Страница:
Впрочем, когда силуэт истаял, Катя склонилась над Мирошкой и о призраке забыла. Может, он ей показался? Нагляделась на свет факела.
Антип-белка, спустившийся с плеча, зашебуршил возле распростертого тела юноши.
– Тебя что-то беспокоит?
– Жизнь из него уходит. Живой воды бы...
– Живой воды! - передразнила Катя. - Где я тебе её возьму?
– Сотвори.
– Не научили. Да и не знаю, может ли кто-нибудь из новичков такое сделать? Живую воду надо приносить издалека. Да и просто так она в руки не дается...
– Так и будешь сидеть подле него, руки ломать? - затеребил её Антип.
– А что я могу сделать?
– Думай.
Катя принялась думать. Сама она в медицине не слишком разбиралась... И тут её осенило: Тахаветдин! Вот кто сможет оказать Мирошке помощь, и не подозревая об этом. А этого добиться она как раз могла.
Катя сосредоточилась. Здесь ошибиться было нельзя. Хорошо, если молодой врач спит. А если бродит где-нибудь, весь во власти сладких грез?
Но Тахаветдин спокойно спал, и Катя ощутила некоторое разочарование. Что же это за любовь, о которой он прожужжал ей все уши? Спит как младенец. Даже бормочет что-то во сне. О чем это?
– Гюзель!
А, это другое дело. На всякий случай Екатерина погрузила его в сон поглубже, а дальше магии уже почти не требоавлось: в ход пошел старый добрый гипноз.
Между тем, сквозь сон врач услышал далекий женский голос:
– Тахаветдин! Тахаветдин! Встань и иди ко мне.
Он и пошел. Дремавшие у входа полководца тургауды было встрепенулись, но, увидев знакомую фигуру врача, успокоились. Пошел проведывать кого-то из раненых. А разве не распорядился их господин - великий Джэбэ - в любое время дня и ночи врач Тахаветдин имеет право ходить куда захочет.
Незамеченный более никем Тахаветдин направился к лесу, куда продолжал звать его чарующий женский голос.
При его приближении Катя сделала себя невидимой на случай, если в состоянии гипноза она почему-либо не сумеет его удержать и врач надумает проснуться. Из неё гипнотизер аховый. Научил кое-каким приемам Вяземский, вот и вся наука...
Тахаветдин пришел туда, куда звал его голос и покорно остановился.
– Осмотри раненого, - приказала невидимая Катя; наверное, её голос врач воспринимал как идущий с неба. - И сделай все, чтобы вернуть его к жизни.
Тахаветдин только кивнул в знак согласия.
По тому, как ловко действовали его руки, Катя поняла, что настоящее мастерство настолько проникают в человеческую суть, что уже кажется, живут в нем сами по себе.
– Колотая рана плеча, - проговорил врач то ли для себя, то ли для невидимого голоса. - Тупой удар в голову, вызвавший сотрясение мозга. Колотая рана бедра...
Катя поняла, что Мирошка весь изранен и помочь ему все равно не сможет. Одна надежда на врача.
Наконец Тахаветдин закончил работу. Екатерине осталось лишь доставить его обратно.
– Иди в юрту и ложись спать. Забудь обо всем, что сегодня видел и делал.
Оградив таким образом врача от сомнений и размышлений, она занялась Мирошкой. Первым делом послушала сердце: теперь оно билось не в пример ровнее.
Она переместила раненого вглубь леса, где на сухом месте устроила ему ложе из свежего душистого сена, которое надергала из стоящего на опушке стога. Все равно его растащат для своих лошадей монголо-татары.
Мирошка будет спать. Крепкий оздоровительный сон парню она устроит, но вот кто будет за ним ухаживать? Катя, увы, не может надолго отвлекаться от своей миссии. Именно сегодня захватчики осадят и подожгут Рязань.
И тут она вспомнила о своей служанке. Надо будет лишь придумать, как объяснить её отсутствие Тахаветдину.
Антип без слов взобрался ей на плечо, и Катя заскользила прочь из леса.
Как и была при Тахаветдине, Катя вернулась в стан монголов невидимой. Хорошо, что стояла глубокая ночь, и дозорным у костров не была видна странная картина: летящая по воздуху белка, в то же время сидящая неизвестно на чем.
В юрте она опять приняла прежний облик. Как будто, после её ухода ничего не изменилось. Русская полонянка Алена после перенесенных страшных испытаний спала глубоким, очищающим душу сном.
Антип привычно забрался в свой кузовок. Теперь здесь он прятался от утомительной людской суеты.
Все обошлось. И, тем не менее, Катю не оставляло чувство, что в её отсутствие все же что-то произошло.
Она легонько стукнула по лбу оставленную на "страже" статуэтку.
– Катя, ты здесь? - вдруг проговорила та голосом Эраста.
– Спасибо, господин, я уже сплю.
В этом месте Екатерина недовольно крякнула. Могла бы придумать фразу и поудачней. А то, как говорили в детстве, и не в склад, и не в лад...
– Катя, мне нужно срочно поговорить с тобой. У меня неприятные известия...
– Спасибо, господин, я уже сплю, - повторила статуэтка.
– Катя... О. господи, ты оставила вместо себя болванчика! Что же делать?
Ну, почему он не догадался, что статуэтку можно использовать как магнитофон?!
Она могла лишь предположительно восстановить картину происходящего. Эраст узнал о чем-то, что угрожало Кате, и решил её предупредить. Рассчитал, в каком месте ему надо материализоваться через Черную Дыру и появился точно перед входом в её юрту. Откуда он мог знать, что девушку призовут посторонние дела?
Почему-то он смог появиться здесь лишь на краткий миг... Он и на опушке появлялся с той же целью.
Ей представилось разочарование молодого человека, который после стольких усилий так и не добился никаких результатов... Впрочем, что она такое говорит? Она знает главное: в стане черных историков у неё теперь есть сочувствующий.
Глава шестнадцатая
Утром Тахаветдин явился к юрте с полной корзиной продуктов. Будто собирался накормить не одну Гюзель, а всех тургаудов великого полководца.
Увидел он её отдохнувшей, свежей и ещё более красивой. А Катя лишь учла возможное предупреждение Эраста, что над головой её сгущаются тучи и, раздвинув время, поспала лишний часок. Для грядущих испытаний следовало накопить силы.
Незадолго до прихода врача она еле растолкала заспавшуюся Алену интересно, кто их них госпожа, а кто рабыня?
Алена подхватилась и со слезами стала просить прощения . Она уже поняла, что в этой юрте её не обидят и боялась, что, разозлившись, новая госпожа отправит её прочь.
