Страница:
– Ваши фотографии показывают вас не с лучшей стороны. Я видел вас в газетах…
– Вы так похожи на Мартина… У вас обоих одинаковые глаза.
– Рад с вами познакомиться. Серж Картье…
– Мэй Картье.
– Моя невестка.
Мэй услышала душевное волнение в его голосе, прежде чем он отвернулся, чтобы найти место, где можно было бы присесть. Все стулья были заняты другими обитателями тюрьмы и их семьями, но Мэй увидела, как Серж приблизился к молодому испанцу и навещавшей его женщине, сказал несколько слов, и ему освободили два жестких пластмассовых кресла.
– Одно из преимуществ солидного возраста, – сказал он ей. – Иногда все-таки молодые уважают старших.
Мэй кивнула, усаживаясь рядом. Она заметила обмен улыбками и то, как Серж говорил с молодой женщиной. Теперь, когда она была здесь, она не знала, что говорить, что она надеялась исполнить.
– Я был удивлен, когда мне сказали, будто ко мне посетитель, – заговорил Серж с франко-канадским акцентом, как и у Мартина.
– Никто не приходит повидаться с вами?
– Ох, адвокаты. Репортеры иногда. Хоккеисты время от времени. Но никто… как это… кто имеет значение. Только не родня.
Мэй кивнула.
– Как там мой сын?
– Прекрасно, – ответила Мэй. – «Медведи» побеждают. Похоже, решающие игры…
Серж покачал головой и перебил ее:
– Он внушил вам мысль, что это одно и то же? Жизнь и хоккей?
– Нет, – рассмеялась Мэй. – Но он пытается.
– Вы поддерживаете его, хотя видите насквозь?
– Я стараюсь понять его, – медленно произнесла она. – Хоккей занимал основное место в его жизни. Но я никогда не играла, никогда даже не смотрела эту игру, пока не встретила его.
– В газетах говорят, вы планируете свадьбы.
– Да, – нервно рассмеялась Мэй. – Немного непохоже на профессиональный спорт.
– Но много важнее, в конечном счете, не так ли? – заметил Серж. – Что же свело вас вместе?
Мэй неожиданно для себя рассказала ему все об авиационной катастрофе, обращении Кайли к Мартину с просьбой помочь им, о любви, которая столь быстро вспыхнула между ними и которой они оба не смогли сопротивляться. Как они поженились всего через месяц после встречи, как они соединили свои жизни, толком даже не узнав друг друга. Она оставила в стороне только видение Кайли, доктора Уитпена и свой синий дневник.
– И как обстоят дела? Вы счастливы вместе?
– По большей части, – ответила Мэй, но давление в груди усилилось. – У нас есть некоторые разногласия.
– У кого их нет? – заметил Серж. – Секрет в том, как вы управляетесь с ними. Возможно, именно поэтому эта комната переполнена. Много, много разногласий во мнениях. Мартин знает, что вы здесь?
– Нет, – призналась Мэй. – И это одно из наших разногласий.
– Только не говорите мне, что я – причина ваших ссор.
Мэй резко сглотнула.
– Едва ли это стоит того, – проговорил Серж. – Мартин вычеркнул меня из своей жизни задолго до того, как вы вышли за него замуж. И у него есть на то свои причины.
– Я знаю их, – прошептала Мэй. – Он рассказал мне.
Серж пристально смотрел в сторону двери, провожая взглядом маленькую девочку, бегающую кругами вокруг ее родителей.
– Он винит меня в смерти Натали, – сказал он.
– Я знаю. – Сердце Мэй колотилось. – Но вы же не хотели сделать ей больно.
– Никогда, – с силой и страстью выдохнул Серж.
Мэй поверила ему. Она знала об ошибках, которые в один миг меняют все последующие моменты жизни.
– Зачем вы здесь? – спросил он, и его глаза в этот момент блестели от слез.
– Вы – отец Мартина, – ответила она. – И вы очень нужны ему.
Синяя тетрадка с записями свидетельствовала о более глубинных причинах, но она не могла поведать ему о них.
– Он говорил это?
– Ему не надо мне этого говорить, – призналась Мэй.
– Он ненавидит меня.
Мэй смотрела на его руку. Если бы охранники не стояли рядом, она взяла бы его за руку. Она откашлялась.
– Я думала, что я ненавидела своего отца, – рассказала она. – И какие-то несколько минут я, наверное, действительно его ненавидела. Когда я поняла, какую я совершила ошибку, было уже слишком поздно. Я не смогла разобраться ни в чем, пока его не стало. Я не хочу, чтобы это случилось с Мартином.
– Что он упускает? – спросил Серж. – Что он не видит?
– Я еще не уверена. – Мэй была поражена вопросом и вспомнила о том, что говорила Кайли доктору Уитпену. – Он не станет говорить об этом. Может, этим летом, когда сезон закончится…
– Мартин все держит внутри, – сказал Серж. – Он всегда был таким. Когда-то в детстве ему шайбой попали в голову. Он ничего не сказал мне, ничего не сказал матери. Мы обнаружили, что у него из уха течет кровь, когда той ночью подошли пожелать ему доброй ночи и подоткнуть одеяло. Позже он сказал нам, что он боялся, как бы мы не разгневались на Рэя Гарднера, его лучшего друга, это он попал ему шайбой, и как бы мы не запретили ему играть на следующий день.
– А вы сильно сердились на Рэя?
Серж отрицательно покачал головой:
– Конечно, нет. Рэй был как брат Мартину. Да и сейчас он ему как брат, насколько я могу судить. Но у Мартина оказалось сотрясение.
– Сотрясение? – переспросила Мэй.
Серж выдохнул:
– Первое из многих. Таков хоккей. Вы же видели его шрамы, целая сетка из шрамов вокруг его глаз. Из того, что я читал о нем, он на линии огня на каждой игре. Он почти потерял глаз несколько лет назад, в схватке с Йоргенсеном. Он говорит с вами об этом?
– Нильс Йоргенсен? – уточнила Мэй. – Да, это его враг.
– Они ненавидят друг друга, эти двое, – продолжал Серж. – Уж я-то знаю, каково это бывает. Когда мать Мартина развелась со мной, я вымещал это на парне, который играл за Бостон в то время. Я не думал, что буду играть за «Медведей». Вот я и выбивал дух из их правого крыла. Развод был моей виной, бьен сюр (конечно), но я не мог понять это тогда.
– Зачем кого-то винить, разве не так?
– Нет! Я думал, что это была вина Агнес, вина ее отца, даже вина Мартина. Все-все были виноваты, кроме меня, поверьте мне. У меня все пошло кувырком, На бостонском игроке было легче всего отыграться… остальную часть времени я пытался доказывать свою значимость у рулетки, я ведь игрок. Посмотрим, думал я, если удача улыбается мне, значит, я хороший человек.
