Райс Луанн. На десятом небе

   Хиллер Кроуфорд был такого же возраста, как и отец Сары, но выглядел старше. На его обветренной коже было заметно множество морщин, артрит согнул его почти пополам. Жизнь на острове была нелегкой, но Джордж Талбот всегда говорил, что гусиная ферма – это каникулы в тропиках по сравнению с ловлей омаров. Глядя на старого Хиллера, понимаешь, что он прав.
   – Привет, Сара! – сказал Хиллер.
   На нем были высокие резиновые сапоги, точно такие, как надевал ее отец, когда собирался зарезать гуся. Куртка была в пятнах, а штаны цвета хаки сморщились на коленях. Сара улыбнулась, вспомнив его жену Софию. Она была красивой и элегантной и никогда не позволила бы Хиллеру выйти из дома таким помятым. Она крахмалила и гладила его вещи, отсылала его шерстяную одежду в химчистку на континент. Но она умерла прошлым летом.
   – Привет, Хиллер, – улыбнулась Сара, проходя мимо большого деревянного чана для омаров, чтобы поцеловать старика.
   Он крепко сжал ее в объятиях и долго не отпускал. От него немного пахло виски. Отцу повезло, что с ним живет Бэсс, подумала Сара. Этим бедным старикам одиноко на острове.
   – Мы потеряли Софию, Сара, – тихо сказал он ей.
   – Я знаю, Хиллер. Мне жаль.
   – Да, она была леди, как и твоя мать.
   – И любила тебя! Я помню, она всегда стояла на ступеньках крыльца, ожидая, когда твоя лодка причалит к берегу. Ты скучаешь по ней?
   – Еще как, – вздохнул Хиллер, вытирая глаза. – А ты, тот пилот, который вытащил Майка из пруда? – спросил он, пристально рассматривая Уилла.
   – Новости разлетаются быстро, – рассмеялась Сара. – Хиллер, это Уилл Берк. Уилл, это наш старый друг Хиллер Кроуфорд.
   Мужчины пожали руки, и Хиллер начал жаловаться: он рассказал о своей старой лодке, о своей язве, о сломанной спутниковой тарелке, о крушении планов по переезду во Флориду.
   – Это была скорее идея Софии, чем моя, – рассказывал он, подходя в чану с омарами. – Мы несколько раз провели отпуск в Нэпле, и ей там понравилось. Мы подумали, что, может быть, продадим бизнес и переедем туда к зиме. А здесь оставим дом для летнего отдыха.
   – Но ты все еще можешь это сделать.
   – Нет, – ответил Хиллер. – Без Софии это неинтересно.
   – Может быть, ей хотелось бы, чтобы ты переехал, – сказала Сара, наблюдая, как медленно он передвигается от шумного чана к висящей чашке весов.
   Он взвесил каждого омара, написал цену на бумажном пакете и положил омаров в деревянный ящик.
   – Может быть, и так, но я не хочу уезжать без нее, Сколько омаров вам нужно?
   – Шесть.
   – Пять, – сказал Уилл. – Сьюзан не будет есть.
   – Майк съест два.
   – Бэсс сказала, двухфунтовые, правильно? Хотите, я брошу вам несколько моллюсков? Они вкусные и толстые, я ел вчера на обед.
   – Конечно. Спасибо.
   – Не за что…
   Хиллер вручил Уиллу ящик, в котором скреблись омары. Сара забыла о предостережении отца, но подозревала, что он напрасно волновался. Казалось, Хиллера уже вообще ничего не интересовало.
   – Ты в порядке? – спросила Сара, беря Хиллера за холодные руки.
   – Старею, Сара.
   – Береги себя. – Он равнодушно кивнул.
   Уилл шагнул вперед, чтобы пожать ему руку:
   – Ваша жена была настоящей леди, и вы были счастливы вместе.
   – Был… – сказал Хиллер, и в его глазах появились огоньки.
