Страница:
Вит Брыкала. Чтобы отличать от многочисленных тезок в огромном роду, его прозвали в деревне Виташкой. Я не сразу соотнес с ним новую домработницу Этера, хотя в Ориле замужних пожилых женщин называют по имени мужа: Виташкова, Янекова.
Виташку я знаю лучше всех из Брыкал. Он самый бедный. Все его дети разбрелись по городам, поэтому на старости лет он отдал государству свой небольшой клочок земли в обмен на такую же небольшую пенсию.
Когда в дачном поселке участились случаи вандализма, дачники сложились, чтобы нанять сторожа, а меня попросили найти двоих для посменного дежурства в поселке.
В Ориле закипели страсти. Работа была очень привлекательная, приходилось по три тысячи злотых на сменщика, а для деревни это была очень высокая плата.
Одним из сторожей стал Виташка. Невзирая на зависть, большинство признало, что выбор мой правилен. Вита ценили за ответственность и порядочность, доход у него был меньше остальных, и он хлебнул горя. Его старший сын, профессиональный водитель, сбил по пьяни человека. Его посадили на двенадцать лет. Осталась неработающая жена и четверо малых детей. Вит отдавал невестке и внукам большую часть своей скромной пенсии, снабжал их крольчатиной и яйцами. Дополнительный заработок пришелся ему как нельзя кстати.
– Пан Новак за машиной приехал, пан адвокат. – Виташка представил мне низенького типа, словно сложенного из двух шаров, как снеговик.
– За какой машиной?
Я ничего не понимал. Мишковяк ведь уже разобрался с моим драндулетом.
– Да той пани, что… – Виташка запнулся. – Итальянки, что вчера свой «фиат» оставила.
– Вовсе он не ее, а мой! – вскинулся пан Новак. – Машину сперла, а еще «па-ани».
– Ну да, – согласился смущенный и расстроенный Виташка. – Паспорт, права, документы – все было правильно.
Только тут до меня дошло, почему они так мнутся. Конечно же, Виташка с женой уверены, что я гулял с этой «пани» до рассвета, упился до поросячьего визга, натворил безобразий и облевал диван. А тут ко всем прочим ужасам выяснилось, что «пани» прикатила на краденой машине. Да уж.
Хозяин машины – владелец ателье «Модный покрой» на улице Желны, следующей за улочкой Райских птиц, где стоит наш дом. Владелец ателье обитает на другом конце города. Когда у него много работы, он остается ночевать в мастерской. Вот и эту ночь провел в ателье, а машина стояла на заднем дворе.
– В пять утра раздался звонок, – захлебываясь, заговорил пан Новак. – Женский голос, нежный, как у голубки Пикассо. Я, говорит, Виджиелла Меллоджина. Приехала из Милана выступать у вас. Вчера в чрезвычайных обстоятельствах мне пришлось одолжить вашу машину, но я не смогла вернуть ее на место, потому что бензин, мол, кончился. Машина стоит в амбаре пана Вита Брыкалы в деревне Ориль, дом десять.
– А вы не сообщили в милицию?
– Да нет… Я же не знал, что машину угнали, пока она не позвонила. А дамочка очень так элегантно извинялась, а на пороге ателье я нашел бутылку виски, блок «Кэмел» и открытку с благодарностью. Эксцентричная бабенка!
Эксцентричная! Я был полностью согласен с коротышкой. Интересно, где теперь эта юная особа – каталонка Мерседес Амадо, сербиянка Лица Милович и полька Фелиция Адамец в одном лице? Люди Котелка преследовали ее до самого моего дома. Девушка, которую в очерёдном ее воплощении зовут Виджиелла Меллоджина. Какое клоунское имя…
Чтобы из моего сада пробраться на улицу Желны, достаточно перелезть через забор, дальше – пустырь, где владелец «Модного покроя» привык ставить машину.
Она даже не проверила, хватит ли ей бензина. Если бы не это, «фиат» вернулся бы к своему хозяину раньше, чем тот продрал глаза и обнаружил пропажу…
Я вручил Новаку канистру бензина, и они с Виташкой откланялись.
– Так что эта итальянка говорила? – набросился я на домработницу Этера, как только за ними закрылась дверь. – Давайте по порядку!
– Говорила, что сама из итальянок; что адвокат ее сюда прислал квартировать, а то в Варшаве койку не снимешь.
– И во сколько она приехала?
– Да после заката, стемнело уже. Но сначала она к нам в деревню заглянула. – Бедная женщина старалась не встречаться со мной глазами.
Виташкова убеждена, что я расспрашиваю ее с одной-единственной целью – сохранить хорошую мину при плохой игре. У нее на лице это было написано.
Старый ханжа и лицемер, известно зачем прикатила сюда красотка, а еще посуду перебил, засвинячил ковер и сам упился в чернозем, а теперь дурака валяет.
– Мой-то – аккурат повечерял и сторожить собирался идти, как во двор машина въехала. Пани с собакой не по-нашему заговорила, и псина тут же к ней ластиться начала! Дивны дела твои, Господи! Мы Тузика приучили чужим не доверять, а кормим его хорошо, потому, что из голодного какой сторож, за кусок хлеба своего благодетеля предаст. Ко мне она обращалась «пани Виташкова», хоть я ей не назвалась, видно, знала, как меня кличут. Машину, говорит, я у вас оставлю, потому что бак пустой, но вы ее в амбар поставьте, чтобы никто не знал, что я у американца ночую. В деревне, говорит, сплетничать любят, да и образованные дачники не лучше. Такие уж люди, ученый или неграмотный, а все равно им любопытно, что другие по ночам делают, так пусть адвоката по языкам не разносят.
– И она сказала, что я договорился с ней здесь встретиться?
– Боже упаси, нет! – всплеснула руками Виташкова. – Сказала лишь, что адвокат в Ориле человек известный, а она, итальянка, значит, знаменитая. Газетчики, коли прознав, что она тут, набегут сразу, потому что на артистов они лакомы, как кот на сметану. И сразу в газетах пропечатают. Неладно получилось бы: американец уехал, а его домом распоряжается адвокат, мужчина нестарый и красивый.
– Гм… Так и сказала!
Я невольно провел рукой по густым пока волосам. Фигура у меня стройная, спасибо работе в саду и гребле. Надо же, я еще нравлюсь женщинам. Но где эта загадочная Виджиелла могла меня видеть?
– Так и сказала! Красивый и нестарый. А она женщина одинокая и знаменитая, так что люди сразу пойдут языками чесать.
– И как выглядела женщина одинокая и знаменитая?
