Страница:
Семен слез с дерева, забрал свое снаряжение и решил спрятаться возле тропы, чтобы пропустить мимо себя всю процессию – может быть, удастся увидеть или услышать что-нибудь полезное. Ждать пришлось долго – уже начало смеркаться, когда послышался разноголосый гомон и детский плач. Впереди, как ни в чем не бывало, вышагивал дед. За ним несколько парней, груз которых в пути явно увеличился. Дальше началась мешанина: мужчины, женщины, дети. Кого-то несли на руках, кого-то на плечах, кого-то тянули за руку – и смех, и грех! Последним с изрядным отставанием двигалось, очевидно, отдельное семейство: мужчина с копьем, на плечах у него сидел ребенок, свободной рукой он вел за собой девочку лет шести-семи, которая идти не хотела и ревела в голос. За ними двигалась женщина с грудным ребенком на руках, за подол ее длинной рубахи сзади держался еще один ребенок, который тоже плакал, но тихо.
Оказавшись как раз напротив Семена, девочка вырвала руку, упала на землю, стала дрыгать ногами и кричать еще громче. Мужчина остановился, воткнул в землю древко копья, ссадил с плеч ребенка – это оказался мальчик – и, вероятно, собрался водрузить на его место сестру. Бывший всадник тоже заревел и вроде бы попытался наброситься с кулаками на девочку, однако был вовремя уловлен за ухо. Крик усилился. Шедший последним ребенок выпустил материнский подол, уселся на землю и присоединился к хору. Все это перекрыл крик женщины, срывающийся на визг. Мужчина ответил ей не менее эмоционально. И понеслось! Дети даже немного притихли, с явным удовольствием слушая, как ругаются родители. Семен аж взмок от напряжения, впитывая, как губка, чужие фразы и «мыслеобразы».
Обмен любезностями продолжался довольно долго и закончился тем, что все семейство двинулось вперед прежним порядком. Кроме последнего ребенка, который так и остался сидеть на тропе – реветь и размазывать по лицу сопли. Мать накричала на него, погрозила кулаком и двинулась вслед за мужем, рассчитывая, по-видимому, что ребенок испугается одиночества и побежит догонять. Все это Семен наблюдал уже между делом, поскольку был очень занят. Пальму он превратил в посох, отсоединив клинок. Размотал с его чехла ремень-перевязь, предназначенный для ношения оружия сбоку на манер меча. Нужно было куда-то деть нож, но его ножны оказались намертво привязаны к ткани рубахи. Семен нашел выход: рубаху снял, на голое тело повесил клинок на укороченном ремне, рубаху вывернул наизнанку и надел. Все оружие оказалось скрытым, однако втулка клинка располагалась почти под мышкой, что комфорта не прибавляло. Возможность быстро добраться до ножа отсутствовала, но выбирать было не из чего, а что-то придумывать некогда. Оставив рюкзак и сумку с камнями на месте, Семен вылез из кустов на тропу позади ребенка и подошел метра на три, прежде чем тот оглянулся. Плач мгновенно стих.
– Гургул, – сказал юный туземец и продолжил: – А-а-а!!
– Чего орешь-то? – как можно ласковее спросил Семен по-русски и опустился на корточки, поправляя локтем клинок под рубахой. – Ты что, гургулов никогда не видел?
Это подействовало довольно быстро – несколько фраз успокоительным тоном и сильный мысленный посыл: «Я добрый и ласковый, совсем не страшный». Ребенок замолк, Семен встал, подошел вплотную и нагнулся, протягивая руки:
– Ну, садись на шею – будем маму догонять.
Мальчишка не сопротивлялся. Семен успел пройти метров 10—15, когда юный всадник вдруг подпрыгнул, довольно сильно вцепился ему в волосы и радостно закричал, дрыгая ногами:
– Гургул! Гургул!
Реакция не заставила себя долго ждать: из-за поворота тропы показался папаша, готовый принять бой. Правда, он, по-видимому, забыл, что у него на шее тоже сидит ребенок. Последовала душераздирающая сцена: туземец кричал и размахивал рогатиной перед носом Семена. Время от времени он делал попытки схватиться за древко и левой рукой, но ничего не получалось, поскольку нужно было придерживать ноги ребенка. Данный же субъект не оставался безучастным: кричал, дрыгал ногами и тянул руки в сторону Семена, требуя, чтобы и ему дали гургула. В общем, из всего этого Семен понял, что убивать его не собираются, а пытаются прогнать. Он изобразил на лице идиотскую улыбку и стал ждать, чем все закончится. В конце концов на тропе показалась женщина. Она пыталась на ходу всучить грудь младенцу. Тот бурно отказывался. Взрослые обменялись несколькими эмоциональными репликами, в которых повторялись знакомые уже фразы и слово «гургул». В качестве финального аккорда мужчина плюнул на землю, сказал что-то совсем уж злобно-непристойное и двинулся по тропе в сторону деревни. Женщина последовала за ним, а Семен со своей ношей замкнул шествие.
Вот такой вот колонной они и прибыли в населенный пункт. Оказалось, что там творится нечто невообразимое. Ярмарки-саммиты, которые регулярно устраивались возле Семенова форта, по сравнению с этим были мероприятиями чинными и благопристойными. Вполне возможно, что такое впечатление складывалось из-за обилия детей, в том числе весьма малолетних. По-видимому, сюда собрались жители всех окрестных деревень, причем в полном составе. Публика передвигалась туда-сюда, переговаривалась, смеялась, ругалась, а кто-то, расположившись на земле семейным кружком, чинно закусывал.
На последнем отрезке пути Семеновой голове крепко досталось: снаружи ее дергали за волосы, а внутри мозги гудели от напряжения, переваривая услышанное и сопоставляя слова и фразы с мысленными посылами.