   Сев за руль, Уилл не хотел ехать сразу домой. Не обсуждая это с Сарой, он повернул на восток, вместо того чтобы ехать в южном направлении к верхней части Харбор-роуд. Он хотел увидеть весь остров, перед тем как уедет, чтобы знать дорогу в следующий раз, когда они вернутся. Проехав через город, они миновали универсальный магазин, почту и два свободно стоящих бензонасоса.
   – А вот дом Хиллера и Софии, – сказала Сара, указывая на роскошный белый дом в колониальном стиле.
   Он был расположен близко к дороге, двор был окружен изгородью из самшита. Несмотря на то, что на улице были еще три дома, этот явно был городского стиля и чем-то вроде достопримечательности. Американский флаг развевался на высокой белой мачте на его фасаде. Но мертвые цветки герани и сухой плющ стояли в наружных ящиках для растений, не закрытых с самого лета. Одна из ставен висела на сломанной петле. Остатки выброшенного мусора лежали перед подъездом к дому.
   – Только посмотри на этот прекрасный дом, – сказала Сара. – В детстве мне всегда хотелось жить в нем больше, чем где-либо еще.
   – Но у вас замечательная ферма.
   – Этот дом такой элегантный и изысканный. В центре города, с клумбами. Мне нравилось приходить в гости к Софии с мамой. Но смотри… без Софии он разваливается. Кажется, она делала здесь все.
   – Это не дом, – сказал Уилл.
   – Что ты имеешь ввиду?
   – Это Хиллер. Без Софии он разваливается.
   – Ты прав.
   – Кажется он из тех, кто не хочет жить, когда уходит жена.
   – Хорошо, если бы он уехал во Флориду… – задумалась она, глядя в окно.
   Центр городка неожиданно кончился. Главная улица уступила место узкой дороге, на которой едва могли уместить два автомобиля. На протяжении нескольких миль ее окружали сосновые деревья, затем снова появилось море. Они миновали две маленькие бухты, узкий залив, изящный мост в виде арки.
   – Художники из Нью-Йорка и Бостона часто рисуют этот мост, – сказала Сара. – Есть известное полотно с его изображением в музее «Метрополитен».
   – «Ловля голубых крабов»? – спросил Уилл.
   – Да.
   – Мне нравится ловить крабов. Я знаю место под железнодорожным мостом в Южном Лиме. А здесь они большие?
   – Огромные, – улыбнулась она. – Мы используем бекон и мелкую рыбешку для приманки.
   – А я использую кости цыпленка, – сказал Уилл. – Моим рекордом был двадцать один краб за день.
   – Голубые крабы в Коннектикуте? – не поверила Сара.
   – Да еще какие! Довольно приличного размера. Моя мать готовила их на пару на обед, и это всегда было самое вкусное угощение.
   – Так же делала моя мама.
   – Покажи мне что-нибудь еще, – попросил ее Уилл. – Я видел школу, в которой ты училась, пристань, залив, где ловят крабов. Я хочу знать все главные места.
   – Давай навестим могилу моей мамы. – И Сара указала вдаль на восток.
   Они миновали северные скалы, высокие гранитные пики, на которых гнездились орлы. Пока Уилл вел машину, Сара вертела головой во все стороны, высматривая лысых орлов. Гнездо было видно: крыша из палочек и заросли ежевики на высоком уступе, – но птицы, скорее всего, улетели на охоту. Вскоре они повернули на узкую дорогу, недавно вспаханную, но покрытую остатками снега, выпавшего прошлой ночью. Дорога извивалась через поле, затем через дубовую рощу, где ветви смыкались над головой.
   Наконец, они выехали на берег Атлантического океана. Каменная часовня одиноко стояла, окруженная снежными полями. Рядом с церковью, огороженной кованым забором, находилось маленькое кладбище. Припарковав джип, Уилл подошел к Саре и взял ее за руку. Она задумчиво смотрела на воду, как будто пришла сюда с определенной целью…
   Часовня была сделана из темного камня, маленькая, в средневековом стиле. На прочной колокольне держался каменный крест, прикрепленный стальной проволокой к крыше, покрытой шифером, чтобы выдержать натиск ветров с Атлантики. Три гранитные ступени вели к деревянной двери, сделанной в форме арки. Кто-то повесил венок из пихты, украшенный сосновыми шишками, серебряными ягодами барбариса, сухой черникой и пурпурной лентой.