Виташкова вздохнула. Понять ее можно. Устроил тут черт знает что в компании е «этой пани», а теперь бесстыдно отрекается от всего, как нашкодивший мальчишка. Тем не менее, она послушно описала гостью.
Светлые волосы да плеч, голубые глаза, непромокаемая куртка цвета кофе с молоком, черные бархатные штаны и лакированные сапоги выше колена.
А кто же тогда шепелявая баба с опухшей щекой и слезящимися глазами? Очередная ипостась все той же неуловимой особы? Но неужели возможна такая метаморфоза?
Я припомнил перчатки из розовой резины. Наверное, молодые руки ей не удалось превратить в старые, изуродованные возрастом и работой, поэтому пришлось прибегнуть к помощи перчаток.
А постоянная суета? Ведро, со страшным скрипом поставленное… нет, подставленное под ноги типу в котелке. Она исподволь приучила бандитов к своим походам на чердак. Затеяла возню с мокрым ковром, натащила простыней, которые потом переправила наверх… Готовила побег – единственный выход из игры, которая в случае разоблачения могла для нее плохо кончиться. Но если бы я сказал, что не знаю ее… Ей пришлось рискнуть и довериться мне.
– У этой дамы были ключи от дома Этера?
– Не знаю. Она не сказала. Я впустила ее своими ключами, но ей их не оставляла. Она спасибо сказала, долларовую бумажку дала за хлопоты и просила прийти только сегодня утром, часов в восемь. Так я и сделала.
– Мне очень важно сохранить все в тайне, пани Виташкова.
Не стану окончательно губить и без того изрядно подмоченную репутацию. Объяснения подождут до приезда мистера Станнингтона.
– Мы ради вас лжесвидетельствовать готовы, пан адвокат, за то добро, что вы нам сделали, не то, что язык за зубами держать».
– М-да, вид поношенный, но мы уже в вертикальном положении, – поприветствовал меня сын.
– Как ты меня нашел?
– Набальзамированного, как фараон.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Ты ведь позвонил ночью маме и поручил идиотскую работу. Помнишь?
Судя по всему, мой смекалистый отпрыск, как и все прочие, уверен, что я провел ночь в обществе бутылок. Вот что значит воспитание. Если бы он с пеленок общался с пьяным родителем, то сейчас вряд ли совершил бы столь оскорбительную ошибку.
– Я не пил.
– Только маме этого не говори. Ты напился в неподходящем обществе. На рассвете мамуле позвонили и сообщили, что тебя можно получить на хате у Этера.
– Виджиелла Меллоджина?
– Так и шансонетки с гарниром были? Насчет девочек можешь не признаваться, донес мужик, о женщинах не упоминал.
– И сказал, что я пьян?
– Сказал. Ты надрался и спишь, не стоит и будить до полудня. А семейство он взбудоражил в пять утра, чтобы мы по поводу папочки не беспокоились.
АДВОКАТ OCKEPKO
Виташку я знаю лучше всех из Брыкал. Он самый бедный. Все его дети разбрелись по городам, поэтому на старости лет он отдал государству свой небольшой клочок земли в обмен на такую же небольшую пенсию.
Когда в дачном поселке участились случаи вандализма, дачники сложились, чтобы нанять сторожа, а меня попросили найти двоих для посменного дежурства в поселке.
В Ориле закипели страсти. Работа была очень привлекательная, приходилось по три тысячи злотых на сменщика, а для деревни это была очень высокая плата.
Одним из сторожей стал Виташка. Невзирая на зависть, большинство признало, что выбор мой правилен. Вита ценили за ответственность и порядочность, доход у него был меньше остальных, и он хлебнул горя. Его старший сын, профессиональный водитель, сбил по пьяни человека. Его посадили на двенадцать лет. Осталась неработающая жена и четверо малых детей. Вит отдавал невестке и внукам большую часть своей скромной пенсии, снабжал их крольчатиной и яйцами. Дополнительный заработок пришелся ему как нельзя кстати.
– Пан Новак за машиной приехал, пан адвокат. – Виташка представил мне низенького типа, словно сложенного из двух шаров, как снеговик.
– За какой машиной?
Я ничего не понимал. Мишковяк ведь уже разобрался с моим драндулетом.
– Да той пани, что… – Виташка запнулся. – Итальянки, что вчера свой «фиат» оставила.
– Вовсе он не ее, а мой! – вскинулся пан Новак. – Машину сперла, а еще «па-ани».
– Ну да, – согласился смущенный и расстроенный Виташка. – Паспорт, права, документы – все было правильно.
Только тут до меня дошло, почему они так мнутся. Конечно же, Виташка с женой уверены, что я гулял с этой «пани» до рассвета, упился до поросячьего визга, натворил безобразий и облевал диван. А тут ко всем прочим ужасам выяснилось, что «пани» прикатила на краденой машине. Да уж.
Хозяин машины – владелец ателье «Модный покрой» на улице Желны, следующей за улочкой Райских птиц, где стоит наш дом. Владелец ателье обитает на другом конце города. Когда у него много работы, он остается ночевать в мастерской. Вот и эту ночь провел в ателье, а машина стояла на заднем дворе.
– В пять утра раздался звонок, – захлебываясь, заговорил пан Новак. – Женский голос, нежный, как у голубки Пикассо. Я, говорит, Виджиелла Меллоджина. Приехала из Милана выступать у вас. Вчера в чрезвычайных обстоятельствах мне пришлось одолжить вашу машину, но я не смогла вернуть ее на место, потому что бензин, мол, кончился. Машина стоит в амбаре пана Вита Брыкалы в деревне Ориль, дом десять.
– А вы не сообщили в милицию?
– Да нет… Я же не знал, что машину угнали, пока она не позвонила. А дамочка очень так элегантно извинялась, а на пороге ателье я нашел бутылку виски, блок «Кэмел» и открытку с благодарностью. Эксцентричная бабенка!
Эксцентричная! Я был полностью согласен с коротышкой. Интересно, где теперь эта юная особа – каталонка Мерседес Амадо, сербиянка Лица Милович и полька Фелиция Адамец в одном лице? Люди Котелка преследовали ее до самого моего дома. Девушка, которую в очерёдном ее воплощении зовут Виджиелла Меллоджина. Какое клоунское имя…
Чтобы из моего сада пробраться на улицу Желны, достаточно перелезть через забор, дальше – пустырь, где владелец «Модного покроя» привык ставить машину.
Она даже не проверила, хватит ли ей бензина. Если бы не это, «фиат» вернулся бы к своему хозяину раньше, чем тот продрал глаза и обнаружил пропажу…
Я вручил Новаку канистру бензина, и они с Виташкой откланялись.
– Так что эта итальянка говорила? – набросился я на домработницу Этера, как только за ними закрылась дверь. – Давайте по порядку!