– Как это?
– Я верю в милостивого Бога, Мэй. Я полагал, что, если я побеждаю в азартной игре, Бог намекает мне на свое покровительство. Не станет же он стараться ради плохого человека.
Мэй улыбнулась.
– Из меня получился плохой муж, – продолжал он. – И отец. Хотя однажды я все попытался изменить. Когда появилась Натали… – его голос надломился, – я пообещал себе стать лучшим дедушкой, и я старался, насколько мог. Я был там ради Мартина, помогая ему избежать тех ошибок, которые натворил я. Я ухаживал за этой крохой, я любил эту малютку.
– Вы любили ее, – повторила за ним Мэй. – Я в этом не сомневаюсь.
– И я стал причиной ее смерти, – сказал Серж.
Его глаза были затуманены ужасной печалью и болью.
– Независимо от того, что еще я чувствовал или делал, это правда.
– Но вы же не хотели этого.
– Нет, – сказал он, опустив голову. – Нет.
Звонок зазвонил, и люди начали двигаться.
«Время!» – кричали охранники.
Толпа забеспокоилась, и напряженность возросла. Люди пытались обняться, но их растаскивали охранники. Мэй хотела взять Сержа за руку, поцеловать его в щеку. Он был ее свекром, и она могла чувствовать его любовь к Мартину и Натали, несмотря на пространство, разделявшее их.
– Мне жаль, что вы уже должны уходить, – признался он, вытирая глаза.
– Мне тоже жаль.
– У вас красивая дочка, жоли (симпатичная). Я видел ее фото. Уверен… – Он запнулся.
– Уверены в чем? – спросила она, хотя охранник уже показывал ей рукой, что пора на выход.
– Я уверен, что она приносит радость Мартину. Ему всегда нравилось иметь дочь.
– Спасибо за ваши слова. – Она посмотрела ему в глаза.
Она думала о своем отце, который мог быть пример но одного возраста с Сержем. Если бы только она могла побыть с ним в ту его последнюю минуту, сказать ему все, что хотела… какими были бы ее слова?
– Как у Мартина с равновесием? Все в порядке? – неожиданно спросил ее Серж. – Я наблюдаю его по телевизору, и иногда мне кажется, он немного… немного предпочитает правую сторону, как будто у него проблемы с левой.
– Мне кажется, все хорошо, – удивилась Мэй.
– Возможно, дело в зрении, – сказал Серж. – После всех этих ударов в голову.
Мэй кивнула. Ее сердце заныло, охранники просили ее покинуть комнату. Его открытки лежали в дневнике в ее сумке. Она не могла поверить, что свидание уже за кончено.
– Передадите ему мои слова, ведь так? – спросил Серж.
– Конечно.
– Передайте ему, что я люблю его, – попросил Серж.
– Передам, – пообещала Мэй дрогнувшим голосом.
Ее свекор только что поймал слова, слетевшие с ее уст. Поскольку она не знала, что лучше сказать, она наклонилась вперед и слегка поцеловала его в щеку. Охранник сделал шаг вперед, чтобы поторопить ее к выходу. Серж громко возразил, но это не возымело эффекта.
Он вышел в одну толстую стальную дверь, и Мэй, оглядываясь через плечо, прошла свободно в другую. Она намеревалась проверить свой дневник, посмотреть на слова, которые Кайли сказала доктору Уитпену прошлым летом, но из-за своих эмоций в тот момент забыла.
Мэй возвратилась домой и не могла дождаться, когда пройдут эти четыре дня, пока Мартин не вернется домой из своего турне. Двигаясь до Блэк-Холла, она проработала дополнительные часы, помогая Тобин готовить и отправлять все необходимое для «Брайдалбарн» по почте. В то время как тетя Энид присматривала за Кайли, они работа ли до полуночи, потом смотрели за игрой Мартина по телевизору.
– Когда я пришла вчера, Энид сказала мне, что тебе пришлось предпринять неожиданную поездку, – сказала Тобин, укладывая брошюры из одной стопки в конверты из другой.
– Я ездила в северную часть штата Нью-Йорк, – сказала Мэй.
– Что-то связано с Кайли? – спросила Тобин.
– Почему ты так решила? – удивилась Мэй.
– Я видела, как ты заглядывала в дневник. Тот, куда ты записывала ее видения. Я думала, ты покончила с доктором Уитпеном.
– Ты права, – сказала Мэй, смотря куда-то поверх головы Тобин.
Проглядев свои июльские записи, она нашла то, что искала: «Некоторые люди не могут видеть глазами», – сказала Кайли доктору. Какое это могло иметь отношение к Сержу, спрашивающему: «Что он не видит?» Вероятно, ничего, но это совпадение не давало покоя Мэй. Ей нестерпимо хотелось рассказать обо всем Тобин. Сарай был темен, если не считать круга света над их рабочим столом и фиолетового свечения телевизора. Совы улетели на охоту. Мэй облокотилась о стол, чувствуя усталость.
– Ты можешь довериться мне, Мэй, – заверила Тобин.
– Я знаю, – сказала Мэй.
– Все так сильно переменилось? Мы совсем не говорим с тобой, как раньше.
– У Кайли все еще есть видения, – сказала ей Мэй. – Она говорит об ангелах.
– Твоя впечатлительная девочка, – произнесла Тобин тепло.
– Доктор Уитпен думает, – медленно начала Мэй, – что все видения Кайли связаны между собой. Дело в том, что часть из них имеет отношение к Мартину и его семье.
– Я знаю, ты думаешь, что тебе не следует говорить мне о Мартине, но не бойся, – сказала Тобин. – Клянусь, ты можешь мне доверять. Мой брак шатался прежде; воз можно, и мне следовало рассказывать тебе больше.
– У нас все в порядке, – поспешно прервала ее Мэй.
– Я не имела в виду, что у вас что-нибудь не так.
– Но звучит…
– Только я хочу, чтобы ты знала, что ты можешь быть откровенной со мной.
Обе женщины говорили быстро, перебивая друг друга, желая дойти до сути.
– Я доверяю тебе, – сказала, наконец, Мэй, глубоко вздохнув. – Ты знаешь, что я записываю все мысли Кайли в синем дневнике и постоянно… – начала Мэй.
– …и постоянно волнуешься за нее.
– Ну да, – ответила Мэй.
– Что же еще говорил доктор Уитпен?
– То, что она хочет снова соединить Мартина и его отца.
– Его отец в тюрьме, – вздрогнув, сказала Тобин. – Джон показывал мне статью в «Спорте Тудэй». Это должно быть ужасно, столкнуться со всем этим и как-то противостоять всему случившемуся. И Мартину, и вам с Кайли.
Мэй затихла. Она знала, что Тобин хотела поддержать ее, но внезапно она почувствовала, что хочет защитить Картье. Желая сообщить своей лучшей подруге о ее встрече с Сержем, о ссоре с Мартином, которая, она знала, неизбежна, Мэй не могла подыскать нужные слова.
