Страница:
Все они вместе и каждая в отдельности производили впечатление довольно убогое, но их количество свидетельствовало о том, что внутренности горных пиков кишат Пожирателями. С наступлением темноты мы съехали с большой дороги в ложбину и устроились там на ночлег. Я лежал, завернувшись в одеяло, на мягком песке и слушал, как пульсирует напряженная жизнь колоссов глубоко в самых костях гор.
К середине следующего утра мы достигли Перевала Полных Бочонков. Здесь, на скрещении нескольких перерезанных седловинами горных хребтов, точнее на их изборожденных каньонами и ущельями склонах, процветало до полудюжины шахт. Никто не знал, сколько отдельных Гнезд служили источником их благополучия. Несмотря на то что расстояние между соседними шахтами было, как правило, не меньше мили, вполне могло статься, что некоторые из них питаются из одного источника, поскольку в любом Гнезде существуют дюжины своеобразных личиночных детских, над которыми, собственно, и строятся шахты.
Шахта, носившая название «Верхняя», была далека от процветания. Она застыла в абсолютном молчании. Мы направили свою повозку прямо в главное здание; цокот копыт животных и бряцание упряжи эхом отдавались в высоких потолочных балках. Задняя стена сооружения представляла собой фрагмент необработанного горного склона с врезанными в него гигантскими медными кранами, предназначенными для перекачки живицы в три медных чана, каждый величиною с дом. Под ними, выстроившись по росту, как солдаты в строю, стоял целый отряд бочонков.
Но никто ничего не перекачивал. Никого не было. На всем предприятии нельзя было найти ни одной живой души. В его наполненной отголосками эха тишине нам послышался звук, неясный, точно дробь призрачного барабана. Через мгновение мы смогли его распознать: это был шум работающего транспортера соседней шахты, оживленного предприятия, расположенного на противоположном склоне горы.
– «Затруднения с рабочими», – желчно буркнул Барнар. Именно так Костард описал вставшую перед ним дилемму в письме к своей матери, устрашающего вида Барнаровой сестрице. Она, Ангильдия, по-матерински слепо веря каждому слову своего единственного отпрыска, упросила брата оказать одаренному юноше помощь «на пару недель или около того», поскольку больше Костарду, чтобы «все опять стало тип-топ», явно не требовалось. – «Затруднения с рабочими», – повторил Барнар, чье отчаяние росло с каждой минутой.
– Дорогой дядюшка Барнар! О, вот это радость! – С этими словами вышеупомянутый молодой человек влетел в зал и с разбегу повис на шее моего друга гиганта. Я не мог не улыбнуться, видя, как шероховатый гранит обветренных щек Барнара пошел трещинками улыбки, несмотря на владевшее им раздражение. Возможно, в это мгновение он вспомнил, как Костард горластым долговязым мальчишкой вечно клянчил у него подарки и канючил, требуя, чтобы дядюшка покатал его на плече. По правде сказать, Костард и теперь, вися на шее Барнара, выглядел в сравнении с ним довольно мелким. Это был аккуратный молодой человек, лишь на ширину ладони не доросший до определения «высокий» и на десятую часть меры или около того полнее, чем худощавый. Волосы он носил коротко и стриг спиралью, по последней местной моде. Лоб его по диагонали пересекал внушительный шрам. Ранение было, однако, скорее броским, чем серьезным, к тому же во всю свою ширину шрам бугрился поджившими сухими корочками, готовыми вот-вот отвалиться. Костард вежливо поприветствовал меня, и мы представили ему Банта как встреченного по пути торговца, выехавшего прикупить живицы.
– Зная о твоих затруднениях, – добавил Барнар, – мы сообщили старине Банту, что ты, возможно, не откажешься продать ему живицу с небольшой скидкой, если он немного подождет здесь и станет твоим первым покупателем, когда мы спустимся вниз и начнем откачку.
– Ни под каким видом! – Отказ Костарда прозвучал неожиданно громко под пустынными сводами здания, заставив нас всех вздрогнуть. – И помыслить невозможно, чтобы продукция такой шахты, как «Верхняя», продавалась за цену меньшую, чем девяносто ликторов за четверть пинты! – Костард выпалил эту тираду, сверля собеседника взглядом из-под возмущенно поднятых бровей, что, по всей вероятности, должно было означать крайнюю степень негодования. Чувствовалось, что молодой человек хорошо отрепетировал свой ответ на случай возможной дискуссии о ценах. Очевидно Костард был поборником строгости во всем, что касалось ведения дел.
Смущенному Банту нужно было только найти предлог, чтобы задержаться на шахте до тех пор, пока я и Барнар проведем под землей достаточно времени для исполнения его тайного поручения. Поскольку по соседству были пять других шахт, где заказ на живицу готовы были исполнить в мгновение ока, то его терпеливое ожидание здесь наверняка показалось бы подозрительным при условии отсутствия хотя бы подобия сделки. И поэтому владелец пасеки торопливо проблеял:
– Ну конечно! Мне не однажды доводилось слышать самые горячие похвалы исключительному качеству продукции шахты «Верхняя», и я с радостью подожду начала добычи и заплачу назначенную вами цену!
Костард кивнул, несколько, впрочем, ошеломленный, даже уязвленный таким полным и безоговорочным согласием. Очевидно, ему не терпелось испробовать еще несколько своих излюбленных строгих методов на этом одиноком искателе продукции его парализованной шахты.
– Ну что ж, – добавил он, опомнившись. – Приглашаю вас ко мне на квартиру отдохнуть с дороги!
Главное здание шахты отличалось тонкими стенами и сильными сквозняками, заброшенные бараки, где некогда помещались шахтеры, выглядели еще более старыми и ветхими, но резиденция Костарда была щедро устлана коврами, увешана гобеленами и обставлена диванами и покойными креслами, состоявшими, казалось, из одних только подушек и подушечек. Потчуя нас яствами с позолоченного подноса, он, распаляясь с каждой минутой все сильнее, принялся описывать свои затруднения в работе.
