Та – да, получала сейчас и отдавала полной мерой. И, пока она неистовствует в священном безумии, я могу заняться и другими делами.
Я подняла голову. И увидела: Аргира стояла в той корзине, в которой обычно несет вахту впередсмотрящий матрос, – они с Бронте, очевидно, выбросили его, – подняв над головой обеими руками круглый щит. Последние лучи уходящего солнца, прорвавшиеся сквозь пелену облаков, скользили по его бронзовой поверхности. И – среди облаков полыхнуло! Я не успела даже подумать о том, что будет, если молния ударит в щит. Поднявшаяся волна так швырнула корабль, что многие на палубе кувырнулись, а я рухнула на колени. Рядом со мной покатился щит.
Но молния не ударила. Это была еще не гроза, а ее предвестие.
Аргира, вышибленная толчком из корзины, успела зацепиться за перекладину, на которой крепился парус, и соскользнула на палубу рядом со мной. Я поднялась, а она, все еще стоя на коленях, протянула мне щит. Мокрые от пота кудрявые ее волосы прилипли ко лбу, она довольно ухмылялась.
– Прими щит, Военный Вождь.
– Оставь его… – я не успела договорить. Нас снова тряхнуло. Может, и к лучшему, потому что я собиралась выругать Аргиру за показную лихость, а на это не было времени.
Пора было заняться делом. Кораблем никто не правил, он болтался по волнам, как отравленная крыса. По борту я добралась до рулевого весла и ухватилась за него. Конечно, я ничего не смыслила в морском деле, но достаточно долго смотрела на действия Акмона и Гиагна, и надеялась, что тех немногих уроков хватит, чтобы справиться. Я налегла на весло, как уже делала раньше, хотя не при такой сильной волне. Но – что-то было не так. Чего-то не хватало. Грохота барабана надсмотрщика. Но был другой грохот. Грохот… Передо мной выросла Энно.
– Мирина! – Она обратилась ко мне по имени, не по званию, что было только в самых важных случаях… Неужели она растерялась? Неужели такое возможно?
– Гребцы… Они выламывают скамьи…
Так… Не зря, значит, Акмон предупреждал меня насчет бунта в открытом море. Надо думать, терять им нечего, надсмотрщиков они уже кончили и сейчас вырвутся на палубу. А смерти они не боятся, это мы уже видели.
– Готовьтесь к бою, – сказала я. – Управимся до шторма.
Надо было управиться. А потом самим браться за весла и снасти.
Энно – а остальные и подавно – растерялась не из-за того, что гребцы взбунтовались, а из-за того, что корабль потерял управление.
Они выметнулись, волоча цепи, готовые превратиться в кистени, вооруженные обломками скамей.
Мы, увидев противника воочию, приободрились. Их можно было просто расстрелять для скорости, хоть это неудобно при качке. Но приходилось к ней приноравливаться.
Они бежали – все, как тот, прежний – бежали, несмотря на качку.
Не знаю, почему я медлила с приказом. Я уже разлепила губы, когда тот, что бежал впереди, хрипло заорал по-ахейски:
– Нет! Нет! Мы за вас! Мы с вами!
Я огляделась.
– Прими весло, Аргира.
Сделав своим знак быть настороже, я дви-нулась вперед. В любом случае я успею выхватить меч быстрее, чем этот вожак – ударить цепью.
Он успел довольно далеко оторваться от остальных и не делал попыток напасть. Тяжело дышал, со свистом уперев кулак во впалую грудь. С трудом вымолвил:
– Это пираты… были, – добавил, покосившись на палубу. – Здесь поблизости остров… Их остров. Протесилай пытался вас предупредить… Не вышло. Когда мы услышали бой… и вот… ты…
– Я – Мирина. А ты?
– Меня зовут Келей, я раньше был кормчим.
Корабль вознесло на гребень волны и бросило. Мы оба едва удержались на ногах. Видимо, Аргира не удержала весло.
