Опять что-то шевельнулось в груди, пока смотрела на его светлые волосы, ироничную улыбку. Что со мной? Мы же разведенные!
Леха нахмурился. То ли в варенье попала муха, то ли сон переключился на другую программу. Может, ему снится передача: «Террористы и заложники»? Угрюмый ведущий мужественно поучает: «Как себя вести, если вы оказались в беде? Старайтесь не перечить террористам. Сидите смирно, не дергайтесь, больше слушайте и ждите освобождения спецслужбами».
Леха хмурился все больше, ироничная улыбка исчезла.
Эх, позвонить бы сейчас на эту программу. У меня вопрос по существу. Как долго ожидать освобождения спецслужбами, если они не знают и знать не хотят, что нас, к примеру, захватили?
Я посмотрела на турка, развалившегося на переднем сиденье, и на тяжелую рукоять пистолета, торчавшую из кобуры.
Пожалуй, все, что я могу, так это при случае плюнуть в лицо господину Бейкеру, позорящему американскую нацию.
Около часа мы проторчали в ожидании команды на движение. Леха мирно дремал, турок насвистывал какую-то национальную мелодию, я развлекалась придумыванием гнусных прозвищ для Бейкера и Гродина. Мечтала выбраться отсюда и предаться душераздирающей мести. Чтобы море крови, как говорил Паниковский.
На самом деле ситуация складывалась очень серьезная. В любой момент Бейкер может расстрелять нас с Лехой. И никакое заступничество Гродина не поможет. Я слишком много знаю. А Бейкер слишком долго гонялся за мной, чтобы так просто отпустить.
* * *
Наконец турок завел двигатель. Переехали куда-то, постояли, двинулись дальше. Понять, где мы находимся, было невозможно. Я меньше полусуток в этих местах. Все вокруг чужое. Из своего положения видела только прозрачное голубое небо, верхушки скал и парящих птиц.
Любоваться всем этим охота пропала. Мне бы разобраться с веревками на руках. Конечно, не уверена, что, развязавшись, справлюсь с мускулистым соловьем-водителем. А вдруг он выйдет из машины опрокинуть кружку пива или проглотить кусочек шашлыка? Тогда можно будет попытаться потихоньку сбежать, унося на себе Леху!…
Только узел не поддавался. Завязан крепко и профессионально.
Нельзя не отметить мастерство турок. Вот заразы! Могли бы связать даму не «дубовым» узлом, а каким-нибудь «ткацким».
Внезапно мы остановились.
Двери джипа распахнулись, впустив в салон солнечный свет и жару. Меня и щурящегося Леху схватили смуглые волосатые руки и вытащили за шиворот на свежий воздух.
Теперь все ясно.
Мы находились возле прохода, ведущего к колодцу из красного мрамора. Обочина дороги была забита машинами, людьми, техникой. Чуть поодаль я заметила возвышающийся над техникой рифленый борт контейнера. Значит, и статуя уже здесь.
Леха щурился и оглядывался.
– Мы где?
– Это тропинка к постаменту статуи Героса, – ответила я.
– Да хоть «хереса»! – отозвался он. – Я спрашиваю, страна какая?
– А ты что, не знаешь? – удивилась я.
– Слушай, Баль… – Мне подумалось, что он сейчас добавит что-нибудь из сленга пивных, но Леха удержался. – Я этот курорт, где руки вяжут за спиной, а в рот втыкают кляп, не выбирал по каталогу турфирмы! Меня сюда с мешком на голове привезли. Не подумай, что я обижен, но все эти удовольствия испытываю исключительно благодаря тебе!
– Прости меня… Мы на Крите.
– Это где?
– Остров в Средиземном море.
– Рядом с Азербайджаном, что ли?
Я поморщилась, но освежила Лехину память.
– Тут поблизости Греция, Турция, Египет… Никакого Азербайджана! Ты Средиземное море с Каспийским перепутал…
Леха пожал плечами:
– Когда я в школе учился, Азербайджан находился на берегу Средиземного.
Все понятно! Троечник Леха географией явно не увлекался.