Она тут же стала наводить чистоту в юрте, до чего у Екатерины, к её стыду, все не доходили руки.
Потом взялась причесывать госпожу, так что Тахаветдин по достоинству оценил её усилия. На красоту Гюзель становилось прямо-таки больно смотреть.
Правда, он с неудовольствием отметил, что рабыня наряжена в один из дорогих сарафанов, предназначенных вовсе не ей.
– Господин предпочитает, чтобы сквозь рубашку неверной по-прежнему виднелось её тело? - холодно осведомилась Катя, сделав вид, что не поняла его недовольства. - Ее тряпье я приказала сжечь: разве по тому, как одеты рабы, не судят о богатстве и достоинстве их господ?
Влюбленный врач опять восхитился удивительной женщиной. Гюзель не только красива, но и умна, рассудительна. Сколько хороших черт в шкатулке её добродетелей!
Да, он чуть было не забыл сообщить ей важную новость. По тому, каким торжественным стало вдруг лицо Тахаветдина, Катя поняла: сейчас последует СООБЩЕНИЕ!
И оно последовало.
– О, госпожа моего сердца Гюзель! У нас - радостная весть. В стан войска барса степей, великого Джэбэ, сегодня утром пожаловала сама великая ханша - жена императора Угэдэя...
– Великая ханша? Прибыла в расположение войск? Но зачем? - вопрос вырвался у Кати невольно и голос её при этом был отнюдь нерадостным.
– Она приехала, чтобы поднять ещё выше дух монгольских багатуров. Передать им благодарственное напутствие самого великого императора. Это воистину выдающаяся женщина! Она не только не убоялась трудностей далекого пути, но сегодня, едва прибыв на место, сразу занялась делами. Гордись, Гюзель, великая ханша узнала о твоем существовании и непременно хочет видеть тебя в своей свите. Жена императора выказывает тебе, Гюзель, особое расположение. Она даже прислала одежду из своего сундука. Именно в ней ты должна явиться пред светлые очи великой ханши.
Молодой врач не скрывал, как ему самому это приятно. Видно, там, в далеком Каракоруме известно, что Гюзель происходит из знатного рода...
– Мне надо переодеться, - сухо напомнила Катя врачу, воспарившему в мечтах о блестящем будущем, которое ждет его рядом с такой блестящей женщиной.
– Да, да, конечно, - он опять попятился к выходу, но уже не удивился этому своему порыву - теперь он понял, что его преклонение перед Гюзель заслужено этой женщиной.
Как только врач вышел из юрты, маска спокойствия и равнодушия слетела с лица Кати, точно шелуха, она повернулась и в упор посмотрела на Алену.
– Ты хочешь вернуться к своим? К русичам?
– Госпожа отсылает меня прочь? Госпожа недовольна мною? - побледнела девушка, которая со вчерашнего дня не могла воспринимать все, происходящее с нею, одновременно. Заторможенный мозг осознавал лишь часть происходящего: её зачем-то отсылают от себя.
От страха Алена расплакалась.
– Подожди реветь, глупая! - сейчас, по сравнению с этой перепуганной девчонкой, Катя казалась себе чуть ли не умудренной жизнью женщиной средних лет. - Я хочу лишь дать тебе свободу.
– Мне не нужна никакая свобода!
Алена цеплялась за нее, как за последнее прибежище.
– Мне нужна от тебя всего лишь одна услуга. Ты готова мне её оказать?
Полонянка ничего не понимала, но, на всякий случай, кивнула.
– А услуга эта такого рода: тебе нужно будет позаботиться об одном раненом. Это русский дружинник. Сейчас он лежит в лесу. В беспамятстве. Он потерял много крови.
– Я знаю одну траву, - робко начала Алена.
– Вот и прекрасно! - обрадовалась Катя. - Делай, что хочешь, но поставь его на ноги. Это и будет твоей платой за свободу. Поняла?
Лицо девушки озарилось счастливой улыбкой.
– Поняла, - сказала она с облегченияем. - Не беспокойся, матушка боярыня... госпожа, ходить буду, как за родным братом!
Алена попыталась упасть на колени, но Катя удержала её.
– Нет времени, поторопись!
Она сунула в руки девушки корзину с продуктами, представила себе то место в лесу, где лежал раненый Мирошка, мысленно проговорила заклинание и дунула. Алена исчезла. Лишь сильным вихрем сорвало колья с той стороны юрты, которая смотрела на лес.
Катерина открыла кузовок с белкой.
– Антип, ты все слышал?
– Все, - недовольно пробормотал домовой. - Только меня никуда не отправишь! Если хочешь знать, Венуста послала меня за тобой приглядывать!
– Ага, в кузовке сидючи! - не удержавшись, съязвила Екатерина.
– Ничего. В кузовке сижу, а далеко гляжу.
– Поэт! Все-то ты знаешь... Я ещё и рот не открыла...
– Вот и не открывай.
– Не груби будущей великой актрисе... Если мы, конечно, вернемся... Пойми, не хочется мне тебя опасности подвергать.
– Хочешь отправить меня с глаз долой, как эту глупую девчонку?
– Да, пойми, здесь сейчас такое начнется, чертям станет тошно!
– Кого, ты думаешь, они за тобой прислали?
– Полактию Фортунатовну. А её мне вовек не обмануть!
– Думаешь, она тебя убить захочет?
– Убить не убьет, а в какую-нибудь гадость обратить может.
– Давай убежим. Венуста поймет...
– Признать свое поражение, даже не попытавшись бороться?
– А что ты сможешь против нее?
Катя могла бы обидеться на эти слова домового, но знала, что в них есть сермяжная правда.
– Потому я и хочу, чтобы хоть ты скрылся. Тебя-то искать не станут.
– А если она уже и обо мне знает?
– Чего зря гадать?.. Превращу-ка я тебя в обычного воробья. Вон их сколько летает. Попробуй разберись, какой местный, а какой из двадцатого века прилетел... Правда, ты высоты боишься... Но ничего, будешь летать низенько, как говорится, по-над землей.
И, не дослушав очередного возражения Антипа, коснулась его заговоренной палочкой. Она была не совсем права, утверждая, что он ничем от других воробьев отличаться не будет. Если приглядеться, можно обнаружить у него несколько перышек, слегка отливающих хной. Минут пять спустя из юрты вышла изящная фигурка в дорогих шелковых одеждах. За нею следом вылетел никем не замеченный серый воробей.
Тахаветдин, который в ожидании прохаживался неподалеку, поспешил к молодой женщине, сопроводить её к шатру великой ханши. Нельзя допустить, чтобы его только что обретенное скровище расхаживало по лагерю без сопровождения.