Именно тогда камера дала Мартина крупным планом, и Мэй увидела его лицо на экране телевизора. Она остановилась на середине мысли, прищурившись, поскольку пробовала увидеть то, о чем говорил Серж о Мартине, как тот выбирает правую сторону.
Когда камера еще приблизила лицо Мартина, она увидела дикий гнев в его глазах, и она задрожала, поскольку задавалась вопросом, где этот гнев начинается и где заканчивается. Слезы затопляли ее глаза, и она знала, что не могла говорить больше о его личных демонах. Это подорвало бы некоторое существенное и необходимое доверие между ними.
Мэй слышала, как Тобин издала стон разочарования. Взглянув через стол, она увидела, как ее лучшая подруга опустила голову.
– Тоби, – позвала Мэй, понимая, что она глубоко за дела ее за душу.
– Когда будешь готова, – произнесла убитым голосом Тобин, – я – здесь.
– Я знаю, – сказала Мэй.
Она обернулась, чтобы посмотреть на мужа по телевизору, чувствуя ощущение страха, растущего и заполняющего ее грудь.
Четыре дня и четыре ночи прошли после ее посещения Эстонии. После полуночи, находясь в кровати, с окнами открытыми для весеннего бриза, задувающего в комнату, она услышала его ключ в замке. Мэй натянула одежду и сошла вниз, чтобы встретить его. Он играл в Монреале той ночью, был в дороге несколько часов и выглядел истощенным.
– Мартин. – Она бросилась к нему в объятия.
– Же тэм, же тэм (я люблю тебя), – повторял он.
Опустив хоккейную сумку, он крепко поцеловал ее, и она почувствовала, как оба затаили дыхание. Когда они остановились, Мартин не отпустил ее. Она видела, как он тяжело смотрит на нее, как будто он соскучился по ней больше, чем предполагал.
Из-за морщин вокруг лица и рта он выглядел утомленным, и она взяла его за руку.
– Ты голоден? – спросила она. – Хочешь, чтобы я сделала тебе бутерброд? Немного супа?
– Дай мне посмотреть на тебя.
– Что это ты? – засмеялась она.
– Эта поездка казалась невероятно долгой. Мы выиграли все наши игры, и мне было жаль, что тебя не было там.
Мэй сглотнула, отвела взгляд. Она знала, что могла бы побывать на некоторых из его игр, но ее поездка в Эстонию помешала этому. Ее тайна тяжелым камнем лежала на сердце.
– Иди сюда и садись, – попросила она. – Я хочу поговорить с тобой.
– Уже поздно, – сказал он, смеясь и притянул ее к себе снова. – Забудь про разговоры, я хочу отвести тебя наверх.
Его объятие было грубоватым и горячим, и Мэй чувствовала его руки за спиной. Тайна скребла у нее внутри, но она знала, что могла подождать до завтра, чтобы все рассказать ему.
– Я столько ждал этого, – сказал он.
– Я тоже, – шептала она.
Он взял свою сумку, остановился у стола в холле, чтобы выложить оттуда ключи от машины и от дома. В этот момент он заметил маленькую дорожную сумку Мэй на стуле. Она была с ней в день их первой встречи: она всегда брала ее с собой в поездки, потому что там было удобно держать билеты на самолет, путеводители и карты.
– Куда-нибудь собираешься? – Мартин поднял на нее глаза и улыбнулся.
– Нет, – сказала она.
Он жадно обнял ее, и камень в ее сердце стал твердым и горячим. Не сообщить ему было одно, солгать – совсем иное.
– Я уже съездила и вернулась, – сказала она.
– Вернулась?
Мэй кивнула, и Мартин увидел правду в ее глазах. Она чувствовала себя настолько виноватой в том, что сделала это у него за спиной, но в то же самое время питала большие надежды на примирение между ним и Сержем.
– Мартин, – начала она.
Он отступил назад и покачал головой.
– Я не хочу знать.
– Я должна сказать тебе…
– Я устал, Мэй. Пора спать.
Мэй схватила его за руки и затрясла, вынуждая его посмотреть ей в глаза.
Его взгляд обвел холл, остановился на картинах на стене, ключах на маленьком столе, пакете приглашений на вечеринку по случаю дня рождения Кайли. Мэй вся дрожала и с силой трясла руки Мартина.
– Послушай же меня! – твердила она.
– Нон! (Нет!) – крикнул он, его голубые глаза сверка ли холодным блеском. – Экуте! (Послушай!) Это ты послушай меня. Я хочу, чтобы ты сожгла его открытки, выкинула из головы все мысли о нем. Ничего не говори мне больше. Я не желаю знать.
Правда была очевидна для них обоих. Судьба соединила их на том самолете год назад. Любовь стала их судьбой, и им было чему научить друг друга. Трещина между Мартином и его отцом приблизила Мэй к ее собственному прошлому, и она чувствовала живительную силу любви, правды и прощения. Она должна была найти слова, должна была заставить Мартина видеть. Это настолько легко, хотела сказать она ему. Это настолько невероятно, настолько просто!
Вместо этого она вынудила мысли замедлиться и сделала голос нежным и спокойным.
– У меня есть что передать тебе, – сказала она. – От твоего отца.
– Нон (нет), – сказал Мартин.
– Он хотел, чтобы я передала тебе, что он любит тебя. Он…
Но Мартин не остался, чтобы дослушать. Он сгреб свою хоккейную сумку и ключи и выбежал из дома. Дверь хлопнула позади него так громко, как металлические двери в тюрьме.
– Вот что ты не видишь, – крикнула она ему вслед. – Как понимать и прощать!
Мэй слушала эхо собственного голоса и задавалась вопросом, не слышала ли Кайли это в ее сне. Она стояла, пригвожденная к полу, желая бежать за ним, но знала, что должна была остаться со своим ребенком.
Мэй ждала, что Мартин возвратится домой. Когда этого не случилось, она прождала всю ночь, что зазвонит телефон. Она ждала в прихожей, дрожа в своей длинной ночной рубашке, пока не взошло солнце. Накормила Кайли завтраком, помогла собраться в школу, пыталась делать вид, будто все прекрасно. Она уговаривала себя, что Мартин только рассердился, что он вернется домой, как только остынет.
Она заставила себя идти работать. Тетя Энид спросила, не заболела ли она. Спустившись вниз за чем-то, Мэй зашла в ванную, посмотрела на свое отражение в зеркале и увидела темные круги под глазами: она выглядела так, как будто сильно боялась чего-то.
За весь день он так и не позвонил. По дороге домой в Бостон она была уверена, что будет сообщение на автоответчике или даже что Мартин ждет ее в их спальне. Что она сделала такого непростительного? Разве Мартин не мог понять, наконец, что она сделала это для него, для них?
