Страница:
Она тихонько прошла в столовую. Там, возле дымохода, был большой чулан, таинственный и мрачный. Кайли обнаружила это место еще прошлым летом, когда они в первый раз попали на озеро Лак-Верт. Деревянная стенная панель незаметно переходила в дверь. Если не знать, что за стеной начинается чулан, дверь в него легко пропустить и не заметить.
Проворачивая маленький медный замок, Кайли вошла внутрь. Пахло пылью и плесенью, и ее сердце застучало, когда она потянулась за веревкой, которая включала свет. Гром ожидал снаружи, явно опасаясь заходить внутрь.
Кайли включила свет. Здесь, в этом чулане, все было совершенно иначе, чем где-нибудь еще в доме. Тут прятались семейные тайны, и если имелись призраки или ангелы в Лак-Верте, то обитали они только в этом чулане. Замигав от света лампочки без абажура, Кайли не сомневалась, что она видела взмах легких, как паутинка, белых крыльев.
– Натали? – прошептала она.
Но она услышала только Грома. Пес с большим трудом втягивал воздух, удрученно фырча. Вся эта затея хозяйки была уж слишком непонятна для него. Кайли огляделась вокруг. Паутина затянула все углы чулана и плавно покачивалась от легкого движения воздуха.
Кайли подумала о Ричарде Перри. Она живо представляла его все время. Как он свисает с ветки дерева, как его мертвое тело качается на ветру. Его шишковатые кости были чисто-белыми, а лохмотья от одежды, кожи и остатки мускулов – коричневато-серыми. Кайли тогда смотрела на его тело, а видела человека, который умолял, чтобы его сняли с веревки. Его губы шевелились, от отчаяния глаза были широко открыты.
Прибыла полиция. Отвечая на их вопросы, Кайли следила за телом Ричарда Перри. Полицейские закончили фотографировать. Она наблюдала, как врач, прибывший на осмотр, приблизился к дереву, поднял лестницу и забрался на ветку. Огромными садовыми ножницами мужчина перерезал толстую веревку, и те, кто был внизу, пойма ли тело.
«Спасибо, – услышала Кайли крик самоубийцы. – Спасибо тебе, что освободила меня».
Кайли пришла сюда на поиски. Она слышала, как ее мама спрашивала Мартина о старой картине, а Кайли знала, где ее найти. Прошлым летом в один из дождливых дней, исследуя дом, она нашла целую кучу вещей, которые кто-то убрал в чулан. Серебряную кружку для грудного ребенка, игрушечную карету, стопку детских книг и картину, вышитую крестом.
Пользуясь полками, как ступеньками стремянки, Кайли добралась до верхней полки. Там, у самой стены, она и нашла картину. Осторожно нащупав пальцами рамку, девочка потянула ее на себя. Взяв картину под мышку, она соскочила обратно вниз.
Стекло было покрыто толстым слоем пыли. Кайли смахнула ее и стала разглядывать картину. Это была вышивка на ткани, белом миткале, который пожелтел, сов сем как старинные свадебные платья в «Брайдалбарн». Крепко натянутая на рамку ткань была вышита крошечными крестиками синими нитками. На картине изображались ягненок и новорожденный детеныш леопарда, спящие в обнимку.
По внешней стороне рисунка была вышита какая-то надпись. В прошлом году Кайли только начала читать, но в этом году слова легко сложились в фразу: «Волк поладит с ягненком, а леопард с козленком, и малое дитя направит и поведет их».
Кайли не поняла смысла и еще раз перечитала слова. Она еще с большей тщательностью вытерла оставшуюся пыль со стекла. Под пылью было какое-то другое вещество, искрящееся, как крошечные частички слюды. Оно осело и на всех пальцах Кайли, и теперь они сияли и переливались при свете лампочки.
Ее сердце забилось. Она ощутила приближение чего-то необыкновенного, ощутила появление Натали. Кайли могла чувствовать присутствие Натали в этой потайной комнате, и эти сверкающие частички были доказательством ее существования.
– Натали, – взмолилась Кайли. – Позволь мне увидеть тебя.
Гром скулил за дверью, умоляя Кайли выйти.
– Я знаю, ты здесь, – расстроилась Кайли.
Она еще раз посмотрела на картину, несколько раз перечитала надпись. Натали хотела, чтобы она нашла эту картину.
Кайли в этом не сомневалась. Она крепко спала, но что-то в ее сне побудило ее спуститься вниз и поискать эту старую картину.
– Это ты, маленькое дитя? – спросила девочка вслух.
«Это ты, – услышала она в ответ. – Соедини их вместе».
Кайли развернулась на месте. Никого.
Шелест наверху заставил ее посмотреть наверх, и она увидела фалангу летучих мышей, устроившихся на стропилах, которые следили за ней, свешиваясь головами вниз. Кайли задрожала от страха, а Гром начал лаять. Неожиданно Кайли услышала шаги по лестнице.
– Кайли?! – Мама звала ее.
– Натали здесь, я знаю, она здесь, – крикнула Кайли в ответ.
– Она снова спит. – Это уже был голос Мартина. – Это лунатизм.
– Натали, – прошептала Кайли, позволяя матери поднять себя на руки.
Но все исчезло. Гром перестал лаять и удовлетворенно и успокоено, хотя и очень внимательно, глядел в открытое окно. Мех пса блестел сильнее, чем раньше, и Кайли обратила внимание, что и глаза старого пса засветились ярче.
Мама поднесла Кайли к окну. Они постояли, вдыхая свежий воздух, и Кайли чувствовала, как ее переживания ослабевают, словно последние моменты ей и правда только приснились. Вокруг озера величественно возвышались горы. Кайли смотрела, как лунный свет, пробившись сквозь деревья, освещал серебряную скалу и огибал мягкие холмики. Все вокруг казалось живым и волшебным.
– Все хорошо, – прошептала ей мама. – Ты уже проснулась. Я здесь, с тобой.
– Я спасла его, не так ли? – заплакала Кайли. – Того человека, висящего на дереве. Я сделала, что он меня попросил…
– Да, милая, – ответила мама, но глаза у нее были испуганные.
Кайли знала, что мама сейчас пойдет наверх, начнет писать в той синей тетради, а утром, скорее всего, позвонит доктору Уитпену, и от этой мысли девочке сделалось совсем нерадостно, и она заплакала еще горше.
– Что это ты нашла там? – спросил Мартин, протянув руку к рамке, которую Кайли держала под мышкой.
Он провел ладонью по стеклу, и Кайли заметила, как кончики его пальцев заискрились. Эти блестки казались лунными бликами, и неожиданно для себя Кайли сообразила, что это слезы ангела.
– Вышитая крестом картина, – поняла мама.