Семейство вошло в толпу и стало пробираться туда, где кучковались односельчане. Это было нетрудно, поскольку среди прибывших имелся гургул, от которого народ не то чтобы шарахался, но как бы старался держаться подальше. Ребятня же показывала на него пальцами и, кажется, не прочь была запустить камнем или палкой. Семен попытался оценить, насколько дико он выглядит среди этой публики. Получилось, что не очень дико: на нем тоже одежда из ткани, правда, не серого, а бурого цвета; всклокоченная седая растительность на голове и тяжелая палка в руке, в целом, соответствуют местной моде. Обувь у него, правда, кожаная, а не плетенная из лыка, как у всех, но на нее вроде бы особого внимания никто не обращает. Основное, что выделяет пришельца, это, наверное, размеры – их не скроешь. При своих 175 см роста Семен был на полголовы выше основной массы публики, хотя подобные ему «амбалы» в толпе встречались.
В конце концов семейство прибыло по назначению, и Семен смог избавиться от наездника. Глава семьи словом и жестом порекомендовал случайному помощнику убраться немедленно – и подальше. Семен благодарно улыбнулся, ласково обложил мужика матом по-русски и стал продвигаться в сторону. Вскоре он оказался в окружении ребятни, которая принялась его дразнить, показывая пальцами и делая непристойные (скорее всего) жесты. Семен на них грозно зарычал и погрозил палкой – это добавило веселья. Потом возникла женщина, чьего ребенка Семен сюда нес. На детей она накричала, и они сделали вид, что в страхе разбежались. Семену же она что-то сказала и всучила кусок подгорелой лепешки. Он выразил глубокую признательность.
«Интересно, что же такое „гургул"? Создается впечатление, что это особь малопочтенная, но вроде бы не опасная. Деревенский дурачок? Похоже… Это я-то?! Я – великий вождь и учитель народов?! Обидно, блин… Впрочем, я здесь не для того, чтобы тешить свое самолюбие. А зачем? Чего они все тут собрались? Да еще на ночь глядя?! Ладно, выясним, а пока…»
Перемещаясь в толпе, Семен попытался уточнить свой статус и пришел к выводу, что, пожалуй, не ошибся – его тут за придурка и держат: брезгливо сторонятся, иногда смеются и показывают пальцами, от сидящих компаний пытаются отогнать. Пару раз бросали, как собаке, какую-то еду. Поднимать ее Семен не стал, а вежливо обругал дарителей матом.
Что-то понимать он начал, лишь оказавшись в центре площади. Здесь, похоже, шла активная подготовка к общественному празднику. Длинных столов, правда, не имелось, зато стояло несколько многолитровых чанов. Судя по всему, это были корзины, обмазанные изнутри глиной и, возможно, чем-то еще. Шел процесс наполнения: люди подходили, развязывали заплечные мешки, извлекали из них бурдюки и выливали жидкость в сосуды. Две женщины курсировали между чанами и низкой широкой полуземлянкой. Они выносили грубые деревянные черпаки с жидкостью и выливали ее в емкости. Что это за продукт, легко было догадаться по запаху – уже знакомое местное «пиво».
Несколько человек складывали в кучи хворост – вероятно, готовили костры. Оные должны были расположиться квадратом в центре площади вокруг небольшого сооружения, похожего на клетку, связанную веревками из нетолстых бревен. Что это такое, рассмотреть было трудно, поскольку вокруг плотно толпился народ. Публику эту Семен растолкал без особого труда и оказался в первых рядах. И все понял – почти до половины.
Скрючившись в тесном пространстве, на полу клетки лежал Пит. Он спал. Трое копейщиков не давали зрителям подходить слишком близко.
Праздник начался в густеющих сумерках. Загорелись костры, народ стал дружно подтягиваться к чанам с пивом. Раздачу производили благообразного вида старики, орудовавшие деревянными черпаками. Посуда и закуска у участников была своя. Что за смысл в том, чтобы принести с собой выпивку, слить в общую тару, а потом получить ее же из рук старейшины, Семен понять не мог, но вполне допускал, что этот смысл есть. Народ пил тут же – не отходя от кассы. Женщины наравне с мужчинами, но после них. Взрослые щедро делились с детьми. Опустошив посуду, вновь вставали в очередь на раздачу.
Глава 4
Оказавшись как раз напротив Семена, девочка вырвала руку, упала на землю, стала дрыгать ногами и кричать еще громче. Мужчина остановился, воткнул в землю древко копья, ссадил с плеч ребенка – это оказался мальчик – и, вероятно, собрался водрузить на его место сестру. Бывший всадник тоже заревел и вроде бы попытался наброситься с кулаками на девочку, однако был вовремя уловлен за ухо. Крик усилился. Шедший последним ребенок выпустил материнский подол, уселся на землю и присоединился к хору. Все это перекрыл крик женщины, срывающийся на визг. Мужчина ответил ей не менее эмоционально. И понеслось! Дети даже немного притихли, с явным удовольствием слушая, как ругаются родители. Семен аж взмок от напряжения, впитывая, как губка, чужие фразы и «мыслеобразы».
Обмен любезностями продолжался довольно долго и закончился тем, что все семейство двинулось вперед прежним порядком. Кроме последнего ребенка, который так и остался сидеть на тропе – реветь и размазывать по лицу сопли. Мать накричала на него, погрозила кулаком и двинулась вслед за мужем, рассчитывая, по-видимому, что ребенок испугается одиночества и побежит догонять. Все это Семен наблюдал уже между делом, поскольку был очень занят. Пальму он превратил в посох, отсоединив клинок. Размотал с его чехла ремень-перевязь, предназначенный для ношения оружия сбоку на манер меча. Нужно было куда-то деть нож, но его ножны оказались намертво привязаны к ткани рубахи. Семен нашел выход: рубаху снял, на голое тело повесил клинок на укороченном ремне, рубаху вывернул наизнанку и надел. Все оружие оказалось скрытым, однако втулка клинка располагалась почти под мышкой, что комфорта не прибавляло. Возможность быстро добраться до ножа отсутствовала, но выбирать было не из чего, а что-то придумывать некогда. Оставив рюкзак и сумку с камнями на месте, Семен вылез из кустов на тропу позади ребенка и подошел метра на три, прежде чем тот оглянулся. Плач мгновенно стих.
