Ну, и что теперь делать? Сжечь пленки и все забыть? Да нет, забыть не получится. А если все это правда? И при новом президенте Ларионове она долгие годы будет вспоминать о своем решении, помешивая в мятой алюминиевой миске лагерную баланду… Бр-р-р. Белка поежилась. И попробовала другой вариант. Пресса, "Московский комсомолец", НТВ, "Версии". Будет много шуму. Ларионова отправят в отставку. Переворот отменят, точнее, перенесут. А ее найдут и хлопнут. Однозначно, как говорит Жириновский. Есть еще третий вариант. Передать кассеты компетентным органам. Вопрос – каким? Это раньше орган был один на всю страну, большой и толстый, а теперь такая разнобобица пошла. В милицию? Майору Кондратьеву отдать? Смешно. Значит, ФСБ. Взять на всякий случай смену белья и скромным советским стукачом – вперед, на Кузнецкий. Фу! Подумать противно. Наверно, правильнее все-таки пойти в службу безопасности президента, чтобы как можно быстрее к самому Ельцину попало. Но Белка даже не знала, где эту службу искать. Запутаешься теперь – столько их развелось! Вот еще и РИСК какой-то появился… Нет, не пойдет она туда. Там ее надуют, вокруг пальца обведут и съедят с потрохами. Значит, кто у нас остается? Пат-ла-тый. Этот все поймет. И все правильно сделает. В общем Патлатого – в президенты! Зачем ей Ларионов? Ларионов ее не знает. А при Патлатом Белка министром науки и техники станет или министром образования. Весело.
И тут она снова вспомнила тракториста Малахова.
Вечером в программе "Герой дня" долго и красиво отвечал на вопросы ведущего Альберт Ларионов. Белка не запомнила, чем он прославился. Белка только слушала его голос, такой характерный, такой неподражаемый… И когда передача закончилась, тут же пошла к телефону. Пальцы с трудом попадали на нужные кнопки, а голос вдруг сел, как от простуды:
– Колич, мне срочно нужна встреча. Передай ему: как всегда.
Место встречи изменить было нельзя. С одной стороны "шумел, как улей, родной завод", с другой – шелестели шаги редких сотрудников в пустых коридорах института. Патлатый настроен был воинственно, но Белка сразу взяла инициативу в свои руки:
– Мне нужна охрана. Прямо с сегодняшнего дня.
– Ого! Но я ведь еще не сказал, что это по-прежнему возможно.
– А я говорю, мне срочно нужна охрана! Что, если я была вместе с Зарайским, когда убили Шайтана?
– Врешь! – выдохнул Патлатый. – Почему ты жива тогда?
– Почему я жива – мое личное дело, а вот Шайтана подставил Шкаф. И потом именно Шкаф делал контрольные выстрелы в голову Скобякову и Зарайскому.
Патлатый смотрел на Белку с ужасом и восторгом.
– Так, так, так, рассказывай дальше.
– А что мне за это будет? – улыбнулась Белка. – Дай хоть сигарету.
Он протянул ей пачку "Давидофф".
– Спасибо. Так вот: до предоставления мне личной охраны я скажу еще только две вещи. У Зарайского была с собой сумка с магнитными записями всех бесед, которую не нашли ни ваши, ни менты. И второе: мне уже угрожали.
– Кто?
– Откуда я знаю. Позвонил какой-то придурок и сказал: "Ольга Марковна, если вы не прекратите ваше частное расследование, пеняйте на себя".
– Буквально так и сказал?
– Буквально так.
– Пора тебе на телефон записывающее устройство ставить, – рассудил Патлатый и надолго замолчал.
Никто, конечно, Белке не угрожал. Зачем она это придумала? Для убедительности, наверно.
– Значит так, – разродился, наконец, Патлатый. – Прямо сейчас ты пишешь заявление об уходе из этого богоугодного заведения, и завтра выходишь на работу в мою фирму. Я дам тебе филиал и введу в совет директоров. Что и как делать, объяснят по ходу. О зарплате договоримся – не обижу. Вопросы есть?