– И как только мама управлялась с ними? Я сотню раз задавал себе этот вопрос. Скопище жадных идиотов! Я пытался заставить их понять, что сокращение заработной платы является жесткой необходимостью. Нынешний спад рыночных цен на живицу просто требует аскетизма… – еще маринованный квифл, дядя? Они совершенно восхитительны, привезены из Колодрии!.. – требует, чтобы мы положили зубы на полку и затянули пояса, фигурально выражаясь.
– Значит, рабочие снялись с места и были таковы все как один, так, что ли? – спросил Барнар. – И куда же они пошли?
– У них еще хватило нахальства угрожать мне! Они заявили, что пойдут наниматься к моим конкурентам!
– И так они и сделали? Все теперь работают на других шахтах? – Голос Барнара заметно потух: до нас стало наконец доходить, какого неподражаемого дурака свалял его родной племянник.
– И сколько, хотел бы я знать, продлится их работа? – фыркнул презрительно Костард. – Я один постиг долговременные тенденции развития живичного рынка; я один понял необходимость для шахтовладельцев накапливать буферный капитал, чтобы пережить надвигающиеся тяжелые времена! Когда «Верхняя» останется единственной действующей шахтой в регионе, мои рабочие сами вернутся ко мне, как шелковые, на коленях приползут!
– Понятно, – протянул Барнар. – Когда твоя шахта будет единственной действующей в регионе… – В наступившей тишине до нас снова долетел отголосок похожего на барабанную дробь звука, с которым двигались по бегущей ленте бочонки на соседней шахте.
Если бы не таинственное предприятие, сулившее верное обогащение, ради которого мы, собственно, и прибыли на шахту, мы повернулись бы спиной и тут же покинули «Верхнюю», и плевать на гнев Ангильдии. Эту устрашающую даму лучше, конечно, не сердить понапрасну, но, с другой стороны, наши с ней дорожки вряд ли когда-нибудь пересекутся. Некоторое время тому назад Ангильдия ощутила беспокойство среднего возраста, навязчивое желание испробовать новых путей в жизни, пока еще не поздно, и два года назад подалась в пираты. С тех пор Барнар получил от нее два восторженных послания, в которых она с энтузиазмом описывала мир и покой, снизошедшие в ее душу, стоило ей заняться рубкой голов и грабежом мирных торговцев в открытом море.
Однако ее интерес к шахтному делу стал угасать задолго до начала этой увлекательной карьеры, и потому сын получил в свое распоряжение шахту, питавшуюся из одной-единственной личиночной детской. Гнезда Пожирателей подвержены тому, что шахтеры называют бродяжничеством: детские, которыми благополучно пользовались при жизни трех-четырех поколений людей, вдруг, из-за каких-то таинственных приливов и отливов, случающихся в жизни каждого Гнезда, пустеют. При этом новую личиночную камеру неизменно устраивают рядом с заброшенной и обычно в зоне бурения той же шахты, то есть принадлежащего ей по закону куска земли.
Но спуск под землю нового подъемника для рабочих и новой проводной трубки требует больших капиталовложений и времени, которые Ангильдия не пожелала, а ее сын не смог потратить. А теперь, когда из-за собственной глупости и жадности Костард потерял всю рабочую силу и значительно сократил поступление текущей прибыли, его предприятию, казалось, и вовсе пришел конец.
Нам с Барнаром, преследуя собственный скрытый интерес, предстояло сделать все возможное, чтобы продлить агонию умирающей шахты. А в тот день мы отдыхали, набираясь сил для завтрашнего дня, и терпели попытки Костарда развлечь нас своими соображениями по поводу мировой торговли, воззрениями на эффективность ведения дел да и вообще мнениями по всем мыслимым и немыслимым предметам. Даже приятный вид на горы, открывавшийся с балкона кабинета, и обильное угощение лишь частично скрашивали пытку этим невыносимым монологом.
Учтивый Бант предпринимал время от времени попытки увести поток юношеского красноречия в более подходящее случаю взрослое русло обмена информацией и идеями. При упоминании о Пожирателях он рискнул снова:
– Невозможно удержаться, чтобы не задать себе вопрос о происхождении этих гигантов, не правда ли? Являются ли они нашими естественными союзниками, или же они результат трудов нашей расы? Есть ли они наши рожденные землей благодетели, развившиеся сами по себе с течением времени, или же они – живое орудие, выкованное нашими предками при помощи магического искусства, самые следы которого давно нами потеряны? Полагаю, что вопрос этот столь же древний, как…
– По мнению всех информированных людей, – объявил Костард, – Пожиратели были созданы чародеем, имя которого не сохранилось даже в легендах. – Ибо этот превосходный юноша всякий риторический вопрос или притворное недоумение, при помощи которых поддерживают разговор истинно воспитанные люди, понимал как повод козырнуть собственными познаниями и просветить других. Сделав это заявление, он уставился на пасечника, выискивая в его лице малейшие признаки несогласия; похоже, легкость, с которой тот согласился на его цену, все еще не давала ему покоя.
– Разумеется, высокочтимый Костард, – ответил Бант, закипая гневом вопреки лучшим своим побуждениям, – однако если вы склоняетесь к магической гипотезе, то тогда вы должны знать, что ее сторонники обыкновенно называют творцом Пожирателей великого Гермафрода. Его легендарные слова цитируют и по сей день: «Узрите моих Пожирателей, моих Сторожевых Псов, закусывающих демонами».
– Невозможно. – Костард безмятежно помотал головой с шелушащимся лбом из стороны в сторону. Из-за хохолка волос у него на макушке казалось, будто голова у него остроконечная, как яйцо. – Я никогда раньше не слышал этого имени*.[3]
Тут я просто расхохотался, и лишь ценой невероятных усилий мне удалось снова овладеть собой. Я успокоил юношу:
– Возможно, добрый мой Костард, это всего лишь означает, что ты еще не все узнал по данному предмету.
Пока Костард, нахмурившись, пытался переварить это нахальное заявление, Бант овладел собой и попытался подольститься к юному владельцу шахты.
