Страница:
«Нашлись критики, – писал Ю. А. Долгушин, – которые настоятельно советовали мне встать на этот путь – (обновления, адаптации романа к послевоенным событиям, –
Г. П.) – Мне говорили: описанные вами удивительные открытия и изобретения, имевшие оборонное значение, были сделаны в предвоенные годы, что прямо следует из содержания романа. Но война прошла, а эти изобретения применены не были. Читатель, мол, вправе спросить: что же с ними случилось, куда они девались? Чтобы не вызвать у читателя такого недоумения, перенесите действие романа в будущее, или хотя бы в настоящее время, измените биографии ваших героев (ибо все они в этом случае становятся на двадцать лет старше!) наркома назовите министром и т. д. Словом, мне предлагали по существу написать новый роман на ту же тему. Я с этим никак не мог согласиться. Изображая мечту уже осуществленной, в какой-то степени меняющей жизнь героев, фантаст, – пишет ли он в прошлом или в настоящем времени, – неизбежно нарушает историческую правду. И такая «реализация будущего» – характерная и вполне закономерная черта научной фантастики».
Долгушина поддержал И. А. Ефремов. «Несмотря на небывалые темпы развития науки и техники за послевоенные годы, – писал он в предисловии к „Генератору чудес“, – основные идеи романа отнюдь не устарели. Более того, некоторые из них, временно забытые в сороковых годах, теперь становятся в ряд самых интересных и обещающих проблем современности. Биотоки мозга и нервов, излучения жизнедеятельности человека и животных в настоящий момент уже не только служат медицинской диагностике. Возникла техническая реальность управления при помощи биотоков сложными приборами. Это достижение науки и техники несет зрение слепым, острейший слух глухим, отлично действующие руки и ноги для инвалидов…»
И дальше: «Большая заслуга автора в том, что он в своем романе сумел оценить открытие митогенетических лучей и увидеть в нем много больше, чем это сделали некоторые столпы официальной науки. Митогенетические лучи, открытые советским ученым Гурвичем, несправедливо не получили должного признания только из-за технической трудности (в те годы) экспериментирования с очень слабыми излучениями. Теперь, с новыми методами, порожденными успехами физики, проблема митогенетических лучей вновь приобретает первостепенную важность…»
Аппарат, сконструированный профессором Риданом, не только останавливает врагов молодой Советской страны. Он меняет течение жизни, открывает невероятные перспективы для друзей мира. «Основой для моей фантастики послужили действительные события в науке довоенного периода, – вспоминал Ю. А. Долгушин. – Это было интереснейшее время. Происходило становление новой материалистической науки, получившей неограниченные возможности свободного развития в условиях социализма. Жестокую борьбу со старыми устоями науки „кабинетного“, „университетского“ типа вели прогрессивные ученые; им на помощь поднимались из народа новые силы. Особенно волнующие события происходили тогда в двух, наиболее близких мне сферах знания – физике и биологии. Появилось большое количество исследований, говорящих о специфическом действии высокочастотных электромагнитных излучений на живую ткань, на развитие растений и микробов. К. К. Коровин, пользуясь ультракоротковолновым генератором, выращивал редиску величиной в яблоко. Другой экспериментатор присоединил через усилитель провод от репродуктора к слуховому нерву кошки и тогда оказалось, что ухо ее служит обычным микрофоном, а нерв – проводом, передающим токи звуковой частоты…»
Вряд ли Ю. А. Долгушин собирался критиковать государственную систему, в которой он жил, но «…наибольших успехов наука у Долгушина, – писал все замечавший Всеволод Ревич, – достигает в тех областях, которые подвергались наибольшему идеологическому уродованию – медицина, физиология, биология. Трудно сказать, сознательно или бессознательно, но у автора получилось так, что успехи ученых объясняются свободой и независимостью от всех „руководств“. И вообще в книге слова „партия“, „марксизм“, „материализм“, „идеализм“, „буржуазная идеология“ почти не встречаются…».
Прожив долгую жизнь, Ю. А. Долгушин написал в общем немного. Кроме указанного научно-фантастического романа «Генератор чудес» – научно-фантастический очерк «В 1942 году» (1936), рассказ «В гостях у маэстро» (1936), повесть «Тайна невидимки» 1949), научно-художественные книги «У истоков новой биологии», «В недрах живой природы» (обе – 1949), «Покорение металла» (1953).
В 1954 году напечатал в «Новом мире» статью под названием «Поговорим всерьез».
По тем временам писать о фантастике в серьезном толстом журнале было не принято. Тем более, что в статье Ю. А. Долгушин, вопреки мнению, утвердившемуся в советской литературе, настаивал на том, что фантастика – необходима, фантастика нужна читателям, фантастика будит воображение, что именно она, как ничто другое, дает понять, что наука – это вовсе не сумма школьных или институтских знаний. Фантастических книг, указывал Ю. А. Долгушин, выходит в СССР прискорбно мало. «А те, что есть, – писал он, – страдают недостатками в литературно-художественном отношении, либо не отвечают задачам настоящей научной фантастики. Словом, положение таково, что в нашей современной научной фантастике нет ни одного произведения, которое стало бы любимой настольной книгой молодого писателя. В печати за последние годы не появилось ни одной статьи, в которой серьезно, со знанием дела решались бы насущные вопросы этого жанра, его теории, специфики, мастерства. Кроме Всеволода Иванова, ни один из крупных писателей или критиков не выступил в защиту научной фантастики. А ведь в результате этого попустительства издательства стали буквально бояться печатать научно-фантастические произведения. Начали без конца консультироваться с критиками, специалистами, академиками. Невероятно долгим и тернистым стал путь рукописей. Некоторые авторы вообще отошли от фантастики. Новые перестали появляться».
Впрочем, лучших времен фантастике пришлось дожидаться долго.
Умер в 1989 году.