Белка кажется даже рот приоткрыла от неожиданности. Вопросов не было.
– Осторожно, сигарету уронишь, – сказал Патлатый. – А ты думала, я просто так выделяю охрану кому попало?
Копия записей Шайтана и Зарайского хранилась теперь в одном из самых надежных сейфов Москвы. В личной ячейке Евгения Дмитриевича Кузьмина, то бишь Патлатого, на очумительной глубине подземного хранилища банка "Менатеп". Оригиналы же по-прежнему отдыхали в старых сапогах на антресолях. Но об этом не знал никто.
Кузьмину она приподнесла тщательно продуманную легенду о передаче пленок редакции "Московского комсомольца", да таким образом, что Белка сама не знала, через кого переданы кассеты и где теперь хранятся. Зато опубликование компромата было гарантировано при любых неприятностях, даже при угрозе таковых для Ольги Разгоновой.
На работу Белку возили в бронированной "вольве-эксклюзив" серо-стального цвета в сопровождении трех головорезов, двое из которых оставались всякий раз дежурить на ночь: один внизу у подъезда, другой – на лестничной площадке. Денег у Белки стало много, свободного времени – совсем мало. Правда на выходные фирма вывозила ее в шикарный и тоже тщательно охраняемый дом отдыха, где очень нравилось Рюшику: отличная спортивная база, игровые комнаты, детишки его возраста, веселые, добрые воспитательницы. У Белки появились новые друзья и подруги. И это было так здорово, что иногда она даже забывала, с чего все началось. Патлатый… то есть теперь она не говорила "Патлатый" – Женя относился к ней сугубо по-дружески. Так уж получилось, что любовниц ему хватало без Белки. Но для всех вокруг в целях конспирации разыгрывалась безумная любовь с первого взгляда. Для родителей Ольги существовала особая версия: Евгений – ее жених. Иначе как было объяснить все это вдруг свалившееся великолепие?
Правда, жених за целый месяц всего лишь два раза зашел чайку попить.
– Ну уж, извини, мама, – объясняла Белка, – такие они все деловые, эти новые русские.
22
Пройдя по этажам и коридорам, где буквально все встречавшиеся на пути здоровались с ней, Верба открыла дверь в свой кабинет на пятом этаже и с каким-то странным чувством вспомнила те времена, когда в этом институте им принадлежала только одна лаборатория – две комнаты, уставленные компьютерами и техникой связи. Теперь от института осталась лишь вывеска, а за ней и двумя кордонами жесткой пропускной системы, занимал большой шестиэтажный корпус и три пристройки, не считая складов и гаражей, мощнейший информцентр со штатом в полторы тысячи человек, работающих исключительно на службу РИСК.
Директор информцентра, генерал-майор ФАПСИ Березников господину Старовойтову подчинялся чисто формально, имел первую категорию причастности и лично отвечал за связь между Москвой и штаб-квартирой Би-би-эс в Майами.
Верба вызвала к себе Березникова, рассеянно выслушала его доклад, потом разобрала шифрограммы, скопившиеся на столе с пометкой "срочно" и отчеты сотрудников за последнюю неделю. В самом низу лежал доклад Шурика на октябрьском Совете Причастных. Мимо этого совещания Верба пролетела из-за своих экстравагантных обстоятельств. "Черт, – подумала она, – хоть за самым главным-то надо следить".
Из специального доклада Александра Максудова (номер – Седьмой, позывной – Клен) Совету Причастных службы РИСК.
Выводы по результатам расследования, 13 октября 1995г.
1. По результатам фонологической экспертизы, проведенной Научным центром Спрингера между голосом человека, звонившего накануне убийства Сергею Малину, и голосом Петра Глызина (номер – Восьмой, позывной – Осокорь) принципиальных различий не обнаружено.