– Говорила, что сама из итальянок; что адвокат ее сюда прислал квартировать, а то в Варшаве койку не снимешь.
– И во сколько она приехала?
– Да после заката, стемнело уже. Но сначала она к нам в деревню заглянула. – Бедная женщина старалась не встречаться со мной глазами.
Виташкова убеждена, что я расспрашиваю ее с одной-единственной целью – сохранить хорошую мину при плохой игре. У нее на лице это было написано.
Старый ханжа и лицемер, известно зачем прикатила сюда красотка, а еще посуду перебил, засвинячил ковер и сам упился в чернозем, а теперь дурака валяет.
– Мой-то – аккурат повечерял и сторожить собирался идти, как во двор машина въехала. Пани с собакой не по-нашему заговорила, и псина тут же к ней ластиться начала! Дивны дела твои, Господи! Мы Тузика приучили чужим не доверять, а кормим его хорошо, потому, что из голодного какой сторож, за кусок хлеба своего благодетеля предаст. Ко мне она обращалась «пани Виташкова», хоть я ей не назвалась, видно, знала, как меня кличут. Машину, говорит, я у вас оставлю, потому что бак пустой, но вы ее в амбар поставьте, чтобы никто не знал, что я у американца ночую. В деревне, говорит, сплетничать любят, да и образованные дачники не лучше. Такие уж люди, ученый или неграмотный, а все равно им любопытно, что другие по ночам делают, так пусть адвоката по языкам не разносят.
– И она сказала, что я договорился с ней здесь встретиться?
– Боже упаси, нет! – всплеснула руками Виташкова. – Сказала лишь, что адвокат в Ориле человек известный, а она, итальянка, значит, знаменитая. Газетчики, коли прознав, что она тут, набегут сразу, потому что на артистов они лакомы, как кот на сметану. И сразу в газетах пропечатают. Неладно получилось бы: американец уехал, а его домом распоряжается адвокат, мужчина нестарый и красивый.
– Гм… Так и сказала!
Я невольно провел рукой по густым пока волосам. Фигура у меня стройная, спасибо работе в саду и гребле. Надо же, я еще нравлюсь женщинам. Но где эта загадочная Виджиелла могла меня видеть?
– Так и сказала! Красивый и нестарый. А она женщина одинокая и знаменитая, так что люди сразу пойдут языками чесать.
– И как выглядела женщина одинокая и знаменитая?
Виташкова вздохнула. Понять ее можно. Устроил тут черт знает что в компании е «этой пани», а теперь бесстыдно отрекается от всего, как нашкодивший мальчишка. Тем не менее, она послушно описала гостью.
Светлые волосы да плеч, голубые глаза, непромокаемая куртка цвета кофе с молоком, черные бархатные штаны и лакированные сапоги выше колена.
А кто же тогда шепелявая баба с опухшей щекой и слезящимися глазами? Очередная ипостась все той же неуловимой особы? Но неужели возможна такая метаморфоза?
Я припомнил перчатки из розовой резины. Наверное, молодые руки ей не удалось превратить в старые, изуродованные возрастом и работой, поэтому пришлось прибегнуть к помощи перчаток.
А постоянная суета? Ведро, со страшным скрипом поставленное… нет, подставленное под ноги типу в котелке. Она исподволь приучила бандитов к своим походам на чердак. Затеяла возню с мокрым ковром, натащила простыней, которые потом переправила наверх… Готовила побег – единственный выход из игры, которая в случае разоблачения могла для нее плохо кончиться. Но если бы я сказал, что не знаю ее… Ей пришлось рискнуть и довериться мне.
– У этой дамы были ключи от дома Этера?
– Не знаю. Она не сказала. Я впустила ее своими ключами, но ей их не оставляла. Она спасибо сказала, долларовую бумажку дала за хлопоты и просила прийти только сегодня утром, часов в восемь. Так я и сделала.
– Мне очень важно сохранить все в тайне, пани Виташкова.
Не стану окончательно губить и без того изрядно подмоченную репутацию. Объяснения подождут до приезда мистера Станнингтона.
– Мы ради вас лжесвидетельствовать готовы, пан адвокат, за то добро, что вы нам сделали, не то, что язык за зубами держать».
* * *
После обеда приехал Бей.– М-да, вид поношенный, но мы уже в вертикальном положении, – поприветствовал меня сын.
– Как ты меня нашел?
– Набальзамированного, как фараон.
– Как ты узнал, что я здесь?
– Ты ведь позвонил ночью маме и поручил идиотскую работу. Помнишь?
Судя по всему, мой смекалистый отпрыск, как и все прочие, уверен, что я провел ночь в обществе бутылок. Вот что значит воспитание. Если бы он с пеленок общался с пьяным родителем, то сейчас вряд ли совершил бы столь оскорбительную ошибку.
– Я не пил.
– Только маме этого не говори. Ты напился в неподходящем обществе. На рассвете мамуле позвонили и сообщили, что тебя можно получить на хате у Этера.
– Виджиелла Меллоджина?
– Так и шансонетки с гарниром были? Насчет девочек можешь не признаваться, донес мужик, о женщинах не упоминал.
– И сказал, что я пьян?
– Сказал. Ты надрался и спишь, не стоит и будить до полудня. А семейство он взбудоражил в пять утра, чтобы мы по поводу папочки не беспокоились.
АДВОКАТ OCKEPKO
Широкие плечи распирали пиджак в стиле «Великий Гэтсби». Крупный узел галстука ослаблен, верхняя пуговица рубашки расстегнута. В руках он мял серый котелок, который снял при входе.
Несмотря на необычайно холодные для конца августа дни, он потел. На меня смотрели ясные, как озерная вода, глаза грустной собаки. Говорил он на очень старом и ломаном языке.
– Пан просить велел, чтобы адвокат бегом прибыл в Ориль.
– Кто вы?
Я, конечно же, догадался, кто передо мной, – наша недавняя встреча была еще слишком свежа в памяти. Но человек с котелком вел себя так, словно видел меня впервые в жизни.
Настолько уверен в своей безнаказанности, что посмел заявиться ко мне в дом! Даже глаз не опустил. Я бы охотно взял его за шиворот, за этот модный куцый костюмчик, в котором он выглядел постаревшим мальчишкой, и вышвырнул за дверь.
Но он казался очень сильным старым мальчишкой. Я не сомневался, что этот человек способен переломать мне все кости.
Я был дома один.
Это всего лишь наемник. Исполнитель. Обижаться на него – все равно, что обижаться на стихию, которая не бывает злой или доброй, умной или глупой.
– Стив, – представился Котелок. – Я слуга старого пана.
