Секула Хелена. Барракуда

   Я онемел и даже стал гадать, не подсовывал ли мне кто-нибудь на подпись чистый лист. Да нет же, я никогда не расписываюсь подобным образом.
   – Это не моя подпись! Под документами я всегда подписываюсь полным именем. Сокращенную подпись я ставлю только на копии.
   Совершенно ясно, что этого сокращения не хватит для однозначного заключения экспертизы. Нельзя будет отрицать или утверждать, что расписывался я. Слишком мало для уголовного процесса, но вполне хватит для гражданской смерти.
   В дни, указанные в расписке и жалобе Клапарона, я выезжал по делам клиентов в Бельгию и Германию. Завернул и в Париж, чтобы повидаться с сыном. Сроки моих командировок не совпадают с указанными датами, но мне трудно будет это доказать. В сочетании с распиской обвинение звучит весьма весомо. Перспективы защиты рисовались более чем мрачно.
   Дело застопорилось. У меня был пресловутый парадоксальный выход: доказать, что я не верблюд. Пусть даже коллегиальный товарищеский суд выводов не сделает, все равно: если я не представлю фактов, то останется дурная слава в сочетании с бешеной завистью из-за трехсот тысяч франков, которые я вроде бы заграбастал.
   Помощь пришла с самой неожиданной стороны.
   – Мистер Станнингтон-старший хочет срочно с вами увидеться. Лучше всего прямо сейчас. Вам нужен переводчик? – Звонила переводчица из гостиницы «Виктория».
   – Я жду мистера Станнингтона. Переводчик мне не нужен, я знаю английский.
   Бей говорил о поразительном сходстве младшего и старшего Станнингтонов, но все равно я был поражен, когда в мой кабинет вошел немолодой человек.
   – Вы не были у Клапарона, – заявил он, присмотревшись ко мне. – Я немедленно лично в письменном виде подам соответствующее заявление в вашу коллегию.
   Оказывается, дисциплинарная комиссия моей коллегии все-таки подвиглась написать письмо, где выражала сомнения в выдвинутых против меня обвинениях. Поэтому Станнингтон и приехал.
   – Это не я оклеветал вас, господин адвокат.
   – Ни минуты не подозревал вас в этом, мистер Станнингтон.
   Подозревал, еще как подозревал, но ему об этом знать вовсе не обязательно. Если и не он лично организовал эту аферу, все равно она была ему на руку. Удобный предлог, который позволил ему сохранить лицо и подобраться поближе к делам сына. Вот в чем причина его поспешного приезда, а не спасение доброго имени какого-то безвестного адвоката.
   – Я позволил себя обмануть. Обыкновенное мошенничество, инспирированное моей женой, с которой я давно уже не живу. Это психически неуравновешенная женщина. Собственно говоря, фирма «Клапарон» представляет ее интересы, но этой женщине всегда была чужда лояльность.
   Из двух зол он выбрал более выгодное: предпочел считаться жертвой коварства близкого человека, а не обыкновенных мошенников и шантажистов.
   – Как можно доверять человеку, который берется за столь неэтичные дела? – спросил я.
   – Я полвека занимаюсь бизнесом и ручаюсь вам, что ангелы встречаются крайне редко.
   Так я впервые увидел Станнингтона-старшего.

БАРРАКУДА

   Вокзал Гар-де-Лэ.
   Высокая стеклянная крыша из переплетенных ажурным металлом окошечек, опирающаяся на столбы. Металлические гирлянды, розетки, вычурные завитки. Под запыленной элегантностью конца прошлого века бегут перроны и сплетаются рельсы, растет лес семафоров. Движением управляет компьютер. Через несколько минут уходят два экспресса: Париж—Брюссель—Гаага и Париж—Женева.
   Который выбрать? Оба отходят почти одновременно, оба в один и тот же час пересекают французскую границу. Но каждый мог стать предметом пристального внимания полиции.
   Я поставила на голландца. Поезд тронулся.
   Париж закончился для меня час назад. Я отреставрировала Ванессу в купальном салоне, выложенном дельфтским фаянсом, как делала ежедневно уже два года, и собралась прислуживать во время завтрака. Какой там завтрак! Был почти полдень.
   – Уйди, Полетта!
   Ванесса выгнала меня и уселась в кресло перед камином возле столика, где она завтракала и напивалась вечерами. Закрывая двери, я чувствовала на себе ее взгляд.