Возле прохода к колодцу, как раз за указателем, который я уничтожила, стояли Гродин и Бейкер. Лопоухий американец оперся одной рукой на скалу и с ухмылкой слушал, как профессор археологии доказывал, что проход нужно увеличить отбойными молотками.
– Нужно больше рабочих! – говорил он. – И несколько компрессоров. Помню, в Тунисе наткнулись на слой щебня, который не могли взять киркой. Раскрошили отбойным молотком. Изумительный инструмент!
– И через сколько лет мне здесь появиться, чтобы оценить ваш труд?
– Что? – спросил Гродин, подняв на американца глаза и нервно попыхивая трубкой.
– Использовать отбойные молотки на такой могучей скале – то же самое, что зубочисткой сверлить дырку в Китайской стене. Я предлагаю более кардинальный способ. – Бейкер довольно улыбнулся, даже его замечательные уши покраснели.
– И какой же?
– Взрыв!
Гродин задумался на секунду.
– А ведь это мысль!
– Сверлим несколько отверстий у основания, закладываем взрывчатку… Бах!… Получится не проход, а целая автострада.
– В этом что-то есть, Бейкер! Очень неплохая мысль…
Тут не выдержала я:
– Вы что, сдурели?
Оба повернулись ко мне, словно впервые увидели.
– Вы оба спятили! – продолжала я. – Вести взрывные работы в горах, не разведав их толком? Да вас обвалом накроет! Или ступенька, на которой стоит колодец, обрушится! Что, есть желание теперь постамент собирать по осколочкам?.. А вы, Бейкер, еще ответите за ту запись в моем паспорте!
Первым отреагировал американец.
– Это кто тут развякался? Русская скалолазка? У меня есть ненавязчивое желание скинуть тебя с обрыва. Как тебе такой альпинизм?
– Девчонка права, – сказал Гродин – Мы не можем рисковать.
И вернулся к доказательству преимущества отбойных молотков. А нас с Лехой турки тем временем втолкнули на узкую тропку между скалами. Минут десять мы шли, подгоняемые тычками автоматных стволов, пока не оказались на горном лугу.
Здесь собралось уже много людей. Они раскрывали ящики с инструментами, растягивали шатры палаток. Два геодезиста с теодолитом и трехметровой линейкой измеряли рельеф.
– Алена, чего они все делают? – спросил Овчинников.
– К пикнику готовятся.
– Понимаю, – кивнул он. – А мы, значит, в качестве основного блюда. Занятно… Хотя я и сам бы с удовольствием откусил от тебя кусочек.
– Это завуалированный комплимент, вызванный долгим удержанием и сексуальным голодом?
– Нет, – ответил Леха. – Просто голодом.
Турок с автоматом – у этого была только одна серьга в левом ухе – подвел нас к скрытым в траве развалинам, куда я едва не провалилась утром.
– Сюда, сюда! – твердил он, довольно улыбаясь. – Здэсь вам будет карашо, здэсь вам будет уютно.
Он подталкивал нас в направлении темного спуска, ведущего под землю. Вниз вели перекосившиеся каменные ступени, низкий свод обрушился во многих местах. С опаской наклонив голову, Леха полез первым. Я уже собралась за ним, как внезапно почувствовала грубую ладонь на ягодице.
– А ты не спэши, красотка…
Я замерла. Внутри меня возник неприятный холодок.
К горлу подступила тошнота.
– Не спэши! Какая у тебя крепкая…
Я резко лягнула его в пах.
Со всем чувством, которое испытывала к этим громилам-туркам.
Удар получился на славу. Я даже не ожидала от себя такого. И уж точно не просчитывала – расстреляет меня турок или нет. Просто подняла пятку и разогнула ногу в колене.
Охранник рухнул на землю, автомат вывалился из его рук. Он катался по траве, суча ногами, но не издавая ни звука.
Я смотрела на оружие. Так и хотелось схватить его… только вот руки за спиной связаны…
Словно из-под земли появился Бейкер.
Коротко посмотрел на меня, подобрал автомат. Потом футбольным ударом врезал турку по морде.