– Похоже, ты им и будешь.
Закинув голову к небу, он сипло хохотнул. Он был так грязен, так зарос, что разглядеть его лицо оказалось невозможно.
– Твои люди управятся со снастями?
– Еще бы – здесь все моряки.
– Тогда берись за весло и распорядись остальными. Мы должны подойти поближе к кораблю Киферона.
Он собрался что-то возразить и даже раскрыл рот, но передумал и просто кивнул.
Я двинулась к борту, силясь рассмотреть, что происходит на другом корабле.
За моей спиной Келей прокричал какую-то команду. Рабы зашлепали босыми ногами по палубе.
«Они устали, – отстраненно подумала я. – Их бы накормить, да позволить им отдохнуть…»
Но отдыхать нам всем нынче не придется. Или уж – вечный отдых.
Для удобства обзора я вновь вскочила на борт. Если они умудрятся всплыть – это их дело.
Цепляясь за снасти, я старалась увидеть Хтонию. Наконец, я рассмотрела ее мрачное лицо, залепленное черными волосами, повернутое в мою сторону. Она сделала знак «исполнено». Видимо, она ждала новых указаний.
Рядом раздался незнакомый голос. Один из гребцов, подскочив ко мне, пытался сообщить нечто важное. Но диалект, на котором он изъяснялся, был мне неизвестен. Отчетливо я разобрала только несколько раз повторенное слово «остров».
– Где остров? Далеко? – спросила я.
Он ткнул рукой в сторону, противоположную закату. Но я там ничего не увидела. Может быть, я неверно поняла. Или мой глаз недостаточно зорок. А…
– Рабы! – заорала я. – Освободите рабов! И следуйте за нами.
Гребец, перегнувшись через борт и сложив ладони у рта, что-то прокричал, очевидно, надеясь, что его услышат на корабле Киферона. Впрочем, Киферона там уже наверняка не было.
Повиснув на снастях, я силилась разглядеть остров там, где мне показали. Иногда мне казалось, что я различаю на горизонте темное пятнышко, но, может быть, мне просто мерещилось. Высоко взлетавшая пена оседала на моем лице и попадала в глаза.
Кровавое солнце тонуло в море, и только там, на западе, небо еще оставалось чистым. Над зелеными волнами бежала пелена черных и лиловых туч. И странен был светлый блик между темных валов.
Блик? Парус. Тяжело переваливаясь с волны на волну, шел еще один корабль.
– Айе! – На сей раз я узнала голос. Это был Келей.
Я спустилась на палубу. Рядом выросла Ар-гира и последовала за мной.
– Это их корабль, – сказал Келей с натугой, повернувшись ко мне. – Нынешний год на острове было четыре корабля. Это «Химера». Они ходили в Архипелаг за живой добычей. Тяжело идут, верно, хорошо загрузились…
Нет, он точно был многословен, как большинство мужчин. Но это свойство можно употребить с пользой…
– Они возвращаются на остров, – продолжал он. – Торопятся успеть до шторма.
– Не вернутся, – сказала я.
– Ты что, спятила? – зашипел он. – Что ты смыслишь в морских сражениях? Все наше спасение – удрать под покровом ночи, и то, если шторм нас не уничтожит…
– Тогда стоит ли бежать?
Он смолк, обдумывая мои слова.
Тем временем Аргира молча протянула мне рог, которым Акмон отдавал сигналы команде и Киферону. Должно быть, Акмон выронил его во время драки.
– А может быть, и да… – неуверенно произнес Келей. – Они же думают – здесь Акмон. – Он осклабился. – Тогда я тоже хочу драться.
Я кивнула. Безусловно, у него за время рабства много накипело. И не у него одного.
– У тебя есть, кого поставить к рулю?
Келей вместо ответа окликнул какого-то парня, и тот подбежал к нам.