   – Отец недавно был здесь, – прошептала Сара.
   – Это он повесил венок?
   – Он вешает его каждый год, на следующий день после Дня благодарения. Он равнодушен к праздникам, но моя мама любила Рождество. Он делает это для нее.
   Они шли по кладбищу.
   – Это здесь, – сказала, наконец, Сара, указывая на могилу с ангелом на надгробии.
   Уилл поднял засов, и железная щеколда лязгнула позади них. Ветер, дующий с океана, приносил с собой запах соли и бросал снег прямо в лицо. Это было самое холодное место на всем острове, и Уилл снова продрог до костей, вспомнив ледяной пруд. Стоя среди могил, он подумал о Фрэде.
   Между тем Сара опустилась на колени перед могилой матери. Она была прекрасна, погруженная в воспоминания и молитвы, ее осветленные волосы были похожи на шапку снега. Памятник был сделан замысловато, со статуей ангела, летящей над водой. Имя «Роуз Талбот» было высечено над датами ее рождения и смерти. Рядом с ее могилой было надгробие с именем Джорджа без дат. А внизу надгробие с именем Сары.
   Увидев его, Уилл испытал благоговейный ужас. Он примерз ногами к земле не в состоянии шевельнуться. Он перевел взгляд с надписи на Сару – она была здесь, стоя на коленях рядом с ним и молясь о своей матери. Можно протянуть руку и дотронуться до ее плеча. Он снял перчатку и пальцем провел по ее шее. Кожа была теплой. Она пошевелилась в ответ на его прикосновение.
   – Сара… – Он опустился рядом с ней на колени.
   – Это Уилл, – сказала она, беря его за руку. – Мне хочется, чтобы ты знала о нем.
   – Привет, Роуз, – сказал Уилл, сжимая пальцы Сары.
   – Мам, я скучаю по тебе, я скучаю очень сильно.
   Уилл больше не мог этого выносить. Он много раз молился о Фрэде, с тех пор как тот утонул, но слышать, как Сара разговаривает с умершей мамой, видеть ее имя на надгробии было выше его сил. Он обнял ее и поднял на ноги.
   – Что? – встрепенулась Сара, и в ее голосе прозвучала тревога.
   Ее щеки зарумянились, в глазах стояли слезы.
   – Холодно, – сказал Уилл. – Я хочу тебя согреть.
   – Пойдем внутрь?
   – В машину?
   – В церковь.
   – Она не заперта? – спросил Уилл, нахмурившись.
   Он думал, что в таком безлюдном месте церковь закрывают.
   – Я знаю, где найти ключ, – улыбнулась Сара.
   В зарослях падуба, в двух футах над землей, из спрятанной ступки, сделанной из церковного камня, она вытащила старый железный ключ четырех дюймов длиной, с кружевными причудливыми узорами, он не выглядел настоящим, но Сара открыла тяжелую дверь одним поворотом.
   Внутри старой церкви было темно и пахло плесенью. Перед алтарем стояло шесть рядов высеченных скамеек из дуба. На витражах из синего и красного стекла были изображены сцены из жизни святых и лодки. Простой деревянный крест стоял за алтарем.
   Сара подошла к кафедре и пробежала пальцами по дереву. Уилл видел, что она чем-то смущена.
   – Что-то не так? – спросил он.
   – Не знаю.
   Он хотел прикоснуться к ней, но не знал как. Он даже боялся посмотреть ей в глаза, но, наконец, решился:
   – Надгробие… Почему на нем твое имя?
   – Имя моих родителей и мое, – поправила она.
   – Единственное, что я видел, – твое.
   – Но это семейное надгробие. Я привыкла видеть на нем свое имя, с тех пор как мама умерла. Так все поступают на острове. Мы здесь родились, здесь и будем похоронены.
   – Тебя крестили здесь? – спросил Уилл, стараясь думать о более радостных вещах и заставляя свое сердце успокоиться.