– Но я ему не слуга.
– Лучше пойти, не то пан не рад будет, – Стив с тоской смотрел на меня. Мой отказ он пропустил мимо ушей.
– Возвращайтесь к своему пану. Я позвоню в Ориль.
– Пан приказал вашу милость привезти. Его воля велеть, моя – слушать.
– А в тот раз пан приказал привезти меня под дулом пистолета?
– I don't know at аl!!! Я вашу милость отродясь не видал, только туточки.
Я разозлился на себя. С какой стати упомянул тот вечер? Глупо рассчитывать, что он возьмет и во всем признается.
Стив переминался с ноги на ногу, энергично мял котелок. С грубо слепленной тушей контрастировали руки: тонкие, с длинными пальцами. Он мучительно подбирал польские слова:
– Пана подранили, спасать его надоть…
– Что?.. Едем.
Стив пулей вылетел на улицу, нахлобучив по пути котелок. Когда я садился в машину, мотор уже нетерпеливо ревел, а Стив сжимал руль. Я узнал «моррис» Этера.
– Почему вы сразу не сказали, что случилось? Ваш шеф тяжело ранен?
– Легонько. Разговор – сребро, а немота – gold, – пробурчал он.
– Врача, милицию вызвали?
– Пан все устроит, – пробубнил Стив. Оракул, да и только.
Я перешел на английский. Из пояснений, которыми он подпирал свой лапидарный польский, стало понятно, что этот человек получил все-таки образование. По-английски он изъяснялся свободно и правильно, но ничего нового так и не сказал.
Владения Станнингтона были окутаны тьмой. Тьмой египетской. Обычно фотоэлементы включали лампочки на крыльце, на сей раз они не отреагировали.
– Автомат отомкнули, – объяснил Стив и сгинул во мраке.
Мгновение спустя вспыхнул фонарь над дверью гаража. Стив вернулся.
– О'кей, поспешим!
В глубине двора маячил скат крыши. Подъездной дорожки нет, к дому вела лишь узкая тропинка, вившаяся среди можжевельника. Заросли вымахали выше человеческого роста. Возле дома мерцали фонарики.
Внезапно Стив дернул меня за рукав, и мы свернули с тропинки к черному ходу. Фонарики пропали из виду. Сердце мое учащенно забилось.
Поперек дорожки перед входом в дом лежало тело. Ногами человек почти касался порога, запрокинутая голова тонула в густой тени.
– Почему вы меня не предупредили?! Стив промычал что-то непонятное и бесцеремонно потащил меня к дверям.
В большой гостиной, в красном отблеске горящих в камине поленьев, спиной к нам сидел в кресле закутанный в плед человек. Один рукав его рубашки был оторван, на плече белела марлевая повязка с ярким пятном крови. Из-за высокой спинки кресла я видел только свесившуюся набок голову и упавшую руку, сжатую в кулак. Станнингтон-отец. На полу валялся разбитый телефонный аппарат.
– Как вы себя чувствуете?
– Как узник или как животное, – прохрипел он.
– Надо вызвать «скорую»!
Я бросился к разбитому телефону. Он не работал.
– Бессмысленно, – едва слышно прошептал Станнингтон.
Я так и не понял, что он имел в виду: медицинскую помощь или разбитый аппарат.
– Why not? Почему нет? – припал к нему Стив.
Это прозвучало как мольба, как заклятие.
– Мистер Оскерко… – Голос Станнингтона задрожал и стих.
Теряя сознание, он из последних сил бросил мне ключ, который судорожно сжимал в кулаке.
– Я за дохтуром!
Стив выбежал из комнаты. Невероятно, но по его лицу катились крупные слезы.
Неужели этот человек несколько дней назад хладнокровно размышлял вслух, дать ли мне «в морду»? Причем в его вопросе не было ни злобы, ни личного отношения, только вдумчивость мастера своего дела, который привык добросовестно выполнять поручения.
Когда меня под дулом пистолета привезли в Ориль, на голове у него был такой же серый котелок, а под военной курткой со множеством хлястиков, ремешков и кармашков – тот же костюм в стиле героя романа Фицджеральда. И говорил он так же нелепо. Только лицо прятал под карнавальной маской.
До того дня я никогда не видел Стива, верного спутника Станнингтона-старшего, но был наслышан о нем от Этера и Бея. Хотя мой сын встречался со Стивом всего только раз, ему хорошо запомнился человек в котелке, изъяснявшийся на архаичном наречии.
– Стив не мог находиться одновременно со мной в Калифорнии и в Орилe. Это легко проверить. Нападение на вас – это направленная против меня провокация, – сказал Станнингтон, выслушав мой рассказ о предшествующих событиях. – Через неделю я вылетаю в Польшу.
Про Орлано Хэррокса я спрашивать не стал, сам он не спешил сообщить о цели своего приезда.
– Вы дали знать полиции?
– Нет. Решение я оставил вам.
– Благодарю вас. Для меня важно, чтобы в мои семейные дела не вмешивалась полиция разных стран. Я ваш должник. Прошу вас, доверьтесь мне и наберитесь терпения. Все очень серьезно, речь идет о финансовых претензиях, которые предъявляет мне моя жена. И сейчас она перешла к недозволенным приемам. Мне нужно несколько дней, чтобы все выяснить.
Я молчал, все еще не веря ему. С какой стати жена Станнингтона, с которой я никогда не встречался, вдруг натравила на меня гангстера, загримированного под доверенного своего мужа?
В какой-то степени мои сомнения были верны. Я и в самом деле оказался втянут в эту историю почти случайно. Охота велась за другим человеком, я же просто оказался на дороге. Но тогда я этого не знал.
– Я свяжусь с вами, как только окажусь в Варшаве, – пообещал Станнингтон.
И вот он сдержал свое слово.
– Сердце у него разорвалось, – разрыдался Стив после того, как врачи испробовали все свои ухищрения.
Разорвалось. Почти буквально. В течение двух часов старик перенес два инфаркта. Один он вынес, второго не выдержал. Посылая за мной Стива, Станнингтон уже чувствовал себя очень скверно.
– Со мной все в порядке, ничего страшного, – заверил он Стива.
Рана действительно была поверхностной, но опасность исходила совсем с другой стороны. Стив не мог об этом знать. К тому же верный слуга привык беспрекословно исполнять все поручения, непрошеных советов не давал, поэтому поспешил за адвокатом, поскольку Станнингтон потребовал законника, а не врача.
– Ключи от вот этого сундучка. – Стив подал мне стальную шкатулку, обтянутую крокодиловой кожей и похожую на дорожный несессер.
Я осторожно откинул крышку. Сверху лежал листок.