– Часть людей должна вернуться к веслам. Остальные возьмут оружие команды. И… вот, – я передала Келею рог кормчего.
Он вцепился в рог так, будто от этого зависела его жизнь. Хотя и вправду зависела. Его глаза и зубы блестели на грязном заросшем лице.
– Собирай наших, – сказала я Аргире.
Если бы мы тогда не напали первыми… Если бы мы попытались уйти… Нет, я и теперь считаю, что выбора не было. Люди – и мои, и гребцы, – могли растеряться и раскиснуть. Единственный выход – указать на врага и бросить их в бой. Келей был не дурак, он это понял. Другие доводы – например, что мы должны были по возможности ослабить силы пиратов перед высадкой на остров, и так далее – столь очевидны, что я не считаю нужным их здесь излагать.
И все же морское сражение было для нас делом новым, и оставалось уповать на фактор внезапности.
Мне не хотелось втравлять сюда Хтонию. Бывшие рабы в драке не могли особо нам помочь – им приходилось управляться и с веслами, и с парусом.
Но Келей, после того как согласился с моим решением, явно приободрился. Может, ему стало легче оттого, что не надо было решать самому. В шлеме Акмона, с коротким мечом Акмона и сигнальным рогом Акмона он двигался так, словно все предшествующее время занимал место Акмона.
На «Химере» знали звук этого рога. Тем лучше. Но долго обман длиться не мог. Мы сближались.
Я уже говорила, что нос нашего корабля легко использовать как таран. Так мы его и использовали. Ударили их в корму и одновременно обстреляли. Стрелять приходилось только с близкого расстояния – иначе ветер не позволял.
Люди Келея с крючьями и веревками были наготове. И когда два корабля сошлись вплотную, мы перепрыгнули к ним на палубу.
Если пираты и растерялись, то ненадолго. В конце концов, именно из таких событий складывалась вся их жизнь. И они могли бы нас победить, если бы мы промешкали несколько мгновений и открылись для удара. Но мы не промедлили, и они упустили свой шанс.
Этот бой был хорош. Ведь то, что произошло на корабле Акмона, собственно, и боем назвать нельзя, слишком быстро все произошло, они почти не сопротивлялись.
Эти же сопротивлялись, и еще как! Мы сошлись в рукопашной, палуба плясала под ногами в темноте. Кто-то из них запалил факел, и в рыжем свете я увидела смерч, катившийся по палубе. Сердцем смерча была Аэлло. Так дерутся только в Темискире, когда не нужно оружие. Оружием становится все твое тело. Но убивают не руки, не ноги и даже не голова. Они лишь слуги, выполняющие приказы сердца. Сердце – Аэлло. Она была плясуньей на празднике смерти, молотильщицей ее урожая. На ее нежных розовых губах застыла улыбка.
Так же дрались и все остальные – кто отдавшись на волю священного безумия, кто просто по привычке.
Я же впервые обнажила царский топор Пентезилеи, обнаружив, что в подобной рубке им удобнее действовать, чем акинаком.
Келея я потеряла из виду, должно быть, он тоже был в глубине свалки. Его гребцы тем временем сбивали засовы на люках и приканчивали надсмотрщиков.
Мы не очень обращали на это внимание, пока рабы не вырвались на волю.
Тут– то из свалки выбрался Келей. Он разразился короткой речью, из которой я не поняла ни слова. Надо думать, это был какой-то морской жаргон, распространенный среди гребцов на Внутренних морях.
Толпа застыла. Я слышала их хриплое дыхание, стоны и всхлипы. Некоторые тряслись, но явно не от страха.
Келей оглянулся на меня. Я догадалась, о чем он подумал. И бросила своим:
– Расступитесь. Оставьте их… этим.
У нас хуже смерти не любят уступать своего противника. Но сейчас не возразил никто, признав, что.рабы имеют право расправы. Мои быстро отступили, и рабы с воем покатились на пиратов.
