Страница:
Гудериан на всякий случай стал готовить свою группу к наступлению на Москву. Но 11 августа его план наступления, предусматривавший нанесения основного удара от Рославля на Вязьму, был отклонен командованием сухопутных сил. Тогда Гудериан предложил «вывести войска из уже ненужной нам ельнинской дуги, где мы все время несли большие потери. Однако командование группы армий и ОКХ (верховного командования сухопутных сил. — Б. С.) отклонили и это предложение, которое исходило из необходимости сбережения человеческих жизней под нелепым предлогом, что „противнику на этом участке фронта еще труднее, чем нам“.
21 августа Гитлер отверг предложение ОКХ о наступлении на Москву и дал директиву о подготовке ударов против Ленинграда и Украины. Туда направлялись танки из группы армий «Центр». Гудериан тремя днями позже безуспешно пытался убедить фюрера наступать на Москву. Гитлер настаивал на первоочередном овладении сырьевыми и продовольственными ресурсами Украины.
Гудериан и многие другие германские генералы до конца своих дней были убеждены, что из-за поворота на юг был упущен вполне реальный шанс — захватить Москву еще до зимы 41-го года, нанести решающее поражение Красной Армии и победоносно закончить войну. Думаю, что здесь налицо глубокое заблуждение. Конечно, если бы группа армий «Центр» двинулась на Москву уже в 20-х числах августа, она точно так же, как это случилось в октябре, смогла бы окружить и уничтожить основные силы фронтов западного направления в районе Вязьмы и Брянска. Однако тогда, выбирая между Киевом и Москвой, Сталин наверняка предпочел бы пожертвовать столицей Украины, чтобы спасти столицу СССР и сердце России. Он перебросил бы под Москву войска с Юго-Западного фронта, что можно было сделать гораздо быстрее, чем везти дивизии с Дальнего Востока. В итоге немцам все равно не удалось бы захватить столицу, а войска Юго-Западного фронта в большей мере сохранили бы боеспособность, чем после киевской катастрофы.
На самом деле, варианта выигрыша как войны с Советским. Союзом, так и Второй мировой войны в целом для Германии в 41-м году не существовало в принципе. Строго говоря, Гитлер фактически уже проиграл, если не 1 сентября 1939 года, то двумя днями позже, когда Англия и Франция объявили войну Германии. Именно это событие предопределило как состав враждующих коалиций, так и ход и исход боевых действий. В поддержку Англии рано или поздно должны были выступить США, а если бы Гитлер не напал на Сталина в июне 41-го, то Сталин все равно напал бы на Гитлера в июле того же года. Поэтому само по себе решение атаковать Советский Союз еще до завершения войны с Англией нельзя считать ошибкой. Фюрер в любом случае получил бы в 1941 году Восточный фронт.
Однако для Англии и Америки меньшим злом была победа более слабого в военно-экономическом отношении Сталина, потенциально представлявшего для них менее серьезную угрозу, чем Гитлер. И англо-американская помощь стала одним из решающих факторов советской победы. Западные союзники не только отвлекли на себя до 70 процентов германской авиации, почти весь военно-морской флот, а в последний год войны, когда советские людские ресурсы были уже сильно истощены — до 40 процентов сухопутных сил вермахта. Ничуть не меньшее значение имели поставки по ленд-лизу. После войны, в 1963 году, уже находясь в опале, их высоко оценивал и сам Жуков в приватном разговоре, ставшем достоянием «слухачей» из КГБ:
Чисто гипотетически можно представить себе, что какие-то шансы на победу у Германии были в сентябре 39-го в случае, если бы была избрана иная стратегия действий. Вермахту надо было нанести первый удар не по Польше, а по Франции. Французская армия не была готова к войне, еще не успела отмобилизоваться, а британский экспедиционный корпус даже не высадился на континенте. Вероятно, французы бы тогда сражались еще хуже, чем в мае 40-го, и в октябре 1939 года Париж бы капитулировал. А в мае следующего года Гитлер смог бы обрушиться на Россию, увязшую в войне с Финляндией. Даже если бы Польша к тому времени уцелела и вступила в союз с СССР, это вряд ли могло повлиять на ход событий. Вермахт сумел бы быстро разгромить Красную Армию в условиях, когда в Англии была высока вероятность торжества сторонников-продолжения мюнхенской политики «умиротворения», а Америка еще не начала разворачивать свои вооруженные силы и военную промышленность. Не исключено, что на какое-то время эффективное сопротивление Советского Союза прекратилось бы. Однако у Германии вряд ли хватило бы сил для оккупации Поволжья и Урала, не говоря уж о Сибири. Рано или поздно при поддержке Америки борьба должна была возобновиться и привела к поражению Рейха, хотя бы даже с использованием ядерного оружия. Только война тянулась бы еще дольше и привела бы к дополнительным жертвам и разрушениям.
Но в сентябре 39-го Гитлер еще не оставил полностью надежды, что Англия и Франция останутся нейтральными, а потому не спешил с наступлением на Западе. Да и боеспособность французской армии фюрер и его генералы представляли немного более высокой, чем она была на самом деле, а потому не рискнули ударить по ней прежде, чем будет сокрушена Польша.