– Гургул, – сказал юный туземец и продолжил: – А-а-а!!
– Чего орешь-то? – как можно ласковее спросил Семен по-русски и опустился на корточки, поправляя локтем клинок под рубахой. – Ты что, гургулов никогда не видел?
Это подействовало довольно быстро – несколько фраз успокоительным тоном и сильный мысленный посыл: «Я добрый и ласковый, совсем не страшный». Ребенок замолк, Семен встал, подошел вплотную и нагнулся, протягивая руки:
– Ну, садись на шею – будем маму догонять.
Мальчишка не сопротивлялся. Семен успел пройти метров 10—15, когда юный всадник вдруг подпрыгнул, довольно сильно вцепился ему в волосы и радостно закричал, дрыгая ногами:
– Гургул! Гургул!
Реакция не заставила себя долго ждать: из-за поворота тропы показался папаша, готовый принять бой. Правда, он, по-видимому, забыл, что у него на шее тоже сидит ребенок. Последовала душераздирающая сцена: туземец кричал и размахивал рогатиной перед носом Семена. Время от времени он делал попытки схватиться за древко и левой рукой, но ничего не получалось, поскольку нужно было придерживать ноги ребенка. Данный же субъект не оставался безучастным: кричал, дрыгал ногами и тянул руки в сторону Семена, требуя, чтобы и ему дали гургула. В общем, из всего этого Семен понял, что убивать его не собираются, а пытаются прогнать. Он изобразил на лице идиотскую улыбку и стал ждать, чем все закончится. В конце концов на тропе показалась женщина. Она пыталась на ходу всучить грудь младенцу. Тот бурно отказывался. Взрослые обменялись несколькими эмоциональными репликами, в которых повторялись знакомые уже фразы и слово «гургул». В качестве финального аккорда мужчина плюнул на землю, сказал что-то совсем уж злобно-непристойное и двинулся по тропе в сторону деревни. Женщина последовала за ним, а Семен со своей ношей замкнул шествие.
Вот такой вот колонной они и прибыли в населенный пункт. Оказалось, что там творится нечто невообразимое. Ярмарки-саммиты, которые регулярно устраивались возле Семенова форта, по сравнению с этим были мероприятиями чинными и благопристойными. Вполне возможно, что такое впечатление складывалось из-за обилия детей, в том числе весьма малолетних. По-видимому, сюда собрались жители всех окрестных деревень, причем в полном составе. Публика передвигалась туда-сюда, переговаривалась, смеялась, ругалась, а кто-то, расположившись на земле семейным кружком, чинно закусывал.
На последнем отрезке пути Семеновой голове крепко досталось: снаружи ее дергали за волосы, а внутри мозги гудели от напряжения, переваривая услышанное и сопоставляя слова и фразы с мысленными посылами.
Семейство вошло в толпу и стало пробираться туда, где кучковались односельчане. Это было нетрудно, поскольку среди прибывших имелся гургул, от которого народ не то чтобы шарахался, но как бы старался держаться подальше. Ребятня же показывала на него пальцами и, кажется, не прочь была запустить камнем или палкой. Семен попытался оценить, насколько дико он выглядит среди этой публики. Получилось, что не очень дико: на нем тоже одежда из ткани, правда, не серого, а бурого цвета; всклокоченная седая растительность на голове и тяжелая палка в руке, в целом, соответствуют местной моде. Обувь у него, правда, кожаная, а не плетенная из лыка, как у всех, но на нее вроде бы особого внимания никто не обращает. Основное, что выделяет пришельца, это, наверное, размеры – их не скроешь. При своих 175 см роста Семен был на полголовы выше основной массы публики, хотя подобные ему «амбалы» в толпе встречались.
В конце концов семейство прибыло по назначению, и Семен смог избавиться от наездника. Глава семьи словом и жестом порекомендовал случайному помощнику убраться немедленно – и подальше. Семен благодарно улыбнулся, ласково обложил мужика матом по-русски и стал продвигаться в сторону. Вскоре он оказался в окружении ребятни, которая принялась его дразнить, показывая пальцами и делая непристойные (скорее всего) жесты. Семен на них грозно зарычал и погрозил палкой – это добавило веселья. Потом возникла женщина, чьего ребенка Семен сюда нес. На детей она накричала, и они сделали вид, что в страхе разбежались. Семену же она что-то сказала и всучила кусок подгорелой лепешки. Он выразил глубокую признательность.
«Интересно, что же такое „гургул"? Создается впечатление, что это особь малопочтенная, но вроде бы не опасная. Деревенский дурачок? Похоже… Это я-то?! Я – великий вождь и учитель народов?! Обидно, блин… Впрочем, я здесь не для того, чтобы тешить свое самолюбие. А зачем? Чего они все тут собрались? Да еще на ночь глядя?! Ладно, выясним, а пока…»
Перемещаясь в толпе, Семен попытался уточнить свой статус и пришел к выводу, что, пожалуй, не ошибся – его тут за придурка и держат: брезгливо сторонятся, иногда смеются и показывают пальцами, от сидящих компаний пытаются отогнать. Пару раз бросали, как собаке, какую-то еду. Поднимать ее Семен не стал, а вежливо обругал дарителей матом.
Что-то понимать он начал, лишь оказавшись в центре площади. Здесь, похоже, шла активная подготовка к общественному празднику. Длинных столов, правда, не имелось, зато стояло несколько многолитровых чанов. Судя по всему, это были корзины, обмазанные изнутри глиной и, возможно, чем-то еще. Шел процесс наполнения: люди подходили, развязывали заплечные мешки, извлекали из них бурдюки и выливали жидкость в сосуды. Две женщины курсировали между чанами и низкой широкой полуземлянкой. Они выносили грубые деревянные черпаки с жидкостью и выливали ее в емкости. Что это за продукт, легко было догадаться по запаху – уже знакомое местное «пиво».