Но он не был там, и он не звонил. Мэй приготовила обед для Кайли, почитала ей, уложила в кровать. Она все сидела на кровати Кайли уже после того, как девочка заснула, после того, как небо стало совсем темным и зажглись, мерцая, городские огни. Ее сердце начинало бешено колотиться каждый раз, когда она слышала, как хлопает дверь автомобиля.
Когда телефон зазвонил в час ночи, Мэй поняла, что это был Мартин. Она боялась того, что он собирался сказать. Она надеялась, что она ошибается.
– Алло?
– Это я, – сказал он.
– Где ты?
– Я… – он сделал паузу, – я… в гостинице.
– В Бостоне? – спросила она, чувствуя давление в ее груди, словно ее сердце только что раскололось.
– Да.
– Иди домой, – прошептала она.
– Нет, Мэй.
Она видела огни за окном. Бикон-хилл тысячами и тысячами огней, пылающих в зданиях, офисах и гостиницах, спускался к парку. Мартин был где-то там… в пределах видимости, в пределах пешего хода. Ее глаза наполнились слезами.
– Ты не понимаешь меня, – сказал он. – Я ведь пытался объяснить тебе, как я отношусь к своему отцу! Тому, что он сделал, нет прощения. И все же ты твердо намеревалась вынудить меня…
– Вынудить? – спросила Мэй, почти смеясь.
Слово настолько не подходило к тому, что она пыталась сделать. Облегчить, ослабить, возможно, заживить, смягчить.
– Не важно, – сказал он. – Я остаюсь здесь. Лучше так, нам надо расстаться. Ты не смогла быть счастлива со мной, с тем, как все обстоит в моей жизни.
– Ты не прав, – возразила она. – Мы пробовали, узнавая вместе…
– Но ты отказалась принимать меня таким, какой я есть, – сказал он. – Тебе нужно было повидаться с ним. Ты не поверила мне, когда я говорил тебе, что я считаю некоторые вещи непростительными.
– Я узнала это о тебе сегодня вечером, – пробормотала Мэй, давясь слезами.
– Сегодня вечером?
– Да, – сказала она. – Ты не можешь простить мне, что я повернулась к твоему отцу, и теперь ты оставил меня. Ты закрыл дверь передо мной, как закрыл эту дверь перед ним.
– Мэй…
– Это правда, так ведь?
– Да, – сказал он. – Я заберу свои вещи завтра, пока тебя не будет. Прощай.
Мэй заплакала, но Мартин уже повесил трубку. Прижимая к щеке трубку, она смотрела в окно на огни Бостона, и ей хотелось понять, где Мартин. Она спросила себя, почему она не послушалась его, как она позволила этому случиться? Ее самый сильный страх… и Кайли тоже… Если Мартин смог отказаться от своего отца, кто мог бы поручиться, что он не сделает того же и с ними?
Теперь он ушел; он вычеркнул их из своей жизни. Она думала, что та связь, которую они чувствовали между собой с самого начала, защитит ее, защитит их любовь.
Она ошиблась.
Глава 16
– Вы так похожи на Мартина… У вас обоих одинаковые глаза.
– Рад с вами познакомиться. Серж Картье…
– Мэй Картье.
– Моя невестка.
Мэй услышала душевное волнение в его голосе, прежде чем он отвернулся, чтобы найти место, где можно было бы присесть. Все стулья были заняты другими обитателями тюрьмы и их семьями, но Мэй увидела, как Серж приблизился к молодому испанцу и навещавшей его женщине, сказал несколько слов, и ему освободили два жестких пластмассовых кресла.
– Одно из преимуществ солидного возраста, – сказал он ей. – Иногда все-таки молодые уважают старших.
Мэй кивнула, усаживаясь рядом. Она заметила обмен улыбками и то, как Серж говорил с молодой женщиной. Теперь, когда она была здесь, она не знала, что говорить, что она надеялась исполнить.
– Я был удивлен, когда мне сказали, будто ко мне посетитель, – заговорил Серж с франко-канадским акцентом, как и у Мартина.
– Никто не приходит повидаться с вами?
– Ох, адвокаты. Репортеры иногда. Хоккеисты время от времени. Но никто… как это… кто имеет значение. Только не родня.
Мэй кивнула.
– Как там мой сын?
– Прекрасно, – ответила Мэй. – «Медведи» побеждают. Похоже, решающие игры…
Серж покачал головой и перебил ее:
– Он внушил вам мысль, что это одно и то же? Жизнь и хоккей?
– Нет, – рассмеялась Мэй. – Но он пытается.
– Вы поддерживаете его, хотя видите насквозь?
– Я стараюсь понять его, – медленно произнесла она. – Хоккей занимал основное место в его жизни. Но я никогда не играла, никогда даже не смотрела эту игру, пока не встретила его.
– В газетах говорят, вы планируете свадьбы.
– Да, – нервно рассмеялась Мэй. – Немного непохоже на профессиональный спорт.
– Но много важнее, в конечном счете, не так ли? – заметил Серж. – Что же свело вас вместе?
Мэй неожиданно для себя рассказала ему все об авиационной катастрофе, обращении Кайли к Мартину с просьбой помочь им, о любви, которая столь быстро вспыхнула между ними и которой они оба не смогли сопротивляться. Как они поженились всего через месяц после встречи, как они соединили свои жизни, толком даже не узнав друг друга. Она оставила в стороне только видение Кайли, доктора Уитпена и свой синий дневник.
– И как обстоят дела? Вы счастливы вместе?
– По большей части, – ответила Мэй, но давление в груди усилилось. – У нас есть некоторые разногласия.
– У кого их нет? – заметил Серж. – Секрет в том, как вы управляетесь с ними. Возможно, именно поэтому эта комната переполнена. Много, много разногласий во мнениях. Мартин знает, что вы здесь?
– Нет, – призналась Мэй. – И это одно из наших разногласий.
– Только не говорите мне, что я – причина ваших ссор.
Мэй резко сглотнула.
– Едва ли это стоит того, – проговорил Серж. – Мартин вычеркнул меня из своей жизни задолго до того, как вы вышли за него замуж. И у него есть на то свои причины.
– Я знаю их, – прошептала Мэй. – Он рассказал мне.
Серж пристально смотрел в сторону двери, провожая взглядом маленькую девочку, бегающую кругами вокруг ее родителей.
– Он винит меня в смерти Натали, – сказал он.
– Я знаю. – Сердце Мэй колотилось. – Но вы же не хотели сделать ей больно.
– Никогда, – с силой и страстью выдохнул Серж.
Мэй поверила ему. Она знала об ошибках, которые в один миг меняют все последующие моменты жизни.
– Зачем вы здесь? – спросил он, и его глаза в этот момент блестели от слез.
– Вы – отец Мартина, – ответила она. – И вы очень нужны ему.