Любителя «клубнички» наконец прорвало, он хрипло заорал и заохал. Бейкер наставил на него дуло автомата.
– Я же предупреждал, чтобы вел себя аккуратно с пленниками. Ах ты, стамбульский боров!
Он врезал охраннику еще и по ребрам, потом поднял на меня взгляд:
– Спускайся вниз!
Я попятилась от американца, споткнулась. Затем повернулась к подземелью и наткнулась на Леху, который наблюдал за происходящим.
– Умеешь ты обращаться с людьми, Алена, – сказал он.
– Нечего было хватать меня!
– Боже мой! – с притворным ужасом воскликнул он. – А я это делал в течение четырех лет! Если б только знал, что каждый день рискую своими… своим здоровьем!
– Последний год ты предпочитал бутылку, а не меня. Так что помолчал бы о здоровье! Печень…
Меня оборвал тычок другого турка. Точь-в-точь похожего на предыдущих. Бейкер клонирует их, что ли? В следующий раз поинтересуюсь
Разрушенная лестница привела нас в каменную комнату. Мрак рассеивал поток света, падающий из окна в потолке. Наверное, сюда я и провалилась, когда несколько часов назад обнаружила луг.
Вдруг у окна появилась голова Бейкера.
– Знаешь, Скалолазка, на самом деле я – волшебник, – сказал он.
– В смысле, умеете вытащить из человека душу вместе с кишками? Волшебник пытки?
– Нет. Добрый волшебник. Я могу исполнить твое самое заветное желание.
– Господи, спасибо! Неужели добровольно усядетесь на электрический стул!
– Я говорю о заветном… Ты же мечтаешь, чтобы я отстал от тебя, верно? Пожалуйста.
Он бросил что-то вниз. Какое-то колечко мелькнуло в лучах и упало на каменный пол, зазвенев.
Я подалась вперед, собираясь выяснить, что это. Но Леха вдруг оттолкнул меня к стене, а в следующий миг полуразрушенную лестницу, по которой мы спускались, потряс взрыв.
Как молотком ударило по барабанным перепонкам, и я закричала от боли. Воняло взрывчаткой, пыль кружилась вокруг, медленно оседая. Обломки плит намертво перегородили единственный выход.
Боль в ушах постепенно слабела. Наглотавшись пыли, я надрывно кашляла. Леха, прищурившись, смотрел вверх.
– Твой друг бросил гранату на лестницу, – сказал он. – Теперь мы в могиле.
Я задрала голову. Лица Бейкера не разглядеть, но не сомневаюсь, что он улыбается своей самой гнусной улыбочкой.
– Ты хотела, чтобы я отвязался от тебя, – произнес Бейкер. – Я это сделал… Мы тут некоторое время будем копошиться, пока не отыщем летательный аппарат прелюдий… Попрошу громко не кричать, иначе закроем вас плитой и оставим без света. Так что советую умирать без стонов и проклятий. Профессор Гродин просил передать, что очень сожалеет. То же самое он говорил, стоя над трупом своего коллеги Чарльза… Ну не буду вам докучать. Всего доброго! Будьте счастливы. На том свете, разумеется.
И Бейкер исчез, как будто его и не было.
Я вскочила и бросилась к выходу. Руки по-прежнему связаны за спиной.
Тяжелые обломки каменных плит перегораживали выход надежнее, чем дверь банковского сейфа. Промежутки между ними заполняли мелкие камни и вязкий песок.
Я без сил опустилась на пол.
Вот и допрыгалась, Скалолазка!
Никогда не думала о том, как встречу смерть, но почему-то полагала, что будет тусклый свет, мягкая постель, страдальческие лица детей и внуков.
Похоже, умирать придется, лежа на жестких камнях, стуча зубами от холода и голода, разглядывая физиономию бывшего мужа.
А Бейкер и Гродин тем временем отыщут гробницу Эндельвара!
Если она вообще существует…
* * *
Минут двадцать мы с Овчинниковым сидели молча. Я прислонилась к стене возле входа, мой бывший – к противоположной. Сверху доносились шум и далекие голоса.