Несколько человек складывали в кучи хворост – вероятно, готовили костры. Оные должны были расположиться квадратом в центре площади вокруг небольшого сооружения, похожего на клетку, связанную веревками из нетолстых бревен. Что это такое, рассмотреть было трудно, поскольку вокруг плотно толпился народ. Публику эту Семен растолкал без особого труда и оказался в первых рядах. И все понял – почти до половины.
Скрючившись в тесном пространстве, на полу клетки лежал Пит. Он спал. Трое копейщиков не давали зрителям подходить слишком близко.
Праздник начался в густеющих сумерках. Загорелись костры, народ стал дружно подтягиваться к чанам с пивом. Раздачу производили благообразного вида старики, орудовавшие деревянными черпаками. Посуда и закуска у участников была своя. Что за смысл в том, чтобы принести с собой выпивку, слить в общую тару, а потом получить ее же из рук старейшины, Семен понять не мог, но вполне допускал, что этот смысл есть. Народ пил тут же – не отходя от кассы. Женщины наравне с мужчинами, но после них. Взрослые щедро делились с детьми. Опустошив посуду, вновь вставали в очередь на раздачу.
Глава 4
НИЛОК
Данное мероприятие, безусловно, являлось праздником. По-видимому, оно включало ритуальные песни и пляски, только что-то у туземцев не ладилось. Общественное пиво кончилось, слегка окосевшие люди группировались вокруг костров или бродили взад-вперед, переругиваясь или перешучиваясь с соседями. У одного из костров народ попытался что-то спеть, но трое запевал затянули каждый свое – хора не получилось, только ругань. У другого костра пьяненький плюгавый мужичонка пытался, показывая пример, начать общественный танец, но никто не хотел его поддержать. Да и вообще, в атмосфере чувствовалось некое недовольство, этакая неудовлетворенность.
В общем мельтешении и гомоне Семен разглядел нескольких солидного вида мужчин, стоявших у входа в «главный» дом. Они что-то кричали, перебивая друг друга и жестикулируя. Обращались они к одному из старейшин, который прикрывал спиной дверь и злобно отругивался. Понять, что происходит, было нетрудно – народ просит еще выпивки, а старый хрыч не дает. Идея созрела мгновенно: Семен зажал посох под мышкой, согнулся, вытянул перед собой руки с ладонями, сложенными лодочкой, завыл и начал проталкиваться к старейшине:
– Да-ай! Вы-ыпить да-ать! Ну, да-ай!
Народ охотно расступился, пропуская вперед попрошайку. Оказавшись перед дедом, Семен добавил громкости и стал тыкать его в грудь пальцами:
– Ну, да-ай! Жалко, что ли?! Да-ай!
Мужики вокруг заржали, а дед принялся на гургула кричать и отпихивать его. Ничего из этого не получалось, поскольку в спину Семена тоже пихали и явно подначивали продолжить выступление. Дед это понял, злобно взвизгнул в последний раз, повернулся, приоткрыл дверь и юркнул внутрь. Дверь он, естественно, хотел за собой закрыть, но не смог, поскольку Семен успел сунуть в щель ногу. Народ вокруг смеялся и дергал его за одежду. Чувствуя поддержку масс, Семен завопил:
– Выпить дай, старый хрыч! – и рванул дверь на себя.
Старик вовремя успел отпустить ручку, иначе вылетел бы наружу. Семен отпихнул его, шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. Пошарил рукой и задвинул в паз толстую палку, играющую роль засова. Осмотрелся: он находился в довольно просторном низком помещении, которое освещали две лучины, одна из которых уже догорала. Приспособлений для спанья здесь не наблюдалось, зато имелся обширный открытый очаг, а вдоль стен располагались некие кругляши примерно метрового диаметра. Дед опять начал что-то возбужденно говорить, брызгая слюной. Семен, резко сменив тон и выражение лица, посоветовал ему заткнуться, а затем пихнул ногой круглый предмет. Он оказался… крышкой! И под ней маслянисто поблескивала поверхность жидкости!
Невзирая на протесты хозяина, Семен бегло обследовал склад: «Часть вкопанных в землю сосудов пуста, но в остальных содержится, похоже, не один десяток литров местного пива. Ох, и повеселимся!»
– Что же ты, гад, выпивку зажимаешь?! – взял за грудки старейшину Семен. – Жмот проклятый! Эксплуататор трудового народа!
Слов старейшина, конечно, не понял, но мысленный посыл: «Ща убью, сволочь!» осознал, похоже, очень четко. Во всяком случае, влиять на ситуацию он больше не пытался.
– Мужики!! – завопил Семен, распахивая дверь. – Таможня дает добро!! Сбылась вековая мечта!!!
Народ ответил радостным ревом, но внутрь не ринулся, а выставил вперед всевозможные посудины. Такого Семен не ожидал, но сориентировался быстро – схватил тяжелый деревянный черпак и начал метаться между жбаном и дверью. Добрая половина жидкости проливалась на землю, но на это никто не обращал внимания. Снаружи слышались смех и радостные крики, желающих не убавлялось, а скорее наоборот. Семен вычерпал один сосуд и принялся за другой. Когда там осталась половина, он бросил ковш, ухватился за плетеные ручки, выворотил емкость из земли и поволок к двери:
– Налетай, подешевело!
На выходе ему помогли справиться с грузом, и он оказался посреди пьяной толпы. Кое-как Семен протиснулся сквозь нее в задние ряды. Прямо перед ним два мужичка выясняли отношения, толкаясь руками и что-то злобно доказывая друг другу. На ногах нетвердо стояли оба, но один был явно слабее и быстро сдался – пропустил соперника вперед. Когда тот отвернулся, Семен, не долго думая, дал ему пинка по тощей заднице. Мужик развернулся, замахиваясь кулаком.
– Ты что!? – сделал изумленное лицо Семен. – Это не я. Это – он!
Кулак немедленно отправился на свидание с чужой челюстью. Он с ней встретился, но в ответ хозяин тут же получил по уху. Начался обмен любезностями. Как уже отмечалось, один из противников был слабее (или пьянее). Он почти сразу запутался в собственных ногах и упал. Правда, тут же вскочил, но получил удар в лоб и собрался снова падать. Семен его поддержал и посоветовал:
– А ты кол возьми! – и подал свой посох.