Весь август Жуков бросал войска Резервного фронта в наступление на Ельню. Однако немцам удалось отбить атаки. В конце августа наносившая основной удар 24-я армия была усилена и перешла в новое наступление. Оно началось 30-го числа. Ценой больших потерь к 7 сентября войска Резервного фронта вытеснили противника с ельнинского выступа (сама Ельня была освобождена 6 сентября). В приказе по случаю завершения операции, датированном 7 сентября 1941 года, Жуков писал:
Вероятнее всего, указанные Жуковым потери немцев в 75-80 тысяч человек в действительности приблизительно соответствуют потерям войск Резервного фронта. Реальные же немецкие потери были значительно меньше. Ни одна из перечисленных в жуковском приказе дивизий вермахта на самом деле не была разгромлена ни в 41-м, ни в 42-м годах. Согласно текущим донесениям о потерях, отраженным в дневнике Гальдера, германские сухопутные войска на Восточном фронте в период с 13 августа по 10 сентября 1941 года, когда разворачивались бои под Ельней, потеряли меньше, чем Жуков числил неприятельских потерь под одной только Ельней — всего 69 587 солдат и офицеров, в том числе убитыми и пропавшими без вести лишь 17397 человек. А ведь в ту пору ожесточенные бои шли не только на ельнинском выступе, но и под Ленинградом и Киевом, под Гомелем и на ярцевском направлении. 8 немецких дивизий составляли 1/19 от общего числа дивизий вермахта на Восточном фронте. Даже если предположить, что они несли потери, скажем, вдвое большие, чем среднестатистическая дивизия в тот период, то на ельнинскую группировку придется только около одной десятой всех потерь германской Восточной армии, — примерно 7 тысяч человек, в том числе, 1 740 — убитых и пропавших без вести. Жуков завысил потери противника не менее чем в 10 раз. В действительности немцы под Ельней потеряли менее половины от штатной численности одной дивизии. Да и не могли войска Резервного фронта нанести противнику большие потери. Ведь артиллерия жуковских армий чаще попадала в белый свет как в копеечку. 5 сентября 1941 года Гальдер с удовлетворением отметил: «Наши части сдали противнику дугу фронта у Ельни. Противник еще долгое время, после того как наши части уже были выведены, вел огонь по этим оставленным нами позициям и только тогда осторожно занял их пехотой. Скрытый отвод войск с этой дуги является неплохим достижением командования».
Сколько точно потеряли войска Жукова под Ельней, нам вряд ли когда-нибудь удастся установить даже приблизительно. А вот оценить общие безвозвратные потери Красной Армии за Великую Отечественную войну в целом можно, хотя и с большим трудом и не слишком точно. Георгий Константинович Жуков в эти потери внес большую лепту. Он командовал фронтами или координировал их действия в крупнейших стратегических операциях. Его войска, как правило, получали наиболее ответственные задачи, они превосходили по численности другие фронты, получали больше пополнений и, очевидно, должны были нести наибольшие потери. Поэтому, прежде чем продолжить рассказ о биографии Жукова, я хочу сделать экскурс в вопрос о советских военных потерях.
Определить, сколько Красная Армия потеряла в войну убитыми на поле боя, а также умершими от ран, болезней, несчастных случаев, в плену и по другим причинам, чрезвычайно сложно. Учет и контроль, которые Ленин считал самыми важными вещами для торжества социализма, так и не удалось должным образом наладить вплоть до бесславного конца Советской власти. Учет же безвозвратных потерь (погибшими и пленными) — задача исключительно трудная сама по себе для любой армии мира. Во Второй мировой войне счет убитых шел на сотни тысяч и миллионы, ежедневно гибли тысячи и тысячи солдат и офицеров. Командиры, не успев сообщить по инстанциям обо всех погибших и пропавших без вести, часто сами оказывались убиты или ранены. Не все донесения о потерях доходили до высших штабов, не все учитывались в итоговых сводках. Чем более высоким был уровень потерь, тем хуже их считали. Особенно неблагоприятным положение с учетом безвозвратных потерь было в Красной Армии. Она потеряла больше солдат и офицеров, чем любая другая армия во Второй мировой войне. Кроме того, в сталинской системе человек был винтиком, жизнь которого не стоила практически ничего. На декабрьском совещании высшего командного состава в 1940 году заместитель наркома обороны маршал Кулик пренебрежительно заметил: «Я слушал выступления политработников и несколько их не понял. В своих выступлениях они останавливались на отдельных случаях недисциплинированности или перегибов в применении дисциплинарных прав. Такой-то — выпил, а такой-то — ударил ломом по голове, такой-то — пристрелил. Из их выступлений можно было понять, что если бы не было нового Дисциплинарного устава с его статьей, разрешающей командиру применять силу и оружие, то не было бы никаких перегибов… Нам дан новый устав, новые установки, и мы должны не агитировать друг друга, а конкретнее перестраивать нашу работу так, как требует ЦК партии, как требует Народный комиссар. Есть пословица: там, где лес рубят, там щепки летят. Но надо, чтобы щепок было поменьше. Плакать над тем, что где-то кого-то пристрелили, не стоит». Григорий Иванович не знал, что очень скоро сам превратится в одну из щепок. В 42-м году его разжаловали из маршалов в генерал-майоры, а в 50-м году расстреляли по стандартному обвинению в военном заговоре.