Синяя тетрадка с записями свидетельствовала о более глубинных причинах, но она не могла поведать ему о них.
– Он говорил это?
– Ему не надо мне этого говорить, – призналась Мэй.
– Он ненавидит меня.
Мэй смотрела на его руку. Если бы охранники не стояли рядом, она взяла бы его за руку. Она откашлялась.
– Я думала, что я ненавидела своего отца, – рассказала она. – И какие-то несколько минут я, наверное, действительно его ненавидела. Когда я поняла, какую я совершила ошибку, было уже слишком поздно. Я не смогла разобраться ни в чем, пока его не стало. Я не хочу, чтобы это случилось с Мартином.
– Что он упускает? – спросил Серж. – Что он не видит?
– Я еще не уверена. – Мэй была поражена вопросом и вспомнила о том, что говорила Кайли доктору Уитпену. – Он не станет говорить об этом. Может, этим летом, когда сезон закончится…
– Мартин все держит внутри, – сказал Серж. – Он всегда был таким. Когда-то в детстве ему шайбой попали в голову. Он ничего не сказал мне, ничего не сказал матери. Мы обнаружили, что у него из уха течет кровь, когда той ночью подошли пожелать ему доброй ночи и подоткнуть одеяло. Позже он сказал нам, что он боялся, как бы мы не разгневались на Рэя Гарднера, его лучшего друга, это он попал ему шайбой, и как бы мы не запретили ему играть на следующий день.
– А вы сильно сердились на Рэя?
Серж отрицательно покачал головой:
– Конечно, нет. Рэй был как брат Мартину. Да и сейчас он ему как брат, насколько я могу судить. Но у Мартина оказалось сотрясение.
– Сотрясение? – переспросила Мэй.
Серж выдохнул:
– Первое из многих. Таков хоккей. Вы же видели его шрамы, целая сетка из шрамов вокруг его глаз. Из того, что я читал о нем, он на линии огня на каждой игре. Он почти потерял глаз несколько лет назад, в схватке с Йоргенсеном. Он говорит с вами об этом?
– Нильс Йоргенсен? – уточнила Мэй. – Да, это его враг.
– Они ненавидят друг друга, эти двое, – продолжал Серж. – Уж я-то знаю, каково это бывает. Когда мать Мартина развелась со мной, я вымещал это на парне, который играл за Бостон в то время. Я не думал, что буду играть за «Медведей». Вот я и выбивал дух из их правого крыла. Развод был моей виной, бьен сюр (конечно), но я не мог понять это тогда.
– Зачем кого-то винить, разве не так?
– Нет! Я думал, что это была вина Агнес, вина ее отца, даже вина Мартина. Все-все были виноваты, кроме меня, поверьте мне. У меня все пошло кувырком, На бостонском игроке было легче всего отыграться… остальную часть времени я пытался доказывать свою значимость у рулетки, я ведь игрок. Посмотрим, думал я, если удача улыбается мне, значит, я хороший человек.
– Как это?
– Я верю в милостивого Бога, Мэй. Я полагал, что, если я побеждаю в азартной игре, Бог намекает мне на свое покровительство. Не станет же он стараться ради плохого человека.
Мэй улыбнулась.
– Из меня получился плохой муж, – продолжал он. – И отец. Хотя однажды я все попытался изменить. Когда появилась Натали… – его голос надломился, – я пообещал себе стать лучшим дедушкой, и я старался, насколько мог. Я был там ради Мартина, помогая ему избежать тех ошибок, которые натворил я. Я ухаживал за этой крохой, я любил эту малютку.
– Вы любили ее, – повторила за ним Мэй. – Я в этом не сомневаюсь.
– И я стал причиной ее смерти, – сказал Серж.
Его глаза были затуманены ужасной печалью и болью.
– Независимо от того, что еще я чувствовал или делал, это правда.
– Но вы же не хотели этого.
– Нет, – сказал он, опустив голову. – Нет.
Звонок зазвонил, и люди начали двигаться.
«Время!» – кричали охранники.
Толпа забеспокоилась, и напряженность возросла. Люди пытались обняться, но их растаскивали охранники. Мэй хотела взять Сержа за руку, поцеловать его в щеку. Он был ее свекром, и она могла чувствовать его любовь к Мартину и Натали, несмотря на пространство, разделявшее их.
– Мне жаль, что вы уже должны уходить, – признался он, вытирая глаза.
– Мне тоже жаль.
– У вас красивая дочка, жоли (симпатичная). Я видел ее фото. Уверен… – Он запнулся.
– Уверены в чем? – спросила она, хотя охранник уже показывал ей рукой, что пора на выход.
– Я уверен, что она приносит радость Мартину. Ему всегда нравилось иметь дочь.
– Спасибо за ваши слова. – Она посмотрела ему в глаза.
Она думала о своем отце, который мог быть пример но одного возраста с Сержем. Если бы только она могла побыть с ним в ту его последнюю минуту, сказать ему все, что хотела… какими были бы ее слова?
– Как у Мартина с равновесием? Все в порядке? – неожиданно спросил ее Серж. – Я наблюдаю его по телевизору, и иногда мне кажется, он немного… немного предпочитает правую сторону, как будто у него проблемы с левой.
– Мне кажется, все хорошо, – удивилась Мэй.
– Возможно, дело в зрении, – сказал Серж. – После всех этих ударов в голову.
Мэй кивнула. Ее сердце заныло, охранники просили ее покинуть комнату. Его открытки лежали в дневнике в ее сумке. Она не могла поверить, что свидание уже за кончено.
– Передадите ему мои слова, ведь так? – спросил Серж.
– Конечно.
– Передайте ему, что я люблю его, – попросил Серж.
– Передам, – пообещала Мэй дрогнувшим голосом.
Ее свекор только что поймал слова, слетевшие с ее уст. Поскольку она не знала, что лучше сказать, она наклонилась вперед и слегка поцеловала его в щеку. Охранник сделал шаг вперед, чтобы поторопить ее к выходу. Серж громко возразил, но это не возымело эффекта.
Он вышел в одну толстую стальную дверь, и Мэй, оглядываясь через плечо, прошла свободно в другую. Она намеревалась проверить свой дневник, посмотреть на слова, которые Кайли сказала доктору Уитпену прошлым летом, но из-за своих эмоций в тот момент забыла.
Мэй возвратилась домой и не могла дождаться, когда пройдут эти четыре дня, пока Мартин не вернется домой из своего турне. Двигаясь до Блэк-Холла, она проработала дополнительные часы, помогая Тобин готовить и отправлять все необходимое для «Брайдалбарн» по почте. В то время как тетя Энид присматривала за Кайли, они работа ли до полуночи, потом смотрели за игрой Мартина по телевизору.
– Когда я пришла вчера, Энид сказала мне, что тебе пришлось предпринять неожиданную поездку, – сказала Тобин, укладывая брошюры из одной стопки в конверты из другой.