– Это мама вышивала, еще когда я не родился. Я убрал ее…
– Почему убрал? – спросила Кайли.
– Она напоминала мне о Натали, – признался Мартин. – «И малое дитя поведет их». Так оно и было. Она вела всех нас.
– Она и сейчас еще ведет нас. – Кайли знала, что ей нужно заставить Мартина понять, что времени мало, что он должен увидеть отца.
Натали потянула Кайли в чулан, чтобы передать ей свое послание. Картина, блестки. Но теперь была очередь Кайли: «Ты ребенок, соедини их вместе».
– Что-то случится, – прошептала Кайли.
– Давайте ляжем все спать, – предложила мама. – Уже очень поздно.
– Хорошая мысль, – поддержал ее Мартин, нахмурившись, разглядывая картину.
Кайли не отвечала. Она только долго и напряженно посмотрела в его голубые глаза, дотронулась до его губ кончиками пальцев и поцеловала в лоб. Когда она отодвинулась, то увидела, что оставила серебряные блестки у него на губах – это кончики ее пальцев перенесли слезы Натали на его губы.
Серж не мог спать. Какие-то идиоты где-то в коридоре пытались убить друг друга и кричали так, будто их рвали в клочья. Он с силой придавил голову подушкой, но невообразимый шум пронизывал даже толстую пену. Он сел и взглянул на время: два часа ночи.
Отказавшись от попыток уснуть, он сидел на краю койки, обхватив голову руками. Во рту пересохло, сердце колотилось; он чувствовал себя как с похмелья, хотя и не пил уже несколько лет. Порочные пристрастия перестали существовать для него в день, когда умерла его внучка.
Глаза невыносимо жгло. Кто-то курил, но не табак. Тюремные стены пропахли наркотиками, мочой, одиночеством и смертью. Стены камеры Сержа пропитались ненасытной жадностью и чувством вины. В коридоре крики стали ужаснее, и Серж понял, что это там шла не просто обычная тюремная драка.
– Эй, вы там, – прокричал он во всю глотку.
– Заткнись, – заорал кто-то в ответ.
– На помощь! – позвал Серж. – Охрана, на помощь!
– Заткнись, ты, чтоб тебе…
– Хочешь и сам получить?! Не твое собачье дело!
– На помощь! – изо всех сил надрывался Серж. – Господи Иисусе, да помогите же вы!
Время шло, на его наручных часах тикали минуты. Тут, хотя в поле его зрения не было ни одного окна, Серж почувствовал, как сильный поток свежего воздуха пронесся через его камеру. Мурашки пробежали у него вдоль спины, а волосы на руках стали дыбом. Совсем как на арктическом ветру, словно этот порыв ветра прямо из Канады донес до него запах сосен Лак-Верта.
Возможно, кто-то умер. Подумав, не погиб ли кто в драке в тюремном коридоре, Серж перекрестился. Он был глубоко верующим человеком. Послышалось топанье бегущих людей, затем еще. Он мог слышать переговоры охранников, кто-то из них запросил еще помощи. Принес ли носилки. Прошло еще несколько минут, и носилки понесли обратно.
Съежившись на койке, Серж попытался разглядеть, кого уносили охранники. Простыни закрывали тела, и он не мог разобрать, живы они или мертвы. Но тут мелькнула бритая голова одного из них.
– Тино, – пробормотал он, потом позвал громче: – Тино!
Охранники с носилками молча прошагали дальше.
– Эй! – завопил Серж. – Как он? С мальцом все в порядке?
Никто ему не отвечал.
Серж подумал о детях Тино, и что-то заставило его опуститься на колени. Он годами не молился, но он помнил слова. Он помнил их наизусть: «Отче наш…»
Кончив читать молитву, он полез под кровать, где лежала его коробка с бумагами и ручками. Потом положил перед собой лист чистой бумаги. Пустой лист страшил его. Словно у него могло не найтись достаточно слов, чтобы высказать все, что накопилось в душе.
Аромат соснового леса перебивал все запахи тюрьмы, и он вспоминал маленького мальчика и зеленое озеро, древние холмы и извилистые тропы. Он вспоминал черный лед и хоккейные клюшки и думал о Мартине.
Проиграть решающую, седьмую игру в финале первенства – какой оглушительный провал. Позволить украсть у тебя шайбу прямо с твоей клюшки. Но с другой стороны, какое значение имеет эта победа на самом деле? Серж в своей спортивной жизни завоевывал Кубок целых три раза, он стоял на столе в его собственном доме, ночевал вместе с вещами около его кровати. И какой, черт возьми, во всем этом смысл теперь?
Смысл имело совсем другое: внутри коробки лежали фотографии Натали, Мартина и газетная вырезка с Мэй и Кайли. Серж разложил их перед собой на неубранной кровати. Все еще стоя на коленях, он думал о Тино и его детях. Прочистив горло, словно он готовился начать разговор, Серж стал подбирать слова:
«Дорогой Мартин…»
Это обращение появилось на голубой бумаге перед ним, хотя Серж мог поклясться, что не помнил, чтобы он успел поднять ручку.
Глава 21
Проворачивая маленький медный замок, Кайли вошла внутрь. Пахло пылью и плесенью, и ее сердце застучало, когда она потянулась за веревкой, которая включала свет. Гром ожидал снаружи, явно опасаясь заходить внутрь.
Кайли включила свет. Здесь, в этом чулане, все было совершенно иначе, чем где-нибудь еще в доме. Тут прятались семейные тайны, и если имелись призраки или ангелы в Лак-Верте, то обитали они только в этом чулане. Замигав от света лампочки без абажура, Кайли не сомневалась, что она видела взмах легких, как паутинка, белых крыльев.
– Натали? – прошептала она.
Но она услышала только Грома. Пес с большим трудом втягивал воздух, удрученно фырча. Вся эта затея хозяйки была уж слишком непонятна для него. Кайли огляделась вокруг. Паутина затянула все углы чулана и плавно покачивалась от легкого движения воздуха.
Кайли подумала о Ричарде Перри. Она живо представляла его все время. Как он свисает с ветки дерева, как его мертвое тело качается на ветру. Его шишковатые кости были чисто-белыми, а лохмотья от одежды, кожи и остатки мускулов – коричневато-серыми. Кайли тогда смотрела на его тело, а видела человека, который умолял, чтобы его сняли с веревки. Его губы шевелились, от отчаяния глаза были широко открыты.
Прибыла полиция. Отвечая на их вопросы, Кайли следила за телом Ричарда Перри. Полицейские закончили фотографировать. Она наблюдала, как врач, прибывший на осмотр, приблизился к дереву, поднял лестницу и забрался на ветку. Огромными садовыми ножницами мужчина перерезал толстую веревку, и те, кто был внизу, пойма ли тело.