Шатер жены императора отличался от всех жилищ стана и пестротой ткани, и богатством отделки - даже маковка наверху шатра была вылита из чистого золота.
Сам шатер был подобен райской птице, опустившейся на землю посреди отдыхающих здесь же уток и гусей.
Не без трепета прошла Екатерина под скрешенными копьями тургаудов у входа, которые таким образом поддерживали полог и следили, чтобы посетители не наступали на порог шатра, что считалось дурной приметой.
Тахаветдин не посмел пройти за нею следом, но как верный пес остался ждать её выхода снаружи.
Правда, за ним тотчас же прибежал посыльный - с поля боя привезли какого-то раненого военачальника.
Великая ханша сидела на возвышении, составленном из множества пестрых подушек и играла в шахматы с каким-то военным.
Столик, на котором стояли шахматы, был ниже импровизированного сиденья ханши и чтобы передвинуть фигуру, ей приходилось склоняться вниз, а сидевшему на пятках мужчине наоборот приподниматься вверх для того же. Но никто из них и не думал расположить шахматы поудобнее.
Катерина вошла и согнулась в поклоне. Она могла бы и упасть ниц, но жена императора махнула рукой: мол, не надо этих церемоний! Она все же не поднимала на вошедшую глаз как бы задумавшись над очередным ходом.
"За саму себя побаивается! - усмехнулась Катя. - Как бы в запале бед не натворить!" И услышала, как ханша проговорила своему напарнику:
– Оставь нас одних.
Тот покорно встал и направился к выходу, ухитряясь и делать это быстро и не поворачиваться спиной к жене императора. Повадки выдавали в нем опытного придворного.
– Подойди, Катерина, - сказала по-русски великая ханша, разом отметая все надежды девушки, если у неё таковые и имелись.
Увы, перед нею на подушках и вправду сидела Полактия Фортунатовна, лицо которой пылало гневом.
Свой лик она преобразила куда искусней Кати. Даже её прекрасные, прежде такие большие черные глаза, теперь были маленькими, глубоко посаженными и вообще светло-карими.
Некоторое время обе молчали.
– У тебя ещё нос недорос, на равных играть с нами в такие игры! презрительно заметила женщина-маг. - Вон, даже цвет глаз не потрудилась изменить. Ты много видела монголов с синими глазами?
– Я их вообще очень мало видела.
– Шутишь!.. На что ты надеялась? На наше слабоумие? Застала врасплох Леона - он слишком рассеян для настоящего мага - чуть не лишила его жизни.
– Я не хотела! - жалобно пискнула Катя. - Я не хотела причинять Леону какого бы то ни было вреда... Он, межде прочим, тоже не слишком со мной церемонился!
Ох, Екатерина, опять ты пошла на поводу у своего самолюбия! Не могла прогнуться перед магиней, покаяться, может, и обошлось бы...
– Использовать вместо удавки африканского питона! Он не выпускает из своих объятий жертву, пока не переломает ей кости... Что ты в него превращала? Дождевого червя?
– Так, одну зверушку, - уклончиво ответила Катя. Могут и у неё быть свои секреты.
– Не слишком заносись, меня это и не интересует, - небрежно бросила Полактия Фортунатовна. - Но за покушение на жизнь Леона я тебя накажу. Ты ведь теперь представитель белых историков? Мы обычно в отношениях друг с другом насильственных действий не применяем. Ты первая нарушила наш уговор. Так что, мне не требуется разрешение нашего Ордена на применение магии третьей степени. Я не стала слушать возражения самого пострадавшего, рискую любовью собственного сына...
– Здорово же я вас разозлила!
Катя понимала, что шутит с огнем, но уже не могла сотановиться. Она знала эту свою особенность. Казалось бы, в опасный момент замри и бойся, а в неё словно бес вселялся...
Для начала девушка соорудила из пылинок и солнечных лучиков красивый воздушный букет и мелким птичьим шагом, как и должны ходить образованные монголские девушки, подошла к великой ханше и протянула ей букет со словами:
– Представитель белых историков приветствует представителя черных историков на русской земле тринадцатого века. Добро пожаловать! Вэл ком!
– Юродствуешь! - неодобрительно покачала головой Полактия Фортунатовна. - Гусарствуешь. Оно и понятно. Как ни геройствуй, а страшно. Небось, колотится сердечишко? Подумай, кто ты, чтобы идти против меня? Повинись. Прощения попроси. Может и удастся тебе смягчить свое наказание...
– А я не хочу.., - дерзко начала Катя.
– Хозяин - барин, - перебила её маг и щелкнула пальцами.
В голове Кати тоже будто щелкнуло. Стены шатра стремительно понеслись вверх, голова девушки закружилась и она едва не упала на пол.
Некоторое время спустя она поняла, что окружающие её предметы остались такими же, как прежде, это уменьшилась она сама.
Руки, которые Катя поднесла к голове, чтобы убрать непрекращающийся в ней гул, оказались двумя крыльями. Ноги превратились в небольшие лапки. А, склонив голову, она могла теперь любоваться разноцветными перышками на груди.
"Раз я птица, значит, могу улететь, - подумала Катя, но тут же перед её лицом что-то звякнуло - металлические прутья потянулись от руки Полактии Фортунатовны и сами собой сплелись в большую позолоченную клетку, внутри которой оказалась Екатерина в образе неизвестно какой птицы.
– Почему, неизвестно, какой? - хохотнула маг и приблизила к прутьям торжествующее лицо. - Очень даже известно. В образе попугая. Попка-дурак!
– Сама дура! - крикнула Катя; звуки из её рта вылетали резкие, пронзительные, словно она была не попугаем, а вороной.
– Зато теперь ты можешь радоваться - попугаи долго живут.
На эту реплику Катя ничего не ответила. И за оскорбление великой ханши стыдно ей не стало; пусть не дразнится.
Вряд ли то, что сотворила с нею Полактия Фортунатовна, можно было назвать честной игрой. Все равно, как если бы столичный "Спартак" вызвал на соревнование никому неизвестную дворовую команду...Уж не приревновала ли эта великолепная женщина к Катерине своего импульсивного мужа?
– Полактия - ревнивая! Полактия - ревнивая! - резко прокричал попугай и дернул головой в знак осуждения, отчего его хохолок качнулся с боку на бок.
Великая ханша вздрогнула. Видно, Катя была права: черные историки её порыва бы не одобрили. Но магиня упрямо сказала:
– Ничего, зато теперь никакая не посмеет...
Чего не посмеет никакая, Катя так и не узнала.
На свою птичью жизнь она пожаловаться не могла. Отборные орехи, засахаренные фрукты, родниковая вода. К тому же она могла беспрепятственно наблюдать за жизнью хозяйки роскошного шатра.