В начале войны рядовые красноармейцы не имели ни удостоверений личности, ни именных медальонов. Это, кстати сказать, облегчало работу неприятельским лазутчикам. Им достаточно было раздобыть красноармейскую форму и знать номер хотя бы одной из расположенных на данном участке частей, чтобы спокойно вести разведку в прифронтовой полосе. Но не лучше обстояло дело с учетом личного состава и в последние мирные месяцы накануне войны. В декабре 1940 года на совещании высшего комсостава член Военного Совета Киевского особого военного округа корпусной комиссар Н.Н. Ватутин рассказал трагикомическую историю, как «один красноармеец в течение четырех месяцев скрывался в окрестных селах, за это время научился говорить по-польски, систематически ходил в церковь. Его арестовали, и только тогда выяснилось, что его нет в части. А с другой стороны, в этом же полку красноармейца Степанова объявили дезертиром, хотя он никогда из расположения части не уходил». 15 марта 1941 года, в преддверии готовившегося нападения на Германию, приказом наркома обороны было введено в действие Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время. Оно предписывало к 1 мая 41-го «снабдить войска медальонами и вкладными листками по штатам военного времени, а штабы военных округов — бланками извещений и форм именных списков». После каждого боя командир подразделения или части обязан был проверить личный состав и немедленно донести вышестоящему начальнику о безвозвратных потерях. В штабах полков персональный учет потерь должен был производится «по именным спискам персональных потерь в подразделениях, входящих в состав полка… и на основании поверки личного состава некоторых подразделений на выборку». Далее списки направлялись по команде вплоть до Управления по укомплектованию войск, которое должно было «вести персональный учет потерь Красной Армии за отдельные части и соединения (дивизия, бригада, корпус, армия, фронт) и справочную картотеку потерь личного состава Красной Армии во время боевых действий».
На бумаге все выходило гладко. В жизни же стройной и бесперебойно действующей системы учета безвозвратных потерь создать так и не удалось. Красноармейские книжки ввели 7 октября 1941 года, однако еще в начале 42-го далеко не все красноармейцы их получили. Не только к 1 мая 1941 года, но даже и в 42-году многие бойцы и командиры не были снабжены медальонами со сведениями о военнослужащих. Например, соответствующий приказ до войск Южного фронта был доведен только в декабре 41-го. А 17 ноября 1942 года новым приказом наркома обороны эти медальоны были вообще отменены. Приказ был издан потому, что на многих бойцов и командиров сам вид медальонов действовал угнетающе, заставлял думать о близкой смерти. Многие красноармейцы даже отказывались их брать. В результате учет безвозвратных потерь еще больше запутался. Командирам подразделений разрешили предоставлять донесения о потерях с указанием только общего числа, а не имен убитых, раненых и пропавших без вести. Стало гораздо проще занижать цифры потерь, особенно безвозвратных, в чем командиры были кровно заинтересованы. Ведь чем меньше потери, тем лучше подразделение воюет. Главное же, чем меньше были потери в донесениях, тем больше людей на бумаге оставалось в строю, а на мертвые души можно было исправно получать продовольственные пайки и распределять их среди оставшихся в живых.
Ответственный секретарь «Нового мира» во времена Твардовского Игорь Александрович Сац в годы войны командовал ротой разведчиков. Кстати его, знавшего польский язык, взяли в Войско Польское, где Сац считался как бы поляком. После войны он рассказывал критику Владимиру Лакшину, как именно составлялись донесения о численности личного состава роты:
Лишь в 1993 году в книге «Гриф секретности снят» Министерство Обороны России наконец опубликовало официальные данные о безвозвратных потерях Красной Армии в Великой Отечественной войне. Они оказались равны 8 668 400 человекам убитых и умерших от ран, болезней, несчастных случаев, в плену, покончивших с собой или расстрелянных по приговорам трибуналов. Однако даже невооруженным глазом видно, что эта цифра очень далека от действительности. В тех немногих случаях, когда данные о потерях в отдельных операциях, приведенные в книге «Гриф секретности снят», поддаются проверке, выявляется их полная несостоятельность. Так, 5 июля 1943 года, к началу Курской битвы войска Центрального фронта, которыми командовал Рокоссовский, насчитывали 738 тысяч человек и в ходе оборонительного сражения по 11 июля включительно потеряли убитыми и пропавшими без вести 15 336 человек и ранеными и больными 18 561 человека. К моменту перехода Красной Армии в наступление на Орел 12 июля состав войск Центрального фронта почти не изменился: прибыла одна танковая и убыли две стрелковые бригады. Танковая бригада тогда насчитывала 1 300 человек, стрелковая — от 1 500 до 3 000 человек. С учетом этого к началу Орловской операции Центральный фронт должен был располагать не менее чем 700 тысячами человек личного состава. Однако, как утверждают авторы книги «Гриф секретности снят», в тот момент в войсках Рокоссовского насчитывалось только 645 300 человек. Значит, истинные потери Центрального фронта в оборонительном сражении под Курском были примерно на 55 тысяч больше, чем утверждает официальная статистика. Не могло же сразу такое количество людей дезертировать или просто исчезнуть неведомо куда, да еще в условиях ожесточенных боев! Если весь недоучет отнести за счет безвозвратных потерь (раненых все же считали точнее), то число убитых и пропавших без вести оказывается заниженным в 4,5 раза. Если предположить, что две трети незарегистрированных потерь — безвозвратные, а одна треть — санитарные, тогда истинные безвозвратные потери окажутся больше официально объявленных в 3,4 раза.