– Впрочем, каково бы ни было их происхождение, – предложил он в качестве перемены темы разговора, – ваша позиция здесь, в самом сердце их вотчины, более чем завидна, мой дорогой Костард! – И он исполненным восторга мановением руки указал на возвышавшиеся вокруг горные вершины, чью сморщенную наготу заходящее солнце только подчеркнуло тенями. – Эти пики словно топорщатся и выпучиваются под напором бешеной энергии Пожирателей! Их…
– Мы очень далеко от сердца их вотчины, – перебил его придирчивый молодой человек. – Все их огромное Гнездо лежит глубоко под нами. И только самые верхние и наиболее тщательно охраняемые из его камер находятся здесь, в пределах досягаемости пиков.
Ну кто же не знает, что Гнезда Пожирателей строятся снизу вверх? Что их ворота пробиты прямо в каменной стене подземного мира и через них гиганты спускаются туда, чтобы покормиться его обитателями и запасти их в качестве провианта для тех, кто остался в Гнезде, а камеры, где созревают личинки, помещаются внутри горных вершин, как можно дальше от царства демонов, которое разоряют взрослые особи? Мелочный педантизм Костарда сокрушил наконец все наши попытки перейти к взрослой беседе. Сосредоточив свое внимание на винах и яствах, мы позволили юнцу возобновить монолог, который и длился до тех пор, пока не настало время, когда можно было наконец встать и, не нарушая приличий, уйти.
VI
Мы поднялись задолго до рассвета и приступили к сложным и утомительным приготовлениям к спуску в шахту. Попутно мы выспрашивали Костарда обо всем, что ему было известно о работе в Гнезде. Этот молодой человек и сам успел узнать, что такое откачка, в самом начале своих «затруднений с рабочими», пока под его командой еще находились несколько наемных работников, которые помогали ему наверху, когда он спускался в шахту. Разумеется, нас интересовало все, вплоть до мельчайших деталей, что имело хоть какое-то отношение к выживанию в подземном Гнезде.
Но Костард уклонялся от прямых ответов; в особенности не хотелось ему говорить о царапине на лбу, полученной им – мы были в этом уверены – во время откачки и потому представлявшей для нас особый интерес. Наконец терпение Барнара лопнуло.
– Выкладывай, Костард, не тяни! Рассказывай, при каких обстоятельствах ты заработал этот шрам, иначе мы немедленно разворачиваемся и уходим! – Костард разинул рот и захлопал глазами, дивясь силе дядюшкиного гнева. Мы как раз стояли у самого начала спуска – узкого ствола, уходившего круто вниз, прямо в личиночную камеру, куда нам предстояло добраться в специальной вагонетке, сильно смахивающей на ведро, к которому приспособили колеса.
Барнар и я были снаряжены в соответствии со стоявшей перед нами задачей и чувствовали себя смертельно оскорбленными полным отсутствием даже тени достоинства в этом наряде. На нас не было почти никакой одежды, кроме крепких сандалий на ногах, кожаных юбочек на бедрах да поясов с карманами, в которых лежали все необходимые инструменты и оружие. А еще мы были с ног до головы в краске. Волосы, кожа, одежда, оружие, каждый квадратный дюйм наших тел и всего, что их покрывало, был выкрашен в кричаще-оранжевый цвет. Нам пришлось окунуться в бочку с краской, наподобие титаноплодов, которых заставляют с головой заходить в бассейн, наполненный жидкостью от паразитов. Разумеется, об этой практике мы знали заранее, да и кто не знает? Не что иное, как эта странная «дыра в глазу» Пожирателей, полная невосприимчивость гигантами оранжевого (или того оттенка, который он принимает при голубоватом освещении Гнезда), делает возможной и саму откачку, да и всю живичную индустрию в целом. Этот дефект зрения Пожирателей с незапамятных времен обогащал человечество и обеспечивал вящее процветание его стад по всему миру.
Но знать – это одно, а стоять у спуска в шахту при ярком свете дня, льющемся внутрь главного здания сквозь дыры в потолке, практически голым и тыквенно-рыжим, точно карнавальный клоун, – это совершенно другое. Терпеть такой позор и надругательство накануне не менее унизительного спуска в ведре в недра горы, знать, что впереди тебя ждет тяжкий труд, сопряженный со многими опасностями, и быть не в состоянии получить у Костарда жизненно важную информацию – нет, от этого можно было просто сойти с ума.
– Или ты скажешь, – загудел Барнар, – каким образом ты заработал эту царапину на лбу, или мы отныне и навсегда предоставим твою шахту ее судьбе! Тебя заметили, так ведь? Несмотря на краску, Пожиратель увидел и схватил тебя? Почему это произошло?
– Я поскользнулся, – с холодным достоинством ответил молодой человек, – на экскрементах личинки.
Вскоре мы уже были в курсе основного содержания этой истории, как нам ее поведал раздражительный юноша. Поскользнувшись на экскрементах, он не позаботился о том, чтобы обтереть сандалии, движения которых стали заметны гигантам, поскольку краску на них частично скрывала грязь. Одна из вечно бодрствующих Нянек, которые кормят личинок и ухаживают за ними, бросилась на него с явным намерением сожрать, – очевидно, приняла его за паразита, – и Костард бросил свой флакон с сильно пахнущим веществом (средство предосторожности, которым снабжают каждого спускающегося вниз откачника) в самый последний момент. Умиротворенная ароматом, Нянька тут же принимает невезучего откачника за отпрыска своего собственного народа и заботливо водворяет его между остальных личинок. То, что Костард отделался лишь небольшой царапиной, свидетельствует о совершенстве устройства гигантских челюстей Пожирателей, которые способны с такой нежностью обращаться со столь мелким по их масштабам объектом, как человек.
Мы были чрезвычайно раздосадованы тем, что Костард предпочел бы принести полезный урок, извлеченный нами из этого происшествия, в жертву собственному тщеславию: мы должны зорко следить за тем, чтобы ни пятнышка грязи не пристало к нашим клоунским нарядам, ибо любая соринка делала нас частично видимыми для гигантов, которых мы обворовывали.
Слишком скоро наступил момент, когда мы должны были шагнуть в вагонетку-ведро и лишить себя счастья видеть небо и солнечный свет, наслаждаться ветром, дождем и звездами. И все же Барнар, прежде чем захлопнуть за нами крышку люка, не удержался от последних наставлений племяннику.