«Спасибо, – услышала Кайли крик самоубийцы. – Спасибо тебе, что освободила меня».
Кайли пришла сюда на поиски. Она слышала, как ее мама спрашивала Мартина о старой картине, а Кайли знала, где ее найти. Прошлым летом в один из дождливых дней, исследуя дом, она нашла целую кучу вещей, которые кто-то убрал в чулан. Серебряную кружку для грудного ребенка, игрушечную карету, стопку детских книг и картину, вышитую крестом.
Пользуясь полками, как ступеньками стремянки, Кайли добралась до верхней полки. Там, у самой стены, она и нашла картину. Осторожно нащупав пальцами рамку, девочка потянула ее на себя. Взяв картину под мышку, она соскочила обратно вниз.
Стекло было покрыто толстым слоем пыли. Кайли смахнула ее и стала разглядывать картину. Это была вышивка на ткани, белом миткале, который пожелтел, сов сем как старинные свадебные платья в «Брайдалбарн». Крепко натянутая на рамку ткань была вышита крошечными крестиками синими нитками. На картине изображались ягненок и новорожденный детеныш леопарда, спящие в обнимку.
По внешней стороне рисунка была вышита какая-то надпись. В прошлом году Кайли только начала читать, но в этом году слова легко сложились в фразу: «Волк поладит с ягненком, а леопард с козленком, и малое дитя направит и поведет их».
Кайли не поняла смысла и еще раз перечитала слова. Она еще с большей тщательностью вытерла оставшуюся пыль со стекла. Под пылью было какое-то другое вещество, искрящееся, как крошечные частички слюды. Оно осело и на всех пальцах Кайли, и теперь они сияли и переливались при свете лампочки.
Ее сердце забилось. Она ощутила приближение чего-то необыкновенного, ощутила появление Натали. Кайли могла чувствовать присутствие Натали в этой потайной комнате, и эти сверкающие частички были доказательством ее существования.
– Натали, – взмолилась Кайли. – Позволь мне увидеть тебя.
Гром скулил за дверью, умоляя Кайли выйти.
– Я знаю, ты здесь, – расстроилась Кайли.
Она еще раз посмотрела на картину, несколько раз перечитала надпись. Натали хотела, чтобы она нашла эту картину.
Кайли в этом не сомневалась. Она крепко спала, но что-то в ее сне побудило ее спуститься вниз и поискать эту старую картину.
– Это ты, маленькое дитя? – спросила девочка вслух.
«Это ты, – услышала она в ответ. – Соедини их вместе».
Кайли развернулась на месте. Никого.
Шелест наверху заставил ее посмотреть наверх, и она увидела фалангу летучих мышей, устроившихся на стропилах, которые следили за ней, свешиваясь головами вниз. Кайли задрожала от страха, а Гром начал лаять. Неожиданно Кайли услышала шаги по лестнице.
– Кайли?! – Мама звала ее.
– Натали здесь, я знаю, она здесь, – крикнула Кайли в ответ.
– Она снова спит. – Это уже был голос Мартина. – Это лунатизм.
– Натали, – прошептала Кайли, позволяя матери поднять себя на руки.
Но все исчезло. Гром перестал лаять и удовлетворенно и успокоено, хотя и очень внимательно, глядел в открытое окно. Мех пса блестел сильнее, чем раньше, и Кайли обратила внимание, что и глаза старого пса засветились ярче.
Мама поднесла Кайли к окну. Они постояли, вдыхая свежий воздух, и Кайли чувствовала, как ее переживания ослабевают, словно последние моменты ей и правда только приснились. Вокруг озера величественно возвышались горы. Кайли смотрела, как лунный свет, пробившись сквозь деревья, освещал серебряную скалу и огибал мягкие холмики. Все вокруг казалось живым и волшебным.
– Все хорошо, – прошептала ей мама. – Ты уже проснулась. Я здесь, с тобой.
– Я спасла его, не так ли? – заплакала Кайли. – Того человека, висящего на дереве. Я сделала, что он меня попросил…
– Да, милая, – ответила мама, но глаза у нее были испуганные.
Кайли знала, что мама сейчас пойдет наверх, начнет писать в той синей тетради, а утром, скорее всего, позвонит доктору Уитпену, и от этой мысли девочке сделалось совсем нерадостно, и она заплакала еще горше.
– Что это ты нашла там? – спросил Мартин, протянув руку к рамке, которую Кайли держала под мышкой.
Он провел ладонью по стеклу, и Кайли заметила, как кончики его пальцев заискрились. Эти блестки казались лунными бликами, и неожиданно для себя Кайли сообразила, что это слезы ангела.
– Вышитая крестом картина, – поняла мама.
– Это мама вышивала, еще когда я не родился. Я убрал ее…
– Почему убрал? – спросила Кайли.
– Она напоминала мне о Натали, – признался Мартин. – «И малое дитя поведет их». Так оно и было. Она вела всех нас.
– Она и сейчас еще ведет нас. – Кайли знала, что ей нужно заставить Мартина понять, что времени мало, что он должен увидеть отца.
Натали потянула Кайли в чулан, чтобы передать ей свое послание. Картина, блестки. Но теперь была очередь Кайли: «Ты ребенок, соедини их вместе».
– Что-то случится, – прошептала Кайли.
– Давайте ляжем все спать, – предложила мама. – Уже очень поздно.
– Хорошая мысль, – поддержал ее Мартин, нахмурившись, разглядывая картину.
Кайли не отвечала. Она только долго и напряженно посмотрела в его голубые глаза, дотронулась до его губ кончиками пальцев и поцеловала в лоб. Когда она отодвинулась, то увидела, что оставила серебряные блестки у него на губах – это кончики ее пальцев перенесли слезы Натали на его губы.
Серж не мог спать. Какие-то идиоты где-то в коридоре пытались убить друг друга и кричали так, будто их рвали в клочья. Он с силой придавил голову подушкой, но невообразимый шум пронизывал даже толстую пену. Он сел и взглянул на время: два часа ночи.
Отказавшись от попыток уснуть, он сидел на краю койки, обхватив голову руками. Во рту пересохло, сердце колотилось; он чувствовал себя как с похмелья, хотя и не пил уже несколько лет. Порочные пристрастия перестали существовать для него в день, когда умерла его внучка.
Глаза невыносимо жгло. Кто-то курил, но не табак. Тюремные стены пропахли наркотиками, мочой, одиночеством и смертью. Стены камеры Сержа пропитались ненасытной жадностью и чувством вины. В коридоре крики стали ужаснее, и Серж понял, что это там шла не просто обычная тюремная драка.