Еще более анекдотичный случай произошел, если верить книге «Гриф секретности снят», с 1-й армией Войска Польского в начале 1945 года. В Висло-Одерской операции, завершившейся 3 февраля, она потеряла убитыми, пропавшими без вести, ранеными и больными 1 066 человек. К началу операции в армии насчитывалось около 91 тысячи человек, следовательно, согласно всем законам арифметики, в ней должно было остаться около 90 тысяч человек. Следующая операция, Восточно-Померанская, началась 10 февраля. Состав 1-й польской армии к тому времени не изменился, а вот численность личного состава чудесным образом уменьшилась аж до 75 600 человек. Пусть историки поломают голову, куда делось 14,5 тысяч человек!
Ясно, что официальными данными для определения подлинного размера безвозвратных потерь Красной Армии в Великой Отечественной войне пользоваться никак нельзя. Я попробовал пойти другим путем. И вот что получилось. В 1993 году Д.А. Волкогонов опубликовал сведения о безвозвратных потерях советских вооруженных сил в 1942 году с разбивкой по месяцам. Всего они составили 5 888 тысяч человек (по сравнению с 3 258 тысячами в книге «Гриф секретности снят»). Известно, что между числом убитых и раненых существует зависимость, близкая к прямо пропорциональной. Сколько именно было раненых в Красной Армии во время войны, точно не известно до сих пор. Однако в книге Е.И. Смирнова «Война и военная медицина» приведен график помесячных потерь ранеными с июля 41-го по апрель 45-го (в процентах к среднемесячной величине).
Отмечу, что даже данные Волкогонова существенно занижают величину безвозвратных потерь. Так, в мае безвозвратные потери составили всего 422 тысячи человек и даже уменьшились по сравнению с апрелем на 13 тысяч. Однако как раз в мае немцы взяли около 150 тысяч пленных на Керченском полуострове и около 240 тысяч — в районе Харькова. Значит, необходимо выбрать такой месяц, когда убитые были учтены наиболее полно и не было больших потерь пленными. По ряду соображений я остановился на ноябре, когда безвозвратные потери достигли 413 тысяч человек, а число раненых составило 83 процента от среднемесячного уровня за войну в целом. Если распространить эту пропорцию на весь военный период, то общее число погибших можно очень грубо оценить в 23,3 миллиона человек. Из этого числа надо вычесть 940 тысяч окруженцев, числившихся пропавшими без вести, но после освобождения оккупированных территорий вновь призванных в армию. Останется около 22,4 миллиона погибших в бою, умерших от ран, болезней и иных причин. К этому числу надо еще прибавить умерших в плену.
По послевоенным немецким данным, предоставленным западным союзникам в 1945 году, всего вермахт на Восточном фронте захватил в плен 5 754 тысячи военнопленных. Однако в этом документе число пленных 41-го года определено всего в 3 355 тысяч человек. Между тем, в других немецких документах отмечается, что тогда было взято в плен 3,8-3,9 миллионов человек. Я склонен согласиться с этой последней, более высокой цифрой. Общее число советских пленных можно оценить в 6,3 миллиона человек. Из них около 1,8 миллиона было освобождено Красной Армией или, сражаясь уже в рядах вермахта, вновь попало в плен, уже в советский. 250 тысяч, а может быть, и больше, предпочло остаться на Западе после окончания войны. Какое-то число смогло бежать из лагерей военнопленных еще до окончания войны. Всего, по моей оценке, в плену погибло около 4 миллионов бойцов и командиров Красной Армии, главным образом, в суровую зиму 41-го, когда их почти не кормили и держали в лагерях едва ли не в открытом поле. Хоть как-то заботиться о выживании пленных немцы начали только после окончательного провала блицкрига.
21 августа Гитлер отверг предложение ОКХ о наступлении на Москву и дал директиву о подготовке ударов против Ленинграда и Украины. Туда направлялись танки из группы армий «Центр». Гудериан тремя днями позже безуспешно пытался убедить фюрера наступать на Москву. Гитлер настаивал на первоочередном овладении сырьевыми и продовольственными ресурсами Украины.
Гудериан и многие другие германские генералы до конца своих дней были убеждены, что из-за поворота на юг был упущен вполне реальный шанс — захватить Москву еще до зимы 41-го года, нанести решающее поражение Красной Армии и победоносно закончить войну. Думаю, что здесь налицо глубокое заблуждение. Конечно, если бы группа армий «Центр» двинулась на Москву уже в 20-х числах августа, она точно так же, как это случилось в октябре, смогла бы окружить и уничтожить основные силы фронтов западного направления в районе Вязьмы и Брянска. Однако тогда, выбирая между Киевом и Москвой, Сталин наверняка предпочел бы пожертвовать столицей Украины, чтобы спасти столицу СССР и сердце России. Он перебросил бы под Москву войска с Юго-Западного фронта, что можно было сделать гораздо быстрее, чем везти дивизии с Дальнего Востока. В итоге немцам все равно не удалось бы захватить столицу, а войска Юго-Западного фронта в большей мере сохранили бы боеспособность, чем после киевской катастрофы.
На самом деле, варианта выигрыша как войны с Советским. Союзом, так и Второй мировой войны в целом для Германии в 41-м году не существовало в принципе. Строго говоря, Гитлер фактически уже проиграл, если не 1 сентября 1939 года, то двумя днями позже, когда Англия и Франция объявили войну Германии. Именно это событие предопределило как состав враждующих коалиций, так и ход и исход боевых действий. В поддержку Англии рано или поздно должны были выступить США, а если бы Гитлер не напал на Сталина в июне 41-го, то Сталин все равно напал бы на Гитлера в июле того же года. Поэтому само по себе решение атаковать Советский Союз еще до завершения войны с Англией нельзя считать ошибкой. Фюрер в любом случае получил бы в 1941 году Восточный фронт.