Дело сразу пошло веселее – с уханьем и кряканьем. Выбрав подходящий момент, Семен завопил:
– Городские наших бьют!! Полундра!!!
Призыв был услышан и понят правильно. Как при таком освещении народ отличал своих от чужих, было непонятно, но через минуту драка стала почти всеобщей – наверное, коллективное мордобитие соответствовало местным традициям. В ход пошли кулаки, черпаки и древки рогатин. Правда, как заметил Семен, упавших не били. В общей свалке он не без труда отловил одного из зачинщиков и отобрал у него посох, выдав взамен увесистую оплеуху.
Создавшейся ситуацией просто грех было не воспользоваться, и Семен пробрался к клетке, в которой слабо шевелился полуживой Пит.
– Пьянь подзаборная! – сказал ему Семен, вытянул наружу клинок и принялся рубить веревки, которыми были связаны бревна клетки. Десятка ударов хватило, чтобы сооружение потеряло форму, и Пит вывалился наружу. Он с трудом встал на четвереньки и собрался было куда-то ползти, но в этот момент на них налетела толпа дерущихся. Точнее, на них налетела группа безоружных мужиков, которую гнала по кругу толпа с палками и кольями. Первые мгновенно расхватали тонкие бревна, из которых была связана клетка, и с радостными криками пошли в контратаку. Семен при этом почти не пострадал, а по бедному Питу не раз и не два прошлись ногами. Семен еще и добавил – пнул в волосатый бок и прорычал:
– Ползи, сволочь, раз идти не можешь!
Пит покорно поднялся на четвереньки и принялся вяло перебирать конечностями. До спасительной темноты ему было еще далеко, когда драка начала стихать, хотя представить такое было трудно. Во-первых, вмешались женщины и с криками принялись растаскивать дерущихся, во-вторых, появились двое старейшин, которые волокли откуда-то здоровенный жбан с пивом. Что местные сделают с питекантропом, обнаружив его на свободе, выяснять Семен не хотел. Значит, нужно было срочно брать инициативу в свои руки. Он засунул клинок обратно в ножны и направился к старейшинам и жбану, благо находились они на свету. Метрах в двух он остановился, воздел руки и, потрясая посохом, заревел мрачно и грозно:
– Ничего, – сказал он. – Вы просто еще не доросли до классовой борьбы. Я вам спою что-нибудь родное.
И он, напрягая воображение и голосовые связки, завел:
Некоторое время слушатели оторопело молчали, словно не могли поверить в счастливый конец. Потом как-то все разом начали двигаться и говорить. Семен оказался в плотной толпе: его пихали, обнимали, хлопали по плечам и тыкали в лицо разнокалиберные посудины с пивом, словно именно он лично победил нечистую силу. Чтобы как-то выбраться из неловкой ситуации, Семену пришлось-таки опустошить пару ковшиков. Правда, при этом половину содержимого он вылил себе на грудь («Гадство, рубаху стирать придется!»).
Постепенно внимание публики переключилось на старейшин и жбан с пивом, так что артист смог выбраться на свободу. В пределах освещенного пространства Пита не обнаружилось. Семен некоторое время постоял в темноте, давая глазам привыкнуть к слабому свету ущербной луны, и приступил к поискам между хижин, изо всех сил стараясь не угодить в выгребную яму или помойку. В конце концов он чуть не упал, споткнувшись о неподвижное тело. Питекантроп лежал поперек тропы и спал. При помощи пинков и неприличных слов Семен его разбудил, заставил принять почти вертикальное положение и двигаться. Пришлось идти с ним в обнимку, не давая падать. Дело оказалось нелегким, поскольку волосатый детинушка был на голову выше Семена и, наверное, вдвое тяжелее. Задачу поводырь поставил самую простую и реальную – убраться из деревни как можно дальше.
Луна то скрывалась за облаками, то вновь появлялась, красноватые пятна костров и пьяный людской гомон за спиной постепенно отдалялись. В конце концов Семен ощутил под ногами некое подобие тропы и решил с нее не сворачивать, благо ведет она куда-то в сторону леса. Километра через полтора-два он почти выбился из сил и пару раз чуть не подвернул ногу на корнях, торчащих поперек дороги. Зато Пит слегка оклемался и смог двигаться почти без посторонней помощи. Луна окончательно скрылась, лес вокруг сделался довольно густым, и видимость сократилась почти до нуля. Семен в очередной раз налетел на какую-то корягу, пребольно ушиб палец на ноге и решил остановиться на первой же поляне – утро вечера, а тем более ночи, мудренее. Поляна вскоре обнаружилась – тропа прямо на нее и вывела. Здесь кустов не было, а торчали какие-то довольно толстые пни разной высоты и странной формы. Семен сошел с тропы и принялся ощупью выбирать место для лежки – чтоб было сухо и не очень жестко. Пит ему не помогал, а бессмысленно шарахался в темноте туда-сюда и нечленораздельно мычал. На Семена же напали апатия и безразличие ко всему: недосып у него накопился изрядный, и к тому же он пережил мощный выплеск нервной энергии – хорошо хоть, сразу не отрубился! В общем, Семен ощупью нагреб груду какой-то мягкой лесной трухи, лег на нее и отключился, невзирая на комаров и ночную прохладу.
И тут же проснулся, потому что сквозь верхушки деревьев прямо в лицо ему светило солнце. Было жарко, по телу ползали муравьи, а в бок врезалась какая-то палка, да так, что терпеть невозможно. В обстановке Семен разобрался довольно быстро: «Сейчас даже не утро, а чуть ли не середина дня, в бок же врезается не палка, а зачехленный клинок пальмы, которую я с себя так и не снял».
Семен зевнул, потянулся и сел: прямо на него смотрела бурая оскаленная рожа с бледно-голубыми глазами. Случись такое в сумерках, можно было бы и испугаться, но сейчас солнечный день был в разгаре, так что морок быстро рассеялся – это деревянная скульптура, причем она здесь не одна. Пита поблизости не наблюдалось, и Семен стал бродить по поляне, любуясь произведениями первобытного искусства.