ЛАЗАРЬ ИОСИФОВИЧ ЛАГИН
Долгушина поддержал И. А. Ефремов. «Несмотря на небывалые темпы развития науки и техники за послевоенные годы, – писал он в предисловии к „Генератору чудес“, – основные идеи романа отнюдь не устарели. Более того, некоторые из них, временно забытые в сороковых годах, теперь становятся в ряд самых интересных и обещающих проблем современности. Биотоки мозга и нервов, излучения жизнедеятельности человека и животных в настоящий момент уже не только служат медицинской диагностике. Возникла техническая реальность управления при помощи биотоков сложными приборами. Это достижение науки и техники несет зрение слепым, острейший слух глухим, отлично действующие руки и ноги для инвалидов…»
И дальше: «Большая заслуга автора в том, что он в своем романе сумел оценить открытие митогенетических лучей и увидеть в нем много больше, чем это сделали некоторые столпы официальной науки. Митогенетические лучи, открытые советским ученым Гурвичем, несправедливо не получили должного признания только из-за технической трудности (в те годы) экспериментирования с очень слабыми излучениями. Теперь, с новыми методами, порожденными успехами физики, проблема митогенетических лучей вновь приобретает первостепенную важность…»
Аппарат, сконструированный профессором Риданом, не только останавливает врагов молодой Советской страны. Он меняет течение жизни, открывает невероятные перспективы для друзей мира. «Основой для моей фантастики послужили действительные события в науке довоенного периода, – вспоминал Ю. А. Долгушин. – Это было интереснейшее время. Происходило становление новой материалистической науки, получившей неограниченные возможности свободного развития в условиях социализма. Жестокую борьбу со старыми устоями науки „кабинетного“, „университетского“ типа вели прогрессивные ученые; им на помощь поднимались из народа новые силы. Особенно волнующие события происходили тогда в двух, наиболее близких мне сферах знания – физике и биологии. Появилось большое количество исследований, говорящих о специфическом действии высокочастотных электромагнитных излучений на живую ткань, на развитие растений и микробов. К. К. Коровин, пользуясь ультракоротковолновым генератором, выращивал редиску величиной в яблоко. Другой экспериментатор присоединил через усилитель провод от репродуктора к слуховому нерву кошки и тогда оказалось, что ухо ее служит обычным микрофоном, а нерв – проводом, передающим токи звуковой частоты…»
Вряд ли Ю. А. Долгушин собирался критиковать государственную систему, в которой он жил, но «…наибольших успехов наука у Долгушина, – писал все замечавший Всеволод Ревич, – достигает в тех областях, которые подвергались наибольшему идеологическому уродованию – медицина, физиология, биология. Трудно сказать, сознательно или бессознательно, но у автора получилось так, что успехи ученых объясняются свободой и независимостью от всех „руководств“. И вообще в книге слова „партия“, „марксизм“, „материализм“, „идеализм“, „буржуазная идеология“ почти не встречаются…».
Прожив долгую жизнь, Ю. А. Долгушин написал в общем немного. Кроме указанного научно-фантастического романа «Генератор чудес» – научно-фантастический очерк «В 1942 году» (1936), рассказ «В гостях у маэстро» (1936), повесть «Тайна невидимки» 1949), научно-художественные книги «У истоков новой биологии», «В недрах живой природы» (обе – 1949), «Покорение металла» (1953).
В 1954 году напечатал в «Новом мире» статью под названием «Поговорим всерьез».
По тем временам писать о фантастике в серьезном толстом журнале было не принято. Тем более, что в статье Ю. А. Долгушин, вопреки мнению, утвердившемуся в советской литературе, настаивал на том, что фантастика – необходима, фантастика нужна читателям, фантастика будит воображение, что именно она, как ничто другое, дает понять, что наука – это вовсе не сумма школьных или институтских знаний. Фантастических книг, указывал Ю. А. Долгушин, выходит в СССР прискорбно мало. «А те, что есть, – писал он, – страдают недостатками в литературно-художественном отношении, либо не отвечают задачам настоящей научной фантастики. Словом, положение таково, что в нашей современной научной фантастике нет ни одного произведения, которое стало бы любимой настольной книгой молодого писателя. В печати за последние годы не появилось ни одной статьи, в которой серьезно, со знанием дела решались бы насущные вопросы этого жанра, его теории, специфики, мастерства. Кроме Всеволода Иванова, ни один из крупных писателей или критиков не выступил в защиту научной фантастики. А ведь в результате этого попустительства издательства стали буквально бояться печатать научно-фантастические произведения. Начали без конца консультироваться с критиками, специалистами, академиками. Невероятно долгим и тернистым стал путь рукописей. Некоторые авторы вообще отошли от фантастики. Новые перестали появляться».
Впрочем, лучших времен фантастике пришлось дожидаться долго.
Умер в 1989 году.
ЛАЗАРЬ ИОСИФОВИЧ ЛАГИН
(ГИНЗБУРГ)
Родился 21.XI (4.XII) 1903 году в Витебске.
После революции, в 1920 году, вступил в ВКП(б).
Еще через год – в Комсомол. Тогда такое было возможно.
Перебрался в Минск, учился в консерватории. Из консерватории перешел в Институт народного хозяйства имени Карла Маркса (будущий «Плехановский»), окончил его в 1925 году. Учился в Институте красной профессуры (тоже чисто революционное завоевание). Защитил диссертацию, получил степень кандидата экономических наук. В литературе начинал как комсомольский поэт и фельетонист.
Псевдоним Лагин был составлен писателем из частей собственных имени и фамилии: ЛАзарь – ГИНзбург. В журнале «Крокодил» Л. И. Лагин замещал знаменитого журналиста Михаила Кольцова. В самый суровый год массовых репрессий находился в долгой северной командировке, возможно, это его и спасло. Там, в Заполярье, Лагин приступил к истории про старика Хоттабыча. Разумеется, он хорошо знал книжку англичанина Ф. Энсти (Томаса Энсти Гатри) «Медный кувшин», но ведь «Приключения Буратино» Алексея Толстого тоже самодостаточны…
Первый вариант повести о Хоттабыче появился в журнале «Пионер» (1938) – с отличными иллюстрациями уже известного в те годы художника Ротова. Бородатый старичок в короткой курточке, в шляпе-канотье запомнился многим. «Я могущественный и неустрашимый дух, и нет в мире такого волшебства, которое было бы мне не по силам. Назови мое имя первому попавшемуся ифриту, или джинну, что одно и то же, и ты увидишь, как он задрожит мелкой дрожью и слюна в его рту пересохнет от страха…»
В 1940 году «Старик Хоттабыч» вышел отдельной книгой.
В 1957 году на экранах страны появился одноименный фильм.