Однако для Англии и Америки меньшим злом была победа более слабого в военно-экономическом отношении Сталина, потенциально представлявшего для них менее серьезную угрозу, чем Гитлер. И англо-американская помощь стала одним из решающих факторов советской победы. Западные союзники не только отвлекли на себя до 70 процентов германской авиации, почти весь военно-морской флот, а в последний год войны, когда советские людские ресурсы были уже сильно истощены — до 40 процентов сухопутных сил вермахта. Ничуть не меньшее значение имели поставки по ленд-лизу. После войны, в 1963 году, уже находясь в опале, их высоко оценивал и сам Жуков в приватном разговоре, ставшем достоянием «слухачей» из КГБ:
«Вот сейчас говорят, что союзники никогда нам не помогали… Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну… Получили 350 тысяч автомашин, да каких машин!.. У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали. Разве мы могли быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью. А сейчас представляют дело так, что у нас все это было свое в изобилии». О том же говорил маршал в беседе с Симоновым: «Мы… к началу войны так и не имели необходимого нам количества высокооктанового бензина для поступающих на наше вооружение современных самолетов, таких, как МИГи. Словом, нельзя забывать, что мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном отношении страной по сравнению с Германией.Без американской и английской помощи Советский Союз был не в состоянии обеспечить себя авиационным бензином, алюминием, легирующими добавками, необходимыми для производства броневой стали, сложным промышленным оборудованием, средствами связи и многим другим, остро необходимым во время войны. Без ленд-лиза нельзя было выпустить необходимое количество танков и самолетов больше, нельзя было вести затяжную войну. А в такой войне поражение Гитлера было предопределено.
Говоря о нашей подготовленности к войне с точки зрения хозяйства, экономики, нельзя замалчивать и такой фактор, как последующая помощь со стороны союзников. Прежде всего, конечно, со стороны американцев… Мы были бы в тяжелом положении без американских порохов, мы не смогли бы выпускать такое количество боеприпасов, которое нам было необходимо. Без американских «студебеккеров» нам не на чем было бы таскать нашу артиллерию. Да они в значительной мере вообще обеспечивали наш фронтовой транспорт. Выпуск специальных сталей, необходимых для самых разных нужд войны, был тоже связан с рядом американских поставок».
Чисто гипотетически можно представить себе, что какие-то шансы на победу у Германии были в сентябре 39-го в случае, если бы была избрана иная стратегия действий. Вермахту надо было нанести первый удар не по Польше, а по Франции. Французская армия не была готова к войне, еще не успела отмобилизоваться, а британский экспедиционный корпус даже не высадился на континенте. Вероятно, французы бы тогда сражались еще хуже, чем в мае 40-го, и в октябре 1939 года Париж бы капитулировал. А в мае следующего года Гитлер смог бы обрушиться на Россию, увязшую в войне с Финляндией. Даже если бы Польша к тому времени уцелела и вступила в союз с СССР, это вряд ли могло повлиять на ход событий. Вермахт сумел бы быстро разгромить Красную Армию в условиях, когда в Англии была высока вероятность торжества сторонников-продолжения мюнхенской политики «умиротворения», а Америка еще не начала разворачивать свои вооруженные силы и военную промышленность. Не исключено, что на какое-то время эффективное сопротивление Советского Союза прекратилось бы. Однако у Германии вряд ли хватило бы сил для оккупации Поволжья и Урала, не говоря уж о Сибири. Рано или поздно при поддержке Америки борьба должна была возобновиться и привела к поражению Рейха, хотя бы даже с использованием ядерного оружия. Только война тянулась бы еще дольше и привела бы к дополнительным жертвам и разрушениям.
Но в сентябре 39-го Гитлер еще не оставил полностью надежды, что Англия и Франция останутся нейтральными, а потому не спешил с наступлением на Западе. Да и боеспособность французской армии фюрер и его генералы представляли немного более высокой, чем она была на самом деле, а потому не рискнули ударить по ней прежде, чем будет сокрушена Польша.
Весь август Жуков бросал войска Резервного фронта в наступление на Ельню. Однако немцам удалось отбить атаки. В конце августа наносившая основной удар 24-я армия была усилена и перешла в новое наступление. Оно началось 30-го числа. Ценой больших потерь к 7 сентября войска Резервного фронта вытеснили противника с ельнинского выступа (сама Ельня была освобождена 6 сентября). В приказе по случаю завершения операции, датированном 7 сентября 1941 года, Жуков писал:
«Главное командование немецкой армии придавало очень большое значение району Ельня, как очень выгодной позиции для дальнейшего наступления. Фашистское командование стремилось любой ценой удержать в своих руках район Ельня, не жалея для этого жизни тысяч своих солдат и офицеров. В районе Ельня нашей пехотой, артиллерией, танками и авиацией разгромлены 137, 78, 298, 15 и 17 пехотные дивизии. Некоторые из этих дивизий полностью истреблены и нашли себе могилу на поле сражения. За время боев в районе Ельня нашими войсками разгромлено в общем около восьми отборных дивизий, в том числе одна дивизия СС, противник потерял не менее 75-80 тысяч человек убитыми и ранеными».В этом приказе, как и в большинстве советских приказов тех лет, характеристики, данные немецким войскам, с гораздо большими основаниями следует отнести к Красной Армии. Именно войска Жукова штурмовали ельнинский выступ, «не жалея тысяч жизней своих солдат и офицеров». Вот немецкие генералы на практике заботились о сбережении солдатских жизней, памятуя о скудости людских ресурсов Германии. Жуков, равно как и другие советские офицеры, генералы и маршалы, вплоть до генералиссимуса, заботу о солдатских жизнях проявляли лишь на уровне деклараций.