– Смотри, не упусти возможность воспользоваться помощью, щедро предложенной тебе Бантом, – поучал он. – Мы будем слишком заняты, обучаясь этому делу внизу, так что наверху все должно идти гладко. – Ледяной кивок Костарда показался нам не слишком обнадеживающим. Он все еще кидал на Банта полные непримиримого недоверия взгляды, – можно было подумать, что молодой осел подозревает скрытое коварство в неизменном миролюбии и доброжелательности пасечника.
– Слушай, Костард, – вставил я. – Прими помощь, которую предлагает Бант. Тебе нужна помощь. Разве упадок этого некогда величественного предприятия, – тут я высунул из ведра руку и взмахнул ею, указывая на окружавшее нас пустынное здание, – не подсказывает тебе, что ты, возможно, оказался не на высоте в качестве управляющего?
Костард стоял не шевелясь, точно громом пораженный: видно, мое причудливое предположение далеко превзошло самые дикие его фантазии.
– Хватит! – прогудел Барнар. – Давай спускаться, быстрее начнем – быстрее кончим. Запомни, племянник, две недели, не больше! Готов, Ниффт?
– Да, – вздохнул я. Барнар захлопнул дверь в шахту. Тросы пришли в движение, и мы с грохотом поползли в темноту.
Заглотивший нас каменный пищевод пропитывал едва ощутимый запах, выдававший присутствие какого-то животного, который становился тем сильнее, чем глубже мы опускались, пока не превратился наконец в резкую вонь звериного логова. Несколько лет тому назад в нескольких сотнях лиг от этого места мы с Барнаром уже спускались однажды в глубину гор Кайрнского континента (о чем рассказывается в «Рыбалке в море Демонов»), и теперь, погружаясь в скрипучую, гремящую тьму, мы оба вспоминали то приключение.
Однако теперь аура, в которую мы соскальзывали, была явно не демонического происхождения. Запах Гнезда был более жизнеутверждающим, оно дышало плодородием и неукротимой энергией. Наш спуск напоминал не погребение заживо, но вход в святилище божества, бурлящее и кишащее примитивной жизнью.
Мы давно были готовы к остановке вагонетки – и она наконец остановилась с громким металлическим лязгом, – ибо аура Гнезда стала настолько сильной, что воздух, казалось, гудел вокруг нас, и все же финальный толчок, свидетельствовавший, что путь вниз завершен, заставил учащенно забиться мое сердце.
Прямо перед нами призрачно светился прямоугольник тонких голубых линий: дверь в личиночную камеру. Пошарив, я нащупал задвижку и резким движением распахнул люк.
Только ощутив болезненный укол разочарования, я осознал, насколько напряженным было мое ожидание. Никаких гигантов там не было, дверь вела всего-навсего в наполненную инструментами подсобку, просторное естественное углубление в стене детской. Здесь, на нашей базе, лежали мешки с инструментами, стояли шкафчики с припасами, тюки и коробки с провизией, висела пара гамаков. Все было оранжевое, под стать нам самим, точнее, в бледном голубоватом свете подземелья мы и все нас окружающее приняли дымчато-серый оттенок.
– Вперед же! – выпалил я. И мы почти бегом устремились в камеру, так нам не терпелось встретиться лицом к лицу со своими страхами и превозмочь их.
Постройки, возведенные человеком, включая даже замки волшебников, ничто по сравнению с одной-единственной камерой, вырытой Пожирателями. Фосфоресцирующий грибок покрывал стены мраморными разводами, заполняя необъятное помещение неестественным синим свечением.
Гигантский провал, открывшийся на месте выбранного камня, ошеломил бы нас даже в том случае, будь он совершенно пуст. Но наполненный залежами личинок?.. Клянусь Ключом, Котлом и Трещиной! Да у нас по всему телу волосы дыбом встали! Каждая бледная веретенообразная форма была размером с торговый шлюп, и целые косяки их мерцали в этой гигантской лагуне голубого света, изобильная плоть громоздилась лоснящимися холмами, так что они напоминали греющихся на скалах тюленей. В густом полумраке подземелья, круглые, как бочонки, с маслянисто поблескивающими боками, бесчисленные личинки походили именно на то, чем они и были на самом деле: пузатые цистерны беспримесного питательного вещества.
– Взрослый! Нянька! – Барнар схватил меня за руку и развернул в другую сторону. Громада ее тела плыла к нам по морю личинок. Она была больше океанского галеона, а двигалась легко и изящно, как будто ничего не весила. Ее сложно устроенные челюсти – черные жвала, напоминающие оленьи рога, – беспрестанно двигались, измельчая какой-то кусок плоти. Она протанцевала между рядов своих подопечных, остановилась недалеко от нас и принялась перекладывать пережеванную массу в раскрытый клюв на конце одной из голодных личинок. Пищей, несомненно, служило мясо демонов.
Личинка с жадностью поглощала угощение. Только торчавшие с разных сторон заостренная головка и хвост могли двигаться относительно свободно; хвостик этой личинки так и ходил из стороны в сторону в такт деловитым движениям ее маленьких черных челюстей.
Долго-долго мы не могли двинуться с места, наблюдая за тем, как приходили и уходили Няньки, как Лизуны, величиной почти не уступавшие им, патрулировали стены камеры и кормили своей слюной святящийся грибок. В деятельности взрослых особей были свои приливы и отливы: иногда их бывало немного и они разбредались далеко друг от друга, временами, наоборот, они буквально переполняли камеру, кормя по дюжине личинок за раз.
Изорванные в клочья тела демонов, которые приносили Няньки, поступали, как нам было известно, через внешние туннели от могучих Фуражиров, которые собирали дань с подземного мира далеко внизу. Иногда фрагменты добычи были еще живы и подавали голос, болтая и хихикая на пути к месту вечного упокоения внутри тела личинки. Но, не считая их инфернального бормотания, вся жизнь гигантов протекала в относительном молчании и тишине, лишь изредка нарушаемых шелестом трения хитинового панциря о камень да приглушенным цоканьем когтей по полу пещеры.
Мы все смотрели и смотрели, пораженные. Зверский по своей жестокости грабеж, ради которого мы явились сюда, показался нам, в те первые мгновения, самым высокомерным бредом, с которым мы когда-либо сталкивались. Да как можно осмелиться убивать детенышей этих потрясающих гигантов прямо у них на глазах? Мы застыли, парализованные этой мыслью.