«Эта плешь с лесу явно искусственного происхождения. Наверное, кусты и деревья были срублены и сожжены, пару лет тут сеяли ячмень (его и сейчас растет довольно много), а потом бросили и перешли на новое место. Поляну же превратили в некое подобие капища. Скульптуры размещены неровным кругом лицами к довольно обширному старому кострищу. Там среди золы и углей белеют и кости (уж не человеческие ли?). Скульптуры выполнены знакомым способом: срубленное на определенной высоте дерево выкопано с корнем, а потом вновь вкопано, но «кверху ногами». А на корневище что-нибудь вырезано с учетом изначальной конфигурации. Глаза – это вставленные в дерево ярко-окрашенные речные гальки. Помнится, когда я впервые увидел в городском парке скульптуры на перевернутых деревьях, меня аж в дрожь бросило, хотя изображения были вполне безобидными и предназначались для развлечения детей. Неужели подсознание не подсказало автору, что таким образом он реализует древнейшую и мрачнейшую символику загробного мира?! Средневековые дьяволопоклонники изображали перевернутое распятие в знак победы смерти над жизнью… Ну, здесь-то все нормально – как раз лесная нежить и изображена. Только какая-то она знакомая, а? Где же я это видел? М-м-м… Да нигде не видел!! – стукнул Семен себя по лбу. – Это ж моя фантазия! Во время вчерашнего спектакля примерно так я воображал и «телепатировал» зрителям персонажей из знаменитой песни В. Высоцкого! Ну, не «один в один», конечно, но похоже… М-да-а, угадал, значит… Или, может быть, подсознание русского человека уходит корнями вот сюда – к древним пожоговым полуземледельцам-полусобирателям? А великие поэты именно до этих глубин и докапываются?»
В общем мельтешении и гомоне Семен разглядел нескольких солидного вида мужчин, стоявших у входа в «главный» дом. Они что-то кричали, перебивая друг друга и жестикулируя. Обращались они к одному из старейшин, который прикрывал спиной дверь и злобно отругивался. Понять, что происходит, было нетрудно – народ просит еще выпивки, а старый хрыч не дает. Идея созрела мгновенно: Семен зажал посох под мышкой, согнулся, вытянул перед собой руки с ладонями, сложенными лодочкой, завыл и начал проталкиваться к старейшине:
– Да-ай! Вы-ыпить да-ать! Ну, да-ай!
Народ охотно расступился, пропуская вперед попрошайку. Оказавшись перед дедом, Семен добавил громкости и стал тыкать его в грудь пальцами:
– Ну, да-ай! Жалко, что ли?! Да-ай!
Мужики вокруг заржали, а дед принялся на гургула кричать и отпихивать его. Ничего из этого не получалось, поскольку в спину Семена тоже пихали и явно подначивали продолжить выступление. Дед это понял, злобно взвизгнул в последний раз, повернулся, приоткрыл дверь и юркнул внутрь. Дверь он, естественно, хотел за собой закрыть, но не смог, поскольку Семен успел сунуть в щель ногу. Народ вокруг смеялся и дергал его за одежду. Чувствуя поддержку масс, Семен завопил:
– Выпить дай, старый хрыч! – и рванул дверь на себя.
Старик вовремя успел отпустить ручку, иначе вылетел бы наружу. Семен отпихнул его, шагнул внутрь и закрыл за собой дверь. Пошарил рукой и задвинул в паз толстую палку, играющую роль засова. Осмотрелся: он находился в довольно просторном низком помещении, которое освещали две лучины, одна из которых уже догорала. Приспособлений для спанья здесь не наблюдалось, зато имелся обширный открытый очаг, а вдоль стен располагались некие кругляши примерно метрового диаметра. Дед опять начал что-то возбужденно говорить, брызгая слюной. Семен, резко сменив тон и выражение лица, посоветовал ему заткнуться, а затем пихнул ногой круглый предмет. Он оказался… крышкой! И под ней маслянисто поблескивала поверхность жидкости!
Невзирая на протесты хозяина, Семен бегло обследовал склад: «Часть вкопанных в землю сосудов пуста, но в остальных содержится, похоже, не один десяток литров местного пива. Ох, и повеселимся!»
– Что же ты, гад, выпивку зажимаешь?! – взял за грудки старейшину Семен. – Жмот проклятый! Эксплуататор трудового народа!
Слов старейшина, конечно, не понял, но мысленный посыл: «Ща убью, сволочь!» осознал, похоже, очень четко. Во всяком случае, влиять на ситуацию он больше не пытался.
– Мужики!! – завопил Семен, распахивая дверь. – Таможня дает добро!! Сбылась вековая мечта!!!
Народ ответил радостным ревом, но внутрь не ринулся, а выставил вперед всевозможные посудины. Такого Семен не ожидал, но сориентировался быстро – схватил тяжелый деревянный черпак и начал метаться между жбаном и дверью. Добрая половина жидкости проливалась на землю, но на это никто не обращал внимания. Снаружи слышались смех и радостные крики, желающих не убавлялось, а скорее наоборот. Семен вычерпал один сосуд и принялся за другой. Когда там осталась половина, он бросил ковш, ухватился за плетеные ручки, выворотил емкость из земли и поволок к двери:
– Налетай, подешевело!
На выходе ему помогли справиться с грузом, и он оказался посреди пьяной толпы. Кое-как Семен протиснулся сквозь нее в задние ряды. Прямо перед ним два мужичка выясняли отношения, толкаясь руками и что-то злобно доказывая друг другу. На ногах нетвердо стояли оба, но один был явно слабее и быстро сдался – пропустил соперника вперед. Когда тот отвернулся, Семен, не долго думая, дал ему пинка по тощей заднице. Мужик развернулся, замахиваясь кулаком.
– Ты что!? – сделал изумленное лицо Семен. – Это не я. Это – он!