«Мистер Оскерко, если я не выживу…»
Буквы шатаются, как пьяные, сегодняшнее число и час. Станнингтон написал это после отъезда Стива.
Меньше всего на свете я ожидал оказаться душеприказчиком американского миллионера. Взглянул на Стива.
– Вы давно тут?
– Да уж с неделю, – всхлипнул тот.
Значит, Станнингтон солгал. Они вылетели в Польшу сразу же после моего звонка.
– Что тут произошло, Стив?
– Лихие люди панича порешить хотели.
– Где Этер?
– Дома.
– Стив, прекрати прятаться за своим убогим польским! Говори по-английски! Где именно сейчас Этер – здесь, на Стегнах или в Калифорнии?
После происшествия в Ориле я так и не повидал Этера, но особо не задумывался над этим. После отпуска накопилось множество дел.
– Зарылся в нору с какой-нибудь девчонкой, – решил Бей, попытавшись несколько раз дозвониться до друга.
Отвечала всякий раз незнакомая девушка и, не утруждая себя объяснениями, куда делся Этер, тут же бросала трубку. Ну, нет у младшего Станнингтона времени на друзей!
– Стив, кто отвечал на звонки в доме Этера?
– Панна. Если звонили шапочные знакомые, старик брал трубку и притворялся сыном. А хороших знакомых панна отшивала.
– Где эта панна?
– Вам о ней знать нечего, а своего пацаненка старик в Штаты выманил. Понял он, что жена у него вконец обезумела. Как сына потеряла, так совсем спятила. Решила отомстить. И мистер Станнингтон страшно перепугался за Этера. Вот и заставил его уехать в Америку, мол, надо разобраться с делами фирмы.
Ну да! Неандертальцы привезли меня в Ориль сразу же после отъезда Этера. По делам своего консорциума он улетел в Нью-Йорк.
А там его встретил Станнингтон-старший.
– Ты снова меня выслеживаешь! Все еще хочешь прожить и мою жизнь? – взорвался Этер.
– Я нашел твою мать, Этер.
– Уну Сэлливан, манекенщицу Тиффани? – Этер не забыл отцовской лжи.
– Ядвигу Суражинскую. Через несколько дней состоится аукцион ее работ у Гермеса. Она художница.
– Ты забыл добавить: «польская дворянка».
– Я не отрицаю, мне льстит, что мать моего сына оказалась незаурядной и сильной женщиной.
– Поздно же ты надумал рассказать мне правду.
– Я не мог решиться. Это очень трудное признание. Я подло поступил с твоей матерью.
– Ты заплатил ей за меня?
– Нет. Отобрал обманом. Она была молода и могла родить еще много здоровых детей, в отличие от Ванессы. Ты должен был стать ребенком Ванессы, она пообещала тебя усыновить.
– Еще до моего рождения?
– Да. Но когда ты появился на свет, Ванесса не захотела тебя видеть.
– Тогда вместо Ванессы ты велел вписать в мои метрики фамилию черной санитарки из Бостона?
– Я взял фамилию наших канадских родственников и имя черной санитарки. Я постарался уничтожить все следы. Ты должен был стать только моим сыном.
– Бабка знала, как ты поступил с моей матерью?
– Нет.
– Ты сказал Гранни, что мать от меня отказалась?
– Да.
– Но почему ты именно сейчас решил во всем признаться?
– Долгие годы я противился твоим поискам, но все тщетно. Я мог только бессильно смотреть, как ты постепенно, приближаешься к стране, откуда родом твоя мать. Она давно вернулась в Польшу, рано или поздно ты нашел бы ее.
– Твоя искренность жестока.
– Поскольку я принял решение, то рассказываю тебе всю правду. Прошу только об одном: прежде чем вы встретитесь, я хочу сам ей все сказать.
– Ты ждешь прощения?
– Я делаю это не ради прощения, а ради тебя. Прошу, Этер, дай мне несколько дней. Позволь мне самому вернуть тебе мать.
Таким Этер никогда не видел отца. Впервые он взглянул на него, другими глазами. За маской сурового человека он вдруг увидел замученного воспоминаниями, уставшего от жизни, старого и побежденного отца, который любил его всем сердцем.
И, несмотря на все свои обиды, Этер ощутил прилив нежности и боли. Как же он был несправедлив и жесток по отношению к отцу! Только в этот миг Этер осознал, что время неумолимо. Отец не вечен, наступит день, когда его не станет, и тогда уже поздно будет прощать друг другу.
Взволнованный до глубины души, Этер помирился с отцом и согласился задержаться в Нью-Йорке.
Приехав в Польшу, Станнингтон и Стив забаррикадировались в Ориле.
– А чтоб про нас в селе не знали, сначала панна прислугу в отпуск отправила, и ключи у нее забрала. Шустрая панна, – с восхищением добавил Стив.
Однако Станнингтон не захотел сидеть и ждать у моря погоды. Он привык сам влиять на события.
И нанес удар по самому слабому звену. Угрозами и подкупом Станнингтон принудил к сотрудничеству торговца старьем, Винцентия Барашко. Глубокой ночью Стив покинул Ориль и вытащил Барашко из постели.
– Одевайся! Мой пан тебя ждет и не рад будет, коли ты телепаться начнешь.
– Не трогай меня! – заскулил тот.
– Вякнуть не успеешь, как душу выну! – пригрозил Став. – А будешь покорный, мой пан тебе денежек даст.
– За что, король вы мой золотой? – проныл Барашко.
Стив, не знакомый с тонкостями польского языка, понял его буквально:
– За пользу. Мой шеф денежки за так не раздает. А ну прикрой срам, до зари домой вернешься.
Как и было обещано, еще до рассвета Стив отвез Барашко обратно.
Старьевщик получил задаток и письмо на личном бланке Этера с его подписью. Письмо, разумеется, подделал Станнингтон-старший.
Я все еще готов заплатить указанную цену за сведения, касающиеся Ядвиги Суражинской. Жду вас у себя… Станнингтон-младший.
Это письмо Барашко должен был показать сообщникам. Было весьма вероятно, что они проглотят наживку и придут за подельником.
– Но в тот день Барашко так и не появился. Может, его дружки потеряли к нему доверие? Но письмо выманило-таки их из норы, только вот нас они застали врасплох.
Усадьба была напичкана электроникой. Этер вряд ли установил бы сигнализацию, если бы не отец, который, смирившись с польским домом сына, прислал оборудование. Но со стороны реки датчики устанавливать не стали.
По очереди Стив, Станнингтон и барышня с чердака караулили берег. Днем – через телеобъектив, ночью – с помощью прибора ночного видения. Но бандиты их обхитрили, подняв ложную тревогу.