Для чего Полактия Фортунатовна продолжала играть чужую роль? Из-за трактата Авиценны? Или задумала ещё какую-то пакость?
Маг в образе великой ханши принимала у себя всякого рода военачальников. Уж если Бату-хан в свое время падал перед нею ниц, то военные рангом пониже обхаживали её наперебой. И, конечно, приносили с собой богатые дары.
– Видишь, что можно иметь, всего лишь назвавшись чужим именем, посмеивалась Полактия Фортунатовна, но Катя убеждалась, что эти дары её не особенно волнуют.
К концу дня в шатре появился Тахаветдин. По напряженному лицу врача можно было догадаться, каких усилий стоило ему это решение. Прийти со своей ничтожной просьбой к этой всемогущей женщине!
Униженно кланяясь, он стал лепетать, что его друг - покойный Садыбай перед смертью поручил ему заботиться о своей жене Гюзель. Сегодня он лично привел молодую женщину к шатру великой ханши, но обратно в юрту она не вернулась и никто из нукеров её не видел.
Интересно, смеются ли попугаи? Конечно, если они не копируют людей. Катерина хотела рассмеяться и не смогла. Неужели птица хоть чем-то напомнит ему пропавшую Гюзель?
Великая ханша расстерялась, хотя и виду не подала. Но потом она сообразила, что кроме врача пропавшей вдовой никто не будет интересоваться. Потому она просто посмотрела Тахаветдину в глаза и сказала:
– Никакой Гюзель нет. И не было.
– Нет. И не было, - покорно повторил мужчина и, пятясь, выбрался из шатра, недоумевая, какой вопрос хотел он задать самой великой ханше.
Теперь Катя задумалась, плачут ли попугаи? Ибо плакать было самое время. Теперь никто не поинтересуеся судьбой Екатерины, и уж тем более не придет ей на помощь.
Глава семнадцатая
Платок сдернули с клетки, и в глаза Екатерине ударил яркий солнечный свет. Она зажмурилась и сварливо проскрежетала:
– Выключи свет! Тысяча чертей! Йо-хо-хо и бутылка рома!
– Несомненный актерский талант, - кивнула великая ханша. - Только я хочу показать тебе зрелище, более достойное, чем подражание птицам из книг о пиратах. Перед тобой город, к которому ты так стремилась - Рязань. Правда, ты не смогла его увидеть до штурма. Теперь здесь одни развалины, а вон тот черный дым - последний оплот защитников города - та самая церковь, в которой спрятан трактат Ибн Сины...
Попугай-Катя просунул голову сквозь прутья решетки. Опять смрад, опять трупы. Разрушенные городские стены. Крики о помощи...
Полактия Фортунатовна подняла клетку повыше.
– Тебе придется лететь туда, где виден черный дым. Монголы обложили хворостом церковь, в которой закрылись русичи. Но двери церкви уже трещат под напором стенобитного орудия... Игумен церкви вместе с двумя иноками спрятали наиболее ценные рукописи княжеской библиотеки. В ризнице. Но они не узнают, что один услужливый предатель уже доложил тысяцкому-монголу, что священнослужители закопали в церкви нечто, завернутое в рогожу. Монголы станут пытать оставшегося в живых инока, который не выдержит пыток и покажет место, где в ризнице спрятаны рукописи. Монголы кинутся туда, но ничего ценного для себя не найдут. Тысяцкий со зла прикажет все сжечь.
– И что мне делать? Выклевать ему глаза?
– Дерзишь, Катерина, - вздохнула маг, - но что с тебя взять? Одно слово, глупая птица. Когда монголы станут бросать рукописи в костер, подлетишь, схватишь один свиток. Трактат отличается от других манускриптов: он гораздо темнее по цвету и скреплен красной печатью. Не спутаешь. Да, и не вздумай улететь от меня!
– Почему? Рассыплюсь прахом по дороге?
– Смейся! Просто кроме меня никто не сможет снять с тебя заклятие. Ты так и умрешь попугаем. А если будешь умницей, я верну тебе прежний вид. Так что, вернуться ко мне - прежде всего в твоих интересах.
Она открыла дверцу клетки.
Рукописи бросали в костер два не то татарина, не то половца, - как Вяземский ни учил Катю, она всегда путала, кто есть кто. Поджигатели были одеты в стеганные полосатые халаты и черные бараньи шапки, несмотря на летнюю жару, надвинутые на самые глаза.
Трактат, за которым её послали, и вправду по внешнему виду отличался от других рукописей. Наверное, потому, что был самым древним.
Поджигатели не разглядывали, что они бросают в огонь. Они просто брали рукописи в охапку, как дрова.
– Остановитесь, невежды! - крикнула им на родном языке пестрая райская птица, и татарин, который в очередной охапке нес как раз нужную рукопись, с перепугу сел прямо на землю и закрыл глаза . - Святой дух! Прилетел за мной.
Очевидно, прежде такую птицу, как попугай, ему видеть не доводилось.
Будь он постарше и послабее сердцем, окачурился бы на месте от страха: птица говорила с ним! А то, что это была не обычная птица, он убедился, так как приоткрыв глаза, увидел: она подхватила клювом один из свитков и взмыла в небо.
Великая ханша вышла навстречу попугаю. Она осторожно освободила манускрип из цепких лап птицы.
– Принесла! Ай, молодец, Катерина!.. Пожалуй, заслужила, чтобы я освободила тебя. Но наберись терпения. Еще немного посиди в клетке. Судя по некоторым отзывам, ты - девица коварная, поворачиваться спиной к тебе нельзя, а у меня тут ещё кое-какие дела остались.
Катя не обиделась. Только подумала:"Пора мне всерьез магию изучать. Тогда и поговорим на равных: кому не следует поворачиваться спиной и почему... А тут ещё Антип куда-то запропал."
Великая ханша любовалась манускриптом с чувством подлинного ценителя. Касалась его осторожно. Чувствовалось, пальцы у неё чуткие, умелые. Она была, видимо, неплохим историком, но, увы, черным.
Покой жены императора прервали. К ней в гости пожаловал сам барс степей - великий Джэбэ. И женщина была вынуждена оторваться от созерцания столь любезного сердцу раритета.
Ее разговор с монголом был Кате неинтересен и она было чуть не впала в обычную птичью дрему, как вдруг услышала какое-то царапанье. Она и не заметила, как вслед за монголом в шатер влетел воробей. Теперь он бился грудью о прутья клетки,чтобы привлечь её внимание.
Антип-белка, спустившийся с плеча, зашебуршил возле распростертого тела юноши.