– Эй, вы там, – прокричал он во всю глотку.
– Заткнись, – заорал кто-то в ответ.
– На помощь! – позвал Серж. – Охрана, на помощь!
– Заткнись, ты, чтоб тебе…
– Хочешь и сам получить?! Не твое собачье дело!
– На помощь! – изо всех сил надрывался Серж. – Господи Иисусе, да помогите же вы!
Время шло, на его наручных часах тикали минуты. Тут, хотя в поле его зрения не было ни одного окна, Серж почувствовал, как сильный поток свежего воздуха пронесся через его камеру. Мурашки пробежали у него вдоль спины, а волосы на руках стали дыбом. Совсем как на арктическом ветру, словно этот порыв ветра прямо из Канады донес до него запах сосен Лак-Верта.
Возможно, кто-то умер. Подумав, не погиб ли кто в драке в тюремном коридоре, Серж перекрестился. Он был глубоко верующим человеком. Послышалось топанье бегущих людей, затем еще. Он мог слышать переговоры охранников, кто-то из них запросил еще помощи. Принес ли носилки. Прошло еще несколько минут, и носилки понесли обратно.
Съежившись на койке, Серж попытался разглядеть, кого уносили охранники. Простыни закрывали тела, и он не мог разобрать, живы они или мертвы. Но тут мелькнула бритая голова одного из них.
– Тино, – пробормотал он, потом позвал громче: – Тино!
Охранники с носилками молча прошагали дальше.
– Эй! – завопил Серж. – Как он? С мальцом все в порядке?
Никто ему не отвечал.
Серж подумал о детях Тино, и что-то заставило его опуститься на колени. Он годами не молился, но он помнил слова. Он помнил их наизусть: «Отче наш…»
Кончив читать молитву, он полез под кровать, где лежала его коробка с бумагами и ручками. Потом положил перед собой лист чистой бумаги. Пустой лист страшил его. Словно у него могло не найтись достаточно слов, чтобы высказать все, что накопилось в душе.
Аромат соснового леса перебивал все запахи тюрьмы, и он вспоминал маленького мальчика и зеленое озеро, древние холмы и извилистые тропы. Он вспоминал черный лед и хоккейные клюшки и думал о Мартине.
Проиграть решающую, седьмую игру в финале первенства – какой оглушительный провал. Позволить украсть у тебя шайбу прямо с твоей клюшки. Но с другой стороны, какое значение имеет эта победа на самом деле? Серж в своей спортивной жизни завоевывал Кубок целых три раза, он стоял на столе в его собственном доме, ночевал вместе с вещами около его кровати. И какой, черт возьми, во всем этом смысл теперь?
Смысл имело совсем другое: внутри коробки лежали фотографии Натали, Мартина и газетная вырезка с Мэй и Кайли. Серж разложил их перед собой на неубранной кровати. Все еще стоя на коленях, он думал о Тино и его детях. Прочистив горло, словно он готовился начать разговор, Серж стал подбирать слова:
«Дорогой Мартин…»
Это обращение появилось на голубой бумаге перед ним, хотя Серж мог поклясться, что не помнил, чтобы он успел поднять ручку.
Глава 21
Некоторое время назад Мартин (вместе с Рэем) согласился проводить двухдневный мастер-класс в Торонто. Обе семьи, Картье и Гарднеры, выехали туда в полном составе и заказали смежные комнаты в великолепном и изысканном отеле «Кинг Эдвард».
– Как ты думаешь, о чем она говорила? Как это расшифровать: «что-то должно случиться»? – спросила Мэй, повернувшись к Мартину, когда они упаковали сумки.
– Я думаю, она спала и видела какой-то сон. Ты поговоришь с докторами в Университете Твиг, и они успокоят тебя, что с ней все в порядке.
– Я хотела покончить со всем этим, – сказала Мэй, проверяя, положила ли она свой дневник в сумку. – Я только-только послала доктору Уитпену письмо и вовсе не планировала посещать его летом.
Она посмотрела из окна на озеро. Мартин подошел к ней сзади, и слезы выступили у нее на глазах.
– Что-то не так? – удивился он.
– Мне очень жалко Кайли, – призналась Мэй. – Слушать, как моя девочка переживает, и не знать, действительно ли я сделала все, чтобы помочь ей. Она в таком нервном напряжении. Она ждет чего-то жуткого.
– Но ничего не случится, – успокоил жену Мартин. – Мы все вместе. Сегодня прекрасный летний день. Мы направляемся в Торонто с нашими друзьями. Нам пришлось пережить трудную зиму, но сейчас мы здесь, на озере.
– Мы вернемся через два дня, – произнесла Мэй, как будто заверила себя в непреложном.
Мартин обнял и прижал жену к себе. От него пахло мылом и пряностями. Она закрыла глаза и прислушалась к гулким ударам своего сердца.
Когда они грузили вещи, Мэй забеспокоилась, сможет ли Мартин вести машину. Что, если он перестанет видеть на дороге? Поэтому она уселась на место водителя, пошутив, что Мартин сам должен держать вонючего Грома по дороге в собачью гостиницу. Мартин благодарно засмеялся. Всего через три часа, без всяких приключений, они добрались до отеля «Кинг Эдвард» в центре города Торонто. Весь персонал отеля, от одетого в ливрею швейцара до управляющего, встречал Мартина так, словно вернулся их давно потерянный друг, а Мэй с Кайли они приготовили по букету цветов.
– Король Эдди, – задумчиво произнес Мартин, разглядывая большой куполообразный потолок вестибюля.
– Эдди? – удивилась Кайли.
– Мы так зовем его в Канаде, – объяснил Мартин. – Каждый, кто хоть раз останавливался здесь, сохраняет привязанность к этому старинному месту.
Мэй отстала послушать какую-то канадскую историю, которую швейцар рассказывал Кайли. Когда Мартин спросил, не хотят ли они с Кайли сопровождать его на стадион, Мэй отрицательно покачала головой.
– Я поеду с Кайли к доктору Уитпену. Он примет нас даже без предварительной записи.
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, спасибо.
Мэй помнила, как в прошлый раз, когда Мартин провожал их в университетскую клинику, он даже не смог себя заставить подняться наверх. Кроме того, ему предстояла важная работа.
С тех пор как Мартин стал профессионалом, он проводил практические занятия для маленьких ребятишек, которые записывались на его мастер-классы. Деньги не имели значения, Мартин сам оплачивал лед и снаряжение, жертвовал своим временем. Он полюбил хоккей еще ребенком, и он верил в помощь менее удачливым детям. Он хотел отдавать.