– Они, небось, все тут облазили, – вздохнул Стив, – наверняка придумали, как эти штучки электрические обмануть.
Сигнал тревоги раздался одновременно с треньканьем домофона. Стив, дежуривший на чердаке, на мгновение отвлекся.
– Я пришел в связи с вашим письмом! – прокричал из-за калитки Винцентий Барашко.
В это время трое бандитов пересекли реку вброд и незаметно прокрались на территорию усадьбы. Им даже не пришлось плыть – в августе уровень воды не доходит взрослому мужчине даже до груди. Стив успел их заметить, но бандиты нырнули в густые заросли. Если бы не наблюдатель на чердаке, бандиты наверняка проникли бы на участок Этера незамеченными.
Станнингтон, не выходя из дома, открыл старьевщику калитку. Барашко неуверенно ступил на дорожку, его продвижение отслеживали вспыхивавшие фонари. Он шел в движущемся пятне света, как на сцене.
Уже предупрежденный, что на участок пробрались злоумышленники, Станнингтон ждал развития событий, наблюдая за Барашко из глубины неосвещенной комнаты. Стив не сводил глаз с затаившихся в кустах фигур.
В напряженной тишине назойливо звенел сигнал тревоги. Стив уже понял, в чем дело. Никто и не пытался подобраться с этой стороны – через забор просто перекинули какой-то предмет. Позднее обнаружили мешочек с песком на длинном шнурке, повисший перед датчиком. Наверное, это задание бандиты поручили Барашко.
Когда поставщик театральных костюмов оказался перед домом на вершине холма, из-за кустов в него выстрелили. Барашко упал. Стив послал пулю невидимому убийце, которого выдали дрогнувшие лапы можжевельника.
Кусты затрещали. Второй бандит попытался пересечь дорожку, но его безжалостно высветил луч света, послушный сигналу фотоэлемента.
– Тут-то мой шеф его и подстрелил. Он ведь у окна стоял. А тот, которого я ранил, упал и сполз по склону. Но мистера Станнингтона понесло, он выскочил во двор, третий его там и подкосил. Я-то в бандюгу, конечно, попал, да только поздно было. Уж больно быстро все произошло. Почти одновременно. Вот так все и случилось. Лучше я рассказать не сумею.
Винцентия Барашко, решившего тянуть деньги с двух сторон, предавая и тех, и других, с самого начала, должно быть, списали. Вероятно, его убили бы в любом случае, чтобы не оставлять свидетеля. Вряд ли такого человека бандиты посвятили в суть дела.
Я смог полюбоваться на трупы, когда рассвело, и милиция справилась с работой настолько, что по территории усадьбы можно было передвигаться.
Несмотря на необычайно холодные для конца августа дни, он потел. На меня смотрели ясные, как озерная вода, глаза грустной собаки. Говорил он на очень старом и ломаном языке.
– Пан просить велел, чтобы адвокат бегом прибыл в Ориль.
– Кто вы?
Я, конечно же, догадался, кто передо мной, – наша недавняя встреча была еще слишком свежа в памяти. Но человек с котелком вел себя так, словно видел меня впервые в жизни.
Настолько уверен в своей безнаказанности, что посмел заявиться ко мне в дом! Даже глаз не опустил. Я бы охотно взял его за шиворот, за этот модный куцый костюмчик, в котором он выглядел постаревшим мальчишкой, и вышвырнул за дверь.
Но он казался очень сильным старым мальчишкой. Я не сомневался, что этот человек способен переломать мне все кости.
Я был дома один.
Это всего лишь наемник. Исполнитель. Обижаться на него – все равно, что обижаться на стихию, которая не бывает злой или доброй, умной или глупой.
– Стив, – представился Котелок. – Я слуга старого пана.
– Но я ему не слуга.
– Лучше пойти, не то пан не рад будет, – Стив с тоской смотрел на меня. Мой отказ он пропустил мимо ушей.
– Возвращайтесь к своему пану. Я позвоню в Ориль.
– Пан приказал вашу милость привезти. Его воля велеть, моя – слушать.
– А в тот раз пан приказал привезти меня под дулом пистолета?
– I don't know at аl!!! Я вашу милость отродясь не видал, только туточки.
Я разозлился на себя. С какой стати упомянул тот вечер? Глупо рассчитывать, что он возьмет и во всем признается.
Стив переминался с ноги на ногу, энергично мял котелок. С грубо слепленной тушей контрастировали руки: тонкие, с длинными пальцами. Он мучительно подбирал польские слова:
– Пана подранили, спасать его надоть…
– Что?.. Едем.
Стив пулей вылетел на улицу, нахлобучив по пути котелок. Когда я садился в машину, мотор уже нетерпеливо ревел, а Стив сжимал руль. Я узнал «моррис» Этера.
– Почему вы сразу не сказали, что случилось? Ваш шеф тяжело ранен?
– Легонько. Разговор – сребро, а немота – gold, – пробурчал он.
– Врача, милицию вызвали?
– Пан все устроит, – пробубнил Стив. Оракул, да и только.
Я перешел на английский. Из пояснений, которыми он подпирал свой лапидарный польский, стало понятно, что этот человек получил все-таки образование. По-английски он изъяснялся свободно и правильно, но ничего нового так и не сказал.
Владения Станнингтона были окутаны тьмой. Тьмой египетской. Обычно фотоэлементы включали лампочки на крыльце, на сей раз они не отреагировали.
– Автомат отомкнули, – объяснил Стив и сгинул во мраке.
Мгновение спустя вспыхнул фонарь над дверью гаража. Стив вернулся.
– О'кей, поспешим!
В глубине двора маячил скат крыши. Подъездной дорожки нет, к дому вела лишь узкая тропинка, вившаяся среди можжевельника. Заросли вымахали выше человеческого роста. Возле дома мерцали фонарики.
Внезапно Стив дернул меня за рукав, и мы свернули с тропинки к черному ходу. Фонарики пропали из виду. Сердце мое учащенно забилось.
Поперек дорожки перед входом в дом лежало тело. Ногами человек почти касался порога, запрокинутая голова тонула в густой тени.
– Почему вы меня не предупредили?! Стив промычал что-то непонятное и бесцеремонно потащил меня к дверям.
В большой гостиной, в красном отблеске горящих в камине поленьев, спиной к нам сидел в кресле закутанный в плед человек. Один рукав его рубашки был оторван, на плече белела марлевая повязка с ярким пятном крови. Из-за высокой спинки кресла я видел только свесившуюся набок голову и упавшую руку, сжатую в кулак. Станнингтон-отец. На полу валялся разбитый телефонный аппарат.
– Как вы себя чувствуете?