   Снова будет трезвонить по телефону. Я знала это. В последнее время, собираясь позвонить, Ванесса стала выгонять меня. Дурной знак. Давно пора смываться отсюда. Только страх перед жутким стариком держал меня подле Ванессы.
   Я подслушивала. Подслушивала и подсматривала все, что только можно, стараясь не пропустить ничего существенного. Подслушивала я, на свое счастье, и в этот раз.
   Ванесса звонила в полицию.
   – Mon comissaire, я могу ошибаться, но у меня есть все основания считать, что каталонка Мерседес Амадо, которая у меня служит, не та, за кого себя выдает.
   – На чем основаны ваши подозрения, мадам?
   – Монастырь кармелиток в Барселоне не давал рекомендаций женщине с таким именем. У них никогда не жила глухонемая.
   Вот она, нехватка денег на приличные документы! Если бы рекомендации были украдены у реального человека, как положено по правилам искусства, а не нацарапаны халтурщиком из Клиньянкура, никто бы не стал сомневаться в их подлинности.
   Однако что-то должно было случиться, если Ванесса, до сих пор безгранично мне доверявшая, вдруг взялась проверять мои рекомендации. Комиссар спросил о том же самом.
   – Мне кажется, она не глухонемая, хотя трудно поверить, что можно так притворяться. Просто жутко делается. Что вы мне посоветуете, mon comissaire?
   – Прежде всего, надо проверить ее документы.
   – Я держу их у себя. Могу привезти, и мы сразу все выясним.
   И в самом деле, мой паспорт у нее! Заперт в сейфе в спальне.
   – До чего мы докатились с этими иностранцами. Не знаешь, кто живет с тобой под одной крышей! – жаловалась Ванесса.
   Все, Фелька, дождалась! Слишком долго торчала на одном месте.
   И вообще неволя египетская, плен фараонов.
   Я крепко завязла у Ванессы вопреки собственным правилам, но бросить я не могла, пока не раскроется мистификация или Станнингтон не освободит меня от поганых обязанностей. Умел сволочной старик держать людей в когтях, хотя сам сидел за океаном!
   Этер уехал в Польшу, отчего я совсем повесила нос на квинту. В моем почтовом ящике периодически оказывалась открытка от него с короткими сообщениями. Он похвастался домом в Ориле, квартирой в Варшаве и местом представителя кофейной корпорации, когда папаша снова перекрыл ему кран с денежками. Этер сообщил мне номера своих телефонов и приглашал его проведать.
   «Приезжай, девочка, не пожалеешь, я с удовольствием с тобой увижусь», – писал он.
   Привык содержать собственный двор. А я вполне годилась на роль шута.
   Переписка, с самого начала редкая, и вовсе прекратилась. Для Этера я больше не существовала. Я чувствовала себя вычеркнутой из жизни. Меня уже нет, но я еще не умерла. Хуже, чем собака на привязи. Я возненавидела его отца. И вот теперь приходится сматываться. Барахло снова придется бросать.
   Ванесса нашла меня в своей замечательной ванной комнате. Я чистила батарею хрустальных флаконов с колдовскими зельями, создающими иллюзию молодости.
   – Я ухожу. Когда вернусь, ты мне понадобишься.
   Это означало, что я должна торчать в доме, как кочка на болоте.
   Я кивнула и продолжала неторопливо полировать фланелевой тряпочкой гладь зеркала. Воплощение спокойствия. Про себя я считала секунды. За спиной раздались шаги Ванессы и грохот чего-то, упавшего на каменный мозаичный пол. Я не дрогнула. Со мной после двух лет неустанных тренировок такой номер не пройдет. Не забыть пройтись тряпкой по всем поверхностям в ванной, уничтожая отпечатки пальцев. На всякий случай, если сюда явится полиция.
   Наконец-то захлопнулась дверь спальни (Ванесса пошла за моим паспортом). Потом воцарилась тишина, еще через минуту со двора донесся шум мотора. В приоткрытое окно ванной комнаты я видела, как пятый по счету Поль закрывает ворота. Госпожу повез Чен.
   Пятый Поль приехал недавно, не думаю, чтобы Ванесса оставила ему какие-нибудь распоряжения относительно моей персоны. Мой паспорт у нее, это дает ей чувство превосходства. Одно очко в мою пользу. В этот момент глухонемая каталонка Мерседес Амадо перестала существовать. Прощай, ты мне хорошо послужила! Я становлюсь другим человеком. Меня зовут Сюзанна Карте, канадка из франкоязычного Квебека, родилась в Монреале.