   Она посмотрела на алтарь:
   – Да. И Майка. С разницей в двадцать лет нас крестили здесь. Она указала на мраморную купель для крещения, сделанную в форме раковины моллюска. Уилл представил себе, как все дети острова плакали, когда их головы поливали водой. – Я почти вышла здесь замуж.
   – За ловца омаров? – спросил Уилл, не представляя, что Сара стоит перед алтарем с другим мужчиной.
   – Но он не пришел, – ответила Сара. – Он не хотел, чтобы я была его женой.
   – Идиот!
   Сара пожала плечами. Стоя у мраморной купели, она легонько прикоснулась пальцем к святой воде.
   – Он похоронен снаружи, – глухо сказала она. – Отец Майка. Из-за него Майк вернулся на остров.
   – Ты думаешь? – спросил Уилл, где-то в глубине души радуясь тому, что этот мужчина мертв, мужчина, от которого Сара забеременела, и который бросил ее перед алтарем.
   – Ему всегда нужен был отец, – вздохнула Сара, вспоминая ссору с Майком.
   – Он хороший парень, – успокоил ее Уилл. – И вырастет прекрасным человеком.
   – Да, но он сам не верит в это. Он хотел все узнать о своем отце и сделал это. Жизнь на острове, это сумасшествие… здесь нет будущего. Посмотри на моего отца, посмотри на Хиллера! Я хочу, чтобы он уехал со мной, Уилл. Я хочу, чтобы он вернулся домой.
   – Я знаю. – Уилл обнял ее.
   Сара всхлипнула. Она пыталась повлиять на своего сына, но тот сопротивлялся. Уилл не хотел думать о том, что произойдет завтра утром, он беспокоился о Саре. Она поставила на карту слишком многое.
   – Позволь ему быть самим собой. Это все, что ты можешь сделать.
   – Я говорю это себе, но как? – спросила она. – Ведь я его мать.
   Уилл погладил ее волосы, думая о Фрэде. Как он мог позволить своему ребенку умереть? Живой или мертвый, он всегда с ним. И Уилл понял: в действительности у тебя нет выбора. Они не принадлежат тебе, твои дети, никогда. Они вверяются тебе на короткое время. Ты стараешься, защищаешь их. Если они изменяют свои имена, ты спрашиваешь их, как они хотят, чтобы их звали. Если они хотят уйти в плавание, ты помогаешь им дождаться попутного ветра.
   – Ты будешь любить его, где бы он ни был, – сказал Уилл.
   – Правда?
   – Посмотри на себя и свою мать, – сказал Уилл.
   – Я люблю ее, где бы я ни была, – сказала Сара, хлюпая носом.
   – Ты это уже знаешь как дочь. – Он улыбнулся, вытирая ее слезы. – Теперь тебе надо понять это как матери.
   Сара кивнула. Уилл уже видел прежде, как она плакала, и ему было забавно, как быстро меняется ее настроение. Десять минут назад она была просто развалиной, рыдая в его объятиях. А теперь сияла, как невеста. Он представил, как она идет по этому самому проходу, стоит у алтаря, ожидая человека, который не собирался прийти. Слова застряли у него в горле. Сара вернула его к жизни, той, которую он покинул в тот день, когда умер Фрэд. Может быть, и он здесь для того, чтобы облегчить ее страдания?
   Посмотрев друг на друга долгим взглядом, держась за руки, они пошли прочь от алтаря.
   Идя обратно по проходу, Уилл вдруг остановился и посмотрел ей в глаза. Затем, обняв ее таким образом, как будто приподнимает вуаль, он поцеловал женщину, которая никогда не была невестой.
   Открыв дверь, они вышли на улицу, где дул холодный ветер.

Глава 15

   Сьюзан позвонила матери в Форт-Кромвель, но вместо нее услышала автоответчик. На фоне звуков песенки Джулиана «Спроси меня, смогу ли я сделать это» до нее доносились из трубки записи:
   – Нас с Элис нет дома, мы пробиваемся сквозь снег на улице… или смотрим гонки в Монза… или, может быть, катаемся в горах Саксон-хилл… или же, весьма вероятно, просто валяемся у камина и не отвечаем на звонки, поэтому окажите нам любезность и оставьте свое сообщение.