– Я ездила в северную часть штата Нью-Йорк, – сказала Мэй.
– Что-то связано с Кайли? – спросила Тобин.
– Почему ты так решила? – удивилась Мэй.
– Я видела, как ты заглядывала в дневник. Тот, куда ты записывала ее видения. Я думала, ты покончила с доктором Уитпеном.
– Ты права, – сказала Мэй, смотря куда-то поверх головы Тобин.
Проглядев свои июльские записи, она нашла то, что искала: «Некоторые люди не могут видеть глазами», – сказала Кайли доктору. Какое это могло иметь отношение к Сержу, спрашивающему: «Что он не видит?» Вероятно, ничего, но это совпадение не давало покоя Мэй. Ей нестерпимо хотелось рассказать обо всем Тобин. Сарай был темен, если не считать круга света над их рабочим столом и фиолетового свечения телевизора. Совы улетели на охоту. Мэй облокотилась о стол, чувствуя усталость.
– Ты можешь довериться мне, Мэй, – заверила Тобин.
– Я знаю, – сказала Мэй.
– Все так сильно переменилось? Мы совсем не говорим с тобой, как раньше.
– У Кайли все еще есть видения, – сказала ей Мэй. – Она говорит об ангелах.
– Твоя впечатлительная девочка, – произнесла Тобин тепло.
– Доктор Уитпен думает, – медленно начала Мэй, – что все видения Кайли связаны между собой. Дело в том, что часть из них имеет отношение к Мартину и его семье.
– Я знаю, ты думаешь, что тебе не следует говорить мне о Мартине, но не бойся, – сказала Тобин. – Клянусь, ты можешь мне доверять. Мой брак шатался прежде; воз можно, и мне следовало рассказывать тебе больше.
– У нас все в порядке, – поспешно прервала ее Мэй.
– Я не имела в виду, что у вас что-нибудь не так.
– Но звучит…
– Только я хочу, чтобы ты знала, что ты можешь быть откровенной со мной.
Обе женщины говорили быстро, перебивая друг друга, желая дойти до сути.
– Я доверяю тебе, – сказала, наконец, Мэй, глубоко вздохнув. – Ты знаешь, что я записываю все мысли Кайли в синем дневнике и постоянно… – начала Мэй.
– …и постоянно волнуешься за нее.
– Ну да, – ответила Мэй.
– Что же еще говорил доктор Уитпен?
– То, что она хочет снова соединить Мартина и его отца.
– Его отец в тюрьме, – вздрогнув, сказала Тобин. – Джон показывал мне статью в «Спорте Тудэй». Это должно быть ужасно, столкнуться со всем этим и как-то противостоять всему случившемуся. И Мартину, и вам с Кайли.
Мэй затихла. Она знала, что Тобин хотела поддержать ее, но внезапно она почувствовала, что хочет защитить Картье. Желая сообщить своей лучшей подруге о ее встрече с Сержем, о ссоре с Мартином, которая, она знала, неизбежна, Мэй не могла подыскать нужные слова.
Именно тогда камера дала Мартина крупным планом, и Мэй увидела его лицо на экране телевизора. Она остановилась на середине мысли, прищурившись, поскольку пробовала увидеть то, о чем говорил Серж о Мартине, как тот выбирает правую сторону.
Когда камера еще приблизила лицо Мартина, она увидела дикий гнев в его глазах, и она задрожала, поскольку задавалась вопросом, где этот гнев начинается и где заканчивается. Слезы затопляли ее глаза, и она знала, что не могла говорить больше о его личных демонах. Это подорвало бы некоторое существенное и необходимое доверие между ними.
Мэй слышала, как Тобин издала стон разочарования. Взглянув через стол, она увидела, как ее лучшая подруга опустила голову.
– Тоби, – позвала Мэй, понимая, что она глубоко за дела ее за душу.
– Когда будешь готова, – произнесла убитым голосом Тобин, – я – здесь.
– Я знаю, – сказала Мэй.
Она обернулась, чтобы посмотреть на мужа по телевизору, чувствуя ощущение страха, растущего и заполняющего ее грудь.
Четыре дня и четыре ночи прошли после ее посещения Эстонии. После полуночи, находясь в кровати, с окнами открытыми для весеннего бриза, задувающего в комнату, она услышала его ключ в замке. Мэй натянула одежду и сошла вниз, чтобы встретить его. Он играл в Монреале той ночью, был в дороге несколько часов и выглядел истощенным.
– Мартин. – Она бросилась к нему в объятия.
– Же тэм, же тэм (я люблю тебя), – повторял он.
Опустив хоккейную сумку, он крепко поцеловал ее, и она почувствовала, как оба затаили дыхание. Когда они остановились, Мартин не отпустил ее. Она видела, как он тяжело смотрит на нее, как будто он соскучился по ней больше, чем предполагал.
Из-за морщин вокруг лица и рта он выглядел утомленным, и она взяла его за руку.
– Ты голоден? – спросила она. – Хочешь, чтобы я сделала тебе бутерброд? Немного супа?
– Дай мне посмотреть на тебя.
– Что это ты? – засмеялась она.
– Эта поездка казалась невероятно долгой. Мы выиграли все наши игры, и мне было жаль, что тебя не было там.
Мэй сглотнула, отвела взгляд. Она знала, что могла бы побывать на некоторых из его игр, но ее поездка в Эстонию помешала этому. Ее тайна тяжелым камнем лежала на сердце.
– Иди сюда и садись, – попросила она. – Я хочу поговорить с тобой.
– Уже поздно, – сказал он, смеясь и притянул ее к себе снова. – Забудь про разговоры, я хочу отвести тебя наверх.
Его объятие было грубоватым и горячим, и Мэй чувствовала его руки за спиной. Тайна скребла у нее внутри, но она знала, что могла подождать до завтра, чтобы все рассказать ему.
– Я столько ждал этого, – сказал он.
– Я тоже, – шептала она.
Он взял свою сумку, остановился у стола в холле, чтобы выложить оттуда ключи от машины и от дома. В этот момент он заметил маленькую дорожную сумку Мэй на стуле. Она была с ней в день их первой встречи: она всегда брала ее с собой в поездки, потому что там было удобно держать билеты на самолет, путеводители и карты.
– Куда-нибудь собираешься? – Мартин поднял на нее глаза и улыбнулся.
– Нет, – сказала она.
Он жадно обнял ее, и камень в ее сердце стал твердым и горячим. Не сообщить ему было одно, солгать – совсем иное.
– Я уже съездила и вернулась, – сказала она.
– Вернулась?
Мэй кивнула, и Мартин увидел правду в ее глазах. Она чувствовала себя настолько виноватой в том, что сделала это у него за спиной, но в то же самое время питала большие надежды на примирение между ним и Сержем.
