мере, рассказывал Ким в хозяйском доме после третьей кружки пива. Впрочем, входя в главную аудиторию, чтобы заявить о своем приезде, он был уже вполне трезв. Члены Ученого Совета – профессора и магистры, среди которых был и ректор Магнификус, – сидели в своих неизменных креслах в президиуме. На них красовались роскошные бархатные мантии и высокие береты, а в руках они держали позолоченные скипетры. У кафедры, украшенной резьбой, занял место магистр Квазинус. Ему надлежало выполнять функции адверсариуса, то есть он должен был опровергать согласно законам науки тезисы, выдвигаемые кандидатом. Верх его приземистого туловища венчала голова, едва выглядывавшая из-под кафедры. И чтобы увидеть хоть что-то кроме обтянутой кожей диссертации, лежащей перед ним в открытом виде, ему приходилось как можно выше вытягивать подбородок.
Ким напоминал подсудимого, когда прошел за барьер – туда, куда ему указали. Одет он был в коричневую мантию бакалавра, что подразумевало младшую степень учености, на голове его был простой берет того же цвета.
Магистр Адрион, подумал он, если вы все еще откуда-то на меня смотрите, заступитесь и помогите, чтобы я вас не опозорил.
Зал был наполнен людьми. По большей части это были студенты, но также и пара бакалавров в коричневых одеяниях. То здесь, то там виднелась красная мантия какого-нибудь магистра. Говорили, что сегодня должен проходить совершенно необычный экзамен. Суровый экзамен весьма странного кандидата, о котором было много разговоров года два назад. Да к тому же он должен представить работу, граничащую с ересью.
Прозвенел колокольчик ректора. Экзамен начался.
– Sit thema,[28] – начал оппонент.
В аудитории поднялся шепот, отчего не было слышно последующих слов. Он равнодушно дождался, пока наступила тишина и начал снова:
– Sit thema: «Sive creatio artificial populum non sit contra grandem Patris Matrisque disignum».[29]
Ким знал, что дискуссия будет проводиться на древнем языке, на котором он и написал диссертацию. Но сейчас он не понимал ничего. Слова звучали в его ушах, но это походило на бессмысленное чередование звуков. Ким тяжело вздохнул. Все взгляды были обращены на него. Каждый ждал, что он скажет.
Ким закрыл глаза. И вдруг ему показалось, что рядом с ним присутствует кто-то, кого прежде не было. Какой-то миг он словно видел перед собой лицо любимого наставника, его худую фигуру, одетую в красную мантию. И тут он услышал далекий голос: Мужайся. Он не может быть прав. Прав ты.
Ким открыл глаза. Пауза длилась мгновение. Все еще ждали его ответа. Он откашлялся.
– Non est,[30] – сказал Ким уверенным голосом. Да, этого не может быть, ибо, если бы сотворение фольков противоречило Плану Божественной Четы, тогда бы это означало, что не весь мир находится в ее руках. – Nam si esset creatio singularis contra designum Patris Martisque, mundos поп esset finitHS, quis vere est secundum /idem et revela-tionen.[31]
Адверсариус открыл следующую страницу рукописи. Ему, вероятно, и самому не хотелось углубляться в эту сомнительную область. Ведь если бы он допустил сомнение в конечности мира, какой она является сообразно вере и интуиции, он сам бы оказался на грани ереси.
Так от одного вопроса они переходили к другому. На каждый из них кандидат отвечал спокойно и уверенно. В полдень прозвенел звонок. Экзамен длился уже целых два часа.
– Sit thema,[32] – снова начал было оппонент.
Аудитория застонала так откровенно, что даже магистр Квазинус не мог больше это игнорировать. Он оторвал глаза от рукописи. Ректор посмотрел на него с легким укором.
– Не достаточно ли, господин адверсариус? Разве кандидат еще не доказал, что его гипотеза не подлежит сомнению? – спросил он.