   – Привет, мам, это я, – сказала Сьюзан. – Мы все еще на острове, но завтра возвращаемся. Представляешь, папа привезет меня прямо домой. Так что тебе не придется за мной ехать. – Потом тихо добавила: – Я люблю тебя. Пока.
   Когда Сьюзан вешала трубку, то вдруг испугалась, что что-то случилось. Почему мама не подошла к телефону? Конечно, она была ужасно рассержена и обижена. Что это за дочь такая, которая встает рано утром и смывается из дома, не сказав ни слова в самый День благодарения? В среду Сноу обдумывала свой план, стараясь убедить себя, что мама и Джулиан не станут скучать по ней, и что она нужна отцу гораздо больше, чем им.
   Но сейчас, в субботу, вслушиваясь в тиканье часов, Сьюзан поняла, что ей придется держать ответ за свое поведение. Мысленно она представила себе, как грустит мама и как злится Джулиан. Возможно, что именно сейчас он шепчет ей на ухо, как эти «добрые» советчики из пьес Шекспира, которые передали смущенной королеве дурные новости. В прошлом году на Рождество Джулиан заплатил за театральный курс для старшеклассников, который проводили в колледже Марселлуса. Он назывался «Субботы с Бардом». Из этого курса она выяснила для себя только то, что в ее жизни много трагедий, измен и фарса, совсем как у Шекспира.
   Набирая номер во второй раз, она молилась, чтобы мама взяла трубку. Что, если случилось нечто ужасное? Что, если в дом проникли воры, чтобы украсть коллекцию картин Джулиана и старинные машины, и перерезали всем горло? А что, если это были серийные убийцы? Вцепившись в трубку, Сьюзан закусила губу. В голове ее отчетливо проступила картина: одинокий дом на горе, невменяемые преступники, страх в глазах матери и Джулиана. А что, если они убили Джулиана и оставили ее маму умирать, и только теперь она немного пришла в себя, услышав звонок телефона, который спас ее от отчаяния, звонок ее собственной единственной дочери…
   – Алло, – прозвучал голос мамы.
   – О боже! – выдохнула Сьюзан.
   – Сьюзан, это ты?
   – Да, привет, мам. Я звоню тебе уже несколько дней, я не разговаривала с тобой с того самого дня, как попала сюда.
   – Я помню, – сухо ответила мама.
   – Как вы поживаете? Как прошел День благодарения?
   – У нас все хорошо. Джулиан немного простужен.
   – Ох, – вздохнула Сьюзан, заставляя себя проявить сочувствие, – надеюсь, ему уже лучше?
   Мама ничего не сказала в ответ, и Сьюзан почувствовала, как в груди у нее нарастает беспокойство. Почему она всегда так нервничает, когда разговаривает с собственной матерью? Ее не покидало ощущение, что она постоянно разочаровывает свою мать, не оправдывает ее надежд, выводит ее из себя, каким-то образом встает между матерью и Джулианом.
   – Как… – начала мама и остановилась, закашлявшись. – А как у тебя прошел День благодарения?
   – Хорошо, – ответила Сьюзан, стараясь говорить спокойно.
   Ей не хотелось рассказывать матери, что это было просто великолепно, она чудесно провела время.
   – Я рада, – сказала мама, и Сьюзан буквально увидела, как ее губы сжались в тонкую-тонкую ниточку.
   – Мам, с тобой все в порядке?
   – Это… всего лишь… это наш первый праздник, который мы провели не вместе. – И Элис расплакалась. – С тех пор как ты… родилась… мы всегда были рядом на День благодарения и в Рождество.
   – Прости меня, – прошептала Сьюзан, пораженная горечью, которая прозвучала в словах матери.
   – Даже почти все дни Четвертого июля. Кроме одного, когда вы с Фрэдди были еще очень маленькими и Уилл повез вас на «Джеймс», чтобы вы могли посмотреть салют. У меня тогда была простуда или что-то такое, поэтому я не поехала с вами.