Первым молчание нарушил Овчинников.
– Чего он сказал? – спросил Леха.
– Кто? – не поняла я.
– Ну… твой друг, который выход завалил.
Вот это тормоз! Или он спал, пока Бейкер произносил надгробную речь?
Я решила, что Леха издевается надо мной.
– Ты что, не понял? Он оставил нас здесь подыхать!
– А-а, – кивнул Леха и, удовлетворившись ответом, замолчал.
– Это все? – спросила я.
– Ты о чем?
– Это вся твоя реакция на сообщение о том, что через пару-трое суток мы испустим последнее дыхание?
– А какой должна быть реакция?
Я растерялась:
– Ну, не знаю… Ты же мужик! Должен вскочить, заорать во все горло, колотить кулаками по стенам, грызть камни!
– Что-то не хочется… И потом трудновато колотить кулаками по стенам, когда руки связаны за спиной.
– Ты спокойно будешь умирать в этом склепе, Овчинников?
– Нет, я бы, конечно, предпочел смерть в сауне и в окружении пышных блондинок. Тощие брюнетки приелись… – Это намек на меня. – Я бы хотел, попивая коктейль и слушая дикий рок, вколоть себе смертельную дозу героина. Чтобы отойти в мир иной с кайфом.
– Чего ты мелешь? – раздраженно оборвала его я. – Ты не принимаешь наркотики. Ты даже прививок боишься!
– Я рассказываю, как хотел бы. Но раз нет блондинок и тощую брюнетку обнять не получается, тогда можно и так… От голода на холодном полу.
Я замолчала, но от философского Лехиного спокойствия гнев так и распирал меня.
Это тот самый Овчинников, совместной жизни с которым я не вынесла! Делает все, чтобы разозлить меня… Иногда я думаю, что все его попойки и ночные похождения преследовали именно эту цель. Не понимаю только смысла? И особенно не понимаю, зачем он злит меня в такой ситуации!
Не представляю, сколько времени просидела, надувшись. Может, полчаса, а может, час.
Наконец, нашла что сказать:
– Твоя мама звонила.
Леха вяло повернул ко мне голову.
– Зачем?
– Тебя спрашивала.
– И что ты ответила?
– Я в это время занята была. На небоскреб во Франкфурте карабкалась.
– По лестнице?
– Нет, по наружной стене.
– Вижу, ты неплохо развлекалась, пока я путешествовал, связанный, из одного багажника автомобиля в другой.
– Леха, может, перестанешь? Мне сейчас не до шуток!
– А мне до шуток? – серьезно ответил он. – Думаешь, я тут из удовольствия сижу?.. – Он замолчал, а затем продолжил: – Так что сказала мама? Как обычно, прополоскала тебя вместе с грязным бельем?
– Ну, ты знаешь ее… Обвинила меня во всех немыслимых бедах, свалившихся на землю русскую. А еще в том, что я развратила ее сына.
– А разве не так?
– Ты спятил, Овчинников? Я тебе бутылку в рот совала? Или по кабакам за руку водила?
– Ты пропадала на работе и в своем долбаном альпинистском кружке!
Ничего себе! Вот такие претензии можно услышать, умирая в разрушенном подвале далекого острова Крит!
– Леха, ты наслушался своей мамы! – стала я терпеливо объяснять. – Увидев меня в первый раз, она тут же вообразила, что я диссидент, который только и думает, как развалить вашу крепкую коммунистическую семью. В каждой ее фразе сквозила затаенная угроза, словно я ирод и закоренелая фашистка, скрывающая свои взгляды. И ты теперь так считаешь, подумай, вспомни меня! Мы же прожили целых четыре года!
– Слушай, Баль! – заявил Леха. – Я готовлюсь умереть, делаю все, чтобы это прошло как можно менее болезненно! А ты вдруг сообщаешь, что тебе звонила моя мама. Сама думай, о чем говоришь! Знаешь, как она расстроится, когда узнает все…
– Тихо!
Леха замолчал.