Среди рабов было довольно много женщин. О, Богиня, что бывает, когда из женщин сперва делают рабыню, а потом ей выпадет мгновение мести… Но я не вправе их осуждать, а пиратам так или иначе предстояло умереть. Их судьба и участь была уже решена – в тот самый миг, когда Акмон обманом решил заманить нас на остров. Они хотели сделать из нас таких же рабынь – силой или хитростью – неважно. Теперь они должны были за это платить, и какая разница, кто взымает плату? Получит ее все равно Богиня.
И, пока рабы на палубе «Химеры» рвали в клочья своих недавних хозяев, и мой корабль – не Акмона, мой, швыряло валами, и скрипели натянутые канаты, грянули первые раскаты грома. Молния огненной трещиной рассекла завесу туч, а потом потоки воды ударили с неба, смывая грязь, кровь и смертную блевотину. Началась буря.
– Убирай паруса! – кричал Келей. – И на весла…
Он что-то еще сказал, но мне тоже следовало заняться делами. «Химера» была подбита, людей требовалось перевести на мой корабль, оставить здесь только гребцов и не сколько наших, чтобы гребцы поняли, что их не бросают на произвол Богини, и освободить корабли.
Я не видела, что происходит у Хтонии, но предполагала, что там, как и здесь, есть моряки, способные справиться с кораблем в бурю. И я начала осуществлять свой план. Тем временем паруса были убраны, это придало кораблям устойчивость, но ненадолго. На «Химере» во главе своих я поставила Аргиру, которой это явно пришлось по душе. Возможно, она была здесь единственной, кому что-то сейчас по душе.
Переправив людей, я перебралась обратно сама. Сквозь шум дождя еле пробивалось пение рога. Слышит ли его Хтония? И услышит ли его Аргира?
Келей опустил руку с рогом.
– Все равно… конец, – безнадежно сказал он . – Ты все верно приказала… Только все едино утонем… Темно…
И словно в ответ на его слова ударила молния. И при этой мгновенной вспышке я, отводя с глаз налипшие мокрые волосы, увидела темную скалистую гряду.
– Остров! Правь к острову!
– Рехнулась! Там их крепость!
– Там мы сможем драться. А здесь потонем.
Я была очень зла, иначе не стала бы тратить столько слов. И выкрикнула:
– Мы идем к острову! Если надо, все возьмемся за весла. А там будем драться – и в этом наше спасение!
Они все смотрели на меня – бледные пятна лиц во мраке. И я не разбирала, кто вокруг. И чувствовала – они не сломаются, пока я не буду бояться.
Кто совсем не знает страха, просто глуп. Но до того дня, вернее, до той ночи, когда я впервые испугалась, должно было пройти еще порядочно времени. И оправданием моей глупости может служить только молодость.
А это была страшная ночь. Ночь Хаоса. Ночь творения…
Три корабля крутились, как щепки в кипящем котле. Одно время казалось, что взбесившиеся лошади разнесут трюм. На «Химере» рухнула мачта. Все сходили с ума – люди, звери, море, небо.
Но мне, по правде сказать, просто некогда было бояться. Слишком занята я была. Помогала Энно с лошадьми. И перехватила весло, когда Келея сбило волной, и держала весло, пока Келей не пришел в себя. И еще много что.
Я не знаю, сколько прошло времени. Время вытянулось в единую струну с моей душой, сплелось с моими мускулами, говорило моим голосом.
Когда прибрежный песок заскрипел о днище, я первой спрыгнула за борт, в прибой. Накатившая волна накрыла меня, ударила и откатилась. Я устояла, подняв над головой обе руки, в которых сжимала рукоятку топора. И только сейчас прислушалась к собственному голосу.
– Дике! – орала я. – Дике!
Этот остров назывался Самофракия. Обычных поселений там не было, только пиратский форт. Здесь они зимовали, сюда свозили перед продажей рабов, здесь делили добычу и чинили свои корабли.