   – Но мы вернулись тогда домой к ужину. – Дочь попыталась посмотреть на все с точки зрения матери.
   – Дорогая, я… – начала она, но прервала фразу, потому что Джулиану вдруг что-то понадобилось в кладовке.
   – Что случилось? – спросила Сьюзан.
   – Ничего, – ответила Элис, но голос выдавал ее скованность в присутствии Джулиана. – И конечно, я очень расстроена тем, как ты все это устроила. Если бы ты попросила у меня разрешения по-хорошему… Но что сделано, то сделано. – В ее голосе послышалась угроза.
   – Я знаю, – ответила Сьюзан, заметив краем глаза Майка, который появился с другой стороны холла.
   – И это не останется без последствий, – как будто под диктовку сказала Элис, – когда ты вернешься домой.
   – Последствий? – растерялась девочка.
   – Мы еще поговорим об этом, когда ты вернешься домой. А сейчас не вешай трубку: Джулиан хочет поздравить тебя с праздником.
   – Мне пора идти, мама! Тут срочно понадобился телефон. Я люблю тебя, пока.
   Она опустила трубку на рычажки так, как будто та жгла ей руку. Все-таки ее мать – совершенно ненормальная. Сьюзан не могла припомнить ее в таком состоянии с момента развода с отцом.
   – Я вовсе не собираюсь звонить по телефону, – сказал Майк извиняющимся тоном.
   – Я знаю, – ответила Сьюзан. – Это была маленькая невинная ложь, чтобы не разговаривать с отчимом.
   – А у тебя есть отчим? – спросил Майк.
   Сноу кивнула, чувствуя себя просто ужасно. Она была подавлена, прекрасно осознавая, что ждет ее после возвращения в Форт-Кромвель. Картины жизни с матерью и Джулианом обрушились на ее голову. Элис казалась не столько ее мамой, сколько женой Джулиана – она всецело была предана ему. Она сразу становилась милой, уравновешенной, довольной жизнью, и у нее всегда было хорошее настроение, стоило только Джулиану появиться на пороге дома.
   – Ненавижу его, – прошептала Сьюзан, – я не должна никого ненавидеть, но его я ненавижу…
   – Бывает, с этим ничего нельзя сделать.
   – Если бы у меня был остров, куда я могла бы убежать, – вздохнула Сноу, – я бы сбежала. Как ты.
   – Ты и так здесь, – сказал Майк, – разве нет?
   Сноу постаралась улыбнуться. Он взял ее за руку и повел по черной лестнице. Там было темно и пыльно. Кошки и коты поднимались, уступая им дорогу. Когда они поднялись наверх, воздух стал холоднее. Сьюзан увидела свет дня, пробивающийся сквозь щели в стенах. Они подошли к двери, Майк повернул ручку и пропустил ее вперед.
   Они оказались на чердаке, где стояли старые кровати, сундуки и ящики. Майк стал рыться в дальней части чердака, проведя Сьюзан сквозь нагромождение сломанной мебели. Изорванные в лохмотья одеяла свисали с рыболовных сетей, создавая причудливый занавес. Отодвинув в сторону тонкое одеяло, Майк пропустил Сьюзан вперед.
   – Здесь так уютно! – воскликнула она.
   – Ага, – довольно подтвердил он.
   Обогреватель работал на славу, и стало тепло. Майк приволок сюда старый матрас, покрытый старыми лоскутными одеялами. Три полки были набиты книгами. Маленькое оконце располагалось на фасаде дома, из него были хорошо видны поля, которые спускались к бухте. Снег покрывал все вокруг. У нее было такое чувство, будто она вошла в игрушечный домик для взрослых.
   – Ты здесь спишь? – спросила она.
   – Нет, моя комната внизу.
   – Тогда для чего это?
   – Здесь я удаляюсь от всего.
   – Остров на острове?