К середине следующего утра мы достигли Перевала Полных Бочонков. Здесь, на скрещении нескольких перерезанных седловинами горных хребтов, точнее на их изборожденных каньонами и ущельями склонах, процветало до полудюжины шахт. Никто не знал, сколько отдельных Гнезд служили источником их благополучия. Несмотря на то что расстояние между соседними шахтами было, как правило, не меньше мили, вполне могло статься, что некоторые из них питаются из одного источника, поскольку в любом Гнезде существуют дюжины своеобразных личиночных детских, над которыми, собственно, и строятся шахты.
Шахта, носившая название «Верхняя», была далека от процветания. Она застыла в абсолютном молчании. Мы направили свою повозку прямо в главное здание; цокот копыт животных и бряцание упряжи эхом отдавались в высоких потолочных балках. Задняя стена сооружения представляла собой фрагмент необработанного горного склона с врезанными в него гигантскими медными кранами, предназначенными для перекачки живицы в три медных чана, каждый величиною с дом. Под ними, выстроившись по росту, как солдаты в строю, стоял целый отряд бочонков.
Но никто ничего не перекачивал. Никого не было. На всем предприятии нельзя было найти ни одной живой души. В его наполненной отголосками эха тишине нам послышался звук, неясный, точно дробь призрачного барабана. Через мгновение мы смогли его распознать: это был шум работающего транспортера соседней шахты, оживленного предприятия, расположенного на противоположном склоне горы.
– «Затруднения с рабочими», – желчно буркнул Барнар. Именно так Костард описал вставшую перед ним дилемму в письме к своей матери, устрашающего вида Барнаровой сестрице. Она, Ангильдия, по-матерински слепо веря каждому слову своего единственного отпрыска, упросила брата оказать одаренному юноше помощь «на пару недель или около того», поскольку больше Костарду, чтобы «все опять стало тип-топ», явно не требовалось. – «Затруднения с рабочими», – повторил Барнар, чье отчаяние росло с каждой минутой.
– Дорогой дядюшка Барнар! О, вот это радость! – С этими словами вышеупомянутый молодой человек влетел в зал и с разбегу повис на шее моего друга гиганта. Я не мог не улыбнуться, видя, как шероховатый гранит обветренных щек Барнара пошел трещинками улыбки, несмотря на владевшее им раздражение. Возможно, в это мгновение он вспомнил, как Костард горластым долговязым мальчишкой вечно клянчил у него подарки и канючил, требуя, чтобы дядюшка покатал его на плече. По правде сказать, Костард и теперь, вися на шее Барнара, выглядел в сравнении с ним довольно мелким. Это был аккуратный молодой человек, лишь на ширину ладони не доросший до определения «высокий» и на десятую часть меры или около того полнее, чем худощавый. Волосы он носил коротко и стриг спиралью, по последней местной моде. Лоб его по диагонали пересекал внушительный шрам. Ранение было, однако, скорее броским, чем серьезным, к тому же во всю свою ширину шрам бугрился поджившими сухими корочками, готовыми вот-вот отвалиться. Костард вежливо поприветствовал меня, и мы представили ему Банта как встреченного по пути торговца, выехавшего прикупить живицы.
– Зная о твоих затруднениях, – добавил Барнар, – мы сообщили старине Банту, что ты, возможно, не откажешься продать ему живицу с небольшой скидкой, если он немного подождет здесь и станет твоим первым покупателем, когда мы спустимся вниз и начнем откачку.
– Ни под каким видом! – Отказ Костарда прозвучал неожиданно громко под пустынными сводами здания, заставив нас всех вздрогнуть. – И помыслить невозможно, чтобы продукция такой шахты, как «Верхняя», продавалась за цену меньшую, чем девяносто ликторов за четверть пинты! – Костард выпалил эту тираду, сверля собеседника взглядом из-под возмущенно поднятых бровей, что, по всей вероятности, должно было означать крайнюю степень негодования. Чувствовалось, что молодой человек хорошо отрепетировал свой ответ на случай возможной дискуссии о ценах. Очевидно Костард был поборником строгости во всем, что касалось ведения дел.
Смущенному Банту нужно было только найти предлог, чтобы задержаться на шахте до тех пор, пока я и Барнар проведем под землей достаточно времени для исполнения его тайного поручения. Поскольку по соседству были пять других шахт, где заказ на живицу готовы были исполнить в мгновение ока, то его терпеливое ожидание здесь наверняка показалось бы подозрительным при условии отсутствия хотя бы подобия сделки. И поэтому владелец пасеки торопливо проблеял:
– Ну конечно! Мне не однажды доводилось слышать самые горячие похвалы исключительному качеству продукции шахты «Верхняя», и я с радостью подожду начала добычи и заплачу назначенную вами цену!
Костард кивнул, несколько, впрочем, ошеломленный, даже уязвленный таким полным и безоговорочным согласием. Очевидно, ему не терпелось испробовать еще несколько своих излюбленных строгих методов на этом одиноком искателе продукции его парализованной шахты.
– Ну что ж, – добавил он, опомнившись. – Приглашаю вас ко мне на квартиру отдохнуть с дороги!
Главное здание шахты отличалось тонкими стенами и сильными сквозняками, заброшенные бараки, где некогда помещались шахтеры, выглядели еще более старыми и ветхими, но резиденция Костарда была щедро устлана коврами, увешана гобеленами и обставлена диванами и покойными креслами, состоявшими, казалось, из одних только подушек и подушечек. Потчуя нас яствами с позолоченного подноса, он, распаляясь с каждой минутой все сильнее, принялся описывать свои затруднения в работе.
– И как только мама управлялась с ними? Я сотню раз задавал себе этот вопрос. Скопище жадных идиотов! Я пытался заставить их понять, что сокращение заработной платы является жесткой необходимостью. Нынешний спад рыночных цен на живицу просто требует аскетизма… – еще маринованный квифл, дядя? Они совершенно восхитительны, привезены из Колодрии!.. – требует, чтобы мы положили зубы на полку и затянули пояса, фигурально выражаясь.
– Значит, рабочие снялись с места и были таковы все как один, так, что ли? – спросил Барнар. – И куда же они пошли?