– Как узник или как животное, – прохрипел он.
– Надо вызвать «скорую»!
Я бросился к разбитому телефону. Он не работал.
– Бессмысленно, – едва слышно прошептал Станнингтон.
Я так и не понял, что он имел в виду: медицинскую помощь или разбитый аппарат.
– Why not? Почему нет? – припал к нему Стив.
Это прозвучало как мольба, как заклятие.
– Мистер Оскерко… – Голос Станнингтона задрожал и стих.
Теряя сознание, он из последних сил бросил мне ключ, который судорожно сжимал в кулаке.
– Я за дохтуром!
Стив выбежал из комнаты. Невероятно, но по его лицу катились крупные слезы.
Неужели этот человек несколько дней назад хладнокровно размышлял вслух, дать ли мне «в морду»? Причем в его вопросе не было ни злобы, ни личного отношения, только вдумчивость мастера своего дела, который привык добросовестно выполнять поручения.
Когда меня под дулом пистолета привезли в Ориль, на голове у него был такой же серый котелок, а под военной курткой со множеством хлястиков, ремешков и кармашков – тот же костюм в стиле героя романа Фицджеральда. И говорил он так же нелепо. Только лицо прятал под карнавальной маской.
До того дня я никогда не видел Стива, верного спутника Станнингтона-старшего, но был наслышан о нем от Этера и Бея. Хотя мой сын встречался со Стивом всего только раз, ему хорошо запомнился человек в котелке, изъяснявшийся на архаичном наречии.
* * *
На следующий день после моего похищения я позвонил в Америку Станнингтону-старшему.– Стив не мог находиться одновременно со мной в Калифорнии и в Орилe. Это легко проверить. Нападение на вас – это направленная против меня провокация, – сказал Станнингтон, выслушав мой рассказ о предшествующих событиях. – Через неделю я вылетаю в Польшу.
Про Орлано Хэррокса я спрашивать не стал, сам он не спешил сообщить о цели своего приезда.
– Вы дали знать полиции?
– Нет. Решение я оставил вам.
– Благодарю вас. Для меня важно, чтобы в мои семейные дела не вмешивалась полиция разных стран. Я ваш должник. Прошу вас, доверьтесь мне и наберитесь терпения. Все очень серьезно, речь идет о финансовых претензиях, которые предъявляет мне моя жена. И сейчас она перешла к недозволенным приемам. Мне нужно несколько дней, чтобы все выяснить.
Я молчал, все еще не веря ему. С какой стати жена Станнингтона, с которой я никогда не встречался, вдруг натравила на меня гангстера, загримированного под доверенного своего мужа?
В какой-то степени мои сомнения были верны. Я и в самом деле оказался втянут в эту историю почти случайно. Охота велась за другим человеком, я же просто оказался на дороге. Но тогда я этого не знал.
– Я свяжусь с вами, как только окажусь в Варшаве, – пообещал Станнингтон.
И вот он сдержал свое слово.
– Сердце у него разорвалось, – разрыдался Стив после того, как врачи испробовали все свои ухищрения.
Разорвалось. Почти буквально. В течение двух часов старик перенес два инфаркта. Один он вынес, второго не выдержал. Посылая за мной Стива, Станнингтон уже чувствовал себя очень скверно.
– Со мной все в порядке, ничего страшного, – заверил он Стива.
Рана действительно была поверхностной, но опасность исходила совсем с другой стороны. Стив не мог об этом знать. К тому же верный слуга привык беспрекословно исполнять все поручения, непрошеных советов не давал, поэтому поспешил за адвокатом, поскольку Станнингтон потребовал законника, а не врача.
– Ключи от вот этого сундучка. – Стив подал мне стальную шкатулку, обтянутую крокодиловой кожей и похожую на дорожный несессер.
Я осторожно откинул крышку. Сверху лежал листок.
«Мистер Оскерко, если я не выживу…»
Буквы шатаются, как пьяные, сегодняшнее число и час. Станнингтон написал это после отъезда Стива.
Меньше всего на свете я ожидал оказаться душеприказчиком американского миллионера. Взглянул на Стива.
– Вы давно тут?
– Да уж с неделю, – всхлипнул тот.
Значит, Станнингтон солгал. Они вылетели в Польшу сразу же после моего звонка.
– Что тут произошло, Стив?
– Лихие люди панича порешить хотели.
– Где Этер?
– Дома.
– Стив, прекрати прятаться за своим убогим польским! Говори по-английски! Где именно сейчас Этер – здесь, на Стегнах или в Калифорнии?
После происшествия в Ориле я так и не повидал Этера, но особо не задумывался над этим. После отпуска накопилось множество дел.
– Зарылся в нору с какой-нибудь девчонкой, – решил Бей, попытавшись несколько раз дозвониться до друга.
Отвечала всякий раз незнакомая девушка и, не утруждая себя объяснениями, куда делся Этер, тут же бросала трубку. Ну, нет у младшего Станнингтона времени на друзей!
– Стив, кто отвечал на звонки в доме Этера?
– Панна. Если звонили шапочные знакомые, старик брал трубку и притворялся сыном. А хороших знакомых панна отшивала.
– Где эта панна?
– Вам о ней знать нечего, а своего пацаненка старик в Штаты выманил. Понял он, что жена у него вконец обезумела. Как сына потеряла, так совсем спятила. Решила отомстить. И мистер Станнингтон страшно перепугался за Этера. Вот и заставил его уехать в Америку, мол, надо разобраться с делами фирмы.
Ну да! Неандертальцы привезли меня в Ориль сразу же после отъезда Этера. По делам своего консорциума он улетел в Нью-Йорк.
А там его встретил Станнингтон-старший.
– Ты снова меня выслеживаешь! Все еще хочешь прожить и мою жизнь? – взорвался Этер.
– Я нашел твою мать, Этер.
– Уну Сэлливан, манекенщицу Тиффани? – Этер не забыл отцовской лжи.
– Ядвигу Суражинскую. Через несколько дней состоится аукцион ее работ у Гермеса. Она художница.
– Ты забыл добавить: «польская дворянка».
– Я не отрицаю, мне льстит, что мать моего сына оказалась незаурядной и сильной женщиной.
– Поздно же ты надумал рассказать мне правду.
– Я не мог решиться. Это очень трудное признание. Я подло поступил с твоей матерью.
– Ты заплатил ей за меня?
– Нет. Отобрал обманом. Она была молода и могла родить еще много здоровых детей, в отличие от Ванессы. Ты должен был стать ребенком Ванессы, она пообещала тебя усыновить.
– Еще до моего рождения?
– Да. Но когда ты появился на свет, Ванесса не захотела тебя видеть.