В прошлом году, в водовороте своей неожиданной женитьбы на Мэй, впервые за семнадцать лет он перенес свой мастер-класс. Возможно, он мог и совсем отказаться от занятий. Он только женился, ему надо перевозить семью на отдых. Но, несмотря на все это, Мартин не смог совсем нарушить свое обещание.
Ему переправили письма от разочарованных детей, выпускников предыдущих занятий и потенциальных новичков, которые потеряли свой шанс покататься с великим Мартином Картье.
Мэй испытывала огромную нежность к нему, наблюдая, как Мартин тщательно проверяет свою сумку. Он собирался тренировать совсем неизвестных ему детей, детей чужих людей, которые съезжались со всей Канады, чтобы провести несколько часов с ним.
Он был хороший человек, и он желал помочь другим. Какая-то семья подошла к нему с просьбой об автографе. Мартин согласился, подписался и оставил место для Кайли. Хихикнув, Кайли с радостью подписала свое имя.
Жизнь Кайли изменилась разительно, но все бледнело перед тем фактом, что у нее теперь появился отец, который любил ее и хотел проводить с ней время. Обняв и поцеловав Мартина на прощание, девочка закрыла глаза и попыталась унять страх, который поселился в ее душе.
Поездка на такси заняла приблизительно минут сорок, и когда Кайли увидела знакомые ворота Университета Твиг, она сползла по сиденью вниз. Мэй заплатила водителю и, взяв Кайли за руку, повела ее в здание. Они прошли по темному коридору, поднялись по каменной лестнице. Когда они подошли к кабинету доктора Уитпена, сердце Мэй колотилось как бешеное.
– Мне передали сообщение, которое вы оставили, – сказал доктор, встречая их в дверях. Прядь его густых волос упала на глаза. На нем были брюки цвета хаки, синяя оксфордская рубашка и парусиновые тапочки без носков. Он не улыбался, но казался возбужденным.
– Кайли, почему ты не идешь играть с кукольным домиком? – удивилась Мэй, направляя девочку в игровую комнату.
– Я хочу остаться с вами.
– Но, пожалуйста, милая, – настаивала Мэй, заглядывая в глаза дочери. – Я же никуда не уйду. Только позволь мне минутку поговорить с доктором наедине.
Кайли пожала плечами, но просьбу матери выполнила.
– Что-нибудь случилось? – негромко спросил док тор. – С того вашего письма?
– Да. – Мэй вытащила дневник из сумки.
Опустив с темени на глаза очки со стеклами на корде, доктор Уитпен положил дневник на стол и начал читать.
– Она говорит, будто Натали прячется в чулане за камином, – объяснила Мэй. – Натали оставляет повсюду следы своих слез. Она плачет.
– Плачет о чем? – спросил доктор Уитпен, просматривая страницы с ее записями.
– Она плачет, поскольку не может заставить отца понять ее. Или потому, что Кайли не может заставить его понять. Кажется, мы все знаем, чего она хочет, кроме самого Мартина. Он должен повидаться с отцом. Я ездила к Сержу в тюрьму.
Доктор Уитпен опустил дневник:
– И что он говорил? Он говорил о Натали?
– Он полон раскаяния, – сказала Мэй. – Это невероятно давит на него, и он хочет исправить отношения с Мартином, и как можно скорее.
– Похоже, так оно и есть, – кивал доктор. – И это соответствует тому ощущению безотлагательности, которое испытывает Кайли.
Он прочитал до конца записи, отмечая некоторые места.
– Но я не говорю с Кайли об этом, – заметила Мэй.
– Это не имеет никакого значения. – Да?
– Вы никогда не говорили с Кайли о многом из того, что она видит. Но она все равно… – он сделал паузу, складывая свою папку с зажимом для бумаги, диктофон и дневник, – это видит.
– То есть это не я внушаю ей?
– Нет, из того, что я в состоянии разгадать, – сказал доктор Уитпен. – Но давайте поговорим с ней.
И они направились в игровую комнату к Кайли.
Кайли посмотрела, как мама и доктор Уитпен направляются к ней, и снова повернулась к куклам. Куклы смотрели на нее, маленькие существа, которые казались ей такими живыми в прошлые посещения доктора. Тогда они шепотом рассказывали ей какие-то истории, шутили и смеялись над ее большими руками, которые она просовывала через маленькие окна их домика. Но теперь они превратились в обычных кукол.
– Привет, Кайли.
– Привет, – ответила она застенчиво.
– Твоя мама рассказала, что ты проводишь это лето в Лак-Верте.
Кайли кивнула:
– У меня теперь пес.
– Гром, – сказал он, заглянув в синий дневник.
– Теперь я умею читать, – добавила Кайли, вспомнив надпись, вышитую крестом.
Она заглянула в кукольный домик, но маленькие существа по-прежнему оставались просто куклами. Что-то ушло.
– Расскажи мне о чулане в столовой, – попросил он, приседая около нее.
– Ты же знаешь, – прошептала Кайли, – Натали была там.
– Натали плакала, и ты видела ее слезы.
– Они прилипали к моим пальцам, – подтвердила Кайли.
– Почему же она плакала?
– Что-то плохое случится. – Все утро Кайли чувство вала возбуждение, голова от этого слегка кружилась.
– А что должно произойти? – уточнил доктор.
Кайли пожала плечами. Ей не нравилось это новое чувство внутри. Что-то ушло и не возвращалось. Она еще не сказала об этом маме и не захотела рассказать доктору.
– А кто знает, что должно случиться? – пытался разобраться доктор. – Ты можешь сказать мне это?
Кайли только покачала головой.
– Давай поиграем в игру с картами, – предложила девочка.
Он кивнул. У доктора забавно отросли волосы, непослушные пряди падали на его глаза, и девочка не могла видеть, о чем он думал. Если Кайли видела глаза человека и смотрела прямо в них, тогда обычно она могла читать мысли. Но сейчас он прятал глаза за волосами. Он вручил ей колоду, и она сняла часть ее. Сначала он перетасовал карты, потом передал ей, и они начали играть.
– Черная, – назвала она.
Он поднял первую карту и удивился.
– Красная.
– Следующая карта черная.
– Красная.
– Следующая красная. Но карта была черная.
Неправильно, неправильно, неправильно. Кайли назвала их все неправильно, кроме одной. Она снова поглядела на кукольный домик: всего лишь куклы внутри. За окном пели птицы и только. Она больше не чувствовала ничего волшебного внутри себя, вообще никакого волшебства.
Когда Мартин вошел в центр «Эр Канада», дети возбужденно горланили. Хотя он играл здесь за «Медведей», это был его первый мастер-класс на новом катке; раньше он собирал всех на свои практические занятия на старом стадионе «Мэйпл Ливзгарден», этой «святой земле» для любого хоккеиста, ветерана или новичка.