– Еще один вопрос, ваше превосходительство.
Ректор вздохнул:
– Да.
Магистр Квазинус открыл последнюю страницу работы Кима:
– Если этой работе и хватает правомерности, то научной обоснованности ей недостает. У вас здесь написано: Sicut Popules in Gradum exierunt, expectamt eos Alderonus cum asino suo Alexi.[33] Высокая коллегия, до меня не дошло ни одной заметки, даже маленькой справки о том, что кто-то ждал фольков. И откуда они могли появиться – Альдерон и его осел, asinus![34] – со славным именем Алексис. Может ли кандидат это доказать? – закончил он.
Ким сидел как громом пораженный. Он не мог вспомнить этой фразы, но был абсолютно уверен в том, что где-то об этом читал.
– In libra quodam…[35] – начал он на древнем языке, но потом невольно перешел на Всеобщий. – Я об этом читал в одной книге, – сказал он в полголоса, – но не могу сейчас вспомнить ни названия, ни ее автора.
Шептание среди слушающих возобновилось и продолжалось до тех пор, пока ректор не начал стучать по столу своим скипетром.
– Silentium![36] – воскликнул он. Затем, повернувшись к кандидату, добавил: – Нам этого недостаточно, и требуется, чтобы ты представил свидетелей, которые бы подтвердили существование этой работы.
Ким беспомощно оглянулся. В этот момент с последнего ряда аудитории кто-то встал. Поднявшийся был одет в скромную коричневую мантию бакалавра. Его голос раздался ясно и отчетливо:
– Я могу это засвидетельствовать, ибо сам держал эту книгу в руках.
– А кто ты такой? – съязвил адверсариус.
– Fabianus Alexis, Baccalaureus Artium Civisque Universitatis Altae Thurionis.[37]
Шепот нарастал.
– Император, это император!
Тотчас поднялся еще один свидетель:
– Я тоже. Gilfalas Talariensis, Baccalaureus Artium Civisque.[38]
– И я, – присоединился третий, маленький и приземистый, внушительных размеров, на котором красовалась коричневая мантия. – Burorinus Balorini Filius, Baccalaureus[39] и так далее и тому подобное. И осла я знаю тоже, – добавил он напоследок.
Магистр Квазинус покраснел. Ректор злобно улыбнулся.
– Достаточны ли вам свидетельства этих безупречных студентов, уважаемый коллега? – прошептал он. И угнетенным голосом добавил: – Не становитесь сами asinus, Квазинус!
Тот проглотил подступившую к горлу желчь и с силой захлопнул рукопись.
– Quod concendendum est.[40]
Тотчас на Кимберона Вайта была накинута красная мантия, а на голову ему надет берет. Затем ректор произнес слова, которые звучали в подобной ситуации уже в течение многих столетий:
– Ego pro tempore Universatis Altae Thurionis ordinarius te Cimberonum magistrum nomino, nominatum pronuntio, pronuntiatum prodamo. Gratulor![41]
Кимберон и его друзья сидели в «Черном ките» за кружками пива, пока их головы не стали тяжелыми.
Магистр Кимберон заплетающимся языком спросил у своего друга, императора:
– Скажи мне, Ф-фабиан, что с книгой… и ослом… ты мне хотел лишь помочь?.. И это не правда… это неревно… э-э… неверно…
Но Фабиан не согласился с этим:
– Все имеет свою подлинность… и со временем, мой друг… однажды…
– О! – воскликнул Ким.
Но день, когда все должно было проясниться, все не наступал, и, в конце концов, Ким забыл об этом.
Прошел год, за ним, согласно вечному круговороту времени, следующий. Однажды из Империи пришло известие, что Фабиан и его супруга стали родителями наследника, которому дали имя Талмонд Юлиан. Ким отправил поздравления на листе бумаги ручной выделки, написав их разборчивым почерком ученого, а потом позабыл и про это.