– У них еще хватило нахальства угрожать мне! Они заявили, что пойдут наниматься к моим конкурентам!
– И так они и сделали? Все теперь работают на других шахтах? – Голос Барнара заметно потух: до нас стало наконец доходить, какого неподражаемого дурака свалял его родной племянник.
– И сколько, хотел бы я знать, продлится их работа? – фыркнул презрительно Костард. – Я один постиг долговременные тенденции развития живичного рынка; я один понял необходимость для шахтовладельцев накапливать буферный капитал, чтобы пережить надвигающиеся тяжелые времена! Когда «Верхняя» останется единственной действующей шахтой в регионе, мои рабочие сами вернутся ко мне, как шелковые, на коленях приползут!
– Понятно, – протянул Барнар. – Когда твоя шахта будет единственной действующей в регионе… – В наступившей тишине до нас снова долетел отголосок похожего на барабанную дробь звука, с которым двигались по бегущей ленте бочонки на соседней шахте.
Если бы не таинственное предприятие, сулившее верное обогащение, ради которого мы, собственно, и прибыли на шахту, мы повернулись бы спиной и тут же покинули «Верхнюю», и плевать на гнев Ангильдии. Эту устрашающую даму лучше, конечно, не сердить понапрасну, но, с другой стороны, наши с ней дорожки вряд ли когда-нибудь пересекутся. Некоторое время тому назад Ангильдия ощутила беспокойство среднего возраста, навязчивое желание испробовать новых путей в жизни, пока еще не поздно, и два года назад подалась в пираты. С тех пор Барнар получил от нее два восторженных послания, в которых она с энтузиазмом описывала мир и покой, снизошедшие в ее душу, стоило ей заняться рубкой голов и грабежом мирных торговцев в открытом море.
Однако ее интерес к шахтному делу стал угасать задолго до начала этой увлекательной карьеры, и потому сын получил в свое распоряжение шахту, питавшуюся из одной-единственной личиночной детской. Гнезда Пожирателей подвержены тому, что шахтеры называют бродяжничеством: детские, которыми благополучно пользовались при жизни трех-четырех поколений людей, вдруг, из-за каких-то таинственных приливов и отливов, случающихся в жизни каждого Гнезда, пустеют. При этом новую личиночную камеру неизменно устраивают рядом с заброшенной и обычно в зоне бурения той же шахты, то есть принадлежащего ей по закону куска земли.
Но спуск под землю нового подъемника для рабочих и новой проводной трубки требует больших капиталовложений и времени, которые Ангильдия не пожелала, а ее сын не смог потратить. А теперь, когда из-за собственной глупости и жадности Костард потерял всю рабочую силу и значительно сократил поступление текущей прибыли, его предприятию, казалось, и вовсе пришел конец.
Нам с Барнаром, преследуя собственный скрытый интерес, предстояло сделать все возможное, чтобы продлить агонию умирающей шахты. А в тот день мы отдыхали, набираясь сил для завтрашнего дня, и терпели попытки Костарда развлечь нас своими соображениями по поводу мировой торговли, воззрениями на эффективность ведения дел да и вообще мнениями по всем мыслимым и немыслимым предметам. Даже приятный вид на горы, открывавшийся с балкона кабинета, и обильное угощение лишь частично скрашивали пытку этим невыносимым монологом.
Учтивый Бант предпринимал время от времени попытки увести поток юношеского красноречия в более подходящее случаю взрослое русло обмена информацией и идеями. При упоминании о Пожирателях он рискнул снова:
– Невозможно удержаться, чтобы не задать себе вопрос о происхождении этих гигантов, не правда ли? Являются ли они нашими естественными союзниками, или же они результат трудов нашей расы? Есть ли они наши рожденные землей благодетели, развившиеся сами по себе с течением времени, или же они – живое орудие, выкованное нашими предками при помощи магического искусства, самые следы которого давно нами потеряны? Полагаю, что вопрос этот столь же древний, как…
– По мнению всех информированных людей, – объявил Костард, – Пожиратели были созданы чародеем, имя которого не сохранилось даже в легендах. – Ибо этот превосходный юноша всякий риторический вопрос или притворное недоумение, при помощи которых поддерживают разговор истинно воспитанные люди, понимал как повод козырнуть собственными познаниями и просветить других. Сделав это заявление, он уставился на пасечника, выискивая в его лице малейшие признаки несогласия; похоже, легкость, с которой тот согласился на его цену, все еще не давала ему покоя.
– Разумеется, высокочтимый Костард, – ответил Бант, закипая гневом вопреки лучшим своим побуждениям, – однако если вы склоняетесь к магической гипотезе, то тогда вы должны знать, что ее сторонники обыкновенно называют творцом Пожирателей великого Гермафрода. Его легендарные слова цитируют и по сей день: «Узрите моих Пожирателей, моих Сторожевых Псов, закусывающих демонами».
– Невозможно. – Костард безмятежно помотал головой с шелушащимся лбом из стороны в сторону. Из-за хохолка волос у него на макушке казалось, будто голова у него остроконечная, как яйцо. – Я никогда раньше не слышал этого имени*.[3]
Тут я просто расхохотался, и лишь ценой невероятных усилий мне удалось снова овладеть собой. Я успокоил юношу:
– Возможно, добрый мой Костард, это всего лишь означает, что ты еще не все узнал по данному предмету.
Пока Костард, нахмурившись, пытался переварить это нахальное заявление, Бант овладел собой и попытался подольститься к юному владельцу шахты.
– Впрочем, каково бы ни было их происхождение, – предложил он в качестве перемены темы разговора, – ваша позиция здесь, в самом сердце их вотчины, более чем завидна, мой дорогой Костард! – И он исполненным восторга мановением руки указал на возвышавшиеся вокруг горные вершины, чью сморщенную наготу заходящее солнце только подчеркнуло тенями. – Эти пики словно топорщатся и выпучиваются под напором бешеной энергии Пожирателей! Их…
– Мы очень далеко от сердца их вотчины, – перебил его придирчивый молодой человек. – Все их огромное Гнездо лежит глубоко под нами. И только самые верхние и наиболее тщательно охраняемые из его камер находятся здесь, в пределах досягаемости пиков.