   Я давно уже обзавелась подходящими документами. За них заплатил Станнингтон-старший. Конечно, не сам. Купила паспорт на его денежки, полученные в счет гонорара за номер «адвокат Оскерко из Варшавы». Отличная роль для Принца.
   Отогнув ковер, который маскировал стальную плиту, набрала слово-ключ, комбинацию цифр.
   Гладкая броня послушно открылась.
   Меня интересовала папка с документами клиники «Континенталь», которая появилась здесь после смерти Орлано Хэррокса. Драгоценности Ванессы я не тронула – она подняла бы на ноги полицию всего мира. А вот о краже бумаг, которые сама сперла в Бостоне, Ванесса будет молчать в тряпочку.
   Закрыла сейф. И вовремя. Послышались шаги Поля. Ни минуты нельзя терять: вдруг ему все-таки велели задержать меня, если я соберусь выйти из дома. Выскользнула через кухню, потом через калитку в стене.
   Одно такси, второе, третье. Я даже не заглянула на свой чердак: там могло быть горячо.
   Клиньянкур.
   В темных арабских лавчонках, больших палатках из армейского брезента на блошиных рынках, заваленных барахлом со всего мира, я обзавелась международной одеждой, которая мгновенно прячет человека в толпе любого континента: старые джинсы, хэбэшная рубашка и сабо. Купила еще рюкзак, куда сунула несколько блузок на смену, мексиканское пончо и туалетные принадлежности. Я стала туристкой: человек без багажа подозрителен.
   Переодевалась я в туалетах на станциях метро и на перрон вокзала вошла уже без всяких гримерных штучек, со своим собственным лицом, с натуральными волосами, короткими, черными, слегка вьющимися. Похожая на фото из паспорта канадки Сюзанны Карте.
   И последнее: открытка со словами «Сердечный привет!» на адрес почтового ящика Принца и Мессера. Условное предупреждение. Они не посмеют сунуть нос в наше бистро, где мы изредка встречались, пока не проверят почтовый ящик. Теперь мои напарники станут за пушечный выстрел обходить наши тропинки.
   Через Голландию я спешила в Варшаву и предпочла ехать поездом. Легче затеряться в толпе, проверки не такие тщательные, как в аэропортах. Правильно, никто пока не пробовал угнать поезд.
   Нетрудно представить, как будут развиваться события после моего бегства из Ножан-сюр-Марн.
   Комиссар наверняка уже побеседовал с Ванессой, которую он знает как женщину столь же богатую, сколь и ненормальную, поэтому не примет ее слов всерьез, но из вежливости пообещает выяснить, кто я такая. Скорее всего, прикажет кому следует проверить характерные приметы из паспорта, особенно левое ухо, которое во всем мире просят выставить чуть вперед, когда фотографируешься на паспорт. Можно изменить цвет глаз, простыми способами сделать неузнаваемыми черты лица, но рисунок уха никто и ничто не изменит.
   Вот почему даже в прекрасно подобранном документе есть свой недостаток. Или в нем остается фото фраера, у которого документ сперли, или туда вляпывают твое собственное фото. В первом случае тебя подставляет несходство ушей, во втором – погрешности при вклеивании.
   Комиссар велит как следует обнюхать мой паспорт и полицейские картотеки, и спустя какое-то время ему сообщат, что Мерседес Амадо, глухонемая каталонка, на самом деле Лица Милович, сербиянка, которой медведь на ухо вовсе не наступал. Два года назад она сбежала из комиссариата восьмого округа Парижа, зарегистрирована была в Марэ. Но пока все это раскроется, я буду уже в Голландии.
   А дальше что?
   Марэ. Прошло, конечно, немало времени, но кто раз слышал французский язык Принца, не скоро его забудет. Зато его родной язык слышали консьержка и арабские гастарбайтеры в «Веселом баране». Не скроешь, откуда он родом. Таким образом, меня могут достать и в Польше. И псу под хвост мой кружной путь в Варшаву через Гаагу.
   У меня было ощущение, словно я тяну за собой горящий бикфордов шнур. Неумолимо бежит пламя: Вена, пансионат «Золотой якорь», «Ритц», Марэ, Ножан-сюр-Марн. Огонь разливается дальше, пересекает границу… Где он остановится? Остановится ли?!
   А, все это треп. Мне просто понравился парень – вот она, сермяжная правда. Судьба надо мной посмеялась. Подсунула оказию, за которой я безуспешно гонялась по всей Европе, так нет же: отличный куш перестал меня колыхать, в Деда Мороза поиграть захотелось! Лох я ливерный! Сама виновата.