Оглядывая новое современное стеклянное сооружение, он думал об истории и традициях и задавался вопросом, что бы подумал его отец об этом месте. На приветственные крики «Мартин!», «Кувалда!» он помахал рукой и улыбнулся.
На занятие собрались главным образом мальчишки. От восьми до пятнадцати лет. Но Мартин с самого начала дал понять, что появление девочек только приветствуется. У Мартина самого когда-то была дочь, и долгое время его тренировала мама.
Рэй еще не появлялся и, оказавшись в раздевалке для игроков один, Мартин немного успокоился. Хотя, когда он надевал коньки, его руки дрожали. Он не выходил на лед с той последней игры на Кубок Стэнли, и все, о чем подозревала Мэй, было правдой: его зрение неотвратимо падало с начала лета.
Впрочем, по возвращении в Лак-Верт это не так тяготило его. Удивительная красота вокруг, и все его занятия не составляют труда и неспешны. Его зрения вполне хватало для посадки розовых кустов, перекладки камней.
И Мартину удавалось делать вид, что ничего плохого не происходит. Но здесь, на ледовой арене, где от каждого движения требовалась точность и за каждой тенью что-то стояло, Мартин почувствовал страх.
– Итак, в этом году ты проведешь занятия. – Это Рэй вошел в раздевалку и подал ему руку.
– Прошлым летом я был немного занят – я женился.
– Трудно поверить.
– Что кто-то захотел выйти за меня замуж или что я остепенился и угомонился?
– И в то, и в другое, приятель, – расхохотался Рэй.
– Ладно, прекрати.
– Я думал, ты и в этом году уклонишься, правда, уже по другой причине, – не унимался Рэй. – Пять секунд, часы тикают…
– Хватит! – перебил его Мартин, закрывая глаза.
Какое имело значение, что Рэй только поддразнивал его, что они оба уже исчерпали тему разгрома в игре № 7, давно выговорились оба. Мартин вообще не хотел сейчас ничего слышать об этом.
Когда они с Рэем вышли на лед, малышня обезумела. Мартин всегда соблюдал одно абсолютное правило показательных практических занятий: никакой прессы, никаких съемок, ни профессиональных, ни любительских, ни каких болельщиков. Трибуны, правда, все равно заполнялись родителями, бабушками и дедушками, друзьями семей и кем-то там еще. Прожектора показались ему слишком яркими. Мартин усиленно заморгал. Темнота скапливалась по центру его зрения.
Он проехался туда-сюда по катку. Туман то сгущается, то рассеивается. То он видит четко, то как через плотную пелену. Как будто пыль или песок задуло в глаза. Он продолжал мигать, пытаясь избавиться от этого ощущения. Дети приветствовали его, и Мартин знал, что он умел кататься даже с завязанными глазами.
– Эй, смотри, куда едешь, – шикнул на него Рэй, когда Мартин чуть не упал, зацепившись за его клюшку.
– Прости, – буркнул Мартин.
Участники были разделены на пять команд по десять детей в каждой: синюю, красную, зеленую, желтую и оранжевую. Они выстроились на льду, и Мартин приветствовал их всех и поблагодарил за участие. Ребятишки затихли сразу же, как только он заговорил. В этой огромной ледяной пещере Мартин слышал свой собственный голос, отзывающийся эхом где-то высоко под балками.
– Я знаю, почему вы здесь, – сказал Мартин, и хотя он говорил тихо, его голос громко отозвался в ушах. – Каждый из вас, не важно, откуда вы родом – из Саскачевана или Иста, из Квебека или прямо отсюда, из Торонто. Вы пришли сюда, потому что вы все время мечтаете.
В июле, – продолжал Мартин, – когда жарко и все ваши друзья плавают в озере, вы мечтаете о зиме, когда озеро замерзнет, когда вы сможете надеть коньки и выйти на лед. Ночью, когда все думают, будто вы спите, вы мечтаете проснуться пораньше и выскочить на лед раньше всех, когда поверхность озера чистая и черная. Если вы живете в Новой Шотландии или на острове Ванкувер, вы смотрите на соленую воду Атлантического или Тихого океанов и мечтаете, чтобы она замерзла и можно было сделать ворота из камней. Если вы живете в городе, здесь, в Торонто, вы мечтаете заполучить ключи от ледовой арены «Эр Канада» или, еще лучше, «Мэйпл Ливзгарден». Тогда вам удавалось бы играть лучше любого, кто когда-либо играл здесь прежде, – Уэйна Гретски или Марио Лемье или даже Рэя Гарднера!
Все засмеялись и радостно расшумелись, а Мартин аж задохнулся от чувств. Дети реагировали очень бурно, они трепетали от возможности поиграть с ним и Рэем.
Внимательно вглядываясь в это море детей, он видел себя в их возрасте. Он помнил, как, будучи маленьким, мечтал о встрече с настоящим хоккеистом. Помнил, как мечтал играть с профессионалом, мечтал, чтобы его тренировал его собственный отец. Мечтал играть со своим идолом – Сержем Картье.
– Как ты думаешь, о чем она говорила? Как это расшифровать: «что-то должно случиться»? – спросила Мэй, повернувшись к Мартину, когда они упаковали сумки.
– Я думаю, она спала и видела какой-то сон. Ты поговоришь с докторами в Университете Твиг, и они успокоят тебя, что с ней все в порядке.
– Я хотела покончить со всем этим, – сказала Мэй, проверяя, положила ли она свой дневник в сумку. – Я только-только послала доктору Уитпену письмо и вовсе не планировала посещать его летом.
Она посмотрела из окна на озеро. Мартин подошел к ней сзади, и слезы выступили у нее на глазах.
– Что-то не так? – удивился он.
– Мне очень жалко Кайли, – призналась Мэй. – Слушать, как моя девочка переживает, и не знать, действительно ли я сделала все, чтобы помочь ей. Она в таком нервном напряжении. Она ждет чего-то жуткого.
– Но ничего не случится, – успокоил жену Мартин. – Мы все вместе. Сегодня прекрасный летний день. Мы направляемся в Торонто с нашими друзьями. Нам пришлось пережить трудную зиму, но сейчас мы здесь, на озере.
– Мы вернемся через два дня, – произнесла Мэй, как будто заверила себя в непреложном.
Мартин обнял и прижал жену к себе. От него пахло мылом и пряностями. Она закрыла глаза и прислушалась к гулким ударам своего сердца.