2. С 17.00 16.08.95 Глызин, грубо нарушая схему действий, предписанную ему легендой, находился вне ИТК-17 и имел практическую возможность выйти на связь с Малиным. Игорь Корягин (номер – Тридцать второй, позывной – Ветер) сознательно дезинформировал об этом Горбовского.
3. По данным медицинской экспертизы смерть Глызина наступила между 2.00 и 5.00 17.08.95 от ранения острым стальным штырем, вошедшим точно в сердце. Непосредственно перед этим Глызин потерял сознание от удара, нанесенного тупым предметом в затылок.
4. Корягин выезжал на место убийства в районе аэропорта. Пользуясь связями Глызина на уровне генералитета ФСБ, Корягин запретил какое бы то ни было расследование и лично организовал доставку тела в ИТК-17, переодевание и т.д., словом полную имитацию убийства в помещении колонии.
5. После разговора с Горбовским (номер – Третий, позывной – Тополь) в ходе планового сеанса связи (запись прилагается), Корягин подвергся нападению неизвестных лиц на вокзальной площади и, нанеся всем троим телесные повреждения, не помешавшие преступникам скрыться, уехал на их машине. И с этого момента (около 10.00 18.08.95) о местонахождении и конкретных действиях Корягина ничего неизвестно.
6. В квартире Корягина в Екатеринбурге найден шифровальный блокнот, с помощью которого можно почти однозначно утверждать, что бессмысленная фраза "Чайки летают над морем и машут крыльями", переданная Корягиным по телефону и записанная Любовью Гуревич (номер – Пятый, позывной – Пальма) означает: "Осокорь пытался предупредить Ясеня".
7. Перед внедрением Глызина в ИТК-17 он неоднократно разучивал с Малиным целую систему паролей, шифродиалогов и условных сигналов, смысл которых был известен исключительно им двоим, и только частично во все это был посвящен Фернандо Базотти.
8. К убийству Малина по оперативным данным, полученным в результате операций "ЛАЙЗА" и "ЗОЛТАН", оказались причастны, помимо генерала Григорьева, некоторые другие высокопоставленные сотрудники ФСБ, а также МВД, СБ Президента, правительства, администрации Президента и Генпрокуратуры (список фамилий прилагается). Именно эти люди оказались в курсе того, что Малин был сначала убит, а затем вновь появился живым. Первая информация поступила от Золтана к Григорьеву через Шайтана, а вторая была передана Высокому Шефу. Кого из вышеприведенного списка Золтан называл Высоким Шефом, достоверно установить не удалось.
9. Прямое расследование обстоятельств убийства показывает, что в нем были замешаны как минимум три крупных группировки: Шайтана, Горца и Банкира. Установлены личности всех четырех сообщников Золтана, а также подробно разработаны их связи (см. Приложение).
10. Малин убит из револьвера "Таурус" М44 тремя выстрелами в голову. Первая пуля вошла…
В этом месте Верба перестала читать и подумала: "Странно. А ведь за все два месяца я ни разу не спрашивала из какого оружия убили Ясеня. "Таурус Магнум" 44-ого калибра… Случайное совпадение?"
В ее жизни было так мало случайных совпадений!
Верба встала и открыла сейф. Револьвер лежал на месте. Да и куда ему было деться? Полковник Борисов украдет, чтобы продать на рынке? Верба погладила блестящий ствол, крутанула пару раз барабан и вдруг решила забрать револьвер домой. На всякий случай.
Убрав оружие в сумку, снова села к столу, включила монитор. Вошла в текущую директорию на главном компьютере, полистала свежие файлы, сброшенные по почте из Колорадо, загрустила и, запустив любимый "Цветной тетрис", сработанный тульским умельцем Сергеем Сотниковым, принялась увлеченно бросать кубики.
За этим занятием ее и застали, вошедшие без предупреждения Тополь и Платан.