Мы уничтожили их в ту же ночь. Единым ударом, как только выбрались на берег.
Я понимала, что это большой риск – люди сильно устали, среди недавних рабов мало настоящих бойцов – и все же, пока в них еще жив порыв, а пираты не успели занять круговую оборону, следовало действовать. Мы, гораздо более выносливые, сейчас могли сражаться лишь пешими и не рассчитывать на собак – ни они, ни лошади в таком состоянии ни на что не годились. Разумнее всего было бросить рабов на прорыв, чтобы они своей слепой яростью проложили нам дорогу, а самим собраться и… Правда, идти бы пришлось бы по их трупам. Они нам были не нужны, и на помощь мы их не звали…
Но я так не могла поступить. Просто такие могла. И поступила почти так.
Я выставила посты у кораблей, оставила кое-кого смотреть за лошадьми и собаками – это было необходимо. А сама встала впереди рабов и повела их.
Нашими командовала Хтония. Быть может, это была иная, высшая степень расчета.
Ну, мы их и вымели! В живых не оставили никого, кроме тех рабов, что оказались в форте. Они тоже поднялись и отчасти облегчили нам работу. Даже если бы не наш обычай, рабы все равно перебили бы пленных. И что бы мы стали делать с пленными?
После боя все эти рабы и гребцы – они были вымотаны до предела – повалились и уснули.
Но мне в ближайшие двое суток глаз сомкнуть не довелось. Большинству из Боевого Совета – тоже. С самого начала – ещё не успели добить всех побежденных – я осознавала, в каком положении мы оказались.
Кончалась осень, над нами стояла звезда Кесиль – вестница бурь, которую недаром называют звездой безрассудства или звездой глупцов, ибо только глупцы пускаются в море, следуя ее зову, – этого я наслушалась во время плавания.
Начинался сезон штормов, а корабли, кроме одного, вытащенного на берег для починки, разбиты. Следовательно, зимовать придется на острове.
А под моей рукой оказалось около тысячи человек, править которыми я вовсе не стремилась. Они были обузой, клянусь Богиней, они были подобно жернову, привязанному к ногам. Но мы сражались вместе, я командовала ими и привела к победе. Этого нельзя забывать. А потому я не могла отправить их вслед за пиратами. Но мало того, что большинство из них мужчины, с которыми мне отродясь нечего было делить – все они бывшие рабы. А на рабов я в Трое нагляделась и стала кое-что понимать. Все рабы рвутся к свободе и одновременно во всем полагаются на хозяев. И, свергнув одного хозяина, они либо принимаются искать другого, либо начинают крушить все подряд. Из чего вытекает, что, во избежание всеобщей резни, хозяйкой придется стать мне.
Пока эти люди спали, следовало занять арсенал и прибрать к рукам оружие, выставить стражу в стратегически важных точках. Корабли уже были под нашей охраной. В дальнейшем необходимо поставить на учет съестные припасы, а сейчас позаботиться о том, чтобы накормить людей, когда они проснутся.
Они проснулись, поели и выпили, но не перепились (это мне тоже пришлось предусмотреть), и я собрала их всех на горе у крепости.
Там я позаботилась сложить походный алтарь – пирамиду из камней, в которую воткнула меч. Здесь я сказала, что нужно вознести молитву Богине, пославшей нам победу, скорую, полную и без больших потерь. На счастье, мне пришла на память краткая молитва, бытовавшая у всех приморских народов известных мне стран и подходящая для любого случая.
Вот как она звучит:
Хорошо молиться тебе, как легко ты слышишь!
Видеть тебя – благо, воля твоя – светоч.
Помилуй меня, Богиня, надели долей.
Ласково взгляни, прими молитвы, выбери
Путь, укажи дорогу.
Лики твои я познала – одари благодатью!
Ярмо твое я влачила – заслужу ли отдых?
Велений я жду твоих – будь милосердна!