Когда они грузили вещи, Мэй забеспокоилась, сможет ли Мартин вести машину. Что, если он перестанет видеть на дороге? Поэтому она уселась на место водителя, пошутив, что Мартин сам должен держать вонючего Грома по дороге в собачью гостиницу. Мартин благодарно засмеялся. Всего через три часа, без всяких приключений, они добрались до отеля «Кинг Эдвард» в центре города Торонто. Весь персонал отеля, от одетого в ливрею швейцара до управляющего, встречал Мартина так, словно вернулся их давно потерянный друг, а Мэй с Кайли они приготовили по букету цветов.
– Король Эдди, – задумчиво произнес Мартин, разглядывая большой куполообразный потолок вестибюля.
– Эдди? – удивилась Кайли.
– Мы так зовем его в Канаде, – объяснил Мартин. – Каждый, кто хоть раз останавливался здесь, сохраняет привязанность к этому старинному месту.
Мэй отстала послушать какую-то канадскую историю, которую швейцар рассказывал Кайли. Когда Мартин спросил, не хотят ли они с Кайли сопровождать его на стадион, Мэй отрицательно покачала головой.
– Я поеду с Кайли к доктору Уитпену. Он примет нас даже без предварительной записи.
– Хочешь, я пойду с тобой?
– Нет, спасибо.
Мэй помнила, как в прошлый раз, когда Мартин провожал их в университетскую клинику, он даже не смог себя заставить подняться наверх. Кроме того, ему предстояла важная работа.
С тех пор как Мартин стал профессионалом, он проводил практические занятия для маленьких ребятишек, которые записывались на его мастер-классы. Деньги не имели значения, Мартин сам оплачивал лед и снаряжение, жертвовал своим временем. Он полюбил хоккей еще ребенком, и он верил в помощь менее удачливым детям. Он хотел отдавать.
В прошлом году, в водовороте своей неожиданной женитьбы на Мэй, впервые за семнадцать лет он перенес свой мастер-класс. Возможно, он мог и совсем отказаться от занятий. Он только женился, ему надо перевозить семью на отдых. Но, несмотря на все это, Мартин не смог совсем нарушить свое обещание.
Ему переправили письма от разочарованных детей, выпускников предыдущих занятий и потенциальных новичков, которые потеряли свой шанс покататься с великим Мартином Картье.
Мэй испытывала огромную нежность к нему, наблюдая, как Мартин тщательно проверяет свою сумку. Он собирался тренировать совсем неизвестных ему детей, детей чужих людей, которые съезжались со всей Канады, чтобы провести несколько часов с ним.
Он был хороший человек, и он желал помочь другим. Какая-то семья подошла к нему с просьбой об автографе. Мартин согласился, подписался и оставил место для Кайли. Хихикнув, Кайли с радостью подписала свое имя.
Жизнь Кайли изменилась разительно, но все бледнело перед тем фактом, что у нее теперь появился отец, который любил ее и хотел проводить с ней время. Обняв и поцеловав Мартина на прощание, девочка закрыла глаза и попыталась унять страх, который поселился в ее душе.
Поездка на такси заняла приблизительно минут сорок, и когда Кайли увидела знакомые ворота Университета Твиг, она сползла по сиденью вниз. Мэй заплатила водителю и, взяв Кайли за руку, повела ее в здание. Они прошли по темному коридору, поднялись по каменной лестнице. Когда они подошли к кабинету доктора Уитпена, сердце Мэй колотилось как бешеное.
– Мне передали сообщение, которое вы оставили, – сказал доктор, встречая их в дверях. Прядь его густых волос упала на глаза. На нем были брюки цвета хаки, синяя оксфордская рубашка и парусиновые тапочки без носков. Он не улыбался, но казался возбужденным.
– Кайли, почему ты не идешь играть с кукольным домиком? – удивилась Мэй, направляя девочку в игровую комнату.
– Я хочу остаться с вами.
– Но, пожалуйста, милая, – настаивала Мэй, заглядывая в глаза дочери. – Я же никуда не уйду. Только позволь мне минутку поговорить с доктором наедине.
Кайли пожала плечами, но просьбу матери выполнила.
– Что-нибудь случилось? – негромко спросил док тор. – С того вашего письма?
– Да. – Мэй вытащила дневник из сумки.
Опустив с темени на глаза очки со стеклами на корде, доктор Уитпен положил дневник на стол и начал читать.
– Она говорит, будто Натали прячется в чулане за камином, – объяснила Мэй. – Натали оставляет повсюду следы своих слез. Она плачет.
– Плачет о чем? – спросил доктор Уитпен, просматривая страницы с ее записями.
– Она плачет, поскольку не может заставить отца понять ее. Или потому, что Кайли не может заставить его понять. Кажется, мы все знаем, чего она хочет, кроме самого Мартина. Он должен повидаться с отцом. Я ездила к Сержу в тюрьму.
Доктор Уитпен опустил дневник:
– И что он говорил? Он говорил о Натали?
– Он полон раскаяния, – сказала Мэй. – Это невероятно давит на него, и он хочет исправить отношения с Мартином, и как можно скорее.
– Похоже, так оно и есть, – кивал доктор. – И это соответствует тому ощущению безотлагательности, которое испытывает Кайли.
Он прочитал до конца записи, отмечая некоторые места.
– Но я не говорю с Кайли об этом, – заметила Мэй.
– Это не имеет никакого значения. – Да?
– Вы никогда не говорили с Кайли о многом из того, что она видит. Но она все равно… – он сделал паузу, складывая свою папку с зажимом для бумаги, диктофон и дневник, – это видит.
– То есть это не я внушаю ей?
– Нет, из того, что я в состоянии разгадать, – сказал доктор Уитпен. – Но давайте поговорим с ней.
И они направились в игровую комнату к Кайли.
Кайли посмотрела, как мама и доктор Уитпен направляются к ней, и снова повернулась к куклам. Куклы смотрели на нее, маленькие существа, которые казались ей такими живыми в прошлые посещения доктора. Тогда они шепотом рассказывали ей какие-то истории, шутили и смеялись над ее большими руками, которые она просовывала через маленькие окна их домика. Но теперь они превратились в обычных кукол.
– Привет, Кайли.
– Привет, – ответила она застенчиво.
– Твоя мама рассказала, что ты проводишь это лето в Лак-Верте.
Кайли кивнула:
– У меня теперь пес.
– Гром, – сказал он, заглянув в синий дневник.
– Теперь я умею читать, – добавила Кайли, вспомнив надпись, вышитую крестом.
Она заглянула в кукольный домик, но маленькие существа по-прежнему оставались просто куклами. Что-то ушло.
– Расскажи мне о чулане в столовой, – попросил он, приседая около нее.
– Ты же знаешь, – прошептала Кайли, – Натали была там.
– Натали плакала, и ты видела ее слезы.
– Они прилипали к моим пальцам, – подтвердила Кайли.
– Почему же она плакала?