Кулак немедленно отправился на свидание с чужой челюстью. Он с ней встретился, но в ответ хозяин тут же получил по уху. Начался обмен любезностями. Как уже отмечалось, один из противников был слабее (или пьянее). Он почти сразу запутался в собственных ногах и упал. Правда, тут же вскочил, но получил удар в лоб и собрался снова падать. Семен его поддержал и посоветовал:
– А ты кол возьми! – и подал свой посох.
Дело сразу пошло веселее – с уханьем и кряканьем. Выбрав подходящий момент, Семен завопил:
– Городские наших бьют!! Полундра!!!
Призыв был услышан и понят правильно. Как при таком освещении народ отличал своих от чужих, было непонятно, но через минуту драка стала почти всеобщей – наверное, коллективное мордобитие соответствовало местным традициям. В ход пошли кулаки, черпаки и древки рогатин. Правда, как заметил Семен, упавших не били. В общей свалке он не без труда отловил одного из зачинщиков и отобрал у него посох, выдав взамен увесистую оплеуху.
Создавшейся ситуацией просто грех было не воспользоваться, и Семен пробрался к клетке, в которой слабо шевелился полуживой Пит.
– Пьянь подзаборная! – сказал ему Семен, вытянул наружу клинок и принялся рубить веревки, которыми были связаны бревна клетки. Десятка ударов хватило, чтобы сооружение потеряло форму, и Пит вывалился наружу. Он с трудом встал на четвереньки и собрался было куда-то ползти, но в этот момент на них налетела толпа дерущихся. Точнее, на них налетела группа безоружных мужиков, которую гнала по кругу толпа с палками и кольями. Первые мгновенно расхватали тонкие бревна, из которых была связана клетка, и с радостными криками пошли в контратаку. Семен при этом почти не пострадал, а по бедному Питу не раз и не два прошлись ногами. Семен еще и добавил – пнул в волосатый бок и прорычал:
– Ползи, сволочь, раз идти не можешь!
Пит покорно поднялся на четвереньки и принялся вяло перебирать конечностями. До спасительной темноты ему было еще далеко, когда драка начала стихать, хотя представить такое было трудно. Во-первых, вмешались женщины и с криками принялись растаскивать дерущихся, во-вторых, появились двое старейшин, которые волокли откуда-то здоровенный жбан с пивом. Что местные сделают с питекантропом, обнаружив его на свободе, выяснять Семен не хотел. Значит, нужно было срочно брать инициативу в свои руки. Он засунул клинок обратно в ножны и направился к старейшинам и жбану, благо находились они на свету. Метрах в двух он остановился, воздел руки и, потрясая посохом, заревел мрачно и грозно:
Народ перестал считать синяки, ссадины и выбитые зубы. Он начал группироваться вокруг жбана, старейшин и Семена. Певец почувствовал общественное внимание и двинулся ему навстречу: добавил громкости, начал рисовать в своем воображении соответствующие картинки и «отсылать» их слушателям:
– Вихри враждебные реют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут!
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут!
Песня закончилась, люди обалдело и озадаченно смотрели то на Семена, то друг на друга. Исполнитель уловил общую реакцию зала: «Круто, но непонятно!»
…На бой кровавый, святой и правый,
Марш-марш вперед, рабочий народ!
– Ничего, – сказал он. – Вы просто еще не доросли до классовой борьбы. Я вам спою что-нибудь родное.
И он, напрягая воображение и голосовые связки, завел:
В двух местах сразу заплакали дети. Взрослые делали какие-то торопливые жесты скрещенными пальцами – вероятно, творили охранные знаки. Это Семена вдохновило еще больше:
…В заповедных и дремучих,
Страшных Муромских лесах
Всяка нечисть бродит тучей
На людей наводит страх…
Для пущей убедительности Семен устроил некое подобие танца или пантомимы – он угрожающе размахивал посохом, гримасничал, тряс волосами и прицельно бросался «мыслеобразами» то в одного, то в другого слушателя.
– …В заколдованных болотах там кикиморы живут,
Защекочут до икоты и на дно уволокут.
Будь ты конный, будь ты пеший – заграбастают,
А уж лешие так по лесу и шастают.
Страшно, аж жуть!…
Семену чуть самому не стало страшно от буйства собственной фантазии. Персонажей он воображал не мультяшными куклами, а настоящими живыми – слюнявыми, клыкастыми, смердящими.
…Из заморского из леса, где и вовсе сущий ад,
Где такие злые бесы – чуть друг друга не едят.
Чтоб творить им совместное зло потом,
Поделиться приехали опытом…
Кто такой Соловей-Разбойник, Семен понимал плохо и, на всякий случай, представил его огромным полуразложившимся трупом. Напряжение в толпе нарастало, люди прямо-таки обмерли, охваченные ужасом:
… Соловей-Разбойник главный им устроил буйный пир,
А от них был Змей трехглавый и слуга его – Вампир.
Пили зелье в черепах, ели бульники,
Танцевали на гробах, богохульники!
Образ трехголовой зубастой рептилии, сидящей на дереве, вызвал у слушателей стон. Несколько женщин, стоявших в первых рядах, начали проталкиваться назад. При этом они закрывали лица руками и тихо подвывали. Мужчины сжимали в руках оружие (у кого оно было) и поглядывали по сторонам, прикидывая пути отступления. Бежать было некуда, а Семен надрывался – вслух и «ментально»:
… Змей-Горыныч влез на дерево, ну раскачивать его:
– Выводи, Разбойник, девок,
Пусть нам лешие попляшут, попоют,
А не то, я, матерь вашу, всех сгною!
С образом ведьм тоже возникла некоторая проблема, но Семен ее решил с ходу: припомнил здешние «избушки на курьих ножках» и представил, как из них встают покойницы.
… Все взревели как медведи – натерпелись,
Ведьмы мы или не ведьмы? Патриотки или нет?!
Налил бельма, ишь ты клещ, отоварился!
А еще на наших женщин позарился!
Семен вздыбил свое вдохновение, как девятый вал, а потом резко пошел на снижение:
… Соловей-Разбойник тоже был не только лыком шит.