Что же касается переизданий, их было чрезвычайно много. «С книжных полок смотрят на меня бородатые Хоттабычи Абдурахманы, – вспоминал журналист М. Лезинский. – Множество Хоттабычей. Похожих друг на друга и не похожих: индийские и французские, испанские и норвежские, английские и полинезийские, молдавские и грузинские, армянские и таджикские, узбекские и эстонские, седобородые и чернобороды, с выпуклыми глазами и миндалевидными». Следуя постоянно меняющимся политическим реалиям, осторожный Лагин правил практически каждое издание. «Текст романа, – писал критик В. Березин к столетию Л. И. Лагина, – плавился как пластилин. Лагин дописывал и переписывал его. Удивительно, что никому не пришло в голову собрать все редакции в одном томе и снабдить культурологическим комментарием. Британские империалисты сменялись американскими, менялась маркировка на плавучей мине, которую Хоттабыч принимал за место заточения своего непутевого братца Омара, а в варианте 1955 года советский пионер вообще попадал в Индию…»
«Насколько я тебя понял, даже султаны для тебя недостаточно знатны, – возмущался старик Хоттабыч в издании 1956 года. – Кто же тогда, по-твоему, знатный человек? Назови мне хоть одно имя». – «Да взять хотя бы Чутких, или Лунина, или Кожедуба, или Пашу Ангелину», – ответил Волька. – «Кто это твой Чутких? Султан?» – «Подымай, брат, выше! Чутких – один из лучших в стране мастеров суконной промышленности!» – «А Лунин?» – «Лунин – лучший паровозный машинист!» – «А Кожедуб?» – «Один из самых-самых лучших летчиков». – «А чья жена Паша Ангелина, что ты ее считаешь знатнее шейхов и королей?» – «Она сама по себе знатная, а не по мужу. Она знаменитая трактористка!» – «Ну, знаешь ли, драгоценный Волька, я слишком стар, чтобы позволить тебе так надо мной смеяться. Ты хочешь убедить меня, что простой суконщик или погонщик паровозов знатнее царя?» – «Во-первых, Чутких не простой суконщик, а известный новатор всей текстильной промышленности, а Лунин – знаменитый машинист. А во-вторых, самый обыкновенный трудящийся у нас пользуется большим почетом, чем самый заядлый царь. Не веришь? На, прочитай в газете». – Волька протянул Хоттабычу газету, и тот удостоверился собственными глазами, что над десятком фотографий слесарей, агрономов, летчиков, колхозников, ткачей, учителей и плотников большими буквами было напечатано: «Знатные люди нашей Родины!»…»
На глазах нескольких поколений шло долгое литературное перевоспитание упрямого, отсталого джинна. И успех был достигнут. «Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правдивой повести, проходя в Москве по улице Разина, заглянет в приемную Главсевморпути, то среди многих десятков граждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит старичка в твердой соломенной шляпе канотье и вышитых золотом и серебром розовых туфлях. Это старик Хоттабыч, который, несмотря на все свои старания, никак не может устроиться радистом на какую-нибудь полярную станцию. Уже один его внешний вид – длинная седая борода по пояс, а следовательно, и бесспорно почтенный возраст – является серьезным препятствием для посылки на работу в суровых условиях Арктики. Но еще безнадежней становится его положение, когда он начинает заполнять анкету. На вопрос о своем занятии до 1917 года он правдиво пишет: „Джинн-профессионал“. На вопрос о возрасте – „3732 года и 5 месяцев“. На вопрос о семейном положении Хоттабыч простодушно отвечает: „Круглый сирота. Холост. Имею брата, по имени Омар Юсуф, который до июля прошлого года проживал на дне Северного Ледовитого океана в медном сосуде, а сейчас работает в качестве спутника Земли“, и так далее и тому подобное. Прочитав анкету, все решают, что Хоттабыч не в своем уме, хотя читатели нашей повести прекрасно знают, что старик пишет чистую правду».
В годы Отечественной войны Л. И. Лагин служил на Дунайской военной флотилии, в Одессе, Николаеве, Херсоне, участвовал в обороне Севастополя, высаживался с советскими десантниками под Новороссийском, ходил в морских конвоях. Конечно, сочинял стихи, к которым моряки подбирали музыку. « Над нашим окопом задумчивый тополь, И южного неба синеет канва, Но мы, защищая родной Севастополь, деремся, как нам говорит Москва…» В осажденной Балакалаве на стене старой генуэзской башни в июне 1942 года Л. И. Лагин со своим другом художником Леонидом Сойфертисом оставили огромную надпись: «С миру по нитке – Гитлеру веревка».
«Поражаешься, – вспоминал М. Лезинский, – как много сделал в войну майор Лазарь Лагин. Тот самый Лагин-Гинзбург, которого после появления на свет „Старика Хоттабыча“ причислили к чистым мастерам фантастического жанра. Помимо многочисленных сказок, басен и юморесок, помимо подписей к карикатурам Сойфертиса, Решетникова, Дорохова, помимо десятков очерков и зарисовок, в войну им была написана повесть „Броненосец Анюта“ (1945) и ее первая публикация под названием „Трое уходят в море“ появилась с „продолжение следует“ в номерах флотской газеты…»
В 1947 году вышел роман «Патент АВ».
Сюжет его прост, но, видимо, вечен, непреходящ.
В некоей стране доктор Попф создал препарат, стимулирующий стремительный рост любых живых организмов. Казалось бы, перед человечеством открываются необыкновенные перспективы. Но милитаристы тут же накладывают руку на замечательное открытие и начинают выращивать не полезные виды растений и животных, а крепких физически солдат со вполне младенческими мозгами.
«В 1952 году, – вспоминал Аркадий Натанович Стругацкий, – в „Комсомольской правде“ была опубликована статья-фельетон, в которой некто Гаврутто обвинил Лагина в том, что его роман „Патент АВ“ является плагиатом повести А. Беляева „Человек, нашедший свое лицо“. Не застенок, не лесоповал, конечно, но обвинение это стоило Лагину немало нервов и здоровья. (Впрочем, специальная комиссия Союза писателей под руководством Бориса Полевого доказала, что как раз А. Беляев мог заимствовать идею своего произведения из конспекта романа Л. Лагина „Эликсир сатаны“, опубликованного еще в тридцать четвертом году. Странно, право: случись это сейчас, я бы в два счета показал с книгами в руках, что эти два произведения не имеют между собой ничего общего). В 1953 году Лагина официально уведомили, что за роман „Остров Разочарования“ ему присуждена Сталинская премия, а спустя какое-то время присуждение это было отменено. Тоже – нервы и здоровье. В семьдесят первом году Госкино СССР запрещает съемки мультфильмов „Диогенбочкоремонт“ и „Наше вам прочтение!“ по сценариям Лагина, сочтя их порочными и клевещущими на советский строй…»
Роман Лагина «Остров разочарования» (1951) начинается издалека.