– Тебя что-то беспокоит?
– Жизнь из него уходит. Живой воды бы...
– Живой воды! - передразнила Катя. - Где я тебе её возьму?
– Сотвори.
– Не научили. Да и не знаю, может ли кто-нибудь из новичков такое сделать? Живую воду надо приносить издалека. Да и просто так она в руки не дается...
– Так и будешь сидеть подле него, руки ломать? - затеребил её Антип.
– А что я могу сделать?
– Думай.
Катя принялась думать. Сама она в медицине не слишком разбиралась... И тут её осенило: Тахаветдин! Вот кто сможет оказать Мирошке помощь, и не подозревая об этом. А этого добиться она как раз могла.
Катя сосредоточилась. Здесь ошибиться было нельзя. Хорошо, если молодой врач спит. А если бродит где-нибудь, весь во власти сладких грез?
Но Тахаветдин спокойно спал, и Катя ощутила некоторое разочарование. Что же это за любовь, о которой он прожужжал ей все уши? Спит как младенец. Даже бормочет что-то во сне. О чем это?
– Гюзель!
А, это другое дело. На всякий случай Екатерина погрузила его в сон поглубже, а дальше магии уже почти не требоавлось: в ход пошел старый добрый гипноз.
Между тем, сквозь сон врач услышал далекий женский голос:
– Тахаветдин! Тахаветдин! Встань и иди ко мне.
Он и пошел. Дремавшие у входа полководца тургауды было встрепенулись, но, увидев знакомую фигуру врача, успокоились. Пошел проведывать кого-то из раненых. А разве не распорядился их господин - великий Джэбэ - в любое время дня и ночи врач Тахаветдин имеет право ходить куда захочет.
Незамеченный более никем Тахаветдин направился к лесу, куда продолжал звать его чарующий женский голос.
При его приближении Катя сделала себя невидимой на случай, если в состоянии гипноза она почему-либо не сумеет его удержать и врач надумает проснуться. Из неё гипнотизер аховый. Научил кое-каким приемам Вяземский, вот и вся наука...
Тахаветдин пришел туда, куда звал его голос и покорно остановился.
– Осмотри раненого, - приказала невидимая Катя; наверное, её голос врач воспринимал как идущий с неба. - И сделай все, чтобы вернуть его к жизни.
Тахаветдин только кивнул в знак согласия.
По тому, как ловко действовали его руки, Катя поняла, что настоящее мастерство настолько проникают в человеческую суть, что уже кажется, живут в нем сами по себе.
– Колотая рана плеча, - проговорил врач то ли для себя, то ли для невидимого голоса. - Тупой удар в голову, вызвавший сотрясение мозга. Колотая рана бедра...
Катя поняла, что Мирошка весь изранен и помочь ему все равно не сможет. Одна надежда на врача.
Наконец Тахаветдин закончил работу. Екатерине осталось лишь доставить его обратно.
– Иди в юрту и ложись спать. Забудь обо всем, что сегодня видел и делал.
Оградив таким образом врача от сомнений и размышлений, она занялась Мирошкой. Первым делом послушала сердце: теперь оно билось не в пример ровнее.
Она переместила раненого вглубь леса, где на сухом месте устроила ему ложе из свежего душистого сена, которое надергала из стоящего на опушке стога. Все равно его растащат для своих лошадей монголо-татары.
Мирошка будет спать. Крепкий оздоровительный сон парню она устроит, но вот кто будет за ним ухаживать? Катя, увы, не может надолго отвлекаться от своей миссии. Именно сегодня захватчики осадят и подожгут Рязань.
И тут она вспомнила о своей служанке. Надо будет лишь придумать, как объяснить её отсутствие Тахаветдину.
Антип без слов взобрался ей на плечо, и Катя заскользила прочь из леса.
Как и была при Тахаветдине, Катя вернулась в стан монголов невидимой. Хорошо, что стояла глубокая ночь, и дозорным у костров не была видна странная картина: летящая по воздуху белка, в то же время сидящая неизвестно на чем.
В юрте она опять приняла прежний облик. Как будто, после её ухода ничего не изменилось. Русская полонянка Алена после перенесенных страшных испытаний спала глубоким, очищающим душу сном.
Антип привычно забрался в свой кузовок. Теперь здесь он прятался от утомительной людской суеты.
Все обошлось. И, тем не менее, Катю не оставляло чувство, что в её отсутствие все же что-то произошло.
Она легонько стукнула по лбу оставленную на "страже" статуэтку.
– Катя, ты здесь? - вдруг проговорила та голосом Эраста.
– Спасибо, господин, я уже сплю.
В этом месте Екатерина недовольно крякнула. Могла бы придумать фразу и поудачней. А то, как говорили в детстве, и не в склад, и не в лад...
– Катя, мне нужно срочно поговорить с тобой. У меня неприятные известия...
– Спасибо, господин, я уже сплю, - повторила статуэтка.
– Катя... О. господи, ты оставила вместо себя болванчика! Что же делать?
Ну, почему он не догадался, что статуэтку можно использовать как магнитофон?!
Она могла лишь предположительно восстановить картину происходящего. Эраст узнал о чем-то, что угрожало Кате, и решил её предупредить. Рассчитал, в каком месте ему надо материализоваться через Черную Дыру и появился точно перед входом в её юрту. Откуда он мог знать, что девушку призовут посторонние дела?
Почему-то он смог появиться здесь лишь на краткий миг... Он и на опушке появлялся с той же целью.
Ей представилось разочарование молодого человека, который после стольких усилий так и не добился никаких результатов... Впрочем, что она такое говорит? Она знает главное: в стане черных историков у неё теперь есть сочувствующий.
Глава шестнадцатая
Сосватал я себе неволю,
Мой жребий - слезы и тоска!
Но я молчу - такую долю
Взяла сама моя рука.
Федор Глинка
Утром Тахаветдин явился к юрте с полной корзиной продуктов. Будто собирался накормить не одну Гюзель, а всех тургаудов великого полководца.
Увидел он её отдохнувшей, свежей и ещё более красивой. А Катя лишь учла возможное предупреждение Эраста, что над головой её сгущаются тучи и, раздвинув время, поспала лишний часок. Для грядущих испытаний следовало накопить силы.
Незадолго до прихода врача она еле растолкала заспавшуюся Алену интересно, кто их них госпожа, а кто рабыня?
Алена подхватилась и со слезами стала просить прощения . Она уже поняла, что в этой юрте её не обидят и боялась, что, разозлившись, новая госпожа отправит её прочь.
Она тут же стала наводить чистоту в юрте, до чего у Екатерины, к её стыду, все не доходили руки.