– Товарищ генерал-майор Лозова, – строго произнес Платан уже после того, как они оба, постояв за спиной и даже иногда пытаясь подсказывать, дождались окончания игры с весьма неплохим результатом в шестьдесят шесть тысяч очков. – Объявляем вам выговор за легкомысленное поведение в рабочее время.
– Хочешь поиграть, Стас? – предложила Верба.
– Потом. Собрались же поговорить о делах.
– Зря мы Татьяну сюда вытащили, – сказал Тополь так, будто Верба не принимала участия в разговоре. – Ей надо поехать куда-нибудь отдохнуть.
– Куда еще? – удивилась Верба. – Я же только что из Хайфы.
– Два дня – это разве отдых? Кстати, как тебе Мишка?
– Разгонов – молодчина! Удивительно способный парень. Когда он был на Лубянке? Числа двадцатого октября, да? Только Шишкин меня спросил: "Чего это твой благоверный сегодня странный такой?" А теперь приедет, я думаю, уже не одна сволочь не заметит подмены.
– Ну, вот и отлично. А тебе все-таки надо отдохнуть. Как следует. Без всякого Разгонова и в каком-нибудь таком месте, где ты ни разу не была. Подумай, куда тебе хочется.
– Ребята, генуг трепейшн. Замолчали, сели и начали быстро слушать, – уже сердился Платан.
Тополь наклонился к Вербе и сказал:
– Заметь, Танечка, отличное выражение: "быстро слушать". С какого языка перевел, Стас: с польского или венгерского? На каком ты сейчас думаешь?
Платан не удостоил его ответом, и словесная разминка на этом окончилась. Начался мозговой штурм.
Вначале Платан рассказал все, что узнал к этому моменту о Тихоне Скобякове. Типичный для нынешних времен случай вора в законе, оторвавшегося от братвы в большую политику и за это поплатившегося. Не вызывало никаких сомнений, что убирали Шайтана свои, а Зарайский действительно погиб заодно с ним, но политический оттенок все же просматривался. Связь Шайтана с Золтаном, с его заказными убийствами, в частности, того же Малина, позволяла предположить взаимодействие с Григорьевым и другими высокопоставленными чинами в государстве. Однако ни одного прямого свидетельства таких встреч найти не удалось. Разве что августовский визит в Кремль, когда Скобяков, принявший решение баллотироваться в Думу от "Нашего дома России", консультировался с кем-то из "партии власти". С кем именно – такую информацию, тем более задним числом, даже агенты РИСКа не всегда могли получить.
Особый интерес вызывала трастовая компания "Экодром", прекратившая свое существование со смертью хозяина. Платану удалось отследить, что основные капиталы из "Экодрома" перекочевали в могучее АОЗТ "Кузьмин и сыновья". РИСК и прежде наблюдал за этой фирмой, теперь же Платан счел нужным внедрить в совет директоров к Кузьмину своего человека. Поразительным образом в это же время членом совета директоров стала вдова Разгонова – новая любовь Кузьмина и, по всеобщему мнению, его будущая супруга. Совпадение, конечно, нехилое.
Еремеев демонстрировал чудеса шпионского искусства, ведя теперь наблюдение не только за Ольгой, но и за службой безопасности финансового магната. Платан, являясь сам президентом одного из крупнейших банков, не раз и не два встречался с Кузьминым лично по самым разным поводам. Узнал массу нового о его связях с блатным миром, однако так и не сумел доказать, что Кузьмин может быть в курсе причастности Разгонова к большим политическим играм. Знакомство Ольги с Зарайским и "присутствие" ее машины при убийстве Шайтана было явно недостатаочным основанием для введения в совет директоров. Так что версия о случайном совпадении и страстной любви к Ольге оставалась единственной.
По ходу этого рассказа Тополь задавал отдельные вопросы и кое-что комментировал. Потом заметил, что вертикальные связи Патлатого, Кислого, Горца и Банкира позволяют считать их ключевыми фигурами, вождями той криминальной революции, о которой предупреждал еще Ясень. А значит, именно они могут знать, кто отдавал приказы Шайтану и Золтану и были ли это сознательные удары по РИСКу или все-таки просто по ФСБ.