Блеск я твой охраняла – обласкай и помилуй!
Сиянья твоего искала – жду себе просветленья.
Всесилью молюсь твоему – да пребуду я в мире
Я молилась сама, и люди, глядя на меня, тоже – не знаю, все ли от чистого сердца, но возражать не посмел никто. Даже если кто-то из рабов происходил из племен, не признающих Богиню, они побоялись если не ее гнева, то своих сотоварищей.
Затем я произнесла первую в своей жизни речь. А это было сложно.
В Храме меня, конечно, научили, что играть можно не только оружием, но и словами. И язык у меня был хорошо подвешен, может быть, даже лучше всех в Темискире, коль скоро меня избрали Рассказчицей историй. Но одно дело – рассказывать истории, а речи произносить – совсем другое. Тем более что говорить мне предстояло не с воинами, как я привыкла.
Я сказала правду, что всем нам придется зимовать на острове, и у нас есть все, чтобы благополучно пережить эту зиму. По весне мы уйдем, и у остальных будет выбор – тоже уйти либо остаться на острове. Но для этого нужно починить корабли. Поэтому всем, кто смыслит в морском деле, придется этим заняться. На нас смогут напасть с моря, мы должны быть готовы отбивать нападение, поэтому все, кто не владеет оружием, обязаны научиться. Вообще, работать придется всем («нам всем», – сказала я), но не на господ, а на самих себя. У бывших рабов, сказала я, должны быть выборные, наиболее достойные, пусть они решают дела, которые их касаются. С тем же, что касается всех («всех нас», – сказала я), следует идти ко мне.
Еще я сказала, что каждый может следовать обычаям своей веры, кроме тех, что включают пытки и смертоубийства. (Это сейчас я могу сказать: «Молись кому хочешь, а повинуйся мне». Тогда для этого мне требовалось гораздо больше слов.) Вот что примерно я говорила, хотя куда дольше. Кроме того, я не была уверена, что они меня поняли.
Они расходились как во сне. Свобода ли подействовала на них, как конопляный дым на скифов, или просто сказывалась усталость – не знаю.
Мои воины были на местах и следили за порядком на случай, если кто-нибудь тронется рассудком и начнет буянить.
Я вытащила меч из жертвенника, бросила его в ножны и увидела, что ко мне идет женщина из бывших рабынь. Я не знала, откуда она взялась – с корабля или из крепости. Во время ночного боя было слишком темно, чтобы различать лица.
Она была страшно худа, гнилая ветошь прикрывала ее тело, патлы черных волос, сбившиеся в колтуны, падали на плечи. Но, несмотря на это, я видела, что она молода и, пожалуй, все еще сильна. Я посмотрела на ее руки. На них засохли бурые пятна. Она дралась безоружной. А у меня был меч. На меч она и смотрела.
– Это ваш обычай? – спросила она, указав на меч, а потом на жертвенник.
Говорила она по-ахейски, но не совсем так, как я привыкла слышать. Должно быть, так выговаривали слова в Архипелаге.
Почему-то меня ее вопрос не очень удивил, и я ответила просто:
– Скифы тоже так молятся – мечу, воткнутому в землю.
– Они у вас заимствовали этот обычай или вы у них? – не отступала она.
Это было уже интереснее.
– Неважно, кто у кого заимствует обычаи, главное, чтобы они были правильные.
Она смотрела на меня чрезвычайно внимательно. Может быть, ей казалось, что она меня не расслышала.
– Как ты сказала – правильные или праведные?
Она тщательно подбирала слова.
– А разве есть какая-нибудь разница? И тут на ее изможденном лице появилась улыбка.
Ну вот, с этого дня мы все вместе начали обустраивать свою жизнь на острове.