«Достоверно известно, что в первый вторник января тысяча шестьсот девятнадцатого года из Плимута вышла на поиски царства Эльдорадо и золотого города Маноа экспедиция, состоявшая из трех кораблей и двух ботов. Возглавлял ее некий Джошуа Пентикост, врач и магистр наук, сухонький, чрезвычайно жилистый человек, железного здоровья и несокрушимого упрямства. Без малого восемнадцать лет обивал он пороги министерских канцелярий и влиятельных особ, покуда в возрасте за сорок не получил, наконец, долгожданного разрешения и средства. В выданном по сему случаю специальном королевском рескрипте эсквайру Джошуа Пентикосту разрешалось „в ущерб и поношение испанскому королю открывать и подчинять британской короне языческие страны, еще не включенные во владения какого-либо христианского монарха, защищать эти страны и изгонять каждого, кто попытается поселиться ближе чем в двухстах лигах от места, избранного для основания колонии“.
Первые пятнадцать дней похода прошли благополучно.
На шестнадцатые сутки поднялась сильная буря, корабли Пентикоста потеряли друг друга и больше никогда уже не встретились. Оба бота и один корабль перевернулись и пошли ко дну. «Царица Савская» с перебитыми снастями и полузатопленным трюмом кое-как добралась до португальских берегов, чтобы все же пойти ко дну в каких-нибудь двенадцати кабельтовых от суши. Что же касается флагманского корабля, носившего название «Апостол», то он после еще трех недель пути, полного неслыханных треволнений и тягот, отдал якоря в тихой пристани испанского острова святой Изабеллы, затерявшегося в знойных просторах Атлантики. Пентикост предусмотрительно скрыл истинные цели своей экспедиции. Он заявил, что направляется в одно из американских владений Англии, и был чрезвычайно радушно принят губернатором острова и всей тамошней испанской колонией, изнывавшей от жары и скуки. Ему было дано много полезных сведений и советов, которые отважный путешественник принял с изъявлениями самой сердечной благодарности. Более месяца потребовалось на ремонт корабля, изрядно потрепанного жестокими бурями. Наконец, пополнив свои запасы провианта и питьевой воды, «Апостол» собрался в дальнейший путь. По этому случаю гостеприимный губернатор дал прощальный ужин, затянувшийся далеко за полночь. Когда пир пришел к концу, Джошуа Пентикост и его спутники, которым предстоящий поход не позволял излишествовать в потреблении вина, благоговейно преклонили колена и вознесли горячие молитвы к небу, густо усеянному ослепительными южными звездами. Помолившись, они с просветленными лицами вскочили на ноги, зарезали губернатора и его идальго, валявшихся мертвецки пьяными на своих роскошных ложах, вырезали их семьи и челядь, сожгли дотла город Сан-Хуан и подняли над его дымящимися развалинами гордый флпг своей родины…»
Известно, что вождь всех народов весьма интересовался географией и историей, но вряд ли «Остров Разочарования» привлек его внимание приключенческой стороной. Нет, скорее другим. «Вечером третьего июня тысяча девятьсот сорок четвертого года, – продолжал Л. Лагин, – британский конвой, шедший из Персидского залива в составе девятнадцати транспортов и пятнадцати эскортных кораблей, подвергся в Атлантическом океане нападению нескольких немецких подводных лодок. Атака была отбита ценою потери одного транспорта, носившего название „Айрон Буль“. Две торпеды очень точно врезались в его машинное отделение, он переломился пополам, как сухая щепка, и обе половинки ушли ко дну раньше, чем экипаж успел предпринять что-нибудь для своего спасения…» Впрочем, в живых остались советский морской капитан Константин Егорычев, английский кочегар Сэмюэль Смит, англичанин Роберт Д. Фаммери и американцы Эрнест Цератод и Джон Бойнтон Мообс. Их выкинуло на никому неизвестный остров, на котором доживали потомки белых и черных, попавших сюда еще с потерявшегося в океанских просторах корабля Джошуа Пентикоста. Там же, на острове, оказалось несколько фашистов.
«Старинная головоломка: ехал мужик, а с ним волк, коза и капуста. Надо им через реку переправляться, а с собою в лодку можно взять только или волка, или козу, или капусту. Как же мужику умудриться, чтобы не оставлять наедине ни волка с козой, ни козу с капустой?
А вот другая, самая современная задача: в силу стечения военных обстоятельств на одном острове оказались два англичанина, два американца, советский моряк и три эсэсовца, из которых один – матерый гитлеровец – ранен, но легко, другой, хоть и прикидывается образцовым военнопленным, безусловно укусит при первой представившейся возможности, третий, кстати сказать, недурно вооруженный, где-то пропадает и с минуты на минуту может нагрянуть. Советскому моряку надлежит в обстановке неприязни со стороны трех из его четырех спутников (ладно, не неприязни, а досадного непонимания) накормить все перечисленную выше ораву и себя в том числе, тщательно обыскать пещеру, разведать обстановку на острове, принять меры для поимки оставшегося на воле эсэсовца и закончить допрос пленных с таким расчетом, чтобы:
а) ни в коем случае не оставлять майора эсэсовца с глазу на глаз с его фельдфебелем без присмотра упомянутого советского моряка или англичанина-кочегара, дабы не дать им договориться;
б) ни в коем случае не оставлять этих эсэсовцев с американцами без собственного присмотра, дабы не дать им столковаться в ущерб общему делу союзников, и
в) даже в его, упомянутого советского моряка, присутствии ни в коем случае не допускать посторонних разговоров его союзников с пленными.