– Тогда вместо Ванессы ты велел вписать в мои метрики фамилию черной санитарки из Бостона?
– Я взял фамилию наших канадских родственников и имя черной санитарки. Я постарался уничтожить все следы. Ты должен был стать только моим сыном.
– Бабка знала, как ты поступил с моей матерью?
– Нет.
– Ты сказал Гранни, что мать от меня отказалась?
– Да.
– Но почему ты именно сейчас решил во всем признаться?
– Долгие годы я противился твоим поискам, но все тщетно. Я мог только бессильно смотреть, как ты постепенно, приближаешься к стране, откуда родом твоя мать. Она давно вернулась в Польшу, рано или поздно ты нашел бы ее.
– Твоя искренность жестока.
– Поскольку я принял решение, то рассказываю тебе всю правду. Прошу только об одном: прежде чем вы встретитесь, я хочу сам ей все сказать.
– Ты ждешь прощения?
– Я делаю это не ради прощения, а ради тебя. Прошу, Этер, дай мне несколько дней. Позволь мне самому вернуть тебе мать.
Таким Этер никогда не видел отца. Впервые он взглянул на него, другими глазами. За маской сурового человека он вдруг увидел замученного воспоминаниями, уставшего от жизни, старого и побежденного отца, который любил его всем сердцем.
И, несмотря на все свои обиды, Этер ощутил прилив нежности и боли. Как же он был несправедлив и жесток по отношению к отцу! Только в этот миг Этер осознал, что время неумолимо. Отец не вечен, наступит день, когда его не станет, и тогда уже поздно будет прощать друг другу.
Взволнованный до глубины души, Этер помирился с отцом и согласился задержаться в Нью-Йорке.
* * *
– Руки у нас были развязаны, – продолжал рассказывать Стив. – Имелась неделя на то, чтобы выследить лиходеев. А Ванессой занялась семья. Посадили ее под замок, в психушку.Приехав в Польшу, Станнингтон и Стив забаррикадировались в Ориле.
– А чтоб про нас в селе не знали, сначала панна прислугу в отпуск отправила, и ключи у нее забрала. Шустрая панна, – с восхищением добавил Стив.
Однако Станнингтон не захотел сидеть и ждать у моря погоды. Он привык сам влиять на события.
И нанес удар по самому слабому звену. Угрозами и подкупом Станнингтон принудил к сотрудничеству торговца старьем, Винцентия Барашко. Глубокой ночью Стив покинул Ориль и вытащил Барашко из постели.
– Одевайся! Мой пан тебя ждет и не рад будет, коли ты телепаться начнешь.
– Не трогай меня! – заскулил тот.
– Вякнуть не успеешь, как душу выну! – пригрозил Став. – А будешь покорный, мой пан тебе денежек даст.
– За что, король вы мой золотой? – проныл Барашко.
Стив, не знакомый с тонкостями польского языка, понял его буквально:
– За пользу. Мой шеф денежки за так не раздает. А ну прикрой срам, до зари домой вернешься.
Как и было обещано, еще до рассвета Стив отвез Барашко обратно.
Старьевщик получил задаток и письмо на личном бланке Этера с его подписью. Письмо, разумеется, подделал Станнингтон-старший.
Я все еще готов заплатить указанную цену за сведения, касающиеся Ядвиги Суражинской. Жду вас у себя… Станнингтон-младший.
Это письмо Барашко должен был показать сообщникам. Было весьма вероятно, что они проглотят наживку и придут за подельником.
– Но в тот день Барашко так и не появился. Может, его дружки потеряли к нему доверие? Но письмо выманило-таки их из норы, только вот нас они застали врасплох.
Усадьба была напичкана электроникой. Этер вряд ли установил бы сигнализацию, если бы не отец, который, смирившись с польским домом сына, прислал оборудование. Но со стороны реки датчики устанавливать не стали.
По очереди Стив, Станнингтон и барышня с чердака караулили берег. Днем – через телеобъектив, ночью – с помощью прибора ночного видения. Но бандиты их обхитрили, подняв ложную тревогу.
– Они, небось, все тут облазили, – вздохнул Стив, – наверняка придумали, как эти штучки электрические обмануть.
Сигнал тревоги раздался одновременно с треньканьем домофона. Стив, дежуривший на чердаке, на мгновение отвлекся.
– Я пришел в связи с вашим письмом! – прокричал из-за калитки Винцентий Барашко.
В это время трое бандитов пересекли реку вброд и незаметно прокрались на территорию усадьбы. Им даже не пришлось плыть – в августе уровень воды не доходит взрослому мужчине даже до груди. Стив успел их заметить, но бандиты нырнули в густые заросли. Если бы не наблюдатель на чердаке, бандиты наверняка проникли бы на участок Этера незамеченными.
Станнингтон, не выходя из дома, открыл старьевщику калитку. Барашко неуверенно ступил на дорожку, его продвижение отслеживали вспыхивавшие фонари. Он шел в движущемся пятне света, как на сцене.
Уже предупрежденный, что на участок пробрались злоумышленники, Станнингтон ждал развития событий, наблюдая за Барашко из глубины неосвещенной комнаты. Стив не сводил глаз с затаившихся в кустах фигур.
В напряженной тишине назойливо звенел сигнал тревоги. Стив уже понял, в чем дело. Никто и не пытался подобраться с этой стороны – через забор просто перекинули какой-то предмет. Позднее обнаружили мешочек с песком на длинном шнурке, повисший перед датчиком. Наверное, это задание бандиты поручили Барашко.
Когда поставщик театральных костюмов оказался перед домом на вершине холма, из-за кустов в него выстрелили. Барашко упал. Стив послал пулю невидимому убийце, которого выдали дрогнувшие лапы можжевельника.
Кусты затрещали. Второй бандит попытался пересечь дорожку, но его безжалостно высветил луч света, послушный сигналу фотоэлемента.
– Тут-то мой шеф его и подстрелил. Он ведь у окна стоял. А тот, которого я ранил, упал и сполз по склону. Но мистера Станнингтона понесло, он выскочил во двор, третий его там и подкосил. Я-то в бандюгу, конечно, попал, да только поздно было. Уж больно быстро все произошло. Почти одновременно. Вот так все и случилось. Лучше я рассказать не сумею.
Винцентия Барашко, решившего тянуть деньги с двух сторон, предавая и тех, и других, с самого начала, должно быть, списали. Вероятно, его убили бы в любом случае, чтобы не оставлять свидетеля. Вряд ли такого человека бандиты посвятили в суть дела.
Я смог полюбоваться на трупы, когда рассвело, и милиция справилась с работой настолько, что по территории усадьбы можно было передвигаться.