   Как потом оказалось, легавые не добрались даже до Вены. Как я и предполагала, Ванесса не осмелилась заявить о пропаже документов, а полиция действовала лениво, потому что, с их точки зрения, я – мелкая сошка. Ну и на здоровьице!
   Но моя покинутая шефиня не смирилась. Чего не сделала полиция, сделал Виктор из ее парижского зоопарка в Клиньянкуре. Он помнил меня по «Среди своих». Чертов емеля напал на мой след в Марэ и, не тратя времени даром, выследил меня при помощи родимой шпаны в Варшаве. Ему пообещали неплохой куш, еще бы! Для Ванессы я опасный свидетель.
   Ну и одурачили же меня!
   Одурачил иллюзорный покой и недоступность дома на улице Ватто. Чудилось – цитадель безопасности, оказалось – паучье гнездо. Потом я хотела слупить немного деньжат, но перестала контролировать ход событий, подчинилась какой-то сверхъестественной силе, которая привела меня… Вот именно, куда?

* * *

   Я влипла, прежде чем успела разобраться в своих чувствах. Этер. А ведь знала, что он из себя представляет. Эгоист с навязчивой идеей. Бабулино солнышко и зеница папенькиного ока. И надо же, чтобы именно меня этот богатенький сынок сшиб с катушек… Неслыханная глупость, но я ничего не могла с собой поделать, хотя ждать могла только шишек да колотушек. Впервые я поняла, что со мной творится, когда Анна-Мари прислала фотографию с Палм-Бич.
   Флорида, Атлантический океан. Анна-Мари в купальном костюме верхом на дрессированном дельфине, Анна-Мари в облегающих шортиках и тропическом шлеме за рулем сигарообразного автомобиля. И открытка со словами: «Привет Этеру от его родины».
   – Классная телка твоя родина, – похвалила я фотографии Анны-Мари, хотя меня так и корежило.
   – Это топ-модель из «Вог», я познакомился с ней на каникулах, на Багамах.
   Меня затошнило еще пуще. Красивые, свободные, богатые, с незапятнанной биографией. На меня им наплевать, а ведь и я могла бы при желании выставлять голую задницу на фоне шикарной тачки.
   Я не показывалась у Этера несколько дней. А потом у меня крыша поехала…
   Утром, когда Ванесса еще спала, я вычеркнула из списка ее гардеробной, обширной, как универмаг «Лафайетт», велюровый костюм цвета ржавчины с отделкой из лисы. Несколькими стежками подогнала его на себя. Шить я умею так же хорошо, как менять свою внешность.
   До сих пор я ничего не брала из вещей Ванессы, но в случае чего всегда смогу внушить ей, что она сама велела избавиться от костюма. Скорее всего, она вообще не заметит пропажи. Я знала тряпки, которые она любила рассматривать, если не надевать. Остальные Ванесса запихивала в дальний угол и потом забывала про них. Экономная до скупости, она совершенно не заботилась о состоянии своего гардероба.
   Пролистав подшивки «Вог», я проанализировала все воплощения, лица и силуэты Анны-Мари. Запомнила ее характерные черты, постаралась проникнуть в ее душу. Что она может думать, чувствовать, переживать…
   К обеду – а обедать Ванесса выходила в пять часов – я подала вино, куда добавила безвредный отвар из трав, который не дает никаких побочных эффектов. Заснет пораньше, так вылакает меньше коньяка, здоровее будет.
   Через два часа я уложила шефиню в постель. В семь вывела из гаража машину Ванессы, переливающуюся изменчивыми зелеными бликами, как павлиний хвост. У Анны-Мари была такая же. Новый Поль, нищий турок, с поклоном открыл мне ворота.
   Машину оставила на стоянке. К дому, где я снимала чердачок, не стоило подъезжать на столь элегантной тачке.
   Меня так увлекло превращение в Анну-Мари, что вопрос, как отнесется к этому Этер, пришел мне в голову, только когда я остановилась у его дома.
   И тогда я впервые заметила какого-то подозрительного типа. Нюхом, спинным мозгом почуяла опасность. Неужели мне на хвост села полиция?
   – Анна-Мари! – Этер не узнал меня.
   Но я не могла вволю насладиться своим искусством перевоплощения, мне было не по себе от присутствия типа на улице.
   – Вот видишь, какая обманчивая вещь – внешность, – назидательно сказала я, сбрасывая парик цвета спелой пшеницы.