Гикнул, свистнул: – Рожа, гад заморский, паразит!
Убирайся без боя, уматывай!
И Вампира с собою прихватывай!
«Почему же у меня в родном мире не было таких способностей? – с горьким сожалением подумал певец. – Да я бы там стал Жириновским или Кашпировским! А то и вообще Филиппом Киркоровым – эх!! А если Пит не успел смотаться, я ему ухи пообрываю».
– …И теперь седые люди помнят прежние дела:
Билась нечисть груди в груди и друг друга извела.
Прекратилось навек безобразие,
Ходит в лес человек безбоязненно.
Некоторое время слушатели оторопело молчали, словно не могли поверить в счастливый конец. Потом как-то все разом начали двигаться и говорить. Семен оказался в плотной толпе: его пихали, обнимали, хлопали по плечам и тыкали в лицо разнокалиберные посудины с пивом, словно именно он лично победил нечистую силу. Чтобы как-то выбраться из неловкой ситуации, Семену пришлось-таки опустошить пару ковшиков. Правда, при этом половину содержимого он вылил себе на грудь («Гадство, рубаху стирать придется!»).
Постепенно внимание публики переключилось на старейшин и жбан с пивом, так что артист смог выбраться на свободу. В пределах освещенного пространства Пита не обнаружилось. Семен некоторое время постоял в темноте, давая глазам привыкнуть к слабому свету ущербной луны, и приступил к поискам между хижин, изо всех сил стараясь не угодить в выгребную яму или помойку. В конце концов он чуть не упал, споткнувшись о неподвижное тело. Питекантроп лежал поперек тропы и спал. При помощи пинков и неприличных слов Семен его разбудил, заставил принять почти вертикальное положение и двигаться. Пришлось идти с ним в обнимку, не давая падать. Дело оказалось нелегким, поскольку волосатый детинушка был на голову выше Семена и, наверное, вдвое тяжелее. Задачу поводырь поставил самую простую и реальную – убраться из деревни как можно дальше.
Луна то скрывалась за облаками, то вновь появлялась, красноватые пятна костров и пьяный людской гомон за спиной постепенно отдалялись. В конце концов Семен ощутил под ногами некое подобие тропы и решил с нее не сворачивать, благо ведет она куда-то в сторону леса. Километра через полтора-два он почти выбился из сил и пару раз чуть не подвернул ногу на корнях, торчащих поперек дороги. Зато Пит слегка оклемался и смог двигаться почти без посторонней помощи. Луна окончательно скрылась, лес вокруг сделался довольно густым, и видимость сократилась почти до нуля. Семен в очередной раз налетел на какую-то корягу, пребольно ушиб палец на ноге и решил остановиться на первой же поляне – утро вечера, а тем более ночи, мудренее. Поляна вскоре обнаружилась – тропа прямо на нее и вывела. Здесь кустов не было, а торчали какие-то довольно толстые пни разной высоты и странной формы. Семен сошел с тропы и принялся ощупью выбирать место для лежки – чтоб было сухо и не очень жестко. Пит ему не помогал, а бессмысленно шарахался в темноте туда-сюда и нечленораздельно мычал. На Семена же напали апатия и безразличие ко всему: недосып у него накопился изрядный, и к тому же он пережил мощный выплеск нервной энергии – хорошо хоть, сразу не отрубился! В общем, Семен ощупью нагреб груду какой-то мягкой лесной трухи, лег на нее и отключился, невзирая на комаров и ночную прохладу.
И тут же проснулся, потому что сквозь верхушки деревьев прямо в лицо ему светило солнце. Было жарко, по телу ползали муравьи, а в бок врезалась какая-то палка, да так, что терпеть невозможно. В обстановке Семен разобрался довольно быстро: «Сейчас даже не утро, а чуть ли не середина дня, в бок же врезается не палка, а зачехленный клинок пальмы, которую я с себя так и не снял».
Семен зевнул, потянулся и сел: прямо на него смотрела бурая оскаленная рожа с бледно-голубыми глазами. Случись такое в сумерках, можно было бы и испугаться, но сейчас солнечный день был в разгаре, так что морок быстро рассеялся – это деревянная скульптура, причем она здесь не одна. Пита поблизости не наблюдалось, и Семен стал бродить по поляне, любуясь произведениями первобытного искусства.
«Эта плешь с лесу явно искусственного происхождения. Наверное, кусты и деревья были срублены и сожжены, пару лет тут сеяли ячмень (его и сейчас растет довольно много), а потом бросили и перешли на новое место. Поляну же превратили в некое подобие капища. Скульптуры размещены неровным кругом лицами к довольно обширному старому кострищу. Там среди золы и углей белеют и кости (уж не человеческие ли?). Скульптуры выполнены знакомым способом: срубленное на определенной высоте дерево выкопано с корнем, а потом вновь вкопано, но «кверху ногами». А на корневище что-нибудь вырезано с учетом изначальной конфигурации. Глаза – это вставленные в дерево ярко-окрашенные речные гальки. Помнится, когда я впервые увидел в городском парке скульптуры на перевернутых деревьях, меня аж в дрожь бросило, хотя изображения были вполне безобидными и предназначались для развлечения детей. Неужели подсознание не подсказало автору, что таким образом он реализует древнейшую и мрачнейшую символику загробного мира?! Средневековые дьяволопоклонники изображали перевернутое распятие в знак победы смерти над жизнью… Ну, здесь-то все нормально – как раз лесная нежить и изображена. Только какая-то она знакомая, а? Где же я это видел? М-м-м… Да нигде не видел!! – стукнул Семен себя по лбу. – Это ж моя фантазия! Во время вчерашнего спектакля примерно так я воображал и «телепатировал» зрителям персонажей из знаменитой песни В. Высоцкого! Ну, не «один в один», конечно, но похоже… М-да-а, угадал, значит… Или, может быть, подсознание русского человека уходит корнями вот сюда – к древним пожоговым полуземледельцам-полусобирателям? А великие поэты именно до этих глубин и докапываются?»