Ну кто же не знает, что Гнезда Пожирателей строятся снизу вверх? Что их ворота пробиты прямо в каменной стене подземного мира и через них гиганты спускаются туда, чтобы покормиться его обитателями и запасти их в качестве провианта для тех, кто остался в Гнезде, а камеры, где созревают личинки, помещаются внутри горных вершин, как можно дальше от царства демонов, которое разоряют взрослые особи? Мелочный педантизм Костарда сокрушил наконец все наши попытки перейти к взрослой беседе. Сосредоточив свое внимание на винах и яствах, мы позволили юнцу возобновить монолог, который и длился до тех пор, пока не настало время, когда можно было наконец встать и, не нарушая приличий, уйти.
VI
Титана я узрел на глубине предвечной,
Где Королева Гор рожает бесконечно,
Могуществом и силою сияя.
Но я сожрал наполовину королевское дитя.
Ну а потом (погибнете, боюсь, смеясь)
Я повстречал того, кто съел вторую часть.
Мы поднялись задолго до рассвета и приступили к сложным и утомительным приготовлениям к спуску в шахту. Попутно мы выспрашивали Костарда обо всем, что ему было известно о работе в Гнезде. Этот молодой человек и сам успел узнать, что такое откачка, в самом начале своих «затруднений с рабочими», пока под его командой еще находились несколько наемных работников, которые помогали ему наверху, когда он спускался в шахту. Разумеется, нас интересовало все, вплоть до мельчайших деталей, что имело хоть какое-то отношение к выживанию в подземном Гнезде.
Но Костард уклонялся от прямых ответов; в особенности не хотелось ему говорить о царапине на лбу, полученной им – мы были в этом уверены – во время откачки и потому представлявшей для нас особый интерес. Наконец терпение Барнара лопнуло.
– Выкладывай, Костард, не тяни! Рассказывай, при каких обстоятельствах ты заработал этот шрам, иначе мы немедленно разворачиваемся и уходим! – Костард разинул рот и захлопал глазами, дивясь силе дядюшкиного гнева. Мы как раз стояли у самого начала спуска – узкого ствола, уходившего круто вниз, прямо в личиночную камеру, куда нам предстояло добраться в специальной вагонетке, сильно смахивающей на ведро, к которому приспособили колеса.
Барнар и я были снаряжены в соответствии со стоявшей перед нами задачей и чувствовали себя смертельно оскорбленными полным отсутствием даже тени достоинства в этом наряде. На нас не было почти никакой одежды, кроме крепких сандалий на ногах, кожаных юбочек на бедрах да поясов с карманами, в которых лежали все необходимые инструменты и оружие. А еще мы были с ног до головы в краске. Волосы, кожа, одежда, оружие, каждый квадратный дюйм наших тел и всего, что их покрывало, был выкрашен в кричаще-оранжевый цвет. Нам пришлось окунуться в бочку с краской, наподобие титаноплодов, которых заставляют с головой заходить в бассейн, наполненный жидкостью от паразитов. Разумеется, об этой практике мы знали заранее, да и кто не знает? Не что иное, как эта странная «дыра в глазу» Пожирателей, полная невосприимчивость гигантами оранжевого (или того оттенка, который он принимает при голубоватом освещении Гнезда), делает возможной и саму откачку, да и всю живичную индустрию в целом. Этот дефект зрения Пожирателей с незапамятных времен обогащал человечество и обеспечивал вящее процветание его стад по всему миру.
Но знать – это одно, а стоять у спуска в шахту при ярком свете дня, льющемся внутрь главного здания сквозь дыры в потолке, практически голым и тыквенно-рыжим, точно карнавальный клоун, – это совершенно другое. Терпеть такой позор и надругательство накануне не менее унизительного спуска в ведре в недра горы, знать, что впереди тебя ждет тяжкий труд, сопряженный со многими опасностями, и быть не в состоянии получить у Костарда жизненно важную информацию – нет, от этого можно было просто сойти с ума.
– Или ты скажешь, – загудел Барнар, – каким образом ты заработал эту царапину на лбу, или мы отныне и навсегда предоставим твою шахту ее судьбе! Тебя заметили, так ведь? Несмотря на краску, Пожиратель увидел и схватил тебя? Почему это произошло?
– Я поскользнулся, – с холодным достоинством ответил молодой человек, – на экскрементах личинки.
Вскоре мы уже были в курсе основного содержания этой истории, как нам ее поведал раздражительный юноша. Поскользнувшись на экскрементах, он не позаботился о том, чтобы обтереть сандалии, движения которых стали заметны гигантам, поскольку краску на них частично скрывала грязь. Одна из вечно бодрствующих Нянек, которые кормят личинок и ухаживают за ними, бросилась на него с явным намерением сожрать, – очевидно, приняла его за паразита, – и Костард бросил свой флакон с сильно пахнущим веществом (средство предосторожности, которым снабжают каждого спускающегося вниз откачника) в самый последний момент. Умиротворенная ароматом, Нянька тут же принимает невезучего откачника за отпрыска своего собственного народа и заботливо водворяет его между остальных личинок. То, что Костард отделался лишь небольшой царапиной, свидетельствует о совершенстве устройства гигантских челюстей Пожирателей, которые способны с такой нежностью обращаться со столь мелким по их масштабам объектом, как человек.
Мы были чрезвычайно раздосадованы тем, что Костард предпочел бы принести полезный урок, извлеченный нами из этого происшествия, в жертву собственному тщеславию: мы должны зорко следить за тем, чтобы ни пятнышка грязи не пристало к нашим клоунским нарядам, ибо любая соринка делала нас частично видимыми для гигантов, которых мы обворовывали.
Слишком скоро наступил момент, когда мы должны были шагнуть в вагонетку-ведро и лишить себя счастья видеть небо и солнечный свет, наслаждаться ветром, дождем и звездами. И все же Барнар, прежде чем захлопнуть за нами крышку люка, не удержался от последних наставлений племяннику.