   – Мерседес? – Он онемел от изумления. Этер знал меня только под этим именем. Он проследовал за мной в ванную и смотрел, как я смываю с лица черты Анны-Мари.
   Молчаливый, мрачный, Этер как-то странно смотрел на меня, когда я, уже не похожая на девушку с обложки, уселась с ним ужинать. Я почувствовала себя незваной гостьей.
   В тот момент я многое бы отдала, чтобы превратиться в знаменитую манекенщицу. Но дело было совсем не в ней, случайной знакомой. Я мало знала про Этера, и мне, замороченной любовью, отказал врожденный дар угадывать людей.
   Он был закрыт для любви. Охваченный чувством собственной инакости, ущербности, заклейменный небытием матери. В его памяти не осталось даже следа от ее личности. Эта особенность рождала в Этере бунт против действительности и желание изменить эту действительность. Он все еще оставался маленьким мальчиком, а мысли о матери превратились в манию.
   Приложил к этому руку и отец, который возводил безумные препятствия на пути Этера к истине, и другие люди, которые кто искренне, кто ради денег помогали Станнингтону-старшему.
   И я внесла свою лепту, открыв ему существование ненормального брата.
   – Ты кто? Актриса?
   До моего маскарада он не спрашивал, кто я.
   – Аристократка. Во мне течет кровь нескольких поколений благородных конокрадов. Мои дед и прадед уводили только чистокровных жеребцов. Даже мой отец, неудачливый мошенник, старался быть лучшим в своем деле. А я осталась им верна, последняя в роду…
   – Ты забавная.
   – Очень забавная. Особенно когда говорю правду.
   Этер не принял мое признание всерьез, а я и хотела, и не хотела, чтобы он поверил. Но его занимали только проблемы Этера-Карадока, а не чужие биографии.
   – То есть ты все знаешь…
   – Я переоделась для розыгрыша. А что я должна знать?
   – Никого не заметила возле дома?
   – Естественно, заметила. Какая-то странная живность шатается у ворот.
   – Именно.
   Избегая моего взгляда, Этер смущенно пробормотал, что у дома прохлаждается личность, подосланная его папашей. Папик разгневан дружбой сына с молодым поляком. Папика вообще беспокоит общение сына с интернациональным табуном студентов, но на поляков у него особенная аллергия. Папик у нас сноб и активно открещивается от предков.
   Позже я сообразила: старый Станнингтон и сам не понимал, что его неприязнь к польским предкам объясняется не столько идеалами американского истеблишмента, сколько желанием утаить от сына правду о его происхождении.
   А вот на молодого Бея Оскерко старик отрастил не то что зуб – клычище, так как считал, что именно он или его папаша-адвокат рассказал Этеру об убогом братце. Правда, потом богатей узнал обо мне…
   – Чудовище, – заключил Этер повесть о своем родителе.
   Я с облегчением перевела дух. Стало быть, рыло в подворотне – не легавый, а обычный топтун из какого-нибудь частного агентства. Знай я старшего Станнингтона как следует, не радовалась бы. А тогда я просто почуяла богатую добычу. Отличный случай для красивого трюка. Давно мы ждали такого фарта. Мечтали о нем весь парижский период после венской драчки.
   – Предков не выбирают, их судьба дает, – утешила я Этера, полностью разделяя представление папаши об этом сопляке.
   – Он заблокировал мой счет.
   Этер выплюнул последнее признание, как кость из горла.
   Бедняжечка! Папочка отобрал у малыша соску.
   Я предложила Этеру одолжить денег, он отшатнулся, словно по морде получил.
   – Никогда больше не говори таких вещей! – возмутился он, гордость перла изо всех щелей.
   – Знаешь, что делал король Наваррский, когда навара у него было с гулькин нос, одни виды на французскую корону?
   – Не знаю, – мрачно буркнул Этер.
   – Он рассылал банкирам подписанные им векселя. Кто-то возвращал, а другие отстегивали бабки.
   – Никогда в жизни!
   Он снова раздулся от гордости. Моя практичность разбилась об очередной принцип юного богача. Лучше он пойдет грузить уголь или мыть посуду в забегаловке!
   Ну и флаг тебе в руки да банку с краской! Интересно, сколько ты выдержишь? Может, надуманные проблемы отпадут сами собой, когда появятся настоящие? Так я рассуждала про себя. Выносливый и упрямый, Этер мерился силами с вагонами угля на Сен-Лазар – для заработков и назло папаше. И ни на грош своих фанаберии не утратил.