В наступившей тишине я различила доносившийся через световое окно шум. Какой-то стрекот… Где-то я уже слышала подобный…
Во Франкфурте, на небоскребе!
Вертолет!
Так и есть. Не знаю, в чьи подлые мозги – Бейкера или Гродина – пришла эта идея, но, несомненно, она удачная. Переместить статую к постаменту по воздуху. Никаких отбойных молотков и тротиловых шашек. Быстро и аккуратно!
Я позавидовала Гродину дикой завистью. Он найдет гробницу, а я так и не узнаю, что там внутри!
С Лехой мы больше не разговаривали. Ему не хотелось. Он, видите ли, готовится к смерти! Ишь, шахид какой!
Надо же! Он считает, что начал пить из-за меня. Потому что я задерживалась на работе и в альпинистском клубе. Что же ты, Овчинников, раньше этого не говорил?! Завязать бы я не завязала, конечно, но можно было придумать что-нибудь вместе. А ты молчал в тряпочку и потихоньку прикладывался к бутылке. Стеснительный какой!
Прошел еще час. Может, больше. Начала мучить жажда. От ударов Бейкера тихо ныла челюсть, к тому же, кажется, раздувшаяся.
– Что с тобой? – спросил Леха, заметив, что я открываю и закрываю рот.
– Ударилась, теперь челюсть болит. Нужно приложить что-то холодное.
– Прислонись к камням. Они холодные.
– Добрый ты!
– Какой уж есть.
Я попыталась воспользоваться советом, встала на колени и только прислонилась лицом к камням, как поток света, падающий из отверстия, резко уменьшился. Кто-то заглянул в наш уютный склеп. Милости просим! Мы с Овчинниковым рады гостям!
В проеме появилась голова Бейкера.
– Еще дышите? – спросил он.
– Волшебник из вас никакой, – откликнулась я. – Мы ведь уже распрощались!
– Закрой рот, Скалолазка.
Он бросил что-то вниз.
Я вздрогнула, подумав, что на этот раз Бейкер швырнул гранату прямо нам под ноги. Даже Леха-шахид дернулся. Но через секунду мы увидели, что Бейкер отправил вниз нечто более крупное, чем осколочная граната.
Расправившись до пола, повисла веревочная лестница. Нижние деревянные ступеньки стукнулись о камни. Лопоухий американец проворно спустился вниз, подошел ко мне.
Достал что-то из кармана. В руке сверкнуло лезвие ножа.
Холодный блеск стали заставил меня напрячься.
Бейкер быстро наклонился и разрезал мои веревки.
– Забирайся, – велел он, направив на меня нож. Я выглянула на лестницу.
– А если я откажусь?
– Не откажешься.
Он прав. Я спросила только из вредности. Подошла, взялась за веревки и посмотрела в промежуток между ступеньками на Овчинникова.
– Иди, Алена, – сказал он по-русски, чтобы не понял Бейкер. – Может, тебе удастся спастись.
Вздохнула и полезла наверх. Там меня ждали турки.
Что они задумали? Зачем я им понадобилась? Следом появился Бейкер.
– Вперед, – приказал он, подтолкнув меня к проходу, который вел к постаменту-колодцу.
* * *
Закрытый скалами луг преобразился. Его зеленую сочную траву успели вытоптать – еще бы, такой табун турок и критян сюда запустили! Половину луга занимали огромные шатры палаток, накрытые маскировочной сеткой. На всех тропинках виднелись часовые, один из них устроился на верхушке огромной глыбы, торчавшей на окраине луга. Она напоминала речную ракушку, застрявшую в песке, или воткнувшийся наполовину в землю НЛО.
Шли молча.
Что они еще задумали?
Я не решалась озвучить свой вопрос. Лучше погладить крокодила, чем разговаривать с Бейкером.
Но все-таки интересно… У них есть статуя, есть постамент, даже перстень у меня отобрали… Бейкер решил казнить меня при всех, в назидание своим остолопам?.. Вряд ли…
Чего голову ломать? Сейчас узнаю.