Первую головоломку – с козой, волком и капустой – можно было решать и не решать. Вторую решить было необходимо в самом срочном порядке…»
Это понятно. Ведь «…если немецкое командование считает необходимым специально высадить группу эсэсовцев, то есть особо проверенных и доверенных гитлеровцев, на остров, не обозначенный ни на одной карте мира… И если во главе такой группы из нескольких человек поставлен старший офицер – майор, и не безродный служака, а сын крупного и влиятельного промышленника, то задание, порученное такой группе, заслуживает самого пристального внимания…»
Капитан Егорычев не ошибся.
Фашисты прибыли на остров для испытания особо секретного оружия фашистов.
Оружие это – атомная бомба. Только усилиями советского морского капитана эсэсовцы были разоружены, а бомба уничтожена.
«Каргас совсем было собрался спуститься в шлюпку, чтобы проследовать на берег, когда с вершины горы, с которой только что исчезли две фигурки в черном, внезапно взметнулось с чудовищным, не поддающимся описанию грохотом потрясающее, ослепительно белое пламя. Гигантский, неправильной формы огненный шар клубился, разрастался вверх и по горизонтали, стал похож то на гриб, то на гигантскую солдатскую каску. Эта каска стремительно вытянулась в сверкающий столб высотой в несколько километров, который затем посерел и растаял уже где-то под самой стратосферой. И только тогда оказалось возможным наглядно представить яркость этого удивительного явления: ясный тропический полденьсразу после того, как исчезло удивительное пламя, производил впечатление сумерек! Это пламя было намного ярче солнца!
Затем, всего несколькими секундами погодя, над местом появления этого пламени возникло облако, которое подтвердило подозрения Каргаса. (Это был, надо вам доложить, весьма бывалый человек, он ездил когда-то в составе какой-то делегации в гости в фашистскую Италию, видывал вулканы, потухшие и действующие, и гора на острове Разочарования, лишь только он ее увидел, чем-то напомнила ему потухший вулкан).
Облако над вулканом быстро темнело. Вот оно стало пепельно-серым, свинцовым, черным. Раздался оглушительный раскат, за ним несколько более слабых, вверх выстрелил черный столб дыма. Широкая, тучеподобная крона этого зловещего столба грозно повисла где-то в субстратосфере. Потом раздался еще один раскат. И над самым кратером вулкана показалось новое темное, почти черное облако. Вероятно, оно было слишком тяжело, чтобы подняться в воздух. Сильный южный ветер не мог сдвинуть его с места. Оно несколько секунд колыхалось на вершине горы, как гигантская масса студня, потом со скоростью урагана покатилась вниз по ущелью, служившему долиной реки. Его края выдавались над ущельем. Оно имело округлую, шаровую форму с вздувающейся мягкой поверхностью. Теперь оно уже было черное, как смола. Внутри него непрерывно сверкали молнии. Небо покрылось густой пеленой. Некоторое время сквозь нее еще просвечивал темновишневый, еле различимый круг солнца, потом и его не стало видно. Наступил полный, ни с чем не сравнимый мрак. Только в страшной туче, уже выскочившей в саму бухту, сверкали молнии да над кратером вулкана пробивались языки багрового пламени, похожие формой своей на солнечные протуберанцы…»
В романе Л. Лагина «Атавия Проксима» (1956) войну против Советского Союза пытались спровоцировать атавские милитаристы. Но один из дежурных офицеров перепутал рубильники и ядерные заряды, заложенные по периметру этой агрессивной страны, взорвались одновременно. «Вечером двадцать первого февраля, в тот самый миг, когда машина, которой правил профессор Гросс, вдруг подпрыгнула и помчалась над автострадой, а из разрушенного тем же загадочным сотрясением почвы подсобного здания 72EOX Особой бактериологической станции в городок Киним выбежала первая крыса и вылетел первый майский жук, повстречавшиеся чете Гроссов на их пути в Мадуа, атавский материк взлетел на воздух и на расстоянии пятидесяти девяти тысяч девятьсот одного километра от Земли превратился в ее второго спутника. В то же время пустынный и ненаселенный полуостров Камарод, отломившийся от континентального атавийского щита, образовал в ста одиннадцати тысячах семи километрах от Земли третий по величине спутник. Через две недели он был назван земными астрономами Атавия Бета в отличие от остальной и основной массы материка, которая, как ближайшая к Земле, получила название Атавия Проксима…»
«Автор считает своим долгом предупредить, – писал в предисловии Л. Лагин, – что многое в событиях, послуживших основой для настоящего повествования, ему самому кажется необъяснимым с точки зрения естественных наук. Во всяком случае, на их современном уровне развития. Речь идет в первую очередь об астрономии, атомистике, метеорологии, баллистике, геологии и небесной механике. Получив гуманитарное, в основном экономическое, образование, автор знает перечисленные выше точные науки в объеме, лишь немногим превышающим содержание общедоступных популярных книг. Поэтому он и не рисковал пускаться в исследование удивительных причин, которые привели к появлению нового небесного тела, давшего название нашему роману…»
О герое другого романа Л. Лагина – «Майор Велл Эндъю» (1962) – Всеволод Ревич писал: «Этот майор – это, так сказать, Предатель с большой буквы. Потомственный английский аристократ из „твердолобых“, первую гнусность он совершает, спасая свою шкуру, но очень быстро становится предателем с убеждениями, то есть еще более гнусным. Кажется, даже сами марсиане – (речь идет о новом нашествии марсиан, –
После революции, в 1920 году, вступил в ВКП(б).
Еще через год – в Комсомол. Тогда такое было возможно.
Перебрался в Минск, учился в консерватории. Из консерватории перешел в Институт народного хозяйства имени Карла Маркса (будущий «Плехановский»), окончил его в 1925 году. Учился в Институте красной профессуры (тоже чисто революционное завоевание). Защитил диссертацию, получил степень кандидата экономических наук. В литературе начинал как комсомольский поэт и фельетонист.