Сказать, конечно, не сделать… Иногда мне кажется, что та зима была равна многим годам. Еще раз повторю – взять с острова было, в общем, нечего. Здесь не существовало поселений даже до пиратов. То есть остров был обитаем и даже почитаем – так мне рассказали. Раньше здесь было святилище Богини, как матери, и Троицы, которая здесь считалась детьми Богини – назывались они Кабиры (к хабирам, воинственному племени пустынь, они не имели никакого отношения). А потом, когда пала Критская Талассократия и законы на море перестали соблюдаться, пришли пираты, разорили храм, убили его служителей, и на основе святилища построили свою крепость. А в остальном – остров был гол. Но. так или иначе, деваться нам с него было некуда.
Плеяды скрывались при закате Солнца, наступило время зимних бурь, и даже если бы наши корабли оказались в порядке, пройти в эту пору мимо Кианейских скал невозможно.
Но главная трудность таилась не в море и скалах. Главной трудностью стали люди.
Не стану скрывать – поначалу роптали именно среди моего народа. Роптали, несмотря на присущую нам дисциплину.
Я их понимала. Мало того, что здесь все время болтались мужчины, их еще приходилось учить! По большому счету, занятие бессмысленное. Ни один мужчина женщин понять не может. А ведь среди них попадались очень умные, честное слово!
Но так уж устроено Богиней.
Однако мне удалось убедить своих. Во-первых, говорила я, нам нечего с ними делить. («Опять она считает», – сказала бы Пентезилея.) Совершенно нечего. Во-вторых, никто не требует, чтобы тех учили тайному бою Темискиры. Даже если бы это не было запрещено обычаем, на это все равно ушли бы многие годы. Нет. Речь идет просто о боевых приемах, необходимых при обороне. И главное – мужчины сами могут научить нас тому, чего мы не знаем, а именно морскому делу.
И тут меня поддержали. Действительно, страсть к мореходству поселилась не только в моей душе, это оказалась сильная отрава.
Особенно горячо ратовала Аргира, а также Аэлло, Никта и Киана. Хтония, на которую я полагалась больше всех, этого пристрастия не разделяла, но зато с готовностью приняла на себя руководство строевыми занятиями, а с этим никто лучше нее справиться не мог.
В общем, все утряслось.
Другую трудность представляли собой освобожденные рабы. В бою все они были едины, но когда мрак рассеялся, оказалось, что все они принадлежат к разным народам. Кого здесь только не было!
Впрочем, кого здесь не было, сказать проще. Наших северян из-за Киммерийского перешейка – они редко сдаются в плен, им легче убить себя – бессов, саков, гелонов, халибов. Не было жителей Черной Земли – слишком сильное тогда было государство, пираты туда не совались, и Земли Жары – слишком далеко она находилась. Все остальные там наличествовали. Эдоны, киконы, гализоны, фригийцы, уроженцы Киликии, Меонии и Памфилии. Ахейцы – мы у себя на полуострове привыкли называть так всех жителей материковой Апии, но на самом деле на земле Пелопа полтора десятка народов. Люди со всех островов Архипелага. И многие другие. Даже критяне там были – ведь для пиратов не существует соотечественников. Они предавали их так же просто, как предали веру, уничтожив святилище Богини, именем которой клялись на каждом шагу.
И все эти народы, как правило, враждовали между собой, имели разные обычаи, зачастую взаимно исключавшие друг друга, поклонялись разным богам, забыв о Единой… Рабство примирило их друг с другом, но когда иго было сброшено, все старые дрязги могли ожить и в замкнутом пространстве острова, когда некуда деться друг от друга, запалить такое пламя, что не залить и всем ветрам морским. Поистине,, тяжкое бремя свобода.
И, наконец, женщины. Женщины из рабских государств по большей части всегда раздражали меня, даже если мужчины еще не окончательно превратили их в рабочую скотину, чего всегда добиваются. Они не понимают простых вещей, ведут себя, по меньшей мере, странно, и разговор с ними наводит тоску. Впрочем, это и разговором назвать нельзя, так, щебет какой-то, бормотание.