Потом взялась причесывать госпожу, так что Тахаветдин по достоинству оценил её усилия. На красоту Гюзель становилось прямо-таки больно смотреть.
Правда, он с неудовольствием отметил, что рабыня наряжена в один из дорогих сарафанов, предназначенных вовсе не ей.
– Господин предпочитает, чтобы сквозь рубашку неверной по-прежнему виднелось её тело? - холодно осведомилась Катя, сделав вид, что не поняла его недовольства. - Ее тряпье я приказала сжечь: разве по тому, как одеты рабы, не судят о богатстве и достоинстве их господ?
Влюбленный врач опять восхитился удивительной женщиной. Гюзель не только красива, но и умна, рассудительна. Сколько хороших черт в шкатулке её добродетелей!
Да, он чуть было не забыл сообщить ей важную новость. По тому, каким торжественным стало вдруг лицо Тахаветдина, Катя поняла: сейчас последует СООБЩЕНИЕ!
И оно последовало.
– О, госпожа моего сердца Гюзель! У нас - радостная весть. В стан войска барса степей, великого Джэбэ, сегодня утром пожаловала сама великая ханша - жена императора Угэдэя...
– Великая ханша? Прибыла в расположение войск? Но зачем? - вопрос вырвался у Кати невольно и голос её при этом был отнюдь нерадостным.
– Она приехала, чтобы поднять ещё выше дух монгольских багатуров. Передать им благодарственное напутствие самого великого императора. Это воистину выдающаяся женщина! Она не только не убоялась трудностей далекого пути, но сегодня, едва прибыв на место, сразу занялась делами. Гордись, Гюзель, великая ханша узнала о твоем существовании и непременно хочет видеть тебя в своей свите. Жена императора выказывает тебе, Гюзель, особое расположение. Она даже прислала одежду из своего сундука. Именно в ней ты должна явиться пред светлые очи великой ханши.
Молодой врач не скрывал, как ему самому это приятно. Видно, там, в далеком Каракоруме известно, что Гюзель происходит из знатного рода...
– Мне надо переодеться, - сухо напомнила Катя врачу, воспарившему в мечтах о блестящем будущем, которое ждет его рядом с такой блестящей женщиной.
– Да, да, конечно, - он опять попятился к выходу, но уже не удивился этому своему порыву - теперь он понял, что его преклонение перед Гюзель заслужено этой женщиной.
Как только врач вышел из юрты, маска спокойствия и равнодушия слетела с лица Кати, точно шелуха, она повернулась и в упор посмотрела на Алену.
– Ты хочешь вернуться к своим? К русичам?
– Госпожа отсылает меня прочь? Госпожа недовольна мною? - побледнела девушка, которая со вчерашнего дня не могла воспринимать все, происходящее с нею, одновременно. Заторможенный мозг осознавал лишь часть происходящего: её зачем-то отсылают от себя.
От страха Алена расплакалась.
– Подожди реветь, глупая! - сейчас, по сравнению с этой перепуганной девчонкой, Катя казалась себе чуть ли не умудренной жизнью женщиной средних лет. - Я хочу лишь дать тебе свободу.
– Мне не нужна никакая свобода!
Алена цеплялась за нее, как за последнее прибежище.
– Мне нужна от тебя всего лишь одна услуга. Ты готова мне её оказать?
Полонянка ничего не понимала, но, на всякий случай, кивнула.
– А услуга эта такого рода: тебе нужно будет позаботиться об одном раненом. Это русский дружинник. Сейчас он лежит в лесу. В беспамятстве. Он потерял много крови.
– Я знаю одну траву, - робко начала Алена.
– Вот и прекрасно! - обрадовалась Катя. - Делай, что хочешь, но поставь его на ноги. Это и будет твоей платой за свободу. Поняла?
Лицо девушки озарилось счастливой улыбкой.
– Поняла, - сказала она с облегченияем. - Не беспокойся, матушка боярыня... госпожа, ходить буду, как за родным братом!
Алена попыталась упасть на колени, но Катя удержала её.
– Нет времени, поторопись!
Она сунула в руки девушки корзину с продуктами, представила себе то место в лесу, где лежал раненый Мирошка, мысленно проговорила заклинание и дунула. Алена исчезла. Лишь сильным вихрем сорвало колья с той стороны юрты, которая смотрела на лес.
Катерина открыла кузовок с белкой.
– Антип, ты все слышал?
– Все, - недовольно пробормотал домовой. - Только меня никуда не отправишь! Если хочешь знать, Венуста послала меня за тобой приглядывать!
– Ага, в кузовке сидючи! - не удержавшись, съязвила Екатерина.
– Ничего. В кузовке сижу, а далеко гляжу.
– Поэт! Все-то ты знаешь... Я ещё и рот не открыла...
– Вот и не открывай.
– Не груби будущей великой актрисе... Если мы, конечно, вернемся... Пойми, не хочется мне тебя опасности подвергать.
– Хочешь отправить меня с глаз долой, как эту глупую девчонку?
– Да, пойми, здесь сейчас такое начнется, чертям станет тошно!
– Кого, ты думаешь, они за тобой прислали?
– Полактию Фортунатовну. А её мне вовек не обмануть!
– Думаешь, она тебя убить захочет?
– Убить не убьет, а в какую-нибудь гадость обратить может.
– Давай убежим. Венуста поймет...
– Признать свое поражение, даже не попытавшись бороться?
– А что ты сможешь против нее?
Катя могла бы обидеться на эти слова домового, но знала, что в них есть сермяжная правда.
– Потому я и хочу, чтобы хоть ты скрылся. Тебя-то искать не станут.
– А если она уже и обо мне знает?
– Чего зря гадать?.. Превращу-ка я тебя в обычного воробья. Вон их сколько летает. Попробуй разберись, какой местный, а какой из двадцатого века прилетел... Правда, ты высоты боишься... Но ничего, будешь летать низенько, как говорится, по-над землей.
И, не дослушав очередного возражения Антипа, коснулась его заговоренной палочкой. Она была не совсем права, утверждая, что он ничем от других воробьев отличаться не будет. Если приглядеться, можно обнаружить у него несколько перышек, слегка отливающих хной. Минут пять спустя из юрты вышла изящная фигурка в дорогих шелковых одеждах. За нею следом вылетел никем не замеченный серый воробей.
Тахаветдин, который в ожидании прохаживался неподалеку, поспешил к молодой женщине, сопроводить её к шатру великой ханши. Нельзя допустить, чтобы его только что обретенное скровище расхаживало по лагерю без сопровождения.
Шатер жены императора отличался от всех жилищ стана и пестротой ткани, и богатством отделки - даже маковка наверху шатра была вылита из чистого золота.