– Смотри, не упусти возможность воспользоваться помощью, щедро предложенной тебе Бантом, – поучал он. – Мы будем слишком заняты, обучаясь этому делу внизу, так что наверху все должно идти гладко. – Ледяной кивок Костарда показался нам не слишком обнадеживающим. Он все еще кидал на Банта полные непримиримого недоверия взгляды, – можно было подумать, что молодой осел подозревает скрытое коварство в неизменном миролюбии и доброжелательности пасечника.
– Слушай, Костард, – вставил я. – Прими помощь, которую предлагает Бант. Тебе нужна помощь. Разве упадок этого некогда величественного предприятия, – тут я высунул из ведра руку и взмахнул ею, указывая на окружавшее нас пустынное здание, – не подсказывает тебе, что ты, возможно, оказался не на высоте в качестве управляющего?
Костард стоял не шевелясь, точно громом пораженный: видно, мое причудливое предположение далеко превзошло самые дикие его фантазии.
– Хватит! – прогудел Барнар. – Давай спускаться, быстрее начнем – быстрее кончим. Запомни, племянник, две недели, не больше! Готов, Ниффт?
– Да, – вздохнул я. Барнар захлопнул дверь в шахту. Тросы пришли в движение, и мы с грохотом поползли в темноту.
Заглотивший нас каменный пищевод пропитывал едва ощутимый запах, выдававший присутствие какого-то животного, который становился тем сильнее, чем глубже мы опускались, пока не превратился наконец в резкую вонь звериного логова. Несколько лет тому назад в нескольких сотнях лиг от этого места мы с Барнаром уже спускались однажды в глубину гор Кайрнского континента (о чем рассказывается в «Рыбалке в море Демонов»), и теперь, погружаясь в скрипучую, гремящую тьму, мы оба вспоминали то приключение.
Однако теперь аура, в которую мы соскальзывали, была явно не демонического происхождения. Запах Гнезда был более жизнеутверждающим, оно дышало плодородием и неукротимой энергией. Наш спуск напоминал не погребение заживо, но вход в святилище божества, бурлящее и кишащее примитивной жизнью.
Мы давно были готовы к остановке вагонетки – и она наконец остановилась с громким металлическим лязгом, – ибо аура Гнезда стала настолько сильной, что воздух, казалось, гудел вокруг нас, и все же финальный толчок, свидетельствовавший, что путь вниз завершен, заставил учащенно забиться мое сердце.
Прямо перед нами призрачно светился прямоугольник тонких голубых линий: дверь в личиночную камеру. Пошарив, я нащупал задвижку и резким движением распахнул люк.
Только ощутив болезненный укол разочарования, я осознал, насколько напряженным было мое ожидание. Никаких гигантов там не было, дверь вела всего-навсего в наполненную инструментами подсобку, просторное естественное углубление в стене детской. Здесь, на нашей базе, лежали мешки с инструментами, стояли шкафчики с припасами, тюки и коробки с провизией, висела пара гамаков. Все было оранжевое, под стать нам самим, точнее, в бледном голубоватом свете подземелья мы и все нас окружающее приняли дымчато-серый оттенок.
– Вперед же! – выпалил я. И мы почти бегом устремились в камеру, так нам не терпелось встретиться лицом к лицу со своими страхами и превозмочь их.
Постройки, возведенные человеком, включая даже замки волшебников, ничто по сравнению с одной-единственной камерой, вырытой Пожирателями. Фосфоресцирующий грибок покрывал стены мраморными разводами, заполняя необъятное помещение неестественным синим свечением.
Гигантский провал, открывшийся на месте выбранного камня, ошеломил бы нас даже в том случае, будь он совершенно пуст. Но наполненный залежами личинок?.. Клянусь Ключом, Котлом и Трещиной! Да у нас по всему телу волосы дыбом встали! Каждая бледная веретенообразная форма была размером с торговый шлюп, и целые косяки их мерцали в этой гигантской лагуне голубого света, изобильная плоть громоздилась лоснящимися холмами, так что они напоминали греющихся на скалах тюленей. В густом полумраке подземелья, круглые, как бочонки, с маслянисто поблескивающими боками, бесчисленные личинки походили именно на то, чем они и были на самом деле: пузатые цистерны беспримесного питательного вещества.
– Взрослый! Нянька! – Барнар схватил меня за руку и развернул в другую сторону. Громада ее тела плыла к нам по морю личинок. Она была больше океанского галеона, а двигалась легко и изящно, как будто ничего не весила. Ее сложно устроенные челюсти – черные жвала, напоминающие оленьи рога, – беспрестанно двигались, измельчая какой-то кусок плоти. Она протанцевала между рядов своих подопечных, остановилась недалеко от нас и принялась перекладывать пережеванную массу в раскрытый клюв на конце одной из голодных личинок. Пищей, несомненно, служило мясо демонов.
Личинка с жадностью поглощала угощение. Только торчавшие с разных сторон заостренная головка и хвост могли двигаться относительно свободно; хвостик этой личинки так и ходил из стороны в сторону в такт деловитым движениям ее маленьких черных челюстей.
Долго-долго мы не могли двинуться с места, наблюдая за тем, как приходили и уходили Няньки, как Лизуны, величиной почти не уступавшие им, патрулировали стены камеры и кормили своей слюной святящийся грибок. В деятельности взрослых особей были свои приливы и отливы: иногда их бывало немного и они разбредались далеко друг от друга, временами, наоборот, они буквально переполняли камеру, кормя по дюжине личинок за раз.
Изорванные в клочья тела демонов, которые приносили Няньки, поступали, как нам было известно, через внешние туннели от могучих Фуражиров, которые собирали дань с подземного мира далеко внизу. Иногда фрагменты добычи были еще живы и подавали голос, болтая и хихикая на пути к месту вечного упокоения внутри тела личинки. Но, не считая их инфернального бормотания, вся жизнь гигантов протекала в относительном молчании и тишине, лишь изредка нарушаемых шелестом трения хитинового панциря о камень да приглушенным цоканьем когтей по полу пещеры.
Мы все смотрели и смотрели, пораженные. Зверский по своей жестокости грабеж, ради которого мы явились сюда, показался нам, в те первые мгновения, самым высокомерным бредом, с которым мы когда-либо сталкивались. Да как можно осмелиться убивать детенышей этих потрясающих гигантов прямо у них на глазах? Мы застыли, парализованные этой мыслью.