Псевдоним Лагин был составлен писателем из частей собственных имени и фамилии: ЛАзарь – ГИНзбург. В журнале «Крокодил» Л. И. Лагин замещал знаменитого журналиста Михаила Кольцова. В самый суровый год массовых репрессий находился в долгой северной командировке, возможно, это его и спасло. Там, в Заполярье, Лагин приступил к истории про старика Хоттабыча. Разумеется, он хорошо знал книжку англичанина Ф. Энсти (Томаса Энсти Гатри) «Медный кувшин», но ведь «Приключения Буратино» Алексея Толстого тоже самодостаточны…
Первый вариант повести о Хоттабыче появился в журнале «Пионер» (1938) – с отличными иллюстрациями уже известного в те годы художника Ротова. Бородатый старичок в короткой курточке, в шляпе-канотье запомнился многим. «Я могущественный и неустрашимый дух, и нет в мире такого волшебства, которое было бы мне не по силам. Назови мое имя первому попавшемуся ифриту, или джинну, что одно и то же, и ты увидишь, как он задрожит мелкой дрожью и слюна в его рту пересохнет от страха…»
В 1940 году «Старик Хоттабыч» вышел отдельной книгой.
В 1957 году на экранах страны появился одноименный фильм.
Что же касается переизданий, их было чрезвычайно много. «С книжных полок смотрят на меня бородатые Хоттабычи Абдурахманы, – вспоминал журналист М. Лезинский. – Множество Хоттабычей. Похожих друг на друга и не похожих: индийские и французские, испанские и норвежские, английские и полинезийские, молдавские и грузинские, армянские и таджикские, узбекские и эстонские, седобородые и чернобороды, с выпуклыми глазами и миндалевидными». Следуя постоянно меняющимся политическим реалиям, осторожный Лагин правил практически каждое издание. «Текст романа, – писал критик В. Березин к столетию Л. И. Лагина, – плавился как пластилин. Лагин дописывал и переписывал его. Удивительно, что никому не пришло в голову собрать все редакции в одном томе и снабдить культурологическим комментарием. Британские империалисты сменялись американскими, менялась маркировка на плавучей мине, которую Хоттабыч принимал за место заточения своего непутевого братца Омара, а в варианте 1955 года советский пионер вообще попадал в Индию…»
«Насколько я тебя понял, даже султаны для тебя недостаточно знатны, – возмущался старик Хоттабыч в издании 1956 года. – Кто же тогда, по-твоему, знатный человек? Назови мне хоть одно имя». – «Да взять хотя бы Чутких, или Лунина, или Кожедуба, или Пашу Ангелину», – ответил Волька. – «Кто это твой Чутких? Султан?» – «Подымай, брат, выше! Чутких – один из лучших в стране мастеров суконной промышленности!» – «А Лунин?» – «Лунин – лучший паровозный машинист!» – «А Кожедуб?» – «Один из самых-самых лучших летчиков». – «А чья жена Паша Ангелина, что ты ее считаешь знатнее шейхов и королей?» – «Она сама по себе знатная, а не по мужу. Она знаменитая трактористка!» – «Ну, знаешь ли, драгоценный Волька, я слишком стар, чтобы позволить тебе так надо мной смеяться. Ты хочешь убедить меня, что простой суконщик или погонщик паровозов знатнее царя?» – «Во-первых, Чутких не простой суконщик, а известный новатор всей текстильной промышленности, а Лунин – знаменитый машинист. А во-вторых, самый обыкновенный трудящийся у нас пользуется большим почетом, чем самый заядлый царь. Не веришь? На, прочитай в газете». – Волька протянул Хоттабычу газету, и тот удостоверился собственными глазами, что над десятком фотографий слесарей, агрономов, летчиков, колхозников, ткачей, учителей и плотников большими буквами было напечатано: «Знатные люди нашей Родины!»…»
На глазах нескольких поколений шло долгое литературное перевоспитание упрямого, отсталого джинна. И успех был достигнут. «Если кто-нибудь из читателей этой глубоко правдивой повести, проходя в Москве по улице Разина, заглянет в приемную Главсевморпути, то среди многих десятков граждан, мечтающих о работе в Арктике, он увидит старичка в твердой соломенной шляпе канотье и вышитых золотом и серебром розовых туфлях. Это старик Хоттабыч, который, несмотря на все свои старания, никак не может устроиться радистом на какую-нибудь полярную станцию. Уже один его внешний вид – длинная седая борода по пояс, а следовательно, и бесспорно почтенный возраст – является серьезным препятствием для посылки на работу в суровых условиях Арктики. Но еще безнадежней становится его положение, когда он начинает заполнять анкету. На вопрос о своем занятии до 1917 года он правдиво пишет: „Джинн-профессионал“. На вопрос о возрасте – „3732 года и 5 месяцев“. На вопрос о семейном положении Хоттабыч простодушно отвечает: „Круглый сирота. Холост. Имею брата, по имени Омар Юсуф, который до июля прошлого года проживал на дне Северного Ледовитого океана в медном сосуде, а сейчас работает в качестве спутника Земли“, и так далее и тому подобное. Прочитав анкету, все решают, что Хоттабыч не в своем уме, хотя читатели нашей повести прекрасно знают, что старик пишет чистую правду».
В годы Отечественной войны Л. И. Лагин служил на Дунайской военной флотилии, в Одессе, Николаеве, Херсоне, участвовал в обороне Севастополя, высаживался с советскими десантниками под Новороссийском, ходил в морских конвоях. Конечно, сочинял стихи, к которым моряки подбирали музыку. « Над нашим окопом задумчивый тополь, И южного неба синеет канва, Но мы, защищая родной Севастополь, деремся, как нам говорит Москва…» В осажденной Балакалаве на стене старой генуэзской башни в июне 1942 года Л. И. Лагин со своим другом художником Леонидом Сойфертисом оставили огромную надпись: «С миру по нитке – Гитлеру веревка».
«Поражаешься, – вспоминал М. Лезинский, – как много сделал в войну майор Лазарь Лагин. Тот самый Лагин-Гинзбург, которого после появления на свет „Старика Хоттабыча“ причислили к чистым мастерам фантастического жанра. Помимо многочисленных сказок, басен и юморесок, помимо подписей к карикатурам Сойфертиса, Решетникова, Дорохова, помимо десятков очерков и зарисовок, в войну им была написана повесть „Броненосец Анюта“ (1945) и ее первая публикация под названием „Трое уходят в море“ появилась с „продолжение следует“ в номерах флотской газеты…»
В 1947 году вышел роман «Патент АВ».
Сюжет его прост, но, видимо, вечен, непреходящ.