   Перебрался к своим приятелям, роскошную хату попытался сдать внаем, но в ту жуткую зиму ни один конь в пальто не пришел смотреть квартирку-люкс. Вся честная компания бедствовала. Я оценила ситуацию и поняла, что пора выходить на сцену, иначе Этеру, его друзьям и домашним тараканам придет полный гнездец.
   – Почему ты не хочешь познакомиться с моими друзьями? – Ему не терпелось продемонстрировать меня своим студентикам.
   Еще чего, морда – мой самый ценный капитал!
   – Мне следует держаться в тени, иначе не смогу отвлекать от тебя внимание наемников твоего папаши.
   Это был серьезный аргумент, и почти правда.
   Теперь мои маскарады стали обязательны. У меня волосы на голове вставали дыбом при мысли, что может случиться, если разведка папаши выследит меня до самой Ванессы. К тому же я занималась подготовкой к охоте. Надо было спешить, я же не знала, сколько времени Станнингтон-старший проведет в Париже.
   Я пошла в Марэ.
   – Девочка, что стряслось?! – перепугался Принц.
   Я не показывалась в их районе с тех пор, как перестала существовать Лица Милович. Встречались мы в арабской столовке, где ежедневно с полудня Принц по доступной цене давал мошенникам юридические консультации.
   На сей раз у меня не было времени ждать, и я пошла в их подвальчик. Консьержки я не боялась. В собственной шкуре с небольшой ретушью я ничем не напоминала Лицу Милович, смотрелась скорее итальянским подростком.
   – Для вас есть работа. А меня можешь звать Микеланджело.
   Так именовался четвертый, самый младший ребенок домработницы Этера, синьоры Оверолы, итальянской мамаши французского гражданина.
   – Парижанин! – Синьора Оверола гордо потрясла сосунком, когда впервые после родов пришла убираться к Этеру. – Вы только посмотрите, синьорина, – восторгалась она, – достаточно того, что он появился на свет на этой земле. Ему никогда не придется умолять в префектуре, как его маммине, чтобы продлили разрешение на работу! Он не будет бояться, что каждые полгода придется обивать пороги!
   Микеланджело получал очень приличное детское пособие от Республики, поощряющей естественный прирост населения, и теперь уж никто не осмелится депортировать маммину французского гражданина, который имеет законное право на территории родной страны сосать грудь матери-иностранки.
   Я одолжила имя у этого удачливого смуглого пончика с глазенками-маслинами и отправилась в жилище друзей Этера, а чтобы спровадить Этера из дому на время моего прихода, договорилась встретиться с ним на другом конце города.
   Подкинула бедолагам немного деньжат и не упустила случая прихватить письма Оскерко-старшего к сыну, чтобы хоть немного разузнать о нем. Я ведь даже имени его не знала. Не выпытывать же у Этера!
   Расходы на представительную внешность поглотили почти все мои сбережения, накопленные из аскетичной платы Ванессы. Мои-то коллеги вообще отвыкли от такой роскоши, как деньги, и жили исключительно за счет знакомства Принца с уголовными кодексами всех стран. У этих господ железный характер: лучше сдохнуть с голоду, чем взяться за работу! Исключение делалось только для юридических консультаций, которые давались нищим за нищенское же вознаграждение. Юриспруденция – благородное хобби Принца.
   После года пребывания в Париже его французский лучше не стал, зато к нему прилип арабский диалект. На таком своеобразном эсперанто Принц мог читать лекции хоть по римскому праву, и ничего – его все понимали. Бедняги похудели, так что штаны с них падали. Пришлось мне их приодеть, заплатить за хороший отель, где они расположились, как пристало уважающим себя членам коллегии адвокатов, да еще потратиться на соответствующие документы и ужин для Клапарона в дорогом, как сто чертей, ресторане. Этот разбойник с большой дороги не случайно именно такую харчевню выбрал для встречи, прежде чем согласиться сдать нам на два дня свою канцелярию.
   Отреставрированный Принц, в роскошном, слегка поношенном костюме, какой носят люди с безупречным вкусом, в новеньком парике из натуральных волос, с потрясающим знанием предмета, смотрелся классно. Господь просто создал его для роли адвоката из Польши, раз никаким другим языком он не владеет.
   Мессер стал полномочным представителем фирмы «Оскерко» в Париже. Остановившись в престижном пансионате, Витек появился у Клапарона, показал ему солидные документы и оговорил условия сотрудничества.