Вероятнее всего, указанные Жуковым потери немцев в 75-80 тысяч человек в действительности приблизительно соответствуют потерям войск Резервного фронта. Реальные же немецкие потери были значительно меньше. Ни одна из перечисленных в жуковском приказе дивизий вермахта на самом деле не была разгромлена ни в 41-м, ни в 42-м годах. Согласно текущим донесениям о потерях, отраженным в дневнике Гальдера, германские сухопутные войска на Восточном фронте в период с 13 августа по 10 сентября 1941 года, когда разворачивались бои под Ельней, потеряли меньше, чем Жуков числил неприятельских потерь под одной только Ельней — всего 69 587 солдат и офицеров, в том числе убитыми и пропавшими без вести лишь 17397 человек. А ведь в ту пору ожесточенные бои шли не только на ельнинском выступе, но и под Ленинградом и Киевом, под Гомелем и на ярцевском направлении. 8 немецких дивизий составляли 1/19 от общего числа дивизий вермахта на Восточном фронте. Даже если предположить, что они несли потери, скажем, вдвое большие, чем среднестатистическая дивизия в тот период, то на ельнинскую группировку придется только около одной десятой всех потерь германской Восточной армии, — примерно 7 тысяч человек, в том числе, 1 740 — убитых и пропавших без вести. Жуков завысил потери противника не менее чем в 10 раз. В действительности немцы под Ельней потеряли менее половины от штатной численности одной дивизии. Да и не могли войска Резервного фронта нанести противнику большие потери. Ведь артиллерия жуковских армий чаще попадала в белый свет как в копеечку. 5 сентября 1941 года Гальдер с удовлетворением отметил: «Наши части сдали противнику дугу фронта у Ельни. Противник еще долгое время, после того как наши части уже были выведены, вел огонь по этим оставленным нами позициям и только тогда осторожно занял их пехотой. Скрытый отвод войск с этой дуги является неплохим достижением командования».
Сколько точно потеряли войска Жукова под Ельней, нам вряд ли когда-нибудь удастся установить даже приблизительно. А вот оценить общие безвозвратные потери Красной Армии за Великую Отечественную войну в целом можно, хотя и с большим трудом и не слишком точно. Георгий Константинович Жуков в эти потери внес большую лепту. Он командовал фронтами или координировал их действия в крупнейших стратегических операциях. Его войска, как правило, получали наиболее ответственные задачи, они превосходили по численности другие фронты, получали больше пополнений и, очевидно, должны были нести наибольшие потери. Поэтому, прежде чем продолжить рассказ о биографии Жукова, я хочу сделать экскурс в вопрос о советских военных потерях.
Определить, сколько Красная Армия потеряла в войну убитыми на поле боя, а также умершими от ран, болезней, несчастных случаев, в плену и по другим причинам, чрезвычайно сложно. Учет и контроль, которые Ленин считал самыми важными вещами для торжества социализма, так и не удалось должным образом наладить вплоть до бесславного конца Советской власти. Учет же безвозвратных потерь (погибшими и пленными) — задача исключительно трудная сама по себе для любой армии мира. Во Второй мировой войне счет убитых шел на сотни тысяч и миллионы, ежедневно гибли тысячи и тысячи солдат и офицеров. Командиры, не успев сообщить по инстанциям обо всех погибших и пропавших без вести, часто сами оказывались убиты или ранены. Не все донесения о потерях доходили до высших штабов, не все учитывались в итоговых сводках. Чем более высоким был уровень потерь, тем хуже их считали. Особенно неблагоприятным положение с учетом безвозвратных потерь было в Красной Армии. Она потеряла больше солдат и офицеров, чем любая другая армия во Второй мировой войне. Кроме того, в сталинской системе человек был винтиком, жизнь которого не стоила практически ничего. На декабрьском совещании высшего командного состава в 1940 году заместитель наркома обороны маршал Кулик пренебрежительно заметил: «Я слушал выступления политработников и несколько их не понял. В своих выступлениях они останавливались на отдельных случаях недисциплинированности или перегибов в применении дисциплинарных прав. Такой-то — выпил, а такой-то — ударил ломом по голове, такой-то — пристрелил. Из их выступлений можно было понять, что если бы не было нового Дисциплинарного устава с его статьей, разрешающей командиру применять силу и оружие, то не было бы никаких перегибов… Нам дан новый устав, новые установки, и мы должны не агитировать друг друга, а конкретнее перестраивать нашу работу так, как требует ЦК партии, как требует Народный комиссар. Есть пословица: там, где лес рубят, там щепки летят. Но надо, чтобы щепок было поменьше. Плакать над тем, что где-то кого-то пристрелили, не стоит». Григорий Иванович не знал, что очень скоро сам превратится в одну из щепок. В 42-м году его разжаловали из маршалов в генерал-майоры, а в 50-м году расстреляли по стандартному обвинению в военном заговоре.