В некоей стране доктор Попф создал препарат, стимулирующий стремительный рост любых живых организмов. Казалось бы, перед человечеством открываются необыкновенные перспективы. Но милитаристы тут же накладывают руку на замечательное открытие и начинают выращивать не полезные виды растений и животных, а крепких физически солдат со вполне младенческими мозгами.
«В 1952 году, – вспоминал Аркадий Натанович Стругацкий, – в „Комсомольской правде“ была опубликована статья-фельетон, в которой некто Гаврутто обвинил Лагина в том, что его роман „Патент АВ“ является плагиатом повести А. Беляева „Человек, нашедший свое лицо“. Не застенок, не лесоповал, конечно, но обвинение это стоило Лагину немало нервов и здоровья. (Впрочем, специальная комиссия Союза писателей под руководством Бориса Полевого доказала, что как раз А. Беляев мог заимствовать идею своего произведения из конспекта романа Л. Лагина „Эликсир сатаны“, опубликованного еще в тридцать четвертом году. Странно, право: случись это сейчас, я бы в два счета показал с книгами в руках, что эти два произведения не имеют между собой ничего общего). В 1953 году Лагина официально уведомили, что за роман „Остров Разочарования“ ему присуждена Сталинская премия, а спустя какое-то время присуждение это было отменено. Тоже – нервы и здоровье. В семьдесят первом году Госкино СССР запрещает съемки мультфильмов „Диогенбочкоремонт“ и „Наше вам прочтение!“ по сценариям Лагина, сочтя их порочными и клевещущими на советский строй…»
Роман Лагина «Остров разочарования» (1951) начинается издалека.
«Достоверно известно, что в первый вторник января тысяча шестьсот девятнадцатого года из Плимута вышла на поиски царства Эльдорадо и золотого города Маноа экспедиция, состоявшая из трех кораблей и двух ботов. Возглавлял ее некий Джошуа Пентикост, врач и магистр наук, сухонький, чрезвычайно жилистый человек, железного здоровья и несокрушимого упрямства. Без малого восемнадцать лет обивал он пороги министерских канцелярий и влиятельных особ, покуда в возрасте за сорок не получил, наконец, долгожданного разрешения и средства. В выданном по сему случаю специальном королевском рескрипте эсквайру Джошуа Пентикосту разрешалось „в ущерб и поношение испанскому королю открывать и подчинять британской короне языческие страны, еще не включенные во владения какого-либо христианского монарха, защищать эти страны и изгонять каждого, кто попытается поселиться ближе чем в двухстах лигах от места, избранного для основания колонии“.
Первые пятнадцать дней похода прошли благополучно.
На шестнадцатые сутки поднялась сильная буря, корабли Пентикоста потеряли друг друга и больше никогда уже не встретились. Оба бота и один корабль перевернулись и пошли ко дну. «Царица Савская» с перебитыми снастями и полузатопленным трюмом кое-как добралась до португальских берегов, чтобы все же пойти ко дну в каких-нибудь двенадцати кабельтовых от суши. Что же касается флагманского корабля, носившего название «Апостол», то он после еще трех недель пути, полного неслыханных треволнений и тягот, отдал якоря в тихой пристани испанского острова святой Изабеллы, затерявшегося в знойных просторах Атлантики. Пентикост предусмотрительно скрыл истинные цели своей экспедиции. Он заявил, что направляется в одно из американских владений Англии, и был чрезвычайно радушно принят губернатором острова и всей тамошней испанской колонией, изнывавшей от жары и скуки. Ему было дано много полезных сведений и советов, которые отважный путешественник принял с изъявлениями самой сердечной благодарности. Более месяца потребовалось на ремонт корабля, изрядно потрепанного жестокими бурями. Наконец, пополнив свои запасы провианта и питьевой воды, «Апостол» собрался в дальнейший путь. По этому случаю гостеприимный губернатор дал прощальный ужин, затянувшийся далеко за полночь. Когда пир пришел к концу, Джошуа Пентикост и его спутники, которым предстоящий поход не позволял излишествовать в потреблении вина, благоговейно преклонили колена и вознесли горячие молитвы к небу, густо усеянному ослепительными южными звездами. Помолившись, они с просветленными лицами вскочили на ноги, зарезали губернатора и его идальго, валявшихся мертвецки пьяными на своих роскошных ложах, вырезали их семьи и челядь, сожгли дотла город Сан-Хуан и подняли над его дымящимися развалинами гордый флпг своей родины…»
Известно, что вождь всех народов весьма интересовался географией и историей, но вряд ли «Остров Разочарования» привлек его внимание приключенческой стороной. Нет, скорее другим. «Вечером третьего июня тысяча девятьсот сорок четвертого года, – продолжал Л. Лагин, – британский конвой, шедший из Персидского залива в составе девятнадцати транспортов и пятнадцати эскортных кораблей, подвергся в Атлантическом океане нападению нескольких немецких подводных лодок. Атака была отбита ценою потери одного транспорта, носившего название „Айрон Буль“. Две торпеды очень точно врезались в его машинное отделение, он переломился пополам, как сухая щепка, и обе половинки ушли ко дну раньше, чем экипаж успел предпринять что-нибудь для своего спасения…» Впрочем, в живых остались советский морской капитан Константин Егорычев, английский кочегар Сэмюэль Смит, англичанин Роберт Д. Фаммери и американцы Эрнест Цератод и Джон Бойнтон Мообс. Их выкинуло на никому неизвестный остров, на котором доживали потомки белых и черных, попавших сюда еще с потерявшегося в океанских просторах корабля Джошуа Пентикоста. Там же, на острове, оказалось несколько фашистов.
«Старинная головоломка: ехал мужик, а с ним волк, коза и капуста. Надо им через реку переправляться, а с собою в лодку можно взять только или волка, или козу, или капусту. Как же мужику умудриться, чтобы не оставлять наедине ни волка с козой, ни козу с капустой?