   Он кивнул, не задумываясь о том, как странно это звучит, и прислонился лбом к стеклу, осматривая двор. Его дедушка стоял возле сарая и грел руки над жаровней. Снег был забрызган кровью гуся. Сьюзан отвела взгляд.
   – Почему ты сбежал сюда? – спросила она.
   – Я твержу всем, что не сбежал, – ответил он. – Я приехал сюда. Здесь мой дом, отсюда вся моя семья, понимаешь? Мои родители, дедушка и бабушка.
   – Тетя Бэсс рассказала мне о твоем отце.
   – Я ведь не знал его…
   Сьюзан попробовала представить себе, что один из ее родителей умер, и вдруг вспомнила о том, о чем почти забыла: ведь Сара очень серьезно больна.
   – Должно быть, ты очень беспокоишься о своей матери, – заметила она.
   – Конечно.
   – К счастью, ей уже лучше.
   Майк молча кивнул. Они стояли здесь, в его тайной комнатке, и Сьюзан подумала о них двоих, как о двух маленьких детях, которые уже многое пережили. Он никогда не видел своего отца, Сара растила его в одиночку, родители Сьюзан пережили ужасный развод, и она живет с отчимом. Они уже знали, что такое смерть.
   Вздрогнув от одной мысли обо всем этом, Сьюзан плюхнулась на матрас и с восторгом посмотрела на Майка.
   – И как только нормальные дети живут? Неужели им не скучно?
   – Ты о чем? – спросил он, удивившись резкому перепаду в ее настроении.
   – Мы с тобой можем задать кучу сверхурочной работы для двух психотерапевтов на ближайшие десять лет!
   Он рассмеялся:
   – Тебя когда-нибудь посылали к нему?
   – Конечно. Сразу после того, как утонул Фрэд, потом еще раз во время развода. А Сара водила тебя?
   – Она попыталась пару лет назад, после того как мы уехали из Бостона.
   – Я тоже иногда ходила туда, но старалась избежать этого при первой же возможности. У меня часто случались мнимые простуды.
   – Что?
   – Я притворялась, что заболела. – Страшно гордясь собой, она несколько раз покашляла: – Вот так… А кто твой психотерапевт?
   – Доктор Дэрроу – он принимает в одном из этих кирпичных домов возле Марцеллуса: сидит там часами с умным видом…
   – Доктор Дэрроу? Ты ходил к доктору Дэрроу?
   – Ну да.
   – Высокий такой? С булавкой в галстуке? Который никогда не говорит ни слова?
   – Все его дипломы развешаны на стене над столом, так что нельзя не заметить, что он учился в Принстоне и Корнеле все то время, когда мы, вероятно, писали в свои пеленки.
   – Фотография его с женой на отдыхе на Багамах с двумя безупречными сыновьями-близнецами?
   – Да, – сказал Майк. – Все улыбаются, так что нельзя не заметить, насколько семейство Дэрроу выглядит счастливее твоей собственной семьи.
   – Мы тоже так думали… – заметила Сьюзан.
   – Не могу поверить, что ты тоже знаешь доктора Дэрроу! – воскликнул Майк. – Встретив тебя здесь, я как будто забыл, что мы оба из Форт-Кромвеля.
   – Я приехала из Ньюпорта, с Род-Айленда, – поправила его Сьюзан.
   – А я из Бостона, – сказал Майк. – Но ты ведь понимаешь, что я имею в виду? Мы оба ранены Форт-Кромвелем.
   – Я ненавижу там все, – сказала Сноу, заметив про себя, что уже второй раз за день произносит слово «ненавижу».
   Она терпеть не могла негативизма, ей казалось, что люди, которые постоянно на что-то жалуются, просто не ценят собственную жизнь.
   Майк сел рядом с ней на кровать, оперся спиной о стену, и ей пришлось сесть вполоборота, чтобы видеть его лицо. Он выглядел умиротворенным, он был рад, что она с ним. И оба рассмеялись.
   – Доктор Дэрроу…
   – Разве эти мальчики-близнецы не ужасны? – хихикая, спросила Сьюзан. – Эти их аккуратно прилизанные светлые волосики и одинаковые плавки?