– Вы никогда ни в чем не разберетесь, – сказала долго молчавшая Верба. – Во-первых: отстреливают нас. Это не надо доказывать – из этого надо исходить. Во-вторых, если они задумали криминальную революцию – то, что знал Шайтан, не знает больше никто. Элементарные правила конспирации: всеми бандитами руководят из единого центра где-нибудь в Белом доме на Красной Пресне, а встречаясь между собой, они об этом и не догадываются. Так что тут по другому надо действовать: к примеру генерала Поликарпова из МВД или генерала Григорьева из ФСБ берем за яйца и прямо спрашиваем…
– Ты уже одного взяла, – сказал Тополь. – Много он тебе рассказал после этого?
– Мрачно шутишь, Леня. – откликнулся Платан. – А тебе, Татьяна, действительно пора отдыхать. Неужели ты не понимаешь, что силовые методы с нашей стороны могут привести лишь к одному – потере государственной крыши? И тогда бандиты нас просто добьют.
– А что, уже есть такая опасность? – вскинулась Верба.
– А что, ты ее еще не почувствовала на собственной шкуре? – в тон ей ответил Платан.
– Или ты считаешь, что боевиков Мираба Саркиева тоже направлял Седой?
Вопрос был явной подколкой, но Верба подумала и ответила серьезно:
– Нет, пожалуй, нет. Седой так грубо не работает.
– Ну а то, что Щеголь, швырнувший гранату вам в окно, был хорошо знаком с Горцем, то есть с Саркиевым, – начал заводиться Тополь, – это тебе о чем-нибудь говорит?
– Нет, Леня, это не имеет никакого значения, потому что Щеголю платил Седой. Я это знаю.
– Ребята, – снова рассердился Платан, – у меня еще одна важная информация, а потом можете сколько угодно обсуждать Седого. После стрельбы на Рижской трассе воры резко сократили количество участников ближайшего "сходняка". Таким образом наши агенты оказались отсечены. С тех пор, как подставили и убили Осокоря, всем его друганам перестали доверять, а новая наша агентура совсем не того уровня. Короче, последняя сходка либо уже состоялась, либо состоится на днях, но мы о ней не узнаем. А я боюсь, что это очень важная сходка. Так что вся надежда только на Шурика с его связями на Кавказе. Да на тебя, Тополь. Ты здесь, в Москве ближе всех к верхушке. Тебе и карты в руки. Пока я ищу вождей среди уголовников, ты ищи уголовников среди вождей. У меня все. Вопросы есть?
– Вопрос к Вербе: ты придумала куда поедешь отдыхать?
– Придумала. В Австралию. Ни разу там не была. Мишки коалы, кенгуру, утконосы, страусы нанду… Или наоборот эму? Какие там водятся?
– Не помню, – сказал Тополь. – Вот заодно и выяснишь. Приедешь – нам расскажешь.
– Эх, я бы тоже в Австралию махнул, – мечтательно протянул Платан. – Там же весна сейчас! Шикарные отели Маккая, Большой Барьерный риф, Большой Водораздельный хребет – там все большое! А какие пляжи, рестораны, корты, серфинг…
Экономист и коммерсант Плисковский единственный из Причастных не был профессиональным спортсменом, но теннис, как все элитное, любил безумно и классический австралийский серфинг тоже.
– Тебе нельзя, – жестко оборвал Тополь его напрасные мечты.
– Я знаю, – сказал Платан.
В этот момент ожил принтер на столе у Вербы и отпечатал уже расшифрованное послание Сиропулоса:
"Фантазма, 31 октября. Рон – Москве. Дедушка идет на поправку, но удивительно медленно. Гуляет по парку, просит его не беспокоить, как и в прежние дни. Вербе передает отдельный привет. Действуйте по плану. Счастье для всех."