А вот другая, самая современная задача: в силу стечения военных обстоятельств на одном острове оказались два англичанина, два американца, советский моряк и три эсэсовца, из которых один – матерый гитлеровец – ранен, но легко, другой, хоть и прикидывается образцовым военнопленным, безусловно укусит при первой представившейся возможности, третий, кстати сказать, недурно вооруженный, где-то пропадает и с минуты на минуту может нагрянуть. Советскому моряку надлежит в обстановке неприязни со стороны трех из его четырех спутников (ладно, не неприязни, а досадного непонимания) накормить все перечисленную выше ораву и себя в том числе, тщательно обыскать пещеру, разведать обстановку на острове, принять меры для поимки оставшегося на воле эсэсовца и закончить допрос пленных с таким расчетом, чтобы:
а) ни в коем случае не оставлять майора эсэсовца с глазу на глаз с его фельдфебелем без присмотра упомянутого советского моряка или англичанина-кочегара, дабы не дать им договориться;
б) ни в коем случае не оставлять этих эсэсовцев с американцами без собственного присмотра, дабы не дать им столковаться в ущерб общему делу союзников, и
в) даже в его, упомянутого советского моряка, присутствии ни в коем случае не допускать посторонних разговоров его союзников с пленными.
Первую головоломку – с козой, волком и капустой – можно было решать и не решать. Вторую решить было необходимо в самом срочном порядке…»
Это понятно. Ведь «…если немецкое командование считает необходимым специально высадить группу эсэсовцев, то есть особо проверенных и доверенных гитлеровцев, на остров, не обозначенный ни на одной карте мира… И если во главе такой группы из нескольких человек поставлен старший офицер – майор, и не безродный служака, а сын крупного и влиятельного промышленника, то задание, порученное такой группе, заслуживает самого пристального внимания…»
Капитан Егорычев не ошибся.
Фашисты прибыли на остров для испытания особо секретного оружия фашистов.
Оружие это – атомная бомба. Только усилиями советского морского капитана эсэсовцы были разоружены, а бомба уничтожена.
«Каргас совсем было собрался спуститься в шлюпку, чтобы проследовать на берег, когда с вершины горы, с которой только что исчезли две фигурки в черном, внезапно взметнулось с чудовищным, не поддающимся описанию грохотом потрясающее, ослепительно белое пламя. Гигантский, неправильной формы огненный шар клубился, разрастался вверх и по горизонтали, стал похож то на гриб, то на гигантскую солдатскую каску. Эта каска стремительно вытянулась в сверкающий столб высотой в несколько километров, который затем посерел и растаял уже где-то под самой стратосферой. И только тогда оказалось возможным наглядно представить яркость этого удивительного явления: ясный тропический полденьсразу после того, как исчезло удивительное пламя, производил впечатление сумерек! Это пламя было намного ярче солнца!
Затем, всего несколькими секундами погодя, над местом появления этого пламени возникло облако, которое подтвердило подозрения Каргаса. (Это был, надо вам доложить, весьма бывалый человек, он ездил когда-то в составе какой-то делегации в гости в фашистскую Италию, видывал вулканы, потухшие и действующие, и гора на острове Разочарования, лишь только он ее увидел, чем-то напомнила ему потухший вулкан).
Облако над вулканом быстро темнело. Вот оно стало пепельно-серым, свинцовым, черным. Раздался оглушительный раскат, за ним несколько более слабых, вверх выстрелил черный столб дыма. Широкая, тучеподобная крона этого зловещего столба грозно повисла где-то в субстратосфере. Потом раздался еще один раскат. И над самым кратером вулкана показалось новое темное, почти черное облако. Вероятно, оно было слишком тяжело, чтобы подняться в воздух. Сильный южный ветер не мог сдвинуть его с места. Оно несколько секунд колыхалось на вершине горы, как гигантская масса студня, потом со скоростью урагана покатилась вниз по ущелью, служившему долиной реки. Его края выдавались над ущельем. Оно имело округлую, шаровую форму с вздувающейся мягкой поверхностью. Теперь оно уже было черное, как смола. Внутри него непрерывно сверкали молнии. Небо покрылось густой пеленой. Некоторое время сквозь нее еще просвечивал темновишневый, еле различимый круг солнца, потом и его не стало видно. Наступил полный, ни с чем не сравнимый мрак. Только в страшной туче, уже выскочившей в саму бухту, сверкали молнии да над кратером вулкана пробивались языки багрового пламени, похожие формой своей на солнечные протуберанцы…»
В романе Л. Лагина «Атавия Проксима» (1956) войну против Советского Союза пытались спровоцировать атавские милитаристы. Но один из дежурных офицеров перепутал рубильники и ядерные заряды, заложенные по периметру этой агрессивной страны, взорвались одновременно. «Вечером двадцать первого февраля, в тот самый миг, когда машина, которой правил профессор Гросс, вдруг подпрыгнула и помчалась над автострадой, а из разрушенного тем же загадочным сотрясением почвы подсобного здания 72EOX Особой бактериологической станции в городок Киним выбежала первая крыса и вылетел первый майский жук, повстречавшиеся чете Гроссов на их пути в Мадуа, атавский материк взлетел на воздух и на расстоянии пятидесяти девяти тысяч девятьсот одного километра от Земли превратился в ее второго спутника. В то же время пустынный и ненаселенный полуостров Камарод, отломившийся от континентального атавийского щита, образовал в ста одиннадцати тысячах семи километрах от Земли третий по величине спутник. Через две недели он был назван земными астрономами Атавия Бета в отличие от остальной и основной массы материка, которая, как ближайшая к Земле, получила название Атавия Проксима…»
«Автор считает своим долгом предупредить, – писал в предисловии Л. Лагин, – что многое в событиях, послуживших основой для настоящего повествования, ему самому кажется необъяснимым с точки зрения естественных наук. Во всяком случае, на их современном уровне развития. Речь идет в первую очередь об астрономии, атомистике, метеорологии, баллистике, геологии и небесной механике. Получив гуманитарное, в основном экономическое, образование, автор знает перечисленные выше точные науки в объеме, лишь немногим превышающим содержание общедоступных популярных книг. Поэтому он и не рисковал пускаться в исследование удивительных причин, которые привели к появлению нового небесного тела, давшего название нашему роману…»
О герое другого романа Л. Лагина – «Майор Велл Эндъю» (1962) – Всеволод Ревич писал: «Этот майор – это, так сказать, Предатель с большой буквы. Потомственный английский аристократ из „твердолобых“, первую гнусность он совершает, спасая свою шкуру, но очень быстро становится предателем с убеждениями, то есть еще более гнусным. Кажется, даже сами марсиане – (речь идет о новом нашествии марсиан, –