В начале войны рядовые красноармейцы не имели ни удостоверений личности, ни именных медальонов. Это, кстати сказать, облегчало работу неприятельским лазутчикам. Им достаточно было раздобыть красноармейскую форму и знать номер хотя бы одной из расположенных на данном участке частей, чтобы спокойно вести разведку в прифронтовой полосе. Но не лучше обстояло дело с учетом личного состава и в последние мирные месяцы накануне войны. В декабре 1940 года на совещании высшего комсостава член Военного Совета Киевского особого военного округа корпусной комиссар Н.Н. Ватутин рассказал трагикомическую историю, как «один красноармеец в течение четырех месяцев скрывался в окрестных селах, за это время научился говорить по-польски, систематически ходил в церковь. Его арестовали, и только тогда выяснилось, что его нет в части. А с другой стороны, в этом же полку красноармейца Степанова объявили дезертиром, хотя он никогда из расположения части не уходил». 15 марта 1941 года, в преддверии готовившегося нападения на Германию, приказом наркома обороны было введено в действие Положение о персональном учете потерь и погребении погибшего личного состава Красной Армии в военное время. Оно предписывало к 1 мая 41-го «снабдить войска медальонами и вкладными листками по штатам военного времени, а штабы военных округов — бланками извещений и форм именных списков». После каждого боя командир подразделения или части обязан был проверить личный состав и немедленно донести вышестоящему начальнику о безвозвратных потерях. В штабах полков персональный учет потерь должен был производится «по именным спискам персональных потерь в подразделениях, входящих в состав полка… и на основании поверки личного состава некоторых подразделений на выборку». Далее списки направлялись по команде вплоть до Управления по укомплектованию войск, которое должно было «вести персональный учет потерь Красной Армии за отдельные части и соединения (дивизия, бригада, корпус, армия, фронт) и справочную картотеку потерь личного состава Красной Армии во время боевых действий».
На бумаге все выходило гладко. В жизни же стройной и бесперебойно действующей системы учета безвозвратных потерь создать так и не удалось. Красноармейские книжки ввели 7 октября 1941 года, однако еще в начале 42-го далеко не все красноармейцы их получили. Не только к 1 мая 1941 года, но даже и в 42-году многие бойцы и командиры не были снабжены медальонами со сведениями о военнослужащих. Например, соответствующий приказ до войск Южного фронта был доведен только в декабре 41-го. А 17 ноября 1942 года новым приказом наркома обороны эти медальоны были вообще отменены. Приказ был издан потому, что на многих бойцов и командиров сам вид медальонов действовал угнетающе, заставлял думать о близкой смерти. Многие красноармейцы даже отказывались их брать. В результате учет безвозвратных потерь еще больше запутался. Командирам подразделений разрешили предоставлять донесения о потерях с указанием только общего числа, а не имен убитых, раненых и пропавших без вести. Стало гораздо проще занижать цифры потерь, особенно безвозвратных, в чем командиры были кровно заинтересованы. Ведь чем меньше потери, тем лучше подразделение воюет. Главное же, чем меньше были потери в донесениях, тем больше людей на бумаге оставалось в строю, а на мертвые души можно было исправно получать продовольственные пайки и распределять их среди оставшихся в живых.
Ответственный секретарь «Нового мира» во времена Твардовского Игорь Александрович Сац в годы войны командовал ротой разведчиков. Кстати его, знавшего польский язык, взяли в Войско Польское, где Сац считался как бы поляком. После войны он рассказывал критику Владимиру Лакшину, как именно составлялись донесения о численности личного состава роты:
«Можно поехать в Подольский архив и там найти три моих донесения, помеченных одним и тем же числом. В одном я пишу, что в моей разведроте 38 активных штыков, в другом — 65, а в третьем — 93. Как так? А просто в первом случае меня запрашивали, не могу ли я передать в другую роту часть своего личного состава. Не могу, у меня всего 38 бойцов. Во втором требовалась справка на обмундирование и боевое снаряжение — тут точно — 65, ни больше, ни меньше. В третьем же случае выдавалось пищевое довольствие — его бы хорошо получить на 93-х — разведчика надо кормить. А военный историк пусть выбирает цифру, какая ему нравится». Причем манипуляции происходили именно с безвозвратными потерями, поскольку раненых учитывали еще и санитарные учреждения, и здесь простора для командирских фантазий было поменьше».В руководстве наркомата обороны нисколько не заблуждались насчет полноты учета безвозвратных потерь. В приказе от 12 апреля 1942 года заместитель наркома обороны Е.А. Щаденко, ведавший кадрами, отмечал: «Учет личного состава, в особенности учет потерь, ведется в действующей армии совершенно неудовлетворительно… Штабы соединений не высылают своевременно в центр именных списков погибших. В результате несвоевременного и неполного представления войсковыми частями списков о потерях получилось большое несоответствие между данными численного и персонального учета потерь. На персональном учете состоит в настоящее время не более одной трети действительного числа убитых. Данные персонального учета пропавших без вести и попавших в плен еще более далеки от истины». К концу войны положение не улучшилось. За два месяца до победы в приказе наркома обороны от 7 марта 1945 года указывалось, что «военные советы фронтов, армий и военных округов не уделяют должного внимания» вопросам персонального учета безвозвратных потерь. На практике ни Жуков, ни другие советские военачальники не знали, сколько в действительности в данный момент личного состава в подчиненных им войсках и какие они понесли потери.