Сам шатер был подобен райской птице, опустившейся на землю посреди отдыхающих здесь же уток и гусей.
Не без трепета прошла Екатерина под скрешенными копьями тургаудов у входа, которые таким образом поддерживали полог и следили, чтобы посетители не наступали на порог шатра, что считалось дурной приметой.
Тахаветдин не посмел пройти за нею следом, но как верный пес остался ждать её выхода снаружи.
Правда, за ним тотчас же прибежал посыльный - с поля боя привезли какого-то раненого военачальника.
Великая ханша сидела на возвышении, составленном из множества пестрых подушек и играла в шахматы с каким-то военным.
Столик, на котором стояли шахматы, был ниже импровизированного сиденья ханши и чтобы передвинуть фигуру, ей приходилось склоняться вниз, а сидевшему на пятках мужчине наоборот приподниматься вверх для того же. Но никто из них и не думал расположить шахматы поудобнее.
Катерина вошла и согнулась в поклоне. Она могла бы и упасть ниц, но жена императора махнула рукой: мол, не надо этих церемоний! Она все же не поднимала на вошедшую глаз как бы задумавшись над очередным ходом.
"За саму себя побаивается! - усмехнулась Катя. - Как бы в запале бед не натворить!" И услышала, как ханша проговорила своему напарнику:
– Оставь нас одних.
Тот покорно встал и направился к выходу, ухитряясь и делать это быстро и не поворачиваться спиной к жене императора. Повадки выдавали в нем опытного придворного.
– Подойди, Катерина, - сказала по-русски великая ханша, разом отметая все надежды девушки, если у неё таковые и имелись.
Увы, перед нею на подушках и вправду сидела Полактия Фортунатовна, лицо которой пылало гневом.
Свой лик она преобразила куда искусней Кати. Даже её прекрасные, прежде такие большие черные глаза, теперь были маленькими, глубоко посаженными и вообще светло-карими.
Некоторое время обе молчали.
– У тебя ещё нос недорос, на равных играть с нами в такие игры! презрительно заметила женщина-маг. - Вон, даже цвет глаз не потрудилась изменить. Ты много видела монголов с синими глазами?
– Я их вообще очень мало видела.
– Шутишь!.. На что ты надеялась? На наше слабоумие? Застала врасплох Леона - он слишком рассеян для настоящего мага - чуть не лишила его жизни.
– Я не хотела! - жалобно пискнула Катя. - Я не хотела причинять Леону какого бы то ни было вреда... Он, межде прочим, тоже не слишком со мной церемонился!
Ох, Екатерина, опять ты пошла на поводу у своего самолюбия! Не могла прогнуться перед магиней, покаяться, может, и обошлось бы...
– Использовать вместо удавки африканского питона! Он не выпускает из своих объятий жертву, пока не переломает ей кости... Что ты в него превращала? Дождевого червя?
– Так, одну зверушку, - уклончиво ответила Катя. Могут и у неё быть свои секреты.
– Не слишком заносись, меня это и не интересует, - небрежно бросила Полактия Фортунатовна. - Но за покушение на жизнь Леона я тебя накажу. Ты ведь теперь представитель белых историков? Мы обычно в отношениях друг с другом насильственных действий не применяем. Ты первая нарушила наш уговор. Так что, мне не требуется разрешение нашего Ордена на применение магии третьей степени. Я не стала слушать возражения самого пострадавшего, рискую любовью собственного сына...
– Здорово же я вас разозлила!
Катя понимала, что шутит с огнем, но уже не могла сотановиться. Она знала эту свою особенность. Казалось бы, в опасный момент замри и бойся, а в неё словно бес вселялся...
Для начала девушка соорудила из пылинок и солнечных лучиков красивый воздушный букет и мелким птичьим шагом, как и должны ходить образованные монголские девушки, подошла к великой ханше и протянула ей букет со словами:
– Представитель белых историков приветствует представителя черных историков на русской земле тринадцатого века. Добро пожаловать! Вэл ком!
– Юродствуешь! - неодобрительно покачала головой Полактия Фортунатовна. - Гусарствуешь. Оно и понятно. Как ни геройствуй, а страшно. Небось, колотится сердечишко? Подумай, кто ты, чтобы идти против меня? Повинись. Прощения попроси. Может и удастся тебе смягчить свое наказание...
– А я не хочу.., - дерзко начала Катя.
– Хозяин - барин, - перебила её маг и щелкнула пальцами.
В голове Кати тоже будто щелкнуло. Стены шатра стремительно понеслись вверх, голова девушки закружилась и она едва не упала на пол.
Некоторое время спустя она поняла, что окружающие её предметы остались такими же, как прежде, это уменьшилась она сама.
Руки, которые Катя поднесла к голове, чтобы убрать непрекращающийся в ней гул, оказались двумя крыльями. Ноги превратились в небольшие лапки. А, склонив голову, она могла теперь любоваться разноцветными перышками на груди.
"Раз я птица, значит, могу улететь, - подумала Катя, но тут же перед её лицом что-то звякнуло - металлические прутья потянулись от руки Полактии Фортунатовны и сами собой сплелись в большую позолоченную клетку, внутри которой оказалась Екатерина в образе неизвестно какой птицы.
– Почему, неизвестно, какой? - хохотнула маг и приблизила к прутьям торжествующее лицо. - Очень даже известно. В образе попугая. Попка-дурак!
– Сама дура! - крикнула Катя; звуки из её рта вылетали резкие, пронзительные, словно она была не попугаем, а вороной.
– Зато теперь ты можешь радоваться - попугаи долго живут.
На эту реплику Катя ничего не ответила. И за оскорбление великой ханши стыдно ей не стало; пусть не дразнится.
Вряд ли то, что сотворила с нею Полактия Фортунатовна, можно было назвать честной игрой. Все равно, как если бы столичный "Спартак" вызвал на соревнование никому неизвестную дворовую команду...Уж не приревновала ли эта великолепная женщина к Катерине своего импульсивного мужа?
– Полактия - ревнивая! Полактия - ревнивая! - резко прокричал попугай и дернул головой в знак осуждения, отчего его хохолок качнулся с боку на бок.
Великая ханша вздрогнула. Видно, Катя была права: черные историки её порыва бы не одобрили. Но магиня упрямо сказала:
– Ничего, зато теперь никакая не посмеет...
Чего не посмеет никакая, Катя так и не узнала.
На свою птичью жизнь она пожаловаться не могла. Отборные орехи, засахаренные фрукты, родниковая вода. К тому же она могла беспрепятственно наблюдать за жизнью хозяйки роскошного шатра.