Рон – это была кличка Сиропулоса, и Платан спросил:
– Кто там теперь будет вместо Базотти – этот грек, что ли?
– Смотри, как бы Базотти не стал вместо тебя, – угрюмо одернул его Тополь.
А Верба смяла злобно вылезший из принтера лист и бросила в корзину.
– Каждый день одно и то же! Надоело все. Когда там ближайший рейс на Мельбурн?
23
В декабре у тесчима случился юбилей. Шестьдесят лет стукнуло. Гостей набежало десятка полтора, и вместе с их огромной семьей – шесть человек для одной квартиры все-таки очень много – получилось форменное столпотворение. Дни рождения Петр Васильевич всегда отмечал скромно, в кругу семьи, а тут все-таки значительная дата – решили погудеть на широкую ногу. Получилось неплохо, весело даже: разговоры, тосты, песни.
Вдруг в какой-то момент Тимофей с удивлением обнаружил: праздник-то у тесчима, а гости все со стороны тещи. Они давно привыкли, что у Петра Василича совсем не осталось родственников: родители умерли, братьев-сестер не было, а бывшая жена и ее дети – ну, тут уж каждый сам решает, общаться с ними, или не надо. А вот теперь, на юбилее обнаружилось, что и товарищей у тесчима нет. Пришли только два отставных генштабовских офицера – хорошие знакомые последних лет. А где школьные друзья, где однокашники по училищу или академии, где фронтовые соратники-"эфиопы"? Не бывает же так. Петр Васильевич Чуханов словно вернулся со страшной, испепелившей все и всех войны, только он один и остался чудом жив после тех сражений.
Лев Савельевич, подполковник в отставке, после третьей рюмки принялся вспоминать Афган, и по реакции тесчима, по отдельным его лаконичным репликам Тимофей догадался, что родственник его побывал и там, не только в Африке. Слушать было интересно. Второй офицер, дослужившийся лишь до майора, дальше Западной группы войск в Германии не залетал, да и оказался он менее разговорчив.
Часов в десять все начали собираться. И к одиннадцати полностью рассосались. Верунчик на правах беременного ребенка уползла спать, не дождавшись даже полной эвакуации пьяных гостей. Непьющий зять-спортсмен поступил также из солидарности. Вера Афанасьевна, уставшая смертельно от готовки, дремала в большой комнате перед телевизором, а Маринка, в очередной раз не рассчитавшая свои силы, жаловалась на головную боль. И только Тимофей с тесчимом разгулялись, разохотились и решили, продолжив банкет на кухне, поговорить по душам. В лучших традициях их большой семьи Тимофей обещал перемыть чудовищную гору посуды, оставшейся после праздника, и под это обещание ему разрешили выпить еще, сколько заблагорассудится.
– Давай, Тимка, за тебя! – провозгласил неожиданно тесчим и добавил: – Хоть ты человек и не военный.
– Можно и за меня, – согласился Тимофей, – но праздник-то все-таки ваш.
Опрокинули еще по одной.
– А вот скажите, Петр Василич, вы, стало быть, и в Афгане воевали?
– Было дело, – признался тесчим. – Где я только не воевал. Слыхал про такую организацию – Главное разведуправление Генштаба?
– Да кто же про него теперь не слыхал? "Аквариум" Суворова тиражом в миллион шарахнули, не меньше.
– "Аквариум", – проворчал тесчим. – Я бы сам им такой "аквариум" написал! Да разве об этом писать можно? Резун людей не убивал. Понимаешь? Своими руками живых людей не убивал… Это важно. Ладно. Вздрогнем. За тех, кого уже не вернуть.
Пошло хорошо. Даже очень. Под квашеную капустку. В конце праздника очень хорошо под квашеную капустку.
– Ты, брат, и не представляешь, что это значит – убить человека, – продолжал тесчим.
– Почему не представляю, – обиделся вдруг Тимофей, – отлично представляю.