– Мартин, – начала она.
Он отступил назад и покачал головой.
– Я не хочу знать.
– Я должна сказать тебе…
– Я устал, Мэй. Пора спать.
Мэй схватила его за руки и затрясла, вынуждая его посмотреть ей в глаза.
Его взгляд обвел холл, остановился на картинах на стене, ключах на маленьком столе, пакете приглашений на вечеринку по случаю дня рождения Кайли. Мэй вся дрожала и с силой трясла руки Мартина.
– Послушай же меня! – твердила она.
– Нон! (Нет!) – крикнул он, его голубые глаза сверка ли холодным блеском. – Экуте! (Послушай!) Это ты послушай меня. Я хочу, чтобы ты сожгла его открытки, выкинула из головы все мысли о нем. Ничего не говори мне больше. Я не желаю знать.
Правда была очевидна для них обоих. Судьба соединила их на том самолете год назад. Любовь стала их судьбой, и им было чему научить друг друга. Трещина между Мартином и его отцом приблизила Мэй к ее собственному прошлому, и она чувствовала живительную силу любви, правды и прощения. Она должна была найти слова, должна была заставить Мартина видеть. Это настолько легко, хотела сказать она ему. Это настолько невероятно, настолько просто!
Вместо этого она вынудила мысли замедлиться и сделала голос нежным и спокойным.
– У меня есть что передать тебе, – сказала она. – От твоего отца.
– Нон (нет), – сказал Мартин.
– Он хотел, чтобы я передала тебе, что он любит тебя. Он…
Но Мартин не остался, чтобы дослушать. Он сгреб свою хоккейную сумку и ключи и выбежал из дома. Дверь хлопнула позади него так громко, как металлические двери в тюрьме.
– Вот что ты не видишь, – крикнула она ему вслед. – Как понимать и прощать!
Мэй слушала эхо собственного голоса и задавалась вопросом, не слышала ли Кайли это в ее сне. Она стояла, пригвожденная к полу, желая бежать за ним, но знала, что должна была остаться со своим ребенком.
Мэй ждала, что Мартин возвратится домой. Когда этого не случилось, она прождала всю ночь, что зазвонит телефон. Она ждала в прихожей, дрожа в своей длинной ночной рубашке, пока не взошло солнце. Накормила Кайли завтраком, помогла собраться в школу, пыталась делать вид, будто все прекрасно. Она уговаривала себя, что Мартин только рассердился, что он вернется домой, как только остынет.
Она заставила себя идти работать. Тетя Энид спросила, не заболела ли она. Спустившись вниз за чем-то, Мэй зашла в ванную, посмотрела на свое отражение в зеркале и увидела темные круги под глазами: она выглядела так, как будто сильно боялась чего-то.
За весь день он так и не позвонил. По дороге домой в Бостон она была уверена, что будет сообщение на автоответчике или даже что Мартин ждет ее в их спальне. Что она сделала такого непростительного? Разве Мартин не мог понять, наконец, что она сделала это для него, для них?
Но он не был там, и он не звонил. Мэй приготовила обед для Кайли, почитала ей, уложила в кровать. Она все сидела на кровати Кайли уже после того, как девочка заснула, после того, как небо стало совсем темным и зажглись, мерцая, городские огни. Ее сердце начинало бешено колотиться каждый раз, когда она слышала, как хлопает дверь автомобиля.
Когда телефон зазвонил в час ночи, Мэй поняла, что это был Мартин. Она боялась того, что он собирался сказать. Она надеялась, что она ошибается.
– Алло?
– Это я, – сказал он.
– Где ты?
– Я… – он сделал паузу, – я… в гостинице.
– В Бостоне? – спросила она, чувствуя давление в ее груди, словно ее сердце только что раскололось.
– Да.
– Иди домой, – прошептала она.
– Нет, Мэй.
Она видела огни за окном. Бикон-хилл тысячами и тысячами огней, пылающих в зданиях, офисах и гостиницах, спускался к парку. Мартин был где-то там… в пределах видимости, в пределах пешего хода. Ее глаза наполнились слезами.
– Ты не понимаешь меня, – сказал он. – Я ведь пытался объяснить тебе, как я отношусь к своему отцу! Тому, что он сделал, нет прощения. И все же ты твердо намеревалась вынудить меня…
– Вынудить? – спросила Мэй, почти смеясь.
Слово настолько не подходило к тому, что она пыталась сделать. Облегчить, ослабить, возможно, заживить, смягчить.
– Не важно, – сказал он. – Я остаюсь здесь. Лучше так, нам надо расстаться. Ты не смогла быть счастлива со мной, с тем, как все обстоит в моей жизни.
– Ты не прав, – возразила она. – Мы пробовали, узнавая вместе…
– Но ты отказалась принимать меня таким, какой я есть, – сказал он. – Тебе нужно было повидаться с ним. Ты не поверила мне, когда я говорил тебе, что я считаю некоторые вещи непростительными.
– Я узнала это о тебе сегодня вечером, – пробормотала Мэй, давясь слезами.
– Сегодня вечером?
– Да, – сказала она. – Ты не можешь простить мне, что я повернулась к твоему отцу, и теперь ты оставил меня. Ты закрыл дверь передо мной, как закрыл эту дверь перед ним.
– Мэй…
– Это правда, так ведь?
– Да, – сказал он. – Я заберу свои вещи завтра, пока тебя не будет. Прощай.
Мэй заплакала, но Мартин уже повесил трубку. Прижимая к щеке трубку, она смотрела в окно на огни Бостона, и ей хотелось понять, где Мартин. Она спросила себя, почему она не послушалась его, как она позволила этому случиться? Ее самый сильный страх… и Кайли тоже… Если Мартин смог отказаться от своего отца, кто мог бы поручиться, что он не сделает того же и с ними?
Теперь он ушел; он вычеркнул их из своей жизни. Она думала, что та связь, которую они чувствовали между собой с самого начала, защитит ее, защитит их любовь.
Она ошиблась.
Глава 16
Следующие несколько игр Мартин носился по ледовой коробке, как смерч, расшвыривая всех на своем пути, – настоящее физическое воплощение человеческой ярости. Он делал свой хет-трик в каждой из игр, и газеты нарекли его «Человек-таран». Он был неистов – полосовал клюшкой направо и налево, колол маски, как орехи, швырял противников в бортик. Он жаждал крови, и он получал ее.
Его катание изменилось. Он носился по льду, не скользил. После тренировки вратарь «Медведей» поделился с командой своими впечатлениями: когда Мартин летел к сетке с шайбой на своей клюшке, он напоминал беспощадного одноглазого циклопа из кино – один глаз прищурен, другой воспламенен ненавистью, горит сам и испепеляет противника.