– Что-то плохое случится. – Все утро Кайли чувство вала возбуждение, голова от этого слегка кружилась.
– А что должно произойти? – уточнил доктор.
Кайли пожала плечами. Ей не нравилось это новое чувство внутри. Что-то ушло и не возвращалось. Она еще не сказала об этом маме и не захотела рассказать доктору.
– А кто знает, что должно случиться? – пытался разобраться доктор. – Ты можешь сказать мне это?
Кайли только покачала головой.
– Давай поиграем в игру с картами, – предложила девочка.
Он кивнул. У доктора забавно отросли волосы, непослушные пряди падали на его глаза, и девочка не могла видеть, о чем он думал. Если Кайли видела глаза человека и смотрела прямо в них, тогда обычно она могла читать мысли. Но сейчас он прятал глаза за волосами. Он вручил ей колоду, и она сняла часть ее. Сначала он перетасовал карты, потом передал ей, и они начали играть.
– Черная, – назвала она.
Он поднял первую карту и удивился.
– Красная.
– Следующая карта черная.
– Красная.
– Следующая красная. Но карта была черная.
Неправильно, неправильно, неправильно. Кайли назвала их все неправильно, кроме одной. Она снова поглядела на кукольный домик: всего лишь куклы внутри. За окном пели птицы и только. Она больше не чувствовала ничего волшебного внутри себя, вообще никакого волшебства.
Когда Мартин вошел в центр «Эр Канада», дети возбужденно горланили. Хотя он играл здесь за «Медведей», это был его первый мастер-класс на новом катке; раньше он собирал всех на свои практические занятия на старом стадионе «Мэйпл Ливзгарден», этой «святой земле» для любого хоккеиста, ветерана или новичка.
Оглядывая новое современное стеклянное сооружение, он думал об истории и традициях и задавался вопросом, что бы подумал его отец об этом месте. На приветственные крики «Мартин!», «Кувалда!» он помахал рукой и улыбнулся.
На занятие собрались главным образом мальчишки. От восьми до пятнадцати лет. Но Мартин с самого начала дал понять, что появление девочек только приветствуется. У Мартина самого когда-то была дочь, и долгое время его тренировала мама.
Рэй еще не появлялся и, оказавшись в раздевалке для игроков один, Мартин немного успокоился. Хотя, когда он надевал коньки, его руки дрожали. Он не выходил на лед с той последней игры на Кубок Стэнли, и все, о чем подозревала Мэй, было правдой: его зрение неотвратимо падало с начала лета.
Впрочем, по возвращении в Лак-Верт это не так тяготило его. Удивительная красота вокруг, и все его занятия не составляют труда и неспешны. Его зрения вполне хватало для посадки розовых кустов, перекладки камней.
И Мартину удавалось делать вид, что ничего плохого не происходит. Но здесь, на ледовой арене, где от каждого движения требовалась точность и за каждой тенью что-то стояло, Мартин почувствовал страх.
– Итак, в этом году ты проведешь занятия. – Это Рэй вошел в раздевалку и подал ему руку.
– Прошлым летом я был немного занят – я женился.
– Трудно поверить.
– Что кто-то захотел выйти за меня замуж или что я остепенился и угомонился?
– И в то, и в другое, приятель, – расхохотался Рэй.
– Ладно, прекрати.
– Я думал, ты и в этом году уклонишься, правда, уже по другой причине, – не унимался Рэй. – Пять секунд, часы тикают…
– Хватит! – перебил его Мартин, закрывая глаза.
Какое имело значение, что Рэй только поддразнивал его, что они оба уже исчерпали тему разгрома в игре № 7, давно выговорились оба. Мартин вообще не хотел сейчас ничего слышать об этом.
Когда они с Рэем вышли на лед, малышня обезумела. Мартин всегда соблюдал одно абсолютное правило показательных практических занятий: никакой прессы, никаких съемок, ни профессиональных, ни любительских, ни каких болельщиков. Трибуны, правда, все равно заполнялись родителями, бабушками и дедушками, друзьями семей и кем-то там еще. Прожектора показались ему слишком яркими. Мартин усиленно заморгал. Темнота скапливалась по центру его зрения.
Он проехался туда-сюда по катку. Туман то сгущается, то рассеивается. То он видит четко, то как через плотную пелену. Как будто пыль или песок задуло в глаза. Он продолжал мигать, пытаясь избавиться от этого ощущения. Дети приветствовали его, и Мартин знал, что он умел кататься даже с завязанными глазами.
– Эй, смотри, куда едешь, – шикнул на него Рэй, когда Мартин чуть не упал, зацепившись за его клюшку.
– Прости, – буркнул Мартин.
Участники были разделены на пять команд по десять детей в каждой: синюю, красную, зеленую, желтую и оранжевую. Они выстроились на льду, и Мартин приветствовал их всех и поблагодарил за участие. Ребятишки затихли сразу же, как только он заговорил. В этой огромной ледяной пещере Мартин слышал свой собственный голос, отзывающийся эхом где-то высоко под балками.
– Я знаю, почему вы здесь, – сказал Мартин, и хотя он говорил тихо, его голос громко отозвался в ушах. – Каждый из вас, не важно, откуда вы родом – из Саскачевана или Иста, из Квебека или прямо отсюда, из Торонто. Вы пришли сюда, потому что вы все время мечтаете.
В июле, – продолжал Мартин, – когда жарко и все ваши друзья плавают в озере, вы мечтаете о зиме, когда озеро замерзнет, когда вы сможете надеть коньки и выйти на лед. Ночью, когда все думают, будто вы спите, вы мечтаете проснуться пораньше и выскочить на лед раньше всех, когда поверхность озера чистая и черная. Если вы живете в Новой Шотландии или на острове Ванкувер, вы смотрите на соленую воду Атлантического или Тихого океанов и мечтаете, чтобы она замерзла и можно было сделать ворота из камней. Если вы живете в городе, здесь, в Торонто, вы мечтаете заполучить ключи от ледовой арены «Эр Канада» или, еще лучше, «Мэйпл Ливзгарден». Тогда вам удавалось бы играть лучше любого, кто когда-либо играл здесь прежде, – Уэйна Гретски или Марио Лемье или даже Рэя Гарднера!
Все засмеялись и радостно расшумелись, а Мартин аж задохнулся от чувств. Дети реагировали очень бурно, они трепетали от возможности поиграть с ним и Рэем.
Внимательно вглядываясь в это море детей, он видел себя в их возрасте. Он помнил, как, будучи маленьким, мечтал о встрече с настоящим хоккеистом. Помнил, как мечтал играть с профессионалом, мечтал, чтобы его тренировал его собственный отец. Мечтал играть со своим идолом – Сержем Картье.