– Э, брат, все вы дюже умные стали, книжек начитались всяких…
– При чем здесь книжки? – обиделся Тимофей еще больше, да и брякнул, спьяну не подумав: – На моей совести, чтоб вы знали Петр Василич, два трупа.
– Чего?! Ты так не шути, Тимка.
Тесчим нахмурился и погрозил пальцем.
– А я и не шучу, – сказал Тимофей, теряя последний шанс свернуть эту тему.
И он рассказал все, очень подробно рассказал. Все, вплоть до жесткого требования чекистки никому ни слова.
"Да пошла она в баню, коза рыжая! – разобрало вдруг Тимофея. – Тоже мне, тайны мадридского двора. Два месяца прошло. Давно уже повесили это убийство на кого надо, и он, Тимофей никому, конечно, не нужен. А Петр Василич – не болтун. Боевой офицер ГРУ! Ему любую тайну доверь – могила!"
После "кремлевской де люкс" уверенность в этом была стопроцентная. Вот уж действительно закаляет характер. А тесчим вдруг начал расспрашивать, как выглядела та фээсбэшница, да какие глаза у нее были. Как звать? Татьяна? Да еще Вячеславовна? А фамилия, говоришь, Иванова. Забавно, забавно. А чего уж тут забавного? Вот чудак человек! Я ему про убийство. Такое признание сделал, а он какой-то девицей интересуется. Может, права Маринка, может, и вправду, бабник он, по ночам к любовницам шастает?..
Потом тесчим ушел спать, жестко заявив:
– С меня хватит. Шестьдесят – возраст серьезный.
А Тимофей, хлопнув для бодрости еще одну, уже в одиночестве, перешел к водным процедурам, то есть к мытью посуды, в страшном смятении и беспокойстве. Чем дольше он мыл тарелки и вилки, тем сильнее трезвел, и пьяное его веселье сменялось постепенно почти мистическим ужасом.
Что же он наделал, что же натворил такое?! Он же совсем не знает этого человека! С чего он решил, что можно довериться тесчиму? Ведь никакого сочувствия, даже удивления никакого. А вдруг он завтра пойдет и настучит в ментовницу. Да нет, чушь, Веру Афанасьевну-то он любит, и Маринку вроде тоже, не будет он им пакостить. Да и что значит им – себе ведь напакостит. Нет, никуда он не пойдет.
" Не пойдет он никуда", – повторил Тимофей про себя, пытаясь успокоиться.
Но заснуть в эту ночь ему было все-таки очень трудно. Первый раз в жизни такое: отлично выпил, закусил отлично – и не может заснуть. Вот чертовщина! А Маринка рядом храпела. Ох, если узнает – она ж его съест!
Наутро ему позвонили. С Лубянки. Холодный голос дежурного офицера, объяснил, к какому подъезду прибыть. Тимофей сделался белый как молоко и совершенно потерял дар речи. Домочадцы ничего не заметили: с похмелья Тимофей, бывало, по-всякому выглядел.
Он сначала не хотел "лечиться", все-таки дело такое, в солидную контору идти, некрасиво как-то… А потом понял, что без привычной дозы не дойдет даже до метро, и выпил две рюмки коньяка.
Маринке шепнул уже перед дверью:
– Вызвали меня.
– Куда?!
– Туда.
А пока ехал, даже не думал, что теперь с ним будет. Только одна мысль занимала Тимофея Редькина, поглощала полностью: "Как же они успели так быстро? Как это возможно? Как?"
24
– Вот одного я, извини, понять не могу: зачем ты наружку-то за ним установила?
Они сидели втроем на квартире у Тополя. Кедр раскуривал трубку, к чему пристрастился в последнее время с целью в очередной раз бросить курить, сам хозяин давил в пепельнице один за другим тощие бычки "Мор", похожие на пережаренную соленую соломку, а Верба досаживала пачку французских сигарет "Руаль", в которых ментола было явно больше, чем табака.