Рэй пытался поговорить с ним, в ответ Мартин нарычал на него. Тренер хотел обсудить растущее общее время на скамье штрафников, но Мартин только огрызнулся. Он замахнулся на репортера, который захотел обсудить отсутствие Мэй с самой последней игры на своем поле, и на следующий день в газете появилась фотография Мартина, где он выглядел как форменный убийца.
Во Флит-центр позвонила Кайли, сказала, что она надеется, что он сумеет попасть на ее вечеринку по случаю дня рождения.
– Кайли, ты же знаешь, я очень хотел бы. Но график… – едва сумел проговорить Мартин севшим от волнения голосом.
– Я все равно хочу, чтобы ты пришел.
– Что ж, к сожалению, у моей команды другие планы на меня.
– Вы с мамой разводитесь?
– Знаешь, Кайли, тебе лучше поговорить с твоей мамой. По правде сказать, мне пора идти. Меня ждут на льду.
– Я скучаю без тебя, папа.
Мартин нажал на рычаг и хлопнул трубкой с такой силой, что разбил ее. Ее голос, ее слова напомнили разговоры с Натали.
Он разбил сердце своей собственной дочери… что заставило его думать, будто он никогда больше не поступит так снова с другой девочкой?
Апрельские ночи были мягкими и теплыми, и Мартин проводил их один на один с телевизором в гостиничном номере. В Бостоне или там, где проходила игра. Он заказывал ужин в номер и смотрел кино, даже когда товарищи по команде колотили в его дверь, пытаясь заставить его выйти с ними в город.
– Золотая Кувалда вернулся в наши ряды. – Некоторые из холостых парней соблазняли его походом в бары и клубы.
– Идите к черту. – Мартин легко вступал в драку, если кто-то продолжал проявлять настырность.
Телефон трезвонил часто, но Мэй не позвонила ни разу. Что он хотел бы сказать, позвони она ему? Прошлое было заморожено внутри него, озеро, которое никогда не растает. Его воспоминания о Натали были неподвластны времени.
Мэй не хотела, не могла понять, что ничто не может возвратить ему девочку. Ну, поговорит он с отцом, пусть даже поймет, что старик не хотел ее смерти, не хотел причинить ей боль. Но этим ничем не изменить ход вещей, не вдохнуть жизнь в маленькую девочку Мартина.
И как бы сильно он ни любил Мэй, как бы ни хотел повернуть время обратно к тому дню, когда она еще не пре дала его, ему не забыть ее поступка.
«Предала» – сильное слово, и звучало оно резко и больно, как лезвие ножа, глубоко врезалось в Мартина. Своей поездкой к отцу Мэй предала Мартина. Он лежал на кровати гостиницы, скрючившись от боли. Его щека была одним сплошным синяком, губа рассечена, но он даже не чувствовал этой физической боли.
Болело глубже. Болело где-то там, в самом сердце, где, как он верил, осталась жить Натали. Мэй была единственной, кто когда-либо касался этого места. Она успокоила его боль своей лаской и любовью, а теперь расколола его сердце на части и оставила зиять кровавой раной.
Но, может, так легче. Если он не заговорит с Мэй, ему не придется рассказывать ей, что происходит с ним. Закрывая один глаз, он другим смотрел на картину на стене. Так, проверяя зрение, Мартин лежал на кровати и старался ни о чем не думать.
Его катание изменилось. Он носился по льду, не скользил. После тренировки вратарь «Медведей» поделился с командой своими впечатлениями: когда Мартин летел к сетке с шайбой на своей клюшке, он напоминал беспощадного одноглазого циклопа из кино – один глаз прищурен, другой воспламенен ненавистью, горит сам и испепеляет противника.
Рэй пытался поговорить с ним, в ответ Мартин нарычал на него. Тренер хотел обсудить растущее общее время на скамье штрафников, но Мартин только огрызнулся. Он замахнулся на репортера, который захотел обсудить отсутствие Мэй с самой последней игры на своем поле, и на следующий день в газете появилась фотография Мартина, где он выглядел как форменный убийца.
Во Флит-центр позвонила Кайли, сказала, что она надеется, что он сумеет попасть на ее вечеринку по случаю дня рождения.
– Кайли, ты же знаешь, я очень хотел бы. Но график… – едва сумел проговорить Мартин севшим от волнения голосом.
– Я все равно хочу, чтобы ты пришел.
– Что ж, к сожалению, у моей команды другие планы на меня.
– Вы с мамой разводитесь?
– Знаешь, Кайли, тебе лучше поговорить с твоей мамой. По правде сказать, мне пора идти. Меня ждут на льду.
– Я скучаю без тебя, папа.
Мартин нажал на рычаг и хлопнул трубкой с такой силой, что разбил ее. Ее голос, ее слова напомнили разговоры с Натали.
Он разбил сердце своей собственной дочери… что заставило его думать, будто он никогда больше не поступит так снова с другой девочкой?
Апрельские ночи были мягкими и теплыми, и Мартин проводил их один на один с телевизором в гостиничном номере. В Бостоне или там, где проходила игра. Он заказывал ужин в номер и смотрел кино, даже когда товарищи по команде колотили в его дверь, пытаясь заставить его выйти с ними в город.
– Золотая Кувалда вернулся в наши ряды. – Некоторые из холостых парней соблазняли его походом в бары и клубы.
– Идите к черту. – Мартин легко вступал в драку, если кто-то продолжал проявлять настырность.
Телефон трезвонил часто, но Мэй не позвонила ни разу. Что он хотел бы сказать, позвони она ему? Прошлое было заморожено внутри него, озеро, которое никогда не растает. Его воспоминания о Натали были неподвластны времени.
Мэй не хотела, не могла понять, что ничто не может возвратить ему девочку. Ну, поговорит он с отцом, пусть даже поймет, что старик не хотел ее смерти, не хотел причинить ей боль. Но этим ничем не изменить ход вещей, не вдохнуть жизнь в маленькую девочку Мартина.
И как бы сильно он ни любил Мэй, как бы ни хотел повернуть время обратно к тому дню, когда она еще не пре дала его, ему не забыть ее поступка.
«Предала» – сильное слово, и звучало оно резко и больно, как лезвие ножа, глубоко врезалось в Мартина. Своей поездкой к отцу Мэй предала Мартина. Он лежал на кровати гостиницы, скрючившись от боли. Его щека была одним сплошным синяком, губа рассечена, но он даже не чувствовал этой физической боли.
Болело глубже. Болело где-то там, в самом сердце, где, как он верил, осталась жить Натали. Мэй была единственной, кто когда-либо касался этого места. Она успокоила его боль своей лаской и любовью, а теперь расколола его сердце на части и оставила зиять кровавой раной.
Но, может, так легче. Если он не заговорит с Мэй, ему не придется рассказывать ей, что происходит с ним. Закрывая один глаз, он другим смотрел на картину на стене. Так, проверяя зрение, Мартин лежал на кровати и старался ни о чем не думать.