Где-то посередине пути я заметила под ногами осколок. Обычный стеклянный осколок от разбитой бутылки пива. Сколько времени он здесь провалялся? Год, а может, десять лет?
Хотела упасть на тропинку и схватить его, спрятать в ладони. Но сзади напирал Бейкер, пришлось плестись дальше.
Досадно.
Проход закончился, и перед глазами открылась площадка, на краю которой находился огненно-красный постамент-колодец. Статуя была водружена на него и являла собой воистину удивительное зрелище!
«Кровавый» царь Герос надменно стоял на склоне, гордо обозревая панораму гор. Растопыренные пальцы правой руки направлены вперед, словно пытались схватить невидимого воробья, левая рука покоилась на рукояти секиры. Покрытая сетью трещин багровая борода искрилась в солнечных лучах. Вид собранной и установленной древней статуи наполнял неведомым восторгом и трепетом. Я почувствовала себя рабыней – одной из многих, кто прислуживал жрецам, скульпторам и каменотесам, день за днем наблюдавшим, как с каждым ударом зубила из куска мрамора проступали очертания грозного Героса.
Гродин стоял возле постамента, держась за высокую лестницу-стремянку, и, задрав голову, задумчиво разглядывал вытянутую руку статуи. Я приблизилась к нему, ощущая за спиной дыхание Бейкера. Кроме нас троих, на площадке никого не было.
Увидев меня, Гродин потряс перстнем Героса.
– Как им пользоваться? – угрожающе спросил он. – Кольцо налезает на все пальцы статуи одинаково свободно!
Я уставилась на него.
– Вы позвали меня только за этим?
– Доиграешься, Скалолазка! – Бейкер ткнул меня в спину кончиком ножа. Я вскрикнула от боли. Изверг!
– Я – лингвист, – крикнула, не удержавшись, – а не археолог! Если вы, Бейкер, действительно окончили университет, то должны понимать разницу. Или для вас «Гоген» и «галоген» одно и то же?
Сжалась, ожидая, что он всадит нож в спину по самую рукоять. Но Бейкер медлил.
– Она подменила перстень! – предположил Гродин.
– Сомневаюсь, – ответил американец. – Верно, крошка?
Он схватил меня за волосы, запрокинув голову… Больно, но я молчала.
– Верно, – ответил он вместо меня.
– Посмотрите, – сказал Гродин, обращаясь ко мне и забираясь на стремянку. – Перстень не держится ни на одном из пальцев!
Он поочередно примерил артефакт на каждый перст статуи. А я смотрела на расставленные «ноги» стремянки. Если пнуть их, то Гродин вместе со всеми своими университетскими знаниями, учеными степенями и перстнем полетит в пропасть…
– Видите, видите? – спрашивал он.
– Ага, – ответила я, с трудом оторвавшись от созерцания стремянки.
Я не убийца. Не могу поднять руку даже на самого последнего из подонков.
– Так как им пользоваться? – не унимался Гродин.
– Я не знаю, – устало ответила я. – Верните меня обратно.
– Девочка просится в свой морг, – подхватил Бейкер. – Никаких проблем.
Он толкнул меня в спину, я упала на колени.
– Может, убить ее прямо сейчас? – произнес лопоухий янки.
Я почувствовала на шее холодное лезвие ножа. Меня пробил озноб.
– Не нужно, – ответил Гродин. Его лица я не видела. – На подходах к гробнице наверняка будут древние надписи, которые мне не перевести. А она знает много языков.
– Я пить хочу, – сказала я.
– Переживешь, – ответил Бейкер и заломил мне руки за спину. Я почувствовала, как мои запястья стягивает веревка.
– Аккуратнее! – предупредила я. – Не дрова вяжете!
Он только хмыкнул. Закончил работу и поставил меня на ноги. Гродин обогнал нас, задумчиво нырнув в проход между скалами.
На мгновение мы задержались возле статуи, и я обратила внимание на ее левую руку, ладонь которой лежала на рукояти секиры. Это оружие – символ царской власти, но меня привлекло другое.
Запястье Героса охватывала тонкая вязь, похожая на браслет. Только браслетом она не являлась.