Для чего Полактия Фортунатовна продолжала играть чужую роль? Из-за трактата Авиценны? Или задумала ещё какую-то пакость?
Маг в образе великой ханши принимала у себя всякого рода военачальников. Уж если Бату-хан в свое время падал перед нею ниц, то военные рангом пониже обхаживали её наперебой. И, конечно, приносили с собой богатые дары.
– Видишь, что можно иметь, всего лишь назвавшись чужим именем, посмеивалась Полактия Фортунатовна, но Катя убеждалась, что эти дары её не особенно волнуют.
К концу дня в шатре появился Тахаветдин. По напряженному лицу врача можно было догадаться, каких усилий стоило ему это решение. Прийти со своей ничтожной просьбой к этой всемогущей женщине!
Униженно кланяясь, он стал лепетать, что его друг - покойный Садыбай перед смертью поручил ему заботиться о своей жене Гюзель. Сегодня он лично привел молодую женщину к шатру великой ханши, но обратно в юрту она не вернулась и никто из нукеров её не видел.
Интересно, смеются ли попугаи? Конечно, если они не копируют людей. Катерина хотела рассмеяться и не смогла. Неужели птица хоть чем-то напомнит ему пропавшую Гюзель?
Великая ханша расстерялась, хотя и виду не подала. Но потом она сообразила, что кроме врача пропавшей вдовой никто не будет интересоваться. Потому она просто посмотрела Тахаветдину в глаза и сказала:
– Никакой Гюзель нет. И не было.
– Нет. И не было, - покорно повторил мужчина и, пятясь, выбрался из шатра, недоумевая, какой вопрос хотел он задать самой великой ханше.
Теперь Катя задумалась, плачут ли попугаи? Ибо плакать было самое время. Теперь никто не поинтересуеся судьбой Екатерины, и уж тем более не придет ей на помощь.
Глава семнадцатая
Жизнь - это парусная лодка, на
которой слишком много парусов,
так что в любой момент.она может
перевернуться.
Эрих Мария Ремарк
Платок сдернули с клетки, и в глаза Екатерине ударил яркий солнечный свет. Она зажмурилась и сварливо проскрежетала:
– Выключи свет! Тысяча чертей! Йо-хо-хо и бутылка рома!
– Несомненный актерский талант, - кивнула великая ханша. - Только я хочу показать тебе зрелище, более достойное, чем подражание птицам из книг о пиратах. Перед тобой город, к которому ты так стремилась - Рязань. Правда, ты не смогла его увидеть до штурма. Теперь здесь одни развалины, а вон тот черный дым - последний оплот защитников города - та самая церковь, в которой спрятан трактат Ибн Сины...
Попугай-Катя просунул голову сквозь прутья решетки. Опять смрад, опять трупы. Разрушенные городские стены. Крики о помощи...
Полактия Фортунатовна подняла клетку повыше.
– Тебе придется лететь туда, где виден черный дым. Монголы обложили хворостом церковь, в которой закрылись русичи. Но двери церкви уже трещат под напором стенобитного орудия... Игумен церкви вместе с двумя иноками спрятали наиболее ценные рукописи княжеской библиотеки. В ризнице. Но они не узнают, что один услужливый предатель уже доложил тысяцкому-монголу, что священнослужители закопали в церкви нечто, завернутое в рогожу. Монголы станут пытать оставшегося в живых инока, который не выдержит пыток и покажет место, где в ризнице спрятаны рукописи. Монголы кинутся туда, но ничего ценного для себя не найдут. Тысяцкий со зла прикажет все сжечь.
– И что мне делать? Выклевать ему глаза?
– Дерзишь, Катерина, - вздохнула маг, - но что с тебя взять? Одно слово, глупая птица. Когда монголы станут бросать рукописи в костер, подлетишь, схватишь один свиток. Трактат отличается от других манускриптов: он гораздо темнее по цвету и скреплен красной печатью. Не спутаешь. Да, и не вздумай улететь от меня!
– Почему? Рассыплюсь прахом по дороге?
– Смейся! Просто кроме меня никто не сможет снять с тебя заклятие. Ты так и умрешь попугаем. А если будешь умницей, я верну тебе прежний вид. Так что, вернуться ко мне - прежде всего в твоих интересах.
Она открыла дверцу клетки.
Рукописи бросали в костер два не то татарина, не то половца, - как Вяземский ни учил Катю, она всегда путала, кто есть кто. Поджигатели были одеты в стеганные полосатые халаты и черные бараньи шапки, несмотря на летнюю жару, надвинутые на самые глаза.
Трактат, за которым её послали, и вправду по внешнему виду отличался от других рукописей. Наверное, потому, что был самым древним.
Поджигатели не разглядывали, что они бросают в огонь. Они просто брали рукописи в охапку, как дрова.
– Остановитесь, невежды! - крикнула им на родном языке пестрая райская птица, и татарин, который в очередной охапке нес как раз нужную рукопись, с перепугу сел прямо на землю и закрыл глаза . - Святой дух! Прилетел за мной.
Очевидно, прежде такую птицу, как попугай, ему видеть не доводилось.
Будь он постарше и послабее сердцем, окачурился бы на месте от страха: птица говорила с ним! А то, что это была не обычная птица, он убедился, так как приоткрыв глаза, увидел: она подхватила клювом один из свитков и взмыла в небо.
Великая ханша вышла навстречу попугаю. Она осторожно освободила манускрип из цепких лап птицы.
– Принесла! Ай, молодец, Катерина!.. Пожалуй, заслужила, чтобы я освободила тебя. Но наберись терпения. Еще немного посиди в клетке. Судя по некоторым отзывам, ты - девица коварная, поворачиваться спиной к тебе нельзя, а у меня тут ещё кое-какие дела остались.
Катя не обиделась. Только подумала:"Пора мне всерьез магию изучать. Тогда и поговорим на равных: кому не следует поворачиваться спиной и почему... А тут ещё Антип куда-то запропал."
Великая ханша любовалась манускриптом с чувством подлинного ценителя. Касалась его осторожно. Чувствовалось, пальцы у неё чуткие, умелые. Она была, видимо, неплохим историком, но, увы, черным.
Покой жены императора прервали. К ней в гости пожаловал сам барс степей - великий Джэбэ. И женщина была вынуждена оторваться от созерцания столь любезного сердцу раритета.
Ее разговор с монголом был Кате неинтересен и она было чуть не впала в обычную птичью дрему, как вдруг услышала какое-то царапанье. Она и не заметила, как вслед за монголом в шатер влетел воробей. Теперь он бился грудью о прутья клетки,чтобы привлечь её внимание.