Лишь в 1993 году в книге «Гриф секретности снят» Министерство Обороны России наконец опубликовало официальные данные о безвозвратных потерях Красной Армии в Великой Отечественной войне. Они оказались равны 8 668 400 человекам убитых и умерших от ран, болезней, несчастных случаев, в плену, покончивших с собой или расстрелянных по приговорам трибуналов. Однако даже невооруженным глазом видно, что эта цифра очень далека от действительности. В тех немногих случаях, когда данные о потерях в отдельных операциях, приведенные в книге «Гриф секретности снят», поддаются проверке, выявляется их полная несостоятельность. Так, 5 июля 1943 года, к началу Курской битвы войска Центрального фронта, которыми командовал Рокоссовский, насчитывали 738 тысяч человек и в ходе оборонительного сражения по 11 июля включительно потеряли убитыми и пропавшими без вести 15 336 человек и ранеными и больными 18 561 человека. К моменту перехода Красной Армии в наступление на Орел 12 июля состав войск Центрального фронта почти не изменился: прибыла одна танковая и убыли две стрелковые бригады. Танковая бригада тогда насчитывала 1 300 человек, стрелковая — от 1 500 до 3 000 человек. С учетом этого к началу Орловской операции Центральный фронт должен был располагать не менее чем 700 тысячами человек личного состава. Однако, как утверждают авторы книги «Гриф секретности снят», в тот момент в войсках Рокоссовского насчитывалось только 645 300 человек. Значит, истинные потери Центрального фронта в оборонительном сражении под Курском были примерно на 55 тысяч больше, чем утверждает официальная статистика. Не могло же сразу такое количество людей дезертировать или просто исчезнуть неведомо куда, да еще в условиях ожесточенных боев! Если весь недоучет отнести за счет безвозвратных потерь (раненых все же считали точнее), то число убитых и пропавших без вести оказывается заниженным в 4,5 раза. Если предположить, что две трети незарегистрированных потерь — безвозвратные, а одна треть — санитарные, тогда истинные безвозвратные потери окажутся больше официально объявленных в 3,4 раза.
Еще более анекдотичный случай произошел, если верить книге «Гриф секретности снят», с 1-й армией Войска Польского в начале 1945 года. В Висло-Одерской операции, завершившейся 3 февраля, она потеряла убитыми, пропавшими без вести, ранеными и больными 1 066 человек. К началу операции в армии насчитывалось около 91 тысячи человек, следовательно, согласно всем законам арифметики, в ней должно было остаться около 90 тысяч человек. Следующая операция, Восточно-Померанская, началась 10 февраля. Состав 1-й польской армии к тому времени не изменился, а вот численность личного состава чудесным образом уменьшилась аж до 75 600 человек. Пусть историки поломают голову, куда делось 14,5 тысяч человек!
Ясно, что официальными данными для определения подлинного размера безвозвратных потерь Красной Армии в Великой Отечественной войне пользоваться никак нельзя. Я попробовал пойти другим путем. И вот что получилось. В 1993 году Д.А. Волкогонов опубликовал сведения о безвозвратных потерях советских вооруженных сил в 1942 году с разбивкой по месяцам. Всего они составили 5 888 тысяч человек (по сравнению с 3 258 тысячами в книге «Гриф секретности снят»). Известно, что между числом убитых и раненых существует зависимость, близкая к прямо пропорциональной. Сколько именно было раненых в Красной Армии во время войны, точно не известно до сих пор. Однако в книге Е.И. Смирнова «Война и военная медицина» приведен график помесячных потерь ранеными с июля 41-го по апрель 45-го (в процентах к среднемесячной величине).
Отмечу, что даже данные Волкогонова существенно занижают величину безвозвратных потерь. Так, в мае безвозвратные потери составили всего 422 тысячи человек и даже уменьшились по сравнению с апрелем на 13 тысяч. Однако как раз в мае немцы взяли около 150 тысяч пленных на Керченском полуострове и около 240 тысяч — в районе Харькова. Значит, необходимо выбрать такой месяц, когда убитые были учтены наиболее полно и не было больших потерь пленными. По ряду соображений я остановился на ноябре, когда безвозвратные потери достигли 413 тысяч человек, а число раненых составило 83 процента от среднемесячного уровня за войну в целом. Если распространить эту пропорцию на весь военный период, то общее число погибших можно очень грубо оценить в 23,3 миллиона человек. Из этого числа надо вычесть 940 тысяч окруженцев, числившихся пропавшими без вести, но после освобождения оккупированных территорий вновь призванных в армию. Останется около 22,4 миллиона погибших в бою, умерших от ран, болезней и иных причин. К этому числу надо еще прибавить умерших в плену.
По послевоенным немецким данным, предоставленным западным союзникам в 1945 году, всего вермахт на Восточном фронте захватил в плен 5 754 тысячи военнопленных. Однако в этом документе число пленных 41-го года определено всего в 3 355 тысяч человек. Между тем, в других немецких документах отмечается, что тогда было взято в плен 3,8-3,9 миллионов человек. Я склонен согласиться с этой последней, более высокой цифрой. Общее число советских пленных можно оценить в 6,3 миллиона человек. Из них около 1,8 миллиона было освобождено Красной Армией или, сражаясь уже в рядах вермахта, вновь попало в плен, уже в советский. 250 тысяч, а может быть, и больше, предпочло остаться на Западе после окончания войны. Какое-то число смогло бежать из лагерей военнопленных еще до окончания войны. Всего, по моей оценке, в плену погибло около 4 миллионов бойцов и командиров Красной Армии, главным образом, в суровую зиму 41-го, когда их почти не кормили и держали в лагерях едва ли не в открытом поле. Хоть как-то заботиться о выживании пленных немцы начали только после окончательного провала блицкрига.