Бейкер подтолкнул меня, и мы двинулись за Гродином.
Сейчас меня бросят обратно в подвал, из которого нет выхода. Пока я на свободе, нужно бежать… Ага, убежишь тут со связанными руками, когда тебя охраняет сам Бейкер. Утопия.
Едва не пропустила замеченный стеклянный осколок.
Времени на раздумья не оставалось. Сейчас или никогда!
Носок правой ноги запнулся о булыжник, и я распласталась на тропинке лицом вниз, купая волосы в пыли. Отшибла плечо и бедро, но жертва того стоила.
Рассыпавшиеся волосы закрыли лицо, и зубами я ухватила осколок с каменистой тропы.
– Что же ты неуклюжая такая, – пробормотал Бейкер, поднимая меня.
Осколок скрылся в моем рту… Но какие острые у него края! Как бы не порезаться!
Я поднялась. Мотала головой, стряхивая пыль с волос.
– Чего молчишь? – поинтересовался Бейкер.
Я гордо вздернула подбородок, возвела глаза на узкую полоску неба между скал, словно непримиримый политический узник.
– Ладно, молчи-молчи…
В следующее мгновение он так сильно толкнул меня в спину, что от неожиданности я едва не проглотила драгоценную добычу.
Вот мучений было бы! Я не йог, чтобы глотать стекла без последствий для здоровья.
Но все обошлось.
Гродин далеко обогнал нас, и, когда мы вышли на луг, он уже входил в палатку. На ее пологе красовался герб университета Йорка – щит с тремя соборами.
Хоть бы университет не позорил!
Возле развалин меня вдруг охватила паника: как Бейкер будет спускать меня обратно к Овчинникову. А вдруг бросит! Высота – метров семь. Я себе ноги переломаю о каменный пол!
Ух, кажется, свободный полет отменяется: турки приготовили веревочную петлю. Бейкер поставил меня перед отверстием и накинул петлю на шею. Потом криво усмехнулся:
– Может, так тебя и спустить?
Я молчала. Многое могла бы высказать ему, и неизвестно чем бы дело кончилось. Но на свое же счастье во рту я прятала осколок.
Бейкер расправил веревку, опустил на мою талию и туго затянул.
Черт! Статическая… Эти гамадрилы вряд ли имеют представление, как транспортировать человека. Рванут еще… Не поломали бы меня!
Двое турок взялись за другой конец веревки. Слабина приличная. Эй, так нельзя!…
– Прыгай! – велел Бейкер, подталкивая меня острием ножа.
Я прыгнула. Веревка врезалась в поясницу. Я бы заорала, да стекло во рту не позволяло.
Косолапые турки опускали непрофессионально, рывками. Веревка все больнее врезалась в тело, и мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Руки бы им поотрывать за этот спуск или самих так подвесить!
Когда до пола оставалось около метра, я услышала сверху щелчок. Что-то знакомое… Но вспомнить не успела. В следующую секунду перерезанная веревка лопнула, и я грохнулась на камни, освободившись от мучительной петли.
Обрезанный конец свалился на меня.
Жива. И слава богу. Эх, попить бы еще.
– Алена, как ты? – раздался осторожный шепот Овчинникова.
В окне торчала голова Бейкера, и я не смела шевельнуться, тем более ответить Лехе. Только когда тень Лопоухого исчезла, я отползла к стене.
Глава 5
Два ночных лазутчика и царь Герос
Свет постепенно меркнул. Наверху наступал вечер. Горло мое напоминало полдневную африканскую пустыню. Я прикоснулась губами к камням стены, но на них, как назло, не было ни капли влаги. Один песок.
Овчинников выспался за день, и к вечеру в нем вдруг прорезался оратор. Он рассказал про всех подружек, с которыми переспал за время разлуки со мной, красочно описав недостатки каждой. Когда подружки закончились, обрисовал внутреннее устройство ночных московских клубов, перечисляя количество столиков и охранников. Последних он помнил по именам. Видимо, не раз имел с ними дело. Потом неожиданно переключился на размышления о сущности человека: